Романтика. Ч 1. Город судьбы. Гл 6. Концерт

                6. Концерт

В понедельник Анатолий Иванович рыскал по участникам сту¬дии.

 – Девочки, не подведете? Трио и каучук – лучшие номера! – рас¬сыпал он авансы Нине, Анжеле  и Райке.

– Не подведем.

– Смотрите.

– Анатолий Иванович, меня возьми-и-ите!..

– Ларисочка, поздно приедем. Далеко.

Но Лариска, конопатая вертлявая девчушка, не отступалась.

– Ну и что? Я с Анжелой! Мы рядом живем!

– Лариса... Погоди! Федя, Ося – вы? Надо бы поехать, а? Шеф¬ский кон¬церт, Елена Леонидовна четыре номера требует.

– Наверное, поедем.

– Надо не «наверное».

– Поедем. Трапецию там есть на что подвесить?

– Есть. Я был там, знаю.

– Берите еще Сашу и хорош.

– Саша болеет.

– Анатолий Иванович, я хочу!.. У меня тоже воздушный номер, не хуже Са-а-ашкиного!.. – опять заскулила Лариска.

– Лариса! В час ночи приедем!

– Ну и что?

– Сидоренко берите. Великий жонглер. Сегодня он даже занятия посетил.

– Опять кольца в зал уронит.

– А вам что? Больше смеха будет.

– Сидоренко! – небрежно крикнул Анатолий Иванович. – Поедешь в среду на концерт?

Великий жонглер с достоинством кивнул. Обиженная Лариска поплелась к своему подвешенному на штанкет кольцу.

В среду собирались на три часа. Перед служебным ходом еще осенью для каких-то надобностей разворотили асфальт и вот теперь, благодаря этому, столь любезному российскому сердцу свинорою, автобус подавали к входу центральному, и все костюмы, инструменты, реквизит артисты загодя, через весь дворец, стаскивали поближе к стеклянным дверям дворца и складывали где что: костюмы на кресла и стулья или на длинный барьер гардеробной, прочее – на каменном, под мрамор, полу. Пьедестал Нины с отвинченными ножками прислонился к огромной черной тумбе динамика для бас-гитары, а сам бас-гитарист плоско и назойливо намекал, что задарма эксплуатировать его имущество он не позволит.

– Чапай, чапай! Таскай свое барахло, да под ноги смотри, а то упадешь, кашлять будешь! – хладнокровно парировала Нина домогательства гитариста.

Участникам ВИА доставалось: инструменты, динамики, усилители, ударная установка, стойки для микрофонов, ящик со шнурами, электроорган – все тяжелое, все надо перетащить из-за сцены через весь дворец, загрузить в автобус, выгрузить, установить, выступить, затем проделать всю процедуру в обратном порядке!

Но больше всех приходилось солоно Елене Леонидовне: то она висела на телефоне из-за автобуса, которого почему-то не было до сих пор, вот она уже в костюмерной, где кто-то не нашел своего костюма и ей на это пожаловался, а вот она схватилась за сердце:
– Напился?.. Пьяный?.. Вы сами видели?

– Сама видела, Елена Леонидовна...

А началось с утра. Утром наругала дочь, нагрубила мужу. Олю жалко – аж сердце щемит, а мужа... Елена Леонидовна стискивала пальцы. Муж перенес грубости покорно, а почему покорно – Елена Леонидовна знала и дрожала от стыда и негодования. «Раб! Плебей!»

– ...Два танцевальных номера долой, «Свадьба в Малиновке» долой...

– Почему долой? – обиделся актер. Он отыскал, наконец, мятую выцветшую гимнастерку и такое же галифе и теперь примерял сапоги. – Зря с работы отпрашивался, что ли? Без музыки спляшу.

Запихал сапоги в сумку и сунул под мышку деревянную, плохо выстроганную и кое-как раскрашенную бутафорскую винтовку.

– Да?.. Ладно, пляши без музыки.

– А мы как же, Елена Леонидовна? – продолжала печалиться невысокая и невзрачная, лет под сорок, женщина. Несмотря на жару в костюмерной она зябко куталась в коричневое с меховым воротником пальто.

– Будете петь под пианино?

– Не знаю...

– А ну, побежали в фойе, – Елена Леонидовна схватила певичку за рукав и потащила из костюмерной на первый этаж.

Щеголяла Елена Леонидовна в легкомысленной блузке и совершенно невозможной цыганской юбке. Крашеные рыжие волосы растрепались, а в ее размашистых движениях и походке было бы нечто дерзкое и даже распутное если бы... если бы не было в них нечто царственное.

– Олег Васильевич, певцы без баяниста остались, выручи!

У Елены Леонидовны дрогнули и приподнялись брови, кожа на лице порозовела. «Уж лучше грешной быть, чем грешной слыть. И на кого думают?! На бурдюк с холодцом!!»

– Кто остался без баяниста?

– Вот... и вот! – Елена Леонидовна подвела к Олегу длинного тощего мужчину в полосатом костюме, длиной и худобой он весьма смахивал на Шаляпина.

«Напраслина страшнее обличенья. Ну, так пусть будет не напраслина...»

– А что я вас никогда не видел у Инны Константиновны?

– Это певцы из другой оперы. С Инной Константиновной они не дружат. Выручи, Олег Васильевич!

– А Инна Константиновна не приревнует?

– Это я улажу.

– Ладно, давайте ноты.

– Нет нот. Нам всегда на слух играли.

– Тогда на сцену, подбирать будем.

Олег и певцы скрылись в зале, их проводила глазами Анжела.

– Коля, поедем! Просто так. Со мной!

– Времени жалко. Мне заниматься надо.

Друг Анжелы был поглощен двумя очень важными делами – следил, как бы кто не задел ногой футляр с балалайкой, и как бы не помять отглаженного новейшего и наверняка единственного коричневого костюма, очень, надо сказать, старомодного.

– А нельзя без баяна выступать?

– Нельзя без баяна.

– А с Олегом будешь играть?

– Это тот, что с Нинкой дружит?

– Да... у них как-то странно, не поймешь...

– Это вот этот, что сейчас ушел? – Коля неприязненно покосился вслед певцам и пианисту.

– Этот. Он хорошо играет, я слышала.

– Ты много понимаешь, хорошо или плохо. Цирковой халтурщик.

Как и большинству мужчин, Олег Коле не нравился. С первого взгляда, во всяком случае. Анжела с досадой взглянула на простое, чисто русское лицо друга сердца. К лицу этому так шла балалайка...

– Понимаю! Не бойся. Поедем?

– Посмотрим.

– Пойдем тоже на сцену.

На сцене Олег знакомился с вокалистами.

– Что у вас? – спросил он у женщины.

– «Волга-реченька глубока...» – тихо пропела она и плотнее за¬пахнулась в пальто. Олег подобрал мелодию.

– Так хорошо? Не высоко? Не низко?

– Хорошо!

– Зато мне не очень. Попробуем чуть пониже. Подойдет?

– Ой, да конечно!

– Тогда давайте с начала до конца.

Шаляпинская худоба тоже оказалась басом, и даже таким же громким: «Вдоль по Питерской» основательно намозолило барабанные перепонки Олега, пока они репетировали песню.

– Все? – смеялся Олег. – По Питерской без ухабов проедем?

– Как по асфальту! – гудел бас.

Олег хотел было закрыть крышку рояля, но подошедшая Анжела не дала. Олег взглянул на парня с балалайкой и кивнул головой:
– Тоже без баяниста остался?

– Остался.

– Что играешь?

– А что играют на селе, да на балалайке? «Светит месяц», «Полянку», – голос балалаечника отдавал высокомерием.

– Кто их знает. Может, им Скрябин по душе или «Вторая» Листа.

– Скрябина пусть им Тарапунька со Штепселем везут, а рапсодия у меня на госэкзамен.

– О-о-о! – Олег проникся уважением к балалаечнику. – Значит, «Светит месяц»? Ре мажор, ля мажор, ми мажор?

– Они самые. С отклонением в фа-диез мажор и си минор.

– Гм. Поехали?

«Светит месяц» и «Полянку» отрепетировали в несколько секунд.

– Мне бы на госэкзамен такого концертмейстера! – балалаечник немного оттаял и даже забыл, как только что презрительно обзывал Олега цирковым халтурщиком.

– У тебя плохой концертмейстер?

Балалаечник как уксусу хлебнул.

– Уж не Василиса ли Прекрасная?

– Василиса! Ты откуда знаешь?

– До сих пор не выгнали? Кошмар...

– Легче училище закрыть, чем Василису Ильиничну выгнать.

– Супруг ее все карабкается?

– Карабкается.

– Высоко вскарабкался?

– В общем, так: все педагоги училища здороваются с нею первыми…
– Ого!

– ...и ходят слухи, что она будет зав фортепианным отделом.

– Тьфу! А ведь талантов у человека ровно на заведующую винно-водочным ларьком. Сколько она Ирине крови перепортила!

Последней фразы Коля не расслышал.

– Одна надежда, что супруг проворуется, тогда и ее выкинут из училища.

– Проворуется... – проворчал Олег. – Скажи лучше – украдет больше, чем положено по субординации. Да пошли они! Давай как-нибудь рапсодию вдвоем поиграем? Как твое имя?

– Коля.

– Меня – Олег. Только, чур – не пудрить мозги, что балалайка выше скрипки.

– Ты в нашем училище учился! И с Кешей дела имел!

– Имел дела... Я был его главной жертвой! Поймает в коридоре, за рукав схватит и два часа долдонит о приемах игры на балалайке и спрашивает через слово: на скрипке такое возможно?.. на скрипке такое возможно?..

– Он теперь мэтр! Меня приходил слушать! – с презрением сообщил Коля.

– Коля... а пианистку – Ирину Венедиктовну, ты не знаешь?

– Кто же в Энском училище не знает Ирину Венедиктовну! Она из консы каждый год к нам на госэкзамены приезжает. Пианисты наши – мелким бесом рассыпаются! Она когда-то у нас преподавала. Ты у неё заканчивал?

– У Семена Леопольдовича.

– Постой... он же скрипач!

– И я скрипач. А у Иры... Ирины Венедиктовны, я по обще-принудительному был.

Балалаечник свистнул.

– Ничего себе – общепринудительное!

– Весной увидишь ее – передай привет.

– А она тебя помнит? – усомнился Коля.

– Помнит. Еще бы ей меня не помнить... На приемных экзаменах мы с ней познакомились. Из-за каких-то передряг не оказалось теоретика, и она у меня сольфеджио принимала. Вот и прицепилась: ни одного, говорит, названия об¬ращения доминантсептаккорда не знаешь. Я и, правда, не знал. Ну, думаю, кобра!

– Говорят, ученики ее любят.

– Еще бы не любить Ирину Венедиктовну. Но я-то считал, что она теоретик и вдруг попадаю к ней по общему фортепиано – знакомство продолжается! Вот я и думаю: отплачу тебе за доминантсептаккорд, сейчас узнаешь, мне у тебя или тебе у меня учиться! Я в школе хорошо играл, одинаково, как на скрипке. Сажусь, эдак небрежно, и сквозь зубы: «Что вам сыграть?» Она мне скромненько: «Что-нибудь, что знаете». Я тебе, думаю, сейчас сыграю и – свой коронный номер, «Прелюдию» до-диез минор Рахманинова! Сыграл, развалился на стуле, ногу на ногу и смотрю поверх пианино. Она, бедная, аж крас¬ными пятнами пошла. «Разрешите, – говорит, а у самой голосок дрожит, – мне попробовать!» Я милостиво уступаю, села она. Мама родная!.. «Прелюдию» мою играет... Наверное, сам Рахманинов позавидовал бы! Горный обвал! Тысяча колоколов! Сыграла, заикается от злости и на дверь показывает: «А теперь, молодой человек, извольте выйти вон! Подите к директору и скажите, что я отказываюсь с вами заниматься! Нахал!» Позорище – страшное... Являюсь к директору, а он кулаком по столу: «Я для тебя старался, ради твоего таланта, а ты?! Я еле уговорил Ирину Венедиктовну, а ты?! Такой пианистке – и вести общее фортепиано?! Шутишь?!» За шиворот меня и – извиняться, а она – ни в какую. И не взяла бы, да я заплакал. Не навзрыд, конечно, но... Сжалилась.

Коля сдержанно улыбался, Анжела чуть прищурилась и внимательно высматривала что-то в лице. Олега. «Нинке рассказать...»

– Никогда не забуду ее уроков. «Вообрази, – говорит, – что эту сонатину я задала тебе на дом. Вообрази, что ты сидишь и выполняешь задание. Меня нет. Играй!» Я играю. «Стоп! – кричит. – Зачем ты играешь сначала?» «Как зачем?..» «Так! Ты потерял драгоценные секунды, ты проделал бессмысленную работу – эти такты не то, что курица – футболист сыграет!» Я понял, просмотрел ноты и заиграл с середины. «Стоп! – кричит. – Зачем играешь двумя руками? Там в одной левой поленница, вот и растаскивай ее одной левой!»

Олег вздохнул и закрыл рояль.

– Размышляю о днях древних, о летах веков минувших... Пойдем в фойе, может автобус уже подъехал.

А в фойе продолжались события, имеющие ближайшей целью сживание со свету бедной Елены Леонидовны.

– Елена Леонидовна, – сокрушенно сообщил Анатолий Иванович, – у меня, гм! жонглер не едет и силовые...

– За что?.. Что я вам всем сделала?..

– Но вы же знаете, что, на Сидоренко никогда нельзя положиться! Задрипанный жонглеришка, а туда же – с гонором!

– Зачем вы его включали?! А Федя и Ося?!

– Жены!!! У них жены стер-р-р... я хотел сказать, ревнивые. Они уже два раза ко мне приходили глаза выцарапывать!

– Ничего не знаю. Ищите еще два номера.

Анатолий Иванович рысью пустился к Нине и Райке.

– Девочки, у Лариски есть телефон?

– Есть.

– Мигом, звоните ей, со школы она уже пришла, пусть дома сидит, мы заедем, а я ее кольцо принесу. Олег!

Олег как раз показался в окружении певцов, балалаечника и Анжелы.

– Олег! Может, ты на катушке с мандолиной?

– Я вам что, верблюд?! Ансамбль, балалайка, двое солистов, я их первый раз вижу и слышу!

– Олег!

– Если можно заехать в гостиницу, то я возьму гитару. На гитаре поиграю.

– Ладно, заедем. Все-таки от студии четыре номера будет. Де¬вочки, дозвонились?

– Дозвонились. Она будет ждать.

– Слава тебе...

– Автобус! – раздался чей-то ликующий возглас.

– Наконец-то!

– Пока вокально-инструментальный ансамбль не погрузит инструменты – никому в автобус не лезть! – строго приказала Елена Леонидовна.

– Давай, ребятки, нажимай, – с бодрой ехидцей понукнул лохматых и малоопрятных бас-ритм-соло-гитаристов элегантный и щеголеватый тенорок из аристократической кагалы Инны Константиновны.

– Помогли бы лучше, – огрызнулись ВИАвцы. Никто, однако, и не собирался им помогать, зато все с интересом наблюдали за сизифовыми трудами и со знанием дела подбрасывали ценные указания.

Инструменты и аппаратура ансамбля заняли всю заднюю площадку автобуса. Нина не стала ожидать, когда Елена Леонидовна разрешит посадку, и прошмыгнула в автобус вслед за последним барабаном. Уселась у края сиденья и нетерпеливо заглядывала в окно на Олега.

– О! Я с тобой сяду. Подвинься, – возник рядом с Ниной бас-гитарист и ухватился за ее шубу.

– Вон место есть, садись.

– Я здесь хочу.

– Иди отсюда!

– Подвинься!

– Катись!... Олешка! Олешка! – Нина махала ему рукой, но Олег сначала пропустил перед собой женщин, потом мужчин старше себя, ну а те, что были младше, пробирались в автобус не руководствуясь никакими кодексами, поэтому он вошел одним из последних. Бас-гитарист с тупым упрямством лез на сиденье рядом с Ниной, ей даже пришлось оттолкнуть его руками.

– Олешка, иди же скорей, я тебе место заняла!

Елена Леонидовна чуть обернулась и искоса поглядела на Нину. Круглое детское личико Нины выдавало все ее мыслишки, которых было всего одна и которая была очень незамысловата: отвязаться от наглеца и усадить рядом с собой Олега.

– Ну, иди же!..

– Иду. Возьми мои ноты.

Притеснитель Нины ретировался. Да ещё услышал вслед:
– Прицепился! Клещ энцефалитный...

Олег осторожно протиснулся между пьедесталом Нины и кольцом Лариски, славировал головой меж висевших на поручнях костюмов и платьев самодеятельных артистов и опустился рядом с Ниной. Нина блаженно вздохнула. Елена Леонидовна отвернулась.

– Все сели? – протяжно спросила она. – Поехали! Сначала в гостиницу «Цирк», товарищ водитель, а потом... девочки, кто-нибудь сюда идите, дорогу покажете до вашей Лариски.

– А зачем в гостиницу? – подали голос из ВИА. Нина не удержалась и обернулась. «Нет, ну до чего же противная рожа! – подумала она про бас-гитариста. – Бывают же такие противные рожи! Хуже Борьки!»

– За гитарой, – ответила Елена Леонидовна.

– Наших мало, что ли!

– Олег Васильевич на своей хочет играть.

Электрогитаристы пошушукались и нагло загоготали. Олег не снизошел даже до презрительной улыбки. Когда он, запыхавшись, вернулся в автобус с гитарой в чехле из старого болоневого плаща, недруги снова захихикали в кулаки. Нина побелела от злости. Олег пробрался с гитарой на свое место, и она демонстративно прижалась к его плечу.

Заехали и за Лариской, чрезвычайно гордой оказанной ей честью: еще бы – большущий автобус ради нее подкатил к самому подъезду! Теперь все соседи полопаются от зависти!

Автобус долго выбирался из городских улиц, выбрался наконец и покатил среди заснеженных полей. Нина уютно сидела у окна и сияла синими глазами то в мглистые степи, то в лицо Олегу.

– Так бы ехать и ехать! Без конца!

– В вас цыганская кровь, девушка. Надо было в цирке родителей выбирать.

Нина показала ему язык.

– Мелюзга! Малявка! Тебе бы со скакалкой прыгать да в классы играть.

– Подумаешь! Какой нашелся...

– ...лорд Байрон Тмутараканского уезда. Да? – докончил за нее Олег. Нина пожала плечами. О лорде Байроне она имела весьма смутное понятие, а Тмутараканью посчитала всякое место, где тьма тараканов.

– Кажется, подъезжаем, – Нина прижала к стеклу и без того курносый носик, Олег выглянул через ее голову.

Далеко от дороги темнели два длинных, кособоких, полузанесенных снегом строения, огороженные редкой изгородью, а минутой позже показались крайние избы села, с высокими голыми тополями перед воротами.

Мальчишки на улице провожали взглядами фырчащий автобус, пока самый глазастый не разглядел сквозь окна качающиеся на поручнях пестрые костюмы.

– Артисты!!! – и вся их орава наперегонки рванула к клубу.

Автобус остановился у помпезных обшарпанных колонн, коими был обрамлен вход в сельский храм культуры, столичных артистов ожидали директор, завхоз, худрук и кое-кто рангом помельче. Елена Леонидовна сразу же удалилась с местным коллегой утрясать лишь им одним ведомые дела, а остальные гости с шумом и гамом разгружали автобус. Олег нес пьедестал Нины, а она его гитару и папку с нотами. Вокальный ансамбль прошествовал с достоинством, мужчины несли плечики с костюмами и платьями. Лариска крутнулась несколько раз вокруг оси, завопила:
– А где здесь буфет? – и улетучилась.

Худрук и завхоз, оба в овчинных тулупах, проводили приезжих на сцену, а со сцены уже один худрук развел артистов по двум гри¬мерным, чтоб они могли переодеться.

ВИАвцы в полном составе деятельно распутывали и разматывали шнуры, расставляли и подключали свою громоздкую аппаратуру, а Олег поискал глазами пианино, имея похвальное намерение повторить аккомпанементы вокального ансамбля. Пианино пылилось на другом краю сцены, перед ним уже скучал Коля и набрынькивал на балалайке что-то заунывное. Олег положил гитару на верхнюю крышку, а рядом с пианино поставил еще один стул.

– Коля, пересядь, пожалуйста, я поиграю.

– Поиграй, – Коля пересел.

– ??!!

– Ломик принести?

Пианино было замкнуто на два висячих амбарных замка – и верхняя крышка и крышка клавиатуры. Олег подергал замки и обернулся на стуле.

– Эй, кто-нибудь! Как на этом тарантасе играют?!

От Анатолия Ивановича, который подвешивал на опущенный штанкет Ларискино кольцо, отделился тулуп завхоза и заторопился к Олегу.

– Вам пианино открыть? Сейчас.

– А зачем такие... страсти?

– Ломают, каины! Пятерней молоточки выгребают, окурки ки¬дают! Убил бы, гадов.

– Ты и на гитаре играешь? – спросил Коля, когда завхоз ушел за ключами от пианино.

– Маленько.

– Маленько, как по общему фортепиано?

– М-м-м... Нет. Похуже. Чуть похуже.

– Ясно. Зачем ты разбрасываешься?

– Разбрасываюсь?..

– Скрипка, гитара, фортепиано! Да еще... рассказывают тут раз¬ные чудеса!

– Люблю видеть мир вокруг себя, а не себя в мире.

В зрачках Олега перепрыгивали насмешливые искорки, балалаечник незаметно начал заводиться. Мир вокруг себя – хорошо, но сама эта блестящая фигура занимала в мире много места, слишком много – теснит, давит...

– Лучше бы в консерваторию поступал.

– Жалко. Два инструмента бросить придется. Жалко!

– Пять лет потерпел бы. Потом занимайся, хоть на десяти.

– Нет! Я люблю извлекать звуки! Сами по себе! Это как болезнь. Пять лет не играть на гитаре и долбить дурацкое сольфеджио! Бр-р! Нет. А если мне понадобится гармония, я как-нибудь сам разберусь в учебнике. А биографию Глинки прочитаю в энциклопедии.

– А диплом?

– Кто играть не умеет или не хочет, тот и хапает дипломы. А в оркестре или концертмейстером в театре – надо звук выдавать, а не дипломом трясти.

Коля хотел было спорить, но тут бас-гитарист, подключивший, наконец, все свои «дрова», как презрительно именовал Олег звуковоспроизводящую аппаратуру, вразвалочку подошел к пианино, дернул было крышку клавиатуры, а когда крышка не поддалась, взял невзрачную, пятнадцатирублевую гитару Олега. Олег не очень друже¬любно взглянул на него, но промолчал.

– Чуваки, гляньте, фирмо`вый «Фендер»!

Чуваки подошли, небрежно покривили губы. Так уж получилось – Олег питал к дворцовскому ВИА холодное равнодушие, а ВИА платил ему трусливой завистливой неприязнью.

– А что за струны?

– Глянь, прозрачные! Леска, что ли?

– Глянь! Глянь! Вот эти – там нитка внутрях!

– Фирма`!

– Какая тебе фирма`?!

– А я говорю – фирма`!

Они не обращались к Олегу, вроде как бы не замечали его, и он сам сухо оборвал спор:
– Фи`рма «Рондад», Лос-Анжелес. А теперь, ребята, положите гитару на место.

– А, что я тебе говорил, дура? Фирма`!

– Да я ничего! Чего ты возникаешь?

– Что за фирма такая? – наморщил лоб Коля.

– Спроси Анатолия Ивановича, – улыбнулся Олег.

– А он откуда знает?

– А ты спроси!

– Анатолий Иванович, фирма «Рондад», в Лос-Анжелесе...

– Рондад? В Лос-Анжелесе? Кой черт... Рондад – это прыжок в акробатике. Рондад-флик-фляк-сальто-морталь! Алле-ап!!!

Кто-то из ВИА хихикнул, Коля показал Олегу кулак, а бас-гитарист надулся и прошипел в сторонку:
– Арап!..

– Образец суконного юмора, – пояснил Олег. – Явятся цирковые, особенно начинающие, в ресторан и требуют подать им рондад-флик-фляк в томатном соусе! И аж визжат от собственного остроумия!

Вернулся, наконец, завхоз и принес ключи от замков. Уверял, что еле отыскал их в каком-то шкафу. Олег прислушался к занавесу, за которым вызревал зрительский шумок, и очень тихо заиграл. Около него тотчас возникли «Волга-реченька» в аляповатом зеленом тяжелом платье с бусами и «Вдоль по Питерской» в нелепейшем шаляпинском фраке. Пришлось повторить их песни.

Прибежала Нина, в черном купальнике с тремя серебряными полосами наискосок груди и в розовом трико на безукоризненных стройных ногах. Бас-гитарист подвигал кадыком, но на Нину старался не глядеть. Нина покрутилась рядом с Олегом, выцыганила у него восхищенную улыбку и убежала обратно – на сцене было не очень тепло.

Явился при полном параде вокальный ансамбль, ведомый, как выводок гусят, вечно озабоченной Инной Константиновной. Инна Константиновна в упор не разглядела зеленое платье и шаляпинский фрак и скомандовала:
– Распелись! Олег Васильевич – до мажор. Ми-и-и-яа-а-а!.. Тенора! Опору! Опору!

– Инна Константиновна, – на сцене показалась Елена Леонидовна, – не так громко.

– Ансамбль, тише. Два пиано.

– Инна Константиновна, – охладил ее пыл Олег, – давайте пианино на место поставим. Мы концерт начинаем, не из этого же угла петь будем.

– Ах! Да, да! Действительно! Мальчики, пожалуйста!

Мальчики дружно, но осторожно, чтоб не выпачкать костюмов, покатили пианино на середину сцены.

– Когда с него последний раз вытирали пыль? – у Инны Константиновны брезгливо зашевелились очки. – Елена Леонидовна! Посмотрите, какое безобразие!

Елена Леонидовна посмотрела, пожаловалась завхозу, завхоз тоже посмотрел и прислал техничку с мокрой тряпкой.

– Теперь бы выяснить, когда его в последний раз настраивали! – Олег с отвращением пробежался по клавиатуре.

– Олег Васильевич... Ах, как я не учла... забыла...

– В чем дело?

– Костюм... Вам костюм надо было выбрать, как у ансамбля. Куртка...

– Хорошая куртка.

– Да, да, конечно! Но...

– Что ж теперь делать?

– Да, поздно. В следующий раз не забудете?

– Не забуду.


Рецензии
Николай! Каждая глава как драгоценный камень в авторской короне. Вы не пишете - вы лепите характеры из лучшей глины, чтобы потом обжечь на огне читательских симпатий! Удивляюсь, почему так мало читателей! Надо дать рекламу!!! А может подумаете над другим заголовком? Просто "Романтика" немного стандартно, привычно - надо что-то оригинальнее! Чтобы сразу в глаза бросалось и царапало! С уважением,

Элла Лякишева   09.07.2018 11:33     Заявить о нарушении
Позволю себе возразить. Читателей не мало! Пробегите глазами по моей заметке "Неизвестному читателю "Романтики" и "Дороги в Никуда", все станет на свои места. Так что реклама не нужна.
Об изменении названия речь идти не может: да, не только "немного стандартно, привычно", но и достаточно пошловато, благодаря деятелям почившего в бозе приснопамятного соцреализма, но здесь другой случай. Название книги не от лексемы "романтика", а от имени песни на музыку Ренато Рашеля - "РОМАНТИКА".

Ты знаешь кто я?
Я последний, кто слагает о луне свои баллады.
Ты знаешь кто я?
Я последний, кто поет далеким звездам серенады.
Ты знаешь кто я?
Я последний, кто романтикой стихов навеки болен.

И я люблю тебя за то,
Что ты, как я, мечтательна.

Да, ты мечтательна, девчонка чернокудрая,
Подруга серебристых облаков, моя любовь.
Да, ты мечтательна, волшебница прекрасная,
Умеющая взглядом озарять весь мир кругом.

Ты - словно музыка, тобой душа полна,
Твой голос ласковый готов я слушать всегда.

Да, ты мечтательна, в тебе душа - романтика.
И если знаю я, что рядом ты, мне жить легко.
О, чернокудрая моя!

Песня эта прошла со мной по жизни с начала 60-х годов, я и сейчас иногда пою ее "в минуту жизни грустную", но уже пальцы плохо ворочаются по гитарным струнам...

Николай Аба-Канский   09.07.2018 09:44   Заявить о нарушении
Николай! Я имела в виду другое. Почему мало хороших отзывов-рецензий? Ваше произведение на порядок выше большинства, помещённых на Прозе! То, что оно большое, нисколько не мешает чтению, потому что правильно распределено по главам!
2)По поводу заголовка. Обычные читатели не знают этой замечательной песни. Может быть, перед первой главой поместить её текст как эпиграф? Тогда будет намного яснее. С уважением,

Элла Лякишева   09.07.2018 11:33   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.