Романтика. Ч 1. Город судьбы. Гл 6. Концерт

                6. Концерт

В понедельник Анатолий Иванович рыскал по участникам сту¬дии.

 – Девочки, не подведете? Трио и каучук – лучшие номера! – рас¬сыпал он авансы Нине, Анжеле  и Райке.

– Не подведем.

– Смотрите.

– Анатолий Иванович, меня возьми-и-ите!..

– Ларисочка, поздно приедем. Далеко.

Но Лариска, конопатая вертлявая девчушка, не отступалась.

– Ну и что? Я с Анжелой! Мы рядом живем!

– Лариса... Погоди! Федя, Ося – вы? Надо бы поехать, а? Шеф¬ский кон¬церт, Елена Леонидовна четыре номера требует.

– Наверное, поедем.

– Надо не «наверное».

– Поедем. Трапецию там есть на что подвесить?

– Есть. Я был там, знаю.

– Берите еще Сашу и хорош.

– Саша болеет.

– Анатолий Иванович, я хочу!.. У меня тоже воздушный номер, не хуже Са-а-ашкиного!.. – опять заскулила Лариска.

– Лариса! В час ночи приедем!

– Ну и что?

– Сидоренко берите. Великий жонглер. Сегодня он даже занятия посетил.

– Опять кольца в зал уронит.

– А вам что? Больше смеха будет.

– Сидоренко! – небрежно крикнул Анатолий Иванович. – Поедешь в среду на концерт?

Великий жонглер с достоинством кивнул. Обиженная Лариска поплелась к своему подвешенному на штанкет кольцу.

В среду собирались на три часа. Перед служебным ходом еще осенью для каких-то надобностей разворотили асфальт и вот теперь, благодаря этому, столь любезному российскому сердцу свинорою, автобус подавали к входу центральному, и все костюмы, инструменты, реквизит артисты загодя, через весь дворец, стаскивали поближе к стеклянным дверям дворца и складывали где что: костюмы на кресла и стулья или на длинный барьер гардеробной, прочее – на каменном, под мрамор, полу. Пьедестал Нины с отвинченными ножками прислонился к огромной черной тумбе динамика для бас-гитары, а сам бас-гитарист плоско и назойливо намекал, что задарма эксплуатировать его имущество он не позволит.

– Чапай, чапай! Таскай свое барахло, да под ноги смотри, а то упадешь, кашлять будешь! – хладнокровно парировала Нина домогательства гитариста.

Участникам ВИА доставалось: инструменты, динамики, усилители, ударная установка, стойки для микрофонов, ящик со шнурами, электроорган – все тяжелое, все надо перетащить из-за сцены через весь дворец, загрузить в автобус, выгрузить, установить, выступить, затем проделать всю процедуру в обратном порядке!

Но больше всех приходилось солоно Елене Леонидовне: то она висела на телефоне из-за автобуса, которого почему-то не было до сих пор, вот она уже в костюмерной, где кто-то не нашел своего костюма и ей на это пожаловался, а вот она схватилась за сердце:
– Напился?.. Пьяный?.. Вы сами видели?

– Сама видела, Елена Леонидовна...

А началось с утра. Утром наругала дочь, нагрубила мужу. Олю жалко – аж сердце щемит, а мужа... Елена Леонидовна стискивала пальцы. Муж перенес грубости покорно, а почему покорно – Елена Леонидовна знала и дрожала от стыда и негодования. «Раб! Плебей!»

– ...Два танцевальных номера долой, «Свадьба в Малиновке» долой...

– Почему долой? – обиделся актер. Он отыскал, наконец, мятую выцветшую гимнастерку и такое же галифе и теперь примерял сапоги. – Зря с работы отпрашивался, что ли? Без музыки спляшу.

Запихал сапоги в сумку и сунул под мышку деревянную, плохо выстроганную и кое-как раскрашенную бутафорскую винтовку.

– Да?.. Ладно, пляши без музыки.

– А мы как же, Елена Леонидовна? – продолжала печалиться невысокая и невзрачная, лет под сорок, женщина. Несмотря на жару в костюмерной она зябко куталась в коричневое с меховым воротником пальто.

– Будете петь под пианино?

– Не знаю...

– А ну, побежали в фойе, – Елена Леонидовна схватила певичку за рукав и потащила из костюмерной на первый этаж.

Щеголяла Елена Леонидовна в легкомысленной блузке и совершенно невозможной цыганской юбке. Крашеные рыжие волосы растрепались, а в ее размашистых движениях и походке было бы нечто дерзкое и даже распутное если бы... если бы не было в них нечто царственное.

– Олег Васильевич, певцы без баяниста остались, выручи!

У Елены Леонидовны дрогнули и приподнялись брови, кожа на лице порозовела. «Уж лучше грешной быть, чем грешной слыть. И на кого думают?! На бурдюк с холодцом!!»

– Кто остался без баяниста?

– Вот... и вот! – Елена Леонидовна подвела к Олегу длинного тощего мужчину в полосатом костюме, длиной и худобой он весьма смахивал на Шаляпина.

«Напраслина страшнее обличенья. Ну, так пусть будет не напраслина...»

– А что я вас никогда не видел у Инны Константиновны?

– Это певцы из другой оперы. С Инной Константиновной они не дружат. Выручи, Олег Васильевич!

– А Инна Константиновна не приревнует?

– Это я улажу.

– Ладно, давайте ноты.

– Нет нот. Нам всегда на слух играли.

– Тогда на сцену, подбирать будем.

Олег и певцы скрылись в зале, их проводила глазами Анжела.

– Коля, поедем! Просто так. Со мной!

– Времени жалко. Мне заниматься надо.

Друг Анжелы был поглощен двумя очень важными делами – следил, как бы кто не задел ногой футляр с балалайкой, и как бы не помять отглаженного новейшего и наверняка единственного коричневого костюма, очень, надо сказать, старомодного.

– А нельзя без баяна выступать?

– Нельзя без баяна.

– А с Олегом будешь играть?

– Это тот, что с Нинкой дружит?

– Да... у них как-то странно, не поймешь...

– Это вот этот, что сейчас ушел? – Коля неприязненно покосился вслед певцам и пианисту.

– Этот. Он хорошо играет, я слышала.

– Ты много понимаешь, хорошо или плохо. Цирковой халтурщик.

Как и большинству мужчин, Олег Коле не нравился. С первого взгляда, во всяком случае. Анжела с досадой взглянула на простое, чисто русское лицо друга сердца. К лицу этому так шла балалайка...

– Понимаю! Не бойся. Поедем?

– Посмотрим.

– Пойдем тоже на сцену.

На сцене Олег знакомился с вокалистами.

– Что у вас? – спросил он у женщины.

– «Волга-реченька глубока...» – тихо пропела она и плотнее за¬пахнулась в пальто. Олег подобрал мелодию.

– Так хорошо? Не высоко? Не низко?

– Хорошо!

– Зато мне не очень. Попробуем чуть пониже. Подойдет?

– Ой, да конечно!

– Тогда давайте с начала до конца.

Шаляпинская худоба тоже оказалась басом, и даже таким же громким: «Вдоль по Питерской» основательно намозолило барабанные перепонки Олега, пока они репетировали песню.

– Все? – смеялся Олег. – По Питерской без ухабов проедем?

– Как по асфальту! – гудел бас.

Олег хотел было закрыть крышку рояля, но подошедшая Анжела не дала. Олег взглянул на парня с балалайкой и кивнул головой:
– Тоже без баяниста остался?

– Остался.

– Что играешь?

– А что играют на селе, да на балалайке? «Светит месяц», «Полянку», – голос балалаечника отдавал высокомерием.

– Кто их знает. Может, им Скрябин по душе или «Вторая» Листа.

– Скрябина пусть им Тарапунька со Штепселем везут, а рапсодия у меня на госэкзамен.

– О-о-о! – Олег проникся уважением к балалаечнику. – Значит, «Светит месяц»? Ре мажор, ля мажор, ми мажор?

– Они самые. С отклонением в фа-диез мажор и си минор.

– Гм. Поехали?

«Светит месяц» и «Полянку» отрепетировали в несколько секунд.

– Мне бы на госэкзамен такого концертмейстера! – балалаечник немного оттаял и даже забыл, как только что презрительно обзывал Олега цирковым халтурщиком.

– У тебя плохой концертмейстер?

Балалаечник как уксусу хлебнул.

– Уж не Василиса ли Прекрасная?

– Василиса! Ты откуда знаешь?

– До сих пор не выгнали? Кошмар...

– Легче училище закрыть, чем Василису Ильиничну выгнать.

– Супруг ее все карабкается?

– Карабкается.

– Высоко вскарабкался?

– В общем, так: все педагоги училища здороваются с нею первыми…
– Ого!

– ...и ходят слухи, что она будет зав фортепианным отделом.

– Тьфу! А ведь талантов у человека ровно на заведующую винно-водочным ларьком. Сколько она Ирине крови перепортила!

Последней фразы Коля не расслышал.

– Одна надежда, что супруг проворуется, тогда и ее выкинут из училища.

– Проворуется... – проворчал Олег. – Скажи лучше – украдет больше, чем положено по субординации. Да пошли они! Давай как-нибудь рапсодию вдвоем поиграем? Как твое имя?

– Коля.

– Меня – Олег. Только, чур – не пудрить мозги, что балалайка выше скрипки.

– Ты в нашем училище учился! И с Кешей дела имел!

– Имел дела... Я был его главной жертвой! Поймает в коридоре, за рукав схватит и два часа долдонит о приемах игры на балалайке и спрашивает через слово: на скрипке такое возможно?.. на скрипке такое возможно?..

– Он теперь мэтр! Меня приходил слушать! – с презрением сообщил Коля.

– Коля... а пианистку – Ирину Венедиктовну, ты не знаешь?

– Кто же в Энском училище не знает Ирину Венедиктовну! Она из консы каждый год к нам на госэкзамены приезжает. Пианисты наши – мелким бесом рассыпаются! Она когда-то у нас преподавала. Ты у неё заканчивал?

– У Семена Леопольдовича.

– Постой... он же скрипач!

– И я скрипач. А у Иры... Ирины Венедиктовны, я по обще-принудительному был.

Балалаечник свистнул.

– Ничего себе – общепринудительное!

– Весной увидишь ее – передай привет.

– А она тебя помнит? – усомнился Коля.

– Помнит. Еще бы ей меня не помнить... На приемных экзаменах мы с ней познакомились. Из-за каких-то передряг не оказалось теоретика, и она у меня сольфеджио принимала. Вот и прицепилась: ни одного, говорит, названия об¬ращения доминантсептаккорда не знаешь. Я и, правда, не знал. Ну, думаю, кобра!

– Говорят, ученики ее любят.

– Еще бы не любить Ирину Венедиктовну. Но я-то считал, что она теоретик и вдруг попадаю к ней по общему фортепиано – знакомство продолжается! Вот я и думаю: отплачу тебе за доминантсептаккорд, сейчас узнаешь, мне у тебя или тебе у меня учиться! Я в школе хорошо играл, одинаково, как на скрипке. Сажусь, эдак небрежно, и сквозь зубы: «Что вам сыграть?» Она мне скромненько: «Что-нибудь, что знаете». Я тебе, думаю, сейчас сыграю и – свой коронный номер, «Прелюдию» до-диез минор Рахманинова! Сыграл, развалился на стуле, ногу на ногу и смотрю поверх пианино. Она, бедная, аж крас¬ными пятнами пошла. «Разрешите, – говорит, а у самой голосок дрожит, – мне попробовать!» Я милостиво уступаю, села она. Мама родная!.. «Прелюдию» мою играет... Наверное, сам Рахманинов позавидовал бы! Горный обвал! Тысяча колоколов! Сыграла, заикается от злости и на дверь показывает: «А теперь, молодой человек, извольте выйти вон! Подите к директору и скажите, что я отказываюсь с вами заниматься! Нахал!» Позорище – страшное... Являюсь к директору, а он кулаком по столу: «Я для тебя старался, ради твоего таланта, а ты?! Я еле уговорил Ирину Венедиктовну, а ты?! Такой пианистке – и вести общее фортепиано?! Шутишь?!» За шиворот меня и – извиняться, а она – ни в какую. И не взяла бы, да я заплакал. Не навзрыд, конечно, но... Сжалилась.

Коля сдержанно улыбался, Анжела чуть прищурилась и внимательно высматривала что-то в лице. Олега. «Нинке рассказать...»

– Никогда не забуду ее уроков. «Вообрази, – говорит, – что эту сонатину я задала тебе на дом. Вообрази, что ты сидишь и выполняешь задание. Меня нет. Играй!» Я играю. «Стоп! – кричит. – Зачем ты играешь сначала?» «Как зачем?..» «Так! Ты потерял драгоценные секунды, ты проделал бессмысленную работу – эти такты не то, что курица – футболист сыграет!» Я понял, просмотрел ноты и заиграл с середины. «Стоп! – кричит. – Зачем играешь двумя руками? Там в одной левой поленница, вот и растаскивай ее одной левой!»

Олег вздохнул и закрыл рояль.

– Размышляю о днях древних, о летах веков минувших... Пойдем в фойе, может автобус уже подъехал.

А в фойе продолжались события, имеющие ближайшей целью сживание со свету бедной Елены Леонидовны.

– Елена Леонидовна, – сокрушенно сообщил Анатолий Иванович, – у меня, гм! жонглер не едет и силовые...

– За что?.. Что я вам всем сделала?..

– Но вы же знаете, что, на Сидоренко никогда нельзя положиться! Задрипанный жонглеришка, а туда же – с гонором!

– Зачем вы его включали?! А Федя и Ося?!

– Жены!!! У них жены стер-р-р... я хотел сказать, ревнивые. Они уже два раза ко мне приходили глаза выцарапывать!

– Ничего не знаю. Ищите еще два номера.

Анатолий Иванович рысью пустился к Нине и Райке.

– Девочки, у Лариски есть телефон?

– Есть.

– Мигом, звоните ей, со школы она уже пришла, пусть дома сидит, мы заедем, а я ее кольцо принесу. Олег!

Олег как раз показался в окружении певцов, балалаечника и Анжелы.

– Олег! Может, ты на катушке с мандолиной?

– Я вам что, верблюд?! Ансамбль, балалайка, двое солистов, я их первый раз вижу и слышу!

– Олег!

– Если можно заехать в гостиницу, то я возьму гитару. На гитаре поиграю.

– Ладно, заедем. Все-таки от студии четыре номера будет. Де¬вочки, дозвонились?

– Дозвонились. Она будет ждать.

– Слава тебе...

– Автобус! – раздался чей-то ликующий возглас.

– Наконец-то!

– Пока вокально-инструментальный ансамбль не погрузит инструменты – никому в автобус не лезть! – строго приказала Елена Леонидовна.

– Давай, ребятки, нажимай, – с бодрой ехидцей понукнул лохматых и малоопрятных бас-ритм-соло-гитаристов элегантный и щеголеватый тенорок из аристократической кагалы Инны Константиновны.

– Помогли бы лучше, – огрызнулись ВИАвцы. Никто, однако, и не собирался им помогать, зато все с интересом наблюдали за сизифовыми трудами и со знанием дела подбрасывали ценные указания.

Инструменты и аппаратура ансамбля заняли всю заднюю площадку автобуса. Нина не стала ожидать, когда Елена Леонидовна разрешит посадку, и прошмыгнула в автобус вслед за последним барабаном. Уселась у края сиденья и нетерпеливо заглядывала в окно на Олега.

– О! Я с тобой сяду. Подвинься, – возник рядом с Ниной бас-гитарист и ухватился за ее шубу.

– Вон место есть, садись.

– Я здесь хочу.

– Иди отсюда!

– Подвинься!

– Катись!... Олешка! Олешка! – Нина махала ему рукой, но Олег сначала пропустил перед собой женщин, потом мужчин старше себя, ну а те, что были младше, пробирались в автобус не руководствуясь никакими кодексами, поэтому он вошел одним из последних. Бас-гитарист с тупым упрямством лез на сиденье рядом с Ниной, ей даже пришлось оттолкнуть его руками.

– Олешка, иди же скорей, я тебе место заняла!

Елена Леонидовна чуть обернулась и искоса поглядела на Нину. Круглое детское личико Нины выдавало все ее мыслишки, которых было всего одна и которая была очень незамысловата: отвязаться от наглеца и усадить рядом с собой Олега.

– Ну, иди же!..

– Иду. Возьми мои ноты.

Притеснитель Нины ретировался. Да ещё услышал вслед:
– Прицепился! Клещ энцефалитный...

Олег осторожно протиснулся между пьедесталом Нины и кольцом Лариски, славировал головой меж висевших на поручнях костюмов и платьев самодеятельных артистов и опустился рядом с Ниной. Нина блаженно вздохнула. Елена Леонидовна отвернулась.

– Все сели? – протяжно спросила она. – Поехали! Сначала в гостиницу «Цирк», товарищ водитель, а потом... девочки, кто-нибудь сюда идите, дорогу покажете до вашей Лариски.

– А зачем в гостиницу? – подали голос из ВИА. Нина не удержалась и обернулась. «Нет, ну до чего же противная рожа! – подумала она про бас-гитариста. – Бывают же такие противные рожи! Хуже Борьки!»

– За гитарой, – ответила Елена Леонидовна.

– Наших мало, что ли!

– Олег Васильевич на своей хочет играть.

Электрогитаристы пошушукались и нагло загоготали. Олег не снизошел даже до презрительной улыбки. Когда он, запыхавшись, вернулся в автобус с гитарой в чехле из старого болоневого плаща, недруги снова захихикали в кулаки. Нина побелела от злости. Олег пробрался с гитарой на свое место, и она демонстративно прижалась к его плечу.

Заехали и за Лариской, чрезвычайно гордой оказанной ей честью: еще бы – большущий автобус ради нее подкатил к самому подъезду! Теперь все соседи полопаются от зависти!

Автобус долго выбирался из городских улиц, выбрался наконец и покатил среди заснеженных полей. Нина уютно сидела у окна и сияла синими глазами то в мглистые степи, то в лицо Олегу.

– Так бы ехать и ехать! Без конца!

– В вас цыганская кровь, девушка. Надо было в цирке родителей выбирать.

Нина показала ему язык.

– Мелюзга! Малявка! Тебе бы со скакалкой прыгать да в классы играть.

– Подумаешь! Какой нашелся...

– ...лорд Байрон Тмутараканского уезда. Да? – докончил за нее Олег. Нина пожала плечами. О лорде Байроне она имела весьма смутное понятие, а Тмутараканью посчитала всякое место, где тьма тараканов.

– Кажется, подъезжаем, – Нина прижала к стеклу и без того курносый носик, Олег выглянул через ее голову.

Далеко от дороги темнели два длинных, кособоких, полузанесенных снегом строения, огороженные редкой изгородью, а минутой позже показались крайние избы села, с высокими голыми тополями перед воротами.

Мальчишки на улице провожали взглядами фырчащий автобус, пока самый глазастый не разглядел сквозь окна качающиеся на поручнях пестрые костюмы.

– Артисты!!! – и вся их орава наперегонки рванула к клубу.

Автобус остановился у помпезных обшарпанных колонн, коими был обрамлен вход в сельский храм культуры, столичных артистов ожидали директор, завхоз, худрук и кое-кто рангом помельче. Елена Леонидовна сразу же удалилась с местным коллегой утрясать лишь им одним ведомые дела, а остальные гости с шумом и гамом разгружали автобус. Олег нес пьедестал Нины, а она его гитару и папку с нотами. Вокальный ансамбль прошествовал с достоинством, мужчины несли плечики с костюмами и платьями. Лариска крутнулась несколько раз вокруг оси, завопила:
– А где здесь буфет? – и улетучилась.

Худрук и завхоз, оба в овчинных тулупах, проводили приезжих на сцену, а со сцены уже один худрук развел артистов по двум гри¬мерным, чтоб они могли переодеться.

ВИАвцы в полном составе деятельно распутывали и разматывали шнуры, расставляли и подключали свою громоздкую аппаратуру, а Олег поискал глазами пианино, имея похвальное намерение повторить аккомпанементы вокального ансамбля. Пианино пылилось на другом краю сцены, перед ним уже скучал Коля и набрынькивал на балалайке что-то заунывное. Олег положил гитару на верхнюю крышку, а рядом с пианино поставил еще один стул.

– Коля, пересядь, пожалуйста, я поиграю.

– Поиграй, – Коля пересел.

– ??!!

– Ломик принести?

Пианино было замкнуто на два висячих амбарных замка – и верхняя крышка и крышка клавиатуры. Олег подергал замки и обернулся на стуле.

– Эй, кто-нибудь! Как на этом тарантасе играют?!

От Анатолия Ивановича, который подвешивал на опущенный штанкет Ларискино кольцо, отделился тулуп завхоза и заторопился к Олегу.

– Вам пианино открыть? Сейчас.

– А зачем такие... страсти?

– Ломают, каины! Пятерней молоточки выгребают, окурки ки¬дают! Убил бы, гадов.

– Ты и на гитаре играешь? – спросил Коля, когда завхоз ушел за ключами от пианино.

– Маленько.

– Маленько, как по общему фортепиано?

– М-м-м... Нет. Похуже. Чуть похуже.

– Ясно. Зачем ты разбрасываешься?

– Разбрасываюсь?..

– Скрипка, гитара, фортепиано! Да еще... рассказывают тут раз¬ные чудеса!

– Люблю видеть мир вокруг себя, а не себя в мире.

В зрачках Олега перепрыгивали насмешливые искорки, балалаечник незаметно начал заводиться. Мир вокруг себя – хорошо, но сама эта блестящая фигура занимала в мире много места, слишком много – теснит, давит...

– Лучше бы в консерваторию поступал.

– Жалко. Два инструмента бросить придется. Жалко!

– Пять лет потерпел бы. Потом занимайся, хоть на десяти.

– Нет! Я люблю извлекать звуки! Сами по себе! Это как болезнь. Пять лет не играть на гитаре и долбить дурацкое сольфеджио! Бр-р! Нет. А если мне понадобится гармония, я как-нибудь сам разберусь в учебнике. А биографию Глинки прочитаю в энциклопедии.

– А диплом?

– Кто играть не умеет или не хочет, тот и хапает дипломы. А в оркестре или концертмейстером в театре – надо звук выдавать, а не дипломом трясти.

Коля хотел было спорить, но тут бас-гитарист, подключивший, наконец, все свои «дрова», как презрительно именовал Олег звуковоспроизводящую аппаратуру, вразвалочку подошел к пианино, дернул было крышку клавиатуры, а когда крышка не поддалась, взял невзрачную, пятнадцатирублевую гитару Олега. Олег не очень друже¬любно взглянул на него, но промолчал.

– Чуваки, гляньте, фирмо`вый «Фендер»!

Чуваки подошли, небрежно покривили губы. Так уж получилось – Олег питал к дворцовскому ВИА холодное равнодушие, а ВИА платил ему трусливой завистливой неприязнью.

– А что за струны?

– Глянь, прозрачные! Леска, что ли?

– Глянь! Глянь! Вот эти – там нитка внутрях!

– Фирма`!

– Какая тебе фирма`?!

– А я говорю – фирма`!

Они не обращались к Олегу, вроде как бы не замечали его, и он сам сухо оборвал спор:
– Фи`рма «Рондад», Лос-Анжелес. А теперь, ребята, положите гитару на место.

– А, что я тебе говорил, дура? Фирма`!

– Да я ничего! Чего ты возникаешь?

– Что за фирма такая? – наморщил лоб Коля.

– Спроси Анатолия Ивановича, – улыбнулся Олег.

– А он откуда знает?

– А ты спроси!

– Анатолий Иванович, фирма «Рондад», в Лос-Анжелесе...

– Рондад? В Лос-Анжелесе? Кой черт... Рондад – это прыжок в акробатике. Рондад-флик-фляк-сальто-морталь! Алле-ап!!!

Кто-то из ВИА хихикнул, Коля показал Олегу кулак, а бас-гитарист надулся и прошипел в сторонку:
– Арап!..

– Образец суконного юмора, – пояснил Олег. – Явятся цирковые, особенно начинающие, в ресторан и требуют подать им рондад-флик-фляк в томатном соусе! И аж визжат от собственного остроумия!

Вернулся, наконец, завхоз и принес ключи от замков. Уверял, что еле отыскал их в каком-то шкафу. Олег прислушался к занавесу, за которым вызревал зрительский шумок, и очень тихо заиграл. Около него тотчас возникли «Волга-реченька» в аляповатом зеленом тяжелом платье с бусами и «Вдоль по Питерской» в нелепейшем шаляпинском фраке. Пришлось повторить их песни.

Прибежала Нина, в черном купальнике с тремя серебряными полосами наискосок груди и в розовом трико на безукоризненных стройных ногах. Бас-гитарист подвигал кадыком, но на Нину старался не глядеть. Нина покрутилась рядом с Олегом, выцыганила у него восхищенную улыбку и убежала обратно – на сцене было не очень тепло.

Явился при полном параде вокальный ансамбль, ведомый, как выводок гусят, вечно озабоченной Инной Константиновной. Инна Константиновна в упор не разглядела зеленое платье и шаляпинский фрак и скомандовала:
– Распелись! Олег Васильевич – до мажор. Ми-и-и-яа-а-а!.. Тенора! Опору! Опору!

– Инна Константиновна, – на сцене показалась Елена Леонидовна, – не так громко.

– Ансамбль, тише. Два пиано.

– Инна Константиновна, – охладил ее пыл Олег, – давайте пианино на место поставим. Мы концерт начинаем, не из этого же угла петь будем.

– Ах! Да, да! Действительно! Мальчики, пожалуйста!

Мальчики дружно, но осторожно, чтоб не выпачкать костюмов, покатили пианино на середину сцены.

– Когда с него последний раз вытирали пыль? – у Инны Константиновны брезгливо зашевелились очки. – Елена Леонидовна! Посмотрите, какое безобразие!

Елена Леонидовна посмотрела, пожаловалась завхозу, завхоз тоже посмотрел и прислал техничку с мокрой тряпкой.

– Теперь бы выяснить, когда его в последний раз настраивали! – Олег с отвращением пробежался по клавиатуре.

– Олег Васильевич... Ах, как я не учла... забыла...

– В чем дело?

– Костюм... Вам костюм надо было выбрать, как у ансамбля. Куртка...

– Хорошая куртка.

– Да, да, конечно! Но...

– Что ж теперь делать?

– Да, поздно. В следующий раз не забудете?

– Не забуду.