Романтика. Ч 1. Город судьбы. Гл 8. Романтика

                8. «Романтика»


«В Фергану сорваться, что ли? Дозимую там. Нет, в Зеленый Бор, к тете Маше». «Нельзя быть такой свиньей, Олег Васильевич! А Елене Леонидовне кто клялся помочь с ансамблем?»

Олег выпрыгнул из постели и влез под струю крана. Ледяная вода ошеломила горячее со сна тело.

«Домой пригласить – даже не заикалась, в театр пришла с... Не про вас эти синие глазки, Олег Васильевич, не про вас».

Олег вытерся и оделся.

«Беги, Агасфер! Где-нибудь на Дороге в Никуда найдешь себе такую же пропащую душу...»

Вышел из гостиницы в ледяной инистый туман.

«Есть другая страна, загадочная и бесконечная, страна в себе самом, Страна Лотоса – музыка! Вот где скрыться глупому слабому сердцу, оно болит и никак не хочет внимать голосу рассудка. Музыка! Все преходяще, лишь ты вечна, прекрасная и таинственная муза! Кто знает, о чем говорят сладостные звуки музыки? Художник? Но он не снизойдет до презренного словесного перевода, он уносит свои тайны в небытие. А имеющий душу – да услышит!»

Вечером во дворце Нина усиленно вертелась около Олега, улыбалась счастливо, и радостно переживала вчерашнюю поездку. Произошло такое грандиозное событие – Олег её поцеловал! Правда, не без понукания Елены Леонидовны, но все равно – поцеловал!

Но скоро заметила холодок и враждебность в светло-карих глазах.

– Ты сколько часов занимался? Опять двенадцать?

– Нет. Я после концерта долго спал.

– Да? А почему тогда грустный? Смотришь как-то так... то есть, не так!.. ой! Ну, ладно, Олешка, посмотри, у меня уже левой рукой двойные обороты получаются! Ведь хорошо, да?

– Хорошо. Но ты опять меня не слушаешь. Самый первый бросок плохой. Я же тебе говорил – бросай с двойным оборотом одну булаву, а вторую при этом не выпускай!

– Нудно!.. Противно!.. И по пальцам бьет! По ногтям! Смотри – вот даже кровь запеклась.

– Ты тогда сроду не научишься пять булав бросать.

– Почему?

– Да потому, что там надо держать в руке сразу три булавы, а выбросить одну, а ты и с двумя не можешь выбросить, как надо.

Нина тоскливо вздохнула.

– Ладно, уговорил. А нельзя как-нибудь... так...

– Как-нибудь так нельзя. На карусель или на чертово колесо можно «как-нибудь так» пробраться, а в артисты «как-нибудь так» – не выйдет. Публика что думает? Покувыркался клоун, побренчал музыкант, пописал в тетрадке писатель, положил в карман денежки, ее, публики, кровные денежки! и в ресторан, севрюгу кушать, шампанским запивать.

– Ну тебя, с твоей философией. Ты сегодня не с той ноги встал. Я мячик возьму?

– Возьми.

– Олешка, а я десять раз набила! Вот! Только ты не видел. И даже с места не сошла!

– Покажи.

– Не... Я сначала порепетирую.

– Ты завтра придешь на занятия?

– А как же!

– Слушай, меня на сцене не будет, я или в вокальный класс пойду, или в фойе на втором этаже.

– Ну и что? А почему?

– На скрипке мне надо поиграть. А то ты без меня домой уйдешь.

– Ага. Понятно. Тебе что-то выучить надо? Срочно?

– Да. Нина, у тебя есть будильник?

– Есть! А я без него просыпаюсь!

– Дай мне на время. На недельку.

– Ой, конечно! Домой придем, ты подождешь, а я вынесу. А зачем, Олешка?

– Надо.

– Зачем? Ты что-то не говоришь! Я все равно узнаю!

– Завтра скажу. Занимайся с булавами, время идет.

Накануне Олег лег спать пораньше, поэтому в пятницу вскочил с постели резво, когда без десяти шесть зазвенел изящный маленький будильник Нины.

– Бегом. Все бегом.

Олег почистил зубы, умылся, выпил стакан горячей воды из термоса и без трех шесть уже сидел с гитарой перед часами.

А ровно в шесть в номер вошла дежурная.

– Слишком рано вы завелись, Олег Васильевич.

– Гостиница – жилище деловых людей. А деловому человеку уже полагается быть в вертикальном положении.

– В семь часов. С семи утра и вертикально, и горизонтально, и сикось-накось. А до семи – тишина.

– Ладно, будет тишина.

Олег достал носовой платок и приглушил у подставки струны. «Поиграю до семи гаммы».

На душе было грустно и сурово, как у солдата, идущего почти на верную смерть. Играл до девяти и ровно в девять, минута в минуту, вскочил, швырнул гитару на постель, схватил футляр со скрипкой и папку с нотами и опрометью бросился из гостиницы.

В очереди в столовой – два человека, раздатчица выспалась и без задержки наливала дистиллированные щи и накладывала безвкусные гарниры. Ради такого везения Олег изменил аристократической привычке медленно жевать и уничтожил завтрак скорее клондайкских собак Джека Лондона.

– Вперед! Нас ждут великие дела!

В десять утра Елена Леонидовна поднималась по витражу на третий этаж, но остановилась перед входом на второй и прислушалась. Из недр вокального кабинета неслись глухие раскаты первого этюда Шопена. Елена Леонидовна не знала, Шопен это или кто другой, но музыка ей понравилась.

В час дня она опускалась вниз и снова прислушалась. «Патетическая соната»! – узнала на этот раз Елена Леонидовна. «Патетическую» Елена Леонидовна любила и поэтому встала под дверью класса Инны Константиновны и долго слушала. Ушла, когда Бетховена сменили яростные ритмы Белы Бартока.

Около трех. «Сумасшедший», – подумала Елена Леонидовна, уже не останавливаясь на втором этаже.

В шестом часу она отправилась домой, фортепиано умолкло, но вместо фортепианных пассажей донеслись еле слышные скрипичные. Елена Леонидовна безнадежно махнула рукой.

– ...Олег Васильевич! Олег Васильевич!!

– А?!!

Олег судорожно обернулся. Человеческий голос хлестнул по нервам. Темная ярость опаляла мозг: звуки обрели оскаленные лица и желтые зубы и надо было выбивать эти зубы и приводить лица в кротость.

– Инна Константиновна... Извините.

– Олег Васильевич, у нас занятия...

– Я в фойе пойду. Не беспокойтесь, пожалуйста.

Олег сгреб в охапку свое скрипичное хозяйство, ноты и перешел в фойе перед малым залом, всегда пустое и просторное.

Здесь его и нашла Нина, переодетая для занятий в студии.

– Вот ты где! А я к вокалистам бегала. Олешка, а что у тебя скрипка как комар пищит?

– Я сурдину поставил.

– Где? Покажи! Ага. А если без нее?

Олег убрал сурдину и сыграл несколько тактов «Чаконы» Баха.

– Ай! Аж в ушах звенит! Так громко. Олешка, а можно я принесу булавы и здесь буду заниматься? Я тебе не помешаю.

– Можно.

Нина вприпрыжку поскакала к лестнице, Олег проводил глазами ее точеную фигурку.

«Вот бы так всегда, – думала. Нина, – он бы играл, а я бы жонглировала, или каучук репетировала. Всегда вместе! А он на меня смотрел, когда я выступала! Как в медучилище неохота ходить... Если бы все время, что там сижу, тратить на булавы, кольца и шарики?! ...Какие у него глаза злые! Наверное, что-то не получается. А что не получается? Так хорошо играет! Такая техника!»

– Олешка, а на скрипке трудно играть? Дай попробовать!

Олег опустил смычок.

– Пожалуйста, попробуй.

– Ой... Так ее держать надо? А как тогда играть? А у тебя она сама держится.

– Не так смычок берешь, вцепилась, как кошка! Надо легко, мягко. Сюда нельзя смычком заезжать. И за волос рукой браться нельзя.

– Олешка, отстань! Я сама!

Скрипка издавала характерные звуки немазаного тележного колеса, но Нина упрямо пыталась изобразить «Во саду ли, в огороде». Олег ставил ей пальцы:
– Вот здесь фа, под самым порожком... да не вези рукой к себе! Наоборот! Под порожек! Вот так. «Во са-» теперь открытую струну... Ми-ми! «-ду ли»!

– Дули-дули! Все, я выучила. Я сама!!!

– «Во саду ли...»

– Теперь научи «в огороде!»

Олег поставил ей третий палец на струну.

– Ого! А как я узнаю, куда его ставить?!

Половину песни Нина выучила, и на том охота приобщаться к скрипичной игре навсегда у нее исчезла. С гримасой ужаса вернула скрипку Олегу:
– Белый медведь пусть играет, а я сроду не научусь! Сыграй сам!

Олег сыграл песенку и сымпровизировал несколько вариаций. Нина уныло глядела на его пальцы, искусство скрипача казалось ей непостижимым.

– Куда уж нам, сельским... Мы лучше в цирк! Олешка, смотри, как я научилась!

Нина взяла четыре кольца. Сначала жонглировала в полтемпа, как обычно, потом стала бросать кольца в темп, параллельно. Закинула два кольца за спину, быстро обернулась, закинула вторую пару, опять обернулась и так несколько раз подряд. Так же чистенько перешла на в полтемпа и собрала кольца на шею.

– Лучше меня работаешь. Возьми в ученики!

– Возьму! Нет, Олешка, ты один мои ошибки видишь, я без тебя не научусь ничему. Ты такой умный!

– Мелкий подхалимаж... Ниночка, лапочка, мне надо до девяти вечера играть! Не переставая!

– Молчу, молчу, молчу.

– Нет, если что непонятно – спрашивай.

– Спрошу.

И через десять минут:
– Олешка, ты как-то три шарика бросал ладонями вниз! Это как надо учиться?

– Как обычно.

– Сначала один, потом два, потом три?

– Да.

– Ага. Попробую.

Еще через десять минут:
– Олешка, смотри – с двумя получается!

– И хорошо, что получается. Третий бери.

Еще через десять минут:
– Ой! Олешка! Олешка! Три получилось!!!

Шарики рассыпались, Нина бросилась их собирать, один шарик закатился под ноги Олегу, Нина хотела схватить его и потеряла равновесие, но ловко изогнулась и шлепнулась прекрасным своим мягким местом рядом с его туфлями. Смотрела на него снизу вверх, приоткрыв рот и задыхаясь от беззвучного смеха.

Сердиться Олег не мог, а графики срывались. Он в отчаянии сел на пол рядом с Ниной, и лица их оказались близко-близко одно от другого.

Нина перестала смеяться, на всякий случай отодвинулась и встала.

– Я больше не буду мешать... Играй...

Олег, не поднимаясь с пола, молча смотрел в глаза девушки.

– Ну, хочешь, я на сцену уйду?.. Олешка...

– Не уходи. Репетируй здесь.

Обрадованная Нина вновь взялась за шарики, а Олег за скрипку.

В половине девятого он ее отправил из фойе, сложить реквизит и переодеться и чтоб в девять она уже ждала его внизу, у гардеробной.

Но, увы! Человек предполагает, а женщина располагает! Анжела сообщила Нине какие-то сплетни про училищных подруг и Нина забыла и о скрипке, и о цирке, и об Олеге. В самом деле, весь прошлый год Катька ходила с Валеркой, а с осени вдруг стала ходить с Сашкой, и нате вам, пожалуйста – не далее, как вчера ее опять видели с Валеркой!

– Да как она могла?! – метала синие молнии Нина. – Да я бы!..

– Нинка, слушай. Эта самая... ну, ты знаешь! она вовсе не в кардиологии лежала.

Подруги схватились под ручки и забились в дальний кут сцены, откуда только и доносилось:
– Ах!.. Что ты говоришь!.. Он ее бросил?! Вот шкура!..

Олег со спокойствием обреченного ожидал Нину. Он уже оделся и держал в руках ее шубу, которую ему беспрепятственно позволили забрать.

Мороз отпустил, и Нина потащила Олега на проспект, ублажая попутно свежевыпеченными училищными сплетнями. Затем последовал эпос о будильнике, о том самом, что сегодня утром подвигнул Олега на неслыханные свершения:
– Я его купила, мне мама денег дала, а он день потикал и все! И остановился! Я его понесла в мастерскую, а там мне говорят – посылайте на завод! Я послала, а мне обратно прислали уже отрепе.. ой! отремонтированный! Или может быть такой же новый. А красивый, правда? Олешка, а зачем он тебе? Ты что, утром долго спишь? До двенадцати? Это вредно! Ну, зачем он тебе, Олешка? Вот отберу, если не скажешь. Нет, нет, не отберу, я пошутила!

Шла она не торопясь, неровно и у подъезда долго не желала прощаться с безропотной жертвой своего красноречия.

В двенадцать ночи Олег с болью в спине, плечах и пояснице упал в постель, со страхом ожидая через шесть часов убийственного звонка. Не пятнадцать, как хотел, но около четырнадцати часов он наиграл. Первый опыт немного смазался, но впереди были суббота и воскресенье, дни без вокального ансамбля и цирковой студии, а главное, – без Нины.

И они удались, два марафона, субботний и воскресный, если только можно применить слово удача к подобным экспериментам.

В понедельник утром Олег слышал настойчивый звон, но даже не пошевелился. Жестокая усталость лишила его сна, ночь он провел в тяжелой полудреме.

Неподвижно пролежал до одиннадцати, встал, качаясь, кое-как умылся и медленно оделся. В столовой его устрашил трехкилометровый хвост очереди, Олег попятился и пустился в бесцельные странствия по Энским улицам. Поесть ему пришлось лишь в четвертом часу в кафе у дворца. «Зайти?»– думал он, тупо глядя на стеклянные двери. «Не пойду. Лучше лягу спать». По пути в гостиницу передумал спать и решил расправиться с депрессией другим, чисто мужским способом: купил бутылку вина, а в гостиничном буфете кое-чего и на закуску. «Ужинать-то все равно надо».

Опрокинул полный стакан и привалился на спинку стула. Пристально, не мигая, всматривался он в белую стену и скоро голубовато-оранжевое марево зажужжало в мозгу, и в нем, как в пене, мелькали, выплывали, исчезали пятна лиц и событий, обрывки мелодий и стихов.

Стемнело. Олег зажег настольную лампу. Свет её причудливо преломлялся в золотистом вине. Олег выпил ещё.

– Конечно, каждый день такие экзерсисы не пройдут. Но два, три раза в неделю – можно. Три дня подряд я выдержал!

То ли от вина, то ли от вина и нервного перенапряжения вместе, Олега захлестнула эйфория, лицо побледнело, глаза блеснули.

«Невиданный в истории музыки случай! Концерт их трех отделений! Первое отделение – гитара. Фью! Оно уже готово! «Арабское каприччио», «Легенда», «Серенада», «Танец» Гранадоса, да штук пять бирюлек! Только надо гитару концертную доставать. Второе отделение – скрипка. Эх, жаль, нельзя самому себе аккомпанировать... А я без концертмейстера обойдусь. Две сонаты – Бартока и Прокофьева, партиту ре минор Баха и пару каприсов Паганини! Что еще надо? Третье отделение – рояль. Ну, тут все ясно».

Олег вскочил и забегал по номеру. «С сегодняшнего дня записываюсь в Гобсеки, в мэтры Корнелиусы! Еще сезон болтаюсь с цирком, коплю кучу денег, чтоб год не работать, еду к тетке и делаю программу! По пятнадцати... нет, по шестнадцати часов в сутки! Только мето`да должна быть другая – час один инструмент, час другой, час третий, один, другой, третий, один...»

«А цирк? Долой цирк и все его катушки!»

«Нина, Нина, Нина...»

Карусель в голове завертелась в другую сторону, мысли окрасились в сентиментальные Том-Сойеровские тона, как у Нины в театре, когда она ревновала его к белокурым локонам.

Но Нине оно по молодости лет простительно, а Олегу?..

Вот он в сиянии вселенской славы гастролирует в Энске и к нему за кулисы приходит Нина. Вся позолота романтичности с нее давно осыпалась, у нее дети и скучный муж... главврач! Она сидит против него в гримерной или в гостинице, вот в этом же номере! вспоминает, как он учил ее жонглировать и горько сожалеет, что послушалась в прошлом не голоса сердца, а... Чьего голоса? Родителей, конечно.

Олегу стало так жаль Нину, так жаль, да и себя тоже, прямо слезы на глаза запросились. Он налил третий стакан и уже поднес к губам, как в номер постучали.

Поставил стакан на стол и отворил двери
«Губы – как кровь, черная бровь!..» «И синие тревожные глаза, и, как крылья черной бабочки, – ресницы!..» «И занимайтесь вы хоть по тридцать шесть часов, Олег Васильевич, – ломаного гроша не стоит ваша Страна Лотоса!» «Любовь пройдет, когда два сердца разделяет море...» «Уеду, вот тогда...»

– Олег, что с тобой?

Олег вздрогнул.

– Входи, белёк! Не бойся.

– А я и не боюсь. А кто такой белёк?

– Тюлень.

– Так я – тюлень?!

– Маленький тюлень. Он беленький, как снег. Только носик и глаза черные.

– А у меня нос тоже белый. И глаза синие.

Нина несмело шагнула за порог, осмотрелась. На столе красовалась почти пустая бутылка и один стакан с вином. Камешек на сердце Нины полегчал. Кого она только не записала в злые разлучницы за прошедший час! А тут всего лишь бутылка вина. Но и это плохо и Нина проявила строгость:
– Напился? Бессовестный! Я думала, заболел. С репетиции убежала из-за тебя.

Олег взял ее холодные с мороза руки и поднес к глазам. Осторожно потрогал ногти, суставы, погладил ладони.

– Щекотно... – Нина смутилась и отобрала руки. «Как он смотрит!..»

– Раз ты жив, здоров, только напился, я пойду домой.

– Не уходи. Немножко посиди у меня.

– Не посижу. Алкоголик несчастный. Один пил!

– «О, суд людей неправый, что пьянствовать грешно! Велит рассудок здравый любить и пить вино!» «Подымем стаканы, содвинем их ...»

Нина зажала уши и затопала ногами.

– Не слышу, не слышу, не слышу! Пьяница, пьяница, пьяница!

Опустила руки:
– Еще и оправдывается стихами.

– Я не пьяница. Да сними шубу! Жарко!

Нина заколебалась.

– А на гитаре поиграешь?

– Поиграю.

Нина сняла шубу. На этот вечер она нарядилась в черную юбку и тонкий черный свитер, плотно облегающий тело. Олега как по глазам ударило, он отвернулся.

– Я... выпью вино? – и взял стакан.

– А говоришь – не пьяница!

– Нет. Слушай. В пятницу я занимался четырнадцать часов...

Как ни странно, Нина не поняла, о чем идет речь. В ее сознании «играть на скрипке» и «четырнадцать часов» не совмещались.

– В субботу пятнадцать, вчера тоже пятнадцать.

Тут Нина сообразила, в чем дело и ахнула:
– Так вот зачем тебе понадобился будильник?! Ты с ума сошел?!

– Наверное. Сегодня какие-то видения были, когда вино пил.

А ведь точно – глаза у него безумные...

– Выпей вино, Олешка, выпей... – она уже размышляла, как бы удрать половчей.

Олег поставил полный стакан на стол, сел и уронил голову на руки.

– Устал... До безумия устал...

«Чего это я? – укорила она себя. – Столько играть! Конечно, глаза будут сумасшедшие!»

– Ладно, пей свое вино, но только я беру над тобой шефство, и ты без моего разрешения не будешь наклюкиваться и не будешь больше издеваться над собой!

Олег поднял голову. Нина передвинула стул и уютно устроилась перед настольной лампой, бросая на Олега укоризненные взгляды.

– Разве так можно? И зачем? Ты так хорошо играешь! Сидишь в четырех стенах, никуда не ходишь, ни в кино, ни в театр, ни на концерты! Устроился бы в нашу оперетту...

Олег вздохнул и провел пальцами по струнам гитары. Тихий воркующий звук нейлоновых струн поплыл по комнате.

– Поиграй, Олешка! Я и не знала, что можно так играть. Где ты научился?

– На гитаре? В армии.

– В армии? – удивилась Нина.

– Я в военном оркестре играл на баритоне. Хорошо играл. Меня даже на сверхсрочную приглашали. А вместе со мной гитарист служил, он и научил. А я, неблагодарная скотина, через полгода лучше его заиграл!

– Олешка, а «Маленький цветок» можно на гитаре сыграть?

– Можно, да не интересно. Лучше на кларнете.

– Жалко!.. Так нравится! Ну, играй.

– Нина, у меня пальцы от вина заплетаются, я ничего путного не сыграю... Я песню спою, хорошо?

– Пой! Даже лучше! Я люблю, когда поют под гитару.

Олег облизнул губы и сжал гриф.

– Чего молчишь? Пой.

Олег не начинал играть и рассматривал верхнюю деку.

– Ну, вот! – рассердилась Нина. – Я сейчас уйду!

– Не уходи.

Олег ударил по струнам и запел:

«Ты знаешь, кто я?

Я последний, кто слагает о луне свои баллады.

Ты знаешь, кто я?

Я последний, кто поет далеким звездам серенады.

Ты знаешь, кто я?

Я последний, кто романтикой стихов навеки болен.

И я люблю тебя за то, что ты, как я, мечтательна...»


Олег пел, а Нина изнывала от восторга и наслаждения.

– «Романтика»! Моя любимая песня! Как ты угадал! Ещё раз спой, пожалуйста!

– Ты говорила, у тебя любимая «Цыганка»!

– И «Цыганка»! Ну и что?

– И «Маленький цветок».

– И «Маленький цветок»! И «Романтика»! Спой еще!