Романтика. Ч 1. Город судьбы. Гл 1. Встреча

Марине Ченцовой,
любимой ученице
и названной дочери,
посвящаю «Романтику».


                Автор


                0, не верьте этому Невскому
                проспекту. Я всегда
                закутываюсь покрепче плащом
                сво-им, когда иду по нем, и
                стараюсь вовсе не гля-деть
                на встречающиеся предметы.
                Все обман, всё мечта, все
                не то, чем кажется.


                Н. В. Гоголь


                1. Встреча



У каждого есть свой Город Судьбы, город, где жизнь человека переламывается, где он обретает место под солнцем, либо встречает любовь, или наоборот – теряет их. У некоторых есть и не один город судьбы, но это у людей беспокойных, странников, людей с каплей Агасферовой крови в жилах. Для них каждый город – яркий маяк в море странствий.

Для Олега Колесникова Энск дважды явился судьбой. Первый раз – почти полжизни назад. Ему исполнилось четырнадцать, и он приехал поступать в музыкальное училище. Играл он на скрипке, играл так же легко и свободно, как дышал. Еще легче, может быть. «Музыкант милостью божией!» – изрек директор училища, послушав юного скрипача, и пошел предупредить тэт-а-тэт педагогов-экзаменаторов, чтоб не засыпали ненароком на деепричастии или хроматической гамме наивного абитуриента в провинциальной белой курточке и широких, старательно наглаженных брюках. Педагога по русскому языку можно было и не беспокоить: Олег не знал ни одного правила из школьного курса синтаксиса и морфологии, но, уличенный в этом, вынул из портфеля записную книжку со своими стихами и сунул её экзаменатору.


                Будь я волной –
                Я бы синие бездны морей, океанов прошел
                И разбился бы тысячью брызг об утес громовой,
                Будь я волной.


                Будь я цветком –
                Я бы утром туманным на краткое время расцвел.
                И к полудню увял и засох, не грустя ни о ком,
                Будь я цветком.


                Будь я звездой –
                Не светил бы с небес, не смотрелся бы в зеркало рек,
                Я б упал, прочертив горизонт золотою чертой,
                Будь я звездой.
                Но я – человек.


– Утес громовой! Утро туманное! – бормотал восхищенный педагог, нацеливаясь вывести четверку. – Молодой человек знает, у кого сдирать! Лермонтов, Тургенев...

– Байрон! – с обидой добавил абитуриент. Литератор на секунду окаменел и выправил жирную пятерку.

На теории музыки пришлось похужее. Олег с тоской глядел на очкастую кобру в удручающе темном костюме. Волосы кобра туго стягивала к затылку и собирала в чопорный узел, звали кобру Ириной Венедиктовной. Впрочем, какая она кобра: ростиком меньше Олега (он парень рослый) – просто противная за¬нудная девчонка, даром, что в этом же году закончила консерваторию и приехала в Энское училище на работу – принимать у Олешки экзамены. Они раздражали друг друга: она обозвала его самонадеянным мальчиком, а он посчитал ее теоретиком, вспомнил своих горе-педагогов по сольфеджио, вытыкивающих одним пальцем номера, и в сердцах пообещал научить ее играть на фортепиано. Откуда ему было знать, что перед ним лучшая пианистка города, что по общему фортепиано он попадет к ней в класс!

То было полжизни назад, а сейчас он снова в Энске и медленно бредет по обледенелому тротуару навстречу злому ноябрьскому ветру. Часто ходил он по этому тротуару тогда, на счастливой заре музыкантской жизни, а пять лет назад... Пять лет назад Энск другой раз явился судьбой и подвел пеструю яркую линию под горестными неуютными страницами жизни. Пять лет назад он всего лишь одним теплым вечером прошел здесь, под этим окном. Вот оно. За ним жила Ирина, маленькая женщина-девочка, «ангел клавиш». Ее так называл ка¬кой-то не в меру восторженный поклонник. Не Олег. Олег называл ее коброй.

«Кобра... Целый год дразнил... Батюшки! – ужаснулся он. – Ведь ей сейчас под сорок! Не может того быть...» Олег улыбался вглубь себя, и прохожие опасливо обходили забывшегося мужчину. «Как она сердилась: безмозглые циркачи – опять кувыркались, не давали заниматься!» «Циркачи». «Да, да, да, да... Дворец культуры имени Первого Мая. А где же он, тот дворец?»

Жестокая ноябрьская стужа отвлекла его от прошлого. В самом деле, где дворец? Олег не знал и решил обратиться за помощью к местным жителям. В нерешительности он пропустил одного встречного прохожего, пропустил дру¬гого. Почему? Потому, что он должен был встретить вот эту девушку, вот эту самую, что идет ему навстречу.

Энск – Город Судьбы!

– Извините, пожалуйста! Девушка, я чужестранец в вашем городе, мне надо найти дворец культуры имени Первого Мая. Где упомянутый мною дворец может находиться?

Девушка остановилась и Олег заглянул ей в глаза. Это были удивительные глаза – огромные, ярко-синие, два цветка цикория, два цветка, не увядающие ни в стужу, ни в зной. Может, из-за их пронзительной синевы они казались неподвижными и застывшими и, может, поэтому защемило пронзительное желание смотреть в них, не отрываясь, без конца, смотреть, пока они не оттают, не отогреются, пока не займется в них огонек ответного желания.

Он не очень уверенно улыбнулся девушке. А она тоже чуть было не улыб¬нулась в ответ. Так, немного дрогнули уголки детских губ.

– Первомайка? Ой, так вы идете совсем в другую сторону! Пойдемте, я вас немного провожу.

– Спасибо. Хоть ветер будет попутный. Хиус окаянный!

– Вы одеты не по сезону. Надо зимнее пальто носить, а не осеннее.

– А я счастливый – у меня его нет. Последние пять зим я провел в Средней Азии, а там и без осеннего пальто можно прожить. А когда в Энск ехал, позабыл, что здесь хоть и Азия, но не Средняя.

– В Средней Азии! Вы там живете?

– Да нет... Как бы это сказать...

– Работаете?

– Вроде того.

– Вот странно! Какая-то тайна!

Девушка искоса поглядывала на случайного спутника. Интересный мужчина. Высокий, стройный. Наверное, сильный. Не наверное – точно сильный. Глаза теплые, светло-карие и грустные, а под ними, боже мой! еле заметные, трогательные на этом лице веснушки! Нос у него прямой, может быть, даже немного острый. Нет, она ошиблась – не острый, просто линии очень четкие, поэтому так и кажется. Ноздри широкие и полукружия крыльев красиво изогнуты. Губы... У девушки часто забилось сердце. Как хорошо, наверное, целоваться с мужчиной, у которого такие губы! Верхняя – высокая и образует к носу тупой угол, а нижняя – плавную выемку к небольшому подбородку, и сами они, рельефные чуть поданные вперед, бледно-розовые (наверное, от холода) с чуть видными поперечными морщинками!

Она замедлила шаги – до дворца идти всего ничего.

– А зачем вам Первомайка? Вы хотите на работу устроиться?

Работа? Почему она об этом спросила? А, ведь ей бы этого хотелось. Плохо, ах, как плохо, что до Первомайки так близко! А незнакомец засмущался и с минуту не отвечал на ее вопрос.

Брови у него не очень темные, не то, что у нее, но гораздо темнее волос, они немного выбились из-под шапки, продолжала поглядывать девушка, а на щеках и подбородке – синева. Как завидуют этой благородной синеве юнцы, как они завидуют такому, как у незнакомца, выражению неназойливой печали! У него печаль романтична, но до чего она пошлая на физиономиях ее поклонников! Семнадцать лет, три рыжих волоса на подбородке, угри на носу и туда же, в Печорины пробираются! Если бы незнакомец захотел отпустить, у него была бы красивая борода. Многие отпускают. Даже если лицо превращается в рожу, обклеенную грязной паклей, все равно отпускают. Видела она таких – бородоносцы несчастные! Модно! А этот немодный. Ни шапка, ни его прозрачное пальтишко, ни туфли – все немодное. А... ему не надо! Это подсказал ей женский инстинкт, он же подсказал многое другое, трудно выразимое словами, от чего делается горячо в груди.

Незнакомец глубоко вздохнул и ответил, наконец:
– Я мечтаю записаться в цирковую студию. Есть там такая?

Девушка остановилась, странно изумленная, и пожала плечами.

– Не знаю. Кажется, есть. Ой, точно, – есть студия! Лучшая в городе! Можете в другие дворцы и не ходить, не искать. А Первомайка – вот она.

Она кивнула и быстро пошла прочь. Олег даже не успел сказать «до свидания». Он растерянно смотрел на стремительно удаляющуюся темную шубку девушки и проклинал себя за болтливость. Девушка явно была не против зна¬комства, но что она могла подумать о взрослом мужчине, мечтающем запи¬саться в цирковой кружок?!

Стало вдвойне холоднее. Олег уныло побрел к стеклянному вестибюлю дворца.

Дежурная на его вопрос утвердительно кивнула головой:
– Есть у нас студия. И Анатолий Иванович, кажется, здесь. Вы зайдите к худруку или директору, он там должен быть. Только разденьтесь, пожалуйста.

– А библиотека у вас есть?

– Вы на заводе работаете?

– Нет.

– У нас библиотека профсоюзная, – строго сказала дежурная.

– Ну и что?

– Вас не запишут.

Олег сдал пальто и шапку в гардероб и поднялся на третий этаж. Отыскал дверь с табличкой «Директор» и деликатно постучал. Услышал веселое «Да!» и вошел в кабинет. Директор, вернее директриса или директриня (как вам больше нравится) сидела за столом и чему- то смеялась. Олег с удовольствием увидел круглое красивое лицо, веселые, но с грустинкой, глаза, свежие, полные чувственные губы, темно-рыжие, по моде, волосы узлом на затылке. А бюст, а руки! А длинные, белые, прекрасные пальцы с перстнями! И возраст – бальзаковский, всего-то, может, на четыре пять лет постарше Олега...

– Извините, пожалуйста... Здравствуйте! Как мне увидеть руководителя цирковой студии?

– Нет ничего проще! Вот он сидит, мешает начальству работать. Анатолий Иванович, вы жаловались на присутствие отсутствия взрослого контингента в вашем коллективе – только посмотрите, какой артист пришел!

Говоря это, женщина глядела на вошедшего, и лицо ее заметно порозовело, да и у Олега образ прекрасных синих глаз несколько потускнел и печаль по их утрате поутихла. А Анатолий Иванович прищурился. Олег взглянул в его сторону и сразу погрустнел. Он до сих пор не привык к завистливой неприязни мужчин к своей блестящей особе.

– По какому вопросу вы ко мне? – официально спросил Анатолий Иванович.

– Я работаю музыкантом в передвижном цирке и немного занимаюсь в манеже. Я приехал в Энск... в гости, на три месяца. Можно у вас позаниматься это время?

– Простите, – вмешалась директриса, – а кем вы работаете? Я имею в виду ваш музыкальный профиль.

– Музыкальный профиль? – улыбнулся Олег. – По диплому или по зани¬маемой должности?

– А они что, не совпадают?

– Нет. По диплому я скрипач, а в оркестре играю на гитаре. На скрипке – по совместительству. Еще на пианино... приходится иногда!

– А что, то, немногое, чем вы в манеже занимаетесь?

– Поначалу любил жонглировать, четыре и пять булав бросал. Но побил пальцы, а я музыкант! Пришлось отставить. Сейчас у меня одна забава с катушкой, балансом, мячом и мандолиной. В общем, винегрет из эквилибра и музыки. Вы не бойтесь, я много места не займу!

– О чем речь! Послушайте... как ваше имя-отчество?

– Олег. Олег Васильевич.

– Олешка... Ах, извините! Послушайте, Олег Васильевич, идите ко мне ра¬ботать! Концертмейстером. Я могла бы провести вас по заводу, вы бы неплохо получали. Вы ведь не женаты? Нет? Это очень хорошо, то есть, я хотела сказать, очень плохо – мы вам невесту найдем! А, кстати, почему вы не женаты? Какое право вы имеете быть неженатым?

– Это сладкое слово – свобода...

– Свобода – это осознанная необходимость! – важно подняло указательный палец прелестное начальство.

– Осознанная необходимость – умение выбирать из множества зол наименьшее, это просто способ выживания. А свобода – это качество способа выживания. Кто-то выбирает между голодом и баландой из брюквы, а кто-то между красной и черной икрой. Оба подчиняются осознанной необходимости, но свободен не первый, а второй.

– Ого! С вами опасно спорить. Ну, а если без софистики?

– Один очень умный и очень талантливый человек сказал: все музыкальные инструменты нарушают тишину, одна гитара тишину создает...

– Я о семье, а вы о музыке!

– Подождите. Я о том же. Человеку необходимо одиночество, и спутник должен его создавать, а не разрушать. Мужчина строит звездолет, а женщина рвет чертежи и требует мясорубку.

– Или женщина хочет работать в театре, а муж требует – сиди дома, жарь котлеты...

– Или так. Затеяли мы разговор! Вы даже погрустнели.

– Да. Ненужный разговор. Так будете у меня работать? У вас трудовая с собой?

– Нет, мне в цирке нравится, и не знаю, когда разонравится.

Директриса вздохнула.

– Жаль. Как мне надоели совместители – бегают с халтуры на халтуру, поди, поработай с ними... Зайдем с другого конца. До какого месяца вы пробудете в Энске?

– До первого марта.

– Так, а смотр в середине или конце февраля. Вы не поработаете это время с нашим вокальным ансамблем? Хороший ансамбль, инженера, педагоги, поют классику. А концертмейстера нет. Инна Константиновна меня со свету сживает – вынь да положь ей пианиста! Поработаете, отведете с ними смотр и спасибо вам за выручку! А?

– Почту за честь и великую радость услужить вам! – совершенно в духе прошлых времен расшаркался Олег, чем вызвал новую волну розовой краски на лице директрисы.

– А как же мне вам заплатить? – она нерешительно посмотрела на Анато¬лия Ивановича.

– Мне ничего не надо! – поспешно ответил Олег.

– Миллионер? Где вы сейчас живете?

– В гостинице «Цирк».

– Ну вот. Сколько за номер платите? А за второй и третий месяц вдвойне?

– У меня все рассчитано. У меня есть тысяча рублей, и за эти три месяца я ее должен истратить.

– И откуда у вас такие большие деньги? – не скрывая иронии, спросила директриса.

– Немного накопил за год, плюс отпускные и очень удачно собрал долги.

– Как это – удачно?

– В этом году ни одного моего должника не вытурили с работы за пьянку.

– И многим вы... благодетельствуете?

– Телепатия! Почему-то вся пьяная братия ко мне тащится занимать.

– И вы никому не отказываете?

Олег не ответил. Директриса молча смотрела ему в глаза, и третье облачко румянца нахлынуло на неё.

– Ладно, я что-нибудь придумаю. Много не обещаю...

– Не надо мне!

– Ладно, ладно. Когда придете на занятия к Анатолию Ивановичу, я пришлю руководителя ансамбля. Анатолий Иванович...

– Мы занимаемся четыре раза в неделю. Приходите завтра к шести на сцену.

– Спасибо.

– Так мы договорились? Вы поиграете ансамблю? Не сбежите?

– Нет. Я обещал. Простите, а как вас звать-величать?

– Елена Леонидовна.

– Елена Леонидовна... Елена Леонидовна, а как пробраться в вашу профсоюзную библиотеку?

Елена Леонидовна встала.

– Анатолий Иванович, подождите, пожалуйста.

– До свидания, Анатолий Иванович.

– Всего хорошего.

В библиотеку вел длинный узкий коридор, обшитый коричневыми полированными панелями, по полу тянулась выцветшая голубая дорожка, с белого потолка прямой гирляндой свешивались старомодные матовые плафоны. Застекленная дверь открылась в небольшую уютную прихожую. У окна вросла в пол громадная круглая кадка с неизменной пальмой, острые кончики перистых листьев кое-где пожелтели.

– У меня здесь родственница работает, племянница, – улыбнулась Олегу очаровательная директриня. – Алина! Аля, вот молодой человек... Он у меня немного поработает.

– Я не взял с собой паспорт, можно завтра прийти?

– Завтра? Алина, выдавай ему на мой абонемент, все, что ни попросит.

– Елена Леонидовна...

– Дай ему «Страну багровых туч»! Или «Пылающий остров»!

– Подожди. «Лунный камень» хотите? Может, – Агату Кристи?

– Есть у вас Мелвилл? Столько лет мечтаю почитать «Моби Дика» и все никак не попадается.

Воцарилось неловкое молчание. Елена Леонидовна покраснела, Алина блеснула очками и скрылась в джунглях стеллажей.

– Вот, возьмите.

– А еще бы Гофмана.

– У нас есть трехтомник. Никто не читает. Записать?

– Нет! Что вы! Сначала эту прочитаю. А еще... Но это уже из области не¬вероятного...

– Что? Что?

– Вересаев, «Пушкин в жизни».

– Нет, – решительно ответила библиотекарь. – Я сама слышала об этой книге, но она мне никогда не попадалась.

– Так и знал. Алик, это мой друг по цирку, читал ее; говорит – она после войны не переиздавалась. Маразм!

– Я поспрашиваю.

– А, бесполезно. Спасибо! До свидания!


Елена Леонидовна проводила Олега до самого выхода из дворца.

– Вы простудитесь.

– Нет, я женщина здоровая.

– С какой стати такое ко мне доверие?

– Вы способны обмануть?

– Я?!

– Ну, вот, зачем спрашивать?

– Благодарю вас! До свидания?

– До свидания...

Музыкант ушел, Елена Леонидовна проводила его взглядом, а поднявшись в кабинет, сердито посмотрела на Анатолия Ивановича.

– Он вам, конечно же, не понравился?

– Конечно же, нет. С какой стати он должен мне нравиться?

– Вот мой ценный совет: никогда при женщине не показывайте неприязни к интересному мужчине. Это выглядит очень смешно и жалко. И очень заметно.

Анатолий Иванович вперил глаза в сервант и густо побагровел.

– Зато вам приглянулся! Нет, скажете?

– А что? И скажу! Да – приглянулся. А вам завидно.

Олег выбрался из дворца, вышел на центральный проспект и повернул в сторону автостанции.

Бесконечной вереницей бежали автомобили, откуда-то из синей вечерней мглы возникали трамваи, разрывали электрическими сполохами морозный воздух и пропадали на другом конце бесконечной улицы. Окна их ярко желтели и манили к себе, обещали открыть неведомый мир незнакомого города. Аромат незнакомых городов! Тот, кто привык к нему, уже не сойдет с дороги: судьба ему – скитаться. Так думал Олег.

 Он прошел мимо своей гостиницы, мимо громадного недостроенного здания цирка, пересек проспект. Сердце билось: где-то здесь, не доходя до автостанции, пять лет назад трепетало шапито.

«Здесь!»

Он тогда ехал в никуда, ехал без цели и желания достичь какого-то берега. Было воскресенье, был жаркий летний день, он идет мимо цирка, с удивлением разглядывая пестрое шапито и толпу галдящих зрителей. Кто-то дергает его за рукав, он оборачивается и видит унылого парня: «Вам не нужен билет?» Олег машинально подает рубль, билет стоит рубль двадцать, он начинает искать по карманам мелочь, парень говорит: «Да, ладно!» и уходит, а Олег бежит в цирк, там уже тарахтит второй звонок. В этот день он вошел под шапито цирка и ос¬тался там.

А сейчас – стужа и снег и ни малейшей приметы, что на этой месте стоял цирк... Легкое разочарование кольнуло сердце, Олег пошел дальше. Пустынная тропинка через безлюдные дворики вывела его на крутой берег реки.

Прямо, на острове, красовалось огромное сомбреро стадиона, а мимо него, через протоку и русло, стремился великолепный мост, унизанный бисером фонарей. Город на другой стороне сиял тысячами звезд, красными, зелеными, синими россыпями неона, над всей этой красотой мягкой вуалью стлались дымы труб и пятна прозрачного тумана.

Но вдруг ему привиделись синие глаза незнакомки, и красота вечернего города померкла. Где в миллионном скопище домов, улиц, площадей искать ее следы? Где? Невозможно...

Стало темно, холодно, неуютно. Одноместный номер в гостинице манил желанным теплом и сумеречным уютом. Олег вышел обратно на проспект.

Через полчаса он уже сбрасывал с себя пальто, шарф и шапку. Крошечная прихожая, двоим не развернуться, направо – умывальник, на его полочках уже разложены зубная паста и щетка, мыльница, безопасная бритва и одеколон. Налево... Гм. Налево дверь, а за дверью тоже очень полезная техника. В небольшой комнате стол у окна, на столе – лампа. У правой стены, если стоять лицом к окну – кровать с полированными спинками из древесностружечной плиты. Олег отогрел замерзшие руки под струёй горячей воды, виновато улыбнулся в зеркало своему разрумяненному морозом лицу и полез в чемодан достать «мерзавчик» – крошечную сувенирную бутылочку коньяка, купленную по случаю в вагоне-ресторане. Сбегал на первый этаж в буфет и вернулся с куском холодного мяса, хлебом, сыром, бутылкой минеральной воды. Настольная лампа мягко освещала ужин бродячего музыканта.

Олег отхлебнул коньяка и, забыв закусить, задумался. Выпил еще, спохватился и поддел складным ножом кусок мяса. Сумасшедшей каруселью мелькали впечатления последних дней: закрытие сезона, сборы, прощания, долгий путь из Ферганы в Сибирь. Вспоминал артистов, друзей-оркестрантов. Еще не¬делю назад все они составляли единое целое – цирк-шапито с его блеском, му¬зыкой, весельем, а сейчас цирк замер до весны, шапито опущено, а его беспо¬койные обитатели разъехались по всей стране.

– Напишу я тете Маше письмо, а то она и не знает, как я близко от нее.

Олег вновь полез в чемодан. На постель рядом с «Моби Диком» шлепну¬лась книга в красивом голубом переплете – первый том из четырехтомника Лермонтова. За Лермонтовым – темная и суровая книжка стихов Тютчева. Вот в руках Олега оказалась потертая овальная коробочка, он сел на пол и раскрыл ее. В коробочке лежало золотое  кольцо с александритом. Олег долго глядел на него. Надел на мизинец, повертел рукой.

– Ирина Венедиктовна... «Прощай, надежда; спи, желанье; храни меня, мой талисман!» Она говорила – «храни тебя...»

Коробочка с кольцом полетела назад в чемодан, а к Лермонтову и Тютчеву прибавился маленький изящный томик сонетов Шекспира в разорванной и склеенной суперобложке, ужасно потрепанный «Остров сокровищ» и чуть менее – сборник рассказов и стихов Эдгара По.

Теперь тетрадки. Олег с деланным равнодушием пропустил через пальцы стремительный поток исписанных и исчерканных страниц. Исписаны они были странно – поперек линеек. Из-за мелкого почерка Олег никогда не писал по линейкам – жалел бумагу.

Отыскал в последних тетрадках чистые страницы и взял ручку. Но вместо письма вздумалось ему написать стихотворение о девушке с глазами, как два цветка цикория на белоснежном оперении лебедя, – Царевну-Лебедь города Энска, Города Судьбы. Но слишком прекрасными были те глаза и слишком беспомощно перо Олега – ничего не получилось.

– Смените жанр, поэт, – уныло пробормотал он, густо вымарал тонкие, прямые и острые строчки и написал письмо своей тетке, единственному родному человеку. Были еще, конечно, родственники, но Олег их не знал и знать не хотел.

– Спать. Спокойной ночи, Олег Васильевич. Чудные глаза. Но их надо забыть. Забыть... Спать...