Роман глава пятнадцатая

1
Утро 11 ноября 1982 года ничем от прежних не отличалось: подъём, физзарядка, завтрак. В восемь сорок пять рота шумно расселась в поточной аудитории кафедры «Естественно-научных дисциплин». Галдёж до занятия, особенно на гражданской кафедре – дело ещё то: сотня молодецких рыл (взбодрённых лёгким морозцем!) спокойно не сидит - вертится, переговаривается, кричит и хохочет. 

От солнца, что лениво выползает из-за клуба и через высоченные, почти в два этажа окна, обрушивает тепло, которого на улице не дождёшься (за стеклами, при горячих батареях – как в теплице!), начинается томление: головы кладутся на парту, и стартует отсчёт сна к «положенным» шестистам минутам.
Вообще-то сна вояке положено восемь часов, но найдётся ли хоть одно служивое тело, которое ими счастливо? А когда наряды, караулы, разные ночные дела? Потому-то и родилось ходячее выражение – «Вздремнуть бы минут шестьсот на каждый глаз»!

Прошло пять минут, как должно начаться занятие, десять - преподаватель не являлся. Курсанту такая задержка в радость – как шаловливому ребёнку остаться без присмотра: страдать по утерянным знаниям смысла нет – голова не лошадиная – всёго не запихнёшь, зато можно найти себе дело по душе, а то и просто сомкнуть веки.

Тураев, несмотря на заминку, спать не собирался – вздремнуть дело подходящее, если устал после тяжёлого наряда или какой ночной работы, или когда в запасе хотя бы четверть часа. А ради пяти минут нагонять на себя сон, от которого потом не избавишься всю лекцию, не стоит - толку не будет ни от сна, ни от занятия. Тем более, этим утром Антон чувствовал себя бодрым, выспавшимся.

В аудиторию тихо вошла преподавательница…
Как-то в начале семестра, начальник кафедры – аккуратный озорной блондин, знакомя курсантов с предметами и заочно с коллективом, сказал, что сопромат – самый непростой предмет, будет вести настоящая женщина, краса училища - Нелли Станиславовна Зяблина. Слова прозвучали с плохо скрываемой симпатией, и Тураева столь яркий, однозначный комплимент заинтриговал.

Само словосочетание «настоящая женщина» проникло внутрь него странной магической силой, стрельнуло выстрелом по полупрозрачным, матовым шорам его воображения. И те, пропускавшие рассеянный, блёклый свет, разбились, открыли путь неописуемому радужному спектру и ясным контурам.
Тураев принялся перебирать виденных им за год ярких, запечатлённых памятью женщин, смотреть на них по-новому, гадать – уж не она ли это? Может, та, что перед восьмым марта пришла в красном атласном платье – с высоким, до бедра, разрезом справа? Очень здорово выглядывала оттуда ножка – сам Землемер состроил счастливую рожу и подскочил с весной поздравить. Та точно светилась на всё училище - пылающим атласом – и килограммом помады тоже.

А может женщина с рыжим кожаным портфельчиком, в серой, по колено юбке? Месяц назад он стоял на крыльце и видел, как она шла к КПП. Лицо её осталось тайной, зато насмотрелся он ей в спину, удивляясь - шла она будто по канату – ноги – ловко, бойко вынося непременно на одну линию.   

Чёрт, побери! Должен же он её представлять! Краса – не тень, не собачонка мелкой породы, что шмыгает туда-сюда, и никто её не видит! Тут внимание должно быть как к боевому знамени! И какого внимания? Немого, затаённого, восхищённого!
Дальнейшее погружение в тему вдруг навело Тураева на открытие - о «настоящих девушках» он никогда не слышал. Девушка есть девушка всегда, а вот получится ли из неё настоящая женщина?… Выходит, это время как-то делает из кого настоящее, а из кого – так, рядовую обыденность...

Головоломка оказалась юноше не по силам, но свою зарубку – нужную, прочную, в голове она оставила…
Первое появление Нелли Станиславовны он встречал во всеоружии глаз - казалось, войдёт королева, необычная женщина, сияющий факел – иначе как же люди узнают, что это – краса училища? А может, начальник кафедры - шутник приличный, поскромничал, может, самая красивая в Ульяновске?

Увы, лицо её не открылось явлением небесным: обычная миловидность, где на лице действительно всё в гармонии – ровненько, приятно, печальные глаза…
Когда Нелли Станиславовна подошла поближе, Тураев увидел, что время равнодушно делало своё дело и с этой женщиной: две нестираемые складки на шее, бесцеремонные морщины под глазами, кожа, расстающаяся с розовым цветом в угоду тусклого, пергаментного.

Упоминание начальника кафедры о столь высоком пьедестале для Зяблиной было реквием по неизбежно уходящей красоте. Безусловно, в Нелли Станиславовне угадывалась женщина в самом высоком понимании, ибо она, несмотря на годы сумела сохранить дух изящества, тонкости, свою очаровательную сотканность из парадоксов. У неё был стиль, но отсутствовала кичливость; наличие достоинства не вызывало сомнений, но самовлюблённость требовалось пристально поискать; за внешней хрупкостью и беззащитностью скрывалась внутренняя сила.

Настоящая женщина - это не только красота, и совсем в первую очередь не красота. Красоток пруд - пруди, а леди мало. Нелли Станиславовна заслуженно принадлежала к последним.
Не мудрено, что начальник кафедры столь смело и ярко отозвался о сотруднице - была видна приятность сделать свою тайну общей: слушайте и знайте – вот мой кумир! Он имел полное право на симпатию к Нелли Станиславовне, и даже на любовь, поскольку был старше, и увядание её принимал с естественной покорностью.

Антон, во все глаза разглядев преподавательницу, разочарованно подумал, что начальник кафедры сильно переборщил, единолично присвоив Зябликовой титул самой красивой женщины училища. Если бы спросили его, курсанта Тураева, он мог бы тут же поспорить и показать Тамару Юрьевну, обаятельную молоденькую женщину из училищной библиотеки – светловолосую с лучезарной кожей, пухленькие руки которой само воплощение изящества и нежности; миленькую лаборантку Юлю – свою ровесницу - с кафедры иностранных языков с чудесными шелковистыми волосами, рассыпающимися на хрупких плечах. Есть, наконец, Ирина Геннадиевна – хотя ей наверняка тридцать лет, выглядит она неплохо – особенно когда завьёт мелкие кудряшки, и из них, как из шара, выглядывают строгие огромные глаза и остренький носик. Все они ничуть не хуже Нелли Станиславовны, а главное моложе.

Да, дело обстоит так, что курсант в восемнадцать лет, как и любой молодой человек, любая молодая девушка при всей своей душевной доброте – жестоки по отношению к людям старше. Они ещё не понимают, что молодость - это дар, который дан не навсегда, он не удержится сверх положенного, как ни старайся; и хоть ты его сейчас ощущаешь, наполнен им, небрежно кичуешь или даже заносчиво отвергаешь - он уже ускользает от тебя. Ты этого не видишь, а часы, уносящие золотое время в небытиё, не останавливаются ни на секунду. Тик-так!!! Тик-так!!! Тик-так!!!...

Эй, парень! Знай, настанет срок, когда и на тебя какой-нибудь представитель племени младого покосится презрительным взглядом, и ты сразу поймёшь, что он выразит – ты для него старик. Безнадёжный дремучий пескоструй, и уже по этой причине достойный осуждения. Знай это, юноша, и не играй со временем, не торопи его никогда, не пускай вскачь ни за призрачными мечтами, ни за самыми завлекательными делами будущего! Не стоят они счастья настоящего.

На фоне огромных двухстворчатых дверей с рифлёным кофейным стеклом, хрупкая женщина внимание привлекла не сразу, тем более, она не поднялась на кафедру, как обычно, а стояла в странном молчании.
От её бездвижности, безмолвия и смиренной позы, гул в аудитории убавился, стих.
- Брежнев умер… Леонид Ильич…, - негромко пронеслись слова.

Закусывая неброско накрашенные губы, Нелли Станиславовна еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться.
Рота потрясённо застыла. Хотя все знали возраст Генерального секретаря, знали о его далеко не блестящем здоровье, страшное известие ошеломило каждого – столь сильно витала уверенность - возле Леонида Ильича самые-самые светила медицины: профессора и академики; самая лучшая аппаратура, самые передовые знания. И уж для одного дорого всем человека современная наука сотворит чудо!

Как стало известно спустя годы, чудо всё-таки свершали – Брежнева возвращали с того света не раз, но ни одно чудо с больным и старческим организмом не могло так долго продолжаться.

2
О занятиях в трагический день речи не шло. Каждая минута тревожного времени становилась уникальной, а её Величество История, никого не спрашивая, превращала октябрьские события в роковую поворотную точку на нелёгком маршруте СССР - страны победившего социализма.

Никто тогда не думал ни о крене этого поворота, ни о его масштабных градусах – их пока не ощущали. Громадный лайнер не может совершить манёвр, который под силу юркой моторной лодке. Одна шестая часть суши, под названием Союз советских социалистических республик, как раз и уподоблялась такому лайнеру. Жители СССР, которым было обещано счастье на веки вечные, словно пассажиры комфортного Титаника, ничего не знали о будущем крушении и не предчувствовали его, но там, на капитанском мостике уже начала выстраиваться цепь исторических обстоятельств, уводящих страну в небытиё.

Личный состав развели по казармам - слушать последнее сообщение ТАСС. Пожалуй, этим в те дни занималась вся страна. На лицах людей не было улыбок – здесь поселилась суровость. Если бы посреди плаца поставили столы для набора добровольцев на какую-нибудь революцию, почти каждый курсант встал бы в очередь. По крайней мере, так казалось со стороны. И в подтверждение щемящего, неуютного настроения из динамиков радио и телевизоров беспрерывно неслось: «… советский народ ещё теснее сплотился вокруг родной коммунистической партии…»

Что теперь будет? Этот вопрос волновал миллионы жителей СССР, волновал и Тураева, его друзей, командиров. С мыслью, что страной неустанно рулит Леонид Ильич – заботливый и дорогой - выросло не одно поколение советских людей. Брежнев казался незаменимым титаном, на имени которого незыблемо стоит покой планеты и всеобщая безопасность. Ему верили, в нём не сомневались. Граждане великой страны знали - Леонид Ильич делает всё, чтобы войны не случилось.

Возможно, так оно и было лет десять-пятнадцать назад, но последние годы осмысленность во взгляде Генерального секретаря безнадёжно исчезла. Брежнев превратился в вялого и пугливого шаркунчика, которого силой заставляют выйти на сцену для какого-то серьёзного задания. И Леонид Ильич выходил и словно ребёнок или не знал, что ему там делать, или напрочь забывал поручение.

Было жутко наблюдать старческую беспомощность первого лица, но ещё жутче становилось от того, что это посмешище никто не хотел прекратить. Иногда правдоподобное объяснение происходящему успокаивало - ради мира во всём мире, ради счастья советского народа старый и беспомощный генсек из последних сил держит штурвал крупнейшей социалистической державы. 

Помимо того, что Брежнев возглавлял коммунистическую партию, в народе сложилось впечатление, что Леонид Ильич прожил и особую военную жизнь, дослужился до Маршала Советского Союза. Вся страна, от карапуза до старика, знала о героической Малой земле, о бесстрашном полковнике Брежневе.
С именем Брежнева связывалась, и так было на самом деле, и небывалая мощь советских Вооруженных Сил, их высокая боеготовность, несокрушимость. Военные видели в нём гарант собственной стабильности и значимости - пока у власти Брежнев, он офицера в обиду не даст! Это не Хрущёв, кинувшийся по живому прореживать армию, выкидывать кадровых офицеров на вольные хлеба без заслуг и пенсий!

На фоне предшественника, ненависть к которому у военных запала в генетическую память, Леонид Ильич смотрелся благодетелем. Армейские генералы ходили у него в любимчиках, а со старческой ностальгией вождя уступок родным милитаристам становилось всё больше и больше. Росла, как на дрожжах, численность армии СССР, словно дрозофилы плодились маршалы и генералы, не говоря уж о полковниках, увеличивалось денежное довольствие военнослужащих, поднимались штатные должностные категории.

Творились вроде бы благие дела, но такой подход к обороноспособности родного отечества требовал неимоверных средств, а рога изобилия, к сожалению, в стране советов не существовало. На все аргументированные требования людей в форме «укрепить», «повысить», «разработать», «оснастить», «добавить» - страна однозначно отвечала «Есть!» и потуже затягивала пояс ради родной рабоче-крестьянской армии.

Наверху никто не хотел замечать, как без всякого здравого смысла раздувшаяся армия стала тормозом для всей и без того хилой экономики. Не оборонной, конечно, а той самой экономики, которая в каждом нормальном государстве направлена, прежде всего, на благо собственного народа, и не опосредованно, через эквивалент лозунга «лишь бы войны не было», а в виде осязаемых услуг и необходимых для жизни товаров.

3
Последующие три года, так богатые на генсековские похороны, развеяли у Тураева веру в незаменимость личности. С уходом Брежнева из жизни и с политической сцены в мире ничего не изменилось: империалисты, искавшие каждый день повод развязать войну, на ядерную кнопку, к счастью, не нажали и в атаку на страну советов первой же подходящей ночью не пошли. Наоборот, прилетевший на похороны Брежнева Л.И. президент США Рональд Рейган ничего не боясь, прилюдно появился в Москве. Это как-то не укладывалось, с тем, что первый ястреб, жаждущий крови мирных жителей планеты – заявился в колыбель коммунизма выказать свои соболезнования! Вот она – политика – грязная и лицемерная!

Очень скоро, с щемящим чувством и неподдельной тоской советский народ проводил в последний путь Юрия Владимировича Андропова. В целом население политику главного чекиста одобряло – всем хотелось порядка и полных прилавков, справедливости и скорейшего прихода социализма, в ожидании которого население не на шутку истомилось. Все надеялись, что вчерашний руководитель могущественной организации, человек с самым холодным умом, с самым горячим сердцем и с самыми чистыми руками учинит суровый спрос с зажравшихся воров и бездельников, поторопит приход светлого будущего. От него ждали реформ, ох, как ждали, но Юрий Владимирович, хлёстко подстегнув дело в нужном направлении, скоропостижно занемог, пропал с телеэкранов и через полгода призвал в свидетели собственных похорон весь мир.

Чуда не свершилось - коммунизм, к великому огорчению, к многострадальной державе не приблизился ни на метр, но люди, искренне продолжавшие верить в светлую коммунистическую идею, всей душой сожалели о несбывшихся планах товарища Андропова.

При избрании генеральным секретарем ЦК КПСС Константина Устиновича Черненко, гарантированно навострившегося на тот свет, в Тураеве, да и не только в нём одном, что-то надломилось. Грузное тело очередного выдающегося деятеля  современности таскали два дюжих помощника. На редких протокольных мероприятиях Черненко хрипло дышал, как умирающая лошадь, дико вращал безумными глазами по сторонам, и вполне обоснованно производил впечатление очень больного человека. Но из бодрых телевизионных комментариев народ должен был заключать, что свой высочайший партийный долг Константин Устинович исполняет исправно и с небывалым оптимизмом.

Закулиса обитания кремлёвских небожителей приоткрылась народу в полной срамоте, выдала в свет весь абсурд нравов советских руководителей – старых и безумных. И от того, что они в бреду и безумстве толпятся и толкаются в очереди у руля – стало страшно многим.   

Финал примерки шапки Мономаха Константином Устиновичем был предопределён, естественен, но уже и не трагичен. Когда пышный катафалк в сопровождении почётного караула в третий раз подряд проехал по главной площади страны, народ понял, что не только на страдания по Константину Устиновичу, с его наспех сколоченной героической биографией, нет уж никаких душевных сил, туго даже с простой человеческой жалостью, уступившей место обычному равнодушию. 

Никто тогда и предположить не мог, что престарелая троица кормчих, так дружно поселившаяся за мавзолеем своего духовного вождя, ознаменует прощание жителей могучей державы со старой жизнью. Прощание трагичное, тяжёлое, долгое, судорожное, но неотвратимое. 

Помощник кубанского комбайнёра – паренёк Миша Горбачёв совсем скоро доберётся до самого главного штурвала родины победившего социализма и уже намолотит не сотни тонн зерна, а небывалый по масштабу урожай – целую страну. И не абы какую, а - Союз Советских Социалистических Республик.

Союз исчезнет с лица земли как наваждение, как сон, терзающий душу томительным сокровенным воспоминанием. СССР, окованный снаружи крепкой несокрушимой бронёй и способный показать кузькину мать любому внешнему агрессору, способный поразить видавший виды мир беспрецедентным героизмом своих граждан, развалится изнутри, словно трухлявый пень, подточенный временем и ненасытными жуками. У колосса и в самом деле окажутся глиняные ноги. На глазах у изумлённого мира он рухнет вниз и рассыплется на десятки стран, тысячи проблем и миллионы исковерканных судеб…

В это невозможно будет поверить, но это произойдёт. Сбудутся давние пророчества Мишеля Нострадамуса и монаха Авеля, о которых никогда не слыхивал советский народ, да и не хотел слышать, ибо не верил в мистические прорицания, а целиком полагался на родную коммунистическую партию, уверенно ведущую в светлое будущее. А если кто и обращал внимание на прошедшие сквозь века предугадания великих ясновидцев, то наверняка смеялся или негодовал от строк, гласивших о ложном пророке северной страны, о бесовской власти на Руси... 

 Придут разительные перемены, и быстро, словно в старом кино замелькают новые действующие лица: рубаха-парень Ельцин выплывет таким потаённым оборотнем, что никто и не узнает кто он был на самом деле – патриот, расчётливый негодяй или удачливый алкаш; шустрой чередой двинутся председатели правительства суверенной РФ, посыпая граждан обещаниями о благах свободной экономики и завораживая их суммами столь милых траншей; вылезут к микрофонам резать шокирующую правду-матку депутаты всех мастей и уровней; героями дня станут нувориши, бизнесмены и просто проходимцы различного калибра. Наполнятся диким шумом, бестолковым гамом и откровенным срамом сцены, а телевидение бросится лепить для охлокоса кумиров – бессовестных и бесталанных.

И как в щедринской сказке, встретятся в смутное время один на один премудрый пескарь – затюканный народ многострадальной России, и госпожа щука – чиновничья орда, что поставлена власть в пользу этого народа употребить. И запоёт вдруг новоявленная щука соловьём так складно, так ласково, что забудет пескарь о своей премудрости и лишь раскроет рот от речей дивных… ну, а щука…. щука сделает своё дело.

Всё будет скоро – через каких-то десять лет. А пока Антон Тураев, как и его товарищи, старательно вышагивал по плацу, отдавая последние почести портрету представившегося Генсеку, и скорбно глядел в удивлённые глаза маршала Советского Союза, четырежды Героя СССР - Леонида Ильича Брежнева.

Глава 16
http://www.proza.ru/2009/10/27/1096