Ясность

ЯСНОСТЬ

Суббота, 24 марта 2007 года

     Даже стыдно признаваться, но моё сердце упорно молчит. Она не затронула его сегодня. Тщетная ловля намёков на очарование, бесплодные старания нащупать связующие нити. Я видела перед собой хорошо мне известного человека, слова которого не вызывали никаких эмоций. Катя была рассеяна и, пожалуй, слишком расслаблена, но позволить себе это сегодня было непростительной ошибкой с её стороны. Поскольку Катя была со своей девушкой, то я не хотела переступать рамки формальностей, сокращать дистанцию пыталась она, обсуждая мелкие запланированные нами дела, вставляя довольно бестактные замечания о деталях её участия в моей прошлой и настоящей жизни, в ответ на которые я либо вежливо поддакивала, либо с секунду молчала и переводила разговор в другое русло. С нами были друзья – Настич и Даша – они находились на одной волне со мной, я хваталась взглядом и словами попеременно за одну и за другую, благодаря чему мне удавалось избегать неловкостей, в изобилии создаваемых Катей.

     Её девушка потрясающе глупа и наивна. Это невыносимо. Назвать её банальной было бы незаслуженным комплиментом. Представьте себе серую мышку, не комплексующую от своей посредственности, немного нервничающую, оттого излишне говорливую в стремлении быть для всех как можно приятнее и дружелюбнее, с угодливой улыбкой, неуёмной заботливостью о Кате (достаточно вспомнить, как она пихала ей в рот «Сникерс», в то время, когда Катя была занята разговором со мной), наигранной весёлостью, тошнотворной услужливостью. Насте, Даше и мне было откровенно неудобно за неё, мы старались делать вид, что не замечаем полнейшей бестолковости и непроходимой тупости этой девочки, я – из уважения к Кате, а они – из уважения ко мне. Труднее всех приходилось Насте, которую так и подмывало сказать резкость, она порой даже прикрывала лицо, особенно рот, ладонями, из под которых делала мне большие глаза, изображая шок и невозможность терпеть происходящее, иногда прыскала, сдерживая смех, и при любой возможности сбегала из-за стола хотя бы для того, чтобы принести ещё чаю. Даша выбрала тактику молчания и полной невозмутимости, она сидела напротив и успокаивала меня понимающим взглядом, но тоже не всегда могла сдерживаться и периодически смеялась, делая вид, что увидела что-то забавное или о чём-то вспомнила.

     Нас троих одолевало зудящее раздражение из-за столь дискомфортного присутствия лишнего человека, нарушающего атмосферу уюта и идиллии, так присущую дружеской компании, и нельзя было поставить эту девочку на место – Катя (дружный вздох) – поэтому приходилось срываться на окружающих, которых благо было предостаточно в битком заполненной «Сытной площади». За соседним столиком у окна сидели две девушки, одна из которых громко и регулярно смеялась, дав нам, тем самым, возможность открыто выказывать своё негодование.

- Достала своим идиотским истерическим смехом! – Начала я.
- Невозможная дура, - поддержала Настич.
- В следующий раз приду сюда со скотчем, обойду соседние столики и заклею рот каждому, кто издаёт звуки, превышающие мой допустимый уровень децибел, - продолжила я.

     Даша засмеялась. Она сегодня явно на позитиве.

- Какой у неё противный голос, - сказала Настя.
- Настя, а ты не могла бы подойти к ней и вежливо попросить заткнуться?
- Оля, это не поможет. Меня просто пошлют.
- Ну и пусть пошлют, главное, чтобы умокла. Какие некрасивые люди вокруг, даже взгляду не за что зацепиться…
- Здесь всегда такие люди.
- Этим людям повезло. Они могут смотреть на нас.
- Они и так на нас смотрят. Когда я встаю, то чувствую на себе внимание десятков пар глаз.
- Это у тебя мания преследования.
- А ты попробуй сама, встань.
- Не буду. На меня и сидящую смотрят.

     Даша улыбается. Я упорно молчу, иронически поглядывая на потолок, на некрасивых людей, на подруг, на Катю, обменивающуюся ахинеей со своей оживлённой дурочкой, на дурочку – мельком – боясь случайно покраснеть вместо неё и быть неправильно понятой. Если быть честной, то настроение у меня игривое. Мне приятно осознавать, что в любой момент я могу разрушить эту мнимую непринуждённость обстановки «лёгким движением руки»: пристальным тяжелым взглядом, откровенным смехом, парой метких слов, да чем угодно. Но я не делаю этого, упиваясь своим благородством, позволяя дуракам быть дураками, которые принимают моё терпение за чистую монету, всё больше раскрывая свою заурядность, ободрённые моей молчаливой улыбкой.

     Катя не вполне понимает занятую мной позицию. Сутки тому назад я приоткрылась ей, впустила ненадолго внутрь, пусть даже частично, но приняла её, со всеми «косяками и тараканами», а теперь она доверчиво продолжает кормить меня присутствием своей девушки, теперь уже фактическим, полагаясь то ли на мою всеядность-всепрощение,  то ли на странную уверенность в том, что я буду есть её любую, даже под навязчивым, липким соусом имитации дружеского общения, даже с гарниром в виде этой девочки-простушки. Неужели Катя забыла о том, что я прежде всего гурман, и, уж если предлагать мне непрошенное новое блюдо, то оно должно быть пусть хоть отвратительным, но ярким, неудобоваримым, но необычным, только никак не пресным и безвкусным? Как она мне говорила позавчера? «Она настолько непохожа на меня, что мне безумно интересно наблюдать за её реакциями». Можно подобрать любую девочку с улицы и исследовать её содержимое, и это будет куда интереснее из-за элемента неожиданности от случайного выбора, непредсказуемости последующих событий, и, по крайней мере, тебе не станут заглядывать в рот, от чего лично мне хочется волком выть – такая скукотища.

     А заняла я сегодня позицию стороннего наблюдателя, супервизора, что позволяло мне быть максимально бесстрастной, более-менее объективной и иметь хорошее настроение независимо от проявлений этой «сладкой парочки». Если бы не их постоянное общение между собой, я бы вычленила и дистанцировала от себя только эту девочку, а с остальными, в том числе и Катей, была такой же близкой и тёплой, как обычно, но сделать это было сложно, поэтому для Насти и Даши я осталась «своей» Олей, а вот Катю не впустила в личное пространство, что было крайне непривычным как для меня, так и для неё.

     Поверьте мне, если бы время можно было отмотать назад и пустить по новой, я бы так и сделала. Уж лучше бы я почувствовала ревность и даже дала ей волю, отчебучила что-нибудь непристойно дерзкое и вызывающее, пусть бы меня сочли хамом и невежей, но не это… Всё остальное было бы лучше, чем это. Оглушительная ясность. Другое видение её. Как будто это не я смотрю, а монах-созерцатель с незамутнённым эмоциями разумом, без искажений и предвзятостей, без привычного привязывания смысла к созерцаемому, без ассоциаций и ярлыков, без личной заинтересованности, вне любых собственных конструкций и контекстов. Выражение «снять розовые очки» здесь не подходит. Скорее, открыть глаза. Либо я умею любить только с закрытыми глазами, либо безжалостная ясность пристального взгляда несовместима с любыми «высокими чувствами», потому что никаких таких чувств у меня не оставалось, единственное, что спасало ситуацию, - это память о том, что эти чувства где-то всё-таки есть, ибо вряд ли они могли в одночасье испариться; это было логично, и не более того, доступа к чувствам не было, только надежда на то, что они есть, да и надежды тоже не было, потому что надежда – тоже чувство, причём желаемое, а никаких желаний у меня не было.

     Вернёмся за столик, где новая, невозмутимая Я открытыми глазами наблюдает за Катей.
Так что же я вижу перед собой?

     Маленькую симпатичную девочку, очень похожую на мальчика. Я вижу, что она – ребёнок. Нормальный, хороший ребёнок, болтающий о чём-то со своей сверстницей. Ничего загадочного и интригующего. Юная, добрая, непосредственная. Вот, собственно, и всё.
Теперь остаётся разобраться, почему это – всё. Куда девалось остальное? Весна - весной, но придётся прибегнуть к анализу. Всё остальное – это её реагирование на мои действия. Оно меня цепляло, поскольку отзеркаливало Меня, совпадало или конфликтовало с Моими мыслями, разжигая или охлаждая Мои чувства. Я любила в ней то, что появлялось или менялось благодаря мне. Обратную связь. Подтверждение собственной неотразимости. Она показывала мне то, что я хотела видеть, и это я любила. Общность интересов этому способствовала, а то новое, что мы давали друг другу, не выходило за их рамки. Вряд ли я смогла бы полюбить в ней что-то изначально не присущее мне, допустим, религиозность или излишнее стремление к чистоте и порядку. Диапазон моих интересов настолько широк, что в него трудно не попасть. (Хотя можно, конечно, слушать шансон) Может, в этом секрет моей «любвеобильности»? Скорость её развития несколько ниже моей, но направление, в целом, похожее. Пока похожее. В любом случае, это путь к самосовершенствованию и духовный рост. Хорошие мозги. Дерзость мыслей. Потенциал. Отношение ко мне во многом такое, какое я предпочитаю. Только причём тут любовь? А её душа? Какая она? Люблю ли я её душу? Знаю ли я её? Или только себя в ней? – Россыпь вопросительных знаков…

- Настя! Ты что делаешь?!
     Настя берёт три чистые чайные ложечки и засовывает их в карман джинсов.
- Ложки ворую.
- Но зачем?
- Я специально принесла много ложек, чтобы незаметно было.
- Зачем тебе чайные ложки?!
- Оля, это не мне, это – тебе.
     Тут Даша недоуменно вопрошает:
- А зачем Оле ложки?
- У неё в квартире катастрофическая нехватка чайных ложечек, и вообще, посуды.
     Настя – невероятно заботливый друг!
- Ты только осторожнее, чтобы охрана не заметила. Вон один идёт, кажется…
- Где?!
- Нет, он не сюда идёт… Расслабься.

     В моей квартире «катастрофическая нехватка» не только посуды, а любых предметов острой необходимости. Это, в первую очередь, издержки моего тунеядства, а во вторую – дружелюбия и гостеприимства. Стеклянная и фаянсовая посуда имеет обыкновение биться, кастрюли – чернеть от  многочасового стояния на огне с вплавленными в них остатками супа, чайник, тот вообще обгорел так, что от него отлетела расплавленная ручка, из-за чего приходится снимать его с плиты, обхватив полотенцем, - поначалу девчонки матерились, потом привыкли, - а ложки… те просто куда-то пропадают. Я думаю, что их по невнимательности выбрасывают в мусорное ведро вместе со всевозможными обёртками, пустыми коробками, кожурой и очистками. Почему-то вилки держатся дольше.

     Запасы ходовых продуктов – чай, кофе, сахар, хлеб, печенье, спагетти, лапша быстрого приготовления – регулярно пополняются совместными усилиями, и всё равно в кухонном шкафу чаще всего гуляет ветер, а в холодильнике висит мышь. Зная об этом, мои друзья не приходят в гости с пустыми руками, помимо напитков, постоянно приносят что-нибудь вкусненькое. Юля, например, обожает рыбу, поэтому дни её визитов превращаются в «рыбные дни», такими раньше были четверги в столовых советских времён. Зная толк в этом нежном продукте, Юля выбирает самую жирную и слабосолёную селёдку, а тающая во рту слегка подвяленная пелядь просто бесподобна! Настя любит покупать что-нибудь к чаю – зефир, шоколад, сливочные рулеты или печенье, а также практичные, калорийные продукты по принципу «дёшево и сердито». А недавно привезла полутора литровую бутылку перетёртой с сахаром малины. Чаще всего бывает так, что, уже собравшись, мы в складчину покупаем недостающие продукты и вместе готовим.

     Гигиенические прокладки и свежие носки расходятся, как горячие пирожки. Тюбики с зубной пастой худеют на глазах, а рядом с ними тают кусочки мыла и пустеют флаконы с шампунем. Чтобы вычистить уши, мне приходится рыться в шкафах дочери в поисках ватных палочек – бережливая и запасливая, не в пример мне, Анечка припрятала их «на чёрный день» и выдает каждому по две штуки. Кстати, прокладками распоряжается тоже она. Даже мне даёт их по мере необходимости. Я заведую одеждой – по первому требованию предоставляю остающимся на ночь чистые футболки, шорты, носки и прочее. Почему-то никто не соглашается спать в ночных сорочках, а зря, это было бы так трогательно… На следующее утро разъезжаются последние гости, и, скорее всего, кто-то из них вернётся в мой дом уже этим вечером. Нашей маленькой, дружной «коммуне» часто не хватает элементарных вещей и удобств, поэтому в «кулацком хозяйстве всё пригодится», и предусмотрительная Настя, смущённо ворующая ложки,  совершенно права.
     Меня внезапно осеняет:

- Девочки, а давайте все вместе поворуем! Спланируем заранее, где и что можно украсть, и посвятим этому целый вечер.
- А что? Клёвая идея! Давайте!
- Первым делом надо посуды наворовать, - рассуждает Настя, - ложек, вилок и чайных чашек, их уже совсем мало осталось.
- Носков, - добавляю я. – они вечно рвутся, их не напасешься.
- В «Континенте» можно легко красть футболки на распродаже, - вспоминает Даша.
- А нам нужны футболки? – Спрашивает Настя.
- Конечно, нужны! А спать в чём? И потом – лето на носу. Но главное – носки, - не унимаюсь я, - и трусы, с трусами прямо беда.
- Я как-то украла в торговом центре классное средство против комаров, - продолжает Настя, - мы тогда много чего купили, а средство я засунула в карман штанов, думаю, если заметят, скажу, что забыла заплатить.
- А я умею диски воровать, - хвастается Даша.
- Диски – это круто! А вот если книги – ещё круче! – оживляюсь я.
- Книги вообще легко воровать, - замечает Настя.
- Ещё продукты надо красть. Любые. Нам питаться надо. Регулярно.
- Продукты – это само собой.
- Девочки, всё это – превосходная затея! – в моём голосе появляются восторженные нотки от осознания открывающихся возможностей. – Надо только хорошенько всё обдумать, подготовиться, опросить народ на предмет, что, где и как лучше воровать, и распланировать вылазки на неделю вперёд.

     Даша расхохоталась.

- На неделю?! Ха-ха-ха!!! Ты же хотела кражам один вечер посвятить.
- Ты что, какой вечер?! Тут такое поле деятельности непаханое. Нам бы за неделю управиться. Нет, но какая идея, а?! – не успокаиваюсь я. – Это же азартно! Адреналина в крови будет тьма, можно на энергетических напитках экономить. Неважно, что красть, главное – красть!
- Я недавно передачу смотрела о клептоманах, они как раз крадут, чтобы красть, всё подряд, даже то, что им абсолютно не нужно. Это болезнь такая. – задумчиво произносит Настя.
- Даша, а ты не знаешь, что случается, если вора поймают, в супермаркете, например? – спрашиваю я.
- Знаю. Штрафуют его.
- Большой штраф?
- Пятьсот рублей.
- Тогда надо заготовиться пятьюстами рублей на случай, если кого-нибудь заметут, чтобы выкупить товарища, попавшего в лапы грозных охранников. А то, чего доброго, мусорам сдадут.

     На лице притихшей Насти появились признаки проснувшейся совести.

- Вот мы будем воровать, а потом продавцы за это будут платить своими собственными деньгами. Мне это не нравится. Вы знаете, какая зарплата у продавцов? Знаете, как неприятно свои деньги в выручку вкладывать? У меня воровали несколько раз… Сто пятьдесят рублей пришлось вложить.
- Так мы не станем красть у таких продавцов. Что мы, не люди, что ли? Только в крупных супермаркетах, и то – везде понемногу. И потом – кругом воруют, у них наверняка такая статья расходов предусмотрена. В этом мире всё находится в гармонии и равновесии, ты украл, у тебя украли. Это почти естественно. То же самое – кто-то теряет, а кто-то находит. Круговорот вещей в природе. А ты можешь вообще не красть в магазинах. Посуду воруй. – Успокаиваю я Настю.
- Точно! Я буду специализироваться на посуде. Украду примерно на сто пятьдесят рублей, и – хватит.

P.S. (неоконченное)