Пять новелл об Ил-2

У меня в институте на первом курсе один старый дяденька преподавал философию. К своему стыду я совершенно не помню его имени. Таково свойство моей памяти: имена и даты, застрели, не помню, но вот лицо, походку, погоду в этот момент, – как перед глазами!..
И как-то он обмолвился, что был когда-то техником Ил-2...
Я навострил уши и встал в стойку, так как авиация – мой конёк, а Великая Отечественная всегда являлась для меня интересной и важной темой. Многие мои родственники прошли эту ужасную мясорубку и остались в живых, многие не вернулись с полей сражений. Бабуля моя (мама отца), воевала ещё с «финской» с декабря 40-го и, по сути, приняла, как и многие мои соотечественники, пресс первых дней Самой Ужасной Войны против моей Родины.
И вот этот дяденька вдруг начинает вещать про Ил-2...
Я молодой, наглый, самоуверенный и ВСЕЗНАЮЩИЙ, развалясь на стуле, учил его баллистике и аэродинамике, кинетической энергии боеприпасов и теоретическим понятиям жизнеобеспечения и эргономики, бронепробиваемости в зависимости от калибра и, соответствующей этой самой бронепробиваемости, живучести конструкции Летательного Аппарата. Что в любых учебниках идёт под аббревиатурой ЛА. А также статистике, что уже тогда более-менее была уже открыта. В том числе и о потерях. Наших, что смачно обсасывались, и о немецких.
Мы с ним спорили. Он хвалил ШКАС (Шпитальный, Комарицкий, авиационный, скорострельный), я его ругал, на чём свет стоит. Ну, плохой пулемёт, извините! Калибр винтовочный – маловат для надёжного поражения воздушной цели. Этот пулемёт нашли под стеклом у Гитлера в бункере? Да ну? Больно уж смахивает на байку или вообще на пропагандистскую плюшку. Скорострельность? Ну и что? А кинетика пули, как у пистолета. Пушка ШВАК? Отстой полный – растянутый до 20-миллимитрового калибра пулемёт БС без всякого учёта заряда пороха, внутренней и внешней баллистики. Как с ЭТИМ воевать? А вот немецкая пушка МГ-151/20 – вот это дело!
Он ни разу не поднял голоса. Он ни разу не осадил меня. Он ни разу не нагрубил мне...
Я приносил чертежи Ил-2 (напечатанные, помню, в журнале «Крылья Родины»), и мы вместе, склонясь над ними, говорили, говорили, говорили...
Он внимательно меня слушал. Видно было, что ему интересно со мной общаться. И сам он между делом рассказал мне несколько случаев, что был свидетелем.
Которых я, по своей наглости, снабжу комментариями.
Скорее всего, этого человека нет уже в этом мире. Он уже тогда был стар и немощен. А я беспечно молод и глуп. И извиняться смысла нет.

Новелла №1. «Сон в руку».
Встречаю я рано утром на аэродроме одного из наших лётчиков. А он трясётся весь как в лихорадке и глаза испуганные, хотя раньше трусостью не отличался.
«Чего случилось!» – спрашиваю. – «Может, дома – что?»
«Не» – отвечает. – «Сон приснился...»
Да ладно, что за глупость – сон какой-то! Я даже посмеяться хотел, но вижу – не шутит парень. Хорошо, тогда что за сон?
«Приснилось мне» – говорит лётчик, а сам зубами клацает. – «Будто мне в форточку влетел снаряд и ударил в приборную доску!»
Ну, это уж точно форменная глупость:
«Хе! Как же он к тебе сможет влететь, если у тебя броня вокруг и стёкла пуленепробиваемые – удар 20-мм снаряда держат?»
Но тот лишь головой трясёт. Тут вызывают его на КП, мы расстаёмся. А потом несколько вылетов, работы полно – самолёты к бою готовить. Я и забыл уже про наш утренний разговор.
И вот уже где-то к вечеру, устали очень, не особо-то уже по сторонам глядели, а тут меня будто толкнул кто! Оборачиваюсь и вижу – рулит к нашей стоянке Ил-2. А за штурвалом тот самый лётчик и лицо у него – будто чёрта только что увидел!
Подрулил он к нам, мотор заглушил и сидит в кабине, на нас смотрит. Тут уж я к нему пулей! Запрыгиваю на крыло, обеими руками сдвигаю фонарь и вижу прямо посередине приборной доски аккуратное овальное отверстие точнёхонько от 20-мм снаряда!
Помогаю лётчику выбраться из кабины, а сам всё оглядываю его – где же раны? Нет ни одной, только сапоги кирзовые в лоскуты порезаны, как бритвами! А он тихонько так поскуливает, будто собачонку ногой пнули.
Техники мне остальные помогли, усадили мы пилота на травку под крыло, доктора позвали. Тот осторожно снял с бедолаги сапоги, ноги осмотрел. Несколько глубоких царапин и всё. Промыл, замазал зелёнкой, пластырем кое-где заклеил, спиртику на дно кружки плеснул.
«Спать иди» – сказал, и пошёл по своим делам.
А лётчик, свернулся клубочком, да и закемарил прямо под крылом, благо лето – тепло. Мы его телогрейкой укрыли, чтоб по утру не простыл, а сами полезли на самолёт – что да как?
Выяснилось, что ночью один из наших механиков ремонтировал как раз сдвижную часть фонаря. А бронестёкла вставляются особым образом в специальные пазы, причём в строго определённом порядке. И случайно (ну забыл!) не поставил один из сегментов прозрачной брони. А тут уже на вылет самолёт подавать – задержишь, попадёшь под трибунал. Ну, технарь оказался с головой и просто на место стеклянного прямоугольника вставил окрашенную зелёной краской полоску фанеры подходящего размера. Лётчик, да и все остальные впопыхах подлога и не заметили. Техник клятвенно божился потом, что он хотел вечером же, после полётов переставить всё как есть, да вот... Впрочем, особо его не наказали. Комполка наш сначала, узнав о происшествии, люто материл механика, да потом остыл. «Хрен с вами» – сказал он нам, – «Самолёт цел, лётчик здоров, летите, голуби. Вот если бы снаряд разорвался не ЗА приборной доской, тогда бы...»
Короче, повезло пилоту несказанно: приборная доска его от осколков прикрыла, да и сапоги – ноги.
А вот снов таких больше никому не снилось... Жаль.

Новелла №2 «О вреде пьянства».
Вот Горбачёв ввёл «сухой закон» с Лигачёвым... Борьба с пьянством по стране. Что ж, правильно. Хотя...
Иногда, бывает, и выпить не грех. Вот, помню, был у нас случай в июне сорок второго года...
А и подумаешь иногда: пить – или не пить?.. И пить, то сколько? Ну, пьяному море по колено, это известно. Но ведь это говорится в иносказательном смысле, метафорически. Короче, слушай.
Перед вылетом на штурмовку комполка проводил всегда сбор всех участвующих в налёте пилотов, и чётко оговаривал: кто за кем летит, какие кому цели – зенитки, автомобили, танки и так далее (если предварительно были известны результаты авиаразведки и летели на конкретную цель), как взаимодействовать с истребителями прикрытия и при атаке вражеских и, естественно, сколько делать заходов. Главное правило штурмовика – не отставать от ведущего, так как одинокий Ил становится лёгкой добычей «мессеров», к тому же тогда наш полк летал на «горбатых» – знаешь, почему «горбатые»?.. Да, правильно – одноместные, без стрелков. Поэтому при атаке вражеских истребителей наши вставали в оборонительный круг, чтобы каждый мог прикрывать хвост переднего, а, ну, ты знаешь... Ладно.
Так вот. Целый день наш полк вылетал на штурмовку переднего края: гансы перешли в наступление, и надо было отбивать вместе с пехотой их атаки... Работы у нас было просто «не поднять головы» – самолёты приходили сплошь с повреждениями. Одно дело – залатать порванный перкаль на рулях, а другое – восстанавливать силовой каркас пробитой зенитным снарядом консоли. А немцы, сволочи, не давали передыху: хороши их были зенитчики...
В общем, вечер уже, где-то к девяти, но светло было: крайний вылет, восемь пар – всё, что оставалось в строю на тот момент.
Через сорок минут возвращаются – двух Илов не хватает. Первого срезали прямо над полем боя, лётчик посадил штурмовик на брюхо, пехота наша его у гансов отбила и в госпиталь раненого отправила, а второй потерялся как-то. И вроде его все видели во время боя, а вернулись без него. А самолёт был крайним, замыкающим в строю. Ну и толком ничего никто и не видел: может его истребитель сбил, может – куда на вынужденную пошёл. И радио молчит...
Пока то да сё, стали готовить По-2 – лететь искать, да тут нам на КП звонок – соседи-истребители, что располагались в десяти километрах, звонят – у них наш пропащий! Ну, от сердца отлегло! Всё в порядке – сел нормально: бензин у него кончился.
Наш комполка милостиво разрешил лётчику переночевать в гостях (смеркалось уже), но чтоб в шесть утра был на построении! Бросил трубку на аппарат, матюкнулся. «Зараза» – говорит, – «ещё один заход сделал, чего-то там заприметил, глазастый... Ну, я ему утром покажу кузькину мать, как строй без спроса бросать! Мать! Мать! Перемать!!!»
В общем, на завершающем заходе (а атаковали подходящую к линии фронта колонну) пилот увидел, как трактор, сойдя с дороги, тянет какую-то цистерну в сторону лесочка, спрятаться под деревьями хотел, гад. Объяснял потом: по радио передал ведущему, что, мол, вижу такую-то цель, разрешите атаковать. Может и говорил, может – нет, не помню, что там у него с радио случилось, но факт, что он покинул строй и расхерачил этот трактор остатками боекомплекта. Обычно у замыкающих самолётов всегда что-нибудь оставалось – так, не много, но чуток снарядов привозили назад. А в цистерне топливо было, ну и шарахнуло оно, сам понимаешь. Вспышка, дым, все дела! Пилоту пришлось самому увёртываться от этого жара-пламени, чтоб не сгореть: атака-то производилась на небольшой высоте. Так он и потерялся... Покружил там, туда-сюда, определился с направлением и домой. Да бензинчик-то уже на нуле! Хорошо по пути наши «Яки» стояли. Он как увидел самолёты со звёздами, так сразу и на посадку. Говорил, на пробеге уже движок зачихал. Так истребители его как родного приняли! Боевое братство, это тебе не фунт изюму. Тем более, кто-то там у него из знакомцев оказался. Эх!..
Где-то с полчаса прошло и тут ракета красная над аэродромом! Тревога, чёрт бы её побрал: мы только ужинать сели, все потные, грязные, в масле, только отмыли руки – как на тебе! И сирена ещё!
Бежит к нам солдат из охраны и кричит, что срочно надо собираться и уматывать во все лопатки! Немцы в сорока верстах на юг фронт прорвали и стремятся окружить как раз наш район и выйти в тыл нашим войскам, которых весь день прикрывал наш полк! Вот, с-суки!..
Мы, как ошпаренные вскакиваем, хватаем, чего под руки попадётся, пакуем в ящики, да на наши аэродромные полуторки грузим. Инструменты, запчасти, клей, и остальной скарб. Видел бы ты это!.. А кому охота в плен попадать или вообще погибнуть? Никому.
Комполка быстро собрал лётчиков, определил аэродром перелёта и стал звонить соседям, чтоб нашего пилота срочно выпроваживали. Те говорят, что тоже вылетают, нашего, вроде как, уже отправляют, вот – бензина зальют и в путь. Комполка это услышал и трубку бросил, не дослушав... А зря. Вспомнив, что он не передал им координаты аэродрома перелёта, несколько раз пытался дозвониться до соседей, да без толку! И радио на штурмовике неисправно. Чего же делать? Придётся нашего дожидаться здесь, а потом и вылетать вместе с ним.
Как на иголках прождали где-то минут двадцать и слышим – гул мотора: летит наш сокол. И видим, как из-за лесочка, что как раз располагался по краю аэродрома, вываливается Ил. Именно вываливается, понимаешь? Еле-еле летит, не летит, а ползёт просто по-пластунски по воздуху, качается из стороны в сторону, и шасси к тому же не убрано.
Ранен, подбит?!!
Самолёт плюхается на землю, отдирает чудовищного «козла» (как шасси такой удар выдержало?!) и, подпрыгивая, скачет по полю! Докатывает до кромки, а там домишко с огородом (обнесённый невысоким забором) располагался. Так самолёт этот забор в щепки винтом порубил и увяз в грядках.
Двигатель заглох.
Видим – пилот сидит в кабине, наклонившись вперёд, и не движется! Ну, мы к нему бежим всем гуртом, как стадо лосей, кто вперёд!
У меня в те секунды, как бежал, что есть мочи, такие ужасные мысли в голове вертелись...
Первым наш комполка добежал, я сразу за ним. Заскакиваем на крыло, командир открывает фонарь, наклоняется над пилотом, поднимает его в кресле... Что-то секунду замешкался над ним, а потом оборачивается ко мне и говорит: «О-огурец».
А у самого черти в глазах пляшут!
«Чего?» – говорю.
И тут чую та-акой перега-ар!..
Мы пилота из кабины вытащили и в полуторку кулём положили. И проснулся он лишь по утру на новом месте. Ничего не помнит. Вообще! Мы ему рассказываем, как приполз на бровях, а он не верит. Помнит, как у истребителей приземлился, его ужинать позвали – и всё!
Весь день следующий остатки полка совершали вылеты на штурмовку прорвавших нашу оборону гансов, а лётчик, с похмелья маясь, сидел на земле и сто-олько про себя выслушал, что к вечеру чуть не плакал от досады.
Но ничего, наземные войска с нашей помощью прорыв немцев заблокировали, фронт стабилизировался.
Вечером собрал командир полка лётчиков, техников, механиков, оружейников, даже девушки-официантки (одна из которых, кстати, была ППЖ командира) присутствовали. Весь наличный состав полка был на собрании.
И спрашивает так спокойненько у этого пилота: «Так как же вы, товарищ, позволили себе нарушить приказ и строй покинуть? Отвечайте же перед боевыми товарищами, которых вы подвели своим самовольством!»
А про то, что тот в дым пьяненький приполз по воздуху – ни словечка.
Встал лётчик, лица на нём нет. Мялся, кашлял, переминался с ноги на ногу. Междометия одни там: э, ну, вот, значит...
Комполка сурово так глядит на него и молчит. Молчат и все остальные, глазами сверлят.
Атмосфера накалилась так, что волосы на голове шевелятся... Ведь подсудное дело, трибунал!..
И тут комполка так ла-асково-ласково и говорит: «А вот мне сейчас звонили соседи наши – истребители, жаловались на вас...»
Все аж шеи вытянули и уши, как у овчарки, подняли стояком! А провинившийся пилот сжался так, будто у него в животе рези начались; красным стал; глаза, как у побитой собаки. «Жаловались...» – продолжает комполка не торопясь, – «да, о-очень жаловались, что вы у них недельный запас спирта выпили и им теперь нечем контакты зачищать. Как же не стыдно ТАК штур-рмовую авиацию поз-зорить?!!»
«Да никого я не позорил!!!» – вдруг взвивается провинившийся пилот. – «Они мне не спирту, а целую кружку паршивого самогона налили, я ведь пил и давился от отвращ-щения!!»
Я такого смеха в жизни не слышал! Смеялись так, что животы потом болели, так, что слёзы у всех ручьями катились, и сопли рукавами растирали! Хлопали друг друга по спинам и плечам, обнимались и целовались, как влюблённые!..
Минут двадцать ржали, не переставая, хе-хе...
Так что выпить порой совсем и не грех, главное – рассчитывай силы. Понял, сынок?

Новелла №3 «Доля стрелка»
Мой комментарий-вступление:
Один из ярких воспоминаний моего детства-юности был фильм «Особо важное задание». Клёвый фильмец. Про войну, про лётчиков, про людей, строящих знаменитые штурмовики Ил-2. «Чёрную смерть», как называли этот самолёт фашисты. Пусть это и пропагандистский штамп. Фильм про подвиг народа. Правильный фильм. С правильной патриотической мыслью. Только, как оказалось, много чего не договаривающий. Что в те времена – совершенно естественно. И необозримая глупость – критиковать и глумиться над этим, что позволяют себе сейчас многие, правдоискатели хреновы. Ведь Систему не сломать и не перепрограммировать человеку, а с уважением принять, жить, работать и, если надо, сражаться за свободу во славу Родины. В противном случае стать диссидентом. Что далеко не всегда разумно, человечно и вообще никогда не практично.
Так или иначе, мой народ – Победитель, как бы не умаляли его жертву, силу, доблесть и не пачкали дерьмом лицо – те, кто пытается украсть у него и у меня Победу, списав всё на бездумие, лень, грубость, хамство, глупость, безволие, пьянство каждого и всех. Победили – де, потому что закидали трупами врага, народу-то у нас и водки не меряно, и у Германии КОНЧИЛИСЬ патроны.
И пришли восточные варвары-дикари и изнасиловали два с половиной миллиона немок. Ах-ах! Как я ПОНИМАЮ ваше возмущение, Елена Боннер.
Надо было покориться немцам просветителям-освободителям, несущим свет цивилизации. Пусть лучше они насилуют славянок, «производя подходящий человеческий материал» – цитата из листовки для офицеров СС, составленной Гиммлером.
Эти нелюди даже не понимают, что в этом случае их матерям, жёнам и дочерям была бы уготована судьба, при которой верхом их женской карьеры было бы за счастье оказаться на некоторое время подстилкой гарнизонного повара.
А наши доморощенные псевдопатриоты? Типа: надо было бы пропустить Гитлера до Владивостока и его руками решить какой-то «еврейский вопрос». Эти глупцы даже и не подозревают, что в этом случае был бы решён СЛАВЯНСКИЙ вопрос. Посмотрите, почитайте, что ГОТОВИЛ для России Гитлер – это открытая информация и фюрер вовсе и не скрывал своих намерений! Для вас новость, что только русских Гитлер планировал уничтожить не менее 30-ти (тридцати) миллионов человек? Те же евреи, потеряв в результате холокоста 6 (шесть) миллионов человек не позволяют СЕБЕ забывать об этом. И остальному миру.
И глупость осуждать сейчас политические и пропагандистские идеи, способы, лозунги, примеры и даже плюшки. Государство стремится сохранять свою целостность и один из основных путей к этому – разъяснение гражданам того, чего они обязаны для этого делать. Воспитание патриотизма и любви к Родине через примеры стойкости и героизма сограждан – один из действенных таких способов. Иначе не быть ни государству, ни самим гражданам с их жизнями, возможностью выбора и этой самой свободой, про что так эти самые граждане любят позлословить ныне.
Но пора отвлечься от политики и заняться техникой. Итак, известна основная декларируемая с брежневских времён причина того, почему Ил-2, поначалу проектировавшийся и строившийся для испытаний (самолёт назывался ЦКБ-57 – Центральное Конструкторское бюро, модель №57) именно двухместным, в серии пошёл в одноместном варианте, без стрелка, прикрывавшего заднюю – самую уязвимую, полусферу. Озвучивалась причина эта так: первое – наша авиация сильнее любой другой, истребители обеспечат полное прикрытие штурмовиков, второе: стрелок – это признак трусости конструкторов и лётчиков (ни много, ни мало!), ведь броня и так надёжно закрывает. Мы же будем воевать на чужой территории малой кровью, помните? Так значит, причина переконструирования Ил-2 в одноместный была не техническая, а политическая? Очень удобная позиция. Для тех, кто свои ошибки, нерешительность и недальновидность пожелали спрятать за непреодолимыми трудностями – Сталин ПРИКАЗАЛ сделать Ил-2 одноместным и сделали, куда же деваться? Ведь «наши жизни в то время ничего не стоили!»
Однако в отчёте по результатам Государственных испытаний читаю совершенно иное, а именно: самолёт не выполняет поставленных задач из-за перегруженности конструкции – столько железа-то на себе возить. Скорость мала, бомбовая нагрузка мала, дальность полёта просто смехотворна. К тому же вооружение слабое, не соответствует предназначению штурмовика. И усиление его путём подвески шести реактивных снарядов РС под крылом, увеличение калибра пушек с 20-и до 23-х, а уж тем более до 37-и мм практически превращала самолёт в медленно плывущий по небу утюг. Чем жертвовать? Обещали ведь сделать штурмовик, да не рассчитали, мотор слабенький...
Смешно и грустно узнавать истину. Сталин ПРИКАЗАЛ переделать ОДНОМЕСТНЫЙ Ил-2 в ДВУХМЕСТНЫЙ, вернуть его изначальную конфигурацию. Потому что потери штурмовиков стали не просто огромны, а колоссально огромны! Самолёты и лётчики гибли десятками в день. Полками! Политбюро, ГКО и лично Верховного Главнокомандующего завалили гневными письмами. Немцы-то очень быстро раскусили слабые стороны Ил-2. Во-первых, броня держала два-три снаряда, но не очередь! Подходили в упор и били безнаказанно в хвост, разрушая конструкцию, убивая лётчика. И, второе, опять-таки при атаке с хвоста, немец подныривал под штурмовик и открывал огонь по маслорадиатору, немного выступающему под фюзеляжем. Промахнуться было сложно, по сути – пистолетное расстояние до цели, хватало одного-двух снарядов, чтобы поджечь масло. И после этого кто-то удивляется, отчего это у немцев ТАКИЕ счета побед?
Помните, в кино, на завод приходит телеграмма Сталина, где он требует увеличить выпуск Ил-2: «Ил-2 нужны как воздух, как хлеб!..» Ведь совершенно очевидна крайняя необходимость на фронте самолёта поля боя, непосредственной поддержки наземных войск. И директор завода приказывает ознакомиться с телеграммой каждому рабочему, инженеру и так далее: всем. И люди, передавая друг другу эту бумагу, читают её. Так вот, в кино не показан весь текст. Во-первых, в нём был конкретный приказ прекратить делать одноместные штурмовики и БЕЗ ОСТАНОВКИ КОНВЕЙЕРА перейти на выпуск двухместных. И, во-вторых, была приписка по поводу того, что ожидает всех тех, кто не выполнит задание партии и правительства.
Я читал в мемуарах одного из близких соратников Ильюшина, что тот, после того, как был получен приказ Сталина, три дня сидел в сборочном цехе и просто смотрел на конвейер, думал. Конструкция Ил-2 включала в себя несущую (то есть включённую в силовой каркас) бронекоробку, закрывающую мотор и лётчика. Значит, надо было переделывать фюзеляж, удлинять бронекоробку, оборудовать в ней место для стрелка и оружия.
Месяц остановки конвейера, минимум.
Это требование технологии производства – через неё не перепрыгнешь. Такая задержка грозила даже не двадцатью пятью годами без права переписки. И Ильюшин предпринял в тот момент единственное правильное действие – то, что уже делалось неоднократно не от хорошей жизни в полках силами ремонтных бригад: фонарь кабины был продлён почти на метр, в фюзеляже был сделан вырез под ним, стрелку вместо кресла на первых сериях под задницу приспособили широкий ремень-качели, поставили на шкворень перед стрелком ШКАС и бронеплиту в 6 миллиметров (бронекоробка имела толщину 10 миллиметров). То есть изменения были минимальны, без переделки стапелей и несущих элементов конструкции самолёта.
Этот паллиатив дорого, очень дорого обошёлся нам. Есть такая статистика – на одного потерянного пилота Ил-2 – 7 (семь!!) погибших стрелков. Пусть, возможно, она завышена, но ведь абсолютно очевидно, что атакующий истребитель прежде всего бьёт по стрелку, своими телом и пулемётом прикрывающего лётчика. А сколько их, безвестных наших защитников, просто выпало где-то по пути? Фонарь часто снимали – он сильно ограничивал в движении и секторе обстрела (физически сильные стрелки нередко стреляли «с руки», снимая пулемёт со шкворня), а стрелок-то не был пристёгнут. К тому же они часто не надевали сковывающие движения парашюты – кабина была слишком тесной. Прилетает штурмовик, а стрелка – НЕТ. «Где стрелок?!!» А кто ж его знает...
И следующая история от моего преподавателя одновременно и страшна и обыденна.

Одному из наших лётчиков (кажется, звали его Александром) очень не везло со стрелками. В смысле – не задерживались они у него. И прослужил он совсем немного, месяца два-три, а уже четыре стрелка прошли через его экипаж. Двое погибли, двое тяжелораненые оказались в госпиталях.
Вот поехал в очередной раз наш комполка в распределительный запасной полк, где командиры отбирали для своих подразделений пополнение, и привёз оттуда, в том числе, и Кузьмича.
Очень хорошо его помню – тогда он нам, молодым парням, вообще казался стариком, случайно оказавшийся среди нас. Сам он был из Сибири, охотник-промысловик, далеко за сорок лет. Невысокого роста, спокойный, как лось.
Вот его и зачислили в экипаж к Александру.
Как оказалось, подошли они друг другу просто идеально. Этот Кузьмич обладал потрясающей меткостью и реакцией: за короткое время он сбил два немецких истребителя; и это ШКАС-иком, заметь, что ты так ругаешь.
Из карабина бил на лету подброшенный пятак.
Всё аэродромное охранение стояло к нему в очередь на пристрелку личного оружия.
Александра он поддерживал во всём, как за сыном родным следил, всегда был рядом. Так самолёт его, раньше постоянно нуждавшийся в ремонте из-за боевых повреждений, с появлением нового стрелка почти не беспокоил нас, технарей; так, только регламент да текущее обслуживание оружия. Причём свой ШКАС Кузьмич не доверял никому, держал его в чистоте и порядке, любо дорого было посмотреть.
Кузьмич один из первых стрелков нашего полка заслуженно получил орден Красной Звезды. Комполка всегда ставил его в пример и даже обязал Кузьмича инспектировать подготовку у всех остальных воздушных стрелков. Думаю, многие лётчики уберегли свои жизни благодаря его науке.
И вот однажды вечером возвращались штурмовики после вылета. Встали в круг и поочерёдно заходили по «коробочке» парами на посадку. На аэродроме суета, принимаем Илы. Вечерело, рядом река, над землёй растелился туман одеялом. Торопимся, что бы все успели приземлиться до того, как туман скроет землю.
И вот, наконец, заходит крайняя пара, шасси, закрылки на посадочный угол, снижаются. И позади них неясными силуэтами появляются два истребителя. «А – это «Лавочкины», – говорит кто-то. – «Заблудились, что ль?..» И тут же огненные шары замелькали струями, и грохот автоматических пушек заглушил рокот моторов!
Один из штурмовиков клюнул носом и почти сразу плюхнулся на землю. Правая стойка шасси подломилась – в неё попал снаряд – самолёт зацепил правой консолью за землю, резко развернулся, (в стороны полетели комья земли) и остановился. Второй, чудом избежав попаданий, благополучно приземлился. «Фокке-Вульфы» (а это были именно они) дали по газам и рванули вверх! Развернувшись прямо над аэродромом, они сделали ещё один заход и обстреляли нас. Люди бросились в рассыпную! Зенитчики открыли огонь из счетверённых пулемётов, но гансы проскочили мгновенно опасную зону и немедленно скрылись.
Через некоторое время вылезли мы из щелей в земле, огляделись боязливо и побежали к подбитому Ил-2.
Видим, как от самолёта, шатаясь, бредёт Александр, лицо перекошено, глаза просто безумные. «Что?!! Как?!!» А он только отмахивается, губы кривит и чуть не плачет. Подбегаем к самолёту...
Руки у Кузьмича на гашетках пулемёта, среагировал мгновенно. А головы нет. Кабина забрызгана кровью и мозгами; куски плоти, костей, волосы обрывками... Снаряд разорвался прямо у него в голове. Броня лётчика прикрыла, контузия только, а у стрелка такая доля...
Многих рвало.
Мы с комполка и с ещё одним техником, что вызвался, выпили грамм по сто пятьдесят спирта и, пока ноги держали, достали тело. Похоронили прямо у кромки аэродрома.
Александр очень горевал.

Новелла №4 «С чего начинается Родина?..»

Мой комментарий-вступление:
Война всегда была рядом со мной. Рассказы отца про деда, воспоминания бабушки (матери отца). Фильмы, любимые с детства, творчество Константина Симонова – лучшего, на мой взгляд, писателя-баталиста, причём и не воевавшего вовсе. Фашисты – враги, однозначно. Гитлер – Самый Главный враг. Изучая много позже историю, занимаясь издательством исторического журнала, я многое узнал, но переоценки ценностей так и не произошло. Наоборот – всё только укрепилось. Горбачёвская дьявольская свистопляска на костях подняла тонны грязи, но и она не смогла переубедить меня в абсолютной правоте нашей Победы. Меня лишь только стал ещё более занимать вопрос: как, всё-таки каким образом – мы победили? Про глумление над памятью павших «новопатриотами» я уже писал – это всё оплаченная Западом пена и гниль, призванная обратить русский народ в стадо. И не стоит вообще обращать внимание на эти потуги. Сами пусть давятся своей ядовитой слюной.
Победили, считаю, потому что у каждого солдата был внутри некий стержень. Та внутренняя опора, сила, вера, которые и вытащили нас в самые тяжкие, трагические и безнадёжные моменты войны, которых было предостаточно. Враг был очень силён, отлично обучен, с немалым опытом и великолепной боевой техникой. Старшее поколение наверняка помнит, как поначалу в фильмах о войне немцев показывали в виде крадущихся на пулемётные гнёзда идиотов-автоматчиков. Те же «Два бойца». А потом штабелями дурашливо укладывающихся под метким огнём «Максима».
И появился фильм «Щит и меч» Владимира Басова, в своё время побивший всё рекорды популярности советского кинематографа, где впервые были показаны так немцы, что оказывается, они вовсе и не идиоты, – люди. И весьма не глупые, к тому же. У которых вдруг также была СВОЯ идея, за которую воевали. А наша Победа – результат колоссального напряжения миллионов людей. И огромных жертв.
И квинтэссенцией тихо звучала эта песня в исполнении великолепного Марка Бернеса.
Так с чего начинается Родина? Что есть Родина для каждого из нас? Россия? Страна, люди, язык, культура?
А что же это за стержень такой?

Был у нас в полку лётчик по имени Евгений. Не лётчик, а просто виртуоз! До нас он служил в истребителях, но после тяжёлого ранения был поначалу вообще списан из авиации, но потом всё-таки сумел добиться возвращения в строй. Медики так и не разрешили ему опять сесть в кабину истребителя, а только штурмовика – перегрузки значительно меньше. Так Женька умудрялся и на Ил-2 крутить такой пилотаж, что дух от восхищения захватывало! Одно дело вёрткий ястребок, а тут «Ильюшин»!
«Главное», – говорил Евгений, – «разогнаться посильнее и не терять скорость».
В перерыве между боями, если таковые случались, всегда поддерживал лётную форму на учебных самолётах УТ-2, и, если разрешали, то и на самом штурмовике. Думаю, он мечтал вернуться в истребители – больно у него характер был атакующий. Он и по земле не ходил, а бежал всё время, не поспевали за ним. Каждый день в обязательном порядке занимался физической подготовкой, гири кидал, что ты бублики. Крепкий был парень. И заводила, каких поискать! Что вечер, брал гитару и давай наяривать и песни петь. Или баянист наш полковой (один из оружейников) заиграет, так Евгений плясать пойдёт – сам не усидишь!.. Открытый, весёлый человек.
Его высочайшее лётное мастерство, дисциплина и страстное желание летать сделали его одним из лучших и удачливых штурмовиков. И награды его боевые были очень даже заслуженными.
Девки по нему сохли, хоть и не было у них недостатка в кавалерах в нашем полку, да только всё без толку. Потому что была у Евгения зазноба на гражданке. Сам он о ней никогда и никому не говорил – узнал я об этом случайно.
Прилетел как-то его штурмовик с повреждениями, а я уже тогда был инженером полка, старшего лейтенанта получил. Вызвали меня на ремонт. Пришёл, залез в кабину и вижу – за окантовкой одного из приборов карточка девушки прищемлена. Я сразу сообразил, что её Евгений второпях забыл. Вытащил фотографию и после вечером лётчику и отнёс. Он был очень смущён, всё почему-то извинялся. Да всё путём, говорю, не переживай. Он карточку бережно так в ладони взял, погладил и убрал во внутренний карман своего лётного реглана заботливо. Спросил я – как зовут девушку: Галя, ответил...
Потом я пару раз видел, как он читал письма, специально обращал внимание, так лицо его было таким светлым...
И вот как-то готовим мы с технарями штурмовик к вылету после ремонта – двигатель шатунами гремел. И после ремонта полагается самолёт облетать – принять, так сказать, к лётной эксплуатации. Иду на КП – надо кого-нибудь из лётчиков свободных вызвать на облёт. И вижу – навстречу Евгений. Как-то я не обратил внимание на его лицо в тот момент, что очень жалел после, но устал очень, торопился и говорю: «Жень, облетай штурмовик, движок перебрали, сделай кружок». А он в сторону смотрит, кивнул. Сунул мне в руки какую-то бумажку и пошёл к самолёту. А я, как на грех, не посмотрел, что в ней, сразу побежал к автопускачу – двигатель скорее заводить. Мотор-то на самолёте не стартёром запускается, как на автомобиле, а специальной машиной, которая через длинный вал раскручивает винт. Торопился я... До сих пор себя кляну, ну чего мне только стоило посмотреть, что в этой проклятой бумажке?!!
Самолёт выруливает на взлёт, фонарь кабины открыт – может, лётчику жарко?.. Меня трогает за рукав один из наших техников, оборачиваюсь: «Что с Женькой сегодня», – говорит он мне. – «Странную фразу мне в лицо бросил – «Зачем я воевал?..» Что с парнем случилось-то, а?»
И тут страшное предчувствие сжало сердце, а лётчик, будто почуяв, резко дал газ, захлопнул фонарь и помчался на взлёт!
Облёт, в общем-то, не сложное задание. Полетает вокруг аэродрома лётчик с полчаса, проверит работу всех систем самолёта и на посадку, если ничего ранее не произойдёт.
Так самолёт Евгения сразу как-то быстро скрылся за леском на низкой высоте, и шум мотора слышался приглушённо, издалека. А минут через семь выскочил на полной скорости прямо над нами и взмыл свечкой в небо! И набрал высоты метров пятьсот с разгона... А затем перевалился через крыло и колом вниз... Мотор выплюнул сизый клуб, рявкнул, штурмовик, набирая скорость, помчался к земле...
Рядом с аэродромом тем было небольшое болотце, озеро, из которого медленно вытекал ручеёк: видимо, где-то били ключи. Так четырёхтонный Ил-2, как раскалённый гвоздь в масло, вошёл в него, подняв столб воды, тины и грязи... Консоли, хвостовая часть и множество мелких обломков остались на поверхности, а бронекоробка с мотором и телом пилота вошли глубоко в мягкую землю.
Три дня мы рядом с болотом копали огромную яму, чтобы спустить в неё воду. Без толку, вода всё время прибывала. Длинным шестом, перемазавшись в грязи, держась за верёвки и балансируя на вязанке ивовых прутьев, я нащупал в глубине железо... Всё.
Рядом с озерцом образовавшимся поставили пирамиду с красной звездой на вершине. Могила, вот...
А в письме том, да – это ж письмо ему было, ну, всякие такие слова, сам понимаешь: вот ждала-ждала, но вот встретила, выхожу замуж, а ты воюй... Воюй хорошо!

Был стержень у солдата. Самый важный и главный. И прочнее нет. Любовь.

Новелла №5 «А вот не хер бабе делать на войне!»
В течение всей войны в нашем полку служило много женщин. Прежде всего, это, конечно, обслуга – банно-прачечный батальон, девушки-официантки и поварихи. Правда, с осени сорок третьего у нас главным поваром был армянин Гоша – сам бывший лётчик, после ранения списанный. На вынужденную садился на лес, получил удар в лицо, зрение после этого и село. Но не захотел он уходить из армии, пристал к комполка, чтобы его домой не отправляли, напросился в повара, говорит, буду вкусно готовить. И не прогадал наш командир. До сих пор с благодарностью Гошу вспоминаю, да и не только я...
Но это так, к слову. Так вот, о женщинах. Было много девушек и в укладчиках парашютов, техниках и оружейниках. Вот представь себе, что пушка НС-37, подвешиваемая под каждую консоль в обтекаемом контейнере весила под двести кило! Так после каждых двух тысяч выстрелов (если не запамятовал) её необходимо было снимать и чистить, а возможно, и ремонтировать механизм. Снять-то ладно, а обратно подвешивать? Да ещё точно прикрепить по всем осям? И всё это делалось вручную! Пару раз роняли... Но так, без особых травм. И чаще всего этим тяжёлым трудом занимались именно девушки, вот так! Поищи сейчас таких...
Были девушки-стрелки, одно время немало. Но вот история про лётчиц. Кстати, до этого у нас служили две девушки на связном По-2, но их направили в ночной лёгко-бомбардировочный полк: «Ночные ведьмы» – может, видел фильм? Ну и как? Хм... Всё бы тебе критиковать. Ладно, слушай.
Они прилетели с новым пополнением. Двадцать одна младший сержант (такое звание давалось всем выпускникам лётных училищ) и одна старший лейтенант.
У нас был довольно значительный перерыв в боях. Постепенно были завершены все серьёзные ремонтные работы, оружие бортовое привели в порядок, пристреляли в тире. Перебрали парашюты, помылись, постирались. Потихоньку как-то всё успокоилось, появилось много свободного времени. А чем тогда заниматься солдату? Да ещё молодому? И вокруг, в общем-то, девушек не мало? Одиноких. Нда-а... Хе-хе.
Нынешняя молодёжь как-то не так, как мы, относится к личным взаимоотношениям с противоположным полом. Всё слишком как-то ярко и бессмысленно. Чувства напоказ, а в глазах что-то не то... Искры, что ли, нет, не знаю. Впрочем, чего мне вас судить, сам когда-то старших особо не слушал.
На войне, браток, когда смерть тебя поджидает каждую секунду, чувства человеческие не могут быть фальшивыми. Слишком быстро тогда это кончается и кончается весьма плохо. Для всех.
Не надо думать, что на войне люди живут только войною, боевой работой. И влюблялись у нас и ссорились, и ревновали, даже дрались на нежном чувстве. Бывало: молодые ж, кровь войной разогрета. Да и умирать мало кому охота, не познав любви...
Но случались иногда странные вещи с людьми, как будто в них бес какой вселялся и тогда!..
Чаще всего, когда женщина рядом с воином (я могу говорить только за лётчиков – сам видел) легче ему врага бить, духом он крепче. Поэтому у нас в полку с молчаливого разрешения нашего командира были несколько постоянных пар, что пронесли свои отношения через всю войну; со многими я и после работал, встречался. Так эти браки были самыми крепкими, и, дай Бог, Бриллиантовые свадьбы сыграют, вполне. Потому что эти люди проверили свои чувства и доверие в таком пекле, о чём никогда в гражданской жизни даже и помыслить невозможно. Мы, наше поколение выживших и победивших в Отечественной войне, особо ценим каждый день своей жизни, такой хрупкой, да. И ценим неповторимость других, узрев когда-то безвозвратную гибель множества своих любимых друзей, которым жить да жить. Вот мы и живём – кто за двоих, а кто и за сотню и по делам и по возрасту...
И появились у нас эти совсем молоденькие двадцать две лётчицы. Все стройные, в новенькой, с иголочки, форме. Ух, было впечатление, скажу тебе!.. Они ведь, улыбающиеся и кокетничающие как-то само собой, такие красавицы и прилетели ВОЕВАТЬ!
На базе нашего полка формировалась смешанная авиационная бригада из нескольких эскадрилий штурмовиков, одной – разведчиков на самолётах Пе-2Р и двух истребительных на Як-9. Наш комполка получил звание подполковника – в один день вместе с его погонами прилетели на транспортнике Ли-2 и эти девушки! Вот так случай!
Конечно, мы все их встречали, набрали полевых цветов, обнимали, целовали каждую. Они смущались, а у нас был какой-то подъём, какая-то безотчётная радость, как будто и нет войны... Вок-руг-нет-вой-ны!!
Понимаешь?..
Эта девица-старший лейтенант бодро, строевым, подошла к нашему командиру, лихо отрапортовала, что, мол, прибыли те-то в такой-то авиационный полк Красной Армии бить фашистскую гадину, командир эскадрильи: старший лейтенант – такая-то...
Обратили внимание все в этот момент на неё. Улыбалась она, как бы наслаждаясь всеобщим вниманием, тем более званием она была выше большинства присутствующих. Прямо она стояла, смотрела свысока на других, а девушки, с ней прилетевшие, – так просто с обожанием на неё; сама ела преданно и сурово глазами командира – смотрите все, какая я... Что-то, помню, мне сразу в ней не понравилось, какая-то деталь... Может, некая заносчивость, не знаю; может – это кричащая яркая красота, больно уж правильная; излишнее рвение – кто знает?
Многих потом об этом спрашивал, но почему-то большинство возражало: наоборот, повлюблялись почти поголовно в эту статную красавицу. Ну, прям, говорили хором – царь-баба, и облизывались при словах тех, что твои коты на сметану.
Бой-баба? Э, и такое выражение слышал... Да, пожалуй, поточнее будет: было в ней не соответствующее девушке атака, явно тщательно скрываемая, глубоко запрятанная. И проявилась эта атака немедленно...
Пока суть, да дело, размещали вновь прибывших по квартирам, а на самом деле – в специально поставленные для их приезда три большие десятиместные палатки: две для рядовых лётчиц и одна для старшего лейтенанта с заместителем, что сама себе тут же и назначила...
Короче, по такому случаю решил командир наш устроить большой полковой праздник. Не буду перечислять то, что для этого было сделано, но к вечеру рядом с их палатками была сооружена импровизированная сцена; все, как могли, привели себя в порядок. Девушки блистали так, что мне казалось – я попал в рай; да и не одному мне...
Этот вечер и ночь не забыть мне... Дискотеки ваши всякие бестолковые, бездумные – «тац-тац!» не идут ни в какое сравнение с тем, что было в тот день.
Даже День Победы был гораздо суетливее, несообразнее, а уж пьяной дури, помню, сто-олько было... Здесь же хмель был другим: счастливым и радостным, что ли? И не от водки – нет, да и с водкой сравнивать – грех. Мало кто потом увидел Знамя над рейхстагом, но, думаю, случилось тогда у наших людей такое счастье, что помогло и воевать и терпеть стойко нам всё-всё!.. Всякое ж было, но как вспомнишь тот вечер, так в душе огонёк тёплый, и беда – уже не беда, а потеря как-то и не так горше...
Поначалу все рассредоточились по кучкам, а вновь прибывшие – те, девушки, вообще отдельно. Во главе, сам понимаешь – кого, старшего лейтенанта!..
Вот никогда не мог склонять воинские звания на женский лад - неестественно это как-то, нелогично да и смешно: прикинь – старшая лейтенантиха! Эх-хе-хе-хе... Жуть, как говорит моя внучка. Что самая младшая. По счёту – пятая... Да-а: внуков – двое, а вот девок в семье... У тебя-то сёстры есть? Двоюродные? Ну, тоже не плохо – девки в семье должны быть. Не только мама одна. Ладно.
Сначала командир наш речь держал, но был краток, так как вообще был по натуре скор, и терпеть не мог всякой словесной лапши. Да и был резок на язык, сам понимаешь: на радостях мог и тако-ое завернуть! А тут девушки непривычные к словесным экзерсисам нашего командира... И тост он быстро объявил, не тянул – за Победу! Выпили по чуть-чуть.
Вышла эта... Вот не знаю даже, как и величать её теперь, воды-то сколько утекло, быльём поросло, простить бы...
Вышла гордо и начала! Эх...
А у нас, доложу я тебе, конечно, как и во всяком воинском подразделении, служили по штату политработники, что были обязаны ГОВОРИТЬ с людьми. Да только с нашим комполка не забалуешь, едрит! Помню, появился как-то политрук в части то ли Колобанов, то ли Балобанов, хрен его знает, как звали. Но помню, что тот, по прибытии, немедленно заставил всех собраться на читку политинформации! И это во время ТАКОЙ страды! Нас тогда немчура поганая так трепала, так... Потери в лётном составе достигали чуть ли не семьдесят процентов в неделю, сорок второй, лето, жара... Летали ребята вообще без прикрытия, так горько было: парень сразу после училища, а вылет – и нет его...
Наш комполка увидев такое, сам весь потный, грязный, в пыли, сверкая яростно белками, подбежал к этому хлыщу, выхватил ТТ из кобуры и заорал: «Ты кто-о-о?!! Лётчик?!! Не-е-ет?!! Так дай, с-сука – летать!!» В общем, не забалуешь с нашим командиром.
Хотя, знаю наверняка – писали на него всякие суки типа этого барабанова-баранова доносы, так только хрен им! Потому что наш особист сам эти самые доносы и жёг, не сомневаясь. И тихонько сплавлял недоумков всяких туда, куда следует... И чего ты это так брови вскинул? Воевали мы, а особист на СВОЁМ месте воевал, и многих спас, между прочим...
Так вышла эта... Старший лейтенант эта вышел и давай речь толкать! Толкал она про всё... Про Победу, ясно, про Сталина, что вождь и отец любимый, про Политбюро и про, почему-то, про Молотова, что отец, но поменьше, но тоже одновременно и отец нам... Сейчас вспоминаю, а помню ОЧЕНЬ МНОГОЕ, почти всё, а вот про то, что говорил эта лейтенантша, как бело-серо-скользкое пятно...
Но выручил наш баянист Петя.
Взмахнула старший, едрит, руку в каком-то очередном призыве крушить беззаветно фашистскую гидру – во главе что ползает всей гитлерюгендевропейской своры... и раз-з-з!!! Петя заиграл «Марсельезу»! Ух-х-х... Как же мы ПЕЛИ-И!..
И наш комполка сразу объявил танцы!
И плясали так, что по утру площадка перед палатками теми вся вытоптанная была до пыли и стирка нашим девушкам внеплановая нашлась, да только они сами и не ворчали вовсе по этому поводу: без них-то не обошлось то веселье! Так с самого начала старшая лейтенант эта подскочила бойко к командиру и давай его в круг плясать! И ка-ак завертела!..
Я ж тебе говорил, что была у комполка ППЖ. Девушка милая, спокойная, весьма даже и не дурнушка. Между прочим, только она и как-то успокаивала его. Война – нервная работа.
А, собственно, они друг друга сами и выбрали в своё время. Пришёл как-то комполка в столовую, посмотрел и говорит прямо при всех: «Вот нравится мне Марья. Как вы думаете, товарищи, а стоит ли мне жениться на ней?» И присутствовало в столовой той человек шестнадцать разного аэродромного люда, в том числе и я. Все немедленно замолчали, немая сцена, как по Гоголю... Так у девицы, помню, лицо красными пятнами вначале пошло, стоит с подносом перед ним, мелко дрожит, в глазах слезинки... А потом поставила перед ним тарелки с супом, вторым, компот, ложки-вилки, платок. Выпрямилась, оглядела всех, не торопясь. А все притихли, как мыши, молчат. Смотрят с интересом. Набрала она медленно полную грудь воздуха и говорит: «А вот, товарищи лётчики-мотористы, чтоб остаться мне честной девушкой, будьте свидетелями, что посватался ко мне командир наш!» Хе-хе. Так и сошлись. Два клина, что держали потом друг друга всегда. Стукнул тогда ладонью по столу комполка, всё и путём!..
И вот эта старшая лейтенант схватила в охапку командира и давай отплясывать! Да так задорно, что многие не утерпели и тут же пустились в пляс! Вижу, у Марьи лицо хмурое, нехорошее.
Следующим танцем Петя объявил вальс.
Ясно дело, настырная девица прямым курсом опять к комполка, да только тот её ловко за запястье – хвать! И к ближайшему парню под белы рученьки. Да так быстро, что та и мигнуть не успела, как её кружили в танце. Улыбалась, а глаза сверкали молниями... У Марьи же как будто росту прибавилось, ну, а кто с ней танцевал – чего догадываться?..
Через день перегонщики стали пригонять новые Ил-2 с заводов. Чувствовалось, что готовится серьёзная битва – силы накапливались немалые.
Начались интенсивные полёты, которые сразу же выявили, скажем так, слабую подготовку вновь прибывшего пополнения. При этом старший лейтенант больше командовала с земли по радио, летала неохотно, что было странным. При этом она категорически отказалась отдать своих девушек в пары и четвёрки к более опытным пилотам. Что практиковалось, на сколько мне известно, очень широко.
Молодой пилот, необстрелянный, прошедший ускоренный курс, не умеет не только воевать (то есть метко стрелять и бросать бомбы точно в цель), но и вообще толком летать, тем более держать в воздухе строй. Более того, назначение этой старлейки комэска (командир эскадрильи) сверху, через голову нашего комполка, было неслыханным событием! Всегда это делал наш командир, весьма придирчиво и сурово отбирая на этот пост наиболее опытных пилотов. Здесь ведь надо не только командовать уметь, но и вести в бой, что требует особой, железной выдержки, стойкости духа и смелости. Представь – при атаке, когда эскадрилья, а то и полк, уже на боевом курсе и нельзя, нельзя ни в коем случае свернуть с этой невидимой прямой, в тебя – ведущего – с земли несутся тысячи огненных шаров, каждый из которых – смерть! Гансы же не дураки – понимают прекрасно, кого надо в первую очередь срезать! А свернёшь – сорвёшь атаку, второй может и не быть. Свернёшь – собьешь прицел остальным, внесёшь сумбур, а то и панику, и тогда – всё!.. То есть ведущие, повторюсь, должны обладать и опытом и выдержкой. Как правило, молодому пилоту ставилась одна-единственная задача – не оторваться от своего ведущего. Как на верёвочке, а сзади – болтайся! Я стреляю – ты стреляй, я пускаю РС-ы – ты пускай, я бомбы бросаю – ты бросай. Не важно, что не видишь цель, глаз потом привыкнет, освоишься – всё будешь замечать. А оторвёшься – тут же сожрут!
...И не вызывало недоумение неопытность лётчиц – что же, обычное дело, когда призывают всех подряд, налёт мизерный, хорошо хоть посадку более-менее безаварийно совершают. Редко, у кого талант летчицкий – тех-то сразу видно, но среди этого пополнения таковых не оказалось... Да и сама их командирша, хрен кем поставленная, летала сикось-накось, спасало то, что Ил-2 в управлении прост. А вот речи зажигательные произносить – только дай! Или советы давать... Послали как-то её наши технари далеко... Эх, за дело ведь, да так она раскричалась! Пистолетом махала, судом полевым за нарушение субординации грозила, заставила извиняться перед строем, вспоминать противно...
Не добром всё это должно было кончится, ох, не добром!..
Звонил наш комполка куда-то наверх, да только ткнули его носом в г... «Наши красные лётчицы не хуже, чем ты!..» Дан приказ сформировать затем на основе их группы отдельную женскую авиабригаду, а твоя задача – беречь их, как зеницу ока! Наших сталинских соколиц, понял?..
Скрипнул тогда, помню, комполка зубами, трубку мягко на аппарат положил, глаза потемнели... Но ничего не сказал.
Однако дело он и не думал оставлять на самотёк.
Во-первых, заставил девок летать по две смены, а это худо-бедно три-четыре часа налёта в день. Отрабатывали слётанность пар, четвёрок, восьмёрок и так далее, стрельба на полигоне по щитам-мишеням, выход из атаки строем, что было наиболее сложным элементом, так как именно при этом строй и растягивался.
Да и остальные лётчики не сидели на земле. До наступления оставались считанные дни и торопились, торопились...
Девушки, не привыкшие к таким нагрузкам, засыпали прямо в кабинах, как только двигатели останавливались. Гоша, наш повар, вот старался – так вкусно готовил, что как бы и не устал, а съешь, пусть не вылезая из кабины. А съешь – значит, силы будут.
Во-вторых, наш комполка отрабатывал со всем полком, в том числе и с истребителями прикрытия, такую схему, при которой женская эскадрилья летит в середине группы – не первой волной, но и не замыкающей. Сложно это было – одно дело на бумаге, а другое – в воздухе.
И, наконец, пришёл тот день!
Приказ – атаковать укреплённый передний край противника. На предполётном сборе все командиры, все, кто ведёт в бой. Цели разведаны и определены, высоты, скорости; заход только один – сразу и всем, что есть – по гансам; развороты, сбор и домой. Вот так и здесь идёт прикрытие. Вот площадки – места для вынужденных посадок, в случае чего... Ясно? Так точно! Сверим часы... Взлетаем по-эскадрильно, собираемся, идём к истребителям, они поднимаются к нам и с этой точки, таким-то курсом – на цель! Сохранять режим радиомолчания!..
Ну, присядем на дорожку...
В то утро впервые увидели мы, какая это сила – Ил-2! Никогда ещё наш полк не взлетал таким количеством самолётов, пушек, пулемётов, бомб и ракет! Потом-то это было не редкость, но тогда, в том момент... Почувствовали мы вдруг силу свою! Сорок восемь штурмовиков! Сила-то какая, сила! Ух, и вдарим мы гансам по башке, что б не повадно было землю русскую топтать!..
А утро раннее было, туман кое-где. Солнышко ещё за деревьями пряталось...
Красная ракета в небо – старт!
И пошли они один за другим!
Собрались по-эскадрильно над аэродромом и улетели...
Мы все, кто свободен был, сбежались к КП у репродуктора, да только треск слабый оттуда – молчат ведь. Пару раз щёлкнуло...
И вдруг!
«Калуга-22»!! «Калуга-22»!! Почему покинули строй?!! Немедленно вернитесь!!»
Комполка мгновенно схватил микрофон: «Калуга-10»! «Калуга-10»! Говорит «Сельсовет», доложите обстановку!»
Как же нас сжало тогда!..
«Сельсовет», приём! «Калуга-22» ушла сажать картошку на другое поле. Со всей бригадой!»
«Калуга-10»! Говорит «Сельсовет». Сомкнуть строй и выполнять задание».
«Вас понял, «Сельсовет», выполняем...»
Какая же тоска была во взгляде нашего командира в ту секунду!.. И встречались мы много раз после войны, и вспоминали много, и смеялись и плакали. Но тот день не вспоминали ни разу, сердца бы наши старые вряд ли выдержали опять тот ужас и горе...
Помолчал тогда командир наш несколько секунд, пот со лба утёр, ко рту микрофон поднёс: «Поводырь-307», «Поводырь-307»! Говорит «Сельсовет». Выделить вторую бригаду на прополку картошки «Калуги-22.»
«Поводырь-307» приказ понял, вас понял, «Сельсовет». Выполняем...»
И через пару минут началось!..
Как мы, на земле, по обрывкам слов и фраз, по восклицаниям, крикам и ругани можем представить себе, что творилось где-то всего в получасе лёта? Очень даже можем, оказывается, очень...
Потом было суровое расследование.
Да и кому надо было правду скрывать, тем более столько свидетелей? Да, уклонились от курса, да, приказ нарушили, план смешали, атаковали не те цели... Истребители прикрытия сделали, что могли, они же не боги...
Рассказывали потом, многие видели и с воздуха и с земли, как ринулись в атаку краснозвёздные самолёты! А немчура поганая как стала шмалять из всех стволов – небо трассерами расчерчивать! Да и свернул ведущий штурмовик. Заметались кто куда остальные, двое тут же столкнулись, хаос... А «мессеры» тут как тут! И пошла бойня! Наши ястребки подоспели, чего там, секунд через сорок, отбили, кого смогли.
Такой мат в эфире стоял!
Такой мат в эфире стоял...
...Ну, видим – идут восьмёркой, скучились, жмутся друг к другу. На старте у нас две «пожарки» и «санитарка» готовы – ждём!..
Много раз мне пилоты рассказывали, как на посадке после боевого вылета вдруг неожиданно наваливается полусонная дрёма, как будто в люльке детской лежишь. Ясно дело – после такого нервного напряжения, смертельной опасности, жив остался, и вот он – дом, родной аэродром, родная земля. Сколько раз нас на этом ловили, сколько раз комполка разборы делал, уму-разуму учил: «Нельзя расслабляться в воздухе! От взлёта до посадки ушки на макушке!»
И выскочила откуда-то сбоку четвёрка «желтоносых», застучали пушки коротко, два Ила прямо у среза полосы и упали... Удар! Скрежет и взрыв!
Медленно-медленно, как в киселе, разворачиваются фашисты в вираже, бликуют крыльями на солнце, играют, как рыбка чешуёй, делают ещё заход.
А мы, кто чем, кто из пулемёта, кто из винтовки, кто из ТТ, а то и просто кулаком грозя, стоя в полный рост, палим в них и орём страшным ором!!!
Никто в тот момент не упал на землю, врагу не поклонился, никто в страхе не забился в тёмный угол, нет... И смерти никто не боялся. А хотел врага лютого на землю сбросить, чтоб он там свой конец и нашёл!
Может, попали в кого, не знаю...
А может, волна нашей ярости поднялась и ударила фашистов в их тощие груди железным кулаком! Отпрянули они разом, и нет их...
Не могли мы не ПОБЕДИТЬ в этой Войне.
Одна из девочек со стрелком сгорели в штурмовике, а вторую с переломанными ногами и позвоночником без всякой надежды отправили в госпиталь. Стрелок её был убит.
Не могу забыть до сих пор её глаза, до сих пор иногда снятся в кошмарах...
Была она в сознании, но даже не стонала, а как-то ныла перекошенным от боли ртом: «ы-ы-ы...» И личико её было такое детское...
Вот тогда я и услышал эту фразу от кого-то. Грубую, циничную, но очень правильную... Война – мужская работа.
Остальной полк почти без потерь вернулся на аэродром. Три штурмовика и один истребитель совершили вынужденные посадки. Повреждённые самолёты были впоследствии нами вывезены и отремонтированы.
При расследовании было выяснено (со слов оставшихся в живых девушек), что старший лейтенант практически ещё до прибытия в нашу часть задумала этот выверт. И, обладая «личными способностями», уговорила и остальных девушек.
Слава ей покоя не давала. А чего там, видимо рассуждала она – мужчины воюют, награды, почести им, а мы что – хуже? Многократно её видели беседующей со своими подчинёнными, да никто в той спешке на это особого внимания и не обратил – ну общается командир со своим личным составом, что в этом необычного? Потом говорили по-тихому, как она получила звание старшего лейтенанта. Как оказалась, была с того же выпуска, что и остальные девушки, но приехал к ним в училище на выпуск генерал один, да и заприметил бойкую лётчицу... И идея с женской авиабригадой тут как нельзя кстати подвернулась.
Хотела взять врага на «ура»... И свою дурную голову сложила и столько жизней за собой утянула.
Не могу забыть того тягостного состояния. Одно дело, гибнут мужчины, что ж, больно и привыкнуть нельзя, но это судьба солдатская, кому жить, а кому голову сложить... А тут девушки-красавицы, которые были как нежные цветочки. Таких только целовать-миловать...
Комполка, помню, достал бутылку трофейного французского коньяка, что, как говорил мне – берёг для Победы, и разлил девкам, выпить заставил. Те плачут, зубами о кружки стучат...
Мало кто в тот день слёзы сдержал.
Но передохнули малость, поели Гошиной каши с мясом, боекомплект пополнили и опять ребята в бой пошли – воевать надо было, боевую работу никто не отменял. Много, много фашистов в тот день смерть свою нашли... С такой ненавистью били врага наши лётчики, что потом особую благодарность наш полк получил. Прорвали наши войска оборону гансов, вперёд пошли...
Да, ведь нашли разбитый штурмовик её потом. Так с почестями похоронили, звание высокое посмертно... В газете прописали про геройский последний бой, как фашистов била; школу именем назвали... Вот и пойми, где – правда. Ходили слухи, что генерал тот головой своей поплатился, да кто же теперь это скажет точно.

Моё заключение.
Ил-2 – Оружие Победы. И автомат ППШ, и винтовка Мосина. И пулемёты Шпитального и Дегтярёва. И пушки Грабина. И танки КВ и Т-34. И самолёты Пе-2 и Ла-5, американская «Аэрокобра». И крейсеры «Киров» и «Червона Украина». И подводные лодки Щ-402 и Л-13. Артсистема залпового огня «Катюша», 82-мм ротный миномёт. Всё, что било врага в руках советских солдат и матросов – Оружие Победы. И песни «Синий платочек», «Катюша» (которую обожали немцы – это свидетельство моей бабушки Екатерины Ивановны) и многие другие – тоже Оружие Победы. И фильмы «Два бойца», «В шесть часов вечера после войны» и не только. Марк Бернес, Валентина Серова, Михаил Жаров и Людмила Целиковская, Клавдия Шульженко, Алексей Толстой, Максим Дунаевский – все-все, кто хотел ПОБЕДИТЬ и сражался не только штыком, но и словом – Оружие Победы. И Сталин, Москва, Тула и Ленинград, Севастополь и Брест, Коммунистическая партия и Русская Православная церковь, Государственный Комитет обороны – то, что ОБЪЕДИНЯЛО народ – Оружие Победы. Жуков и Рокоссовский, Ватутин и Конев, все остальные генералы и офицеры, солдаты и матросы, что желали и стремились только к одному – ПОБЕДИТЬ любой ценой – Оружие Победы. И тихий русский-нерусский мужик с ножом, дубиной и берданкой, поджидающий где-то в лесу или горах своего одинокого фрица; и каждый, кто остался в тылу и своим маленьким трудом, помогая армии и флоту – бил ежеминутно врага - Оружие Победы.
Мы не могли проиграть в этой Войне.
Потому что мы, русский народ, и есть – ОРУЖИЕ ПОБЕДЫ.


Эрнест Катаев - eryk@inbox.ru