Новогодняя история

Могла бы и догадаться, что он будет здесь. Когда-то это должно было произойти – одна планета, один город. Не разойтись. Алена пригласила нехотя, через силу, будто выдавливая слова пальцами в пластилине, и тут же добавила:
- Но если не получится, я пойму… - и вот это жалостливое «пойму», губы, скривившиеся то ли от сочувствия (беееедная), то ли от гадливости (как бы чего не вышло… не дай бог, устроит сцену, забьется в истерике, испортит праздник..)… Это ненужное разрешение – некрасивое, ненастоящее сострадание, ожегшее щеку - все и решило.
Ей жалости не нужно. Ее не за что жалеть.
- Конечно, - улыбнулась спокойно и светло, будто отменяя обиду. - В десять.

И она пришла туда – в ту бесшабашную квартиру с непременной кастрюлей пельменей, полную смеха и книг, сложенных, где попало, стопками – на подоконнике, на полу; книг, выставляющих свои корешки из-за угла дивана, валящихся на голову из внезапно раскрывшихся – под напором тысяч страниц - антресолей. На них сидели, их листали, кто-то, бывало, углублялся и выпадал из тусовки, хихикал в одиночестве, прислонившись к стене, поджав длинные ноги, чтобы не наступили или не споткнулись, разлив вино (о, ты весь в крови – да, посмотрите, его убила книга. Горе от ума, о). Однажды и она убежала к книгам - спряталась от слишком шумных людей, слишком настойчивых, полоумных, - уселась тихонечко на подоконнике и через пять минут совершенно не слышала гомона пьяных гостей, глубоко погрузившись в полуденный зной «Медеи и ее детей». Далеко не сразу она сообразила, что не теплый крымский ветер греет ее щеку – нет; рядом к окну прислонился незнакомый парень. Он читал страницы через плечо и окрашивал ее щеку своим теплым дыханием.
- Очень женская, - проговорил он, обнаружив, что его заметили, и почему-то облизнулся. - Мелкой гладью вышита. Как ты.
Ей бы гадать, принимать ли такое за комплимент, а она, дурочка, сразу подумала: «У нас бы были красивые дети».
Она знала – это стыдно, это смешно. Это, в конце концов, глупо – после первого заинтересованного взгляда тут же представлять мужчину рядом с ней, на послесвадебном, скажем, фото. Но что поделать, если ей хотелось сразу всего – дома, детей, собак, любви до гроба. Или не хотелось совсем ничего, если лицо нового знакомого никак не получалось подставить в пустой кружок с подписью «счастливый муж».
Она вздохнула своим мыслям и отвернулась.
- Мне тоже скучно, - не навязываясь, сказал он тогда и потянулся за другим томиком.

В квартире успели уже накурить, звенели бокалами. Она пришла не одна – «с кем-то», чтобы не провести весь следующий год в зябком одиночестве. Не то чтоб она слишком верила приметам, но вдруг, а перспектива целых двенадцать месяцев хранить свои мысли и чувства запечатанными, лишь для себя одной, пугала до обморока. Этот «кто-то» был приятен и умен, часто заставлял ее смеяться, но что-то не слишком возбуждал, хотя в гипотетическую рамочку с фото прекрасно вписывался.
Она неловко нагнулась, снимая сапоги, чтоб натянуть на озябшую ступню узкую туфельку, прислонилась к стене и ругнулась, чуть не повалившись – спутник галантно поддержал ее за талию. Она улыбнулась с благодарностью (все-таки он совсем неплох..) и, когда поднимала голову, чтобы донести улыбку до адресата, встретилась глазами с Ним. Он сидел у дальней стены, на диване, вальяжно растянувшись на подушках. Даже если и пришел он в одиночестве, за локоть уже цеплялась какая-то блондинка из малолетних, что всегда таскались за ним, как на привязи. Он откуда-то привез загар и сиял светом настоящей, не глянцевой, звезды. Он был лучше... нет, он просто по-прежнему был лучшим. Для нее. И несчастный «кто-то» не смог бы поддержать небо плечом, а оно как раз вздумало на нее падать.
Она все-таки взяла себя в руки (да и прошло-то – секунда, две) и отвела взгляд.
- Привет-привет, - в дверях вовремя нарисовалась хозяйка. Во время трех обязательных поцелуев она старательно отворачивалась в другую сторону, словно, если не замечать видение, оно исчезнет.
Они не встречались с тех самых пор, как однажды он перестал отвечать на звонки. Сколько? Три, четыре месяца? Первое время она не верила, думала – перебесится, пережует в себе эту неизвестную ей обиду, и вернется. После – что перебесится, перегуляет эту незнакомую ей девушку. Но он как-то пропал. Без сцен и разборок. Она все давно объяснила себе сама, и не по одному разу – может, неправильно, может – нечестно, но на каком-то варианте остановилась, чтоб не сойти с ума от бесконечных внутренних диалогов с несуществующим (вернее – недоступным) собеседником. В общем, успокоилась. Почти влюбилась. И все-таки оказалась совершенно – до катастрофы – не готова к встрече.

Она украдкой следила за ним. Будто бы нечаянно роняла то вилку, то салфетку, чтобы из укромного темного подстолья бросать на него встревоженные взгляды. Ей все казалось, что он тоже смотрит, что именно сейчас, отвернувшись, она поймала боковым зрением поворот его головы… Она боялась – не его, себя. Того, что не выдержит, сорвется, и тогда совсем нелишним беспокойством окажутся Аленины опасения.
Он не подходил. «Случайно» не оказывался рядом. Опасения сменились сомнениями, а после – обидой. Он не замечал ее. А она-то, идиотка, похвалила себя за то, что надела это платье из серого, как туман, шелка, в котором – он говорил – напоминала девушку с обложки…
Глаза предательски заблестели – о боже, потечет тушь. Только этого не хватало. Так раскиснуть. Назло – ему, себе, злой судьбе – она пошла к туалету раскованной походкой свободной женщины, да вспомнила – я же не одна пришла. Виновато оглянулась через плечо и тут же снова о нем – бедном «кто-то» – окончательно забыла. Потому что за ней шел Он.
Как только они завернули за угол, он взял ее за руки и, пригвоздив локти к стене, накрыл ее рот глубоким требовательным поцелуем. Она задохнулась – сначала от внезапности «нападения», потом – он радости и страсти. А после и вздохнуть забыла, так и стояла – сбитая с толку, со слезами в глазах, уже не думая о дурацкой туши.
Он, продолжая держать ее за руку, попятился к входной двери, увлекая за собой. Неслышно открыл замок и вытащил ее на лестничную площадку.
После наполненной теплом тел, душной квартиры, на лестнице показалось свежо. Снизу тянуло морозом. Хлопала дверь, пищал домофон, собирая припозднившихся новогодних гостей, но она замечала это вполуха, вроде пищания комара, к которому настолько привыкаешь, что и не слышишь вовсе. Она смотрела на него. Она ждала – что будет дальше.
Квартиры прятались в предбанничках – один на пару-тройку квартир. И прятались за тяжелыми дверьми, которые все почти были заперты. Они (теперь уже снова появились «они») потыкались в одну, вторую, а третья поддалась. И там, где неяркая лампочка выставляла из темноты ребра полуразобранных велосипедов, перевязанных веревками коробок и неизбежных детских санок, он задрал ей юбку цвета тумана.
Вспрыск адреналина в кровь вскружил ей голову. Она умирала от восторга и наслаждения – это был он, а не «кто-то», так и не получивший доступа к телу – не успевший получить. Значит, она ему даже не изменяла. Не зная сама, берегла себя для него. Она замирала от ужаса и одновременно – от куража (вдруг застукают!), истерично хохотала, зажимая себе рот рукой, и понимала теперь, чего он хотел, чего ему не хватало с ней – домашней, мягкой. Пушистой и теплой, как клетчатый плед. Толчок, еще толчок. Да-да, еще разочек.
Дверь квартиры скрипнула. Она хотела отпрянуть, но он покрепче прижал ее к стене и поцеловал в шею. Никогда, никогда больше она не будет такой. Курицей. Держать на расстоянии, кормить по утрам знаменитыми блинчиками – да, иногда, но после со смехом выставлять за дверь. Не звонить первой. Не устраивать истерик. Дать ему побольше свободы – чтоб не хватало ее, а не воздуха. Отпускать.
Наконец он отпустил ее. Улыбнулся и указал рукой – вверх, обратно. Праздник-праздник.

Часы били долго-долго и она успела бы загадать тысячу желаний, но прятала в груди только одно. «Кто-то» сидел рядом, шептал нежности, гладил по спине. Она краснела от ощущения вины, глаза блестели – сейчас она была как никогда хороша и только больше его волновала. А Он посматривал изредка с той стороны стола… будто ненамеренно поправлял волосы.. будто не чувствовал, что сегодняшняя ночь - особенная.
«Ну да, ведь я пришла не одна», - кусала она губы. «Ничего, он знает мой телефон. Номер не изменился. Ничего не изменилось. Только год - новый».