Бедная Лизка

«Вы что, охотитесь на волков? Но это же лесные санитары! И потом, их уже почти не осталось!». Каждый второй человек, которому я сообщал, что охочусь на волков, произносил примерно это. А уж когда я прибавлял, что не только охочусь на волков, но и едал их мясо, брови собеседников упрыгивали на середину лба и так там и оставались. Снова и снова мне приходилось объяснять, что этот зверь за все его безобразия объявлен в нашей стране «вне закона» – охотятся на него круглый год. В одной только Ленинградской области их обитает от 800 до 1200 штук. И каждый из них съедает в день два килограмма мяса. Что же касается его «санитарных» наклонностях, то чушь эту выдумали люди, знающие лес только по книгам и выезжающие за город лишь в ухоженные парки.

По мартовскому насту волки бегут как по паркету, развивая скорость в 50, а то и 60 километров. А вот лоси, кабаны, косули, дикие козы проваливаются в глубокий снег. Острая ледяная корка режет им ноги. Тут уж «санитары» лютуют, пьянея от крови. Крупные лоси и кабаны от них, как правило, уходят, да и не очень охотно волки с ними связываются. Можно ведь от лося и копытом по черепу заработать. А у кабанов клыки, как кинжалы острые. Гораздо легче и безопаснее резать беременных лосих, свиней, лосят, давить молоденьких кабанчиков.

Чаще всего на «серых баринов» охотился я в Семрино. Это которое в трех остановках от города Детское Село, он же Пушкин. Там зеленая зона, много кабанов и лосей, и волчишки облюбовали это место. Много раз приходилось идти волчьим следом, чувствуя, что звери совсем рядом. Одним хмурым февральским деньком мы наткнулись на свежий след пары волков в трехстах метрах от крайних домов Семрино. Егерь Василий Иванович Румянцев, матёрый волчатник, послал меня обрезать след. Я тихонечко обежал кусок леса на лыжах, благо весь он там расчерчен просеками, оставшимися со времен царских охот. Звери легли на отдых в одном небольшом участке леса. Смущал меня только один, как мне показалось, старый след из этого квартала. Обтянули мы его флажками, я с Василием Ивановичем встал на номера поджидать волков, а младший егерь Сашка пошел поднимать зверей. Долго он бродил по лесу. Хлопал в ладоши, покашливал. Оказалось, что зафлажили мы не тот участок. Волки лежали в соседнем. Тот след, что я принял за старый, был как раз свежим. Они по нему вышли, применив излюбленный приём – след в след. В лютой злобе я выстрелил в выворотень. Когда мы вышли к нашему снегоходу, то увидели рядом с ним две аккуратные кучки волчьего помёта. От моего выстрела волки поднялись, убедились, что охотники рядом, и выразили свое крайнее к нам презрение. Что сказал мне суровый Василий Иванович – не передать, не хватает ни слов, ни красок!

Убитый горем, поехал я домой. В следующую пятницу, когда собирал рюкзак для охоты, в дверь позвонили. Жена позвала:

- Витька, это Василий Иванович.

Действительно, в дверях стоял Румянцев.

- Ты завтра ко мне собираешься? – спросил он. – Фотоаппарат с собой возьми, мы вчера тех двух волков, что ты подшумел, завалили.

Надо ли говорить, что на следующее утро первой же электричкой я примчался в Семрино.

- Снимай паразитов! – с этими словами Василий Иванович широко распахнул дверь сарая. Паразиты лежали на полу все в снегу. Совершенно дохлые. Снимать было абсолютно нечего.

Через полчаса мы уже ехали на лыжах в лес вместе с младшим егерем Сашкой, а впереди Румянцев вёз зверюг на снегоходе. Мы быстро протянули флажки, и я заставил Василия Ивановича и Сашку выносить волков на плечах. Будто только что убили, идут счастливые, улыбаются в объектив.

- Улыбочки ширше! – в азарте орал я, нажимая на спуск. На восьмой раз мужики бросили «серых» в снег и огласили лес отборными матюгами. Снегу было выше колена. Волчары весили килограмм по шестьдесят.

Тогда я посадил матерого волка под елку, подпер его палками, заботливо почистил морду от снега, открыл глазки, расправил уши. Словом – он будто бы выбежал к флажкам, увидел охотника, а тот не сдрейфил, и прежде, чем бабахнуть из ружья, успел нажать на спуск «Зенита». Долго я всем показывал это фото. Даже в «Ленинградской правде» напечатал. Как иллюстрацию к зарисовке об охоте на волков. До тех пор показывал эту карточку, пока один старый охотник не вывел меня на чистую воду.

- Да ты ж его, сынок, дохлого снял!

В тот день мы вывесили волчищ за задние лапы на турнике у избы Василия Ивановича, и стали снимать шкуры. Самец был худющий, аж синий. Я, помню, по этому поводу всё острил, – вот до чего нашего брата охочие бабы доводят. Мы нашли несколько картечин застрявших в его мускулистом теле. Да и крупной дроби было немало у него под шкурой. Зато волчица была упитанной, аппетитной, подернутой тонким слоем жирка. В этот самый момент и подошла жена младшего егеря Сашки Мария. Така гарна черноглазенька хохлушка

- Вить, рубани у неё заднюю ногу, - попросила она.

- Ты чо, Машута, разве волков едят?

- А чем они от собак отличаются? А собак вовсю едят.

Тут я разъяснил ей, что собак едят только корейцы. А у русских это не принято.

- Значит, ты, Терёшкин, настоящий кореец, - усмехнулась Машка. – Ты уже два года собачек лопаешь.

- Да ты, что, мать, совсем с ума спрыгнула, - возмутился я. – Чтобы я да собаку ел… Тьфу! И ещё раз тьфу!

- А каждый раз как на охоту приезжаешь, да Сашка мой начинает патронташ свой искать да портянки мотать, я тебе котлетки предлагала. И ты их трескал – только писк стоял за ушами. Собачьи те котлетки были, - сразила меня наповал егериха.

Что тут было делать? Травить – поздно. Рубанул я ляжку у волчицы и отдал той противной Марийке. А потом подумал: я шо – лысый? И рубанул вторую жирненькую ляжку.
В дом к Василию Ивановичу сошлись местные охотники, чтобы обмыть редкую удачу. Выпили крепко. Под грибки и капустку. Напоследок потушили во всем доме свет. Группа особо крепко дунувших, естественно, во главе со мной, ушла в дальнюю комнату и завыла. Так велит старинный закон – проводить в далекий путь души убитых волков. Чтобы не пришли оборотнями, не тревожили дом охотника.

Домой я приехал в самом весёлом расположении духа.

- А и хорош же ты, Егорыч… Иди уж, ложись, волчатник, - сказала жена моя Лиза.

- Вот ты меня критикуешь, пыжа врезаешь, а я тебе баранью ногу привёз. Барашек ножку сломал в Семрино. Шел, шел из магазина и о камень споткнулся. Так я по дешевке и купил, - похвастался я.

- Давай ее скорее сюда, - обрадовалась моя женка. И тут же примчалась с тазиком. И я, не подумав, вывалил ножищу в таз.

- О боженька ты мой, - запричитала Елизавета, - а почему твой баран такие когти отрастил? Слушай … Только не ври. А на луну он не имел привычки выть?

Пришлось признаваться. И рассказать, что я несколько лет уплетал собачатину. Так что – не привыкать.

Волчатину я вымочил в маринаде. В поверенной книге нашел рецепт для приготовления крупной дичи. Чеснок, душистый перец, лук, морковка, хмели-сунели, а как вскипит – виноградный уксус. Обмазал домашней аджикой, нашпиговав брусочками сальца с мелко дробленым душистым перцем и можжевельником. Позвонил закадычному другу Володьке Еронину. Он пришел со своей очередной барышней. Ничего себе барышня, с ногами такими длинными. Мы им с Елизаветой объяснили, что есть будем баранину. Володька принёс с собой «Медвежью кровь». Я выставил «Бычью». И самогон, настоянный на семи травах. Волчатина была сочной, чуть жестковатой.

Вышли мы с Володькой на кухню перекурить. Я набил свою носогрейку. И тут друган мой спросил:

- Как думаешь, Егорыч, «Вана Таллинн» можно под баранину?

- Еще как!

Естественно, что были спеты старинные песни. И по Дону гулял казак молодой, и на Черный Ерик бросили казаки сорок тысяч лошадей. И ямщик, натурально, в степи замёрз.

Расставались, как водится, за полночь. Проводил я гостей. Легли мы с верной моей подругой Лизой. Сморенный сытной волчьей ногой и возлияниями, я, каюсь, тут же уснул. Но вдруг был выдернут из блаженного сонного царства ощущением жуткого окостенения и даже раскаленности в том самом месте… Разбудил милую спутницу жизни. Она положила руку и сказала:

- Ух, ты!

Засыпал я, как было принято говорить в то застойное время, с чувством глубокого удовлетворения. Каково же было мое изумление, когда тот самый предмет вновь не дал мне поспать, вздыбившись домкратом! Снова разбудил жену. На этот раз она сказала:

- Да что же это такое?

В третий:

- Господи, за что мне такая мука?

Четвертого раза не было. Мне был даден совет охлаждать проклятый канделябр холодной водой. Охлаждение помогало ненадолго. В шесть часов утра раздался телефонный звонок. Свирепый голос в трубке прорычал:

- Егорыч! Отравитель, ты чем меня накормил? Эту девицу я уже отправил домой. Еле вышла. Позвонил другой, она едет на выручку в такси. Что делать?

- Ты, Вовка, только не пугайся, это была волчья нога. Охлаждай больное место водой. А откроют в десять утра институт охотничьего хозяйства и звероводства, я позвоню Отто Сергеевичу Русакову, он чего-нибудь посоветует, - ответил я.
Мембрана трубки задребезжала от потока могучего и непереводимого.
Ровно в десять я позвонил Русакову, кратко описал диспозицию и поле битвы, поинтересовался, сколько же это будет продолжаться.

- Батенька, - замурлыкал в трубке уютный профессорский баритон, - взгляните-ка на календарь. Середина февраля. У волков в разгаре гон. Так что крепитесь до конца месяца, - тут профессор хихикнул. – То, что вы применили, давным-давно было известно древним народам. Применяли не только мясо волков, но и кровь ворон, отвары мухоморов. Вы поставили на себе смелый научный эксперимент. Я, пожалуй, опишу его в своей монографии.