Романтика. Ч 2. Бегство. Гл 2. На юге

                2. На юге

Коля с Анжелой уехали, а Олег и Нина вошли в зал ожидания. Отыскали два незанятых места, сложили на пол чемодан, гитару и сумку со скрипичным футляром и устроились на жестких сидениях.

Ждать. Почти шесть часов ожидания.

Сумрачно на душе и у Нины, и у Олега. Они еще в Энске, но уже не принадлежат ему; стремились в далекую южную страну, но еще не прилетели туда. Они были одиноки, как два метеора в черном тумане неба.

И нудила затаенная мысль, заноза опасения: вдруг сорвется, не сбудется их путь – узкая, хрупкая тропка в снежных перевалах людского бытия?.. Вдруг с шумом и громом ворвутся в зал... Нет, лучше об этом не думать.

Легко сказать – не думать! Тоскливо и страшно Нине – что сулит будущее? Олег почему-то кажется чужим и холодным, а папа и мама всегда ее баловали и любили, если не считать последних двух месяцев, когда словно бес в них вселился. И есть ли любовь? Мама говорит – нет... Еще одна предательская мыслишка – о чистой теплой постельке в уютной комнатке, вместо жесткой лавки в аэропортовском зале ожидания...

Олег что-то почуял. Пристально взглянул на нее, снял перчатки и крепко стиснул ей пальцы. И сразу горячие волны хлынули по озябшей душе.

– Подержи меня за руку! – тихо попросила Нина. Олег кивнул.

Полночь. Час ночи. Голова Нины склонилась на грудь.

– Спать хочешь?

– Хочу... Надо было твоего дегтя выпить, кофе...

– Потерпи. В самолете выспишься.

Олег обнял Нину. Нина поелозила и поудобней пристроилась дремать на его плече, и Олег сидел неподвижно, боясь шелохнуться и потревожить девушку.

В два часа ночи пронизывающий голос динамиков объявил, что рейс на Ташкент задерживается на один час. Затем пригласил желающих лететь в Ташкент приобретать билеты. Нина подняла сонную голову и захлопала длиннющими черными ресницами:
– А?.. Олешка, летим?.. Да?..

– Летим. Уже полетели. Спи.

Нина снова задремала. Олег от нечего делать разглядывал команду велогонщиков – те суетились у огромной груды разобранных и зачехленных велосипедов и подтаскивали их ближе к весам.

Еще через полтора часа динамик громыхнул о начале регистрации билетов и багажа. Олег осторожно оставил Нину и расправил затекшие руки.

– Летим?..

– Сейчас летим. Сиди, я пойду билеты регистрировать.

Все? Теперь все? Чемодан уехал куда-то сам, вместе с кучей велосипедов, у нее гитара, у Олега сумка со скрипкой и сами они идут через холод и ночь к чудовищной серебристой десятиглазой летучей рыбе, идут в толпе других, нервно притихших пассажиров.

 Поднялись по трапу и оказались в тускло освещенном и тесном чреве самолета. Не очень-то много желающих стремилось улететь в Ташкент и салон ИЛ–18 наполовину пустовал. Нина выбрала место у самого иллюминатора, в надежде что-нибудь рассмотреть с высоты.

Последние минуты ожидания. Засвистели моторы, дрогнул могучий воздушный корабль. Мягкая сила вдавила струсившую Нину в кресло.

– Олешка, а тошнить не будет?..

Спросила, а в умишке вертелся другой вопрос: «Мы не упадем?» Сунула дрожащие пальчики в ладонь Олегу и лишь тогда немного успокоилась. И совсем утихомирилось перепуганное сердечко, когда заглянула в иллюминатор. Ничего! Три метра до земли или три километра? Ничего! Одна черно-серая мгла. Именно это почему-то и успокоило.

Нина радостно вздохнула и льстиво улыбнулась Олегу. И Олег улыбнулся. Все! Она увезла Олешку! Никто их не поймает и никто не отберет его! В Фергане она выйдет за него замуж. А Энск – это уже прошлое. Они ему больше не принадлежат, они принадлежат Дороге, а Дорога неукоснительно приведет беглецов в Фергану, под пестрый купол цирка-шапито.

А пока – спать. Все грандиозные события последних суток неимоверной усталостью обрушились на черноволосую головку Нины. Нина расстегнула душную шубу, выпростала руки из рукавов и мгновенно уснула.

...Кто разбудил? Зачем? Олег! Стюардесса принесла ужин... а может, завтрак? Поди разбери... Одно несомненно: два кусочка вареной курочки, два яблочка и два пирожных очень аппетитно выглядят и их очень хочется съесть. Нина запустила зубы в белое упругое мясо, сгрызла яблоко, взялась за пирожное, свое и Олега. Олег его незаметно подсунул ей, она машинально съела и лишь тогда спохватилась:
– Ой! Вот растолстею из-за тебя и не смогу гнуться!

– Не растолстеешь. Я тебя буду гонять в манеже, пока из носа кровь не пойдет. По восемь часов. Не растолстеешь.

– Если из носа побежит кровь, я сделаю холодный компресс! – спокойно ответила Нина. – Вот. А теперь буду дальше ночевать.

В Ташкенте яркое утро и Вавилонская толчея. Зевая в тыльную сторону ладони, Олег оглядывался по сторонам и вполголоса, нараспев, по-актерски декламировал:
– О, Русская земля! Уже за шеломянем еси!

Нина задыхалась – сибирская шубка не годилась для мартовского Ташкента.

– Олешка, Олешка, смотри! – Нина забыла и о Сибири и о шубе. – Какой дядька идет!

– Где?

– Да вот, в тюбетейке и в чудно`м пальто!

– Пальто? Эх, горе! Это узбекский халат. Лягушка-путешественница!

– Чего смеешься?! Откуда я знаю? Это ты полсвета обошел и все видел, а я что?

– Ладно, ладно. Где тут транзитная касса и камера хранения?

– Ты не был в Ташкенте?

– Был. В аэропорту – ни разу. Зайдем-ка в эту стеклянную юрту...

– Ой, какой ужас! Куда это они все – в Фергану? – испугалась Нина.

– Да... Муравейник... Стой у вещей, я сейчас узнаю.

Олег протолкался к справочному окошку и скоро вернулся.

– Пойдем с этого базара. Транзитная касса не здесь.

Сдали вещи в камеру хранения и повернули к большому серому зданию. Там на втором этаже и помещалась транзитная касса. В пустом вестибюле Нина капризно сморщила носик и исподтишка осмотрелась.

– Оставайся здесь, я один с билетами управлюсь. Да не потеряйся.

Олег поднялся на второй этаж. Очередь к диспетчеру по транзиту состояла всего из двух человек, а самолет в Фергану отправлялся через три часа. Подпрыгивая от радости Олег сбежал вниз по лестнице.

– Повезло нам! Через четыре часа в Фергане будем! А теперь покажи мне, в какие края ты путешествовала.

Нина вновь сморщила носик, молча развернула Олега за плечи и дала хорошего тычка в спину.

– Потом налево свернешь! Да не потеряйся! Лягушонок-путешественник!

– Олешка, я есть хочу! – захныкала Нина, едва они сошли с широких ступеней на асфальт.

– Пойдем, поищем пропитание. Давай сюда твою шубейку.

Нашли маленькое кафе. Пока Олег стоял в очереди, Нина с завистью разглядывала двух молодых узбечек в платьях из материи национальной расцветки.

– Где бы купить такую? Я себе халатик хочу пошить! Олешка, а это что? Пельмени? Или вареники? Какие большие!

– Это манты. Сейчас попробуем. Если повар не обер-вор, а вор простой, тогда кроме лука в них найдутся следы мяса... Нет, ничего, есть можно.

– Ой, наперчено!

– Ты не ешь перец?

– Почему? Ем! Вкусно! Я их сама научусь стряпать.

Поели.

– Олешка, а куда мы теперь?

– Пойдем на почту. Письма писать.

– Ой, правда! Домой надо...

Нина умолкла. «Что сейчас творится дома!.. Ну, а она при чем? Не надо было травить Олега, он бы давным-давно уже работал в Энской оперетте и она бы сейчас радовалась жизни у себя дома, а не удирала по-над звездами на край света...»

Нина писала долго и старательно, в надежде объяснить, как она любит Олега, как не может без него жить, как хочет, наконец, сделаться артисткой! Медицина для нее – трагическая ошибка, воля отца, а в душе она – циркачка! И Олешка – самый хороший на свете, самый гениальный, самый... И так далее.

И Олег писал долго: свое первое письмо запечатал вместе с нею, а второе написал в три минуты. Забрал у Нины конверт и опустил письма в тумбу почтового ящика.

– Олешка, а ты кому написал? – спросила Нина.

– Тете Маше и Елене Леонидовне.

Нину как по щекам отхлестали. «Вот тебе на!.. А зачем меня тащил на край света?! Письма ей пишет... Сейчас пойду и залезу в самолет, пусть меня обратно везут...»

Олег ее увез, она ли напросилась с ним, или сама увезла его? Странным образом, все три версии казались Нине одинаково истинными и первая одержала верх исключительно потому, что являлась в данном случае самой удобной.

Уныло плелась за ним, немного приотстав, и растравляла душевные раны: «Зачахну с горя и умру в больнице... совсем одна! Никому не скажу адреса и никого рядом не будет, ни его, ни родителей... Вот будут знать! Сейчас возьму и заплачу...»

– Нина, – тихо и твердо заговорил Олег, – посуди сама: никому в голову не придет, что мы удрали, не сговариваясь. Так? Получается, что я – двуличная скотина, вел двойную игру. А никогда за мной не водилось такой дряни! Кого я не уважаю – пусть думают, что хотят, а кого уважаю... тем должен объяснить.

Чахнуть Нине расхотелось, а вот поплакать немного – можно было бы. Для профилактики. Подумаешь, рыцарь нашелся! Позаботился о душевном спокойствии Елены Леонидовны!

– Прилетим в Фергану, через несколько дней открытие цирка, музыка, праздник! – весело и, как ни в чем ни бывало, продолжил Олег. – Так хочется работать! Я люблю сидеть на эстраде, у нас она оркестровкой называется. Все друг друга поздравляют, целуются! И ты меня поцелуешь, в честь открытия! Поцелуешь?

Овечьим хвостиком затрепетало сердце. В честь открытия? Какое там открытие! В этот день все ледяные стены порушатся, все прошлые беды забудутся! И Елена Леонидовна тоже. Да она уже забылась. Все! Нина взяла Олега под руку и прижалась к ней плечом.

Все меньше и меньше времени оставалось до посадки на самолет и все больше нетерпения проявлял Олег. Хоть он, как музыкант, и иронизировал над цирковым искусством, но цирк любил и скучал по работе. Не успокоился даже в самолете.

В этот самолет Нина поднялась презрительно поджав нижнюю губу. «Какой маленький! Тарантас! И даже лететь не страшно – вон, все видно на земле! Ой, как интересно!..» – и Нина прилипла к стеклу иллюминатора.

Летели до Ферганы каких-то полчаса, вот самолет мягко тряхнуло на посадочной полосе. После невероятной толчеи Ташкентского аэропорта порт в Фергане казался пустынным. И небо в Фергане не такое, как в Ташкенте, не резкое, не яркое, а сырое, затянутое светло-серыми облаками. Казалось, вот-вот пойдет мелкий дождик, но дождик так и не пошел.

– ...Где же автобус? Сколько ждать!

– Олешка, мы же только подошли!

– Давно...

– Только что!

– Стрижено!

– Брито!

– Стрижено!

– Вон автобус. Расплакался!

Олег усадил Нину, положил ей на колени гитару, сам сел рядом, держа сумку со скрипкой и поглядывая на чемодан. Из аэропорта автобус вышел полупустой, но вскоре набился битком и еле тащился, простаивая на каждой остановке. Олег долго не мог узнать местности – из Ферганы он уезжал поездом. Наконец показались знакомые улицы.

– Нина, смотри – чинары!

– «Прекрасная роза цвела под чинарой...»

Олег сделал вид, что не расслышал.

– Жаль, ты не видела их осенью! Кроны огромные, желтые, а один лист с две твои ладони! Кажется, приехали. Сходим, Нина!

Автобус остановился недалеко от строгого серого здания исполкома.

– Вон там главпочтамт, напротив – столовка...

– Теперь я буду варить!

– Посмотрим. А вот цирк!!

– Где?

– Да вот, разве не видишь?

– Ой, Олешка, так его еще не построили! Какие-то развалины!

– Почему? Шапито только натянуть и все, а это мигом делается.

– Олешка, а я сначала думала: шапито – это фамилия или директора цирка, или там главного клоуна или дрессировщика! Потому что у нас в классе был мальчишка – Шапиро! Такая фамилия!

Олег весело засмеялся.

– Идем скорей!

К цирку подошли с центрального входа.

– Какой высокий забор! – уважительно подняла нос Нина и прислушалась: из-за забора доносился слабый деревянный стук и невнятные голоса.

– Товарищ будущая артистка, это не забор, а барабан. Стены нашего полотняного храма шутов!

– Чего ехидничаешь? Откуда я знаю!

– А вот это фасад, вроде маленького фойе. Посередине вход, а по бокам две кассы. Смотри, дальше. Вот это директорская ложа, а за ней будка осветителя. Здесь Рафик хозяйничает... Ха-ха! А вот и он сам, и Димка! Дима, Рафик! Привет из Сибири!

– Олешка приехал! – с другой стороны ложи показались двое изрядно перепачканных парней в старых замасленных брюках, один, с красивыми восточными глазами, в коричневой рубашке, другой – в выцветшем растянутом свитере. Они лазили под сиденьями амфитеатра и проверяли стойки под координатами и выбрались посмотреть, кто и зачем заявился на территорию цирка.

– Инженеру-электрику!.. Шапитмейстеру!..

Инженер и шапитмейстер потерли об штаны руки и подали Олегу.

– Электрик есть, а шапитмейстеру – хана.

– Как это, как это, как это? – отбарабанил Олег.

– Новый едет. Директор сказал. Меня на курсы не хотел послать, рожа моя не нравится!


Нина скромно стояла в сторонке, экс-шапитмейстер обернул к ней некрасивое, с голубовато-водянистыми, маленькими и умными глазами лицо. Персидские, оленьи глаза Рафаэля масляно блеснули, блеснули из чувственных губ и жемчужные зубы:
– Девушка, вы артистка? Сейчас приехали? – изысканно вежливо спросил он Нину.

– Нет, нет...

Олег смутился, а измазанные приятели переглянулись – кое-что смекнули.

– Олешка, сознавайся, это твоя жена?

– Может быть... – пробормотал Олег.

– О-бо-о-о-о!! – на азиатский манер взвыли двое друзей, еще раз потерли руки, но уже об рубашку и свитер, и протянули Нине.

– Вам повезло, девушка! – по восточному растягивая слова и скаля белые зубы заверил Нину Рафик. – Олешка – это такой человек! Он ничего не пожалеет! А как играет! Нечего делать! Как жонглирует! Паганини цирка!

– Завел канитель... – с досадой сказал Олег. – Рафик, замолчи! Из наших есть кто?

– Маэстро, месяц приехал, женой разводится опять, инспектор приехал, неделю.

– Илья Николаевич! А из артистов кто?

– Никто. Олешка, знаешь? Алла Козлова! Приедет скоро! Воздушные гимнасты – Алла Козлова и...

Рафик умолк, улицезрев за спиной Олега приятелев заскорузлый и грязный кулак. Нина сделала вид, что не обратила внимания, а сама лихорадочно вспоминала давнее и далекое: воскресный день, Энский ЦУМ и сердце, узнающее свою пару...

– Ладно, с вами поздоровался. Нина, пойдем на конюшню.

– На конюшню?! Зачем?

– Девушка Нина! Конюшня в цирке – это за кулисы в театре как будто! Артисты разминаются, артисты одеваются! В вагончиках! Для лошадей – другая конюшня!

Нина ласково улыбнулась словоохотливому гиду и сняла с поручней ложи надоевшую шубу. Олег поднял чемодан и пошел вокруг манежа. Нина с благоговением взирала на утоптанные и почерневшие опилки. Цирковой манеж! А почему он такой маленький? И вообще – амфитеатр под открытым небом выглядит непрезентабельно.

– Вот отсюда артисты на манеж выходят, а там наверху мы сидим и играем.

Нина увидела нечто вроде короткого коридора из двух рядов толстых покрашенных синей краской труб, с деревянным настилом наверху.

– Ворота на арену!

– Форганг, а не ворота.

Справа на одной из стоек криво висела фанерная доска объявлений с двумя бумажками. Бумажка поменьше гласила, что пятнадцатого состоится открытие цирка, на той, что побольше грозно громыхало: «За нарушение... за несоблюдение... объявить выговор...»

– Олешка, а почему сиденья в зале разноцветные?

– По секторам. Чтобы собирать было легче. Они снизу еще и пронумерованы. Пойдем!


Прошли под оркестровкой. Олег остановился и радостно вздохнул. Нина во все глаза рассматривала удивительный дворик – его образовывали расставленные вплотную синие вагончики, посередине дворика стояли металлические трубы и упирались концами в туго натянутый брезент – зыбкую крышу.

– Как уютно! – восхитилась Нина.

– А вот наш вагончик, музыкантский, – левой рукой Олег махнул в угол конюшни. – Нина, посидишь здесь?

– А ты?

– Я пойду на квартиру. Если Анна Федоровна придет на обед, возьму у нее ключ и прибегу за тобой. А если нет – придется нам загорать до пяти часов. Но она обычно обедала дома.

– Я с тобой!

– Зачем? Будем туда-сюда чемодан таскать! Посиди у вагончика.

– Ладно...

Олег ушел. Около часа томилась Нина в одиночестве. За этот час мимо нее прогалдела ватага парней и две, как показалось, разбитные девчонки; ватага с ней шумно поздоровалась, наверное, Димка и Рафик разболтали, кто она. Затем прокатился непроницаемый и надутый упитанный пожилой мужчина, его тараканьи усища грозно топорщились, сосиски пальцев решительно сжаты, жесткие короткие волосы стояли ежом, голенища сапожищ туго скрипели. Это был директор цирка, как она потом узнала, а за ним петушком поспешал уголовного вида с походкой маятником тип – шофер Стас, безобидное, хотя и себе на уме, существо. Нина боязливо проводила взглядом его плоскую, с аэродром величиной кепку. «Где Олешка? Куда делся?»

Вот он, прибежал! Радостный, довольный и вертит на веревочке вокруг указательного пальца блестящий ключ.

– Встретил Анну Федоровну! А ты ее вечером увидишь. Пойдем, я хоть на диване отлежусь.

– А я где?.. Я тоже устала...

– Тебя ждет мягкая кроватка с белыми простынями.

Олег и Нина в последний раз взялись за свою поклажу и покинули цирк.

– Давай наискосок через сад, так ближе.

– Ага. Олешка, а что это? Яблони?

– Урюк.

– Урюк?! Абрикосы? Как интересно! А почему у него почки не зеленые, а розовые?

– Это не почки, это бутоны. Скоро зацветет.

– Как – зацветет?! Чего обманываешь! Ни одного листочка нет!

– Сибирь! Деревня! Урюк сначала цветет, потом зеленеет.

– Сам деревня.

– Вот мы и дома. На четвертый этаж, будьте добры.

– Уф!.. Как мне шуба надоела... Олешка, а нам хозяйке много платить за квартиру?

– Ничего не платить. Цирк заплатит.

– И за меня?

– И за тебя заплатит! – засмеялся Олег. – Ты же моя жена, а не кто-нибудь.

Олег отомкнул дверь и пропустил вперед Нину. Нина робко вошла в несколько запущенную прихожую. Справа – дверь на замке, а прямо – один дверной проем, окаймленный плюшевыми портьерами. Когда-то, очень давно, портьеры имели цвет одуванчика, а сейчас... Олег осторожно втолкнул робеющую Нину через портьеры в зал. Из зала, тоже направо, полуприкрытая дверь вела в третью комнату.

– Это – наша! – кивнул в ее сторону Олег,
Нина осмотрелась. В зале круглый стол, пошарпанный, без скатерти, с пятнами былой лакировки, с пятнами от вина, с ожогами от сигарет, утюгов и сковородок. У стены – старомодный черный диван с зеркальцем на спинке и круглыми прорезанными валиками по краям, из прорезей лезла набивка; у окна, занимая чуть не четверть комнаты, пер из фанерной бочки огромный розан с пыльными темно-зелеными листьями и тремя, только-только расцветшими, густо-красными цветками. А на стене красовалась хозяйская гордость, единственный, по-видимому, предмет роскоши, настоящая живопись маслом: ручеек, ниспадающий крошечным водопадиком, а у водопадика три красавицы с гипсовыми улыбками, чугунными, едва прикрытыми грудями и бревноподобными, совсем не прикрытыми, бедрами.

– А в нашей комнате что? – полюбопытствовала Нина. В их комнате стояла одна двуспальная (гм!) никелированная кровать, крохотный журнальный столик и новый трельяж с безвкусными вазочками и цветочным одеколоном перед средним зеркалом. У входа упирался в потолок пустой встроенный шкаф с застывшими каплями потеков белой нитрокраски и длинными, криво прибитыми щеколдами на дверцах.

– Олешка, а что хозяйка одна в трехкомнатной квартире живет? А семья?

– Она ее потеряла в один месяц.

– Как?! – испугалась Нина.

Олег за смеялся:
– Дочку замуж выдала, через неделю сына в армию проводила, а через три недели ее благоверный решил возместить выдавательно-провожательные расходы и сфендрил рулон рубероида. И схлопотал год. Так бездарно воровать умеют только русские. Она, бедная, теперь со скуки погибает.

Олег бросил в зале чемодан и сумку, швырнул на диван пальто и сам с размаху упал на него.

– Ничего мне на свете не надо!.. Спать, спать, спать... И ты иди отдыхай.

– Олешка, я умыться хочу. Унеси чемодан в нашу комнату. Мне надо свой купить.

– Завтра купим.

Нина переоделась и закрылась в ванной. Долго там плескалась, а когда выглянула – Олег спал. Нина осторожно погладила ему подушечками пальцев губы.

Вечером с шумом ввалилась хозяйка, маленькая, круглая, почти шарообразная. Плечи – шарами, бюст – шарами, живот – большим шаром. Ну, и так далее.

Олег познакомил с ней Нину. Анна Федоровна до слез умилилась юности и синим глазам Нины и скабрезновато погрозила пальцем Олегу, который, по ее словам, «отхватил такую кралю». А потом включила газовую колонку и нагнала на Нину конфузу, простодушно удивляясь, почему молодожены купаются по одному, а не вместе.

За ужином Олег спросил:
– Анна Федоровна, у вас была раскладушка, дайте нам ее!

– Олешка, завтра принесу! Зятю отдала на Новый Год! Да вы уж ночь-то переспите на одной, чего вам! И к чему это – спать в одиночку? Сон не в сон. Я последние месяцы носила, стеснялась живота, попробовала спать одна. Так мужик среди ночи сам прибежал: не могу, говорит! Пригрелся – и уснул!

«Начались страсти по Иоанну! – подумал Олег. Нина уткнула лицо в тарелку, и что-то возила по ней ложкой. Кончики ушей у нее соперничали с цветами розана Анны Федоровны.

– Ты Ниночка, рожай скорей, не тяни, нет еще пока? или есть уже?.. да из этого чертова шатра уезжайте подальше, ну, что хорошего – скитаются, чисто цыгане!

Даже мысль о еде сделалась несносной для Нины, хозяйка заметила и переполошилась:
– Да ты, почему не ешь, заинька моя?!

Нина, давясь, кое-как проглотила несколько ложек.

– Не могу что-то... Голова... Наверное, с дороги...

Нина встала из-за стола и скрылась в своей комнате. Анна Федоровна, охая и причитая, засеменила следом:
– Да, да! С дороги, детка, с дороги! Ну, ничего, ляжете спать – муженек тебя полечит!    
«Ох, Анна Федоровна!.. – и Олегу сделалось невмоготу. На аппетит ему, впрочем, бесцеремонная простоватость хозяйки никак не повлияла.

После ужина, чтоб отвязаться от шквала болтовни и вопросов Анны Федоровны, вышел на балкон и полчаса стоял в прохладе и полумраке, разглядывая пустой и скучный двор. «Влипли мы с Нинкой! Бедная, лица на ней не было! Подождем до открытия...» Олег нарисовал в воображении чудесные картины первой близости и в висках застучали красные молоты. Еще полчаса пришлось остужать голову, чтоб относительно спокойно войти в комнату.

Олег бесшумно затворил за собой дверь.

– Нина! – прошептал он, – Твою шубу можно на полу постелить? Пол чистый.

Нина глубоко вздохнула.

– Постели... И подушку возьми. Вот эту, побольше.

– Спасибо! Я еще свое пальтишко постелю, покрывалом укроюсь и буду кум королю и сват его министру.

– Олешка, возьми одеяло! А покрывалом я укроюсь!

– Не надо.

Соорудил себе ложе на полу и на прощанье погладил Нине лоб.

– Спи, ласточка.

Нина схватила его руку и быстро поцеловала в ладонь. Олег натянул одеяло ей на глаза, разделся и лег спать. Всего один шаг отделял его от прекрасной, бесконечно дорогой женщины и шаг этот нельзя было сделать.