без надежды

1.Начало

Он ничего не почувствовал. В продлившихся годы отношениях была поставлена точка, но он ничего не чувствовал. Ни пустоты внутри, ни горя, ни печали. Да, жизнь, вроде, стала более однообразной, но на этом все и заканчивалось. Ему не хотелось плакать, не хотелось напиться вдрызг или наложить на себя руки.

Он шел по улице, вспоминал сотни романтических фильмов, десятки книг об отношениях между людьми и пожимал плечами. Ведь выходило очень странно: в книгах, в фильмах ему непрестанно говорили, что без родного человека ему будет до ужаса плохо. Может быть она не была ему родной? Может быть в этом все дело?

Он побродил немного по улицам, заглядывая в себя, пытаясь обнаружить хоть толику печали, чтобы тут же радостно указать самому себе на нее пальцем и воскликнуть: «Ага! Все-таки все по правилам», но не было печали. Более того, было воодушевление, за которое становилось чрезвычайно стыдно. Потому что оно шло бок-о-бок с мыслями о том, что вот теперь-то он будет свободен. И со старыми университетскими друзьями сможет встретиться, и просидеть в баре до полуночи. Не будет нужды оправдываться, виновато что-то говорить в трубку мобильного телефона и поспешно уходить со встречи одноклассников. Было радостно и было стыдно.

Ему вдруг пришло в голову, что на следующих выходных можно будет сходить поиграть в бильярд, выпить пива, отпускать сальные шуточки. Надо только найти подходящих людей в записной книжке. Да, это было бы здорово.

Единственное, о чем он забыл уже начав наперед планировать будущие выходные, так это о детях — младшем мальчике и девушке. О сыне и дочери, то есть. Что сын, что дочь — молоды, а следовательно желают того, чего ни один человек старше двадцати одного года не хочет — быть взрослыми.

В конечном итоге он вспомнил и о них. Побродил еще немного, сел в автобус, приехал домой.
Знакомьтесь, Андрей.


— Вот бы мне каким-нибудь волшебным способом заставить тебя пройти через весь тот ужас, который я сейчас чувствую. Тогда бы ты понял, какой ты на самом деле кретин.
— Девушка, какая разница? Если у вас нет с собой документов...
— Да продай же ты мне сраные сигареты!
— Я бы попросил вас покинуть магазин. В противном случае я буду вынужден вызвать охрану... хотя мне бы этого не хотелось.
— Ты же меня даже не слушаешь, да? Надеюсь, однажды тебе тоже будет так же фигово, как мне сейчас. Вот тогда ты придешь и будешь просить у меня прощения!
— Девушка, да я же вас даже не знаю. Брысь из магазина!

Выходя из магазина, она бурчит что-то себе под нос, кладет деньги обратно в сумочку. Оглядывает округу на предмет других магазинов и идет домой. Обычно она не называет дом  «домом», потому что считает, что так поступают только неженки.

Она подходит к крыльцу, но ее окликает какой-то молодой человек в растянутом зеленом свитере. Молодой человек протягивает ей книжку.

— Посмотрите, откровения повсюду.
— Посмотри-ка, мне насрать.

И она заходит внутрь, оставив юношу недоумевать. Проходит в ванную, достает пачку сигарет, которую в итоге купила в каком-то задрипанном киоске, набирает в ванну горячую воду.

Шестнадцать лет несчастья, шестнадцать лет пустоты и мучений, которых никто не понимает — она лежит в ванной, пуская дым в потолок.

Она думает, что было бы здорово сейчас взять и порезать себя. За глупость свою себя порезать, за то, что она никогда не пыталась понять, не пыталась услышать, не пыталась узнать лучше, а теперь, когда она готова и понимать, и слушать, и узнавать  — слишком поздно. Может в этом ее вина? В том, что поздно...

Только вот она до жути боится острых предметов и крови. Зажмурившись, она  проводит ножом по тыльной стороне запястья.
Знакомьтесь, Алиса.


Мальчишка, разговаривающий сам с собой. Расположился на кухонном полу — бутылка с кетчупом в руке — увлеченно играет сам с собой в крестики-нолики на кафельной плитке. Окружающего мира, такого как у всех для него не существует. Только его странная копия, а в этой странной копии — странная, но увлекательная жизнь этого мальчика.

Жизнь, в которой люди приходят к нему за советом, или просто поболтать о том о сем. Люди, которых видит только он. Другие члены семьи тоже о них узнают. Позже. Потому как несмотря на то, что они этого пока не чувствуют — не такая уж и трагичная смерть его матери порушила множество стен в их отношениях. Им просто нужно дать немного времени.
Знакомьтесь, Тима.


В нескольких кварталах от этого места, в освещенном желтым светом холодном подвале трехэтажного здания лежит женщина сорока лет. Почившая. Одни ее любили, большинство ненавидело. Неоспоримый диктатор государства «Семья», слушайся, или будь врагом номер один. Мать, которой многое было безразлично. Жена, не дававшая свадебных клятв. Госпожа. Самопровозглашенная властительница, эгоистичная, бессердечная женщина.
Некоторыми любима, большинству ненавистна.
Здорово было бы, если бы вы познакомились с Надеждой.


2.Знакомимся ближе

Вода хлещет из-под двери ванной комнаты. Андрей вспоминает о шкафчике с лекарствами над раковиной, вспоминает потерянный взгляд дочери с полчаса назад. Времени спрашивать нет, он с разбегу выбивает дверь.

Алиса в ванне, ошалело смотрит на него, пытается прикрыться полотенцем. Только что проснулась. Андрей краснеет и начинает пятится к двери.

— Проклятье, ты что, псих что ли? Нужна ванна — сказал бы через дверь, я бы вышла через семь минут.
— Прости, Лиса. Я просто... вода из под двери и... ну, подумал... прости. И это... пол вытри.

Андрей, снова извиняется и уходит, а Алиса выключает кран и спускает воду. Смотрит на пол. Вытираясь думает, что «лучше уж сдохнуть, чем ближайшие минут сорок ползать с тряпкой».

— Фиг я еще в ванной буду спать. Блин, как будто мне заняться больше нечем, кроме как полы вытирать.


Андрей сидит в спальне и пытается придумать, что бы такое полезное сделать. В любой другой день он бы притворялся, что любит свою работу в компании со спорным названием «Марксистское такси». Какой-то дизайнер в свое время придумал, что это идеальное запоминающееся название для компании, занимающейся развозами и, в придачу к названию, предложил красить автомобили в бледный желтый цвет с красной пятиконечной звездой на  дверях. Андрей — один из десяти диспетчеров в этой компании. Надо сказать, что такого рода работа меняет взгляд на многие вещи. Главным образом на людей. Которые, оказывается, совсем не идеальны (что бы там на этот счет ни говорило искусство), которые мелочны, склочны, постоянно жалуются, передумывают с заказами, отказываются признавать собственные ошибки. Андрей даже не заметил перехода, так плавно все произошло. В одно утро он вставал и еще верил, что каждый человек идеален, пусть даже где-то глубоко внутри; а на следующее утро он проснулся и уже точно знал, что каждый человек, каждый без исключения — кретин и идиот, и нет смысла искать в нем хоть что-то хорошее. Только время зря потратишь.

За последние двенадцать лет работы в «Марксистском такси» Андрей только второй раз согласился на отпуск (первый раз был когда-то очень давно). По вполне уважительной причине — похоронить жену. Но сейчас-то все уже было готово, похоронному агентству указания отданы, деньги заплачены, с кладбищем все вопросы улажены, с родственниками, коллегами: своими и ее — он уже связался. Теперь бы ему взять и дать себе отдохнуть от всего, от работы, от предстоящих похорон, от прошедшей совместной жизни с этой женщиной, но как-то очень хотелось сделать что-нибудь полезное, чтобы не было такого ощущения, что время тратится зря. И вот от этих-то попыток сделать что-то дельное он и уставал больше всего.

Он услышал, как Тима с кем-то разговаривает в соседней комнате.
«Быстро же она пол вытерла», — подумалось Андрею.

Ему вдруг стало любопытно, о чем же разговаривают его дети. На долю секунды он почувствовал стыд за это любопытство, в конце-концов, какое его дело? Но все-таки, стараясь не шуметь, на цыпочках он подкрался к двери.

— Да нет же, не волнуйся. У меня все хорошо и будет... Конечно, хорошо. Дополнительного внимания мне не нужно.

Потом минуту-другую тишина, так что Андрею снова стало неловко за свое любопытство, а потом крики, выстрелы, монотонные диалоги — Тима включил телевизор.

«Медитация для среднего класса, — зачем-то подумалось Андрею. — Кажется Тима переносит ее смерть легче, чем... чем я думал».


Смотрит на часы и отмечает, что шесть часов это как раз то время, когда он раньше садился в машину и ехал забирать жену с работы. Нужно чем-то себя занять. Андрей решает приготовить вкусный ужин и, проходя мимо Алисы, заканчивающей вытирать пол, надевает пальто и ботинки и уходит в магазин.

С вопросами еды дома сложно. Надежда выступала за здоровую, не очень вкусную пищу. Основная причина есть пищу, которая на вкус как поролон — желание прожить долгую, здоровую жизнь. Не прожила.

Андрей ходит по магазину, думая о чем-то своем набирает в корзину продукты. Уже у кассы он замечает, что в корзине нет ничего такого, что он действительно любит. Привычки умирают не так стремительно, как люди. Он разносит все обратно по полкам. Снова ходит по магазину, уже не задумавшись, пытается найти что-то такое, чего хотелось бы лично ему. Пельмени? Замороженная пицца? Картошка фри? Все это как-то уж слишком обычно, слишком шаблонно, на пути к кассе Андрею становится стыдно и он кладет обратно и пельмени, и пиццу, и чипсы, и картошку-фри и круассаны с шоколадом. Задумчивый, он ходит по магазину и, в конце-концов, снова набирает все то, что лежало в его корзинке с самого начала. Спаржа, необработанный рис, цветная капуста, шпинат, кориандр.
Время, проведенное в магазине — час.

— Как ты? Держишься? — Алиса.
— В смысле? — Тима.
— Ну, после того, как матери не стало.
— Ее не не стало!
— Не стало!
— Как знаешь, Лиса.
— Точно, теперь я вспомнила. Обычно я с тобой не разговариваю, потому что ты зануда и дебил, и по правде, надо бы взять тебя за шкирку и...
— Дети, я дома! Давайте готовить ужин! — Андрей из прихожей.
— Ага, конечно. Иди ты... — бубнит Алиса.
— Что, Лис?
— Я говорю — мне нужно домашнее задание доделать.
— Жаль, конечно. Все веселье пропустишь.
— Ага, очень жаль.

Ну, откровенно говоря, ужин не удался. И вроде все они сидели за одним столом, но создавалось впечатление, будто каждый из них при этом был в каком-то своем измерении. Было тихо.


3.Спать

Свет уже выключен, глаза начинают закрываться, посторонние звуки сбиваются в кучу и отходят на задний план. Потолок, освещаемый фарами проезжающих под окнами автомобилей расплывается перед глазами.

Андрей чуть сдвигается ближе к середине кровати, отблески снов бросают веревочную лестницу в мир реальности.

— Дорогая, подвинься немного, — уже сквозь сон, после того, как спиной чувствует прикосновение.

Сны рассыпаются в прах и мурашками расползаются по его телу. Открыть глаза, повернуться, посмотреть — слишком страшно. Он протягивает руку за спину, чтобы коснуться того, что беспокоит его своим бессердечным присутствием.

Андрей отдергивает руку, как только она касается чего-то холодного. Звуки таят, оставляя только скрежет его зубов. Он делает глубокий вдох и открывает глаза.

Андрей лежит неподвижно в ожидании какого-нибудь автомобиля, чтобы тот осветил комнату, и тогда можно будет более или менее смело повернуться и встретиться со своим страхом лицом к лицу. Но машин за окном, как назло, нет.

Он очень четко представляет себе ситуацию со стороны: двухспальная кровать: с одного края, укрытый одеялом, поджав ноги к груди лежит он, а за его спиной, безмолвная, будто кот Шредингера — одновременно мертвая и живая, лежит его жена. Если она сейчас потянет одеяло, ночь станет такой, какой на протяжении последних десятков лет были все предыдущие ночи, и это сделает ее еще более пугающей.

Звук приближающейся машины, наконец-то. Он сжимает кулаки и молниеносным движением, чтобы не успеть передумать, оборачивается.

Фары освещают потолок, стены, кровать, Андрея, завернутого в одеяло, повернувшегося к середине кровати, застывшего, удивленного, а перед ним большая подушка размера XXL.

— Как... да будь оно все проклято! — с нотками облегчения в голосе.

Он встает с кровати и, чувствуя себя очень глупым человеком, идет на кухню, выпить стакан воды, успокоить нервы. По дороге он заглядывает к детям: Тима спит без задних ног в обнимку с подушкой, Алиса как обычно заливисто храпит.

«Как обычно, — проговаривает он про себя, — как обычно в необычной ситуации».


4.Почившая

Надежда всегда старалась проснуться раньше мужа, тогда часто удавалось уехать на работу в то время, когда Андрей еще только заканчивал принимать душ. Никаких лишних разговоров, ненужных вопросов.

Семнадцать лет совместной жизни где-то дали трещину. Однажды утром она проснулась и просто поняла, что муж ей совершенно неинтересен. Она не выносила его привычки бубнить о «новостях» за завтраком, и до завтрака, и после завтрака. Создавалось такое впечатление, что только открывая с утра глаза, он тут же хотел поделиться этой новостью со всеми в округе. Это однообразное бурчание сводило с ума. И утомительнее всего было слушать, делать вид, что ей интересно.

Так что, с утра, пока муж только выходил из душа, она уходила на работу, спасенная до вечера. Вечером он приезжал забрать ее с работы. Дурацкая привычка родившаяся четырнадцать лет назад из одной единственной фразы: «слушай, мне очень нужно, чтобы ты меня сегодня забрал с работы». Он и забрал, а потом снова, а потом опять и так до скончания времен.

Она никогда не говорила ему про то, что чувствовала утрами и вечерами, потому что не видела в этом смысла. Ей было вполне удобно избегать встреч с ним утрами и отмалчиваться по вечерам. Менять что-то было бы куда более трудоемко.

Работа помогала забыть о муже и дочери. Алису Надежда недолюбливала. Несмотря на то, что долгие годы она воспитывала свою дочь больше похожей на себя, Алиса своими повадками, внешним видом, наивностью, нежеланием стремиться к чему-то в жизни, инертностью и даже некоторыми словечками больше походила на своего отца. Поняв это, Надежда перевела свое внимание на Тиму. Теперь он был ее любимчиком.

Надежда любила думать, что она использует настоящее для того, чтобы формировать лучшее будущее. Возможно именно поэтому она не уделяла никакого внимания прошлому. Она не печалилась по поводу вещей, которые могла бы сделать и не задумывалась о людях, которых могла задеть, потому что все это было в прошлом, которое уже не имело никакого значения. По этой же причине, она ни разу не задумывалась, как так вышло, что она живет с человеком, к которому не питает ни единого теплого чувства. И что еще более удивительно, как случилось так, что ничего не чувствуя, она умудрилась родить от него двух детей.

Конечно, все это было загадкой, но загадки ее не интересовали. Мир ежедневно окружал ее тысячью вещей, устройство которых ей было непонятно: двигатели внутреннего сгорания, компьютеры, кондиционеры — семья просто была одним из этих устройств.

К настоящему нужно относиться с уважением и достоинством, чтобы оно ответило тем же; детей необходимо воспитывать, делая упор на будущей ответственности, на процветании, обеспеченности (из этой концепции родилось множество традиций, к примеру необходимость за столом платить за еду из своего кармана). Нужно было дать им понять, что жизнь никому подарков не делает. Ясно, что Андрей своим детям ничего такого привить не мог. Поэтому Надежда приложила все усилия для того, чтобы воспитать в детях пренебрежение к отцу.

Сначала дети не поддавались, но в итоге победил авторитет матери помноженный на упорство. В сердцах детей зародилось недоверие и враждебность, только вот дело было в том, что Алиса с Тимой хоть и стали внимательно приглядываться к своему отцу, зародившиеся враждебность и недоверие все же были нацелены на мать.

А потом она умерла и ничего не изменилось.


5.Похороны

Перед похоронами было прощание с телом. Надежда была атеисткой, поэтому было решено не устраивать отпевания, но все же дать людям возможность увидеть ее, попрощаться с ней. Не то чтобы желающих было много. Кроме Андрея, Алисы, Тимы — несколько человек с ее работы и пара человек с его работы: разбились на небольшие стайки и плавают себе по помещению, проплывая мимо открытого гроба, сочувственно вздыхая, мотая головой в притворном сожалении, шепча друг другу что-то о том, что «лучшие уходят первыми», приносят соболезнования.

Каждое соболезнование — глаза в пол, слова возвышенно-дурацкие, — в жизни так не говорят, — будто каждое слово заучено из книжки «Соболезнования для чайников» или «Тысяча и один способ показать горе» или «Что говорить, чтобы казаться искренним».

Наконец, какая-то женщина — начальница, видимо, громко просит тишины, становится на возвышении рядом с гробом. Худая, волосы собраны в хвост, минимум косметики, спина прямая — точно начальница. Громким, четко поставленным голосом она начинает говорить обычные вещи, которые говорят именно в таких случаях: о том, каким необычным, удивительным, трудолюбивым и добрым человеком была Надежда — скукота и неправда от начала и до конца. Под конец, она делает неловкий, но от этого не менее патетический жест в сторону семьи и завершает речь фразой: «Мы скорбим вместе с вами».

Люди снова начинают шептаться. Незнакомая женщина подходит к Андрею, берет его за руку и заглядывает ему в глаза:
— Боже, это такая трагедия. Бедная Наденька. Как она умерла?
— Она отвлеклась на юношу в мебельном магазине и упала с лестницы. Сломала шею.
— Какой ужас! Надеюсь вы подали на него в суд?
— Увы, подавать на него в суд бессмысленно.
— Отчего же, вы же сами сказали, что он отвлек ее, Андрей. Или у него влиятельные родители?
— Да как вам сказать... Надежда собиралась купить лампу, увидела цену, возмутилась, обругала этого молодого человека, который там консультантом работает. И пока она его ругала — промахнулась мимо ступеней.
— Это же ужасно!
— А вы на похоронах что рассчитывали услышать? Анекдоты? — это Алиса мимо прошла.

Тиму не видно. Он в каком-то совершенно другом помещении этого здания, общается со своей матерью. Говорит, что не верит в то, что она умерла, что, наверное, это такая странная шутка. А она просит его не лезть к ней с глупыми расспросами, потому что она на данный момент занята. Судя по всему смерть не очень сильно меняет людей.

Какая-то женщина с работы Надежды натыкается на Тиму:
— Тимочка, что ты тут делаешь?
— Разговариваю.
Женщина оглядывает пустую комнату.
— С кем ты разговариваешь, Тима?
— С мамой.
Женщина невольно ежится.
— Бедняжка, — она кладет руку ему на плечо. — пойдем-ка к остальным.

Гроб открыт, можно подойти и посмотреть на Надежду: умиротворенное лицо, глаза закрыты, румяные щеки — естественно, косметика, но никто ведь здесь об этом не думает. Глядя на нее разве что подумают о том, что «она совсем как живая» и делов.
Алиса стоит рядом с матерью, внимательно заглядывая ей в лицо, думая о всех тех вещах, которые стоило сказать этой женщине, пока она была жива.

Девушка оглядывается, чтобы удостовериться в том, что ее не услышат, и шепчет:
— Мне очень жаль, что ты мертва. Правда. Я сомневаюсь, что когда-нибудь смогу простить себя за то, что не узнала тебя лучше. Потому что мне проще верить в то, что я знала тебя недостаточно хорошо, упустив какую-то твою по-настоящему хорошую, человечную черту, чем весь остаток своей жизни думать о том, как же здорово то, что ты наконец умерла, мама.
Алиса достает из кармана купюру и кладет в гроб.
— Держи, это мой вклад в оплату похоронных услуг.

К тому моменту, когда наступило время грузить гроб в катафалк, гости уже разошлись. Больше никаких сочувствующих взглядов, искусственных соболезнований и стаек вздыхающих женщин. Как в старом, чрезмерно драматическом фильме — звучит гроза и начинается дождь.

Стена дождя, кладбище, три человека под зонтом перед свежей могилой. Драматичнее не придумаешь.


6.Значимость дружбы

Подсолнух на крыльце, несомненно, заинтригует любую девушку. Особенно, если она не будет иметь ни малейшего представления о том, кто мог его там оставить. Алиса, с другой стороны, сложная и странноватая девушка, у которой только-только умерла мать. Поэтому подсолнух ее не заинтриговал. На долю секунды удивил — да, но не более. 

Алиса пришла домой, нашла цветок и все случилось совершенно не так, как ожидал прятавшийся неподалеку молодой человек.

Поначалу он хотел просто оставить подсолнух и пойти встретиться со своим старшим братом и его женой, сидеть, пить с ними пшеничное пиво и фантазировать о том, как же все на самом деле случилось:

Алиса подходит к крыльцу, замечает цветок, замирает. Ее губы расплываются в мягкой улыбке, она оглядывается по сторонам, но никого не замечает. Тогда, она берет подсолнух, стоит секунду-две в нерешительности перед дверью и, наконец, заходит внутрь. Дома она проходит в свою комнату, ставит цветок в вазу и весь остаток дня, витая в облаках, ходит по дому. Не рассказывает ничего родным, это ее маленький секрет. Чувствует, что несмотря на то, что все плохо — где-то там, за пределами этого здания есть человек, которому она небезразлична. Который готов разделять с ней беды, быть рядом, когда это необходимо. Поэтому она и улыбается. Только вот получилось все иначе.

Молодой человек оставил цветок и начал было уходить, но в последний момент все же решил остаться и понаблюдать за реакцией Алисы. Оглядевшись по сторонам, он заметил кусты через дорогу. Уже из кустов он позвонил брату и сказал, что задержится. Нет, он не знает на сколько он задержится. Хотя это никак не связано с историей, брат и жена, по странному стечению обстоятельств в этот момент находились в магазинчике, который располагался всего-то в квартале от тех кустов, в которых прятался молодой человек (жили они на другом конце города).

Ожидание заняло больше времени, чем он предполагал. Сначала затекли ноги и он начал думать о том, что неплохо было бы их размять. Это оказалось своевременной мыслью, потому что как раз в этот момент к двери подошли две молодые девушки, от двери к двери предлагающие услуги какого-то мобильного оператора. Одна из девушек, заметив подсолнух, улыбнулась и потянула, было, к нему руку, но тут молодой человек с криками выскочил из кустов, тут же повалился на асфальт, заставил себя подняться и на зудящих ногах, враскорячку бросился к крыльцу. Ему даже не пришлось ничего объяснять этим девицам. Они бросились врассыпную, а он, немного попрыгав с ноги на ногу вернулся в свое убежище.

После, приходил почтальон, позвонил пару раз в дверь, не обратил внимания на цветок, и ушел.

Прошел час, потом еще один. И почти сразу после того, как молодой человек ясно и четко понял, что лучше бы он сейчас пил пшеничное пиво в уютнейшей компании молодой семьи своего брата, Алиса, наконец, появилась. Ему показалось, что она чудеснейшим образом впорхнула в тот мир, наблюдением за которым он занимался уже несколько часов, хотя, на самом деле, она приехала на автобусе. Приближался момент волшебства и молодой человек почувствовал, как воздух завибрировал. Она подошла к крыльцу, посмотрела на цветок, и, не меняясь в лице, сказала: «Хм, прикольно». Взяла подсолнух и скрылась за дверью, очевидно не замечая повисшую в воздухе магию любви. Дома она поставила цветок в вазу, а вазу в гостиную на комод, и больше о нем не вспоминала (о цветке, разумеется, а не комоде).

Разбитый, помятый, уставший — он вылез из куста. К лицу прилила кровь, а в ушах звенело, он подумал еще, что было бы очень здорово считать, что этот звон — это отзвук разбившегося сердца. Он позвонил брату, сел в автобус. Двадцатью минутами позже он сидел за кружкой пшеничного пива, делал вид, что ему весело, и уже второй раз от смеха случайно проливал пиво на свой зеленый свитер.


У большинства людей... нет, не так. У среднестатистического человека есть множество знакомых, которых он привычно называет друзьями, хотя на самом деле две трети этих «друзей» — просто неплохие ребята, с которыми он время от времени общается. Их количество обычно зависит от удачи или харизмы нашего среднестатистического человека.

Несмотря на то, что словари уже давно определились в значении слова «друг», у них друг ничем не отличается от просто вежливого человека или человека, который боится показаться бессердечным кретином. В настоящей же жизни друг, это человек, который снимает трубку, когда звонишь ему среди ночи; который готов отказаться от дел и встретиться, если жизненно необходимо выпить и поговорить. Также у него можно одалживать деньги и забывать об этом. В спокойное время друг — это человек, с которым просто уютно быть рядом, даже если время от времени вы не понимаете что он только что сделал и зачем. Подведем итог: у большинства людей настоящих друзей немного — от трех до пяти.
 
Алиса, совершенно точно, не среднестатистический человек. У нее только один друг, и если уж по правде — остальные даже не знакомые, так, существа, отвлекающие ее от жизни, которой она хотела бы жить. Подругу Алисы зовут Оз — сокращенный вариант имени «Озона». Ее родители, как можно догадаться, ярые зеленые, к тому же веганы. До самого последнего момента они надеялись, что у них родится сын, придумали ему имя — Озон. Когда после родов оказалось, что Озон — девочка, расстроились, но виду не подали, имя незначительно изменили.

Озона — не слишком симпатичная полноватая девушка, зато, как это часто бывает у не слишком симпатичных полноватых людей — общительная. Одежду носит безвкусную, мимолетом бросив взгляд на юбочки и кофточки Озоны, можно надолго  задуматься о плюсах дальтонизма.

Смерть — неизбежная загадка, с которой рано или поздно сталкивается каждый из нас. Смерть — не нововведение, умирать живые существа начали достаточно давно, но человек по-прежнему никак не может привыкнуть к тому, что он смертен. В смерти нет дискриминации, она забирает хороших и плохих, старых и молодых, волосатых и лысых, женщин и мужчин, ораторов и заик. Только от этого ничуть не легче.

Мучимые совестью за то мимолетное разочарование после родов — родители Озоны окружили ее любовью, заботой и оградили от множества нелицеприятных (по их мнению) вещей, среди которых, как нетрудно догадаться — смерть. У Оз никогда не умирали хомячки и золотые рыбки — они просто «куда-то убегали». Поэтому, у Озоны свое абстрактное представление того, что должен делать человек, у которого умер близкий. Он должен оставаться наедине с голыми фактами. Он должен привыкать к той мысли, что больше никогда не увидит родного человека. И его, ни в коем случае, нельзя трогать, потому что, в противном случае, он будет таскать за собой этого мертвого человека тяжелым эмоциональным грузом всю свою жизнь. «Нельзя трогать» включает в себя: не звонить; не отвечать на звонки этого человека; не встречаться; не приносить соболезнований («они могут показаться неискренними») — на протяжении нескольких недель.

Алиса будет звонить Оз чуть меньше недели. Уже на третий день звонки будут делаться уже даже не для того, чтобы пообщаться (о жизни, о смерти), а просто для галочки, потому что как это можно, вот так сразу перестать звонить [бывшей] единственной подруге.


У Андрея, с другой стороны, никогда особенно-то и не было достаточно близких друзей, семейная жизнь плюс работа иногда могут сыграть такую шутку.

И хотя Андрей не может ни понять, ни выразить то, что он сейчас чувствует, ему бы очень помогло с кем-нибудь поговорить. Но Алиса заперлась у себя в комнате и не то что разговаривать, она видеть никого не хочет, а Тима читает у себя в комнате книжку и с ним, конечно, можно поговорить, только как-то не о чем.

Андрею приходит в голову, что, может быть, все это время жил не той жизнью, а раз так, еще не поздно попытаться все кардинально изменить. Он снимает трубку телефона и звонит на работу.

— Жанна? Это Андрей, соедини меня, пожалуйста с начальником, — ждет секунд десять, — Евгений? Здравствуйте, Евгений. Это Андрей. Я... я хотел бы уволиться, — медлит и добавляет, — если можно. Да, хорошо. Я напишу заявление. Хорошо, Евгений, я подумаю еще, но вряд ли мое решение изменится. Спасибо. Всего хорошего.

Переводя дыхание, Андрей уходит выпить бутылку-другую пива. Для успокоения нервов.


Тима всегда отличался от своих родственников. Он никогда не искал дружбы, не чувствовал необходимости в друзьях, так же как и не испытывал одиночества — ни до, ни после смерти матери. Конечно, что-то глубоко внутри него изменилось, он чувствовал это, но Тима не считал это «что-то» действительно заслуживающим внимания. Главным образом потому, что мать его не покидала. Она перестала дотрагиваться до него; перестала постоянно разговаривать по телефону; перестала кричать на него сразу после возвращения с работы, но Надежда его не покидала.

Все время после смерти она была рядом с сыном, молчаливая и злая, то ли по причине собственной смерти, то ли вообще без причины. Ей составляли компанию улыбчивый старикашка, живший раньше в доме напротив; хмурая женщина лет пятидесяти — бывшая соседка, и многие-многие другие — приходившие и уходившие, всех не то что по именам, на лицо не упомнишь.

Тима отвлекается от чтения «Волшебника изумрудного города» и обращается к матери.

— Мам, а каково это?
— Что?
— Быть мертвой.
— Что за глупые вопросы?
— Приятно? Расслабляет?
— Ну, вот ты вопросы начал задавать и мне уже не приятно. Ау! Я мертва. М-е-р-т-в-а! Что в этом может быть приятного?
— Ну, может тебе спокойнее от того, что ты умерла.
— Еще раз для тупых — я мертва! Когда-то я была кем-то. Сейчас — я никто. Как от этого может быть спокойнее?

Пауза.

— А тебе нравится «Волшебник изумрудного города», мам?
— Ерунда! Все книги — ерунда. Пустая трата времени. Разве только для бездельников хороши.
— Знаешь что, малыш, постарайся найти старый американский фильм по этой книжке. А потом найди пластинку не менее старой группы Pink Floyd “Dark side of the moon” и посмотри под нее фильм еще раз. Гарантирую, впечатлит. — это улыбчивый старикашка заговорил.

Снова пауза.

— Мам?
— Ага?
— Ты ведь меня не оставишь, правда?
— Конечно не оставлю.

Тима замечает Алису в дверях. У старшей сестры странное выражение лица.

— С кем ты разговариваешь, Тим?
— С мамой.
— Эм... мама мертва.
— Мертва, — кивает, — но не так, как ты думаешь.
— Ага, я-ясно. Я в магазин, за едой. Хочешь со мной?
— Давай! Алис... тебе нравится «Волшебник изумрудного города»?
— А то! Моя любимая детская книжка. Мне там очень Тотошка всегда нравился.
— А мне — Страшила.
— Да, Страшила тоже классный.
— Алиса?..
— Да, Тим?
— А она хорошо закончится?
— Конечно. Все книжки хорошо заканчиваются.

В беде, семейные узы каким-то неизвестным образом, обычно становятся крепче.


Он видит, как Алиса со своим младшим братом, держа в руках покупки — заходят в дом. Он выжидает пару минут, пытается сфокусировать взгляд на часах на правой руке, но они двоятся, а временами троятся. Неровной походкой он подходит к входной двери и стучит.
Алиса открывает дверь, он открывает рот, выпуская наружу тяжелый запах пива, и, заикаясь, начинает говорить:

— Я... э... вы меня не знаете. Меня... меня зовут... только не смейтесь... меня зовут Орсон. Цветок... цветок, который я... подсолнух, который вы... Мне кажется, я влюблен в вас!
— Охренеть.


7.Сближение

Редко что происходит так, как оно было задумано. Иной человек тратит десятки лет на то, чтобы проработать стратегии к жизни (вроде того, как опытный игрок в шахматы прорабатывает комбинации на доске), чтобы однажды обнаружить, что правила изменились. Фигуры стали чем-то совершенно неузнаваемым, а шахматная доска превратилась в головокружительную комбинацию геометрических фигур. С жизнью такое часто случается.

Орсон (сын страстных любителей кинематографа) спал. Ему только предстояло проснуться и обнаружить у себя в памяти события последних часов предыдущего дня, которые, преимущественно, состояли из: знакомства; признания; похода к черту; попойки; отключки. Разумеется, каждому из вышеупомянутых пунктов также предстояло быть значительно преувеличенным лучшим другом любого похмелья — чувством вины. Орсон даже не догадается, что переживает он зря. Шестеренки будущих отношений уже завертелись, все будет хорошо.


На другом конце города Алиса с Тимой разговаривают. Уже второй день как. Разговаривают не за завтраком (обедом или ужином), не ругаются и общаются не для того, чтобы порадовать отца. Это, своего рода, достижение. Давно такого не было.

— Хорошо, а кого ты еще видишь?
— Марину Сергеевну.
— Женщину, у которой мы раньше покупки делали?
— Да, ее.
— Я и не знала, что она умерла. Давно?
— Вроде бы четыре года назад. Если хочешь, я могу спросить у нее в следующий раз, как она придет.
— Неа, спасибо. Мне не настолько любопытно. Еще кто-нибудь?
— Не знаю помнишь ли ты Эрика?
— Мелкого, который с тобой раньше играл? Да, помню.
— Иногда он приходит со всей семьей.
— Давно я их не видела. Что с ними случилось?
— Они умерли в пожаре. Они говорят, что больно особо не было, потому что они спали. Эрик говорит, что это вроде как лечь спать и проснуться в незнакомом теле, вроде в том же мире, а вроде и в другом.
— Типа переселения душ?
— Нет, не переселение душ. Тело, в котором он проснулся, было его, просто он чувствовал себя в нем совершенно иначе, и двигался иначе, и видел все вокруг тоже иначе. Поэтому он и сказал, что оно незнакомое.
— Откуда ты знаешь?
— Я спрашивал.
— Тебя они не пугают?
— Нет, они не страшные. Просто мертвые.
— Хочешь, возьмем какой-нибудь фильм в прокате и вкусняшек наберем?
— Давай!


Вечер — прекрасное время для медитаций за просмотром фильма. Родные люди — лучшая компания для такого рода медитаций. Всякие чипсы, поп-корн — лучшая пища для медитации с родными за просмотром фильма.

Подготовка окончена, Алиса и Тима садятся на диван перед телевизором — огромный пакет чипсов в руках, чай заварен (они не очень любят газировку, это семейное).

Скрип двери в коридоре, и под начальные титры в комнату заглядывает Андрей.
— Что у вас тут происходит? Я опоздал?
— Нет, пап, совершенно не опоздал, — Алиса ставит на паузу. — Собираемся смотреть научно-фантастический фильм. Присоединишься?
— Вы готовы подождать минут пятнадцать, пока я ополоснусь в душе и переоденусь? — Андрей старается скрыть удивление в голосе.
— Конечно, давай.

Отец уходит в спальню, снимая с себя галстук-для-поиска-работы, а Алиса слышит робкий стук в дверь. Вечер становится все интереснее и, кто знает, может он перевернет жизнь этого семейства.

Еще не открыв входную дверь, Алиса знает, кого за ней увидит. Открывает.

— Прости меня, пожалуйста, — начинает Орсон.
— Тихо-тихо, — ей в голову приходит мысль, которая и не мысль даже, а желание; желание, которое она уже сегодня испытывала, желание перестать на какое-то время вести себя так, как она привыкла, и увидеть, что из этого получится. — Заходи. Мы собираемся смотреть научно-фантастический фильм. Если будешь вести себя тихо и, главное, трезво, можешь посидеть с нами. Как тебя зовут?

Орсон выпаливает имя и быстро, чтобы Алиса не передумала, входит внутрь.

— И не нужно больше про «откровения повсюду», — заметив, что он хочет что-то возразить, она просит его помолчать. — У меня хорошая память на лица. Я знаю, что это был ты.
— Не волнуйся, — пытается спрятать улыбку, — я вообще-то в Бога не верю. Мне просто хотелось тебе что-то сказать тогда, я сказал первое, что пришло в голову.


— Что же, неплохой выдался вечер. Спасибо за компанию, Орсон.
— И вам спасибо, Андрей. И Тиме.. Мне тоже очень понравилось.
— Приходите, когда захотите, я думаю Алиса не будет против.
— Не буду, — улыбается Алиса.

Дверь закрывается, и Орсон случайно ловит кусочек разговора за дверью.

— Хороший парнишка.
— Ага. Только несколько стеснительный.
— Дай ему немного времени, Лиса.


8.В поисках работы

— … не знаю, все это так странно. Я совершенно не привыкла чувствовать себя уютно в кругу семьи.
— Может ты просто изменилась. То есть, ясно, что мы все постоянно меняемся, но у каждого в жизни еще и наступает момент, когда он начинает чувствовать необходимость поменять взгляды на вещи.
— Мне кажется, что я охрененно много всего пропустила.
— Но это нормально. Лис, ты ведь теперь это чувствуешь. Знаешь. А значит, у тебя есть возможность все изменить к лучшему.
— Но дело-то не в этом... не только в этом. Семья — моя семья, на самом деле, очень хорошая. Папа — милый, Тима — замечательный. А я это только сейчас поняла. Только сейчас, понимаешь? Что делать с тем временем, которое было зря?
— Послушай, многие даже этого не понимают. Что им делать с жизнями, которые были зря? Ни-че-го. Вот и ты ничего не делай с тем, что было. Делай с тем, что есть.
— Я вижу, какие они одинокие. Я тоже часто чувствую себя одинокой, но меня это сильно не трогает.
— Так, может, их это тоже не трогает.
— Что? Это такое классное оправдание, чтобы не сближаться?
— Я не это имел в виду.
— Я знаю, Орсик. Просто... ну, Тима видит мертвых. Но они на самом деле не мертвы. Большинство из них, по-крайней мере. Люди, которых он считает мертвыми — жили где-нибудь неподалеку какое-то время. Ну, дети, с которыми Тима играл или люди, которые приходили к маме и уделяли ему пару минут времени. Все они рано или поздно съезжали или переставали приходить. Вот он, наверное, и подумал, что они умерли. Кроме мамы... с мамой он угадал. Я должна быть ближе к нему. И к папе тоже. Это теперь вроде как моя работа — составлять им компанию.
— Мне кажется это здорово. Только тебе нужно понять, что не только ты эту работу работаешь, но и они тоже. В том смысле, что не только ты им помогаешь, но и они тебе. Ты должна это понимать.
— Понимаю. Конечно понимаю. Я сегодня болтушка, да?
— Да. Но мне нравится, когда ты много разговариваешь. У тебя приятный голос.
— Хм, это успокаивает. Почему ты остановился?
— Красный свет.
— Ах красный свет... Знаешь, я считаю, что люди всегда смотрят на светофоры и никогда — на дорогу. Люди не переходят через дорогу на красный и готовы терпеливо ждать зеленого, считая, что это... вроде как гарант безопасности. Но это же глупо! Какой в этом смысл?! Я уверена, что ни одного человека в мире ни разу не сбил светофор. Уверена! Так, может быть, нужно на машины смотреть, а не светофор?
— Подожди-ка, то есть ты считаешь, что светофоры бесполезны?
— Я этого не говорила. Я не об этом.
— А о чем?
— О том, что людей не сбивают светофоры. Они дают гарантию, что любой человек сможет рано или поздно перейти через дорогу. И только. Но такая гарантия необходима только если на дороге много машин. Человек часто путает возможность что-то сделать, с необходимостью это делать. Так появляются правила. Поэтому-то мы каждый день видим толпы людей, которые стоят перед пустой улицей и не переходят через дорогу только из-за того, что красный свет. Люди склонны упрощать и следовать правилам, потому что это проще, чем попытаться понять, что за этими правилами на самом деле стоит. Это бы означало, что каждый раз переходя через дорогу, вместо того, чтобы входить в транс и ждать, пока вопрос сам разрешиться, им нужно будет анализировать ситуацию, выносить решение и приводить его в действие!
— И что плохого в том, чтобы не думать о своей безопасности.
— В том, чтобы не думать о безопасности плохого ничего нет. А вот не думать — плохо.
— Подумаешь. То, что мы не думаем лишний раз о своей жизни, дает нам возможность думать о вещах, которые действительно имеют значение, а не о том, как бы не попасть под машину.
— О каких, например, вещах?
— Ээ...
— В этом городе живет несколько миллионов человек. Каждый из них постоянно переходит через дороги и имеет возможность «подумать о вещах, которые имеют значение». Много у нас великих философов, ученых, писателей? Нет. А знаешь почему? Чтобы думать о вещах, имеющих значение, нужно уметь думать вообще. А чтобы думать вообще, нужно перестать действовать на автомате.
— Ладно, я сдаюсь.
— И сдаваться тоже не нужно! Нужно бросать вызов всему! Рано или поздно должно сработать...
— Алиса.
— Орсон.
— Скажи уже, что тебя гнетет? Не светофоры ведь.
— Ситуация. Вся эта ситуация. То, что Тима видит мертвецов. Я не знаю, что делать. Рассказать отцу?
— Я думаю, Андрею рассказывать не нужно. Это ваш с Тимой секрет. Он вас сближает. Давай подумаем. Что сделает твой отец, если ты ему все расскажешь? Он или озаботится здоровьем сына и начнет водить его к психиатру, или ничего не сделает. Я, конечно, плохо знаю твоего отца, но мне кажется, что второй вариант маловероятен. Но мы с тобой уже поняли, почему Тима видит мертвецов, из-за того, что он одинок. Так что, если ты будешь прилежно выполнять ту работу, о которой ты недавно говорила — будешь со своей семьей, Тиме скоро будет совсем необязательно видеть мертвых, чтобы не чувствовать себя одиноким. Проблема решится сама собой. До тех пор эти люди будут помогать твоему брату чувствовать себя любимым и нужным, я в этом ничего плохого не вижу. Мне кажется, что лучше не рассказывать отцу.
— Теперь ты болтушка, — улыбается. — Но спасибо. Пожалуй ты прав.
— Слушай, а как ты насчет того, чтобы сейчас забрать из дома брата и, скажем, сходить в зоопарк.
— Я — за! Давай.


Разговоры между матерью и сыном не всегда даются легко, особенно если один из собеседников мертв. Тима, правда, за последнее время привык к такого рода общению, и не видит в нем ничего сложного. Можно подумать, что смерть и воображаемые разговоры могут отнять у ребенка самое ценное, что у него есть — детство, может и могут, но не у Тимы.
Он ждет этих бесед с нетерпением.

— Мам?
— Ага.
— Когда я вырасту, я хочу быть ученым.
— Не переживай, Тимочка, не станешь ты ученым. Ты для этого слишком медленно соображаешь.

Правда, иногда случается, что некоторые беседы могут даваться с трудом не потому, что собеседник мертв, а из-за недостатка любви, сочувствия или желания понять. И тут уже неважно с кем говорить — с живым или мертвым.


— Скажите, Андрей, есть ли у вас опыт в данной сфере?
— В общем... нет. Но мне всегда хотелось попробовать. Я быстро учусь.
— Как вы потеряли предыдущую работу?
— Я не терял ее. Я уволился по собственному желанию.
— Почему?
— Ну, — чешет голову, — потому что в какой-то момент я от нее устал.
— Вы можете дать нам гарантию, что не устанете от нашей работы?
— У меня, в общем-то, нет выбора...
— Спасибо. У нас есть ваш номер. Мы вам позвоним.


— Как вы считаете, почему эта работа вам подходит?
— Она разнообразна. Мне нравится разнообразие в работе.
— Понятно. Опишите себя в нескольких словах.
— Трудолюбивый, пытливый, преданный.
— В вашем резюме написано, что вы уволились с предыдущей работы по своему желанию. Это так?
— Да.
— Спасибо, мы с вами свяжемся.


— Андрей, насколько вы мотивированы?
— Ну... у меня сын и дочка, мне их нужно кормить, у меня недавно умерла жена, так что все счета на мне. Разве можно быть более мотивированным?
— Спасибо за то, что нашли время на эту беседу, Андрей. Мы тут между собой все обсудим и первым делом вам позвоним.


— Хотите знать, почему я уволился после того, как столько лет проработал на этих людей? Тут все просто. Моя жена умерла. И, оказалось, она мне никогда не нравилась. Я никогда ее не любил. Никогда не испытывал желания дарить ей цветы или подарки. Мне даже видеть-то ее некоторыми вечерами не хотелось. Иногда я ложился спать на диване, просто чтобы не идти к ней в спальню, чтобы быть дальше от нее! Но, при этом, я чувствовал необходимость вести себя так, как будто несмотря ни на что — любил ее. Не обращая внимания на колкие замечания и безразличие. И... ну да, конечно, я вел себя так ради детей, которых она, кажется, как и меня — не особо любила! Хотя главным образом я делал вид, что люблю ее не для кого-то еще, а для себя. Для себя! Потому что если бы я не притворялся, мне пришлось бы постоянно жить с осознанием того, что моя жизнь — говно! Что последние несколько десятилетий я ничего в своей жизни не сделал такого, что стоило бы помнить, холить и лелеять, просто создал иллюзию того, что делал что-то... ну... понимаете. И с этим жить невозможно! Поэтому, когда она умерла, я подумал, что может быть вот он — шанс начать все заново. Жизнь начать. То есть... встать лицом к лицу со своей жизнью, с тем, что от нее осталось и попытаться получить от нее самое лучшее, что можно. За вычетом того, чего я никогда уже не смогу получить. Поэтому я уволился. И поэтому мне очень-очень... очень нужна эта работа. Она — мой шанс на другую жизнь.
— Я... ясно. Мы вам позвоним, Андрей. Спасибо за вашу откровенность.

Разумеется, никто не перезвонил.


9.О чем стоит помнить, а о чем следует забыть

Андрей стоял в овощном отделении магазина. Именно тогда, совершенно неожиданно для себя, он кое-что понял. Это открытие сразило его, сердце начало биться чаще и, удивленный, на несколько секунд он застыл.

Неподалеку от него, возле кабачков стояли престарелый мужчина в поношенном, но опрятном костюме и женщина приблизительно его лет, полная и с большим ртом. Женщина распекала своего мужа. Она кричала на него так громко, что ее слышали все, кто был в магазине. А мужчина молчал и ежился. Женщина обзывала мужа старым дураком. Вопила, что, мол, хватит уже вспоминать о сыне, которого они потеряли двенадцать лет назад, это было давно, пора уже забыть. И когда она замолчала, этот старичок в поношенном, но опрятном костюме тихо ответил, что горюет он по сыну не потому, что сын был первенцем и не из-за того, что ему кажется, будто сын умер недавно, хотя это, несомненно, хорошие, уважительные причины. Старичок сказал, что помнить о смерти, это его способ почитать жизнь, и уж поскольку их сын за свою недолгую жизнь успел столкнуться и со смертью, и с жизнью — было бы справедливо помнить о сыне в жизни и в смерти. Женщина тихо ругнулась и они ушли из отдела овощей.

А Андрей стоял, сраженный и обдумывал слова мужчины. И внезапно его глаза будто широко раскрылись и впервые увидели окружавший его мир: его смысл, и двойственность, которая пронизывала каждую часть человеческого существа — живой-мертвый; здоровый-больной; счастливый-несчастный; хороший-плохой. Держа в руках корзинку с продуктами он вдруг поймал за хвост мысль, которая еще пару дней назад заставила бы его слететь с катушек — его жена не была исключением. Признать, что она не была хорошей матерью и женой, означало признать, что она не была хорошей матерью и женой достаточно часто. Но ведь была хорошей. И именно эта мысль сразила Андрея больше всего — Надежда была хорошей. Она заботилась о детях, когда те болели; она готовила ужины, пусть мерзкие, но ужины; время от времени занималась воспитанием. 

Она была хорошей, просто не так часто, как хотелось ее близким.

Затем, Андрей вдруг понял кое-что еще: они вместе прожили почти два десятка лет — целую вечность. За эту вечность, он привык к тем ее чертам характера и поступкам, которые его до невероятности раздражали. Привык, и они стали менее заметны, обычны. Он ненавидел Надежду не за то, что она была стервой, не за то, что она игнорировала его, унижала перед детьми, он ненавидел ее за то, что так никогда и не решился взять и сказать ей все, что он о ней думал. Он ненавидел ее за свою слабость. Эта мысль потрясла его.

Он мог бы быть зол на нее и за то, что она умерла, оставив его наедине с детьми. Но нет. На самом деле, он испытывал благодарность. Он был счастлив, что она умерла. Жестокая мысль, но верная. Он был счастлив. Потому что смерть Надежды дала ему возможность подарить детям любовь, заботу, дружбу, и что-нибудь еще, если повезет. Любовь, заботу и дружбу вместо бесконечных споров и ссор: в машине, за ужином, перед телевизором, в постели.
Андрей взял с полки кабачок и положил в корзину.


Сидеть вдвоем на скамейке в парке, и кормить голубей хлебом может оказаться настолько же интересным времяпрепровождением, как, скажем, поход в кино, или прогулка по людным улочкам, блошиным рынкам или ярмаркам.

— Слушай, сколько у тебя зеленых свитеров?
— Много. Мне нравятся свитера, потому что они теплые, и я люблю зеленый цвет, потому что этот цвет напоминает мне об одной игрушке, которая у меня была, когда я еще совсем карапузом был. Зеленый слон. У меня с ним очень много приятных воспоминаний.
— Это радует. Я думала у тебя заскок какой-нибудь, вроде того, что зеленый цвет — цвет природы.
— Неа, я люблю природу ровно настолько, чтобы не бросать мусор на землю и не топтать газоны.
— Ну и хорошо.
— Как твои дела?
— Хорошо, пожалуй.
— Это заметно.
— В смысле?
— Ты меньше ругаешься.
— Жопа, срань, говно.
— Нет, шутки ради — это забавно. Я имел в виду ругательства, которые когда ты злишься.
— Наверное дело в том, что я больше не злюсь. Я расслаблена, спокойна и... с тобой, — Алиса улыбается.
— Я надеялся услышать что-то в этом роде, — обнимает ее.
— Мама умерла. Я должна смириться с этим. Все что случается — случается по какой-то причине. И, нужно признать, что если бы не ее смерть, может мы бы с тобой и не познакомились как следует. Так что, выходит, что-то хорошее она для меня все же сделала.


Разговор матери с сыном может показаться странным, если один из них мертв, но люди со временем привыкают к необычным ситуациям.
— Мамуль, привет. Как ты?
— Я мертва. Как ты думаешь, как я, Тима?
— Слушай, я больше не расстроен тем, что ты умерла.
— Ну что... здорово, сынок.
— Это означает, что ты теперь уйдешь?
— Нет.


Перед тем, как сесть за стол, улыбнуться всем, поговорить с Тимой, посмеяться шуткам Орсона и, с трудно скрываемой радостью, смотреть на Алису — Андрей снимает телефонную трубку и набирает номер.
— Алло. Жанна, добрый вечер. Я хотел бы поговорить с Евгением.


10.Кульминация

На это ушло несколько месяцев, но, наконец, они были семьей. Возможно, впервые за долгие годы. Безразличие, нетерпимость, смерть матери, попытки разобраться в себе и своих чувствах, необходимость заново привыкнуть друг к другу — все это теперь было позади.

Субботнее утро было ярким, свежим, солнечным. Алиса проснулась с зудящим желанием приготовить отцу с братом завтрак и, пока остальные спали, выскользнула из дома за молоком.

Пока Андрей принимал душ, а Тима смотрел мультики, Алиса сварила им овсяную кашу, вкусную — такую, как Андрей готовил, когда она еще была совсем-совсем маленькой: на молоке, с несколькими столовыми ложками сахара и большим куском сливочного масла.


— Ну, дети, по-моему на улице прекрасная погода. В самый раз для того, чтобы сходить в парк аттракционов. Что скажете?
— Здорово! — это Тима.
— Ой, прости пап, но мы с Орсом договорились сегодня в кино пойти. Еще неделю назад договаривались. Извини, — трудно представить, но Алиса извиняется.
— Да ничего, Лис.
— Но мне хочется в парк, — снова Тима.
— Слушайте, давайте знаете как сделаем? Вы сегодня вдвоем сходите на аттракционы, а завтра все вместе, втроем сходим посмотрим какой-нибудь фильм в кино. — Алиса.
— Хорошо, без проблем. По мне, так здорово. Тебе скоро уходить? — Андрей.
— Через пятнадцать минут. Так что ешьте быстрее, мне еще тарелки мыть.
— Ну уж нет, ты готовила — мы моем. Давай, беги собирайся. А мы тут сами разберемся, правда Тима?
— Ага!


«Парк Аттракционов “Крутящаяся Подводка”» идеален для отдыха в это время года. Не слишком холодно, не слишком жарко, освежающий ветерок. И, несмотря на то, что водные горки уже закрыты, большая часть развлечений доступна и, что важно, популярна. Детишки с энтузиазмом сражаются со сладкой ватой, стоя в длиннющих очередях к американским горкам, машинкам-толкалкам, палаткам с предсказательницами, тирам и нудному, но все равно пользующемуся успехом ; колесу обозрения.

Родители, старшие братья или сестры стоят неподалеку, улыбаются детишкам, предвкушают. Некоторые стоят с, вроде бы, безразличным выражением лица, но, скорее всего, они притворяются. Трудно быть безразличным в таком месте.

«Крутящаяся подводка» — это веселье; разнообразные сладости; улыбки продающих билеты молоденьких девушек, чьи нежные руки и заливистый смех пророчат им светлое, волшебное будущее; цирковые уродцы, будущее которых уже не так интересно, куда интереснее их прошлое, с пугающими, но крайне любопытными подробностями; таинственные предсказатели с занудными голосами. В этом парке аттракционов найдется все. Если не верите — приезжайте! Время пролетит незаметно за попытками решить, стоит ли пойти на тот яркий, шумный, а поэтому чрезвычайно веселый аттракцион впереди, или же стоит снова сходить на тот, с которого только что вернулся. К счастью, ответственным за эти вопросы назначен Тима, Андрей просто ходит за ним следом. Тима рвется к новым впечатлениям, чтобы было потом о чем похвастаться в школе, поэтому план действий прост — сходить всюду, куда можно сходить, при наличии времени — повторить. Потому здесь, в «Крутящейся подводке», единственное, что действительно имеет значение — время. Силы? Чепуха! Всегда откуда-то берутся новые силы, а вот где бы взять еще немного времени?

Солнце медленно скользит по небосводу, очереди становятся короче, одни аттракционы закрываются, другие готовятся к закрытию. Ноги Тимы, которым, видимо, нет никакого дела до развлечений — устают. Не беда, Андрей предлагает Тиме на сегодня закончить с аттракционами и сходить в какое-нибудь кафе, поесть картошки фри с куриной ножкой, мороженого, и запить это все горячим сладким чаем. Тима радостно соглашается, потому что, во-первых, ему действительно уже хочется кушать, а, во-вторых, ему не пришлось признавать, что он устал.


Орсон держит ее за руку. Рука Алисы чуть холоднее его руки и это хороший повод класть свою руку поверх ее чаще обычного — чтобы не замерзла.

Они решили не покупать в кино ничего хрустящего, никаких чипсов, попкорна, и, вместо этого, набрали шоколада и конфет. От этого обстановка стала чуть романтичнее.

Героиня на экране чувственно вздыхает и начинает эмоционально о чем-то рассказывать, но Алиса ее не слышит, потому что только что поняла одну вещь. Она убирает свою руку из-под его руки, поворачивается к Орсону, долго смотрит на него и целует.

Орсон только что передумал. Фильм очень даже ничего.


Кафе «Нямки до лямки» находится посреди шоссе. Одна полоса этого шоссе ведет к аэропорту, другая — в город, между полосами — кафе. По дороге носятся автомобили, гудят грузовики, звучат сирены карет скорой помощи, мчащихся в больницу неподалеку; внизу, прямо под шоссе, из темных тоннелей то и дело с грохотом вырываются грузовые поезда, только затем, чтобы оглушить громыханием и скрыться за горизонтом. Несмотря на это «Нямки до лямки» — тихое местечко, благослови Господь современные звукопоглощающие материалы.

Красная куртка Тимы лежит рядом, на стуле. С выражением мировой скорби на лице Тима смотрит на тарелку перед собой. На тарелке осталось еще немного мороженого, но оно уже не влезает. Андрей смотрит на сына с улыбкой.

— Тим, да все в порядке. Оставь. У нас дома в холодильнике еще полно мороженого.

Тима смотрит на отца, не понимая, шутит он или сошел с ума, как можно оставить недоеденным мороженое? Но, в конце-концов вздыхает, потому что сказать ему нечего, и начинает размазывать мороженое ложкой по тарелке.

— Тима, в туалет не хочешь?
— Неа.
— Тогда посиди тут, я быстренько. Ничего, если я тебя одного оставлю?
— Неа, ничего. Я же все равно не один буду.

Андрей поднимает голову, смотрит на людей вокруг, — все-таки «Нямки до лямки» довольно популярное место — и кивает.

— Хорошо. Я тогда скоро вернусь, — и он уходит.

Мальчик перестает размазывать мороженое по тарелке, замирает на секунду-другую, а потом, повернувшись к стулу рядом с собой, внимательно смотрит в пустоту.

— А куда мы пойдем, мам? — спрашивает Тима, надевая свою красную куртку.


Андрей выходит из уборной и замечает, что стол, за которым они сидели — пуст. Тарелки убраны, стулья задвинуты, поверхность протерта. Краем глаза Андрей замечает, что за окном мелькает что-то красное.

Он поворачивается к окну, время замедляется и внутри все холодеет. Сердце пропускает пару ударов, а легкие отказываются выдыхать. Тима, не смотря по сторонам, игнорируя машины, пересекает шоссе. Скрежет колес — водители давят на тормоза; рев клаксонов. Вся сцена за окном выглядит так, как будто происходит на экране телевизора с выключенным звуком. Черт бы побрал современные звукопоглощающие материалы.

Андрей выстреливает из кафе и бежит на цвет куртки, но чуть не попадает под машину и останавливается у второй полосы. Проезжает машина. Еще одна. Другая. Без всяких пауз, совершенно никакой возможности проскочить. Тима идет дальше. К краю дороги. Машина проносится в сантиметре от него.

Андрей, наконец, проскакивает вперед, между машинами. Две полосы позади. Впереди столько же, и снова непрекращающийся поток машин. Он смотрит то на машины, проезжающие мимо на скорости под 100 километров в час, то переводит взгляд на красную куртку, которую то и дело заслоняют машины. Он пытается закричать, позвать Тиму, но во рту пересохло. Андрей слышит шум поезда, и даже видит, как тот появляется впереди, из-под шоссе, но не время сейчас отвлекаться.

Красная куртка останавливается у края, приподнимается на полметра вверх и исчезает за перилами.

Андрей, когда машин становится меньше, не бежит. Он просто стоит посреди дороги и смотрит на исчезающий вдали поезд. Ему страшно, он боится сделать несколько шагов вперед, подойти к перилам и посмотреть вниз.


11.Подведение итогов

Как будто дурной сон.

Андрей видел себя в рушащемся многоэтажном здании. Он пытался убежать, но бежать было некуда, в этом здании не было дверей, только стены. Он мог бы попытаться разрушить одну из стен, но каждая из них была плотно заставлена мебелью, старыми фотографиями, уложенными в коробки, отблесками чувств. Андрей не мог убежать из этого здания, это он понимал, но все равно продолжал метаться из стороны в сторону, чувствуя, как над его головой рушился этаж за этажом. Он знал, что ничего не может поделать, но не мог остановиться.

Он сидел в кресле. Темно. Разве только телевизор перед ним показывает белый шум, но Андрей не хочет его выключать. В комнате тихо, звук у телевизора выключен. Андрей, мелькающий экран, кресло, тишина. Пару часов назад он закончил давать показания. Человек, которому он давал показания, был полным мужчиной среднего возраста и по одним его интонациям можно было понять, что мужчина этот до омерзения устал от своей работы, от этого города и от Андрея.

Андрей старался не думать о том, как через несколько часов он снимет телефонную трубку и позвонит в то же похоронное агентство, в которое звонил пару месяцев назад.

Он почувствовал, как два или три этажа над его головой обрушились.


Он не услышал шагов. Каким-то образом Алиса просто появилась перед ним. Она села на пол, подобрав под себя ноги. Прошла минута, потом еще одна. Алиса встала, взяла пульт и выключила телевизор. Села обратно на пол. Прошло еще несколько минут в тишине. Она старалась разглядеть в темноте Андрея. Она знала, что он сидит где-то там и смотрела с жалостью на то место, где он должен был находиться.

Андрей чувствовал на себе этот взгляд, и, сначала, пытался не обращать на него внимания. Но потом он подумал, что ведет себя глупо. Он повернул голову в ту сторону, где, как ему казалось, сидела Алиса.

То ли заметив, то ли почувствовав движение, Алиса заговорила.

— Я уезжаю.
Он молчал.
— Я уезжаю не просто из этого дома. Я уезжаю из этого сраного города.
— Поэтично, — безразлично ответил Андрей.
Она замолчала на несколько минут.
— Я уезжаю, — повторила Алиса.
Андрей кивнул.
— Я не могу здесь больше жить. Я не вынесу...
— Ты не окончила школу.
— Я окончу ее в другом месте.
— А Орсон?
— Я с ним рассталась.
Андрей снова кивнул.
— Может подождешь немного? Вместе поедем, — предложил, не особо надеясь на положительный ответ.
— Нет. Я уезжаю утром.
— Ты считаешь, что я виноват?
— Конечно ты виноват! Кого еще винить-то?!
Еще один этаж обрушился. Он закрыл глаза и сидел не двигаясь, ничего не говоря, чувствуя темноту вокруг и темноту внутри.
— Я буду тебе каждый месяц писать на электропочту. Говорить, что со мной все в порядке, если все будет в порядке. Или что не все в порядке, если... ну, ты понял.
К тому моменту, как Андрей снова открыл глаза, в комнате кроме него уже никого не было.


Он хотел попрощаться с ней утром и, боясь проспать, он решил не ложиться вовсе. Он сварил кофе, снова сел в кресло, включил телевизор и, сам того не заметив, уснул.

Когда он проснулся, Алиса уже уехала. Он пробежался по комнатам. Робко заглянул в ванную. Потом, в отчаянии, он начал заглядывать под кровати, но, поняв, что это ничего не даст, перестал. Перед тем, как обрушился последний этаж, тот, на котором находился сам Андрей — у него в голове обозначилось и тут же растаяло мимолетное дуновение бессмысленной фразы: каким-то образом эта семья существовала только благодаря Надежде.

За три последующих месяца ему пришло только два письма от Алисы. Потом они стали приходить и того реже, а к концу года дочь перестала писать ему вовсе. Пару раз заходил Орсон, они молчали, а потом Орсон уходил. К тому времени от здания, в котором Андрей оказался заперт уже ничего не осталось. Как и от самого Андрея.

Теперь, большую часть времени он сидел дома, жил на пособие, не общался с людьми, не пил, и никогда не улыбался.


12.Океан

Со дня смерти его сына прошло три года. Три года, на протяжении которых он не переставал испытывать чувство вины, или какое-то другое чувство, в котором жизненно важно было видеть именно вину, потому что иначе его бы тут же уничтожила его собственная совесть. Он почти не спал ночами, но часто засыпал днем, сидя в кресле перед окном или телевизором. Три года без звонков от дочери, два года без писем.

Алкоголь он не пил, чувствуя, что так будет только хуже.

Это утро было точно таким же, как предыдущие. Большую часть ночи он смотрел в потолок, потом заметил, что за окном уже светит солнце и решил, что пора делать вид, что он только что проснулся. Он почистил зубы, сполоснул лицо. После, он выглянул в окно и обнаружил, что улицы укрыты снегом. Надел свитер, джинсы, кроссовки, глупую бейсболку и вышел на улицу.

Плана действий у него никакого не было, он просто решил все время идти прямо. На улицах было пусто, разве что какая-нибудь одинокая машина время от времени проезжала мимо.

Так он оказался на автобусном вокзале. Не желая возвращаться домой, он купил себе билет на автобус, не задумываясь над маршрутом. Просто, чтобы автобус ехал. Ехал долго и куда-то.

Он присел на скамейку, рядом с престарелой женщиной, которая медленно, но с аппетитом ела бутерброд.

— Хорошая погода, n'est-ce pas? — спросила она.
— Пожалуй, — ответил он.

Солнце проползло немного по серому небу и спряталось за облака. Он сел в междугородний автобус, который вот-вот должен был куда-то отправится, и это до невозможности расслабляло. Потому что ничего в этом автобусе не зависело от него. Единственное, что сейчас требовалось — ждать. Он уснул.

Автобус приехал к месту назначения, двери со стоном открылись и, следом за четырьмя женщинами в возрасте и одним длинноволосым мужчиной, он вышел наружу.

Холодный ветер ударил его в лицо и Андрей вдруг почувствовал запах воды, соли и водорослей.

В паре метров от себя он увидел песчаный берег. И воду. Берег почти полностью был засыпан снегом, но льда на воде не было.

Дыша глубоко, чтобы почувствовать каждый оттенок окружавших его запахов; стараясь не мигать, чтобы разглядеть в подробностях каждую наступавшую волну — он медленно шел к берегу.

В паре шагов от воды он остановился и присел. Андрей смотрел на воду не отрываясь. Он проталкивал пальцы в промерзший песок, чтобы почувствовать его зернистость и пытался представить песчинки, которые он трогал, частью какого-нибудь огромного камня много тысяч лет назад. Он думал о том, как удивительно то, что им — песчинкам, хватило терпения дождаться того дня, когда они стали абсолютно независимы и совершенно не похожи на то единое целое, которым они когда-то были.

И, внезапно, что-то внутри него сломалось и рванулась лавина мыслей, которые он пытался упрятать и которые ему хотелось, но некому было сказать. Он сидел на пляже и разговаривал с людьми, которых там не было, разговаривал сам с собой, кричал на олицетворение собственной жизни — жалкое и виноватое. И чем больше он кричал, тем громче и дольше ему хотелось кричать. Но он замолчал и вся злость и горесть вырвалась наружу слезами и беззвучными всхлипываниями.

А когда все закончилось, он утер глаза и посмотрел на океан. В океане, недалеко от себя он увидел Тиму. Тима стоял по пояс в воде, волны нежно его касались, а он резвился — во все стороны летели брызги, Тима смеялся, на его коже и в воде вокруг играло солнце. Андрей смотрел не отрываясь, запоминая каждый жест, каждое движение, каждый звук.

Тима повернулся к отцу, посмотрел ему в глаза, широко улыбнулся и исчез. И тогда Андрей понял, что он прощен, и что важнее — не забыт. Он каким-то образом знал, что все будет хорошо. И знал, что с Алисой тоже все хорошо. От этого на сердце впервые за долгое время было легко. Тревоги прошли, скорбь — забыта.

Он глубоко вздохнул, еще раз вытер глаза и пошел обратно к автобусу. Провел всю дорогу обратно — глядя в окно. Думая о том, как же много всего изменилось за сегодня. И вспоминая Тиму. Счастливого, улыбающегося, прощающего.

Что будет дальше — неважно. Может он приедет домой и там — на пороге дома будут стоять два чемодана, и ему будет страшно войти в дом и узнать действительно ли Алиса вернулась; а может не будет никаких чемоданов, не будет Алисы. Это сейчас не имело никакого значения. Главное — он был прощен.