Киношный театр

 Развлекаться человек начал с того момента, когда у него между охотой, дракой за кусок добычи побольше, погонями за особями противоположного пола и бегством от хищников и сородичей посильнее, а также коротким, тревожным сном, появился некий перерывчик. Кто-то, распахнув рот, уставился в небеса, любуясь облаками и звёздами, кто-то попытался попробовать на вкус цветы и камни, кто-то замычал что-то невразумительное, тряся немытой башкой и закатывая глаза, пытаясь таким образом выразить гнев, восторг, умиротворение и воззвать к неведомым силам природы с просьбой о жратве и самках…
А кое-кто, напялив на себя вонючие шкуры, взяв в руки кость и полый кусок дерева, устроил соплеменникам, приплясывая и завывая, первый в мире перфоманс. То бишь – представление.
Так появился на белый свет театр.
Соплеменники били в ладоши и гоготали, на несколько минут забыв о только что ухайдоканном мамонте. Но один из вкушавших духовную пищу вдруг презрительно сплюнул и запустил обглоданным мослом в голову первого в мире актёра.
Так одновременно с театром появился его критик и, соответственно – критика.
И с тех далёких времён люди делятся на тех кто играет чужие жизни, нередко по мысли Шекспира превращая собственную – в театр, и тех кто, поджав губы, цедит сквозь зубы о технических, стилистических, смысловых и других ошибках Мельпомены. Которых как известно, в любом театре хоть отбавляй.
У первой группы есть два отличительных признака, делящие её соответственно на две неравнозначные части. Это, первое – кто-то, выходя на подмостки зарабатывает этим себе на жизнь, а кто-то – нет. И второе – режиссёры и актёры, то есть те кто, собственно, и делают театр, создают спектакль, представление, действие, перфоманс, шоу – имеют за плечами профессиональное образование, либо – нет. Те кто такой подготовки не имеют исходят в своей работе из зрительского восприятия театра, не зная, а подчас даже и не подозревая о театральной кухне – его технологий, умений, правил и законов. То есть та же система Станиславского для них что-то неощутимо далёкое, не особо важное – «да мы и сами с усами». А собственные псевдотеатральные изыски при случае оправдывают поиском стиля и новой волны, походя низвергая устои и авторитет предшественников. И в кучу валится всё подряд, в том числе приёмы, методы и способы совершенно не свойственные, даже чуждые театру – это может быть кино самых разных жанров от мелодрамы до хоррора со свойственными ему спецэффектами, телевизионные латиноамериканские сериалы с их вычурными, показушными страстями, отсутствием работы актёров над ролью, ну и тому подобное...
Но театр – это не кино, это абсолютно обособленный вид искусства. Кино пусть родственный вид, но никогда не заменяющий и не подменяющий театр.
Вот как раз в среде таких театралов (не могу их назвать режиссёрами, так как они в принципе не знают как ими быть), разными путями попадающих к сцене и возникают дикие смеси из непомерных амбиций с одной стороны, и совершенно различных ингредиентов от нестыкующихся между собой видов искусства – с другой.
Эти смеси выливаются на головы зрителей такой мутью, что критикам становятся дурно, а критиканов обуревает гордость за профессию.
Детско-юношеская студия здесь как нельзя кстати – подрастающее поколение, развитие их творческого начала, разве плохо? Отнюдь.
Но это скрытое культуртрегерство лишь прикрыто благородными творческими идеями, но уж только не реальной театральной работой и не обучением актёрскому мастерству. Так как руководитель в своей «работе» в самую последнюю очередь исходит от требований театральных законов.
В Лосино-Петровский приехала из посёлка Чкаловский театральная студия «Весёлый ветер» со спектаклем «Долго и счастливо». Ну и нагнали веселья…
Народу было немного, максимум ползала. В основном дети и старшеклассники.
И показали нам киношный театр.
Идея спектакля благородна и необходима в воспитательном процессе подрастающих поколений – опасность и разрушительное воздействие на судьбу любого человека такой дряни, как наркота. Не поспоришь – надо.
Но перед действием с микрофоном на сцене появилась руководительница студии. Со скорбным лицом, трагическим голосом она потребовала от присутствующих полного внимания, так как «спектакль очень тяжёлый». А «кому не интересно, кто пришёл сюда не по своей воле, могут уходить»! Народ зашевелился, недоумевая – «даже так», послышалось… Но зрителям вполне хватило ума и выдержки не провоцировать, хотя почти всем было известно – по своей воле пришли ребята на спектакль или их «попросили».
Эти неприкрытые личные амбиции руководителя театральной студии, пафосность, высокомерие и манерность вполне объяснимы. Я не увидел спектакль, целостность и логичность действия. Основы системы Станиславского были просто проигнорированы, а скорее всего, неизвестны ни актёрам, ни «режиссёру».
Всё (по системе мэтра), что происходит на сцене – появление персонажей, события, действия, должно быть оправдано. Иметь начало, развитие и логическое завершение. В сюжете и работе актёров. А вместо этого…
Я увидел хаотичность передвижений, когда действие даже не подчёркивает, а скорее разрушает мысль и задачу мизансцены. Затянутость пауз, проходов, неумелая жестикуляция. Персонажи, мне иногда казалось, лишь проговаривают свой текст, не слыша ни себя, ни партнёров.
Услышал «кашу во ртах» у большинства и не услышал трети слов, а я сидел на первом ряду: голоса тонули в распущенных волосах, кулисах сцены, в музыке, а то и в «телефонных разговорах», которые шли почему-то в микрофон и несоответственно по громкости. Актёры не работали на ближних планах, а уходили в глубь сцены, пропадая в тусклом освещении.
Покоробила неумелая работа с реквизитом, пренебрежительное отношение к вторичному действию, когда актёр цепляет за кулису, отвлекая внимание от основного действия или, чего ещё хуже, кто-то из партнёров выглядывает в зал!
Меня оглушило музыкальное и шумовое сопровождение, нередко отвлекающие от мысли и разбивающие восприятие. Хотя в паре моментов оно было в тему, удачно.
И я почти не увидел глаз – самого главного, то, что в первую очередь и передаёт идею, мысль, чувство и состояние актёра. Потому что они не только отворачивались от зала, разрывая и без того жалкую ниточку возникающих связей, не только перекрывали в движении друг друга, не только «закрывались» жестами и реквизитом, но и (видимо – по замыслу «режиссёра») – закрывали лицо руками! Ах, сколько чувства, сколько страдания! Не верю.
Несколько мизансцен были типично киношными – либо затянутыми, с излишней музыкальной нагрузкой, либо «пустыми», без актёров, которые судорожно переодевались где-то за сценой, торопясь «выбежать и изобразить», либо с параллельным действием – когда под музыку актёры в разных углах изображали какую-то «собственную» жизнь, разбивая восприятие зрителя, у которого, как известно, пара глаз, но сознание - одно.
Это можно в кино, где меняется кадр, где с лёгкостью можно показать как ближний, так и любой другой планы – хоть панораму! Но театр – совершенно другое.
И теперь кратко по сюжету.
Я ни за что не поверю, что молодые люди (две девушки и юноша), живущие под одной крышей, не подвержены таким естественным проявлениям человеческой сущности, как влечение. То есть соблазна, по жизненной логике, в такой ситуации не избежать. Нет, «третий лишний» – одна из девушек выбрасывается из окна, потому что якобы подружка-наркоманка, «ломаясь», украла у неё деньги, отложенные на лечение младшего брата. То есть самоубийца, весь спектакль нам доказывая свою безраздельную любовь к родственнику, твёрдое намерение его вылечить, несмотря ни на какие трудности, утверждая единственный смысл своей жизни в его выздоровлении, предаёт его же, покидая в самый ответственный момент. Не верю.
Не верю в отношения главных героев, которые клянутся в любви друг к другу. Несмотря на псевдоэротическую сцену, молодой человек холоден, как рыба.
А вот в ломку наркоманки я верю. Это единственный момент, где я вижу глаза актрисы и верю огню, пожирающему её. Я не верю ей, когда она узнаёт о разводе родителей – с чего бы ей так психовать, если она и так живёт отдельно от них своей собственной жизнью и никак уже от них не зависит. Но так захотела «режиссёр»…
Сцена с демонами в балахонах удачна, но затянута.
Есть момент в котором просветительская, воспитательская цель спектакля переворачивается с ног на голову. А именно – юноша приглашает, пусть и неумело, девочку на дискотеку. А та его посылает в весьма жёсткой форме. То есть – такая грубость, при чём на пустом, в общем-то, месте – норма?
И вообще – спектакль несёт в себе колоссальный, мощнейший заряд негатива. Весёлый ветер, нечего сказать.
Выйдя из зала я понял: прежде всего, самая классная работа в мире – быть драгдилером, хоть убейте, теперь меня не переубедите, что это не так!
Акцент спектакля на неожиданном, неподготовленном для зрителя самоубийстве, просто неверен по своей сущности. На мой взгляд главный момент – когда наркоманка покупает дурь у драгдилера. В спектакле они в этот момент просто бегают на заднем плане сцены туда-сюда, закрывшись волосами и капюшоном. С паузами, когда девушка едва успевает переодевать за кулисами курточки.
Чисто киношный кадр. Даже близко к музыкальному клипу.
А надо было вывести их прямо к рампе, чтобы зритель видел в этот момент глаза продавца и наркоманки. Он приходит за деньгами – фальшивым символом успеха, а она – за иллюзией счастья, власти и свободы. Их объединяет полное отсутствие совести, того, чего лишают человека наркотики.
Вывести их как можно ближе к зрителям, чтобы мы слышали их дыхание. А не озвучку.
Если бы героиня на героине пырнула бы, в конце концов, кухонным ножом драгдилера в живот, сгорая от ломки, спектакль был бы логически завершён и оправдан.
Даже при таких неумелых актёрско-режиссёрских работах.


Эрнест Катаев - eryk@inbox.ru