История Сьюзен

"Хроники Нарнии" - фэнтэзийно-религиозное произведение из семи частей, написанное Клайвом Стейплзом Льюисом. По "Нарнии" до сих пор сходят с ума миллионы детей - и не только, а некоторые пишут замечательные фанфики.
В последней книге о Нарнии "Последняя битва" непонятной и самой обсуждаемой остаётся, пожалуй, история Сьюзен Пэвенси, старшей дочери в семье.
Я решила объединить несколько произведений в одно, дабы можно было проследить земной путь Сью - от начала да конца.
Раумеется, это моё видение судьбы героини, так называемое ИМХО. Есть сотни абсолютно противоположных фанфиков, где всё кончается славным "хэппи-энд"-ом.
Можно сунуть куда-нибудь в форум ролевиков - если у их админов глаза не сломаются, прежде чем они закончат это читать)))

Использованы материалы:
Книги "Хроники Нарнии" К. С. Льюиса
Фильмы "Хроники Нарнии"
Фанфикшн Этери ("Влюбиться в сон")
Рассказ Нила Геймана "Проблема Сьюзен"
Ну и немного моей фантазии)))

Честно говоря, писалось под анкету, так что основная часть моей фантазии ушла на характер и внешность...)))))

Все права на их героев и "кусочки рисунка" принадлежат авторам.
Я, повторюсь, просто совместила части мозаики, для меня складывающейся в определённую, ясную и красивую картину.









Что можно сказать о девушке, которая умерла в двадцать пять лет?
Что она была красивой.
И умной.
Что любила Моцарта и Баха.
И «Битлз».
И меня.
Эрик Сигал. «История любви»


Сьюзен родилась в далёком 1928 году, в Англии, в семье военного Томаса Уилльяма Пэвенси и доктора наук Хелен. Она была в семье второй по старшинству, после Питера. Училась она в пансионе для девочек, не самым лучшим образом (но очень даже неплохо, надо сказать), но родители всегда считали ее самой умной, самой красивой и самой примерной. Она больше всех всегда заботилась о будущем, о внешности и о себе. Все считали ее очень заумной и самолюбивой, этакой гордячкой – впрочем, ей было чем гордиться, но на самом деле она была скорее застенчивой и никому не доверяла по-настоящему. Так и было долгое время, до определенного момента, который круто изменил судьбу Сьюзен, ее сестры и братьев.
Во времена второй мировой войны из Англии многие родители отправляли своих детей в чужие семьи, подальше от бомбежек, дабы уберечь их от смерти. Четверо Пэвенси не стали исключением. Мама отправила их в центральную часть Англии, к старому профессору Керку. Однажды, при исследованиях дома, дети набрели на комнату, в которой стоял один единственный огромный шкаф. Как оказалось позже, этот шкаф был не простой, а волшебный. Самый настоящий портал из нашего – в чужой мир. Первой этот мир довелось повидать Люси. А когда она вернулась и рассказала всем о нем, никто ей не поверил. И первой среди неповеривших была Сью. Все перепроверив и выслушав историю Люси, Сьюзен обьяснила ей, что Логически – так всегда любила выражаться девочка, - Логически этого просто не может быть! Но спустя некоторое время ей пришлось поверить. По случайному стечению обстоятельств, она, ее сестра и братья оказались в этом шкафу. А стенок у этого шкафа не оказалось. Он действительно вел в другую страну. Страну под названием Нарния. Оказалось, что животные в этой стране намного крупнее земных, и что они умеют разговаривать. Что мир этот населен неведомыми существами и духами. Что деревья умеют двигаться. К этому всему Сью долго не могла привыкнуть.
Спустя некоторое время, она, ее сестра и братья возглавили войско Нарнии и сразились с Белой Колдуньей, которая захватила эту страну - и вот уже сто лет в ней была зима, без рождества. И как только они победили ее, то были коронованы на престол Нарнии, и стали они королями и королевами этой страны. И правили они много лет. А времена их правления прозвали Золотыми Веками. Но прошло всего каких-то пятнадцать лет их правления - и они вновь вернулись в наш Мир. По чистой случайности, во время охоты на Белого Оленя (этот олень может исполнить любое ваше желание – но только при условии, что вы его поймаете  ), они обнаружили ход через волшебный шкаф и оказались в доме профессора Кёрка, именно в тот день и в тот час, когда они забрались в этот шкаф. Прошел целый год, прежде чем они вновь привыкли к тому, что они в реальном мире, и что они вовсе не короли с королевами, а обыкновенные дети. Не каждый к этому мог привыкнуть. И Сьюзен тоже было сложно. Долгое время, ее действия и поведение отпугивали окружавших ее людей, так как она говорила на какой-то странный, старинный манер. А как было сложно вновь привыкнуть к школе, к современной одежде и человеческим удобствам? Сложно…
Но спустя год, когда летние каникулы заканчивались, и братья с сестрами собрались на платформе, где поезда должны были увезти их в разных направлениях, дети вновь оказались подвержены магии. Их затащило в пещеру, – настоящую пещеру, и прямо с английской платформы! - а когда они огляделись, то обнаружили себя на берегу моря, рядом с обрывистым утесом, на котором среди зарослей, виднелись развалины. Путем исследования они узнали, что развалины были не чем иным, как самим Кэр-Паравелем, на восточном берегу Нарнии. Позже им стало известно, что в Нарнии прошла целая тысяча с лишним лет и что страну давным-давно захватили Тельмарины. Спустя еще некоторое время, Верховный король Питер, Сьюзен, Эдмунд и Люси участвовали в великих битвах с армией короля Мираза – Узурпатора, и помогали его племяннику Каспиану Х, который был готов на все, лишь бы вернуть нарнийцам их земли. Также, наверное, все было бы проще, если бы Сьюзен не влюбилась в Каспиана, а он в нее. Но, к сожалению, в битве не очень-то побудешь вместе, а потом девушка узнала от Аслана, что ни она, ни Питер больше не смогут попасть в Нарнию, так как они «стали слишком большими». Это было настоящим ударом для девушки. Лишь только она нашла то, что ей по-настоящему было нужно, как оно уходит. Еще долгие годы после этого, мисс Пэвенси корила Аслана и Нарнию, за то, что те стали у нее на пути к ее счастью. Больше она не интересовалась этой страной. По возвращении в Лондон, ее поглотили житейские заботы. Она совсем забыла о том, что была королевой, прекрасно ездила на лошадях и стреляла из лука. Хотя это не отразилось на ее самолюбии. Девушка до сих пор оставалась немного надменной и считала себя умнее некоторых. Прошло много лет, Сью выросла и все реже слышала о неведомой стране. Она знала, что ее братья и сестра то и дело ездят на собрания к старому профессору Керку, который устраивает вечерние посиделки и разговоры о Нарнии. Но ее это волновало все меньше. Ее не раз приглашали на такие вечера, но она отказывалась от приглашения, ссылаясь на занятость и отсутствие времени. Она считала это детскими играми и ребячеством. А о старом Диггори Кёрке она вообще думала, что он просто молодится. Она предала Нарнию, решив, что Нарния предала её…
В 1949 году ее родные разбились в чудовищной железнодорожной катастрофе. Среди погибших были и родители, и сестра, и братья, и тот самый профессор со своей подругой детства, и ее кузен со своей малолетней подругой, которые, видимо, тоже успели побывать в Нарнии.

* * *

- Что ты делаешь на могиле моего брата?

* * *

Голос был сухим и надтреснутым, как осколок разбившегося сердца, потерянным и странным, почти потусторонним... С большим трудом можно было понять, что голос принадлежит девушке. Но девушке, переживающей величайшее горе в своей жизни, и Мелисса сумела понять это. Ей показалось, что именно таким прозвучал бы голос Джейн, написавшей записку своему погибшему любимому. Но всё же сердце Мелиссы интуитивно подсказывало ей, что этот голос принадлежал вовсе не Джейн...
- Простите, - еле слышно прошептала она и осторожно встала на ноги. Затем медленно развернулась в сторону голоса. И почувствовала, как её сердце сочувственно сжалось и снова едва не остановилось, ибо то, что она увидела...
На неё поблёкшими, будто бесцветными глазами смотрела очень красивая девушка, однако её длинные чёрные волосы в разных местах покрывала седина. Она была похожа на юную бабушку, постаревшую всего за одну ночь, но остатки былой красоты ещё проглядывались на её измученном лице. Вот что делает с людьми горе...
- Сьюзен? - неуверенно пробормотала Мелисса, вспомнив разговор двух женщин, и смущённо опустила глаза в землю.
Девушка долго молчала, не сводя своих опустевших и потерянных глаз с Мелиссы. Наконец, словно бы решив что-то, она ответила:
- Да, это я. Но кто ты? По-моему, мы где-то встречались...
Мелисса шагнула ей навстречу и, слегка улыбнувшись, протянула Сьюзен немного дрожащую руку:
- Я Мелисса, просто Мелисса. Если можно, я хотела бы с тобой поговорить. Ведь ты сестра... сестра Эдмунда Пэвенси?
Та немного вяло пожала руку Мелиссы и медленно опустилась на скамейку, словно упав. На мгновение ей показалось, что Сьюзен стало плохо. Она присела рядом на самый краешек скамьи.
- Так... так что тебе нужно? - Сьюзен теперь смотрела не на новую знакомую, а куда-то вдаль. Казалось, что она видит совсем не то, что находилось перед её глазами, и Мелисса, уже который раз за сегодняшний день, вздрогнула.
- Я прошу тебя... Расскажи мне по порядку, как это случилось. Возможно, я и так уже многое узнала, но... Это крушение - не просто крушение!
Сьюзен тихо, совсем неслышно заплакала, уткнувшись лицом в ладони. Мелисса немного замялась, почувствовав угрызения совести, но потом ласково обняла несчастную за плечи:
- Если... если ты не можешь, я всё пойму. Я очень сожалею, правда...
- Аслан, - сипло произнесла девушка, на мгновение приподняв бледное лицо. Мелисса же была уверена, что ослышалась.
Именно это имя она выкрикивала в частых туманных снах, когда бежала по сиреневой пустоте и искала его носителя! "Аслан! Аслан!" - всё время кричала Мелисса. Именно это имя она не могла вспомнить, когда просыпалась. Именно оно будто согревало всю её сущность, но опять же - это всё происходило лишь во снах...
"Всегда рядом. Рядом с тобой. Ты зовёшь меня по имени - и я отзываюсь."
"Чтобы увидеть, нужно поверить. Запомни эту истину."
"Время приходит, но оно ещё не пришло."
"Я знаю, как это тяжело - ждать... Но умей это делать, дитя моё."
"Значит, это был Аслан, - слегка ошарашено подумала Мелисса, припомнив все его слова, - но КТО он?"
- Аслан? - вслух повторила она. – Кто он?
- Сейчас это неважно, - горько откликнулась Сьюзен, - важно лишь то, что он подсказывает, нет, приказывает! мне довериться тебе и всё-всё рассказать... Но я не понимаю, почему, я понимаю только, что должна делать так, как он говорит. Я слышу его голос в своём сердце... И я говорю тебе всё это, хотя совсем не знаю... Вот кто такой Аслан!
- Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду, - задумчиво произнесла Мелисса, не глядя на всё ещё всхлипывающую Сьюзен, но подсознательно очень жалея её. – Потому что, Аслан рассказывает каждому только его историю, - закончила она, сама удивившись взявшимся из ниоткуда словам.
Сьюзен удивилась сильнее её. Она резко вскинула голову и схватила Мелиссу за руку. Глаза её словно ожили - они засияли ярче алмазов и в них появилось что-то, что можно было принять за надежду.
- Ты знаешь! Ты знаешь! - сбивчиво повторяла Сьюзен. – Значит, я могу взаправду кое-что рассказать тебе! Не всё, что, наверное, следует, а только о том, о чём ты меня попросила. Я уверена, что Аслан ЗНАЕТ ТЕБЯ, и поэтому всё остальное ты узнаешь так, как он решит, и так, как будет лучше для тебя!
- Сью, ты говоришь загадками, - Мелисса вглядывалась в два огонька, в которые превратились прежде бесцветные глаза её собеседницы, - но могу это понять. Пусть хоть Аслан пошлёт мне разум, и... Продолжай, прошу тебя.
Девушка после её слов вздохнула гораздо увереннее и начала свой скорбный рассказ, изредка прерываясь, чтобы посмотреть на последнее пристанище своей семьи и немного помолчать.

* * *

Питер, Эдмунд, Люси, их кузен Юстас Кларенс и его подруга Джил Поул все вместе собирались уехать за город, в гости к старому профессору Кёрку и его милой жене тёте Полли примерно на неделю. Этот ритуал проводился в семье Пэвенси каждый год, только теперь Сьюзен перестала с ними ездить, а Юстас и Джил, наоборот, присоединились к ребятам. И в этот раз Сьюзен осталась дома, но не одна, а вместе с родителями, которые должны были отправиться в Бристоль, и как раз в тот день, когда ребята приезжали обратно, то есть через неделю. Так что Сью явно не соскучилась бы, и в любом случае не оставалась бы одна в доме.
Всё было, как обычно, ничто не предвещало никаких странных поворотов дел. Были нормальные, тёплые майские денёчки, пока вдруг в один из таких погожих солнечных дней оба брата Сьюзен не заявились домой на целые сутки раньше, чем следовало.
Родителей не было, они уехали по делам. Сью, как всегда не спросив, отворила дверь, и в дом быстро вошли явно чем-то обеспокоенные Питер с Эдмундом.
- Ребят, что-то случилось? - недоумевая, сестра затворила за ними дверь. – Неужели вам наконец-то надоело рассказывать друг другу всякие сказки?
- Отстань, - привычно буркнул Эдмунд, - скажи лучше, где нам найти старую рабочую одежду папы?
- Папы? - удивилась Сьюзен. – А зачем вам? Маскарад устраиваете, что ли?
Питер резко развернулся к ней, в его серых глазах блеснуло что-то вроде досады:
- Сьюзен, прекрати. Это очень важно! Это касается Нар...
- Можешь не продолжать, - Сью, фыркнув, направилась в свою комнату. – Одежда на чердаке.
Минут через пять по пыльной чердачной лестнице спускались вниз двое рабочих в весьма потрёпанных комбинезонах - Питер с Эдом стали совершенно неузнаваемы. Сьюзен, как всегда, проехидничала с издёвкой:
- Поколение пепси собралось чинить водопровод. Мои аплодисменты! Ребята, вы совсем тронулись, да?
Эдмунд лишь показал ей язык, а Питер невозмутимо ответил:
- Ты угадала. Мы идём к бывшему дому профессора Кёрка "чинить водопровод", - но в тоне его голоса явственно чувствовалась ответная насмешка.
Кивнув Сью на прощанье, братья быстрым шагом покинули дом. Сестра же проводила их непонимающим и немного испуганным взглядом.
Питер и Эдмунд вернулись очень скоро. Их ботинки были сплошь заляпаны мокрой землёй, но на лицах, кроме усталости, светились довольные улыбки. Питер же постоянно прикрывал рукой карман, в котором явно топорщились какие-то маленькие овальные вещицы, напоминающие кольца.
- И что же вы такое делали, могу я узнать? - Сьюзен, выглянув из-за двери, с улыбкой смотрела на ещё более потрёпанных братьев.
- Надеюсь, ты этого никогда не узнаешь, - мрачно отозвался Эдмунд, сбросив с себя пыльную куртку прямо на пороге. – А где мама с папой?
- Звонили минут десять назад, сказали, что уедут в Бристоль с другой станции сегодня ночью. Только я не поняла, зачем. Та станция вон где - почти на окраине Лондона, можно было и с нашей, центральной.
Эд довольно ухмыльнулся, глядя на сестру:
- Сью, ты тупица. С нашей железнодорожной станции поезда в Бристоль не ходят. И значит, завтра утром, если я не ошибаюсь, они проедут как раз мимо неё.
Питер тем временем уже избавился от рабочего комбинезона и наконец-то принял свой обычный вид:
- Ладно, народ, не ругайтесь. Я на почту, надо срочно послать телеграмму, - и он заговорщически подмигнул своему младшему брату. Сьюзен снова фыркнула и нарочно отвернулась от них.
На следующее утро Сьюзен, Питер и Эдмунд проснулись раньше обычного - надо было спешить на станцию, встречать Люси, Юстаса с Джил и профессора с тётей Полли, которые, по словам Питера, решили проводить ребят. Люси высадится, мистер и миссис Кёрк будут ждать встречного поезда, а неразлучная парочка - Юстас и Джил - поедут дальше и выйдут на следующей станции, так как им нужно в школу: их каникулы закончились.
- Интересно, - задумчиво произнёс Эдмунд, залпом выпив чашку какао, - поезд, который мы сейчас встретим - по утрам единственный. А наши родители должны проехать и нашу станцию. Выходит, они сейчас едут в том же самом поезде! Вот здорово! А Лу даже не подозревает...
Питер с улыбкой взглянул на брата:
- Это ты точно подметил. Значит, и с родителями увидимся. Великолепно!
- Так, а время не ждёт, - Эд взглянул на часы, висевшие на стене, - нам пора.
Сью, слушая их разговор в пол уха, ойкнула:
- Как? Уже?! Ну, ребят, двигайте без меня. Я попозже подойду, ещё нужно кое-что сделать... - и она нырнула куда-то в недра дома.
Минут десять спустя Сьюзен чуть ли не бегом спешила на станцию, так как хотела ещё успеть встретиться с отцом и матерью. Если Эд был прав насчёт поезда, в самом деле нужно пошевеливаться.
Катастрофа произошла прямо на её глазах...

* * *

Уже идя по самой железнодорожной станции, Сьюзен прекратила отчаянную спешку. Она разглядела нужную платформу и даже заметила своих братьев, стоящих на перроне в ожидании. Поезд уже сворачивал к станции, пока девушка пробивалась через плотную толпу людей к самой платформе.
Неожиданно она застыла на месте, и её сердце забилось, как сумасшедшее. Поезд поворачивал на очень большой скорости, как вдруг послышался громкий треск - одна из рельс лопнула, и колёса сильно заскрежетали о металл.
Мгновенно поняв, что сейчас произойдёт, Сью закричала, что было мочи:
- Питер! Эд! Берегитесь!
Но было уже слишком поздно кричать. Всё произошло быстро, ОЧЕНЬ быстро.
Поезд сошёл с рельсов прямо на платформу, на ходу разваливаясь на куски. Что-то громыхнуло - все вагоны мгновенно занялись жарким огнём, который перекинулся на перрон, а с перрона и на всю платформу. Те люди, что находились вне её, спасли этим свои жизни, и Сьюзен тоже очень повезло, когда она вышла из дома позже и не оказалась на платформе во время крушения, а лишь возле неё.
Но она ещё успела увидеть, как её братья пригнулись и спустя буквально одно мгновение их обоих накрыло большим горящим куском железа - оторванной крышей одного из вагонов.
Люди вокруг бегали и кричали, поднялась шумная суматоха, но Сьюзен ничего этого не замечала - её глаза пылали так же, как в этот момент клубилось пламя над руинами поезда, и она смотрела на них и ни на что другое. Лицо Сью напоминало застывшую каменную маску, когда она шептала, словно в бреду:
- Мамочка... Папа... Лу... Питер... Эдмунд... Юстас... Джил... тётя Полли... профессор...
- Нет!!! - завопила она, рухнув на колени. Чьи-то чужие руки попытались поднять её, но она вовсю сопротивлялась. – Нет-нет-нет-нет!!!
У Сьюзен началась настоящая истерика, но глаза её были абсолютно сухими - она просто не могла в тот момент даже плакать. Какие-то незнакомые люди всё время хотели поднять её с земли и успокоить, но всё было впустую. Правда, потом один из приехавших на место происшествия медиков сделал ей укол и ввёл в вену сильную дозу успокоительного. Девушке стало легче настолько, что она сама позвонила родителям Юстаса и Джил, а потом немногочисленным родственникам Кёрков и сообщила всем им о случившемся. Сьюзен разрешили сделать звонки с местного станционного аппарата.
Спасатели выносили множество тел из-под всё ещё дымящихся остатков этого злосчастного пассажирского поезда. Белая, как занавеска, Сью маялась у заграждения, которое мигом поставили вокруг всей пострадавшей платформы. С ней толпилось в ожидании ещё множество таких, как она. Всё ждали хоть каких-то известий о родных, имевших несчастье попасть в такую ужасную катастрофу. Наконец, спустя довольно долгое количество времени, к ним приблизился офицер полиции с другой стороны заграждения и объявил, что живых не найдено и сообщил адрес, куда они могут поехать на опознание тел. Всех обнаруженных людей увозили туда.
Сью почувствовала, как весь мир куда-то поплыл перед её глазами. Она почти машинально ухватилась за руку своей крёстной, которая тоже приехала сюда. Та лишь сочувственно погладила её по голове и вздохнула.
Вернувшись с опознания, она первым делом отправила срочную телеграмму Джейн, невесте Питера. Заполняя бланк, она думала о том, какой же будет её реакция. Наверное, просто не поверит, пока не убедится сама. Сью продиктовала телеграфисту такой текст:
"Джейн! Питер, Эдмунд и Люси погибли в железнодорожной катастрофе. Приезжай! Сьюзен."
"Надеюсь, она не упадёт в обморок", - наивно подумала девушка

* * *

- Дальше нет смысла рассказывать, - глаза Сьюзен уже опухли от постоянно проливаемых слёз. – Об остальном можно просто догадаться...
Мелисса молчала, смотря на колыхающиеся от непрекращающегося ветра ромашки, воткнутые в землю поверх последнего пристанища Люси. Слушая рассказчицу, она почему-то никак не могла оторвать от них взгляда.
- Значит, Джейн - это невеста Питера? - вдруг уточнила она, вспомнив ту записку.
Сью, слегка помедлив, кивнула:
- Да. Они собирались скоро пожениться, но... но...
- Я поняла.
- Не знаю, зачем я тебе всё это рассказала, - горестно вздохнула Сьюзен. – Остаётся надеяться, что это было не зря и что так надо. Всё-таки я ещё не до конца потеряла Аслана... быть может.
Она достала из кармана карандаш и записную книжку. Выдрав оттуда листок, она написала на нём что-то и протянула Мелиссе:
- Вот. Наш... мой адрес. Приходи. Мы с Джейн будем тебе очень рады. Я чувствую, что ты связана с Нарнией, и мы можем поговорить об этом...
Мелисса растерянно приняла бумажку и вдруг порывисто обняла Сьюзен, словно близкую подругу.
- Спасибо тебе, Мэл, - тихо прошептала она, - мне стало легче после разговора с тобой. Мы ещё встретимся, и не раз. А теперь... мне пора, меня ждёт Джейн. Спасибо...
Растроганная Мелисса ещё долго-долго смотрела вслед уходящей Сьюзен. Её плащ развевался в воздухе подобно чёрному флагу. Когда он, наконец, исчез из поля зрения, Мелисса бросила ещё один взгляд на могилы и тоже ушла, не оборачиваясь. Ей отчего-то казалось, что она находится в подземном царстве Аида. Что сзади шли неслышные тени погибших детей и их родителей. Что если она обернётся, произойдёт непоправимое.
Но ничего такого не произошло, когда Мелисса всё-таки решила обернуться. Лишь на надгробие Эдмунда уселся большой чёрный ворон, который презрительно каркнул, посмотрев, не мигая, на застывшую на месте девушку.
- А ты не вейся, чёрный ворон, - прохрипела она. – Кыш, кыш отсюда!
И птица послушалась, хотя она вряд ли могла услышать Мелиссу, уже отошедшую на приличное расстояние от тех пяти могил. Расправив свои довольно-таки потрёпанные крылья, ворон взлетел в воздух и исчез в ослепительно белых облаках.
Она медленно пошла дальше, повторяя мысленно весь разговор с Сьюзен.
"Прежде всего, что такое Нарния?"
"Нарния, - подумала она. – Какое красивое и необычное слово. И, чёрт побери, если оно тоже мне не кажется знакомым! Я завтра же утром приду к Сью и этой Джейн. Я поговорю с ними обеими и разузнаю всё до конца!"
"А может, Нарния - то место, что мне снилось?"

* * *

Время шло, и Джейн понимала, каким должен быть ее выбор. Без Питера она просто не смогла бы жить. Значит, она должна идти за ним. Девушка, вздохнув, взялась за ручку двери, на которой был рисунок Льва. Но в это время дверь в ее комнату приоткрылась, и вошла Сьюзен. Джейн невольно оглянулась, Аслан все еще стоял возле стены, но Сью не видела Его.
- Джейн! - девушка бросилась к ней, и ее подруга поняла, что для Сьюзен реальность видится совсем другой. Она увидела Джейн лежащей на полу, без сознания. Аслан тряхнул гривой, и Джейн и впрямь очутилась там. Она приоткрыла глаза и сжала руку сестре Питера:
- Аслан есть, Сью! Он сказал мне, что придет за тобой, когда наступит время.
Джейн медленно поднялась, и ей очень странно было видеть свое тело на полу, рядом с рыдающей Сьюзен. Дверь медленно открылась, и Джейн, дрожа, вошла в нее.

* * *

Мелисса уже минут пятнадцать стояла у двери дома Пэвенси, задумавшись, а правильно ли она делает? Стоит ли вообще сейчас снова разговаривать с Сьюзен? Но она решительно вздохнула и позвонила в дверь. Стоит.
Звонок прозвучал тяжело и очень протяжно, напоминая звон погребальных колоколов. Мелисса испуганно отдёрнула руку. И зачем в домах устанавливают столь мрачные звонки?
Ей долго не открывали дверь, она нажимала на пупочку снова и снова, уже чувствуя раздражение. Не может быть, чтобы никого не было дома! А вдруг... что-то случилось? Но Мелисса отогнала эту мысль, заслышав по ту сторону двери медленные шаги.
Дверь отворилась с ужасающим скрипом, который могут издавать только очень старые дома. На пороге стояла девушка, похожая на привидение - за ещё одну ночь волосы Сьюзен поседели ещё больше, а бледность её лица просто ужасала. Мелисса неуверенно шагнула внутрь, не отрывая от неё обеспокоенного взгляда.
- С тобой всё в порядке? - она слишком поздно поняла, как глупо прозвучал её вопрос. – Ох, прости, я совсем не это имела в виду...
- Нет, не всё в порядке, - сегодня голос Сью напоминал шорох опавших листьев. – Джейн умерла.
Мелисса ухватилась за комод, чтобы не упасть. Ещё одна смерть....

* * *

- Знаешь, что она сказала мне перед смертью? "Аслан есть, Сью! Он сказал мне, что придёт за тобой, когда наступит время." Это просто невероятно, но я ей верю! И теперь я верю и в то, что Аслан простит меня... предательницу.
Сьюзен и Мелисса сидели в комнате Люси - в той самой комнате, в которой так неожиданно покинула этот мир страдающая душа Джейн. Её тело уже увезли в морг - оно будет там находиться, пока родственники девушки не заберут его для захоронения. Те самые родственники, у которых в последнее время жила Джейн. Сью уже известила их, и они должны были скоро приехать.
Всё это Сьюзен тихим голосом рассказывала Мелиссе. Обе девушки держали друг друга за руки, словно боясь потерять. Мелисса молчала, не пытаясь задавать никаких вопросов, а Сьюзен всё говорила и говорила... Первая чувствовала, что вопросы здесь неуместны, а вторая с каждым своим словом вынимала шипы, глубоко пронзившие её сердце, и чувствовала неимоверное облегчение от того, что у неё всё же осталась возможность с кем-то поговорить.
Медики не сумели установить причину смерти. Они в растерянности разводили руками, но стоило этим Гиппократам услышать о горе, которое переживала Джейн, они твёрдо заявили: "Сердце не выдержало." В чём-то они были правы - сердце бедняжки не выдержало разлуки с любимым и со всей любовью устремилось вслед за ним. Сьюзен шептала собеседнице, что это Аслан забрал Джейн. Её предсмертные слова доказывали это.
Услышав их от безутешной Сьюзен, Мелисса растерянно моргнула и впервые за весь разговор заговорила сама:
- "Придёт, когда наступит время"? Она сказала именно так?
Та промолчала, и Мелисса с трепетом продолжила:
- "Время приходит, но оно ещё не пришло." Вот что Он сказал мне в том сне!
И наступила тишина. Девушки не замечали, что сидят на коленях и прямо на холодном полу. Они не чувствовали почти ничего, кроме странной и возвышенной печали, которая в их сердцах перерождалась в... любовь. Любовь к Тому, о Ком они говорили, и к тем, кого они потеряли в ЭТОМ мире, но, возможно, обретут в ДРУГОМ.
- Пора выкладывать карты на стол, - Сью первой нарушила эту давящую тишину. – Я расскажу тебе всё, что знаю о Нарнии. Потом наступит и твой черёд. Ты можешь остаться у меня на весь этот день и даже на всю ночь?
- Такая долгая история?
Сьюзен кивнула, слабо улыбнувшись. Но её сухие губы не складывались, и получилась странная гримаса:
- История, которая не закончится никогда.
- Мои родители уехали вчера, а домработнице до лампочки, где я нахожусь, - Мелисса слегка призадумалась. – Конечно, я останусь!
- Тогда слушай...

* * *

Юный месяц ещё только зарождался на прохладном ночном небосклоне, а его чистые, преисполненные чудесным светом, лучи уже озаряли весь мир вокруг. И вдруг весь свет, исходящий от этого маленького серпа, собрался в одном-единственном длинном луче. Луч спокойно и будто благоговейно лился сквозь ночную мглу, проходил через оконное стекло и падал на великолепный рисунок золотистого льва с такими мудрыми и глубокими очами...
Очень часто девушки отрывались от разговора, чтобы посмотреть на льва. И в эти мгновения обеим казалось, что в глазах Аслана светятся крупные слёзы, а сам рисунок вот-вот оживёт. Но потом наваждение пропадало. Мелисса и Сьюзен возвращались в дорогую, но такую далёкую от них Нарнию...
Казалось, сколько бы Сьюзен не рассказывала о Нарнии, Аслане - сыне Императора Всея-Заморья, об их с Питером, Эдмундом и Люси приключениях, эта история просто не могла иметь конца, хотя имела самое настоящее начало. Сью рассказала Мелиссе и о самом начале времён Нарнии, когда юные профессор Кёрк и тётя Полли стали её первооткрывателями. Она поведала также о лучшем нарнийском корабле, который назывался "Покоритель Зари", о том, что довелось пережить на нём Эду, Люси и Юстесу, который попал тогда в страну Аслана в первый раз. Дальше следовала история о загадочном королевиче Рилиане, друзьях Юстейсе и Джил, которым пришлось вызволять его из мрачного Подземья и спасать от власти королевы-змеи.
- Даже страшно подумать, - неожиданно воскликнула рассказчица, - как я только могла от всего этого отречься! Да ещё и издеваться над собственными братьями и сестрой! Над Юстейсом и Джил! Над профессором, над тётей Полли! Над их разговорами между собой! Как я могла... Как могла предать Аслана!
Мелисса с состраданием положила руку ей на плечо. За целый день замечательных историй про Нарнию она ни капли не устала. Наоборот, чем больше Сьюзен рассказывала ей, тем сильнее, счастливее, свободнее она себя чувствовала. Всё рассказанное мелькало у неё в голове с невероятной чёткостью - все эти картины словно оживали в её памяти. Словно Мелисса уже видела это когда-то. Словно она уже была когда-то в Нарнии...
Сьюзен взглядом попросила её поведать о том, что ей самой известно, о её снах... Мелисса полной грудью вдохнула воздух, снова чувствуя, как её сердце наполняется любовью. Она прикрыла глаза и, заново переживая все свои сны и размышления о них, медленно заговорила. Речь её лилась просто и свободно, а Сью, замирая от волнения, слушала...
Мелисса не стала скрывать от неё, что полюбила Эдмунда. Она даже рассказала о записке ныне покойной Джейн. И уже со смехом поведала о своей ссоре с собственным отражением.
- Ты разбила зеркало?! - удивилась Сьюзен, во все глаза глядя на Мелиссу. – Но... зачем?
- Сама не знаю, - та пожала плечами и грустно вздохнула. – Сью, послушай... Мы должны найти Аслана в этом мире!
- О, да, я знаю, что должны... Но как? Как это сделать? Я совершенно не представляю, кто он в этом мире!
- Но Он может открыть нам путь в Нарнию. Не там ли находятся сейчас все погибшие и Джейн в том числе?
Сью изумлённо подняла брови. Судя по всему, эта простая мысль даже не приходила ей в голову.
- Мы найдём способ вернуться...

* * *

Сьюзен также сообщила Мелиссе, что через пару дней крёстная заберёт её жить к себе. Опустевший дом она продаст - там всё напоминало о родителях, братьях и сестре. Крёстная (её звали Маргарет Сандерс) будет обеспечивать Сью и помогать ей во всём, пока девушка не закончит университет и не выйдет на работу, пока не станет самостоятельной. "Как знать, милая, может, ты скоро выйдешь замуж и намного раньше освободишься от меня", - с улыбкой произнесла миссис Сандерс на поминках. Так что оставшиеся два дня Сьюзен проведёт в одиночестве, развлекая себя упаковыванием вещей - самым скучным делом на свете. Мелисса решила оставшиеся дни провести со своей новой подругой. Сью с радостью согласилась и предложила ей пожить в комнате Люси.
Было уже около трёх часов ночи, когда измученные девушки легли спать. Сью отправилась в свою комнату, находившуюся совсем рядом, а Мелисса, присев на кровать, стала рассматривать многочисленные рисунки, висевшие на стенах. Все они были лишь кусочками, но вместе составляли единое целое - Нарнию!
"Если бы Джил не погибла вместе со всеми, из неё наверняка вышла бы знаменитая художница", - нежно подумала Мелисса, лаская взглядом рисунки девочки. Сьюзен упомянула, что Джил Поул вдруг страстно увлеклась рисованием и стала дарить свои замечательные работы Питеру, Эдмунду и Люси.
"Кстати об Эдмунде..." Мелисса взяла в руки горящую свечу и осторожно покралась к выходу из комнаты. Непонятно почему ей хотелось идти как можно тише. Она бросила мимолётный взгляд на стены и почувствовала, как что-то удивлённо ёкнуло в груди. По стенам бесновались причудливые тени - какие-то девушки в развевающихся одеждах, существа, напоминающие кентавров, гномов, козлоногих фавнов...
"Нарния, - испуг Мелиссы плавно перешёл в радость, - наконец-то..."
Она коснулась пальцем одной из теней и всё... исчезло. Хотя выглядело это совсем по-другому. Словно бы все тени собрались и вытянулись в одну фигуру - теперь это была одинокая тень разочарованной Мелиссы с чадящей свечкой в руке.
"Показалось, наверное", - решила она и вышла из комнаты, принадлежавшей когда-то Люси Пэвенси.
Теперь все её мысли были сосредоточены только на одном - где же комната Эдмунда? Мелисса не могла объяснить даже самой себе, зачем ей вдруг понадобилась его комната. Просто нужно. И точка. Девушка уже в который раз решила положиться на интуицию и, пройдя немного по коридору, толкнула первую попавшуюся дверь.
Мелисса сама не заметила, как оказалась на полу, а свеча, мгновенно потухнув, откатилась куда-то в сторону. Всё, что она чувствовала - это очень сильный и невероятно холодный, просто ледяной ветер, пробирающий тело насквозь. Волосы поднялись в воздух и затрепыхались подобно языкам пламени. Она убрала их с лица и осторожно подняла голову.
В комнате творилось нечто невероятное. Оконные ставни были распахнуты и каждые пару секунд ударялись о стену. Грохот стоял невообразимый - странно, что он не разбудил Сьюзен и не был слышен в коридоре, по которому пришла сюда Мелисса. Но думать об этом было некогда: нужно было срочно закрыть окно!
Стоял полный разгром, многие вещи кружились в воздухе или вылетали в окно. Сумасшедший ветер вырывал страницы из книг, опрокидывал стулья, каким-то образом сумел перевернуть кресло и сорвать со стены явно тяжёлую картину. Что-то разбилось...
"Ураган!" Девушка встала и, сгибаясь под порывами ветра, направилась к окну. Она дрожала и от холода, и от панического страха, подчинившего себе всё её существо. Понятно было, что этот страх был родом из поднявшегося вдруг урагана. Мелисса никогда не видела ничего подобного - ведь в Англии такое было редкостью.
Она долго пыталась поймать хотя бы одну из ставен, но всё было впустую. Мешали волосы, мешал ветер, и, конечно же, страх. Внезапно ураган усилился настолько, что Мелисса почувствовала – её ноги отрываются от пола.
- А-а-а-а-а! – истошно завопила перепуганная до смерти девушка, чувствуя, как её раскручивает в воздухе сильнее и сильнее. Мелисса понимала, что вот-вот вылетит в окно. Она хваталась за всё подряд, но руки соскальзывали. Ветер был безумным, просто безумным – он швырял Мелиссу то об стенку, то об пол и даже об потолок. – Сьюзен! Сьюзен! Кто-нибудь, на помо-о-омощь!!!
Что-то скользнуло по её руке, и она почти машинально сжала ладонь и прислонила этот предмет к груди. А там, глубоко, всё ещё билось молодое и горячее сердце. Билось за жизнь, ибо жизнь того стоит.
Мелисса зажмурилась, и ураган вынес её, ставшее беспомощным тело, в окно. А там, вероятно, затаилась беспощадная государыня-смерть…
Смерть никогда не бывает нежданной. Человек готовиться к ней и ждёт её всю свою земную жизнь. А если ему когда-то удалось избежать смерти, то больше она никогда не вызовет у него страха. Страх не вызывает смерть. Это смерть вызывает страх…

* * *

У неё точно едет крыша. Она сама так решила, когда услышала какой-то шорох, похожий на ворвавшийся в открытое окно ветер. Но и двери, и окна дома были заперты, и, выглянув в окно, она убедилась, что ночь тихая и безлунная.
Звук бьющегося стекла окончательно разбудил её. Воры? Запросто.
Сьюз тихонько закуталась в халат, достала из тумбочки отцовский пистолет. Он всегда лежал там, и лежал заряженный. Для подобных случаев.
Пистолет она держала в одной руке, во вторую же взяла свечу. Потом она много раз думала – правильно ли поступила, когда взяла её. Он хотел, чтобы она ВИДЕЛА?
Звуков больше не было. Хотя нет…
Что-то упало. Упало легко и изящно, с серебристым звоном. Как подсвечник.
Это Сью услышала уже в коридоре. Вытянутом и узком, тёмном, как железнодорожные туннели.
Осторожно пройдя мимо комнаты Люси, надеясь, что хоть её подруге удастся выспаться этой ночью, она подошла к двери, из-за которой ей слышались звуки.
«Комната Эда?..»
Она приготовила пистолет и рывком распахнула дверь…
Никого там не было. Уже никого.
Только осколки разбитого Мелиссой окна.
Навсегда затухшая свеча.
И тело Мэл, всё ещё крепко держащее в замерзающих руках фотографию Эда.

* * *

На этом её жизнь и закончилась. Не в буквальном смысле, нет. Оставшиеся шестьдесят шесть лет Сьюзен провела в мире собственных иллюзий, в сером мире, который она изо всех сил считала ярким. И роскошным. И со временем уверилась, что ей просто посчастливилось выжить тогда.
* * *

Ей опять снится тот сон.

Она стоит на краю поля боя, вместе с братьями и сестрой. Лето. Трава невероятно зеленая, яркая, сочная, как на крикетной площадке или на склонах Саут-Даунса к северу от побережья. На траве лежат мертвые. Только это нелюди. Вот кентавр с перерезанным горлом, буквально в двух-трех шагах от нее. Она смотрит на мертвого кентавра. Его лошадиная половинка покрыта ярко-каштановой шерстью. Загорелая кожа на человеческой половинке – коричневая, как ореховая скорлупа. Она вдруг ловит себя на том, что смотрит на лошадиный пенис. Интересно, а как размножаются кентавры? Она представляет себе, как он целует ее, крепко-крепко, и его борода щекочет ей кожу. Взгляд сдвигается к ране на горле, к липкой лужице крови черно-красного цвета. Мурашки по коже.

Мухи жужжат над телами мертвых.

Цветы как будто запутались в высокой траве. Они расцвели вчера. В первый раз за последние... сколько лет? Сто? Или, может быть, тысячу? Или сто тысяч лет? Этого она не знает.

Раньше здесь был только снег, думает она, глядя на поле боя.

Еще вчера здесь был снег. Вечная зима без рождественских праздников.

Сестра тянет ее за руку и показывает пальцем куда-то в сторону. Они стоят на вершине зеленого холма, погруженные в беседу. Золотой лев, заложивший обе лапы за спину, и колдунья, одетая во все белое. Сейчас она сердится, кричит на льва, а тот просто слушает молча. Детям не слышно ни слова: что говорит льву колдунья, объятая белой холодной яростью, что монотонно бубнит в ответ лев. Волосы у колдуньи – черные и блестящие. Губы – красные, ярко-красные.

Но она все замечает, все видит.

Скоро они завершат разговор, лев и колдунья...



Кое-что ей в себе очень не нравится. Например, запах. От нее пахнет, как пахло от бабушки, как пахнет от древних старух, она ненавидит себя за это, и никогда себе этого не простит, и каждый день принимает ванну с ароматной пеной и душится туалетной водой «Шанель». Несколько капель – под мышки, несколько капель – на шею. Она вполне искренне полагает, что это – ее единственная причуда.

Сегодня она надевает темно-коричневый парадный костюм. Она называет его про себя «нарядом для интервью» в отличие от «нарядов для лекций» и одежды для «просто слоняться по дому». Профессор вышла на пенсию. Теперь она носит наряды для «просто слоняться по дому» все чаще и чаще. Она встает перед зеркалом, красит губы.

После завтрака она моет бутылку из-под молока и выставляет ее на крыльцо у черного хода. Соседская кошка оставила на коврике у двери голову и одну лапу растерзанной мыши. В целом все это смотрится странно. Как будто мышка плывет по плетеному коврику, погрузившись в соломку, так что наружу торчат только лапа и голова. Профессор поджимает губы, идет на кухню, берет вчерашнюю газету, потом возвращается на крыльцо и подцепляет мышиные останки газетой, стараясь не прикасаться к ним руками.

Сегодняшняя «Дейли телеграф» уже дожидается ее в прихожей вместе с несколькими письмами, которые она быстро просматривает, не вскрывая конвертов, и относит на стол в кабинете. Теперь, когда она вышла на пенсию, она заходит в свой крошечный кабинет лишь для того, чтобы писать. Сейчас она возвращается в кухню и садится за старый дубовый стол. Очки для чтения висят на шее на тонкой серебряной цепочке. Она надевает очки и начинает с колонки некрологов.

Она не то чтобы ожидает найти сообщение о смерти кого-нибудь из знакомых, но, как известно, мир тесен, и она отмечает про себя, что составители некролога Питера Баррелл-Ганна – может быть, не без мрачного юмора – поместили в газете его фотографию, на которой он точно такой же, каким был в самом начале 1950-х годов, то есть совсем не такой, каким он запомнился ей в их последнюю встречу на рождественском вечере в редакции «Ежемесячного литературного обозрения» года два-три назад: трясущийся, подагрический старик с носом, похожим на загнутый клюв, тогда он напомнил ей карикатурную сову. На фотографии он очень красивый. Неистовый и благородный.

Однажды они целовались весь вечер в саду у чьего-то летнего домика. Она хорошо помнит тот вечер, хотя, наверное, не вспомнит даже под страхом смерти, чей это был сад и чей дом.

Скорее всего, рассуждает она, это был летний дом Чарльза и Нади Рейд. То есть их маленькое приключение с Питером случилось еще до того, как Надя сбежала от мужа с тем шотландским актером, и Чарльз пригласил профессора в Испанию, хотя, конечно, в то время профессор еще не была профессором. Тогда мало кто думал о том, чтобы провести отпуск в Испании – туда стали ездить гораздо позднее, а в те годы это была экзотическая и опасная страна. Чарльз звал ее замуж, и теперь она даже не может вспомнить, почему отказалась – может, она вовсе и не отказывалась так решительно, как ей кажется. Он был вполне симпатичным и милым, и она отдала ему то, что еще оставалось от ее запоздалой девственности, прямо на одеяле на пляже, одной теплой весенней испанской ночью. Ей тогда было двадцать, и она считала себя такой старой...

Звонок в дверь. Она кладет газету на стол и идет открывать.

Ее первая мысль: какая молоденькая девчонка.
________________________________________

Ее первая мысль: какая древняя старуха.

– Профессор Хейстингз? Я Грета Кампьон. Я буду делать про вас статью. Для «Литературной хроники».

Старая женщина смотрит на нее – такая древняя, хрупкая, уязвимая – и улыбается. Это очень хорошая улыбка, теплая и дружелюбная. Улыбка, которая сразу же располагает к себе.

– Проходите, моя хорошая, – говорит профессор. – Давайте сядем в гостиной.

– Я принесла вам пирог, – говорит Грета. – Сама испекла. – Она вынимает пирог из пакета, очень надеясь, что он не помялся. – Шоколадный. Я прочла в Интернете, что вы их любите.

Они заходят в гостиную. Профессор кивает на кресло и говорит тоном, не терпящим возражений, чтобы Грета садилась. Сама профессор уходит на кухню и возвращается через пару минут с большим подносом. На подносе – две чашки на блюдцах, заварочный чайник, тарелка с шоколадным печеньем и пирог, испеченный Гретой.

Чай налит, Грета делает восторженное замечание по поводу брошки профессора и вынимает из сумки блокнот, ручку и книжку – последнюю монографию профессора: «Поиски смысла в детской литературной сказке», – густо заложенную разноцветными листочками бумаги. Они беседуют о содержании первых глав, в которых профессор выдвигает гипотезу о том, что изначально литературная сказка не разделялась на детскую и взрослую, и что разделение произошло в викторианскую эпоху, когда в связи с укрепившимися представлениями о чистоте и безгрешности детской души возникла потребность в создании литературы, предназначенной специально для детей и юношества, литературы, которая была бы...

– Скажем так, чистой, – говорит профессор.

– И безгрешной? – спрашивает с улыбкой Грета.

– Ханжеской и лицемерной, – морщится профессор. – Вы читали «Детей вод»? Как это можно читать без содрогания? Как вообще это можно читать?

Она рассказывает о том, как художники прошлого рисовали детей – точно так же, как взрослых, только поменьше ростом, без соблюдения пропорций детского тела, – она говорит, что братья Гримм собирали сказки для взрослых, без расчета на детскую аудиторию, а потом, когда узнали, что эту книгу читают детям, переписали все сказки заново, чтобы было пристойно. Она рассуждает о «Спящей красавице» Шарля Перро, об изначальной концовке сказки, когда мать прекрасного принца, великанша и людоедка, пытается оклеветать Спящую красавицу и обвинить ее в том, что она съела детей великанши (которых та съела сама), и на протяжении всего рассказа Грета серьезно кивает, делает записи в блокноте и нервно вставляет короткие реплики, старясь принять хоть какое-то участие в разговоре – чтобы это все-таки было похоже на разговор или хотя бы на интервью, а не на лекцию.

– А откуда он взялся, ваш интерес к детской литературной сказке? – интересуется Грета.

Профессор качает головой.

– Откуда берутся все наши пристрастия и интересы? Откуда ваш интерес к детским книжкам?

Грета говорит:

– Я всегда думала, что детские книжки – это самые важные книжки. Во всяком случае, для меня – важные. И когда была маленькой, и когда выросла. Я была, как «Матильда» Роальда Даля... У вас в семье много читали? Любили читать?

– Да нет, не особенно... Они все давно умерли. Или, вернее, погибли.

– Все ваши родные погибли? Одновременно? На войне?

– Нет, моя хорошая. Во время войны нас отправили в эвакуацию. Они погибли уже потом, через несколько лет после войны. При крушении поезда. А меня с ними не было.

– Прямо как в «Хрониках Нарнии» Льюиса, – говорит Грета и тут же смущается. Она себя чувствует полной дурой. Бестактной, бесчувственной идиоткой. – Простите, пожалуйста. Я сказала ужасную вещь. Так нельзя говорить.

– Почему же нельзя?

Грета чувствует, что краснеет. Она говорит:

– Просто я хорошо помню последнюю книгу. «Последнюю битву». Там тоже было крушение поезда. И все-все погибли. То есть все, кроме Сьюзен.

Профессор спрашивает:

– Еще чаю?

Грета знает, что надо закрыть эту тему, но все равно говорит:

– Знаете, я страшно злилась на Сьюзен...

– Почему?

– Потому что все остальные перенеслись в волшебную страну, то есть в рай. А Сьюзен осталась здесь, в нашем мире, и уже не могла попасть в Нарнию, потому что она перестала быть другом Нарнии и увлеклась другими делами: косметикой, нейлоновыми чулками и вечеринками с мальчиками. Когда мне было двенадцать, я даже пыталась поговорить со своей учительницей литературы – обсудить эту проблему, проблему Сьюзен.

Сейчас они сменят тему, обсудят вопрос о роли детской литературы в формировании убеждений, которые мы принимаем во взрослой жизни, но профессор интересуется:

– И что вам сказала учительница?

– Она сказала, что даже если Сьюзен отказалась от рая тогда, пока она жива, у нее еще есть время раскаяться и искупить.

– В чем раскаяться? Что искупить?

– Раскаяться в своем неверии, мне кажется. И искупить первородный грех.

Профессор отрезает себе кусок шоколадного пирога. Она о чем-то задумалась. Может быть, погрузилась в воспоминания.

– Знаете, я сомневаюсь, – говорит она, – что у Сьюзен были возможности покупать себе косметику и нейлоновые чулки после того, как погибла ее семья. У меня точно не было такой возможности. Какие-то деньги – в сущности, никаких денег – от наследства родителей. А ведь надо было на что-то жить, что-то есть... Никаких роскошеств...

– И все-таки что-то с ней было не то, ну, со Сьюзен, – говорит юная журналистка. – Что-то, о чем мы не знаем. Потому что иначе ее бы пустили на Небеса. Но ее не пустили. Я имею в виду все ее близкие – все, кого она любила, – получили награду и попали в волшебный мир, где водопады и вечная радость. А Сьюзен осталась здесь.

– Не знаю, как было в книжке, – говорит профессор, – но если Сьюзен осталась в живых, ее могли пригласить опознать тела братьев и младшей сестры. В том крушении погибло столько людей. Меня привели в ближайшую школу – это был первый учебный день после каникул, и тела отвезли в здание школы. Старший брат был как будто живой. Как будто он просто спал. А второй брат и сестра... на них было страшно смотреть.

– Я так думаю, Сьюзен видела их тела. Как бы там ни было, у них у всех начались каникулы. Замечательные, бесконечные каникулы. Долгие прогулки по зеленым лугам в обществе говорящих зверей, волшебство...

– Да, наверное, видела. Я мало что помню. Помню, я думала: «Какой это кошмар, когда два поезда сталкиваются друг с другом». Люди, которые ехали в тех поездах, они были уже не похожи на людей. Вам, как я понимаю, не приходилось присутствовать на опознании тел?

– Не приходилось.

– Вам повезло. Помнится, я смотрела на них и думала: «А если я все же ошиблась? А если это не он?» Моему младшему брату срезало голову. Бог, наказавший меня за пристрастие к косметике и вечеринкам в тот кошмарный день в школьной столовой, где лежали тела, и мухи жужжали над ними, и мне надо было рассматривать всех, чтобы опознать Эда... это какой-то неправильный бог, вам не кажется? У него очень жестокие забавы. Как у кота, который играет с уже полумертвой мышью. Выжимает последнюю унцию удовольствия. Или сейчас уже принято говорить «грамм». Не знаю, не знаю.

Она снова уходит в себя, погружается в воспоминания. А потом говорит:

– Прошу прошения, моя хорошая. Я что-то устала. На сегодня, наверное, все. Может быть, мы продолжим в другой раз. Пусть мне позвонит ваш редактор, и мы договоримся о времени.

Грета кивает и говорит: «Да, конечно», – но в глубине души знает, что они больше не встретятся. Никогда.

* * *

В тот вечер профессор поднимается на самый верхний этаж – медленно, по крутой лестнице, шаг за шагом. Достает плед и простыни из сушильного шкафа и стелет себе в гостевой спальне, которая пустует уже столько лет. В спальне почти нет мебели: только кровать, старый, еще довоенный комод с зеркалом и выдвижными ящиками, пыльный платяной шкаф, в котором лишь голые вешалки и большая картонная коробка. Профессор ставит на комод вазу с красными рододендронами, клейкими и вульгарными.

Она достает из коробки пакет. В пакете – четыре старых фотоальбома. Профессор ложится в кровать, на которой она спала в детстве, и рассматривает черно-белые фотографии, и фотографии цвета сепии, и несколько неубедительных цветных снимков. Она смотрит на братьев и на сестру, она смотрит на папу с мамой. Ей даже не верится, что они были такими юными. Ей не верится, что люди бывают такими юными.

Она вдруг замечает, что на столике у кровати стоит стопка книг, детских книг. Профессор смотрит на них озадаченно. Она что-то не помнит, чтобы она приносила сюда, в эту комнату, какие-то книги. Да и столика у кровати здесь быть не должно. Верхняя книжка – издание в мягкой обложке – старая и потрепанная. Ей, наверное, лет сорок, не меньше. Цена на обложке – еще в шиллингах. Там нарисован лев и две девочки, вплетающие в его гриву гирлянду из маргариток.

От потрясения у профессора дрожат губы. И только теперь она понимает, что это сон – потому что она не хранит эти книги в доме. Под книжкой в мягкой обложке – издание в твердой, в глянцевом супере. Та самая книга, которую профессор всегда мечтала прочесть. «Мэри Поппинс дарит рассвет», которую Памела Трэверс так и не написала при жизни.

Профессор открывает книгу на середине, и там уже ждет история: Мэри Поппинс в свой выходной берет Джейн и Майкла на Небеса, где они встречают мальчика Иисуса (он до сих пор немного побаивается Мэри Поппинс, которая когда-то была его няней), и Святого Духа, который жалуется на то, что с тех пор, как от них ушла Мэри Поппинс, он так и не смог найти няню, которая умеет так здорово отбеливать постельное белье, и Бога-Отца, который говорит:

– Если она что-то скажет, то так и будет. Ее не заставишь сделать что-то такое, чего ей не хочется. Кого угодно, но только не эту женщину. Она Мэри Поппинс.

– Но ведь Вы – Бог, – говорит Джейн. – Вы создали мир и всех, кто живет в этом мире. Все должны слушаться Вас.

– Кто угодно, но только не эта женщина, – повторяет Бог и чешет свою золотистую бороду, подернутую сединой. – Я ее не создавал. Она Мэри Поппинс.

Профессор ворочается во сне, а потом ей снится, что она читает свой собственный некролог – читает историю своей жизни и думает: «Я прожила интересную, хорошую жизнь». Вот они, черные буквы на белом фоне. Все – здесь. Даже люди, которых она давно позабыла.

Грета спит рядом со своим парнем, в крошечной квартирке в Кэмдене, и ей тоже снится сон.

Там, во сне, лев и колдунья вместе спускаются с холма.

Она стоит на краю поля боя, держа сестру за руку. Смотрит на золотистого льва, чьи глаза – как горящий янтарь.

– Это совсем не домашней лев, – шепчет она сестре, и обеих пробирает озноб.

Колдунья смотрит на них на всех и говорит, обращаясь ко льву:

– Мы с тобой договорились. Тебе – девчонки, а мне мальчишки.

Она понимает, что сейчас будет. Срывается с места, бежит, но зверь догоняет ее в три прыжка.

Лев пожирает ее – там, во сне. Съедает всю целиком, оставляет лишь голову и одну руку, как домашняя кошка оставляет куски недоеденной мыши, если в нее уже больше не лезет – или в подарок хозяевам.

Лучше бы он съел и голову тоже. Потому что тогда ей не пришлось бы смотреть на то, что происходит. Но мертвые веки уже не закроются, и она смотрит на жуткое искореженное существо, в которое теперь превратились братья. Большой зверь доедает ее сестру. Теперь он ест медленно, не торопясь. Похоже, сестра ему нравится больше. Но опять же – сестра всегда была его любимицей.

Колдунья снимает белое платье, и ее тело – такое же белое. У нее маленькая высокая грудь. Соски очень темные, так что кажутся черными. Почти черными. Колдунья ложится спиной на траву и раздвигает ноги. Под ее телом трава застывает изморозью.

– Давай, – говорит она.

Лев лижет ее белоснежную расщелину своим розовым языком, и она уже больше не может терпеть, и впивается пальцами в гриву, тащит его на себя, приникает губами к его окровавленной пасти и обхватывает ледяными ногами его золотистое тело...

Мертвая голова на траве. У мертвых глаз не получается отвести взгляд. Они видят все.

И только когда все кончается, и лев и колдунья разжимают объятия – потные, липкие, насытившиеся друг другом, – только тогда лев подходит к мертвой голове и съедает ее, дробя череп мощными челюстями, и только тогда она наконец просыпается.


Сердце бешено бьется в груди. Она пытается разбудить своего парня, но он храпит, и ворчит, и даже не думает просыпаться.

«Значит, так все и было, – думает Грета, глядя в темноту. Это странная мысль, совершенно безумная. – Так все и было. Она не умерла. Она выросла, прожила жизнь и состарилась».

Ей представляется, как профессор просыпается посреди ночи и лежит в темноте, слушая звуки, доносящиеся из старого платяного шкафа: шелест призраков, тихо скользящих в ночи – тревожащий шорох, который легко перепутать с суетливым метанием мыши, с мягкой поступью огромных бархатных лап, с опасной музыкой охотничьего рога вдали.

Она понимает, что это нелепо, хотя ни капельки не удивится, когда прочитает в газете о смерти профессора. «Смерть приходит по ночам, – думает Грета, прежде чем снова заснуть. – Как лев».

Обнаженная белая колдунья мчится верхом на золотистом льве. Его морда испачкана свежей кровью. Одно движение розового языка – и она вновь безупречно чиста.


* * *

2015 год, 7 января по Земному времени. Небольшая комната слабо освещена утренним холодным солнцем.
Большая часть света падает на стол. Стол деревянный, старый, круглый, очень низкий.
На нём лежат рисунки. Множество рисунков. Тысячи мотивов и красок будто оживают и серебрятся под снежным светом.
А рядом с ним – кровать. Старая и дешёвая, с полуоблезшей краской.
На старом лакированном стуле, однако, по сравнению со всем остальным в этой комнате выглядевшим новым, сгорбившись, сидит мужчина лет пятидесяти. Он держит за руку древнюю старушку, тихо угасающую. Седые её волосы разметались по голубой подушке, как морская пена на волнах.
Она что-то говорит ему, шепчет. Высвобождает свою руку из его, мягко касается загрубевшими, морщинистыми пальцами его рук, волос, одежды. Она говорит почти без остановки, зная, что времени у неё осталось очень мало.
Изредка она просит дать ей воды. Или взглянуть на рисунки. Или слушать внимательней и верить ей. Она видит, что мужчина считает её совсем больной и свихнувшейся, но она каждые полчаса доказывает ему, что, если подумать Логически – она либо врёт, либо сошла с ума, либо говорит правду. Она говорит, что в полном рассудке и может ответить на любой вопрос. Он спрашивает. Она отвечает. Он продолжает слушать.
Но вот она замолкает, будто прислушиваясь к чему-то. И говорит:
- Ты видишь? Слышишь? Хоть что-нибудь?
Он мотает головой. Он не хочет расстраивать её, но для него правда дороже.
- Скоро ты всё поймёшь, Эд…
Она наблюдает за бликами солнца, играющими на стенах – так ему кажется. В молчании проходит ещё минуты две, и вот она снова просит:
- Будь добр, дай мне, пожалуйста, во-о-он тот рисунок. Самый крайний слева.
Он протягивает руку, но она останавливает его.
- Нет, не этот… Тот, что подальше.
Там нарисован Лев. Просто – Лев. И ничего больше. Золотой Лев, гордый царь зверей, яркий, тёплый и светящийся, как солнце, стоит на сером утёсе и смотрит куда-то вдаль. Но ей кажется, что он смотрит на неё. Она мягко улыбается.
- Ты веришь мне?
Она с такой детской, наивной надеждой смотрит прямо ему в глаза. Он опускает глаза и пожимает плечами.
- Почему сейчас? Почему только сейчас, а не раньше?
- Он не хотел, чтобы я говорила с кем-то о Нём. Но теперь мне можно. Я могу это сделать. Я сделала это…
Она улыбается, глядя куда-то в пространство.
- Я была бы рада, если бы ты поверил. Ты расскажешь это остальным – если захочешь.
Он поворачивает голову туда, куда смотрит она. Но там ничего нет.
А она видит дверь. Приоткрытую дверь платяного шкафа. Из той двери льётся безумно яркий свет.
- Теперь я знаю, зачем осталась.
Он снова оборачивается к ней.
- Чтобы вы узнали о Нём. И не теряли Веру…
Она видит, что её слова звучат неубедительно для него.
- Ты поймёшь. Рано или поздно. Когда Он этого захочет.
Она вздыхает полной грудью, будто желая навсегда запомнить запах этой комнаты.
Он снова смотрит туда, куда и она.
- Прощай, Эд…
Её тихий спокойный голос вдруг срывается на шёпот. И он резко оборачивается.
Её рука снова в его руке. И она холодна.

* * *

Она с непониманием и даже какой-то радостью смотрит на своё тело, недвижно лежащее рядом с любимым сыном. Приехать «навестить» мать успел только он.
Она улыбается и, широко распахнув дверь в неизвестность, надеясь, что сейчас встретится с братьями и сестрой, с родителями и профессором, переступает порог.
В один миг она оказывается окутана белым светом, а из ниоткуда льётся голос, больее похожий на рычание:
– Не так скоро… Ты придёшь, когда наступит время…
Перед её глазами мимолётно проносятся картины из её жизни, из жизни родных. Вот Люси качается на качелях, требуя у Эдмунда, чтобы тот раскачивал её сильнее. Вот она идёт мимо школы Юстаса и Джил, и видит Каспиана – и он тоже замечает её, но исчезает. Вот Питер идёт по ночной снежной улице, держа за руку Джейн, и мечтательно смотрит на звёзды. Вот Рождество – то Рождество они праздновали ещё вместе, ещё в Нарнии. Вот ей тридцать с лишним лет, она гуляет со своим старшим сыном, Питером. Вот её, уже профессора, Сьюзан Уолтерс, награждают чем-то ей неважным, но безумно значимым для мужа. Вот Люси ругается со своим отцом, желая взять фамилию матери – они ведь уже разошлись. Вот Каспиан с ближайшим советником решают, как искать его жену и единственного наследника престола….
"Но ты ведь рассказываешь каждому лишь его историю…"
Сью вновь чувствует себя маленькой девочкой, почему-то испуганной и одновременно предвкушающей что-то необычное и прекрасное.
"Они – часть твоей Истории."
Всё вдруг обрывается и Сьюзен обнаруживает себя стоящей на залитой солнечным светом поляне. Замок, величаво раскинувшийся в нескольких милях от неё, удивительно похож на Кэр-Параваль. Она было улыбается и радостно бежит к нему, но вскоре останавливается.
Она помнит, что сказал ей Аслан.
Она подходит к небольшому, но невероятно чистому озеру и разглядывает своё отражение. Улыбается. Ей снова около пятнадцати – именно в этом возрасте она покинула Нарнию. Взмахивает чёрными, как смоль, волосами и входит в воду. Она тёплая, почти кака воздух. Сиреневое лёгкое платье намокает и начинает тянуть её ко дну. Но она на этот раз не поддаётся и доплывает-таки до другого берега. На прощание оглядывается на озеро и, счастливая, продолжает идти к замку, так похожему на её дом.