На десерт-2

вот  и  минул  незначительный  срок  со  времени  публикации  автором  в  Интернете  сочинения,  названного  изначально  «На   десерт».
А  почему  автор  поспешает  углУбить  тему  (  такое  горбачёвское  ударение  теперь  легализовано)  и  раздвинуть  её  даже  шире,  чем  раздвигают  ляжки  перед   генералами  МВД  наши  шоу-бизнесменши,  желая  обжиться  «блатными»  номерами  на  свои  автомобили?  А  потому  спешит  автор,  что  весьма   неблагополучно  обстоит  дело  с  памятью  у  граждан  страны.  На  этот  счёт  в  стихотворном  и  еретическом  романе  автора  «Иже  еси!»  есть  и  объяснительные  строки:
               
                Взять  англичан  -  порядок  в   башне,
                И  память  вглубь  не  на  вершок,
                А  мы  сегодня  о  вчерашнем
                Всё  вытрясаем  из  башок..
Так  о  чём  же  шла  речь  в  сочинении  «На  десерт»  (отрывке  из  двухтомного  романа  «Проконтра»,  который  автор  сумел  издать  в  России  только  за  свой  счёт)?
А  речь  там  шла  о  блистательной  раскрасавице  Ольге  Евсеевне  Соковниной.  Эталонной  и  благородной  жене,  многодетной  и  многомудрой  матери,  а  вдобавок  ко  всему  -  широчайшего  спектра  учёной.  И  она-то,  Ольга   Евсеевна,  корифей  по  этологии,  то  есть  науке  о  поведении  животных -  и  вдруг  да  где  она  нежданно  работает?  В  КГБ!!!
И  вот  отец  народов  И.В.Сталин  -  ведь  какие  употребил  титанические  усилия,  дабы  изничтожить  маршалитет  и  генералитет  Красной  армии!
А  Ольга  Евсеевна,  в  отличие от  горийского  сына  сапожника  и  недоучки?  Да  она  так  вот,  играючи:  а  отмуштрую-ка  я  известным  мне  образом  поведенческие  реакции  разнородного  видового  состава  дятлов  -  и   шарах,  в  один  день  будет  истреблен  весь  генералитет  США,  а  тогда  уж   делай  с  этой  Америкой   что  угодно.
Так  что  же,  выходит:  бесподобная  эта  женщина  -  хладная  убийца,  мизантропка  и  человеконенавистница?
Да  вовсе  нет.  У  нас  что,  взять  Путина  -  он  мизантроп  и  человеконенавистник?  Отнюдь!  А  всего-то  было  ему  забавно:   вне  всякого    сопряжения  с  бесланской  трагедией  -  взять  да  и  отменить  по  всей  России  выборы  губернаторов?  Сожрёт  такое   Россия,  не  зафордыбачит,  не  дрыгнется?
Сожрала  как  миленькая  и  не  дрыгнулась.
Так  и  Ольга  Евсеевна:  она  фонтанирует  ужасающими  и  отнюдь  не  вегетарианскими  идеями  из  забавы.  У   любимого  мною  ПИСАТЕЛЯ  Фазиля  Искандера  есть  такая  фраза,  помимо  прочих  красивых  и  вспышечных  фраз:  «…для  красоты  несчастья».  Вот  и  Ольга  Евсеевна  выдвигает  многие  свои  идеи  для  красоты  несчастья,  забавляясь.
И  всё,  оснащены  и  обучены  милитаризованные  дятлы,  трепещи,  лопоухая  Америка.  Но  тут  некстати  над  Московской  областью  проносится  лютый  ураган.  И  в  лесном  совсекретном  вольерном  хозяйстве  Ольги  Евсеевны   происходит  значительный  вывал  леса,  разрушая   вольеры  с  птицами. После   чего  шесть  дятлов  в  полной  боевой  оснастке  улетают  в  сопредельные  лесмассивы.
В   нынешней  путинской  России  трудно  сыскать  дельных  палубных
матросов, обрубщиков  литья,  лекальщиков,  штукатуров,  сварщиков…  Но  уж  генеральской  шушеры  на  всех  мыслимых,  а  чаще  всего  немыслимых  постах  -  у  нас  пруд  пруди.  Однако, радетелю всего  живого,  даже    сиживавшему  по  малолетке  за  любовь  к  животным  в  тюрьме  -  мне  всё-таки  жаль  шести  российских  обречённых  генералов,  по  нечаянности  погибших  вместо    американских  Колина  Пауэлла  и  Шварцкопфа.  О них  и  речь  в  отрывках  из  романа  «Проконтра».  В  отрывках,  озаглавленных  «На  десерт-2»,  а  также  «3»,  «4»,  «5»,
          «6»  и  «7»
Вдогон  к  этому  -  ещё  несколько  соображений
Самую  значительную  часть  своей  жизни  автор  проработал  фельетонистом  в  журнале «Крокодил».  Выродившись,  испроституировавшись,  измельчав,  возглавляемый  подлинным  страннолюдьем,  покинутый  даже  полуприличными  авторами,  имея  в  творческом  активе  лишь  пятерых  партсекретарьков  разных  лет  -  журнал  закономерно  и  смрадно  издох.
После  этого  «Крокодил»  многожды  пытались  возродить.  В  последний  раз,  фанфарничая  и  бия  в  барабаны,  передприняла  эту  попытку  «Новая  газета».  И  во  главе   журнала  был  поставлен  некто  С.Мостовщиков.  Редко  уж  какой  журнал  не  возглавлял  этот  знаменательный  человек.  И всякий  раз  под  его  водительством  любой  журнал  вскорости  окочуривался.  Надо  ли  говорить,  что  под  эгидой   Мостовщикова  и  «Новой  газеты»  «Крокодил»  снова  бесславно  дал  дуба?
(Ах,  Ольга Евсеевна  Соковнина!  Не  погибни  она  безвременно  и  трагически  -  непременно  выдвинула  бы  она  идею:  похерить  дятлов,  забыть  о  них!  А  затеять  витиеватую  ннтригу  по  избранию  Мостовщикова  президентом  США!  И  тогда  через  какие-нибудь  пару  месяцев  -  с  гарантией!  -  Америке   придет  каюк!)
Помимо  «Новой  газеты»  -   ещё  один  человек  пытался  гальванизировать  «Крокодил»:  удачливый  бизнесмен  и  просвещенный  человек..  Он  и  позвонил  мне:  а  не  соизволите  ли…
Соизволю,  ещё  как  соизволю!  Ведь  помянуть  Иосифа  Бродского  -  что  ему  удалось  напечатать  во  все  времена  своего  бедственного  жительства  в  СССР?  А  всего  четыре   детских  невзыскательных  стишка.
А  Сереженька  Довлатов,   которым   нынче  так  гордится   Россия?  А   напечатал  он  здесь,  покуда  не  сквозанул  в  Америку,  штук  полста   заметок  о  соцсоревнованиях   свинарок  и  работников  ЖКХ,  чтобы  заработать  себе  на  портвешок.
А  Моралевич,   при  двух  третях  отвергнутого  и  одной  трети  затерзанного   цензурой,  редакторской  швалью  и  недоумками?  О,  за  десятилетия  он  напечатал  аж  ОДНО  сочинение,  не  тронутое  никем.  И  был  это  некролог  фельетониста-пять  Моралевича  на  смерть  фельетониста-четыре  Леонида  Израилевича  Лиходеева,  даже  на  десятую  часть  не  реализовавшего  себя  в  том,  что  он  умел  делать  лучше  всех  в  стране..  Назывался  этот  некролог  заимствованным  у  Э.Хемингуэя:

                КАКИМИ  ВЫ  НЕ  БУДЕТЕ
И  вдруг  -  приглашение  к  сотрудничеству,  да  ещё  клятва  не  обезображивать  тексты  никакими  правками  и  цензурированием!
Что  сказать?.  ЧЕТЫРЕ  полновесных  фельетона  мне  удалось  напечатать  в  возрожденном  журнале!  После  чего  издатель  пригласил  меня  для  беседы.
Издатель  был  печален  и  припогашен.  Нет,  не  ввиду  того,  что  в  каких-то  ельцинских  чертогах   получил  он  за   фельетоны  выволочку.  Тут  присутствовало  другое.
-Александр  Юрьевич!  -  сказал  издатель.  -  Я  понимаю:  законы   жанра.  Да,  у  ваших  предтеч  -  Михаила  Кольцова,  Ильи  Ильфа-Евгения  Петрова,  Леонида  Лиходеева,  у  вас  -   какие  были  размеры  фельетона?  Всегда  шесть-девять  машинописных  страниц.  Иначе  не  раскрыть, не  расцветить,. не  беллетризовать  тему. Но  нынешнее  интеллектуальное  состояние российского  народа  таково,  что  тексты    размером  более  двух  страниц  население  воспринимать  и  осмысливать  не  может.  Ввиду  чего…
Ввиду  чего  и  та  реинкарнация  «Крокодила»  приказала  долго  жить.
И  на  нынешний  момент  я  с  уверенностью  говорю:  да,  КамАЗ,  оснащаемый  теперь  американскими  двигателями  -  оживёт..  А  выбритый  «жилеттом»  россиянин  не  будет  выглядеть  оскотиненным  зимогором.  Супер-джет-Сухой,  выжрав  из   казны  уже  два  миллиарда  долларов  -  усилиями  и  с  начинкой  «Боинга»  когда-нибудь  взмоет  в  российское  небо.  (Хотя  -   почему  он  «супер»,  почему  он  «джет»,  почему  «Сухой»  -  неведомо,   ибо  это  всего  лишь  стоместная  авиетка  для  внутренних  линий.)
Обнадеживает,  конечно,  что  за  окном  летят  ещё  полностью  отечественные  вороны.,  не  оснащённые  клювами  от  «Катерпиллара» ,  лапами  от  «Джона  Дира»  и  машущей  системой  от  «Пратт  энд  Уитни».
Но  с мыслью  о  заполучении  россияиином  в  руки  журнала  «Крокодил»  россиянину  надо  проститься  НАВСЕГДА.  Делать  этот  журнал  в  России  -  НЕКЕМ.  И  никакие  западные  инвесторы  не  отоварят  Россию  некогда  лучшим  в  мире  сообществом  карикатуристов  А  о  фельетонистах  и  говорить  не  приходится..  В   любой  стране  мира   их  никогда  не  бывало  одномоментно  более  одного.(Исключение  -  Ильф  и  Петров.  Правда,  некоторое  время,  возомнив  о  себе,  одномоментно  с   Ильфом-Петровым  считал  себя  фельетонистом  от  Бога  Михаил  Булгаков,  но  потом,  честный  человек,   перечитал  им  написанное,  ужаснулся  -  и  больше,  осквернитель  жанра,  никогда   не  упоминал  о  себе  как  о  фельетонисте.)
Здесь,  пожалуй,  и  подобьём  итог.  И  лишь  угнетает  мысль,  что  все  шесть  отрывков  из  романа  «Проконтра»   значительно  объемнее  двух  страниц.  И  при  нынешнем  интеллектуальном  состоянии  российского  народа  они  вряд  ли  будут  осмыслены   и  приязненно  восприняты   публикой  Даже  ввиду  лютой  неприязни  россиян  к  засилью  на  Руси  генералов.

                Х   Х   Х.....
.
…Трудно,  непередаваемо  трудно.  И  авторучка   противится,  вихляет  в  руке, И  перо  волосит,и  строчки  получаются  криво,  упадая  книзу  в  конце.   И  перед  органами  зрения  мельтешение  сумбурных  волоконец  и  пятен. Непередаваемо  трудно,  потому  что  мы  уперлись  в  необходимость  писать  исключительно  правду.
Однако,  отступать  и   вилять  тут  нельзя.  И  вот  о  какой  правде  пойдет  тут  речь:  о  том,  что  много  говорено  о  России  как  о  стране  рискованного  земледелия.  Против  этого  не  попрёшь.  Но  первее  всего  тут  то,  что  Россия  есть  не  столько    зона  рискованного  земледелия,  сколько  зона  рискованного  проживания.  Кто  тому  виной,  кому  быть  за  это  в  ответе?
Скажет  богохульный  человек,  что  виной  всему  -  Бог.  Что  таких  безмозглых  царей  дал  России,  которые  в  присоединительные  походы  ватаги  и  дружины  Ермаков  Тимофеевичей   посылали  отнюдь  не  туда,  куда  следовало  бы.  Эти  бы  дружины  отряжать  в  сторону  климатически  мягкой  Туретчины,  Гаваев,  да  и  Индонезию   не  грех  бы  подвести  под  сень  российской  короны.  Теплынь,  кокосы,  и  никаких  тебе  разорительных  трат   на  зипуны  из  романовской  овцы,  пимы,  треухи,  тьму  разнородных  русских  печей,  голландок,  буржуек,  на  двойные  рамы  в  окошках  и  толстостенье  в  жилищах.
Только  всё  не  в  Суринам,  не  в  Камбоджу,  не  в  Кению  отряжали  цари  Ермаков  Тимофеевичей,  а  в  края  окаянной  мерзлотчины А  отсюда  скудость  урожаев  и  удорожание  строительства, трудность  в  прокладке  и  обихаживании  дорог.  И  на  Суматре  подожги-ка  лес  -  не  горит  он,  собака,  потому  что  влажно.  А  по  России  аж  в  географических  пределах  всё  выгорает,  и  от  горящих  лесов  испепеляются  города,  города-спутники,  селенья  и  нивы.
И  от  наводнений  трудно  российскому  человеку,  и  от  коммунистов,  от  саранчи,  от  сорняков   на  полях. Но  больше  всего  беды  принимает  российский  человек  не  от  морозов,  не  от  коммунистов  даже,  не  от  сорного  неистребимого  растения  сныть,  а  от  того,  что  В  РОССИИ  ВСЁ  ЕЩЁ  ПРОЖИВАЮТ  ЕВРЕИ.  Тут  любая  патриотическая  газета  или  радиостанция  наслоит  вам  тыщу  примеров,  да  и  в  нашем  случае:  если  бы  не  евреи  -  разве  не  находился  бы  сейчас  среди  нас,  живых,  генерал  армии   Т.Е.Кологрив?  Находился  бы!
Но  нету  более  среди   нас  Тита  Ефремовича.  Отшуршал  колесами  орудийный  лафет  с  краснодеревым  закрытым  гробом,  минуло  затекание  и  онемение  рук  у  двух  седовласых  полковников,  что  на  вытянутых  руках  несли  изрядные  по  увесистости  подушечки  с  орденами  военачальника,  отгремели  залпы  салюта  над  разверстой  могилой,  отпроизносились  речи  о  славном   ратном  пути  доблестного  сына  России,  погибшего  на  боевом  посту.
Про  боевой  пост,  понятно,  смикитили  все,  кто  пришел  на  прощание  с  прахом.  Потому  как  ясно,  что  боевой  пост  для  всякого  советского  генерала  -  это  его  генеральская  дача..
Однако,  стоит  ли   костерить  наших  крупных  военных  за  такое  истерическое  рвение  к  дачам?  Взять  этих  бармалеев  монархизма  и  белогвардейщины,  белая  кость,  голубая  кровь.  Ведь  все-то  они  -  бароны,  да  столбовые  дворяне,  да   графья,  да  князья.  Им  родовые  поместья   -  в  обыденщину.  А  наш-то  новый   командный  состав  -  все  из  сермяжных,  из  безлошадников.  Так  неужто  ж  не  хочется  хоть  под  занавес  жизни  пожить  по-людски?
Да,  а  желающих  произнести  прощальное  слово  всё  не  убывает,  не  убывает.  И  как  это  водится  у  нас  в  российских  пределах  -  худого  никто  о  покойном  не  ляпнет. Потому  что  смерть  в  России  всегда  как  бы  на ступень,  а  то  и  на  несколько  ступеней  повышает    умственные  и  прочие  стати  умершего.  И   непреложно  сказано  будет  так:»Зря  и  недобросовестно  считалось,  что   безвременно  ушедший  от  нас  Тит  Ефремович  был  беспросветным  дегенератом. Не   был  он  таковым,  ложь  и  наветы  всё  это,  а  был  он  разве  что  штрих-пунктиром,  проблесково,  промежуточно  идиотом»
Но  следующий  оратор  в  возвеличении  пойдет  ещё  дальше.  И  выразится  он  так:»Прощавшийся  до  меня  знал  Тита  Ефремовича  всего  восемь  лет,  и  то  по  совместной   якобы  работе.  Я  же  водил  с  ним  дружбу  двадцать  три  года,  причём  дружил  с  ним  и  семьями.  Это  даёт мне  право  сказать,  что  не  был  промежуточно  идиотом  наш  Тит  Ефремович,  а  разве  что  в  нечетные  дни  -  недоумком».
Обязательно  потом  сыщется  человек,  который  знал   Тита  Ефремовича  даже  не  двадцать  три,  а  тридцать  шесть  лет.  А  потом  вынырнут  такие,  кто  по  школе,  по  детсаду,  яслям  и  даже  внутриутробному  периоду  водил  знакомство  с  Титом  Ефремовичем.  И  когда  комья  земли  гукнут  о  домовину  -   светлый  образ  не  дегенерата  и  злыдня,  а  как  раз  энциклопедиста,  разумника  и  отца  солдатам  будет  витать  над  погостом.
И  наступала  уже  пора  -  ряды  вздвой,  выслать  линейных!  -  и  за  столы,  на  поминки,  но всё  перешептывались  в  красно-  и  синелампасных  шеренгах:
-Эх,  Веньки  Гавлыша  нет.  А  уж  он  бы  во  славу  тестя  сказал!
Да  уж,  сказал  бы  отчаюга  Венька.  Выложил  бы  ,  на  что  никто  не  осмелился:  что  именно  ОТ  ЕВРЕЕВ  погиб  любимый  его  тесть  Тит  Ефремович  Кологрив.  От  них,  от  иудина  корня..
Но  что  же  мешало  этому  Гавлышу  Веньке  сказать  пламенные обличительные  слова?  Вот  что  ему   мешало:  бросим  мы  взгляд  левее  могилы  Тита  Ефремовича,  которую  в  данный  момент  обкладывают  венками  и  лентами  пять  парадно  раззолоченных  офицеров,  а  там  кованая  в  лилиях  и  розетках  ограда,  за  оградой  глыба  из  порфирита  (символизируя  родство  с  Красной  армией),  и  на  глыбе  иссечен  портрет  молодецкого  мужчины,  на  погонах  большие  звезды, грудь  припорошена   орденами,  и  эпитафия  гласит:»Генерал-майор  Вениамин  Миронович  Гавлыш».
Значит,  мёртв  он,  зять  Тита  Ефремовича  Кологрива.  А  судить  по  датам  на  порфирите  -   совсем  незадолго  до   тестя  был  призван  к  ответу  небесному  бойкий  военнослужащий.  И  мало  кто  ведает,  что  руку  к   этому,  хоть  и  косвенно  -  опять  приложили  евреи.
Ох,   уж  и  ездил  он,  Вениамин  Миронович  Гавлыш!  Ох,  уж  любил  автомобильную  гоньбу!  Никаких  полагающихся  генералу  шофёров,  всегда  сам  за  рулём.  Было  дело  -  и  зубы  как  есть  высадил  он  об  баранку,  но  духом  не   пал  и  говорил  жене  своей  Валентине:  ничего,  мол,  баба,  по  счастью  -  на   пороге  двадцать  первого  века  я  окорзубел. В  прежнее  время  у  самого  Джорджа  Вашингтона  какой  был  зубной  протез?  Деревянный! К  жене  с  поцелуем  прильнёт,  так  у  неё  потом  полный  рот  заноз.  А  мне  вон  какую  фарфоровую  красоту  учинил  дантист!  Для  естественности  даже  кривозубье  подпущено,  и  цвет  специально  не  белоснежный,  а  курильщицкий,  номер  четырнадцать.
И   говорили  про   Гавлыша  в  ХОЗУ  МО   СССР,  что  Гавлыш  -  это  гунн,  которому  скифы  по  всегдашнему  скифскому  недомыслию  выдали  водительские  права.  И  ни  с  какими  другими  версиями  не  встревайте:  как  есть  вся  генштабовская  общественность  думала,  что  только  от  автомобильной  гоньбы  примет  смерть  генерал  Гавлыш.
Только  по-другому  распорядилась  судьба,  и  однозначно  как  тесть  -  от  евреев  -  перестал,  по  меткому  выражению  японцев,  отбрасывать  тень  генерал  Гавлыш.  И  уж  этих  евреев  надлежит  нам  вывести  на  чистую  воду,  и  в  анфас,  и  в  профиль  их  дать,  чтобы  неповадно  было  другим.
…Закапываться  далеко  нет  резона,  но  ближайший  предтеча  этих  Шнайдеров  жительство  имел  в  Гомеле.  Шнайдер  -  оно  по-еврейски  значит  «портной».  Портным  и  был  старичок  Арье-Лейб.  Зряшно  будет  сказать,  что  вровень  стоял  этот  портной  с  нынешними  портными.  Нескундепые,  простецкие  одеяния  пошивал  Арье-Лейб. Вот  какого  разряда  был  он  портным,  про  которых  говорят:»Портной  гадит  -  утюг  гладит».  Того  самого  фасона  пошивал  сюртуки,  лапсердаки  и  жилетки  Арье-Лейб,  который   называется  почему-то  «пожар  в  слоновнике».
Однако,  клиентура  у  старика  роилась.  Шил  Арье-Лейб  сикось-накось,  но  вот  втюрить  заказчику  сшитое  -  тут  на  помощь  он  не  звал  никого.  На  предъявление  клиенту  заказа  имел  старик   зеркало,  да  чуть  примутненное,  да  и  стоит  зеркало  не  по  отвесу,  а  увалено  чуть  назад.  И  поставит  клиента  перед  зеркалом  в  свежеизготовленной  одежде  Арье-Ллейб,  а  сам  вроде  за  пуховкой,  за  щеточкой  отлучится.  Возвратится  тут  же  обратно  и  тревожно   кричит  жене:»Хава,  Хава,  ты  мужика  сей  момент  не  видела?»  -  «Ой,  не  видела»,  -  отзывается  жена.  -  «Да  куда  же  он  деться  мог?  -  волнуется  Арье-Лейб.  -  Вот  только  что  мужик  тут  стоял,  а  теперь  стоит  барин!»
Смышлено  придумано,  а?
А  в  еврейских  общинах  тех  времён  всё  опутано  было  нищетой  и  невежеством.  К  русскому  языку  обратиться  -  так  ни  в  зуб  ногой  в  языке  страны  проживания    не  желает  кумекать  еврейство.  И  одежду  носят  евреи  -  всё  российское  население  потешается,  держится  за  животы.  И  на  что  уж  три  царя:  Александр  №2,  Александр  №3.,  Николай  №1  пытались  хотя  бы  в  школы  выцарапывать  еврейских  детей -  не  пускают  в  школу  детей  евреи,  стоят  стеной.  Достаточно, мол,   еврейскому  дитю  знать  для  счастья  в  жизни  Тайч-Хумеш,  книги  Исход,  Левит,  Бытие,  Числа  и  Второзаконие.  А  остальное  всё  -  от  лукавого.  А  кто  из  евреев  осмелится  ребенка  в  школу  отдать,  да  русский  язык  штудировать,  да  русскую  мирскую  одежду  носить  -  тому  херем,  херем,  херем!
А  херем,  доложим  -  подавительное,  изгойское  дело.  Хуже  площадного  побиения  камнями.  Кому  херем  объявлен  -  вся  община  на  него  волком  смотрит.  И  всей  семье  его  будут  тумаки,  синяки  и  шишки.
Тут  из  Пруссии  (вот  опять  от  них,  с   Запада,  нет  бы  из  Луцка  или  из  какой-нибудь  прочей,  но  нашей  зачуханности,  а  опять-таки   нет!)  пошло  поветрие   такое:  Гаскала.  Спешно  стирай,  еврей,  в  ударном  порядке  стирай   с  лица   тысячелетнюю  паутину  невежества,  и  в  науку,  еврей,  в  мировую  цивилизацию,  на  острие  просвещенческого  копья!
Биндюжники,  всем  известно  -  грубый  и  бесстрашный  народ.  Про  еврейских  корчмарей   и  говорить  нечего,  некоторые  к  полицмейстеру  дверь  ногой  открывают.  А  уж  пшеничные  перекупщики  и  негоцианты  -  с  ними,  бывает,  и  губернатор  ручкается.  Да  не  два  пальца,  указательный  и  средний  подаёт,  а  всю  пятерню.
Одним  словом,  малозависимые  и  при  капитале  евреи:  биндюжники,  шинкари,  винокуры,  мельники,  негоцианты…Сам  чёрт  им  не  брат.  Так,  может,  из  них  кто-нибудь  определил  своих  отпрысков  в  школу?  Ни-ни!  Боязно:  херем!
А  крошечный  человек  Арье-Лейб  Шнайдер,  голь  перекатная,  заплата  на  заплате  -  единственного  сынка  Исайку  не   побоялся  зачислить,  да  куда!  В  кантонисты!  В  Суворовское,  теперешним  языком  говоря,  училище..  Когда  ни  единого  ещё  еврея  не  служило  в  российской  армии!
У  русских,  всякому  это  известно,  разные  есть  породы.  Сравни-ка  ярославский  или  вологодский  народ  со  скуломордыми  да  раскосенькими  гуранами  из  Забайкалья,  о-го-го,  какая  в  глаза  бросится  разница.
То   же  и  у  евреев.  И  сефарды  у  них  есть,  африканской  темнокожести  люди,  и  сабра,  и  ашкенази,  средь  которых  особо  часто  попадаются  типы  еврея-лавочника,  столь  отвратные  и  непереносимые  для  славянского  сердца. Вот  он  и  есть  по  внешности  вылитый   ашкенази,  наш  Арье-Лейб  Шнайдер.
Только  наука  такая,  генетика,  лишь  недавно  очистившись  от  большевистских  клейм,  что  «генетика  есть  публичная  девка  империализма»,  -  нас  оповещает,  что,  вровень  с  наследственностью,  имеется  ещё  и   изменчивость,  а  на  всякую  доминантность  у  природы  припасена  рецессивность.  По  таким   причинам,  глядишь,  от  брака  сефарда  и  ашкеназки  вдруг  родится  чадо  -  ни  в  мать,.  ни  в  отца,  а  словно  бы  в заезжего  молодца.  Велик  ростом  ребенок,  прямоспинен,  горделив,  голубоглаз,  светлокож,  дружелюбен  нравом  и  в  товариществе  -  скала.  Тут  бы  прицепиться  сефарду-отцу  к  матушке-ашкеназке:  где,  вертихвостка,  ты  пригуляла  такое  дитя?  Но  не  возникает   скандала  в  семействе,  потому  как  известно:  не  как  из  рога  изобилия,  но  бывает:  рождают  еврейские  женщины  той  породы   детей,  которая  вроде  бы  заглохла  во  тьме  разнесчастных  веков.  Но  нет,  заподлицо  не  заглохла  порода  и  то  там,  то  тут   являет  себя  рослыми  блондинами  с  широкой  поступью,  с  голубыми  глазами  -  евреями-воинами..
Так  совсем   не  в  папашу  белобрыс  и  витязеват  Евтюшка  Шнайдер,  кантонист.  И  в  Первую  мировую  (а  уж  вышло  на  то  разрешение  от  Высочайшего  имени:  коль  еврей  отличился  в  сражениях  -  пёс  с  ним,  увенчивать  его  зигнум  лаудис,  то  есть  орденами  и  неброским  повышением  в  звании)  -  солдатского  Георгия  получил  он  на  грудь  и  чуть  не  первое  для   еврея  в  России  унтер-офицерское  звание. С  позорным  же  окончанием  войны,  как  многие  из  евреев.,   качнулся  в  революцию  Евсей  Арьевич  Шнайдер.  И  на  кониках  поскакал,  и  до  звона  в  ушах  настрелялся  из  нагана  и  кавкарабина.  Было  что  ему  рассказать  про  те  годы  сынишке  Марку,  опять  плечистому   и  белесому. Только  не  очень-то  был  многословен  Евсей  Арьевич Шнайдер,  и  лишь  запомнил  Марик  рассказы  отца  про  бои  под  Одессой,  где  милейшее  было  дело  -  биться  с  анархическими  контрреволюционными  матросами  в  полях  спелой  неубранной  кукурузы,  потому  что  матросы  все  в  чёрном,  а  переспелая  кукуруза  изжелта  желтая,  и  выцеливать  на  таком   фоне  матросов  -  одни  песни  и  полное  удовольствие.
Проторенной  дорожкой  и  по  стопам  отца  -  в  Советскую  армию   пошёл  служить  Марк  Евсеевич  Шнайдер.  При  капитанском  звании  служит  он  в  инженерных  войсках , и.  не  покривив  душой,  скажем:  это  самый  дорогой  и  секретный  капитан  во  всех  наших  вооруженных  силах.  Потому  что  при  необъятных  военных  знаниях  -  капитан  еще  при  высшем  доверии.  А  служба  его  идёт   на  полигоне,  куда  падают  экспериментальные  баллистические  ракеты. И  спутники-шпионы,  отработавшие  свой  ресурс,  приземляют  тоже  туда.  И  вот  выйдут  к   растребушенному  спутнику  трое,  двое  офицеров  из  контрразведки,  а  третий  -  Марк  Евсеевич.  И  кувалда  при  нём,  первый  номер  кувалда,  запудовая  снасть  на  длиннейшей  ручке.  Один  удар  этой  капитанской  кувалды  меньше  миллиона  рублей  не  стоит.  Взденут  на  лица  все  трое  усиленные  защитные  маски,  и  под   надзором  контрразведчиков    начинает  громить  кувалдой  драгоценные  тубусы  и  системы  ориентации  Марк  Евсеевич.. Во  все  стороны  осколки   линз  летят,  редукторов  на  подшипниках  из  рубинов  и  всякая  прочая  наиточная  механика  из  титана и  бронзы  бериллиевой.  И  контрразведный  майор  Колька  Чекунин  показывает  длинным  прутиком:  Марик,  гвоздани-ка  ещё  вот   сюда,  да  ещё  вот  сюда.
-Побойся  ты  Бога!  -  мычит  из-под  щитка  Марк  Евсеевич.  -  И  так  всё  расшиб  до  молекулярного  состояния.
-А  нам,  -  мычит  из-под   щитка  Колька  Чекунин,  -   надо,  чтобы  до  атомарного  всё  расшиб. Махай,  махай,  а  я  тебе  из  личных  средств  за  каждый  качок  -  пятачок.
Ну,  и  в  кашу,  до  полного  нераспознавания  врагом  расшибёт  всё  капитан  Шнайдер,  да  и  взгрустнёт  потом,  выпивая  водки  с  корешами  из  контрразведки:  а  вот  бы,  братцы,  не  уничтожать  нам  всю  эту  драгоценную  технику,  а  разобрать  на  узлы,  дезактивировать  да  во  Дворцы  пионеров  раздать,  по  кружкам  «Умелые  руки».  Ведь  скольких  бы  умников  побудили  вырастить  эти  приборы,  скольких  бы  ребятишек  оторвали  от  улицы!
-Оно  так,  -  зачавкивая  водку  лосиной  губой,  говорил  Колька  Чекунин,  -  да  кто  же  разрешит.  И   ты.  Марик,   мысль  эту  от  себя  отчекрыжь,   сопи  в   две   дырки,  помалкивай.
Вот  такой  он,  этот  еврей-воин  Шнайдер.  И  в  подразделении  его  об  шестидесяти  человеках  -  обнародовать,  так  и  не  поверит  никто!  -  дедовщины  нету  ни  сном,  ни  духом. А  на  полигоне,  когда  подъедет  команда  к  страшной  и  исковерканной  неразорвавшейся  чухе  с  надобностью  её  обезвредить  и  вывезти  -  ни-ни,  не  подпустят  младшие  офицеры  и  старослужащие  салажат  к  ракете.  А  как  бы  было  в  офицерской  и  солдатской  среде  другого  подобного  подразделения?  Пинкарями  бы  вытолкали  старослужащие  вперед  молодняк:  приступайте,  а  у  нас  руки  чего-то  задубели  с  мороза
У  капитана  же  Шнайдера  -  геть,  сопляки,  говорят  молодым  сержанты  и  старослужащие. Мы  тут  вокруг  ракеты  покрутимся,  а  вы  мотайте  за  тот  перелесок,  да  чтобы  часа  через  два  изготовили  там  обед  по  всей  форме.
 И  уж  это  обед1
Только  спросим:  откуда  же  такое  изобилие  на  солдатском   столе? Известно  ведь  про  дистрофию  среди  солдат,  про  всеобщий  их  недокорм. А  дело  простое.  Ко  всем  своим  одарённостям  -  ещё  и  великий  охотник  капитан  Шнайдер.  Отруководит  он  обезвреживанием  ракеты,  да  хорошо  ещё,  если  твердотопливная  она,  а  не  на  заразе  из  зараз   -  гептиле,  садится  за  руль  вездехода  ЗИЛ-131  и  отбывает  с  пятком  солдат  часика  на  два.
Таёжный   зверь  -  он  каков?  Человека  боится  таёжный  зверь.  Но   нету  человеков  на  святая  святых  по  секретности,  на  полигоне.  А  то,  что с   неба  в  огненных  охвостьях  и  грохотах  валятся  оземь  многотонные  страсти,  -   ухом  не   ведет  зверь  на  это  и  считает  за  что-нибудь,  должно,  мирозданческое,  за  метеоритный  дождь,  звездопад.. Оттого  невпроворот  зверя  на  полигоне,  как  на  скотном  дворе.  И  лоси  тут,  и  медведи,  и  изюбр,  и   кабан,  и  косуля.  Вот  и  брякнется  в  сугроб  капитан  Шнайдер,  мотор  не  глушит,.  чтобы  скрадывать  зверя  было  ловчее,  ведь  моторного  звука  зверь  не  боится,  да  в  одной  гимнастерочке,  закаленный,  никакой  мороз  его  не  ужжёт  -  ящеричным  манером  ползет  вверх,  на  гольцовую  бровку.  А  за  спиною  у  него  не  автомат,  не  карабин  Симонова,  не  снайперка  Драгунова  -  за  спиной  у  него  толстоствольная  уродская  винтовка  «Лось».  Только  неспроста  берёт  лишь  её  для  зимних  охот  капитан.  Наморожены  ветки  в  тайге  до  звона,  поглядеть  на  стебелек   тальника  -  так  чуть  толще  вязальной  спицы.  И  всегда-то  на  кормежке,  в  тальниках  получается  валить  зверя,  а  армейская  пуля  чокнется  о  тальниковый  прутик  -  и   ведет  пулю  в  сторону.  А  «Лось»  -   он  пулю-картофелину   извергает  из  ствола,  в   мерзлом  тальнике  она  всё  равно  что  просеку  рубит.  Щщак  -  и  от  контузящего,  тяжкого  удара   сперва  сгорбится,  сбычится  зверь,  а  вот  и  враскачку  упал,  заголил  кверху  все  четыре  ноги,  и  только  слабеющие  струи  пара  из  ноздрей  всё  ниже  бьют  в  вечернее  лиловое  восточносибирское  небо.  Здесь  выскочат  из  утепленного  кузова  солдаты  и,  думается,  выхватят  они  топоры  и  ножи  и  почнут  членить  и  порцевать   неподъемную  лосиную  тушу.  А  нет!  Портативной  лебедкой  на  танковом  брезенте  со  стальными  прочными  коушами  подхватывают  солдаты  тушу  -  и  в  кузов  её. И  молоденький  солдатик  при  мешке,  при  венике,  при  совке  -  прыг  на  снег,  и  все  кровавые  комочки  кропотливо  сметёт  в  мешок. И  как  не  было   тут  добыто  зверя.  А  если  местность  позволит  -  так  вдоль,  поперек  убойного  места  поелозит,  буксанет  колесами  капитан,  повзъерошит  сугробы  -   и  ищи-свищи,  никакой  тут  незаконной  добычи  копытного  животного  не  было.   А  тушу  эту  лосиную  разделают  в  гарнизоне,  за  стальными  воротами  при  очень  резких  в  своих  полномочиях  автоматчиках.  И  пойдет  то  мясо  на  подкормление  солдат,  и  офицерской  столовой   перепадёт,  и  по  отдельности  шматов  пять  -  командованию  гарнизона.
Однако,  не  прост  здешний  начальник  охотуправления  Евгений  Борисович  Тхорик.  И  как-то  на  областном  партхозактиве  взял  он  за  форменную  пуговицу  капитана  Шнайдера  и   сказал:  к  вам  у  меня,  капитан,  нелицеприятный есть  и  с  далеко  идущими  последствиями  счетец.  Крепенько  вы  на  крючке  у  охотнадзора.  И  как  бы  не  обломился  вам  трибунал.
Под  эти  слова  не  полез  в  бутылку  капитан  Шнайдер:  мол,  мы-ста  да  вы-ста!  Только  ногтем  подчеркнул  он  в  программке  партхозактива:  гля-ка,  Евгений  Борисович,  после  перерыва  какие  тут  будут  жевать  вопросы:  транжирство   японской  лесозаготовительной  амуниции,  поступающей  в  область  по  обменной  приморской  торговле,  да  снятие  стружки  с  областного  архитектора  Шегеры,  да  вопрос  о  коллективном  утонутии  подледных  рыбаков  ввиду  подпуска  в  озеро  Фундуклей  тепловодов  из  градирен  ГРЭС. А  наши  ли  это  вопросы?  Не  наши.  Так  что  отбросим  мы  в  своих  отношениях  запал,  поедем  ко  мне  домой,  сядем  рядком  и  поговорим  ладком.
И  позвонил  домой  капитан  Шнайдер,  что  прибудет  он  с  гостем,  а  потом  на  капитанском  «газике»  прирулили  они  в  охотуправу,  где  что-то  занадобилось  Тхорику,  а  потом  покатили  к  Шнайдеру.
Тут  рассчитывал  Тхорик,  что  обнаружена  им  будет  в  доме  хозяйка  -  ну,  непреложно  дебелая  и  даже  при  усах  Фейга  Шмульевна.  Сильно  ошибся  при  этом  охотовед.  Глаз  не  оторвёшь,  вот  какая  встретила  их  хозяйка,  по  фактуре  -  лакомей  не  бывает,  а  по  нации  -  бурятка.  Одним  словом  -  Жанна  Дашиевна.  Всем  взяла  Жанна  Дашиевна,  только  ноги  подкачали  малость.  Коротковаты  ноги,  так  прикинул  Евгений  Борисович,  да  чуть  с  кривинкой.  А  кривинка  эта  присутствует  от  векового  бурятского  конничества.
-Ну,  -  сказал  капитан,  поднимая  граненый  стакан  с   водкой,  -  начнём  стирание  граней  между  профессиями.  Зай  гезунд,  Евгений  Борисович.  Лахаем!
Лахаем-то  лахаем,  и  не  отказался  приехать  на  гостеванье  Евгений  Борисович,  не  заважничал,  но  служба  есть  служба.И  без  обиняков  принялся  Евгений  Борисович  -  а  его  уж  обмани  в этом  деле!  -   ворошить  вилкой  в  судочках  и  блюдах.  И  отнюдь  не  с  целью  полакомиться  самым  вкусным.
-Лось  ведь?   -  спросил  он  про  жаркое  у  Жанны  Дашиевны.
-Лось,  -  простодушно  призналась  хозяйка.
-Скажу  больше:  подбрюшинная  часть  стегна  лося  (утвердил  -  и  не  ошибся)  Евгений  Борисович.
-А  тут?  -  сделал  он  фехтовальщический  выпад  вилкой.  -  Косуля  восточносибирская,  самка,  ребрышки  правой  бочины.  А  тут   что?  -  потянулся  грозный  и  обличающий  гость  к  блюду  с  ломтеобразностями.  -  Окорок,  кабанина  дикая,  матка-двухлеток,  межлопатье. Ну,  а  вот  это  вот,  а,  Марк  Евсеевич,  белое  вот  это  мясцо? Может,  скажете,  грудки  куриные  с  картофелем-фри?  Фри,  да  не  ври.. К  императорскому   столу  поставляли  раньше  такое  мясцо,  а  название  этому  животному  -  рысь.
-Да  чего  же  вы  всё  по  узнаванию,  -  сказала  подавленно   Жанна  Дашиевна.  -  Вы  кушайте.  Пельмени  вот  с  пылу  с  жару.  Вы  их  с  укс усом  или  же  с  черемшой?
Встречь   пельменям  потянул  носом  Евгений  Борисович  -  и  опять  вынес  приговор:  из  медведицы.  Из  молодой.  Из  пестуньи.
-Наливай,  -   разрешил  после  этого  Евгений  Борисович..  -  Одновременно  тебе  скажу,  капитан:  моё  Управление  охотничьего  хозяйства  не  поставляло  в  торговую  сеть  ни  грамма  медвежатины,  косулятины,  кабанятины,  изюбрятины,  а про  рысь  я  и  вовсе  молчу  Стало  быть,  в  магазине  ты  этим  разжиться  не  мог.  Стало  быть,  распромышлена  вся  эта  живность  браконьерским  путём.  На  полигоне. И  выпить  я  с  тобою,  Марк  Евсеевич,   выпью,  и  хозяйке  твоей  гип-гип   ура,  такой  стол  сочинила,  но…Знаешь,  как  американцы  говорят,  участковые  ихние,  ну.  шерифы?  Говорят  они:  смокинг  ган,  дымящийся  пистолет.  Неопровержимая,  значит,  улика.  В  следующий  раз  на  браконьерстве  я  тебя  тепленьким  возьму,  с  поличманом.
На  этом  этапе  колкой  беседы  опростали  собутыльники  ещё по  стакану,  и  рысь   как  закуска,  надо  сказать  -  очень  монтировалась  с  водкой. .  Впитые  были  собеседники,  и  хоть  приняли  изрядно  вовнутрь  -   трезвы  были  как  стеклышко.
-Худой  мир  лучше  доброй  ссоры,  -  сказал  капитан  Шнайдер.  -  Я  тебя  уважаю,  Евгений  Борисович.   Уважаю,  что  запросто  пришёл  ко  мне  в  гости,  на  официальную  ногу  не  встал. И  твоим  авторитетом  я  дорожу,  но  чтобы  стукнулся  ты  жопой  об  забор  - этого  я  допустить  не  могу.  Потому  слушай  меня  без  обид:  ни  с  каким  поличманом,  ни  с  каким  смокинг  ганом  тебе  меня  не  взять   никогда.  На  полигон  гражданским  лицам,  хоть  при  любой  их  должности  -  вход  заказан.  Теперь,  допустим,  выруливают  мои  «уралы»  и  «зилы»  с  полигона,  и  тут  твоя  шатия-братия  прилипает  ко  мне:  колонне  -  стоять,  открыть  задние  борты,  предъявить  содержимое!  А  ты  видел  на  моих  машинах  у  заднего  борта  запяточки,  на  барских  каретах  раньше  такие  были?  На  тех  запяточках  люди  сидели,  специальность  такая  -  берейтор,  с  хлыстиком.  Чтобы  простолюдины  не  цеплялись  к  карете.  А  у  меня  там  сидят  берейторы  с  автоматами,  да  ещё  при  подствольниках.  Что  возят  с  полигона  в  моих  машинах  -  сам  представляешь.  И  вот  втыкаю  я  возле  каждых  запяток  по  красному  вымпельцу  -  и  подъедь-ка  после  этого   к  моим  машинам  ближе  пятнадцати  метров   -  сразу  огонь  на  поражение. Так  что  на  трассе  ты,  Борисыч,  меня  не обыщешь. Зай  тебе  и  гезунд,  выпьем  и  снова   нальём.  Но,  -  продолжил  Марк  Евсеевич,  -  допустим,  от  бессильности  раздосадовался  ты  на  меня  до  упора..  И  поспешаешь  в  обком,  в  отдел  административных  органов:  так,  мол,  и  так,  прошу  поставить  в  известность   командующего  и  учинить  полный  обыск   в  воинской  части,  куда  только  что  проследовала  колонна.  И?  Спроси  у  гуся,  Борисыч,  не  мерзнут  ли  ноги.  Опять  жопой  об  забор,  опять  полный  облом  тебе  будет.  Потому  что  любит  меня  личный  состав.  Дам  я  команду  -   и  сырком,  если  хочешь,  мигом  со  шкурой,  с  рогами,  с  копытами,  с  когтями  да  клыками  -  всё  смолотит  моя  солдатня,  добры  молодцы,  только  бы под  удар  меня  не  подставить.  У  меня  знаешь,  какие  ребята  служат?  Читал  я,  англичанин  один,  долбоёбина,  на  спор  за  два  года  сжевал  мотоцикл.  А  у  меня  рядовой  Таймасханов  пачку  бритвенных  лезвий  положит  за  щёку  -  и  разжевывает  в  пыль,  в  грязцу.  Такие  вот  пироги!  .
И  когда  снова  налили  и  выпили,  предложил  Марк  Евсеевич  гостю  позагибать   пальцы  в  оправдание  своих  браконьерских  действий.  Первое,  сказал  он  -  чем  занята  у  меня  команда?  Дело  наше  хуже  минёрского.  Сегодня жив,  а  в  завтрашнем  дне  уверенности  нет,  можно  коллективно  отдать  концы.  И  при  этом ещё   жить  впроголодь?  Дудки!  Второе:  писал  я,  капитан  Шнайдер,  во  все  воинские  инстанции:  работа  у  подразделения  опасная,  полевая,  надо  срочно  увеличить  солдатам  паёк   и  обмундирование  дать  другое.  И  что?  Без  ответа  осталась  моя  писанина.  Третье:  у  тебя.  Евгений  Борисыч,
как  одеты  охотники  промысловые? И  торбасики  у  них  меховые,  и  унтишки  меховые  двойные,  и  дошки,  и  забайкальские  маечки  из  овчины.  И  при  такой-то  справе,  и  при  питании  калорийном  -   всё  равно  горит  в  человеке  вес, вымерзает  в   тайге   тело  охотника.  А  солдата  сравнить  с  охотником?  Как  одет  солдат  на  морозе?  Слезами  горючими  омоешься,  вот  как  одет  солдат. В  этих  обстоятельствах  как  же  ему  без  наваристой  пищи? Четвёртое:  размонтируя  на  вывоз  весь  этот  ракетный  лом  -    ковыряется  в  сплошной  отраве  солдат.  Так  если  для  защиты  организма  не  противопоставить  отраве  хотя  бы  сытную  мясную  еду  -  будет  что? Теперь  пятое,  продолжил  Марк  Евсеевич.  Брал  я  самолетик,  облетал  полигон  и  окрестности.  Так  знаешь  что,.  Евгений  Борисыч,  не  в  укор  тебе  будет  сказано?  Бэтэвский  твой  охотзаказник   к  полигону  примыкает  с  северо-запада.  Там  твоя  власть,  твои  егеря.  И  видел  я  с  воздуха,  до   бреющего  полёта  спускался:  вся  тайга  в  твоём  заказнике  исполосована  вездеходами:  лучат  зверя  ночами,  да  такой  силы  применяют  фары  и  фонари  -  от  бомбардировщиков,  слышал  я,  посадочные  фары  встречаются.  Под  таким  лучом  зверь  без  пули,  сам  собой  падает.  И  видел  я  с  воздуха  по  следам:  массовый  переток  зверя  идёт  из  твоего  заказника  на  полигон. Спокойней  тут  зверю  и  для  кормёжки,  и  для  расплода.  У  меня  на  полигоне  -  воспроизводственный  твой  резерват,  Борисыч.  Роддом!  Шестое  теперь,  последнее.  Да,  бьёт  зверя  Шнайдер  на  полигоне. А  можешь  ты  сказать,  что  хоть  одна  туша  пущена  Шнайдером  в  обогащение,  прошла  мимо  армейского  котла?  Нету   таких  фактов, Борисыч.  В  итоге  предлагаю  я  вот  что:  нам  с  тобою  друг  на  друга  крыситься  незачем. Больше  скажу:  сочиняешь  ты,  как  мне  ведомо,  докторскую  диссертацию по  копытным.  Так теперь,  прежде  чем  зверя  сожрать,  велю  я  своим  архаровцам  полные  обмеры  делать  по  зверю  и  цифирь  всю  с  рогами  и  шкурами  передавать  тебе. Ну,  кой-когда  рожишки-другие  себе  я  оставлю,  на  подарок  командования  залётному  маршалу,  но  для  твоей  коллекции  это  не   особый  урон.  Что,  по  рукам,  Борисыч?
-Вот  же  еврей  у  вас! -  в  проникновенных  чувствах  сказал  Евгений  Борисович  Жанне  Дашиевне.  -  По  всем  статьям  уконтрил  меня,  нечем  крыть.  Я  эти  наши  отношения   скреплю  подарком.
А  лагерей  с  заключёнными  окрест  -  тьма  тьмущая.  И  любые  умельцы  отбывают  там сроки. Должно  быть,  и  из  Златоуста  сидел  в  данной  местности  узник,  потому  что  на  подарок  извлек  Евгений  Борисович  знатной  работы  финку.  Гравирование  по  клинку  тонкое,  волосковое,  штучное.  И  принял  подарок  Марк  Евсеевич,  попробовал  жало  клинка  на  ногте,  позвенел  клинком  о  столовую  вилку,  и  -  как  Евгений  Борисович  определял  на  столе,  где  тут  кабанятина,  где  изюбрятина  -  так  и  Марк  Евсеевич,  направив  ухо  на  затухающий  звон,  определил,  как  в  воду  глядел:
-Из  танкового  плунжера  отковали.
Здесь  только  руками  всплеснул  Евгений  Борисович:   ну.  чертознай  капитан.  Ведь  точно  -   из  плунжера!
А  тем  временем  капитан под  это  сдружение,  чтобы  не  быть  в  долгу,  открыл  привинченный  к  полу  сейфик,  где  у  него  пистолет,  десантный  автомат  да  прочая  сопутствующая  армейская  рухлядь  -  и  Евгению  Борисовичу  преподнес  ящичек.  А  там  -  прибор  инфракрасного  ночного  видения,  да  той  последней  наиновой  армейской  модификации,  что  и  мечтать  не  моги  охотничья  служба  разжиться  таким  до  полного  построения  коммунизма.
-От  чистого  сердца,  -  сказал  Марк  Евсеевич.  -   Чувствительность  -  не  поверишь:  синичка  пукнет  в  дупле  на  ночлеге,  и  ту  в  момент  засечёшь.  Только  ты  уж,  Борисыч,  даже  если  Жаннка  попросит,  не  применяй  прибор  для  наблюдения  за  моей  ночной  жизнью  в  городе.
Так  и  утрясся  вопрос  с  сытным  прокормом  солдат. Что  говорить,  вполне  людскую  жизнь   кроил  солдатам  капитан  Шнайдер,  в  разумных  тяготах,  но  уж   без  принижений.  В  идеальном  порядке  команда  у  капитана  Шнайдера,  а  отчасти  ещё  потому,  хоть  сам  он  востроглаз  и  пытлив  -  есть  у  него  в  сержантском  и  рядовом  составе  достаточно  осведомителей.  И  случись  неблагополучие  в  коллективе  -  всегда  можно  на  дальних  подступах  его  загасить..   
Неблагополучия  эти бывали.И  как-то  здоровяка  ефрейтора  Табацкова  пригласил  капитан  Шнайдер  погулять  за  недальнюю  рощу,  в  заросли  рододендронов.  Там  сказал  он  ефрейтору:
-Доложи,  Николай  Егорович,  чем  тебе  нелюбезен  рядовой-первогодок  Багаудин  Таймасханов?
Поюлил  Табацков,  поотводил  глаза,  но  доложил,  что  раздражает  его  Таймасханов  со  своей  верхней  койки  зубрежкой  после  отбоя  по  части  классификации  фланцев  к  ракетам  и  прокладок  к  ракетам  же  из  поронита,  композитов  и  фторопласта.
-А  за  это,  -  сказал  Марк  Евсеевич,  -  в  виде  компенсации,  ты  отнял  у  него   денежный  перевод  от  матери,  и  пуловер  отнял  у  него  из  шерсти  козы-серебрянки,  вот.  он  и  сейчас  на  тебе, и  две  пары  носков  из  названной  же  козы  отнял.  А  предупреждал  я  всех,  что  за  дедовщину  буду  карать  в  кровь  и  в  кость?  Тебя  я  добром  три  раза  предупреждал.  А  теперь  я  буду  тебя  мордовать,  ты  другого  подхода  не  понимаешь.  И  ты  не  тушуйся,  что  я  офицер, отмахивайся  -  как  можешь.  У  нас  с  тобой  мордобой  будет  до  смерти.
И  в  габаритах  ощутимо  поменьше  -  всё-таки  завалил  Табацкова  капитан  Шнайдер  и  все  ребра  пересчитал.
Что  ж,  и  у  полковника  -  и  отнюдь  не  зазорно  это  -  есть  в  полку  осведомители. И  тет-а-тет  сказал  полковник  Мальцев  капитану  Шнайдеру:
                -Ну,  Марик,  ты  охренел.  До  рукоприкладства  дошёл.  Костолом  ты,  а  не  педагог.
-Виноват,  Пал  Ефремыч,  -  повинился  Шнайдер.  -  Только  я  его  в  мякоть,  я  его  до  увечья  не  бил.  За  неделю  вполне  оклемается.
     Обязательно  и  оклемался  в  срок  Табацков.  Как  на собаке  всё  зажило.  И  случилось  вскоре  событие,  что  не  обнять  бы  больше  Марку  Евсеевичу   жену  свою  Жанну  Дашиевну,  и  не  тетешкать  сыновей,  старшего  -  в  бурятскую  породу  жены,  а  младшего  -  голубоглазого  и  белесого,  еврея-воина.
Состоялись  ночные  учения  со  стрельбой  боевыми  огнеприпасами,  и  в  сумятице  тревоги  Табацков,  ефрейтор,  не  свой  из  пирамиды  ухватил  автомат,  а  автомат  рядового  Гладышева,  а  в  гладышевское  гнездо  вбросил  свой  автомат.
    …Всё,  всё  подсчитано  исторической  военной  наукой.  Скорбный  результат  выведен  ею,  что  на  одного  немецкого  солдата  в  войне  погибло  трое  советских. Что  до  офицеров  -  то  вовсе  тут  умопомрачительные  цифры:  на  одного  немецкого  офицера  погибло  восемнадцать  советских!  Ну  да,  не  принято  было  офицеру  вермахта  выскакивать  первым  на  бруствер  с  пистолетишком  на  веревочке:   за  Третий  рейх,  геноссе,  за  Гитлера!  Нет,  на  задах  атаки  находился  немецкий  офицер,  управляя  рациональным  боевым  распорядком  и  не  без  пользы  следя  за  тем,  чтобы   полегло  как  можно  меньше  солдат.
Это  военной  наукой  отмечено.  Но  в  полном  прохолостании  у  всех  исследователей  остался  такой  вот  аспект:  а  от  какого  типа   ранений  полегли  офицеры  той  и  другой  стороны?
И  тут  интересная  возникает  картина.  Немецкие  офицеры  почти   сплошь  распрощались  с  жизнью  от  ранений  фронтальных,  спереди:  в  область  лица,  в  грудь,  в  живот.  Тогда  как  советские  офицеры,  погибавшие  один  к  восемнадцати,  часто  оказывались  убитыми  сзади:  в  затылок,  в  спину.  в  поясницу,  а  то  вдруг  вдоль  линии  огня  прилетит  в  висок  роковая  пулька. Что,  так  складывались  отношения  меж  советским  солдатом  и  офицером,  что  постреливали  солдаты  в  спину  отцам-командирам?
…Как  и  положено  -  первым  в  непролазную  грязищу  за  бруствером  выбросился  капитан  Шнайдер  и  не  противопехотным   -  громовым  противотанковым  даже  голосом  призвал:
-Ребята!  Не  подкачай!
И  рвануло  подразделение  вперед,  не   удержать  атакующего  порыва,  не  изобретено  ещё  такой  силы. В  тот  момент  что-то  и  щелкнуло,  что-то  рвануло  погон  под  плащ-палаткой  у  капитана  Шнайдера,  но  не  придал  он  значения.  Да  и  до  того  ли  -  атака!  И  бросил  свой  кошачий,  приученный  к  темноте  взгляд  вправо-влево  капитан    Шнайдер  -  как  там  его  орёлики?  А  орёлики  о-го-го,  поспешают  вперед,  только  на  правом  фланге  какая-то  кутерьма,  заминка.  Может,  ногу  кто  подвернул,  поотстали  двое  оказывать  третьему  первую  помощь.
И  уж  они  оказали!  Чуяли  солдаты,  что  дело,  как  говорится,  пахнет  керосином,  и  двое  без  каких  будто  бы  задних  мыслей  бежали  справа  и  чуть  поотстав  от  ефрейтора  Табацкова.  Потому  только  первую  пулю  из  подмененного  автомата  успел  пустить  по  капитану  ефрейтор,  а  еще  пять  ушли  в  землю,  ибо  во  мгновение  ока  был  сбит  с  ног  ефрейтор,  руки  ему  заломили   назад,  прихватив  стропальной  тесьмой  -  вот  таким  и   доставлен  он  был  в  штабную  палатку.
Как  на  блюдечке  тут  было  всё  ясно.  И  тяганули  в  палатку  рядового  Гладышева:  ну-ка,  мальчишенька, а  твой  ли  у   тебя  в  руках  автомат?  И  показал   номер  на  оружии,  что  автомат  у  Гладышева  -  табацковский.
-Все  свободны,  -  распорядился  полковник  Мальцев..-  Иди,  обсушивайся,  сынок,  -   отправил  он  Гладышева.  -  Автомат  оставь.  Получишь  потом.
Все  покинули  палатку,  остались  в  ней  четверо:   Мальцев,  Шнайдер,  особист  Вежняков  и  ефрейтор.
-Хитро  ты  задумал,  сволочь,  -  сказал  полковник.  -  И  вот  этого  малявку,  воробьеныша  этого  Гладышева  -  хотел  подвести  под  расстрел?  Ты  сам  к  стенке  пойдешь.  Глянь-ка,  Марк,  на  нём  и  по  сию  пору  перчатки,  чтобы  на  автомате  мальчишкином   пальцы  не  напечатать.  Вежняков,  исправь  это  дело!
Здесь  атлет-особист сноровисто  содрал  перчатки  с  ефрейтора  и  разряженным  чужим  автоматом  обкатал  ему  все  ладони.
-Извещай  прокурорских,  -   приказал  полковник  Марку Евсеевичу.  Но  осмелился  не  выполнить   команду  полковника  капитан,  а  неуставно  взял  под  локоть  полковника  и  увёл  из  палатки.
-Пал  Никитич,  -  сказал  Шнайдер.  -  Пал  Никитич,  я  ведь  это  -  остался  живой.  А  Табацков-то  у  родителей  один-одинёшенек.  Не  будем  дураку  ломать  жизнь. Случись  огласка,  да  следствие  -  какое  пятно  на  всю  часть.  Сейчас  знаем  мы  про  это семь  человек,  язык  за  зубами  держать  умеем.  Надо  его  дня  три  на  «губе»  протомить  под  охраной,  чтобы  руки  на  себя  не  наложил.  Он,  мол,  без  ремня,  враспояску,  бухой  шлялся  по  расположению  части.  А  тем  временем  выправить  документы  да  на  Тоцкий  полигон  его  сплавить,  там  в  дозиметристах  нужда.  Право  слово, а,  Пал  Никитич?
-Ах,  ты,  Марик!  -  притянул  к  себе  капитана  полковник.  -  Я,  брат,  не  простил  бы.  Не  смог  бы.  Он  тебе  вон  что,  а  ты  к  нему  вон  как…Ладно,  приму  грех  на  душу. От  всего  личного  состава  спасибо  тебе.
  И  без  сучка,  без  задоринки  разрешилось  дело,  исчез  из  части  ефрейтор  Табацков,  а  с  проверкой  результатов  учений  прибыл  в  часть  Тит  Ефремович  Кологрив,  генерал-полковник.
…Как  не  признать:  тормознулась  карьера  генерала  Кологрива  в  послевоенные  годы..  А  с  1942  года  по  1944  был  он  прямо-таки  в  фаворе,  осыпан  орденами  и  званиями.  От  полковника  возвысился  до  генерал-лейтенанта!  И  лично  товарищ  Берия  давал  на  этот  счёт  указания,  лично  наркомом  был  обласкан  генерал  Кологрив!
Это  что  же,  может,  заградотрядами  командовал  генерал  Кологрив?  Штрафбатами?  Думай  мы  так  -  попали  бы  мы  пальцем  в  небо.  Скажем  правду:  за  всю  войну  не  нюхал  пороха  Тит  Ефремович,  а  состоял  он  по  части  приемки  в  наших  северных  портах  союзнических  ленд-лизовских  грузов. Непыльная,  казалось  бы , работа,  а  оказалось  -  не  без  закавыки..  И  нынче  любые  документы   извлекаются  из  военных  архивов,  но  некоторые  толстые  папочки  историки  застенчиво  и  деликатно  обходят.  А  в  этих  папочках  -  крик  души,  коллективные  и  индивидуальные  письма,  адресованные  не  менее  как   товарищу  Сталину  и  товарищу  Берии.  Письма  те  -  советскому  верховному  руководству  от   капитанов  «либерти»,  пароходов,  доставляющих  нам  неоценимый  ленд-лиз. Так  изливали  душу  капитаны  в  тех  письмах:  мистер  Берия!  Когда,  напрягая  все  силы,  американские  Джон  и  Мэри  безотлучно,  денно  и  нощно  стоя  у  станков,  изготовляя  для  Советской  России  всё  лучшее,  на  что  способна  Америка,  когда  всякий  лакомый  кусок  даже  дети  наши  не  доносят  до  рта,  чтобы  всемерно  поддержать  СССР,   когда  наши  беззаветные  «либерти»  пересекают  Атлантику  средь  волчьих  стай  фашистских  подводных  лодок  и  тысячи  наших  моряков  уже  упокоились  в  океанской   пучине  -  с  горечью  и  большим  возмущением  обращаем  ваше  внимание…
Да,  писали  капитаны,  ужасающе  и  безалаберно  производится  разгрузка  в  портах. Докеры,  набранные  из  солдат  Красной  армии,  не   прошли  надлежащего  инструктажа  и  не  подготовлены.  При  разгрузке  тысяч  дорогих  механизмов,  включая  боевые  самолеты  и  автомобили,  массово  калечится  техника. Весомая  часть  грузов  подвергается  расхищению,  не  попадая  на  фронт. Складирование  грузов  ниже  всякой  критики,  грузы  подвержены  пагубному  воздействию  всех  стихий. Но  не  это.  не  это   главное!  Что  есть  корабль,  мистеры  Сталин  и  Берия? Корабль  есть  средоточие  дисциплины,  чистоты  и  порядка. В  то  же  время  тысячи  русских  докеров,  находясь  на  борту  «либерти»,превратили  корабли  в  сплошное  отхожее  место. Русские  докеры  гадят  на  палубах,  в  трюмах,  на  трапах,  на  юте  и  на  баке,  в  машинных  отделениях,  в  форпике  и  ахтерпике,  в  каютах  матросов,  в  ходовых  рубках  и  проч. Не  желая  считать  это  русской   национальной  чертой  и  приписывая  своей  непредусмотрительности  -  суда  «либерти»  оборудованы  ныне  множеством  дополнительных  гальюнов  с  крупными  обозначениями  «МУШШЫНЫ»,  «ЖЕНШШЫНЫ».  Данные  таблички  даже  дублируются  нанесенными  на  металл  надписями  «СОРТИРЪ».  Но  даже  при  всём  этом,  мистеры  Сталин  и  Берия,  результат  остаётся  плачевным.
…Говорят,  не  доходят  такие  эпистолы  до  первых  лиц. Щадя  занятость  первых  лиц,  холуи  в  утренних  сводках-докладах  только  вскользь  касались  наличия  подобных  посланий.  Но  нет,  читывали   письма  американских  капитанов  товарищи  Сталин  и  Берия. Резолюций  на  уголках  они  не  оставили,    но  особо  наркома  товарища  Берию  настропалило  письмо  капитана  «либерти-238»  Реджинальда  Мак-Куина.  Сообщал  о  себе  Мак-_Куин,  что  ему  пятьдесят  шесть  лет,   из  них  двадцать  семь  он  -  капитан  дальнего  плавания,  все  моря  и  океаны  планеты  им  пройдены.,  обладатель  он  золотого  знака  регистра  Ллойда.  Извещал  Мак-Куин  наркома  Берию, что  уже  четыре  опаснейших  рейса  совершил  по  маршруту  Портсмут-Архангельск,  и  ныне  доставил  героическому  СССР  груз  снайперских  прицелов  к  винтовкам,  двадцать  тысяч  кожаных  курток  для  летчиков,  восемь  тонн  витаминизированного  шоколада  для  подводников,  семьдесят  два  автомобиля  «виллис»  и  двести  двигателей  для  истребителей  «аэрокобра»,  на  которых  летают  прославленные  герои  Кожедуб  и  Покрышкин.
Вместе  с  тем,  писал  капитан  Реджинальд  Мак-Куин,  мы  теплили  надежду,  что  во  время  нашего  отсутствия  между  рейсами  обстановка  в  советском  порту  изменится  и  оздоровится,  но  ничуть  не  бывало.  В  первые  же  два  дня  разгрузки   корабль  был  обгажен  от  киля  до  клотика.  Может   спросить  нарком  мистер  Берия:  почему  же  американские  моряки  кругом  не  выставляют  вахтенных,  чтобы  воспрепятствовать  осквернению  судна?  Отвечаю  мистеру  Берии:  суда  «либерти»  идут  в  Советский  Союз  -  имея  на  борту  половинный  состав  экипажа,  поэтому  в  рейсе  каждый  работает  за  двоих,  утомляясь  до  сверхчеловеческого  предела.  От  работы  с  половинным  экипажем  происходит  двойная  выгода.  Первое:  в  случае  торпедирования  погибает  вдвое  меньше  моряков. Второе:  при  таком  подходе  Америке  легче  сформировать  новые  экипажи.
Поэтому,  сообщал  капитан  Реджинальд  Мак-Куин,  ввиду  нечеловеческих  нагрузок  и  усталости,  к  концу   рейса  ополовиненный  экипаж  нуждается  в  отдыхе и  просто  не  в  состоянии  выставлять  такое  количество  вахтенных,  которое  могло  бы  противостоять  засиранию  и  ограблению  корабля.  И  речь  не  идёт  даже  о  том,  что  у  второго  штурмана  Эдди  Паттерсона  во  время  сна  в  личной  каюте  вынули  из  уха  серьгу  и  с  живого  тела  сняли  трусы  покроя  «бермуды»,  при  этом  выпив  всё  содержимое  из  бутылки  «баккарди»  и  до  прежнего  уровня  дополнив  бутылку  мочой.  Речь  идет  о  святая  святых,  о  капитанской  рубке  «либерти-238».  Откуда  из  ниши  с  дверцей,  что  расположена  левее  штурвала,  был  похищен  капитанский  бинокль.   И  дело  даже  не  в  том,  что  бинокль  этот  является  как  бы  тотемом  корабля,  его  ангелом-хранителем,  и  дважды  именно  в  этот  бинокль  капитан   Мак-Куин  замечал  пенный  след  от  немецкой торпеды  и  отчаянным  маневром  уходил  от  удара.  Дело  в  том,   что,  открыв  шкафчик  и  полезши  в  глубину  за  биноклем,  бинокля  капитан  там  не  нашёл,  а  на  пальцах  от  самой  задней  стенки  глубокой  ниши  вытащил  нечто  даже  менее   консистентное,  чем  замшевая  салфетка  для  протирания  линз  в  бинокле.  И  капитан  Реджинальд  Мак-Куин  убедительно  просит  наркома  мистера  Берию  объяснить  ему,  трижды  обошедшему  вокруг  земного  шара и  ничего  подобного  нигде  не  встречавшего:  как  человеку,  даже  советскому,  при  его  анатомии  удается  насрать  в  самую  глубину   ниши,  куда  и  рукой  едва  достаёшь?  Или  у  советских  людей  развились  телескопические  задние  проходы  на   манер  яйцекладов у  повсеместно  обитающих  стрекоз  или  австралийских  животных  утконос  и  ехидна?  Капитан  Реджинальд  Мак-Куинн  убедительно  просит  наркома  мистера  Берию   внести  ясность  в  этот  вопрос.  Потому  что,  писал  капитан,  коль  останусь  я  жив,  у  меня  есть   внуки  Джозеф  и  Диззи,  и  мне  в  старости  надо  будет  рассказывать  им  поучительные  истории  долгими  зимними  вечерами.
…Очень  негодующим  после  прочтения  данного  письма  сделалось  лицо  товарища  Берии,  и  рот  его  принял  очертания  щели  для  опускания  писем  в  почтовые  ящики,  что  обозначало  крайнюю  степень  гнева.  Искоренить,  распорядился  нарком,  немедля  искоренить  осквернение  союзнических  пароходов!  Репрессии,  экзекуции,  штрафбаты,  может  быть,  для  закоренелых  -  показательные  расстрелы.  Бинокль  с  «либерти-238»  найти  хоть  из-под  земли,  Мак-Куину  на  уровне  Мининдела,  на  уровне  Молотова  принести  извинения!  Дело  у  меня  на  личном  контроле!
…И  вот   нынешние  Ебордеи  Гордеичи,  что  генсеки,  что  президенты:  по  любому  поводу  блекочут  они,  что  и  то-то   у  них  на  личном  контроле,  и  то-то…А  враньё  всё  это,  чернуха  и  залипуха.
Однако,  как  угодно  относись  мы  к  товарищу  Берии   -  личный  контроль  его  был  неослабен,  грозен,  и  в  бирюльки  он  не  играл.  И  вскоре  справился  он:  что  в  портах?  Экскрементируют  ли  грузчики  на  «либерти»?
И,  содрогаясь  от  ужаса,  доложили  наркому  подчинённые:  сдвигов  нет,  гадят  и  мочатся.  Ни  расстрелы  не  урезонили  испражнителей,  ни  концлагерирование,  ни  даже  отдельные  перед  строем  прижигания  задних  проходов  электросваркой.
-Карательные  меры  усилить!  -  распорядился  нарком.  -   Мы  опрокидываем  фашистские  орды  -  и  не  можем  ввести  в  рамки  отечественных  серунов?  Забивайте  им  пробки  в  задницы,  опечатывайте  спецпломбами  НКВД!  Неделя  срока,  иначе  три  шкуры  сдеру  со  всех!
Ну,  неделя  -  срок   нереальный,  когда  речь  идёт  о  русской  прямой  кишке,  а  через  одиннадцать  дней  доложили:  товарищ  нарком  -  как  отрезало!
-Ну  вот,  -  ублаготворился  товарищ  Берия.  -  Нету  таких  проблем,  с  которыми  не  справимся  мы,  коммунисты.  Бинокль  Мак-Куина  нашли?
-Так  точно.
-Вернули?
Нет,  не  удалось.  Некому  возвращать.  Поспешая  к  Архангельску,  всего  в  сутках  хода  и  имея  на  борту  груз   гаубиц  и  «студебеккеров»»  -  двумя  торпедами  в  левый  борт  был  атакован  «либерти-238»  и  камнем  ушел  на  дно. Ничего,  ничего  теперь  не  расскажет  долгими  зимними  вечерами  отважный  морской  волк  Мак-Куин  внукам  Диззи  и  Джозефу.
-Вечная  слава  героям!  -  сказал  нарком  Берия  и  траурно  померцал  пенснэ..  -  А  если  возобновят  испражнения  -  стереть  в  лагерную  пыль!  В  бараний  рог!  -  И  тут  же,  заметив  переминание  сподвижников  с  ноги  на  ногу,  возвысил  голос:  -  В  чём  дело?
А  дело  в   том,  доложили  сподвижники,  что  экзекуций,  репрессий  потребовалось  вовсе  чуток,  потому  что  полковник  Кологрив…
Да,  всего-то  безвестный  полковник,  а  потрафил  родине  не  хуже  Дмитрия  Донского!
-Подробную  докладную!   -   распорядился  товарищ  Берия..  -  И  этого   Кологрива  ко  мне.  Какой  матёрый  человечище!
Очень  щекотливый  вопрос  после  такого  распоряжения  наркома  встал  перед  Кологривом. Было  что  доложить  наркому.  Но  вот  в  изустном  бы  стиле  доложить.  А   написать  на  бумаге  -  нет.  не  по  этой  части  возрос  и  сформировался  Тит  Ефремович  Кологрив,  косноязычен  он  на  бумаге  и  в  простецкое  слово  может  ошибок  всобачить  -  больше  чем  букв  в  этом  слове.  И  видя  терзания  своего  начальства,  но  сам  помочь  тоже  не  в  силах,  сам  не  в  ладах  с   написательством  -  подсказал  Кологриву  заместитель  по  вагонному  подвижному  составу:
-Госта  надо  бросить  на  это  дело.  Он  кандидат  философии.  Он  уж  напишет,  настрикуляет.
-Претит  мне  видеть  его,  -  поморщился Тит  Ефремович.  -   Мне  докладывали:  он   -  из  жидов,  он  -   обрезанный.
Но  заверил  портовый  вагонный  распорядитель,  что  никак  не  еврей  Феликс  Эдмундович  Гост,  начальник  над  складами  бочкотары,  а  что  обрезанный  -  это  факт,  хотя  национальность  его  будет  -  вепс  и  никак  не  еврей.  А  обрезание  случилось  с  ним  по  несчастью.
-Есенин-то,  который  поэт  -  он  тоже  субботы  терпеть  не  переносил,  -  рассказал  начальник  вагонного  состава.  -  Потому  как  ему  в  малолетстве  стригли  ногти  по  субботам  да  гарным  маслом  голову  обихаживали.  Гост  в  октябрятах  тоже  субботы  не  терпел,  потому  как  бабка  по  субботам  ему  всегда  ногти  стригла.  Он  ноги-то  на  турецкий   манер  под  себя  поджимает,  а  бабка  ножницами  сослепу  хвать  -  оно  и  произошло.
-Другой  коленкор,  -  умягчился  Тит  Ефремович  и  велел  Госта  призвать.  И  Гост  этот,  бумажный  червь,  в  одночасье,  на  едином  дыхании  накатал  докладную  для  товарища  Берии.  Докладной  этой,  сказать  напрямик,  он  Тита  Ефремовича  изнедоволил  и  раздражил.  Проще,  проще  надо  было  писать,  а  Феликс  Эдмундович  (ну,  что  возьмешь  с  него,  не  кадровый  он  военный,  не  строевой,  так,  занюханный  лейтенантишка  из  запаса)  университетских  нагородил  выкрутасов.
Ведь  просто  всё  гениальное!  Сперва-то  мыслил  Тит  Ефремович,  чтобы  от  загаживания  уберечь  пароходы  -  производить  войскам  на  причале  массовое  клизмирование.  Перед  каждой  разгрузкой  всех  построить,  угнуть  буквой  «г»  -  и  через  полчаса  пожалте  на  борт.  Только,  рассудил  он  -  хлопотно  это.  А  настоящий  хозяин  обширного  госимущества,  если   имеет   мысли  погреть  на  этом  госимуществе  руки, и в  разумных  пределах  то  да  сё  прикарманить  -  должен  хозяйство  своё  знать  назубок,  как  пять  пальцев.
Так  вот  и  знал  хозяйство  своё  Тит  Ефремович.  И  вспомнил,  что  года  уж  два,  в  горниле  войны  бесполезный,  на  пятом  пирсе,  в  дальнем  затыке  стоит  у  него  контейнер  с  печными  ухватами.  Ага,  с  теми  самыми,  которыми  женщины  в  русских  селеньях  вынимают  из  печки  чугунки  и  горшки.   Изготовитель  -  город  Нижний  Тагил.
Тут  послал  Тит  Ефремович  воинский  наряд:  доставить  сюда  тридцать  ухватов.  И  из  складов  бочкотары  извлечь  банных  шаек  штук  десять.
И  на  лад  подвинулось  дело.  Думает  солдат  Епифанов,  что  такой  же  солдат  Сидоров  -  круглое  -   кати,  плоское  -  тащи  -  бок  о  бок  работает  с  ним  на  разгрузке.  А  Сидоров  -  он,  конечно,   напрягается,  тянет  лямку,  но  за  каждого  отмеченного  серуна  премию  получает  Сидоров,  пачечку  американских  галет.  Чу  -  вот  солдат  Епифанов  по  шлюпбалкам  в  спасательную  шлюпку  полез.  Это  ясно,  что  там  натворит  Епифанов.  Здесь  тайное  оговорённое  движение  рукой  делает  Сидоров  -   и  назначенная  команда  в   броске  берет  тепленьким  Еиифанова,.  прямо  в  спущенных  штанах  выволакивает  на  палубу.
Здесь  технологическое  затруднение  было  у  полковника  Кологрива:  надо,  чтобы   перед  строем  поглотил,  сожрал  собственную  кучу  всё  тот  же,  допустим,  Еиифанов.  Но  поди,  соскребай её  в  шлюпке  или  где-нибудь  с  трюмного  трапа  да  транспортируй  на  палубу  для  всеобщего  обозрения.  Не  оберёшься  хлопот.  Поэтому  -  пятидесятиштучный  запас  консервированных,  симпатичных  и  увесистых  куч  создал  Тит  Ефремович.  Хоп  -  и  очень  даже  сноровисто  выложили  на  палубе  кучу,  а  назначенная   команда  берет  печным  ухватом  должного  паршивца  за  шею,  угибает  мордой  к  палубному  настилу  -  жри!  Жри,  паскуда.  Вподлиз!
Здесь,  случалось,  стошнит,  вырвет  кого-нибудь:  кабы  родимый,  свой  кал  заставляли  есть,  а  то  ведь  заставляют  -  обезличенный  и  чужой!
Но  неумолимы  палачи  с  печными  ухватами,  и  как  чёрт  перед  заутреней  вертится  испражнительный  шкодник.  Но  добротно  откованы  ухваты  в   Нижнем  Тагиле,  не  обломятся,  выдержат  рогульки..
Так  поступал  с  фекальщиками  Тит  Ефремович.  Но  ведь  и  мочатся  солдаты  кругом!  Тут  опять  трудность:  не  подставлять  же  мочащемуся  мисочку,  чтобы  в  эту  мисочку  потом  его  мордой  натыкать.
А  на  что  банные  шайки  припас  Тит  Ефремович?  Экзекуционная  рота  только  в  эти  шайки  и мочится.  И  берут  экзекуторы  ухватом  за   шею  мочеиспустившего  и  до  самого  донышка  в  шайке  приутопят,  да  разиков  пять,  покуда  не  наглотается  жидкости  мерзавец  и  не  начнёт  пускать  пузыри.
Вот  об  этих  изобретательностях  Тита  Ефремовича  сядь  да  и  напиши  всё  языком  доступным  и  чётким,  без  деепричастий  и  придаточных  предложений. Так  нет  же,  сорок  бочек  арестантов  нагородил  приблуда-философ  Феликс  Эдмундович  Гост.  Зачем-то  приплёл  тут  африканских  горилл,  которым  свойственно  поедание  собственных  экскрементов,  что  определяется  термином  «аутокопрофагия»,  и  наплёл  про  авитаминозных  животных  из  семейства  волчьих,  которые  грешат  тем  же  самым;  и,  чёртов  хлюст,  уснастил  эту  галиматью  поминаньем  существ  человеческих,  «которые,  в  состоянии  глубокого  рассеянного  склероза  или  в  последней  фазе  системных  заболеваний,  наподобие  волчанки»…
-Ну,  чего  ты  навёл  тут  тень  на  плетень?  -  прочитавши  текст,  вышел  из  себя  Тит  Ефремович.  -  Слова  в   простоте  не  скажешь.Надо  было:  срали  -  а  вот  уже  и  не  срут.
Однако,  набрался  духа  возразить  этот  философский  штафирка  Феликс  Эдмундович.
-Осмелюсь  доложить,  товарищ  полковник,  -  сказал  он.  - Составляя  докладную,   надо  учесть,  кем  у   нас  в  стране  является  товарищ  Берия.  Он  -  куратор  как  оборонной,  так  и  всех  остальных  наук.  У   него  одних  академиков  для  интенсификации  умственной   деятельности  сидит  по  тюрьмам  не  менее  ста.  И  очевидно  будет  ему  приятно,  что  ваша  идея  не  просто  так  родилась,  с  кондачка,  от  ковырянья  в  носу,  а  возникла  на  базе  всестороннего  биологического  анализа.
Под  эти  слова  бочкотарного  штафирки  задумался  Тит  Ефремович:  что  ж,  пожалуй,  и  прав  этот  Гост.  И  все  три  часа  до  отлёта  военного  «дугласа»  на  Москву  репетировал  Тит  Ефремович  проклятущее  слово:  аутокопрофагия,  аутокопрофагия,  аутокопрофагия…Где  «ауто»,  не  перепутать  бы,  ети  его,  обозначает  «сам»,  «копро»  -  говно,  а  «фагия»  -  пожирание.
И  состоялась  аудиенция,  в  итоге  которой  вышел  даже  из-за  стола  товарищ  Берия,  положил  руку  на  трехзвездный  полковничий  погон  Тита  Ефремовича  и  сказал:
-Мы  не  ошиблись   в  вас,  генерал.  От  лица  Комитета  обороны  оглашаю  вам  благодарность..Отправляйтесь  на  службу.  Победа  будет  за  нами!
И  когда  окрылённый  Тит  Ефремович  Кологрив  -  уже   генерал!  -  покинул  известнейший  в  Москве  особняк  на  Садовом  кольце  -  сказал  ближайшему  сподвижнику  товарищ  Берия:
-Ты  осознал,   Кобулов?  Я  горжусь  нашей  армией.  Ты  видел  этого  гуся?  Протокольное  рыло.  Глаза  оловянные,  но  -  «аутокопрофагия».  Вот  сейчас  позвони  мы  с  тобой  в  ставку  Гитлера  самому  Гальдеру  или  фон  Маннштейну  -  ни  едреной  фени  не  знают  они  про  аутокопрофагию,  а  у  нас   захолустный  полковник  -  пожалуйста!
…И  теперь,  по  прошествии  десятилетий,   генерал-полковник  Кологрив  прибыл  с  инспекцией  на  полигон.
Плохо  звезды  располагались  на  небе  в  те  злополучные  сутки.  Незадача  из  незадач,  но  именно  в  этот  день  дежурил  по  части  капитан  Шнайдер.  И  хотя  давно  недуг  близорукости  одолевает  генерала  Кологрива,  еще  издали  распознал  и  углядел  он,  что  дежурный-то  по  части,  безусловно  -  жид.  Что  поделать,  ну,  не  любил  кривую  эту,  лишайниковую  эту  ветвь  на  древе  человечества  генерал  Кологрив.  И  когда  уж  дело  касалось  жида  -   распроворнейше  мыслил  генерал.  И  возле  штабной  трехэтажки,  намереваясь  рапорт  принять  от  дежурного,   так  разместился  на  местности  генерал,.  чтобы  жидочек  в  начищенных  своих  сапогах  и  пригнанной  под  фигуру  шинели  пошагал  к  генералу  с  рапортом  как  раз  через  мутную  и  неприглядную  лужу.  По   прямой,  только  по  прямой  надлежит  идти  рапортующему  пред  очи  высшего  начальства.  Но  лелеял  мысль  генерал  Кологрив:  вдруг  да  этот  расфуфыренный  портупейный   жидочек,  как  принято  в  их  хитрованской  породе,  устрашится  замарать  свою  отутюженность,  схитрит  да  и  пойдет  петлёй  вокруг  лужи?  Вот  тогда-то  и  повеселит  себя  генерал.  Вплоть  до  офицерского  суда  чести  будет  тут  дело.
Ах,  Кологрив,  Кологрив… Ловко  придумано,  да  недодумано.  Встать  бы  генералу  за  десять  шагов  от  конца  лужи,  а  он  -  впритык!
Всё  сразу  же  понял  Марк  Евсеевич  Шнайдер,  как  -  по  неизвестной,  вот  что  обидно!  -   причине  затеял  унизить  его  генерал.  Что  ж,  генерал  -  брошена  перчатка,  так  поднимет  её  Марк  Евсеевич.  А  тогда  уж  держись.
Моряки  на  параде   шагают  -  восемьдесят  пять  шагов  в  минуту.  И  порадовался  втайне  Марк  Евсеевич,  что  у  них-то,  в  сухопутных  войсках,  в  инфантерии,  парадный  шаг  -  сто  двадцать  шагов  в  минуту.  Сто  двадцать  в  данном  случае  -  оно  куда  продукти вней.  И  как  по  метроному  выдержал  стодвадцатку  капитан  Шнайдер,  и  такое  печатание  шага  по  луже  явил,  такое  штормовое  вздыбление  волн  -  будто  и  не  человек  тут  движется,  а  чистый  торпедный   катер.  Хотел  было  шарахнуться  вспять  от  лужи  генерал  Кологрив,  но  пронеслось  в  мозгу  у  него:  нельзя.  Посрамление  выйдет  от  этого  генералу
И  тёмной  глинистой  жижей  от  макушки  до  пят  окатило  генерала,  и  папаху  из  драгоценного  каракулевого  кляма,  и  золотые  очки  «Цайсс,  Йена»,  и  барскую  пепельную  шинель.  И  двух  полковников-прилипал,  что  тянулись  по  бокам  своего  хозяина,  окатило  как  есть.
-Товарищ  генерал-полковник!  -  стальным  напруженным  голосом  отчеканил  дежурный,  -  инженерно-транспортный  полк  особого  назначения…  происшествий  по  части  нет…  дежурный  по  части  гвардии  капитан  Шнайдер!
…Подавленно,   не   без  того,  поднялся  к  себе  в  квартиру  капитан.  Посреди  крохотной  прихожей  ждала  его  жена,  Жанна  Дашиевна..
-А-аа,  знаешь  уже,  -   посмотрев  на  жену,  сказал  капитан.
-Знаю,  -  отозвалась  жена  и  подошла  обнять.
-Куда,  -  отстранился   капитан  Шнайдер.   -  Грязный  я…
-Марька,  -  сказала  сквозь  слезы  Жанна  Дашиевна,  -  ты  самый,  самый,  самый  чистый!.
-Однако,  мать,  -  проронил  капитан  Шнайдер,  -  теперь  долго  тебе  не  быть  майоршей.
-Пропади  оно  пропадом!  -  в  мокрый  отворот  шинели  сказала  Жанна  Дашиевна.  -  Мне  с  тобой  и  в  лейтенантах  было  -  хоть  сейчас  всё  это  вернись.
…На  том  бы  и  заглохнуть  истории.  Ну,  в  американскую  химчистку  сдали  в  Москве  генеральскую  шинель  и  папаху  -  и  вернулись  они  оттуда  как  ненадёванные.  И  тянет  капитанскую  лямку  уважаемый  как  в   воинской  среде,  так и  на  гражданке  капитан  Шнайдер.  Да  на  беду  -  не  только  сверхпородистая  шинель  есть  в  гардеробе  генерала  Кологрива. Живчик,  пролаза  и  парень-хват,  зятёк  Тита Ефремовича,  генерал-майор  Венька  Гавлыш  преподнёс на  день  рождения  тестю  канадский,  но,  в  общем, почти  уставного,  почти  армейского  покроя  тулупчик. И  как-то.  поглядевши  на  него,  генерал  Кологрив  утвердился  в  мысли,  что  пора  бы  прогулять,  проветрить  тулупчик.  А  какие  для  этого  могут  быть  наилучшие  обоснования? Инспекция,   конечно  же,  только  она.  И   заискрила   по  армейским  каналам  связь,  на  подмосковном  аэродроме  расчехлили  авиатехники  под  генералов  оборудованный  АН-24:  генерал-полковник  Кологрив  вылетает  с  инспекцией,  да  не  один,  с  ним  еще  малый   маршал  авиации  Б.Т.Елагин.
…-Твой  звездный  час,  Марик,  -  сказал  командир  полка.  -  Теперь  или  никогда.  К  нам  заявится  ревизор.  А  кто  -  ты  уже  дознался.  Ну,  какая  там  к  бесу  инспекция:  едут  они  бражничать  да  животы  растрясти.  Вот  и  надо  встретить  их  чин  по  чину. И  гони-ка  ты  на  охоту,  подстрели  что  получше.  Рысишек  пару бы,  мясцо  -  на  стол,  а  шкуры  гостям  на  вывоз.  Елагин  коллекцию  рогов  собирает,  так  не  худо   бы  в  эту  коллекцию  приплюсовать  что-нибудь  уникальное.  Может,  сменит  тогда  Кологрив  гнев  на  милость,  просверлим  тогда  тебе  дырочку  под  майорский  погон.
-Слушаюсь,  -  сказал  капитан  Шнайдер.  -  Обеспечим  всё  «на  ять»,  Пал  Никитич
Он,  Шнайдер,  в  лучшем  виде  всё  сделает. Но,  извини-подвинься,  окажись  воля  Шнайдера  -  он  бы  скунсовым,  росомашьим  подхвостьем  накормил    Кологрива.. Он  бы  декабрьским  секачом,  провонявшим  собственной  спермой,  попотчевал  многозвёздного  гостя.  Он  бы  рыбой-маринкой  его  накормил,  не  сняв  черной  пленки  в  её  животе.  Но,  коли  уж  попросил  Пал  Никитич…
И  говорят  вот,  что  улица  полна  неожиданностей.  Это  всего  лишь  улица,  Тогда  какими  уж  неожиданностями  может  быть  полна  тайга!
Рога  -  у  Евгения  Борисовича  Тхорика  спроворил  Шнайдер.  Двадцать  с  лишним  сойков  на  этих  лосиных  рогах,  размах  лопат  несусветный,  череп  отбелён  и  целехонек. Золотую  медаль  чемпиона  мира  за  такие  рога  -  отдай,  не  греши. И  две    рыси  в кузове,  одна  аж  якуточка,  голубая  рысь.  Нету  цены. И  три  косули  в  кузове,  в  теле,  упитанные  зверюшки. Всё  оно  так,  но  мороз  ломит  за  сорок,  а   вездеход  ГАЗ-66  лежит  почти  на  боку,  на  опрокид  его   поволокло  с  откоса.
Настаивал  контрразведчик  Колька  Чекунин:  возьмём,  Марик.  в  рейс  человек  трёх  солдат.  Но  разотнекался  Шнайдер:  выскакиваем  ведь  накоротке,  на  междуделках,  одна  нога  здесь,  другая  там.  И  «газон»  -  это  тебе   не «Урал»,  это  легкая  кавалерия,  нет  на  нём  печки,  поморозим  солдат.
Теперь  двое  они  в  тайге,  теперь  рубят  они  лесинки,  чтобы  подважить  грузовик,  а сперва  подпереть  козелками,  чтобы  встал  он  на  колесья,  а  не  завалился  вверх  брюхом.  Третьи  сутки  они  в  тайге,  а  ещё  не  сомкнули  и  глаз.  И   сил  у  двух  офицеров  -  как  у  пули  на  излёте. Но  всё  равно:  голодные,  помороженные,  зуб  на  зуб  не  попадает  -   победили  они  и  выбрались  на перевал.
-«Товарищ,  не  в  силах  я  вахту  стоять!  -  сказал  кочегар  кочегару»,  -  так   пропел-посипел  капитан  Шнайдер  майору   Чекунину.  И  майор  признал:  я,  Марик,  тоже  за  руль  не  сяду,  засну,  расшибёмся.
Тогда  решили  они  хоть  на  двадцать  минут  прикорнуть.  Поставили  вездеход  на  обочину,  габаритные  огни  включены,  подсос  привытянул  Шнайдер,  чтобы  молотил  мотор  на  повышенных  оборотах  и  побольше  тепла  гнал  в  кабину. И  опытен  в   таёжных  делах  капитан.  даже  направление  ветра  учёл на  перевале.  Так  поставил  он  вездеход,  чтобы  не  наносило  на  него,  а  как  раз  относило  ветром  угарный  выхлоп  от  двигателя.
И  прикорнули.  Да  так  прикорнули,  что,  счастье  отвернись,  прикорнули  бы  они  вечным  сном. Улёгся  ветер  на  перевале,  и  в  трескучем  морозе  выхлопными  газами  так  окутало  вездеход  -  будто  гейзер  обнаружился  на  обочине.  И  всё  бы,  и  вечная  память,  снимем  головные  уборы:  ещё  две  привычные  зимние  шофёрские  смерти  на  северных  наших   трассах.
Но  получаса  не  прошло  -  тяжкий  гул  стал  нарастать  на  дороге.  Выкатился  из-за  скального  поворота  лесовозный  роспуск-тягач.  Вмиг  добыли  лесорубные  люди  из  кабины   вездехода  два  тела.  И  куда  там,  никакие  уж  они  не  атлеты,  что  Чекунин,  что  Шнайдер:   полная  тряпичная  обмяклость  в  телах  и  шеи  болтаются  как  у  битых  гусей.
Здесь  зверское,  бесчеловечное  искусственное  дыхание  стали  делать  двум  обморочным,  и  обнаружился  результат:  стали  подрагивать  веки  у  офицеров.  И  шевеление  пальцев  наметилось.  Тогда  загрузили  в  кабину  вездехода  тела,  тесьмой  законтрили  на  сиденье,  чтобы  не  валились  тела  при  виражах  на  севшего  за  руль  учётчика  лесопункта  -  и  погнал  по  дороге  старшой.
Зелёные,  стальные,  с  красными  звёздами  и  на  электромоторной    раздвижке  ворота  у  этой  воинской  части.  С  дальним  светом  фар,  под  сплошное  тревожное  бибиканье  подкатил  к  этим  воротам  учётчик,  и  автоматчики  при  воротах  сперва очень  грозно    ощетинились  на  штатского  за  рулём  хорошо   известной  машины.  Но  выскочили  дежуранты  из  КПП,  взвалили  Шнайдера  с  Чекуниным  на  закорки  -  и  бегом  к  расположению  части. А   учётчик  вслед  поглядел  -  и  пошёл.
-Э,  отец,  так  промеж  нас  не  бывает!  -  догнал  учётчика  старший  по  караулу.  -  Ты   кто?
-Лесоруб,  -  сказал  учётчик,  стряхивая  с  плеча  офицерскую  руку.
-У тебя  и  на  лбу  написано,  что  лесоруб.  А  ты  удостоверься.  Документ  дай.  Сам  не  дашь,  так  силой  возьмём.
И  прочитал  по  замусоленной  книжечке,  сличив  с  лесным  человеком  и  фотографию:
-Костромин  Иван  Еремеевич.  Учётчик  Малинского  лесопункта.  И  ладушки,  теперь  свободен,  Иван  Еремеевич  Никого  ведь  ты  сюда  не  привозил,  верно?  Не  привозил.  Теперь  знаем  мы,  кого  отблагодарить,  а  чем  -  коллегиально  решим. У  тебя  дочки  нету,  Иван  Еремеевич?  Я  бы  женился  на  дочке  от  такого  отца.
-Женилку  не  простуди,  -  сказал  Иван  Еремеевич  и  канул  в  морозной  взвеси.
Тогда   как  в  расположении  воинской  части  полный  происходил  раскардаш. В  самом  деле:  что  насулил   генерал-полковник  Кологрив  под  этот  визит  малому  военновоздушному  маршалуЕлагину?  Полное  отдохновение  насулил  Елагину,  от  которого  очень  зависел  по  службе  генерал-майор  В.М.Гавлыш,  любимый  зять  Тита  Ефремовича.  И  застолья  с  невиданной  снедью  маршалу  были  обещаны,  и  рожки  горала,  а  эти  рожки  ножиком  поскоблишь,  сглотнёшь  стружечки  -  и  из  провального  старикашки  становишься  неуемным  самцом;  и  подарки   насулил,  и  полцентнера  недавно  открытого  геологами  минерала  чароит,  нигде  в  мире  нету  такого  камня,  -  и  вот  вышло,  что  по  всем  статьям  обмишурился,  опростоволосился  Кологрив  перед  маршалом,  а  простецким  языком  говоря  -  пёрнул  в  пудру.  Ну,  конечно,  для  высоких  гостей  был  в  загородном  Доме  приёмов  даден  банкет,  да  нам  и  в  Москве  обрыдли  такие  банкеты.  Эка  невидаль  -  поросёнок  молочный на  столе,  французское  пойло  «Реми  Мартин»  да  постылая  икра.  А  седло  косули,  извините,  где?  Куропатки  в  сливках  где?  Лосиная  губа  где?  Расколотка  из  свежепойманного  ленка?  Где  водка  монгольская   лично  от  Цеденбала,  кумысом  молодых  кобылиц  очищенная  водка?
Потому  люто  именно  в  инспекцию   врезался  генерал  Кологрив  и  непорядков  -  это  в  образцовой-то  части!  -  нарыл  воз  и  маленькую  тележку.  И  тут  как  раз  полковники-прилипалы  шепнули  Титу  Ефремовичу,  что  только  что  обрисовались  в  части  два  субчика,  которые  и  сорвали  всю  красоту  инспекторского  вояжа!
В  гараже  командирских  машин  и  застал  Тит  Ефремович  эту  парочку.  И  -  мать  честная!  -  одним  из  них  оказался  как  раз   тот  жидочек,  что  опакостил  грязью  из  лужи  два  года  назад  весь  генеральский  гардероб  Тита  Ефремовича!  Здесь,  само  собой,  всколыхнулось  всё  в  генерале,  и  сладкое  воспоминание  выпятилось  о  законах  военного  времени:  хвать  бы  сейчас  пистолет  -  и  этому  Шнайдеру  сквозняк  между  глаз.
-Так-с,  -  подступил  вплотную  к  капитану  генерал  Кологрив,  с  удивлением  находя  лицо  этого  капитана  вовсе  не  перекошенным  от  ужаса,  а  равнодушным  и  выцветшим,  будто   гимнастёрка  третьего срока  хожалости.  -  Что  скажете,  капитан?
А  ничего  не  сказал  капитан  Шнайдер,  бессловесно  стоит  столбом.
-Я  спрашиваю:  что  скажете,  капитан?  Я  вам  ***  на  пятачки  порублю!  Я…  -  поминая  матерей  всех  обжитых  пяти  континентов  и  пингвиньих  матерей  Антарктиды,  закричал  генерал  Кологрив.  -  Я…  -  и  при  этом  лицо  его  покрылось  точечными  красными  пятнами,  какими  на  военных  картах  обозначают  пулемётные  гнёзда  противника.
И  тут  капитан  Шнайдер  в  полный  рост,  не  сгибаясь  и  не  корчась  -  упал  навзничь,  и  явственно  в  гараже  пронёсся  звук  неподдельного  удара  затылком  о  бетон.
-Он,  -  в  раздражении  произнёс  генерал,  -  он  это  чего?
И  выступив   вперед,  командир  полка  Павел  Никитич  Мальцев  отчеканил,  скрыв  причину,  что  от  тяжкого  отравления  газами  СО2  упал  ещё  не  успевший  прийти  в  себя  капитан  Шнайдер:
-Товарищ  генерал-полковник!  Капитан  Шнайдер  потерял  сознание  и  упал,  потому  что  совершенно  не  переносит  ругани  матом,  тем  паче  в  отношении  себя.
-Советский?  -  трагическим  шёпотом  спросил  генерал-полковник,  и  красные  пятнышки  на  его  лице  разукрупнились  в  пунцовые  пятна,  какими  на  картах  Генштаба  обозначают  вражескую  мортирную  артиллерию.  -  Офицер?  Не  переносит?  Мата?
-Так  точно.  При  мате  немедленно  падает  в  обморок.
-Йип-тип-тип,  -  небывалым  щебечущим  голосом  сказал  генерал  Кологрив.
-Извините,  не  понял,  -  придвинулся  полковник  Мальцев.
-Йяп-тяп-тяп!  -  допроизнёс  что-то  сокровенное  Тит  Ефремович.  После чего,  от  внезапности  не  подхваченный  ни  своими  холуями, ни  полковником Мальцевым,  ступни   к  ступням  с  капитаном  Шнайдером   повалился  на  спину,  своим  падением  образовав  как  бы  небывалую  игральную  карту,  одна  половинка  которой  -  валет,  а  другая  -  король.  Глубочайший,  тяжелейший  инсульт!  Вот  что  бывает  от  присутствия  капитанов-евреев  в  нашей  овеянной  героизмами  армии!
Тут  уж  не  на  винтовом  АН-24  -  на  реактивном  ЯК-40  домчали  Кологрива  до  Москвы,  под  надзор  наипервых  медицинских  светил.  Здесь  светила  потыкали  там  и  сям  в  желтоватое  генеральское  тело  иголочками  -   что  же,  вздрагивает,  отзывается  тело.  Значит,  не  ишемический  инсульт  хватил  Тита  Ефремовича,  без  гаммы  разнородных  параличей,  а  присутствует  у  пациента  в  чистом  виде  инсульт  геморрагический  с  полной  потерей  речи.  Тромбик  оторвался  в   изношенном  кровотоке,  понесло  этот  тромбик  в  мозг  да  там  и  заклинило.
Тут  вспомнил  один  академик  про  подпольный  бордель  Эрнста  Эберта  для  высокоранжирной  публики,  да  какие  чудеса  производили  тамошние  мастерицы  сосания,  без  всяких  наркозов,  операций  и  реанимаций  высасывающие  камни  из  мочевого  пузыря   и  из  почек.  Чем  чёрт  не  шутит,  через  то  же  самое  причинное  место  приникли  бы  к  генералу,  всосались -  может,  впервые  в  истории  мировой  медицины  и  отсосали  бы тромб  из  мозга.
Но  нету  его,  разгромлен  бордель,  где  теперь  сыщешь  непревзойденных  его  мастериц  сосания!
Так  что  долгие  и  шаткие  традиционные  методы  излечения  пошли  в  ход. И  вызывали  академики  для  консультаций  дочку  Тита  Ефремовича  Валентину,  директрису  салона  по  коррекции  фигур  и  похуданиям  и,  конечно  же,  мужа  её  генерала   Гавлыша.  Вот,  поставили  академики  вопрос  перед  ближайшими  родственниками,  с  вашего  согласия  как  мы  поступим:  или  в  черепе  генерала  прорежем  лючок  и  хирургически  будем  доискиваться  до  тромба,  или  же  выберем  терапевтический  путь,  без  долбёжки  черепа:  посвятим  все  усилия,  чтобы  тромб  рассосался?
Признаем:  любящие  дочь  и  зять  были  у Тита  Ефремовича.  В  самом  деле:  это  ведь  неандертальщина,  пещерный  век  -  коловоротами  и  долбежными   орудиями  кромсать  и  так-то  невеликий,  всего  пятьдесят  шестого  размера  череп  Тита   Ефремовича.  Потому  решили  остановиться  на  терапевтических  методах.  И,  понятно,  затруднений  в  лекарствах  никаких  не  возникло.  Ежу  понятно,  что  в  салон  по  коррекции  фигур  ходят  дамы  с  широкими  североамериканскими  возможностями  по  добыче  первостатейных  пилюль.  И  Венька  Гавлыш  через  резидентуру  военной  разведки  расстарался,  добыл  что-то живительное  в  капсулах.
Так   что  месяца  уже  через  два,  стоя  возле  дивной  американской  компьютерной  койки,  которая  с  пульта  могла  преображаться  во  что  угодно,  разве  только  не  в  женщину  -  наблюдали  консилиум  и  приглашенные  родственники  первые  сдвиги:  генерал  Кологрив  речевым  своим  аппаратом  одолел  букву  «ы»
Конечно,  и  диссертанты  мельтешили  вокруг  этого  дела,  и  зафиксировали  они   убористым  почерком,  что  быстрее  всего  восстановление  речи  у  генерала  идёт  при  помощи  сказки  Л.Н.Толстого  «Маша  и  медведь»,  пока  что,  правда ,  не  более  как  в  пределах  топтыжьего  языка  «тыка»  и  «ляпа».  «Мцыри»  же  и  «Илиада»,  транслируемые  в  уши  генерала  через  плеер,  вызывали  у  него  видимое  отторжение,  но  обнадеживающий  скачок  дала  плёнка  из  серии  «У  пионерского  костра»,  а  именно  -  поэма  о  победе   пионеров  над  колорадским  жуком.  Весьма  живые  и  осмысленные  выражения  глаз  фиксировались  у  Тита  Ефремовича  при  чтении  народным  артистом  РСФСР  Фомою  Брилёвым  того  раздела  поэмы,  где  говорилось  о  первичной  фазе  становления  на  ноги  вредоносного  американского  гада:

                На  вид  он  маленький,  неброский,
                Лишь  с  сантиметр  величиной.
                На  крыльях  черные  полоски.
                Их  десять.  Признак  основной.

                Жук  каждый  год  плодится  тихо,
                Его  орда  растёт,  растёт…
                По  восемьсот  яиц  жучиха
                В  урочный  час  всегда  кладёт!

                Сначала  самка  под  былинкой
                Кладёт  яйцо.  И  из  яйца
                Вдруг  появляется  личинка!
                Без  глаз!  Без  ножек!  Без  лица!!!
Откровенно  на  поправку  шло  дело.  Не  вполне  ещё  внятно,  но  выкрикнул  Тит  Ефремович  два  параграфа  из  «Устава  караульной  службы»,  и  адэкватное  восприятие  действительности  и  обретение  себя  прежнего  взыграло  в  нём  до  той  даже  степени,  что  при  виде  нейропсихолога  Фогельфарба,  на  которого  прежде  Тит  Ефремович  никакой  реакции  не  давал  -  Тит  Ефремович  крикнул  с  большим  знанием:»Жид!»,  -  наизготовку  взял  капельницу  и,   не  найдя  на  ней  чеки,  всё-таки  гранатным  манером  метнул  капельницу   в  Фогельфарба,  какового  из  наблюдательной  группы  врачей  в  панике  исключили.
Тьфу-тьфу,  на  поправку,  к  выписке  двигалось  дело.  И  слава  тебе,  потому  как  за  зимние  месяцы  от  присмотра  за  больным  в   некоторый  финансовый  растрёп  и  упадок  пришли  дела  как  в  салоне  по  коррекции  фигур,  так  и у  генерала  Гавлыша.  А  наверстывать  надо  было  упущенное,  радеть  о  семейном  благосостоянии  и  бюджете.
Что  ж ,  и  Валентина  (в  девичестве  Кологрив,  ныне  Гавлыш)  провернула  изрядное  дельце,  под  капительный  ремонт  салона  угребла  стройматериалов  (всё  -  импорт)  для  личной  и   папиной  дач.  А  Гавлыш  (ну,  ему  ли  отставать  от  жены?)  за  ткань  «серебрянка»  от   зачехления  ракет  СС-20  сторговал  у  руководства  совхоза  «Взгорки  ленинские»  пять  грузовиков  чистого  золота  -  конско-опилочного  компоста  «Сивка-бурка»,  да  без  проволочек  его  и  завёз:  три  машины  на  дачу  себе,  две  -  тестю.
И  ещё  благая  весть:  под  то,  что  ожил  Тит  Ефремович  Кологрив,  под  то,  что  семьдесят  пять  ему  грянуло  -  в  ознаменование  и  по  случаю  сам  Ебордей  Гордеич  издал  указ,  что  звание  генерала  армии  присвоено  Т.Е.Кологриву  с  зачислением  его  при  Кремле  в  «группу  ангелов»
Ах,  «группа  ангелов»  при  Кремле!  Званных  много,  да  мало  туда  избранных.  И  в  «группе  ангелов»,  будьте  покойны,  ни  одного  отягощающего  жизнь  еврея  не  встретится  Титу  Ефремовичу.  Только  славянские  купидоны  парят  в  этих  горних  высях!
Брызжут  слюной  завистники,  что  бессовестный  льстец  этот  Черчилль  называл  все  внутрикремлевские  наши   дела  «схваткой  бульдогов  под  ковром».  Умер,  не  усовестить  уж  Уинстона,  и  коснись  мы  Кремля  -  не  про  схватку  бульдогов   под  ковром  надо  вести  нам  речь,  а  про  грызню  дворняжек  под  половичком. Про  опавшую  и  прелую  человеческую  листву,   скопненную  под  кремлевскими  звездами,  да  не  просто  прелую  листву,  а  с  ядовитых  деревьев,  вроде  анчара.  Потому  как  всю  сановную  бестолковщину,  всю  интриганскую  геморройщину,  всех  комсомольцев  без  предстательной  железы  собирает  Кремль  под  «ангельской»  крышей.  Повально  тут  на  дожитии,  в  должностях  консультантов  при  Коммунистической  партии  состоят  зазубренные  осколки  империи,  выжившие  из  ума  разнолампасные  организмы.  И  при  куче  привилегий,  при  до  посмертности  закреплённых  при  каждом  «ангеле»  поваре,  садовнике  и  шофере  (охрана  не  в  счёт,  она  по  тайной  графе    проходит)  -  одна  у  ангелов   задача:  околачивать  неназываемым  предметом  груши. Принципиально  сказать  -  уже  и  предмета  того  нет  у  «ангелов»,  стоят  груши  неоколоченными,  но  и  Ебордей  Гордеич  в  речах  озвучивает,  и  газеты  с  журналами  вдалбливают,  и  телевидение  расшаркивается,  что  опыт  военного  и  государственного  строительства  «ангелов»  красной  нитью,  красной    строкой  должен  проходить  сквозь  все  наши  свершения,  и  даже  «йяп-тяп-тяп»  восприниматься  нами  должно  как  директивное  руководство  к  действиям....И  пусть  думают  губошлёпые  чудики,  что  песня  «Всё  выше,  и  выше,  и  выше»… -  это  песня  про  авиаторов,  которые  стремят  полёт  наших  птиц  уже  и  в  ионосферу.  Всё,  поигрались  -  и  точка.  Так  что  теперь  полноправно  «Всё  выше,  и  выше,  и  выше»  поётся  только  строительными  бригадами  по   возведению  заборов  вокруг  вилл  и  особняков  людей  из  «группы  ангелов».  И  два  метра  -  давно  уже  позади  эта  смехотворная  высота,  а  рекорд  пока  у  малого  маршала  Елагина  -  три  метра  и  сорок  сантиметров.  При  этом,  конечно  же  -  в  железобетоне.
…Ах,  губительна  человеческая  гордыня! Умерь,  обуздай  гордыню  свою  генерал-майор  Гавлыш!  Так  нет  же:  раз  у  Елагина  забор  в  три  метра  сорок,  то  у  Тита  Ефремовича  Кологрива,  еще  до  выписки  его  из   лечебного  учреждения  -  забор  будет  в  три  с  половиной  метра!
И  отмечала  публика  на  Волоколамском  шоссе,  как  с  нарушением  всех  правил  движения  автомобиль  в  рубиновых  мигалках  подрулил  к  институту  «Проектстальконструкция»  и  на  директивный  этаж  этого  института  поднялся  генерал-майор  Гавлыш.  О  чём-то  пошушукался  он  там  с  руководящим  работником  Шнеерсоном  (а  будь  вместо   Шнеерсона  человек  по  фамилии  Брянцев  -  разве  произошло  бы  то,  что  всего  через  десять  миннут  произошло?)  -  и  в   удовлетворении  крайнем,  с  потиранием  рук  вышел  на  чуть  призаснеженные  гранитные  ступени  «Проектстальконструкции»..Вышел,  сделал  два  шага  вниз  -  и  всё.
…Говорено,  бессчетно  говорено  было,  что  лучше  надо  относиться  к  татарам  в  Москве.  Так  нет  же,  не  вняла  Москва,  и  даже  анекдотцами  баловалась  по  этому   поводу.  Светлой  памяти  генерал-майор  Цаплин  -  ведь  ПО  ЛЮБВИ  он  сменил  авиационное  дело  на  ювелирное.  Точно  так  ПО  ЛЮБВИ  и  татары  пришли  к  дворницкому  благородному  делу.  И  с  высокой  гражданской  приязнью  вспоминают  потомственные  и   коренные  москвичи  симпатичный  татарский  народ.. Так  нет  же,  вроде  как  по  заветам  Розы  Люксембург:»Рукою  за  горло,  коленом  на  грудь»  -    вытеснили  повсюду  татар  из  дворницкого   дела  к  решению  проблем  волоконной  оптики  и  всяческой  электронной  дигитальности.  И  полон  теперь  институт  им.  Склифосовского  москвичами,  на   необскребанных,  неопесоченных  улицах  Москвы  поломавших  руки,  ноги,  шейки  бедра  и  основания  черепа.  И  хорошо  еще,  если  так,  а  генерал  наш  Гавлыш  вообще  развальцован,  смят  в  лепешку  сверзившейся  на  него  с  пятнадцатого  этажа  «Проектстальконструкции»  восьмиконцовой  сосулькой,  полутонновым  сталактитом.
Ни-ни,  все  газеты  убрали  в  клинике  от  Тита  Ефремовича,  а  в  радиоприёмнике  учинили  поломку:  от  нахлынувшего  горя  вполне  может  новый  тромб  закупорить  мозговые  каналы.  Теперь  для  Тита  Ефремовича  зять  -  в  длительной,  государственной  важности  и  совсекретной  командировке.  Да,  Тит  Ефремович,  разгласить  даже  вам  не  имеем  права.  Сами  точно  не  знаем.  То  ли  он   там,  где  кричат  постоянно  «судара-судара,  мердека-мердека»,  то  ли  он  там,  где  кричат  про  «патриа»  и  «муэртэ».
…Но  лавиною  событий  заслонилось  расплющение  сосулькой  всего-то  какого-то  генерал-майора. Особая  статья  -  этот  город  Москва.  Здесь  любого  калибра  сенсация  глохнет  почти  немедля.  Что  там  генерал-майор  и  сосулька:  здесь,   в  Москве,  только  что  ВПЕРВЫЕ  В  ИСТОРИИ  ЧЕЛОВЕЧЕСТВА  ПОВЕСИЛСЯ  НА  ВЕРЕВКЕ  МАРШАЛ!  Не  застрелился,  как  приличествует  всякому   маршалу,  а  удавился  на  бельевой  веревке!  ДРУГОЙ  СТРАНЕ,  НЕ  ТО  ЧТО  ОТДЕЛЬНОМУ  ГОРОДУ  -  НА  ГОД  ХВАТИЛО  БЫ  ВЗВОЛНОВАННОСТИ  ОТ  ТАКОГО  ПОЗОРИЩА,  а  Москва  ничего.  На  второй  день  запамятовала.
Так  что  вовсе  не  в  чёрном  вдовствующем  наряде  забирала  домой  Тита  Ефремовича  дочь  Валентина.  И  сразу  на  дачу,  прямиком  на  дачу  устремился  генерал  армии  Кологрив,  «малый  маршал»,  как  любовно   называют  четырехзвездных  генералов  в  народе.
И  благолепно  на  даче.  Воздух  -  в  магазинах  «Березка»  надо  продавать  такой  воздух  по  инвалютным  чекам.  И  нарциссы  уже  выстреливают  цветки,  и  тачкой на  пневматическом  ходу  развозит  компост  «сивка-бурка»  под  плодоносы  штатный  дипломированный  садовник  Платон,  и  запах  конской  составляющей  из  компоста  -  не  то  что  тошнотворина  навозно-коровья,  и  просто  подмывает  от  этого  запаха  крикнуть  в  небеси  по  А.Блоку:»Да,  скифы  мы!  Да,  азияты  мы!».
Тишь,  гладь  и  Божья  благодать.  Только  не  даром  говорят  в  бывалом  нашем  народе:»Недолго  музыка  играла,  недолго  фраер  танцевал».  Всё  наоборот  в  нашем  случае:  ублаготворительная  дачная  тишина  как  раз  и  сменилась  долгоиграющей,  артиллерийской  децибелльностит  музыкой.  Музыкой  похабной,  скабрезной,  липучей.
Вот  уж  верно  сказали  мы,  поправляя  Уинстона  Черчилля,  про  грызню  дворняжек  под  половичком.  Ну,  скажите,  кому  перешел  дорогу,  у  кого  вырвал  кус  изо  рта  ныне  тишайший  Тит  Ефремович  Кологрив,  понесший  от  евреев  такие  утраты  в  здоровьи  и  численном   составе  семьи?  Никому  в  теперешнем своем  состоянии  он  не  мог  перейти  дорогу  и  никого  обездолить  не  мог.  Ну  так  дайте  дожить  сановнику!
А  нет  же:  зависть  водит  человеками.  Злопамятство. Зломыслие  одолевает  людей.  Вдуматься:  кому  поперек  горла  может  стоять  Тит Ефремович?  Да  уже  никому,  все  погодки  давно  во  сырой  земле.  Но  злостные,  пакостные  деяния  вокруг  личности   генерала  ведь  свершились?  Свершились,  и  какие  ещё!  Значит,  отходя  в  мир  иной,кто-то  из  прежних  завещал   детям,  а  то  и  внукам:  шпыняйте  этого  Кологрива,  гадьте  ему,  чтоб  ни  дна  ему,  ни  покрышки!
И  в  тишайший  вечер,  при  аметистовом  очаровании  неба  вдруг  шарахнула  на  всю  округу  полная  мерзопакостности  и  подкузьмления  музыка.  Ясно,   знаком  вам  этот  ввинчивающийся  в  подкорку  разухабистый  ЕВРЕЙСКИЙ  мотивчик,  имеющий  название  «Песня  про  Йосифа» По  всем  ресторациям  и  прочим  гадостным  злачным  местам  горланят  лабухи  про  этого  Йосифа,  страдающего  от  мозолей,  про  какую-то  оппонентку  его  тётю  Хаю.  И  зубоскальский  припевчик  у  этой  песни  такой:

                С  добрым  утром,  тётя  Хая,  о-ё-ёй,
                Вам  посылка  из  Шанхая,  о-ё-ёй,
                А  в   посылке  бочка  пива,  о-ё-ёй
                И Талмуд  из  Тель-Авива,  о-ё-ёй!

Ладно,  добро  бы  неведомые  мерзавцы  всего  лишь  сломали  тишину  и  лиризм  майского  вечера.  Так  нет,  пели  они  злостно  переиначенные  слова!  Вот  что  пели  тёмные  силы:

                С  добрым  утром,  тётя  Рива,  о-ё-ёй,
                Вам  привет  от  Кологрива,  о-ё-ёй,
                Вот  беда  нам  с  генералом,  о-ё-ёй,
                С****ил  меч,  потом  орало,  о-ё-ё-ёй!.
И  просто  онемел  Тит  Ефремович.  Ну,  плюнуть  в  душу,  втоптать  в  грязь  -  но  почему  именно  ЕВРЕЙСКАЯ  выбрана  для  этого  песня?  Нельзя  было,  что  ли,  сморозить  то  же самое,  но  на  мотив  удалой  РУССКОЙ  песни?  Допустим,  песни  «Было  у  тёщи  семеро  зятьёв».?  Или  «Жил-был  король  когда-то.  При  нём  блоха  жила»?
А  нет,  с  умыслом  не  сделали  этого,  применили  еврейщину,  чтобы   было  больней.  И  ещё:  добро  бы.  в  песне  задействовали  такие  слова:»Пропил  меч,  потом  орало» А  нет  же,  с  нажимом  поётся,  что  именно  «с****ил».  А  это  -  науськивают  следствие  и  дознание.
Что  ж,  быстро  сориентировались  преданные  и  физически  развитые  личный  повар  и  личный  шофер. С  кухонным  ножом  «Шеф-мастер  №1»  и  помповым  ружьём  бросились  они  в  тот  квартал  леса,  откуда  радиофицированные  злодеи  транслировали  хулу  -  и  ничего,  пусто  в  лесу,  только  отпечатки  колёс  легковушки.  Скорей  всего  -  «Нивы».
И  вроде  опять  разлился  покой  над  местностью,  из  кухни,  где  повар  готовил  купаты,  соблазнительно  потянуло  пряностями  и  дымком,  и  Тит  Ефремович  сосредоточился  на  чтении  поэмы  В.Шульжика:

                Слева  шланг  и  справа  шланг,
                Надеваю  акваланг,
                Набираю  глубину
                И  стрелой  иду   ко  дну.
Уже  и  соловьи,  придавленные  рёвом  песни  про  тётю Риву  и  Кологрива,  начали  прочищать  горлышки  -  и  снова  оно  ударило,  уже  из  другого  квадрата  леса!
По  воинской  взаимопомощи  сосед,  генерал-лейтенант  Соловцов,  в  придачу  к  людям  Тита  Ефремовича,  отрядил  своих  шофёра  и  повара  -  и  снова  ни  с  чем  вернулась  команда,  с  носом  оставил  команду  враг.  Облапошил  и  улизнул.  И  ещё  четырежды  до  полуночи,  всякий  раз  меняя  дислокацию,  радиобандиты   содрогали  отдохновенную  местность,  так  что  в  рыданиях  и  растрепанных  шиферных  волнах  завивки  Валентина  выдала  всем  французского  снотворного  «Ивадал».  И,  случись  это  в  менее  обеспеченной  среде,  нежели  генеральская,  никто  от  этих  снотворных  таблеток  не  сомкнул  бы  и  глаз,  с  ужасом  думая  о  стоимости  каждой  таблетки.
И  оно  было  бы  хорошо,  кабы  не  подействовал  хваленый  патентованный  «Ивадал»,  кабы  бессонница  погнала  побродить  по  округе..  А  заснули  все  без  задних  ног,  не  побродили,  не  спугнули  шастающих  в  ночи  варнаков  -  и  боже  правый,  что  открылось  утром  на  улицах  респектабельного  посёлка!  Все  заборы,  все  столбы  электросетей,  витрина  продмага,  остекление  автобусной  остановки  -  всё  было  оклеено  фотографическими  коллажами.  На  которых  изображался  Тит  Ефремович  Кологрив  при  всех  орденах  и  в  погонах  генерала  армии  -  но!  Видать,  жила  ещё  в  ком-то  завистливая  память  о  том  триумфе  Тита  Ефремовича,  о  той  его  виктории  военных  лет,  когда  победил  он  национальное  тяготение  обгаживать   пароходы  союзников.  Оттого  на  погонах  Тита  Ефремовича  вместо  каждой  звезды  изображалось  по  витиеватой  и   затейливой  куче  человечьего  кала!  При  этом  -  человеконенавистнический  по  липкости  клей  употребили  бандиты,  никакие  химически  активные  смывки  не  подошли  для  того,  чтобы  облагообразить  поселок,  и  только  присланный  Московским  военным  округом  взвод  огнемётчиков  вызволил  посёлок  из  скверны  и  коллажи  отжёг.
И  что  же   делать  теперь?  Тяжкий  для  воина,  но  один   остаётся  путь  -  ретирада,  отступление  на  заранее  подготовленные  позиции.  Поэтому  совершенно  тайно,  совершенно  инкогнито  отбыл  Тит  Ефремович  в  посёлок  Красный  Пейзан,  на  дачу  дочери  Валентины.
И  не  будем  цепляться  к  Титу  Ефремовичу.  Да,  затравили,  замытарили  человека:  на  въезде  в  посёлок  Красны й  Пейзан  послал  генерал  шофёра:  а  ступай  да  глянь,  что  там  за   бумаги  прилеплены  к  трансформаторной   будке,  вдруг  да  опять  коллажи?
Нет,  пронесло,  не  пронюхали  покуда  враги,  не  рассекретили  нового  местопребывания,  аграрного  содержания  бумажки  облепляют  трансформаторную  будку:»Продаётся  первотёлка,  покрыл  с  гарантией»;  «Пять  печных  вьюшек,  одна  треснутая,  но  не  влияет»;  «Прыскун  садовый,  производство  Третий  рейх,  сталь  Круп,  ржа  не  берёт».
И  с  безмятежным  сердцем  въехал  Тит  Ефремович  на  улицу  Вторая  Свищёвка  (как  часто  водится  в  России  -  Вторая  Свищёвка  на  местности  есть,  а  Первой  и  Третьей  нету),  сделал  глубоко  вентилирующее  легкие  «уффф!»  и  зажил  на  даче  у  дочери.  Тут  и  гантельной  гимнастикой  он  подзанялся,,  согнал  преизрядно  вес,  так  что  маршал  Занов  из  «группы  ангелов»  не  взялся  бы  ныне  трунить  над  Титом  Ефремовичем,  что  у  него  «жир  метастазирует  в  сало».  И  в  плетеной  ивовой  качалке  размеренные  стариковские  мысли  посещали  Тита  Ефремовича  о  многих  жизненных  недоделанностях.  О  том,  что  задним  умом  крепок  у  нас  мужик,  а  как  бы  хорошо  в  своё  время  капитана  Шнайдера  называть  Шницером,  что  на  их  языке  значит  «вонючка». Но  что  уж  теперь  горюниться  об  этом,  упущено  время.  Да   ведь  разве  есть  хоть  один  человек  на  свете,  который  умер  -  успев  сделать  всё,  что  хотел?  Нету  такого  человека.  Но,  в  общем  и  целом,  сложилась  жизнь.  Удалась.
Ан  нет,  Тит  Ефремович,  до  конца  не  удалась,  не  скроилась.  Присутствует  в  Москве  бойкий  ансамблик,  в  репертуаре  которого  есть  песня  про  дедушку,  весьма   схожего  с  Титом  Ефремовичем.   И  везде-то  преследуют,  одолевают  этого  дедушку  четыре  преотвратных  таракана  и  сверчок.  Близко  к  словам  этой  песни  доложим,  чем  кончилось,  чем  увенчалось  дело:  злою  судьбой  убитый,  прокляв  весь  белый  свет,  сбежал  аж  в  Антарктиду  от  квартирантов  дед.  Прибыл  на  Южный  полюс,  открыл  свой  сундучок,  а  там… Конечно,  там  опять  четыре  преотвратных  таракана  и  сверчок.
Точно  так  и  Тит  Ефремович:  сбежал  со  своей  дачи    от  варнаков-радиофикаторов   леса,  затаился у  дочери,  не  увидеть  его  за  трехметровым   непроницаемым  забором  -  так  опять  выследили,  клятые  ищейки,  опять   опоганили  вечернюю  тишину  прпевками  про  тетю  Риву  и  Кологрива!  Что  ж,  подпёрла  пора  ввиду  этого  принимать  радикальные  меры.   Может  быть,  покланяться  самому  Ебордею  Гордеичу  с  просьбой  избавить  и  оградить…
…Нескладным  и  дерганым  получилось  то  утро.  И  даже  у  повара,  надо  полагать,  в  то  утро  всё  валилось  из  рук.  Потому  как  подал  он  «макароны  по-флотски»  -  сваренные  только  с  одного  конца.  И  вместо  Всесоюзного  радио  с  новостями  по  стране  прорезалась   на  приёмнике  «Шарп»  какая-то  пасквильная  радиостанция,  где  неведомая  злопыхательница  сообщала,  что  в  Стране  Советов  «каждый  четвёртый  поросёнок  не  попадает  в  торговую  сеть,  умирая   в  младенчестве  от  болезней».
Да,  вывел  уже  из  гаража  и  прогрел  машину  шофер,  и  Валентина  огладила  на  отце  парадный  мундир,  чуть  засборивший   на  животе  от  гантельных  гимнастик.  И,  похлопавши  себя  по  карману  -  здесь  ли  адресованная  Ебордею  Гордеичу  (сочинённая  но  компьютере  дочерью  Валентиной)  докладная  о  неслыханной  и  планомерной  травле  -  шагнул  за  порог  Тит  Ефремович,  уведомив  дочь,  что  будет  он  к  ужину.
Но  нет.  никогда  он  тут  больше  не  будет.  Не  сядут  более  неразливанные  генералы , тесть  и  зять,  не  разговеются  водкой  «Посольская»  и  не  грянут  любимую  песню  «Широка  страна  моя  родная!»,  где  кульминацией,  конечно.  служат  слова:

                От  Москвы  до  самых  до  окраин,
                С  южных  гор  до  северных  морей
                Человек  проходит  как  хозяин,
                Если  он,  конечно.  не  еврей…
Не  споют.  И  зря  пропали  бессонные  труды  академиков  медицины  по  восстановлению  здоровья  Тита  Ефремовича,  пять  драгоценных  многочасовых  томограмм,  семь  обзорных  рентгенов  и  пять  прицельных.
Уже  и  голову  занёс  в  машину  генерал  армии  Тит  Ефремович  Кологрив,  ещё  миг  -  и  был  бы  он  в  безопасности  за  захлопнутой  дверцей  -  как  вдруг  с  облепихового  дерева  бросилась  на  его   погон  неизвестная  птица,  а  на  спине  между  крыл  вроде  как  рюкзачок,  ковырнула птица  клювом  звезду  на  погоне,  после  чего  несоразмерный  с   величиною  птицы  ударил  взрыв,  и  разъединённое  тело  Тита  Ефремовича  оказалось  снаружи,   а  голова  на   сиденьи  машины  внутри,  успевши  сказать  шофёру:
-Москва,  Кремль…