Стресс

      Возвращалась где-то в половине восьмого с работы, и в метро мужчина лет сорока пяти уступил мне место. Нет-нет, я не висела над ним молчаливым укором, демонстративно упирая тяжелые сумки в колена: он сидел в центре, а я стояла возле дверей, целомудренно ничего не ища.… Так, краем глаза заметила, как человек пробежал мимо рассеянным взглядом, потом, словно споткнувшись обо что-то в сознании, быстро вернул его ко мне – и встал. Даже призрак дурной мыслишки, будто, сраженный необычайной привлекательностью, юноша так приступил к ухаживанию, не посетил меня – только другая: неужели так плохо…Семь часов интенсивного труда уже не по мне (конечно, вовсе не всегда так "надрываюсь", вчера так даже к концу рабочего разложила пару раз  пасьянс). Я люблю свою работу, и место, где ее осуществляю, и свой кабинет, и огромный стол – но, Бог мой, я уже просто хочу не работать…. Уже мечтается о судьбе рантье, чтобы жить неспешно, почитывать книжечки, гулять по набережным, пить кофе в кафе, делая заметки на салфетках, по выходным заниматься внуками…
     Но выбор невелик: либо контора, либо нищета. Но это в молодости нормально быть бедным и слегка голодным, а мы и зрелость провели в дефицитах и перестройках (все вспоминается критический взгляд друга на мою довольно-таки яркую сумочку, подобранную к юбке, выглядывавшей из-под слишком короткого пальто: "Это что у вас, ансамбль? " ) И теперь, когда осуществилась давнишняя мечта всегда иметь в ящике комода полдюжины нераспечатанных колготок (в каком-то романе Сименона муж готовит жене, недавно покушавшейся на его жизнь, передачу в тюрьму и первым делом достает из шкафа именно такое количество пар чулок), и я могу себе позволить на ужин пол-авокадо, а на завтрак – хороший сыр, отказаться от всего этого и опять добровольно погрузиться в постоянное унижение…
     Да ни Боже мой, вовсе не хочу поговорить о нищенской пенсии и бессовестности властей – это я о себе, о том, как трудно сделать выбор, о том, как зависим мы от обстоятельств, о недостижимости идеалов. Уверяешь себя и окружающих, будто вот, достиг уже почти мудрости и просветления, но тело хочет комфорта и покоя, и душе никак не отрешиться, не воспарить…. И поиски комфорта лишают покоя, и усталое тело отказывается двигаться, а сытый мозг не хочет творить