Роман глава семнадцатая

1
Подполковник Лялин вошёл в класс держа в руках коричневую папку из обычного кожзаменителя - под «крокодила». Принял доклад, положил папку на преподавательский стол, минутку посидел в полной тишине.
- Кое что от себя, - серьёзно сказал он. Многие, в том числе Тураев, Круглов, после таких слов настораживались в ожидании чего-то необычного: откровения Лялина о своём опыте дорогого стоили. По предмету в учебнике что хочешь найдёшь, а вот о жизни… Мало кто из преподавателей так беседовал с ними.

- Каждый курсант должен познать три вещи: настоящий голод, настоящий холод и настоящую жажду, – заявил Лялин и потянулся за футляром для очков.
- И настоящую бабу! – залихватски выкрикнул Виктор Драпук. Неугомонному курсанту как всегда хотелось показать себя. К удивлению курсантов, он нагоняя не получил.

- Вы правы, молодой человек, - вдруг согласился преподаватель. – Когда подрастёте, не повредит познать и настоящую женщину. Только заметьте – женщину, а не бабу. Баба – из другой оперетты. Или сказки. Кому как.
Как ни странно, всегда строгие глаза подполковника менялись, едва он заводил речь о другом, нежели тема занятия. Тогда тёмно-карие глаза Лялина озарялись выразительной печалью, словно он смотрел в другой мир, которого из присутствующих никто не мог видеть.

Кроме тактики офицер говорил об исключительно серьёзных вещах. По крайней мере, о том, что сам Лялин считал в жизни человека очень важным. Он позволял себе тайно переживать, если при этом не видел интереса у подопечных, но и не страдал - понимал, если не пришёл час осознать, прочувствовать какой-то вопрос бытия – любые слова ничего не изменят. Нужны время и собственная содранная шкура.

Всё знать невозможно – Лялин не сомневался в аксиоме уже много лет, но полагал - каждый здравомыслящий человек должен ясно себе представлять, что в анналах мировой мысли таятся ответы на многие вопросы. Они просто ждут своего часа: ждут поиска, интереса, ждут пришедших, вопросивших.

Разговор же о женщинах Лялин и сам не знал к какой категории отнести: к важным или бесполезным? О женщине молодому человеку надо знать - и чем больше, объективнее – тем лучше. С другой стороны – знай-не знай, ничего это не изменит ни в жизни мужчин, ни в самих женщинах, ни в отношениях между ними. Кто что захочет увидеть то и увидит – кто грязь, кто вечную любовь.
Офицер сцепил пальцы рук в крепкий замок, подался корпусом вперёд. Массивные очки лежали рядом.

- Есть очень важная заковырка! – медленно выговаривая слова, произнёс он. - Вы можете сто раз умереть от голода, сто раз превратиться в сосульку, сто раз высохнуть от жажды, но ни разу не столкнуться с настоящей женщиной.
- А с кем же я тогда трусь? - сально отозвался Драпук. – Вроде бы там всё правильно. По-женски.
- Дурак, тебе про настоящих женщин сказали, а не про кошёлок! – грубо осадил Драпука командир отделения Лаврентьев. – Кошёлок хоть вагонами собирай.

Тураев вспомнил о Зяблиной, потянул вверх руку – «Интересно, как она Лялину»? «А Зяблина Нелли Станиславовна? Как? Настоящая женщина»? – поторопился спросить он подполковника. Лялин задумался, поднялся со стула.
- Настоящая женщина начинается с того, как она относится к себе, - проговорил он так, словно открывал что-то неведомое доселе и самому себе. – Здесь – фигура, одежда, поведение, лицо и прочее. И между нами, говоря, чистоплотность.

 По доске застучал мел – офицер рисовал небольшие кружочки, ставил цифры – как на предмете.
- Всё это, – он пункты обвёл в общий круг, - труд женщины в поддержание собственного вида, облика. Можно быть одетой скромно, но приятно, а можно в модные вещи вырядиться пугалом!
Затем Лялин нарисовал рядом другой круг, гораздо больший. Интригующе постучал по нему.

- Истинная красота женщины открывается через взаимоотношения с мужчиной, - сказал он и опять принялся нумеровать. – Здесь: верность, честность, терпение и конечно, любовь. Это более тяжкий крест. Особенно для красивых.
- Точно! Что ни красивая, то стерва полная! – не удержался Драпук.
- Что касается Нелли Станиславовны…, - подполковник сделал паузу, сел за стол, - могу сказать одно – я не её муж, потому ответа вам не дам. Но что нам мешает считать Нелли Станиславовну настоящей женщиной? – Лялин обвёл взвод загадочно-цветущим взглядом. – Ничего! На этом и сойдёмся, в противном случае мы опустимся до грязного обсуждения милой женщины. Нас, мужчин, это не украсит.

Курсантов на щекотливую тему прорвало, словно им никогда и не доводилось обсуждать прекрасную половину человечества.
- Мы начали урок с другого, - оборвал шум офицер. – Неплохо бы и к теме вернуться. А женщины – вопрос вечный и неисчерпывающий. Может, когда и обсудим.
- Какой там вечный вопрос? – с профессорским видом осклабился Драпук. – Все бабы различны лишь в степени своей стервозности и бля...
- Закончим на том, что и мужчин настоящих гораздо меньше, чем надо, - совсем строго оборвал его офицер. – И даже военная форма кое-кого не в силах сделать мужчиной.

- Как узнать про настоящее? – поинтересовался Тураев, добросовестно показывая, что помнит первые слова любимого преподавателя. - Голод и холод.
- Можно подумать, мы тут не голодаем! – возмущённо вставил Копытин. – На день три куска белого хлеба!
- Не думаю, - сказал Лялин. – Ребятки, поверьте мне, не думаю. Обманывать в норме вас могут. Интенданты – большей частью редкие сволочи. Но это не голод.
- Конечно! Целый день в животе урчит – не голод, - Копытин остался при своём мнении. – Это - пустяки.

- Голод, - медленно и негромко начал подполковник, но так, что все замолкли и уставились на него. Поняли – слова будут не схвачены с потолка, а выданы сердцем. – Голод - если схватил корку чёрствого чёрного хлеба и она тебе слаще всех немыслимых лакомств. И руки сами собой трясутся, когда ты эту корочку держишь. И крошку каждую ты из этой корочки потерять боишься!
Подполковник вдруг замолчал и неловко прокашлялся.
- Жить в голоде никому не пожелаю, но что такое – знать надо, - негромко сказал он.

Тураев слушал, затаив дыхание - так больше никто не говорил. Офицеры, даже полковники, большей частью утыкались в конспекты: пулемёты, пушки, танки, противогазы - ни одной лишней фразы.
- Жажда – когда горло до самого пупка превращается в наждачную бумагу, а в голове лишь одна мысль – пить. Холод – когда замёрз так, что выплакал все слёзы и уже не хочется тепла. И себя уже не жалко, впору только помирать.
- А зачем всё это? – в полной тишине спросил Горелов. - К чему испытывать?

- Познать и крепко-накрепко это состояние запомнить, ибо без понимания сего ваша жизнь померкнет в красках. Кроме того, способность выживать будет зависеть именно от реального восприятия подобных вещей. И ещё, может быть, самое главное: чтобы солдату, когда он голодный, холодный и с бессонными глазами - товарищем быть, а не свиньёй!
Пора было возвращаться к занятию, и подполковник поднял Драпука: - посмотрим, как у тебя на другие вещи язык подвешен!

Драпук без прежней радости вышел к доске.
- Порядок работы командира при принятии решения, - сказал Лялин и размашисто откинулся спиной на стул.
- Командир при принятии решения обязан! – бодро выкрикнул первую фразу Драпук, а следом забормотал, беспомощно вращая глаза. - … строго хранить военную и государственную тайну… строго опираться… на требования… устава… строго придерживаться…

- Стой, Драпук, стой! – преподаватель резко махнул рукой. – Это из какой оперы ахинея? Где такие строгости?
- Из устава, товарищ подполковник!
- Какого устава?
- Строевого, - шепнул с первой парты Тураев.
Шёпот расслышал и взвод и Лялин, и поскольку подсказка не заключала в себе ни грамма истины, все с интересом уставились на курсанта.
- Строевого, - тупо повторил Драпук.

- Да-а, - разочарованно протянул преподаватель. – А боевой устав, вам что-нибудь говорит?
- Говорит.
- Вот по нему и докладывайте.
- Командир при принятии решения обязан! – с новыми силами подтянулся курсант, и замолчал, упирая взгляд в пол.
- Смерть на взлёте, - только и сказал подполковник. – Тураев, доложите нам и Драпуку первый шаг командира при принятии решения!
Антон поднялся по стойке «смирно», отчеканил:
- Командир обязан оценить ситуацию!

- Оценить ситуацию, курсант Драпук! – Лялин постучал указкой по доске. – Оценить – значит, увидеть, понять, осмыслить! Только последний дурак делает всё наобум!
Драпук ясными и преданными глазами таращился на Лялина.
- Совсем другой вопрос, что у нас дураков больше, чем хотелось бы, но вам здесь погоны офицерские вручат! На вас народ смотреть будет с уважением - защитники!
Лялин высказал свои сомнения относительно внутреннего соответствия курсантов будущей форме. Тураев тоже об этом задумывался часто: как будет относиться к подчинённым Копытин, если он ради своей утробы готов обделить своего же товарища, равного ему? Если Агурский, чтобы лишнюю десятку с сослуживца содрать, любую сказку бессовестно сочинит?

- Какую же вам аналогию провести наглядную, доходчивую? – на секунду задумался Лялин. – Хорошо. Вот Драпук отличной учёбой заслужил увольнение и идёт по Ульяновску.
По рядам прокатился смешок – пятёрки в журнале напротив фамилии Драпука не часто селились.
- Впереди идёт девушка с хорошей фигуркой, - продолжил подполковник, с удовольствием слушая смех. – Какое желание возникает у курсанта-отличника?
- Познакомиться, - заблестели молодые глаза.
- Правильно, познакомиться! Но, думает про себя курсант Драпук, первым делом следует взглянуть на личико. Вдруг там, как вы говорите, жертва Хиросимы? Тогда надо проходить мимо. Или убегать. А если симпатичная?

- Приставать, что ж ещё делать! – загудел взвод.
- Вот именно, начинать активные наступательные действия! – заключил Лялин. – Так вот разглядывание личика, фигурки у девушки и осознание симпатичная она или нет – и называется: оценить ситуацию!
- Драпук и с крокодилом знакомство затеет! – радостно выкрикнул Рягуж.
- Про крокодилов говорить сейчас не будем, у нас тактика, не «В мире животных», - корректно погасил смех преподаватель, и серьёзным тоном закончил: - если командир взвода засядет в оборону, когда надо наступать или поднимет подразделение в атаку, когда надо будет встречать противника в окопах – то вторым делом попадёт под трибунал.

- А первым?
- Угробит людей.
До Драпука дошло, что с подсказкой Тураев пошутил.
- Что ты мне строевой устав сгорбатил? – в перерыв Драпук агрессивно перегородил Тураеву дорогу.

- Шуток не понимаешь? – усмехнулся Антон - непроходимая тупость Драпука вовсе не его проблема.
- Ещё одна шутка – и здоровья не хватит рассчитаться!
- Угу. Стало страшно. Предмет учи – и всё.
- Не твоя забота! – огрызнулся Драпук, лишь бы сказать слово последним.

2
Много интересного поведал своим питомцам Лялин. Тактика читалась не один курс, потому время поделиться опытом и запасами души у офицера было.
Молодые парни узнали, что не так уж много надо еды человеку, и Лялин тому живой пример – ест два раз в день. Ужин по-суворовски – к чёртовой бабушке!
- Хватает за глаза, - сказал подполковник, - Человек привык лишнее есть, да если бы есть: иной с таким аппетитом излишки жрёт будто у него утроба свиная!
Видя недоверчивость слушателей насчёт духразового питания (тут трёх приёмов пищи не хватает!), офицер сослался на исторический факт, от которого курсанты только рты раскрыли.

- Римских легионеров вообще кормили лишь в обед. И ничего, телом крепки были и воевали.
- Нашему зампотылу об этом сказать! – громко посоветовал Тураев. - Он за милую душу рацион уменьшит!
- Вообще голодом заморит!
- А излишек – себе в закрома!
- В закрома, - многозначительно протянул Лялин, откладывая в сторону очки. Посуровел лицом. – Если бы вы знали, ребятки, кто и как из этих закромов кормится!

Замечание пришлось в точку: многие устремили взгляды на Горелова – тот имел понятие о качестве провизии из тех самых закромов. Посылки от папы-генерала Павлу передавали часто. К употреблению деликатесов (что чувствовалось по запаху) всегда подключался Кулеша, а чтобы со стороны не смотреться полными жлобами, они по настроению зазывали Драпука.
Лялин, конечно же, подразумевал гораздо большее – не только присасывание мало-мальской номенклатуры к избранным благам, а и вольготною, обеспеченную жизнь разномастного и разнокалиберного жулья, ловко оседлавшего социалистическую систему распределения. 

Непримиримость преподавателя к ворам и халявным потребителям курсанты уже знали – труд и честное отношение ко всему – истинный человеческий долг жителей земли. И чем выше должность занимал человек, тем обязан был быть чище, справедливее, честнее.
Вот почему Андропова, ставшего генеральным секретарём, Лялин приветствовал и его требовательную политику порядка и справедливости горячо поддерживал.

- Не воруй! – часто повторялся он, если затрагивались вопросы текущих андроповских встрясок. - За чужой иголкой руки не тяни! Я бы как в Германии порядки завёл: поймали с украденным – руки топором по локоть! Лобное место соорудить и показывать негодяев!
Удивил молодых людей Лялин и тем, что спал очень мало – шесть часов.
- Ни минутой больше. Давно, - офицер словно отчитался перед курсантами. - Отбой в пол-первого. Подъём пол-седьмого. И тоже хватает человеку – просто дело привычки. Зато интересная, знаете ли, жизнь открывается. Можно сказать, другая, ещё одна. Все в одиннадцать в квартире спать ложатся, а у меня свои дела.

- А какие у вас дела? – поинтересовался Круглов.
- Литературу познавательную читаю, - заразительно принялся перечислять увлечения Лялин. - Авиацией с детства болею: модели собираю – под потолком висят, фотографии, картинки, чертежи. Было бы желание. Да зрение. Плюсы вот нарастают, - с сожалением приподнял очки офицер.
- А вторую жизнь для себя открывать надо. Внутреннюю, настоящую. Чтобы не остаться у разбитого корыта.   

Будущим офицерам Лялин внушал о человеческом и справедливом отношении к солдату. Это звучало не так, как в предмете «Партийно-политическая работа» - придуманно, слащаво, плоско. Лялин в своих словах и формулировках как всегда придерживался мужской – твёрдой и выверенной позиции:
- Солдата никогда не объедал и вам не советую! Последнее дело. А то хватает желающих - заваливаются через день пробу с котла снимать! Был у нас в полку один капитанишко, фамилии не скажу, бог с ним, всё на вид заморенный какой-то. Жалость брала, что от его лица исхудалого, что от формы до дыр затасканной. Всё норовил в солдатскую столовую заскочить, дармовой кусок урвать. Причины какие-то ничтожные собирал – то жена ничего не приготовила, то он на часы не так взглянул – раньше времени вышел, не позавтракал. Я его причины не записывал – помню, несуразность одна убогая.

Потом – нате вам! На новеньком «Москвиче» этот капитанишко. И расцвёл он и расцвёл! Глаза засветились, сам приосанился. Железка на четырёх колёсах и была для него выше чести собственной, выше солдата. Мерзкое зрелище! – презрительно выдохнул офицер.

Глава 18
http://www.proza.ru/2009/10/29/204