Романтика. Ч 3. Дорога. Гл 8. Аннабель Ли

                8. «Аннабель Ли»

Нина проснулась раньше Олега и поспешила сбежать со своего первого супружеского ложа. Она понятия не имела, как вести себя в своем новом звании, а встречать страстные взгляды супруга в ярком утреннем свете, да еще нагишом, да еще валяясь на разбросанных по полу перинах, да еще когда рожица заспанная и глаза припухшие – нет уж, увольте!

Нина умылась, оделась и спряталась в лоджии, под крылышко бабушки Сары. А вот и муж появился... До чего у него физиономия обескураженная... Никак не сообразит, почему проснулся в одиночестве! Горячая красная лава залила Нинины щеки. Спасибо бабушке Саре:

– Олешка, встал, сынок? Садись давай, завтракать будем!

– А разве не обедать? – Олег с любопытством поглядывал на опущенную головку Нины.

У себя в комнате Нина торопливо объявила:

– Я письмо буду писать. Олешка, ты меня, пожалуйста, не отвлекай. Знаешь что – ты возьми гитару и поиграй мне. «Романтику»! Сто лет не пел.

Олег покорно настроил гитару, а Нина достала авторучку и развернутый тетрадный лист.

«Здравствуй, дорогая мама!»

Ну, все так, а дальше как и что писать? Напишем вот как: «Мама, я вчера вышла за Олешку замуж и теперь кто ему враг тот и мне враг».

Аж холодный пот прошиб от такой заявки...

«Если хочешь знать, Олешка очень хороший и он меня очень любит и я его очень люблю. А потом мы поссорились», – вывела Нина и подперла кончиком языка щеку. «И если хочешь знать – из-за меня. Я была виноватая, потому что я даже не целовалась с ним никогда, а вчера мы с ним поцеловались в первый раз...» Нина странным образом упустила из вида свое далеко небезгрешное поведение в новогодние ночи и совершенно греховные намерения, когда зазывала Олега в гости на шестое января.

«Я хотела стать артисткой, а Олешка очень благородный, он меня учил и деньги на меня тратил и даже ни на что не намекал. А потом я поняла – я не могу без него жить и умру без него и взяла и вышла за него вчера замуж».

Нина перевела дыхание. Легче десять часов отрепетировать...

– Олешка, еще что-нибудь сыграй и спой!

«Как бы сто рублей обратно не высылать?» – ломала она голову. «Мамочка, а когда я чуть не уехала, я ведь должна была отдать ему деньги, он же на меня тратил, я вот поэтому и попросила и себе на билет и ему отдать. А теперь стало не надо».

От усердия Нина высунула и прикусила язычок.

«Мамочка, можно я их себе оставлю? Если понадобится... – Нина затаила дыхание –...на пеленки, соски, коляску, так чтоб у меня было немного своих, а то все Олешкины да Олешкины – неудобно».

«Костюм Олешке купим!» – в восторге подпрыгнула Нина и дальше письмо покатилось как по маслу: «Мамочка, а еще вышли мне мое платье и костюмчик. И трико тоже. А еще мой осенний плащ и сапожки, и мои туфли, а то мне не в чем ходить. Олешка мне все хотел купить, но зачем, если у меня уже все есть? А еще вышли...»

Далее цитировать письмо не будем. В конце Нина расписала, как она по всем соскучилась и как горячо обнимает и маму, и папу, и Вовку.

– Все! Написала! Олешка, пойдем в цирк!

– В цирк?.. – Олег печально положил гитару.

– В цирк! А ты почему кислый?

– Я что же, так тебя и не поцелую?..

Нина совсем запамятовала, что она теперь жена, мать семейства. Краска вновь заиграла на лице, Нина подошла к Олегу и подняла виноватые глаза.

– Ну, поцелуй...

Поцеловались. Еще поцеловались. И опять. И еще.

– Разлакомился!.. Хорошего помаленьку.

Нина заработала локтями и вырвалась.

В цирк шли держась за руки и размахивая ими, как дети. У фасада скучала Алла, Нина увидела подругу, завизжала, бросила Олега и побежала к ней. Повисла у Аллы на шее, Алла что-то спросила, Нина что-то ответила, Алла оглянулась на Олега, за ней оглянулась Нина... Ноги сами понесли в сторону, в сторону и на конюшню.

Посидел в вагончике и даже сыграл первые четыре аккорда «Чаконы». Но в вагончике сумрачно и душно и «Чакона» – эхо других, нездешних миров... Забрался на оркестровку, оттуда хорошо видно Нину: Нина в поте лица и в угрызениях совести за потерянное время обгородилась жонглерским реквизитом и повторяла все свои бесчисленные трюки. Она давно сообразила, какие выгоды сулит ей методика Олега, и вполне эту методику усвоила. Олег смотрел на ее стройную, как тополек, фигуру и клавиши пианино вдруг показались ему бутафорскими, а его собственные пальцы надутыми воздухом. Вспомнилась актриса из «Дориана Грея»: стоило ей полюбить не на сцене, а в жизни, как она не смогла больше играть Офелию. Олег задумался. Что для него музыка? И не прятался ли он в искусстве от горестей, неудач, обыденностей жизни? Если Бетховен не был бы болен и имел твердую надежду на счастье с Джульеттой, то сколько он написал бы сонат? Быть может, одной бы не досчиталось... Олег чуть слышно взял до-диез минорный аккорд и торопливо закрыл пианино.

– Не смогу сегодня...

Появились на манеже турнисты. Ставили и крепили турники, тянули растяжки, разбрасывали поролоновые маты. Нина, к удивлению Олега и немой досаде гордого Марата, усиленно перехихикивалась с Женькой. Агапов, который толкался тут же, завистливо таращился на приятеля – оказывается, тот не трепался, когда хвастал своей удачей. Олег уже хотел спуститься на манеж и увести Нину, но позади послышался лукавый шепот:

– Олешка!..

– Алла!.. – Олег готов был разрыдаться или рассмеяться, готов был упасть перед ней на колени или подхватить на руки.

– Какие мы сиропные, какие мармеладные... Чего смотришь? Двигай за мной. Мне, что ли, Нинкин чемодан тащить? А она пусть репетирует.

Молча дошли до квартиры Аллы, молча собрали Нинины вещи. Уже на пороге Олег набрался смелости, взял гимнастку за руку и поцеловал пальцы.

– Счастливые вы!.. – грустно ответила Алла.

– Заметно?..

– Заметно...

Заметили и оркестранты. Дирижер пристально приглядывался к своему гитаристу, Алик понимающе улыбался.

– Что с тобой? – не выдержал наконец Николай Викторович. – Светишься весь.

Серж Шантрапановский имел по этому поводу свое, собственное, квалифицированное мнение:

– Он «Волгу» выиграл! Хе-хе! Держу пари!

– Дурак, он с женой помирился. Вольтанулся на «Волге».

– Сам вольтанулся! – оскорбился на Левку Серж. – Еще будете просить – не подвезу!

– Сережа, друзей – и не прокатишь на машине?! – пал духом разочарованный Илья Николаевич.

А «штатский вариант» все более сатанел:

– Машина – лишняя комната в квартире! А в квартиру не каждого пустишь!


– Шантрапановский – прекратите!

– Чемпион тараканьих бегов...

– Рейнгардт – прекратите!

–...в Вене и Константинополе!

– Участник или организатор? – не удержался Олег.

– Колесников!.. – простонал дирижер.

– Участник!

– Рейнгардт!.. Илья Николаевич, вместо того... того значит... за порядком следить! вы сами... того...

– Маэстро! «Мамбо», черт вас дери!! Аппарат Зыковых уже выкатили!

– Начали! – как ужаленный взмахнул руками Николай Викторович.

Зазвучал «Романс» и зловредная полемика возобновилась – за спинами скрипача и дирижера ползет шепоток:

– Сережа, а если мы покланяемся – и тогда не прокатишь?..

В ответ Шантрапановский сделал в аккомпанементе «Романса» смелую модуляцию в неизвестную самому Арнольду Шенбергу тональность и даже выдубленная на игре Сержа шкура Олега на этот раз не выдержала: у него дернулись плечи и проскочила одна фальшивая нота.

– Маэстро, – заявил он, когда аппарат Зыковых укатили прочь, – или пусть этот барбос выучит партию, или играйте «Романс» сами.

– Кто – барбос? – неуверенно возмутился «штатский вариант».

– Ты барбос! – у Олега по лицу пошли красные пятна. – Как открылись в Фергане, так ты ни разу не садился за инструмент пальцы размять! Выискался – Владимир Горовиц!

– Я играю!..

– Шантрапановский, еще одна такая игра – и вы будете уволены. Перед всем оркестром даю честное слово.

Чемпион тараканьих бегов съежился и его больше никто не донимал.

Женька ликовал. Нина и Алла не ушли из цирка в начале представления, а дожидались конца второго отделения (после гимнастов на турниках шло всего два номера – музыкальные эксцентрики и аттракцион Дун-Цин-Фу) и это вселило в него твердую уверенность на вожделенное свидание. Нинка сегодня как никогда красивая – улыбается, глазки сияют! Только немного бледная. На ней и жениться можно – сделает себе номер, не придется даром кормить. А Агапов-то мается, Агапов! Секет, убедиться хочет, не верит, козел!

А, черт, что они телятся? Самое время ухилять – иллюзионный аттракцион подходит к концу... Чего ждут? Женька в нетерпении топтался по конюшне, приятель исподтишка следил за ним.

Закончилось представление. Музыканты спускаются с оркестровки. Лажа. Ждать, пока они смоются из цирка? И к кому Алка поведет Нинку – к себе или к нему? Если к нему, то хана всему. Ни коньяка, ни шампанского он и не думал покупать. Плевать, соврет что-нибудь, обещали, например, достать армянский.

Женькины печенки подпрыгнули: в дверном проеме вагончика показалась улыбающаяся Нина, за ней мелькала Алла. «Дело на марш!» Турнист шагнул вперед. Но что это?! Туда же, к вагончику воздушных гимнастов спешит и гитарист... Нина ему улыбается... Встала на верхнюю ступеньку, взмахнула руками и крикнула:

– Лови!

Подпрыгнула и бросилась в пространство, а сильные руки мужа подхватили ее в воздухе и железным капканом замкнулись вокруг плеч и талии. Олег крутанул ее несколько раз и ненароком выставил на обозрение стройные белые ножки, по причине чего Нина взвизгнула и затормошилась:

– Пусти!

Олег поставил жену на пол, Нина обеими руками уцепилась за его локоть, прижалась плечом и с тем счастливая парочка отбыла.

Послышался истошный, визгливый хохоток Агапова. Козел... А в дверях, нагло подбоченившись, красуется стерва Алка.

– Эх, Женя, Женя! Торговался, как на базаре, за лишнюю бутылку! И ту, наверное, не купил. Купил? Не купил! По роже вижу, что не купил. Скупердяй. Да за такую девочку ты мне еще вчера должен был ящик коньяка притащить!

Турниста трясло от злобы и если бы не трусость, быть бы Алке побитой. А у той вдруг обнаружились садистские наклонности:

– Между прочим, до вчерашнего дня она была для него только ученицей. Секёшь, Женя? А сегодня они муж и жена. Электричка уехала! Не будешь в другой раз торговаться из-за паршивой бутылки шампанского!

Ну, кто, кто просил его раньше времени растрепаться перед Генкой?! Ходит, ухмыляется... Мерзкое желание исполосовать бритвой морду Алки, Нинки и этого... Олега, отвратительным жирным пятном всплыло из черной воды подлой душонки. Всех исполосовать! Бритвой! Финкой! Строит из себя аристократа, джентльмена, великого музыканта! Смотрит, как принц на нищего! У, тварь...

Дома перед ужином Нина торжественно поставила бутылку рислинга, единственного вина, которое ей пришлось по вкусу, если не считать сладкого шампанского. Олег виновато втянул голову в плечи.

– Ага! Боишься? Будешь пить только с моего разрешения. Гомеопатическими дозами!

Возражать Олег не посмел, тем не менее, больше половины бутылки досталось ему.

Нина, не раздеваясь, легла на постель и грациозно выгнула гибкую спину. Разглядывала джунгли алоэ и думала о чем-то. Олег, с ногами по-турецки, сидел на своей кровати и любовался чудесными изгибами девичьего тела.

– Если бы у меня в прошлом году не оказалось так много денег, я бы не приехал в Энск и не встретил тебя.

– Да?..

– Даже думать страшно... Или нашел бы другую студию и не встретил бы тебя...

Нина молча смотрела на Олега.

– Или тебе не захотелось бы сделаться артисткой и ты бы не поехала со мной.

– Я не из-за этого с тобой уехала...

– Нет?

– Я в тебя влюбилась... еще тогда, на улице...

– А я раньше.

– Раньше?! Ты меня раньше видел? Где?

– «В душе моей, с начала мира, твой образ был напечатлен, передо мной носился он в пустынях вечного эфира...»

– А... Хитрый! Олешка, спой «Романтику»!


– «...Да, ты мечтательна, девчонка чернокудрая
Подруга серебристых облаков, моя любовь...

…Ты – словно музыка, тобой душа полна,
Твой голос ласковый готов я слушать всегда.

Да, ты мечтательна, в тебе душа – романтика,
И если знаю я, что рядом ты, мне жить легко.

0, чернокудрая моя!..»


«Он меня так любит, так любит! – думала Нина. – Никто сильнее не полюбит!» «А вот Ромео Джульетту? Он ведь даже отравился... А Олешка смог бы из-за меня отравиться?» Гм. Надо подумать. Ведь там как, у Ромео и Джульетты: балконы, лунные ночи, белые одежды! Страсти и шпаги! Фамильные погребальные склепы! Ой, какая чепуха... Они с Олешкой работают, репетируют, каждый день отмывают с себя соленый цирковой пот, какие тут шпаги... И как бы, скажите на милость, она, Нина, оказалась в каком-то дурацком склепе?! А где же травиться?!

От Ромео и Джульетты мысли Нины перекинулись к Левину и Кити. Тут Нину даже злость разобрала. Еще со школьной скамьи терзало ее, что именно такаго стыдного случилось меж ними в первый месяц, о чем они так усердно старались забыть потом? Нина уж и не помнила, отчего Каренина распсиховалась и разлеглась на рельсах, а эта фраза врезалась и не давала покоя – что же, что? Ей тоже было стыдно, но ничегошеньки забывать она не собирается: Олешка такой влюбленный, прямо до слез... Кити, наверное, истеричка: сучи`ла, небось, коленями и умирала от позора при виде голого мужчины... А Нина не собирается умирать – Олешка у неё красивый, приятно посмотреть! А «Жизнь» Мопассана?! В тринадцать лет Нина стащила у матери книгу и прочитала втихаря и сколько же отравы пало тогда на душу!.. Она даже собиралась никогда не выходить замуж...

– Олешка, у тебя еще какие-то книжки есть, дай почитать.

– Эдгар По у меня и все.

– А там про что? Про любовь?

– Про любовь. Только...

– Что – только?

– Необычно. А иногда и страшно.

– Ой, дай скорее! Про страшное!

Олег достал книгу. Нина раскрыла наугад, полистала и прочитала:

– «Решительно всем известно, что прекраснейшим местом в мире является...»

– Это «Черт на колокольне». Там не про любовь.

– Ух, ты! – восхитилась его памятью Нина и уже с целью перелистнула чуть не пол книги.

– «Видя, что от Юпитера толку сейчас...»

– И здесь не про любовь. Про золотого жука.

– Про жука?

– И про клад. Пиратский.

– Ты всю книгу наизусть выучил?

– М-м-м... Не знаю.

– Вот я тебя все равно поймаю. Слушай, откуда я читаю: «Ибо часы твоего счастья миновали, и цветы радости не распускаются дважды...» Как красиво!.. А здесь про любовь?

Олег задумался. Проигрывать не хотелось.

– Прочитай еще что-нибудь. Из этого же рассказа.

– Хитрый! Ну, слушай. «Но уже настало время, когда непостижимая таинственность моей жены начала гнести меня, как злое проклятие». Теперь угадаешь?

– «Лигейя»...

– Нет!

–...или «Морелла».

– Какой ты умный... Просто скучно делается... А «Лигейя» про любовь?

– Про любовь.

Нина вновь полистала книгу и прочитала уже для себя:


– «Это было давно, это было давно...»

– «...В королевстве приморской земли:

Там жила и цвела та, что звалась всегда,
Называлася Аннабель-Ли, –
Я любил, был любим, мы любили вдвоем,
Только этим мы жить и могли».


Нина огорошено глядела на Олега. А у Олега странно заблестели глаза.

– Послушай, ты послушай:



«Но любили мы больше, чем любят в любви –
Я и нежная Аннабель-Ли, –
И, взирая на нас, серафимы небес
Той любви нам простить не могли».


– А почему не могли простить? За что? Им то какое дело?

– Они завидовали! Чужой любви завидовали! – у Олега дрожал голос. – Они – серафимы, они – выше людей, а так любить не умели!


«Половины такого блаженства узнать
Серафимы в раю не могли, –
Оттого и случилось (как ведомо всем
В королевстве приморской земли):

Ветер ночью повеял холодный из туч –
И убил мою Аннабель-Ли».


– А люди еще хуже завидуют...


«И в мерцанья ночей я все с ней, я все с ней,
С незабвенной – с невестой – с любовью моей...»


– Олешка, ну тебя! Тоску нагнал...

– Тогда сама рассказывай!.. Разгоняй тоску!.. – обиделся Олег.

– И расскажу! Я тоже знаю! – неосторожно похвасталась Нина.

– Давай, давай, рассказывай. Я послушаю.

– «Я волком бы выгрыз бюрократизм...»

Нина умолкла и наморщила носик.

– Забыла...

Нина ничего не забыла, но ей так не хотелось произносить гнусное словечко «мандаты»...

– Я другое! Вот:


«Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя... вертя... крутя...»


– Крутя.

– Ага, крутя.


«То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя.

Наша ветхая лачужка
Бедной юности моей,
Выпьем, добрая старушка…»

Ой...

«Сердцу будет веселей...»

Не так?..

Воцарилась унизительная тишина. Олег изо всех сил кусал губы.

– Я учила! – возмутилась Нина. – Учила!

– Пять получила... Оно и видно. «Буря мглою волком выгрыз...»

– Я же не такая умная, как мой муж, – смирилась Нина. – Олешка, я лучше буду читать. Вот, «Лигейю». А ты, если хочешь, спать ложись. Или играй.

– Я лучше на тебя буду смотреть.

– Смотри, – милостиво разрешила Нина.

Скоро, однако, она боязливо поджала ноги и со страхом поглядела в темноту под кроватью Олега.

– Ай!..

Нина быстренько перебралась к Олегу и поплотнее прижалась к нему не отрываясь от книги.

– Страх какой!.. Олешка, спать будем – свет не туши? Ладно?

Олег ее поцеловал в знак согласия.

Когда она осталась в одной ночной рубашке, он поймал ее за талию и привлек было к себе, но Нина укоризненно погрозила ему пальчиком, вывернулась и юркнула под одеяло.

Среди ночи Олег услышал сдавленные стоны и всхлипывания. Как пружиной выбросило его из постели, он упал на колени перед кроватью Нины и обнял дрожащий забившийся под подушку клубочек.

– Ниночка, успокойся!.. Ласточка моя, голубка... Я тебя никому не отдам, никому!

Нина успокоилась и даже обняла его за шею.

– Ладно, ты иди спать... Мне приснилось...

– Я еще с тобой побуду.

– Ага...

Олег обнял ее колени и уткнулся лицом в сомкнутые бедра.

– Тебе же плохо стоять на полу...

– Нет. Ты спи. Мне хорошо.

...Как одиноко и холодно было ему в сверкающем мире музыки, как тосковал он вот по этому теплому ароматному огоньку! И как легко мог потерять этот огонек...

Нина вновь проснулась оттого, что хотела повернуться на бок и не смогла. Ее держал Олег. Нина попыталась высвободиться, но плечи у Олега отвердели и похолодели. И дышал он как-то странно – почти не слыхать... Нине опять припомнились жуткие видения, но она поборола страх.

 – Что с этим горем делать? – сказала нарочито небрежно и села, выгибая спину будто котенок.

Кое-как высвободила одну ногу, потом вторую, но только встала – Олег сонными слепыми руками поймал ее за лодыжку. Нина беспомощно оглянулась на окно, где плавала густая синева.

– Вот сумасшедший...

Дотянулась до его постели, стянула перину на пол и силой уложила лунатика навзничь, потом кое-как стащила и свою, потому что Олег продолжал цепляться за нее. Было что-то невыразимо печальное, даже жалкое, в этом стремлении прилепиться к ней и Нину защемила материнская нежность: она всем телом прильнула к мужу.

– Вот она я, здесь! Никуда не делась, никто не украл! А вина больше не получишь – напьешься и начинаешь чудить, – шепотом ворчала на возлюбленного и целовала его и гладила ему лицо ладонью. Великая гордость поселилась в ее сердце: это она, Нина, сумела внушить мужчине любовь, какая и серафимам не снилась! Да еще, какому мужчине – сверхчеловеку, Демону Врубеля!..

И вдруг ни с того ни с сего вместо вампирки Лигейи привиделись Нине две размалеванные актриски.

– Эй, Олешка! Слышишь?

– Да...

– Ты мне чтоб больше не шлялся в театр играть на скрипке.

– Почему?..

– По кочану. Нечего тебе там делать. Поцелуй меня!

Утром поменялись роли:

– Олешка, вставай, пойдем в цирк!

А когда Олег в изысканных оборотах выразил сомнения по поводу того, кто же здесь должен командовать – он или Нина – Нина и глазом не моргнула:

– А ты думал! Я, конечно. И спрячь свою книжку, – Нина с отвращением отвернулась от безумного Эдгара.

В цирке Олег, по заведенному порядку, заперся в вагончике и затянул бесконечную гнусавую гамму, извлекая звук у самой подставки, а Нина переоделась и ушла в манеж. Кушаков, зашедший в цирк, сначала не заметил ее, так как смотрел под купол, на воздушных гимнастов, но Алла громко и протяжно крикнула:

– Нина, поздоровайся с Иваном Ивановичем!

– Ой, здравствуйте, Ван Ваныч!

– Нина! Здравствуй. Я слышал...

– Да, да, Ван Ваныч! Мы с Олешкой помирились! Ой, я никогда ни за что не уеду из цирка!

Суровый Марат с лонжей в руках повернул в их сторону голову и исподлобья посмотрел на Нину.

– Значит, не уедешь. Хорошо. А когда тебе муж пьедестал сделает? Хватит каучук на ковре репетировать.

– И я говорю – хватит! – встряла свалившаяся с небес воздушная гимнастка.

– Козлова! – загремел сверху голос партнера.

– Миронов, ты можешь не орать? Сейчас.

Олег закончил скрипичный урок и взялся за фортепианный и с оркестровки наблюдал за таинственными шашнями, которые завелись у Кушакова с двумя девушками. Марат с Виталием тоже наблюдали – первый равнодушно, второй с бессильной злобой, так как уходило репетиционное время.

Наконец Кушаков пошел через манеж на конюшню, Алла полезла наверх, а Нина требовательно замахала рукой Олегу.

– Я себе другую партнершу найду! – пригрозил гимнаст.

– Ищи, – огрызнулась Алла, – а я, наконец, трапецию себе сделаю, чтоб никаких партнеров.

– До пенсии будешь репетировать!

– Не твое дело.

Олег сошел в манеж.

– Олешка, – зашептала Нина, – бросай свои скрипки и пианины – сделай мне пьедестал! Поскорее!

Олег покорно вздохнул, оглянулся на оркестровку и отправился на поиски плотника.

Обиженный неандерталец словам отныне не верил и Олегу пришлось бежать в продуктовый магазин. Лишь после появления доказательства преданности Олега плотницкому ремеслу он выволок на задний двор, подальше от любопытных глаз, лист фанеры.

– Какую хворму ту надыть?

Олег не знал, пришлось звать заказчицу.

Заказчиц явилось целых трое: Нина, Алла и Валя, они яростно рядились, разрисовывали лист фанеры мелом, делали на ней мостики и шлепались на шпагат. Феде от такого изобилия голых и к тому же красивых женских ног сделалось худо и он спасся только тем, что проглотил полстакана водки.

– Ушли? – прохрипел он, выглядывая из вагончика.

– Ушли.

Очень скоро выяснилось, что без доблестного викинга не обойтись: надо было точить металлические ножки и делать пазы к ним, а для этого надо было нанимать таинственных «ребят» из мастерских, а «ребята» признавали только одну валюту – некий раствор цэ-два-аш-пять-о-аш в полутора частях родимой аш-два-о. «Ребятами» в конечном счете оказался сам шапитмейстер. Мастер на все руки он и выточил и приварил все сам. Три дня Олег не появлялся ни в манеже ни у пианино, три вечера неандерталец и викинг предавались щедрым пиршествам, да так, что наутро после третьего банкета изнемогший Владислав Георгиевич со стоном объявил, что таких заказчиков, как Олег, он в гробу видал и что никогда я ни при коем случае не желает больше иметь с ним дел. А в обед того же дня потный и почерневший от солнца зашел Олег в манеж, поставил на ковер тяжелый, сияющий белой нитрокраской пьедестал и уселся рядом.

– Получите. Фирма веники не вяжет...

Нина обомлела от счастья, Алла и Валя захлопали в ладоши, поздравили подругу и восхитились ее мужем, явился Кушаков и сдержанно похвалил обновку.

Увы, на том заботы не окончились: назавтра пришлось подгонять зубник. Когда Нина прогнулась в крутой мостик, угол зубника оказался неподходящим и викингу пришлось колотить по нему тяжелым молотком. Наконец Нина ухватила его зубами и, ободряемая и поддерживаемая Аллой, рискнула оторвать ноги от поверхности пьедестала и несколько секунд держалась на одном зубнике.

– Видел?! Видел?! – восторженно воскликнула Нина. – А вот еще, смотри!

Она сделала мостик и плавно вышла в стойку, постояла несколько секунд и сделала шпагат, прямой, как струна.

– Видел? Я раньше могла его делать только на локтях! И еще смотри! Алла, ты не держи, просто стой рядом, вдруг завалю...

Нина снова встала на руки и вот ее тело начало медленно прогибаться и прогибалось, пока вытянутые носки ног не коснулись густых волос на голове. Трюк был очень красив, но лицо Нины выдавало напряжение. Она встала на ноги тяжело дыша.

– Хорошо? Меня Алла даже не держала, я сама! Иван Иванович говорил, что это мое призвание! Что мне можно и не жонглировать...

– Больше слушай старого черта, – вмешалась Алла. – Каучук хорош, пока хороша артистка! А неизвестно, что с нами будет после ребенка. Грудь повиснет, курдюк разнесет и получится не пластический этюд, а порнография. А жонглер – всегда жонглер, фигуру можно костюмом скрасить!

Перед своим выходом в манеж к Нине подошел Марат. Нина покраснела и опустила глаза, но Марат улыбался доброй улыбкой:

– Значит, ты морочила нашему Женьке голову, а сама знала, что помиришься с мужем?

Нина часто закивала головой. На самом деле Марат спрашивал совсем о другом, и Нина знала о чем. Марат спрашивал: «Ты знала, что помиришься с Олегом, и не хотела обижать и морочить меня?»

– Был бы другой, я бы тебя обязательно отбил, – грубовато и грустно сказал турнист.

Нине очень хотелось сознаться, что Марата она ставит ничуть не ниже Олега, что если бы не Олег, она бы непременно полюбила его и никого другого, но Нина ничего этого, естественно, не сказала. Только наградила д'Артаньяна очень ласковым взглядом. В качестве мести Олегу за Вальку. Впрочем, зря она: Валька – девка хорошая, даже стойки помогает ей репетировать, другая бы ни за что не помогла.