Романтика. Ч 3. Дорога. Гл 10. Берег Чагана

                10. Берег Чагана

В Уральск приехали поздно. На вокзале циркистов ждал автобус и Леонид Семенович отвез прибывших в какое-то полупустое общежитие. Ночевали кое-как: подстилали на голые сетки кроватей кто что мог и так же кто чем мог укрывались. В общежитие, впрочем, привезли лишь рядовой молодой и бездетный народец – из высокопоставленных обретался на голой койке только дирижер, но Николай Викторович, как известно, питал отвращение к гостиницам, с их сующими носы во все углы дежурными и рыкающими церберами – администраторами, так и норовящими содрать штраф за разбитый копеечный графин.

Утром Леонид Семенович воссел в обшарпанном вестибюле, поставил перед собой крокодиловый портфель и извлек из его нутра список квартирных адресов.

– Предупреждаю, квартир с удобствами рядом с цирком нет. Одни частные домики.

– А где площадка?

– В парке.

– Объяснил! Спасибо! А парк где? В центре? На окраине?

– Гм, – (администратор своим «гм» преданно подражал всемогущему шефу, но Тимофей Яковлевич трубил свое «ГМ» по бычиному зычно, а Леонид Семенович более напоминал телочку). – Гм. На берегу Чагана...

– А где на берегу?

–...с фасада нырять можно...

– Где берега?! В центре города?!

– Чего орете?! Чего орать... На окраине парк. Автобусы ходят.

– Черт принес нас сюда!

– Прогорим!

– Из нормы не вылезешь!

– За копейки работаем!

– Кому охота на край города тащиться?

– Причем я?! Это... – Леонид Семенович благоговейно потыкал в небо, то есть в потолок, указательным пальцем. И добавил:

– Кто желает – может в общежитии остаться. Дирекция договорится о постельных принадлежностях. Удобства, хи-хи! теплые!

– А от общаги до парка далеко?

– Не очень. Ближе, чем из микрорайона.

– Остаться здесь, что ли... – вслух размышляла Алла. – А вы? – спросила Олега и Нину.

– Не хочу, – ответил Олег. – Чем плохо в частном домике? Подумаешь – туалет в огороде. Не Колыма. Леонид Семенович, нам адресок поближе.

– Вам – самый ближний! – благосклонно воскликнул администратор и почесал свое тугенькое и кругленькое пузцо.

В этой области он тоже имел фору от любимого начальства: брюхо Тимофея Яковлевича являло взору закабаневшие, заросшие мохом складки, а у Леонида Семеновича оно было розовое и гладкое – юный поросеночек, ни дать ни взять.

– Что тут у нас... Здесь четверых просят... Здесь тоже загрести хотят... Вот. Отличный адрес!

– Хорошая квартира?

– Спрашиваешь! – не моргнул глазом Леонид Семенович.

– Давай. В какую сторону идти?

– Спросишь на улице, покажут.

Олег так и сделал – расспросил дорогу и взял Нину под руку.

– «Вот эта улица...» – пропела Нина.

–...А где этот дом? Эй, пацан, далеко до парка?

– Далеко! Вот так, так, так, так – и дойдете!

– Ну, мы так, так, так, так и пойдем.

Улица делалась все глуше и беднее и вот показались в конце ее густые тополиные кроны. Олег внимательно разглядывал дорогу.

– После дождика здесь только на танке.

– А вот этот дом!

– Этот? – опешил Олег.

Маленький, кривобокий, скорее всего саманный, с двумя крошечными мутными оконцами на улицу. Двустворчатые ставни почернели от дождей, ветров и прожитых лет, из-под них торчали концы ржавых шин с болтающимися шкворнями. Некрашеный покосившийся палисад огораживал убогий запущенный садик с одичавшими анютиными глазками и белым табаком.

– Я этому Леониду Семеновичу... – сжал кулаки Олег, но тут из калитки выбежала крепко сбитая краснощекая девушка лет двадцати, а за ней вышла угрюмая пожилая женщина.

При виде девушки Нина вцепилась в локоть Олега.

– Больная! – прошептала она. – Дебил!

Девушка казалась даже и симпатичной, лишь лихорадочный блеск в черных глазах и неестественно-радостная улыбка выдавали ее. Но ни страха, ни отвращения она не вызывала, только жалость.

– Вы из цирка? – спросила пожилая женщина, а молодая радостно закивала головой.

– Из цирка, – промямлил Олег, а Нина покрепче прижалась к нему. «Надо было не останавливаться, а идти мимо!..» – с запоздалым раскаянием подумала она.

– Заходите, смотрите.

– Посмотрим, Нина? – бодро спросил Олег. – Не понравится – другой адрес возьмем!

Хозяйка молча открыла калитку.

В чистенький дворик смотрели еще два подслеповатых окошка, одно, как потом выяснилось, из кухни, второе – из единственной комнаты, а у крыльца росла старая развесистая яблоня. Вошли в полутемные сени, Нина налетела на пустое прохудившееся ведро, Олег въехал темечком в дверную притолоку, но мужественно сохранил на лице безмятежную улыбку.

– Тут кладовка, а тут банька. Хорошая банька! Проходите, проходите. Это кухня, кухня большая, мы с Аленой поместимся – она на полатях, а я у печки... Вот комната...

В комнате между окнами на улицу кособочился маленький стол, у дощатой побеленной стены в ряд, спинка к спинке, две кровати, даже не кровати, а что-то вроде топчанов. В углу висел пыльный, крашеный суриком киот, за его стеклами тусклый образ Богородицы и убогие цветочки из цветной фольги. Богородица склонила голову, словно стыдно ей было за слепые оконца, за облупившуюся известку на грубой матице, с которой свисала двадцатипятиваттная лампочка, за старую тумбочку под киотом. С лица хозяйки не сходила напряженная гримаса, она старалась не смотреть на своих ослепительных посетителей. А Олег всей кожей, всей кровью вдруг ощутил, как хочется ей получить причитающиеся за постой деньги и что надежд на это она почти не имеет...

– А до парка далеко?

– Вот тут с пригорка вниз и сразу парк. Там дорожка под тополями. А там и Чаган. В огороде у меня смородина, поспевает уже...

– Остаемся, Нина? – весело спросил Олег.

– Как хочешь...

– Тогда я пойду за вещами, а ты здесь осмотрись, смородину пособирай, если... Как ваше имя отчество?

– Евдокия Андреевна.

–...если Евдокия Андреевна разрешит.

– Конечно, конечно, рвите сколько хотите!

– Нет, мы так не договоримся. Почем она на базаре?

– Да нет, что вы... Рвите!..

– Ладно, я люблю смородину. Нина, ты нарви пару стаканов, а я сам узнаю, почем она.

Нина поняла – знай Олег, какая здесь халупа, он бы и смотреть не стал, но раз пришел, то не уйдет уже ни за что. И ее оставляет в залог, чтоб не томить бедную женщину неизвестностью.

– Вам баньку истопить? Сейчас, или к вечеру?

– Я принесу вещи и мы сообразим, когда.

Олег ушел, а Нина, скрывая робость, начала осматриваться. Но постепенно страхи ее улетучились – ей понравилось на огороде, она пересмотрела все грядки с морковкой, луком, свеклой, все лунки с огурцами и все кусты помидоров.

– А это у вас ранетка?

– Ранетка, ранетка!

– Кислая?

– Кислая! А вот сладкая!

– Я люблю кислую, когда ее морозом прибьет. А в Средней Азии ранетки нет. Я на базаре спрашивала. Там яблоки, гранаты, виноград. Ой, сколько смородины!.. Можно?

– Да что ж ты спрашиваешь? Рви! И даже не думайте о деньгах. Жалко, что ли...

Нина нарвала пригоршню теплой от солнца ягоды и с наслаждением съела.

– Вкусно! А можно я в колодец посмотрю? Ух, как глубоко!


– Да разве это глубоко?

– Не глубоко? Я всегда в городе жила, не знаю.

Безумная Алена не сводила с Нины влюбленных глаз. Когда Нина спросила:

– Где у вас попить? – она бегом сорвалась с места и вернулась с полным ковшом воды.

– А можно немного умыться? – Нина обернулась было во двор, где на сером от древности штакетнике висел видавший виды рукомойник, но Алёна поманила её к бочке.

Стены бочки чуть поросли зелёной тиной, но вода была чистая и на вид свежая, а в воде неспешно плавала небольшая речная рыбка.

– Ой! – пискнула Нина и захлопала в ладоши.

Алёна любовалась на своё сокровище, потом осторожно зачерпнула ковшом из бочки и полила Нине на руки.

В общежитии Олег прежде всего на все корки выругал Леонида Семеновича. У того забегали глазки:

– Зачем шуметь? Не надо шуметь. Вот тебе адрес. Дела, я не могу на каждой квартире побывать...

– А чего врал – хорошая?

– Ну, ну... Даю же адрес...

Олег сунул ему кукиш под нос.

– Видел? У меня совесть есть. Я не могу так: пришел, ушел!

Олег закинул за спину гитару и поднял чемоданы, свой и Нины. При виде чемоданов лицо хозяйки чуть посветлело – она уже поверила в то, что квартиранты не откажутся от ее комнаты.

Начали устраиваться.

– Олешка, давай кровати рядом поставим! Мне так не нравится. Ты меня за пятки щекотать будешь!

– Поставим.

Но один топчан оказался немного ниже другого и Олег из кучи дров за сенями вытащил пару подходящих кусков доски и уравнял топчаны.

– Как интересно! Никогда не спала на досках! Ой, тетя Дуся, а у вас мышей нет?

– Мышей? А хозяин на что?

Евдокия Андреевна стащила с печи здоровенного, полосатого кота и поставила на пол. Кот с негодованием осмотрелся, зевнул, выгнул дугой спину и вытянул трубой хвост. Солидный кот, толстый, но вальяжность кота безнадежно портили торчащие колом «штаны» на задних лапах и поэтому кот имел босяцкий вид.

– Мышей не бойтесь, нет их.

Нина успокоилась и зарылась в свой чемодан. Помимо всех прочих принадлежностей туалета, она вынула пудреницу с зеркальцем и дешевенькое ожерелье.

– Я Алене подарю, можно? – спросила она шепотом Олега. Он кивнул и Нина убежала на кухню.

– А теперь идем в парк, осмотримся, что к чему. Может, там кафе какое-нибудь есть. Ты голодная?

– Нет, я смородину ела.

– А я голодный.

Олег с Ниной вышли на грунтовую колею дороги и скоро очутились на полудикой окраине парка, меж густых зарослей кустарников и огромных колонн тополей,
– Олешка, здесь страшно ходить!..

– Что ж, страшного? Июнь месяц, до полуночи светло, а мы в половине десятого представление заканчиваем. Одна не ходи и все.

– Олешка, речка! Я купаться хочу!

– Не сегодня только.

– Станция лодочная! А вон карусель!

– А вот тут цирк будет, больше негде ставить.

– Олешка, кафе! Я есть хочу!

– А смородина?

– Вспомнил!.. Я пошутила.

В летнем кафе им понравилось. Пока они заказывали себе молочный суп и две порции сосисок с картофельным пюре, раздатчица и кассирша с любопытством их разглядывали. Наконец насмелились и спросили:

– А вы не из цирка?

– Из цирка.

– А скоро концерты начнутся?

– Мы еще сами не знаем. Через недельку, может быть.

– А откуда они узнали нас? – шепотом за едой спросила Нина.

– Цирковых всегда узнают. Это особая раса! Раса конокрадов, шулеров, цыган, лилипутов...

– Ох, и язык у тебя! Как у осы! Музыкантов туда же добавь – вместе с жуликами!

– Добавляю. Иван Грозный когда-то велел переловить нашу братию и услать на Соловки, а диавольские гудебные сосуды собрать в кучу и сжечь.

– Правда, что ли?..

– Чистая правда. В училище по музлитературе изучал.

– Олешка, больше не будем платить хозяевам за стол. Или в кафе, или я буду готовить.

– А ты чтоб больше ела. А то гнешься в своем этюде и посмотреть не на что.

– Бессовестный! Все врешь!

– И мужу подержаться не за что...

– Ах, так!..

Нина облизала ложку и примерилась стукнуть Олега в лоб. Олег со смехом заслонился руками.

– Есть, есть на что смотреть! Только все равно кушать надо больше.

– Олешка, а Вадика и Власова они тоже угадают? – в кафе появились велофигуристы.

Но эксперимент не удался хотя бы ввиду того, что артисты весьма шумно поздоровались с Ниной и Олегом. Невысокого толстого Валентина Афанавьевича распирало от счастья.

– Порыбачим!

– Надо бы на Урал съездить.

– Съездим! Девушки, раки в вашем Чагане водятся?

– Полным полно.

В животе и грудной клетке Власова что-то как будто даже запрыгало.

– В Уральске в вагончике буду жить. Давай с нами.

– С Коськой поживешь в вагончиках...

– Ах, ты, жалость... А так ведь и квартирные можно в карман положить. Шестьдесят рублей – не лишнее.

– Не лишнее... – на Шамрая было жалко смотреть, так ему хотелось пожить на берегу реки под шатром шапито. Наконец он решился:

– Попробую. У Зыковых и Динкевича самый пустой вагончик, если разрешат...

 – Разрешат. Вам только ночевать. Варить в нашем вагончике будем. Ничего с вашим Коськой не сделается.

– А днем ему спать?..

– Под кустами постелете. Выспится. Здоровее будет.

– Олешка, давай и мы! В вагончике! – отчаянно затормошила Олега Нина.

– Не выдумывай. И так в двух шагах от реки живем.

– А, правда. Нам у тети Дуси хорошо! Да?

После обеда купили мороженого и пошли обратно, но у лодочной станции Олег остановился. Хозяйничал на станции дедок, суровый и неприступный, но при более близком знакомстве у деда обнаружился сизый нос и эта сизина странным образом лишала деда респектабельности.

– У вас можно лодки напрокат брать? – спросил его Олег.

– На прокат? Да-а-а... Вон касса. Да-а-а…
– Мы завтра придем покатаемся.

– Завтра? Да-а-а... Завтра, значит.

Пока квартиранты гуляли, хозяйка растопила баню и принялась носить воду. Зрелище это смутило Олега и Нину, Олег сорвался с места и отобрал у хозяйки полное ведро.

– Евдокия Андреевна, вы помните договор? Вы обязаны предоставить нам комнату и раз в неделю поменять простыни и наволочки. А работать на нас вы совсем не обязаны. Куда воду нести?

– Сюда, сюда!

Олег согнув голову вошел в крохотную баньку и вылил ведро в большой вмазанный в печурку чугунный котел. Под котлом уже гудел огонь.

– И кадушка с холодной водой пустая? Сейчас я натаскаю.

Нина переоделась в зеленый ситцевый сарафан и прибежала к колодцу.

– Я буду воду доставать, а ты носи.

– Ты выпустишь ведро и тебя ручкой прибьет.

– Какой еще ручкой?

– Вот этой, что на вороте.

– Ты один шибко умный! А я, по-твоему, дура!

– Вот именно! Лет пятнадцать назад мне въехало по лбу такой же ручкой, до сих пор помню. Без тебя воды натаскаю.

– А я хочу! Я никогда не крутила колодец! Я буду осторожно. Олешка!

– Да крути, мне то что.

На помощь Нине вызвалась вечно радостная Алена и ловко выхватила из сруба выкрученное Ниной ведро с водой. Нина перелила воду в стоящее на срубе эмалированное ведро, а колодезное повесила над шахтой и стала крутить ворот в обратную сторону. Алена засмеялась, легонько оттолкнула Нину, положила ладонь на отполированный конец вала и бросила ручку. Цепь и ведро с шумом устремились вниз, Алена придерживала вал, а другой рукой показывала на бешено вертящуюся ручку и грозила пальцем Нине, предупреждала об опасности. Олег насмешливо улыбнулся, поставил пустое ведро и унес полное. Но когда вернулся, то увидел: Нина с победным видом стремительно раскрутила вал и когда из глубины колодца донесся звонкий шлепок, притормозила и подняла полное ведро.

– Видел? Меня Алена научила!

Олег доверху наполнил чугун и кадушку в бане, наполнил бачок в кухне, прогнал уставшую крутить ручку Нину и, пока грелась вода в котле, долил полупустые бочки для огорода, стоявшие у колодца.

– Я первая купаюсь! – объявила Нина, деловито собирая одежду.

– Ласточка, вместе...

– Да ну тебя! Придумал...

– А что?!

– Ничего. Вот еще, новости! Не пойду с тобой, и не мечтай!

Тогда Олег улучил момент и стащил из свертка Нины мыльницу. Нина не заметила и, мурлыкая песенку, закрылась в жарком тумане бани. Но через пару минут раздался ее жалобный голосок:

– Олешка, где мое мыло? Это ты утащил!

– Ничего я не утаскивал. Сейчас найду, принесу.

Олег потолкался для вида в сенцах и постучал в черную доску двери. Дверь чуточку приоткрылась, в щель высунулась рука Нины и стала плавать в воздухе.

– Давай, что ли!..

Олег весьма нахально нажал на дверь и ввалился в баню.

– Ай! Иди отсюда! Кому сказано – иди!

– Не уйду, – Олег стянул рубашку и трико.

– Иди!.. Нахал!.. Мне хозяйки стыдно...

– Вот еще. Может, тебе и спать со мной стыдно? – и Олег поцеловал ее мокрое лицо.

После бани сели под яблоней пить горячий чай со смородиной, перетертой с сахаром, и совершенно примирились с деревенскими неудобствами квартиры в Уральске. Правда, ночью Нина расхныкалась и растолкала Олега:

– Олешка, меня комарик кушает! Убей комара!

– А мне ничего... – зевал Олег.

– Потому что у тебя шкура, как у носорога! А я вся нежная! У меня волдырь будет!

Олег включил свет и сложенной газетой переколотил целую эскадрилью зловредных насекомых. Досталось даже Богородице: один комар уселся на стекло киота. Олег мысленно попросил у Богородицы прощения и ухлопал комара.

Только улеглись, Нина опять завертелась:

– Проводи меня в огород!.. Я сама боюсь!..

На огороде Нина забралась под плащ Олега и как котенок выглядывала на ночное небо, наполовину затканное рваными лентами облаков, на печально мигающие звезды, такие далекие, такие недостижимые, прислушивалась к таинственному и тревожному шуму ветра в черных кронах бесчисленных тополей.

А Олег смотрел вниз – для него сияли всего две звезды, синие, как цветы цикория, сейчас, в ночи, черные и бездонные, но все равно – сияющие ослепительно...

На следующий день к ним в гости забрела тоскующая Алла и чуть не расплакалась от зависти, когда ее усадили на чай под яблоней.

– Господи, хорошо то как! А мы сворой в общежитии – сплошной бардак! Один лезет в дверь – дай соли, другой – дай хлеба, Левка – пойдем в кино! Кирка с Агаповым перегавкались – обзывали друг дружку, как на базаре! А вчера ваши музыканты дудели! Батюшки! Стены ходуном ходили.

– Сама на квартиру не хотела идти!

– Да перехотела уже... Есть хорошие квартиры у черта на куличках. А поближе... Я пошла по одному адресу, а там такой глухой переулок, бр-р-р! Я ни за что там вечером не пойду. А ребята велофигуристы пошли по одному адресу, а там мужичок в двухкомнатной квартире живет, он их на порог не пустил и гнусит: я девочек-циркачек пущу и чтоб мне восемьдесят рублей заплатили! А ребята ему: может тебе... – Алла замолчала и вдруг захлебнулась от смеха чаем. – Ох, умора! Мы вчера весь вечер ржали, всем общежитием!

– Да, я один раз улепетывал с такой же квартиры, но там наоборот – холостяки требовались.

– Будто бы тебя напугать можно! – ревниво воскликнула Нина.

– Приятной женщиной меня не испугаешь, – хладнокровно ответил Олег. – Но там была мадам Грицацуева!

Нина сердито на него смотрела. Олег поцеловал ей руку.

– На всем белом свете ты у меня одна. Я за тебя умру.

Нина улыбнулась, Алла низко склонилась над пиалой с чаем.

– Алла, давай на нашей улице поищем квартиру?

Алла с отвращением махнула рукой.

– В общаге перекантуюсь.

– Нет, подожди!

Нина ушла на огород, там Евдокия Андреевна копалась на грядках, и привела ее.

– Я схожу до кумы, они не хотели циркачей пускать, боялись, а я скажу – зря боитесь.

– Да не надо, не утруждайтесь, – отнекивалась Алла.

– Я схожу, что мне стоит.

– И чего бояться – не пускать циркачей? – возмущалась Нина, когда хозяйка ушла.

– Разговаривают две бабки, – ответил Олег бородатым анекдотом, – «Слышь, Фёкла, снимай с веревок белье, по деревне артисты шастают!» «Какие артисты-то?» «Да цирковые!» «Ох, Маланья, тогда и веревки надо снимать!..»

Нина выслушала анекдот без малейшего удовольствия и собралась было ринуться в бой за поношение милого ее сердцу цирка, но вернулась хозяйка и поманила Аллу.

– Пойдем, дочка.

– А далеко?

– Нет, через два дома.

Нина, конечно же, увязалась следом, подпрыгивая от нетерпения. А через пять минут во весь дух примчалась обратно.

– Пойдем в общежитие за Алкиными вещами!

В общежитии из-за ухода Аллы поднялась паника.

– Кира ушла, Алку уводят! Общежитие окончательно превращается в мужской монастырь! – вопили холостые турнисты, велофигуристы и музыканты. Вопили шутя, но не шутя огорчился Левка: мечтал месяц прожить рядом со своей зазнобой и вот пожалуйста вам...

– Как же, как же! – ехидно отвечала Алла. – Знаю я ваши монашеские обычаи. Глядите, чтоб вас местные парни не поколотили.

– А теперь пойдем кататься на лодке! – объявила Нина, когда окончательно водворила подругу на квартире. Олег притворно вздохнул.

– Алла, посмотри на мученика, – два дня на гитаре не играл!

– Больше. После закрытия в Чимкенте. Не помню, на что время убивал.

Нина отвернулась. Время убивали вдвоем и ах, до чего же хорошо они его убивали!..

– Так идем кататься? Вон, какая теплынь! – уже на тон ниже спросила она.

– Идем, конечно. Только паспорт надо взять.

Лодку абонировали на два часа. Олег надоел деду, выбирая весла. Наконец отчалили.

– Сто лет не держался за весла... – словно извиняясь улыбался Олег. Он осторожно пробовал лопастями воду, приноровился и вдруг лодка стрелой рванулась с места, увлекаемая мощными бесшумными гребками.

– Во дает! – восхитились Нина и Алла.

– Я весла взял в руки раньше, чем скрипку. Дом у тетки на берегу и лодка у нас своя.

Подруги с уважением поглядели на Олега.

– И плаваешь, наверное, как дельфин!

Лицо Олега почему-то порозовело, наверное, от напряженной работы веслами.

– Хватит. Мы уже далеко отплыли. Давайте купаться!

Нина и Алла через головы стащили платья и с визгом выпрыгнули за борт. Если кто и плавал по-дельфиньи, так это они. Олег неподвижно сидел на банке.

 – Олешка, раздевайся!

– Снимай штаны!

– Вода – прелесть!

Олег нерешительно разделся и сложил брюки и рубашку на лодочной деке.

– Прыгай в воду!

– Красота!

То, что увидели затем Алла и Нина поразило их до глубины души. Они даже воды наглотались, забыв закрыть рты. Олег осторожно соскользнул с кормы в воду и поплыл вокруг лодки, демонстрируя тот международный стиль, что в просторечии именуется «по-собачьи», и не далее, чем в полуметре от бортов. Совершив кругосветное путешествие он крепко ухватился рукой за корму.

– Глянь-ка, он плавать не умеет!

– А на реке жил!

– Олешка, давай я тебя научу! – Нина подплыла к Олегу.

– Бесполезно. Я боюсь воды.

– А на лодке как же?

– В лодке... В лодке я ничего не боюсь.

Олег еще раз обплыл лодку и влез в нее. Алла и Нина барахтались в воде до посинения, наконец, уплыли на противоположный парку берег и легли на травку погреться. Песчаными пляжами Чаган не баловал.

– А куда он течет? – неожиданно спросила Нина.

– И правда – куда? Я течения не заметила!

– По моему, сюда. А мы в Европе или в Азии купаемся?

– Кажется, в Европе. Точно, в Европе! Мы же через Урал переезжали!

– В следующий раз надо взять какое-нибудь покрывало, на траве плохо загорать, колюче!

– Слышь, Нинка, а знаешь, чего Кирка с Агаповым разлаялись?

– Чего?

– Агапов с Женькой договорились поделиться...

– Ну и что? А ей какое дело? Пусть делятся.

Алла насмешливо взглянула на подругу.

– Генка ночью от Кирки вышел, вроде как в туалет, а Женьку вместо себя запустил. Кирка сначала не разобрала, а потом как заорет и по роже ему! За стенкой Шамраи спали, Коська аж заплакал с испугу. Лидка в коридор выглянула, а от Кирки Пахрицин без штанов вылетает...

Нина ужаснулась человеческой низости. Ее светлый, кукольный душевный мирок за последние полгода невозвратно забрызгался изнанкою жизни.

– Я бы таких... – но осеклась. «А письма родителей?! Чем лучше?!»

Олег не захотел лежать на траве и бродил вокруг девушек, простирая к солнцу руки.

– Красивый у тебя муж, – сменила грустную пластинку Алла.

– Ага! – обрадовалась Нина. – Только у него ноги и грудь лохматые!

– Это разве недостаток? А я так терпеть не могу гладких мужиков – чисто бабы!

Нина и сама не знала, каких мужиков она может терпеть, а каких не может. Одного она во всяком случае терпела с удовольствием.

– Ты знаешь, Алла, он так обленился после... после свадьбы! Катушку совсем забросил, на гитаре побренчит – и все!

– А он тебя хорошо обнимает? – вполголоса спросила подруга. Нина смешливо сморщила носик и не ответила.

– Знаешь, что он говорит? Я, говорит, по двенадцать часов занимался, хватит с меня! Я, говорит, за тебя четырнадцать лет Ливану служил!

– Чего, чего? – вытаращила глаза Алла. – Он что, за границей на службе был?

– Да не был он нигде, врет все.

– А где он, этот Ливан?..

– Я почем знаю. В Америке, наверное. А может, в Африке.

Помолчали.

– На реке вырос, а плавать не умеет, – недоумевала Алла.

– Ты знаешь, он такой впечатлительный... Может, морского черта испугался...

– Черта?!

– Ну да. У них, у его тети, тети Маши! есть старинная книга, словарь, он ее совсем маленький читал, он мне говорил. И там картинка – морской черт, рыбина такая. Страшная!

– Олешка!

Олег подошел и сел рядом.

– Ты почему плавать не умеешь?

Олег молчал.

– Морского черта боишься?

Олег вздохнул:

– Девочка, соседка... Мне лет восемь было, помню... зимой провалилась на реке и под лед ушла... Мне каждую ночь снилось: падаю в прорубь и царапаю снизу лед... Ногтями... До сих пор его цвет помню – зеленоватый, с пузырьками воздуха... Вот и боюсь воды! Там, в глубине, что-то таинственное, темное, чужое...

Подруги поежились.

– Нагнал холода!

– Нельзя быть... таким!

И сменили разговор:

– А ты когда за свой номер возьмешься?

– Вот именно, когда?

– Зачем?

– Как – зачем? Да ты ради Нины должен сделать номер!

– Я буду работать в манеже, а ты в своей опере?

– Нет, я буду мужем при жене-артистке. Где в униформе постою, люблю ковер подметать! где в оркестре поиграю, где лонжу подержу...

Олег шутил, а девушки надулись.

– Поплыли. В лодке дозагораете..

Нина и Алла молча поднялись и огорченно осмотрели исполосованную травой кожу на бедрах и животе. Вошли в воду и поплыли, а Олег догнал их на середине реки, где они и влезли в лодку, предварительно жестоко обрызгав кормчего.

Спохватились купальщики часа через три.

– Мы же время просрочили! Дед съест!

Дед действительно изображал из себя нижнего из четырех всадников Дюрера, только в штанах и без коняги, сивая бороденка его злобно извивалась, впалый с тремя желтыми зубами рот раскрылся, видимо обещая страшный суд узурпаторам лодочного времени. Но...

– Послушай, бабай, – виновато заговорил Олег, – не хочется в трусах до кассы топать! Не в службу, а в дружбу – возьми два рубля, заплати за меня, а мы еще покатаемся!

О, времена, о, нравы! Карающая десница опустилась, борода перестала трястись, беззубый рот захлопнулся, два рубля бесследно исчезли в глубоком холщовом, вмещающем три бутылки портвейна, кармане, а Олег с тех пор стал лучшим другом деда. Вернее, дед стал лучшим другом Олега – Олег вечно забывал купить билет в кассе и за свою забывчивость вечно хлопал себя по лбу, так что деду приходилось нести бремя по определению судьбы очередных двух рублей. За эти лишние, навязанные ему хлопоты, дед не только не злился, но даже лодку и весла, которые выбрал Олег, никогда никому не давал.