Романтика. Ч 3. Дорога. Гл 11. Маленький цветок

                11. «Маленький цветок»

До открытия цирка в Уральске Олег и Нина с утра до вечера пропадали на Чагане. Олег позабыл все на свете и самозабвенно надсаждал свои музыкальные руки веслами. Лодка слушалась его, как добрая вышколенная лошадь. Часто к ним в лодку садились Алла или Валя и тогда береговые купальщики галдели, что Олег на своем пиратском бриге грабит побережье великой реки Чаган. Олег резонно возражал, что на берегу еще оставались Кира Старовойтова, убийственно соблазнительная в сверхминиатюрных купальных принадлежностях, Наталья Игнатьевна, хотя и уступающая велофигуристке, но достаточно интенсивно обстреливаемая мужскими взглядами, и прекрасный гусенок – Жанка, уныло и безнадежно застрявшая где-то на полпути между девчонкой и девушкой.

А на площадке цирка кипела работа, цирк, как дождевой гриб, вырастал на глазах, на удивление многочисленным зевакам. Пыльные и потные Левка и Алик пахали во имя общего циркового дела и со жгучей завистью провожали глазами сибаритствующего приятеля.

Как ни печально, но Нина ревновала Олега к Вале Зыковой и потихоньку злилась и на него, и на ее, и на себя самоё. Олег так легко, так естественно не замечал облипших мокрым купальником Валькиных прелестей, что становилось совершенно понятно – он их отлично замечал! Нина сравнивала свои тонкие ручки и хрупкие плечи с роскошными формами подруги и совсем падала духом – куда ей до нее! А о груди и вообще говорить не приходилось – что там за грудь? Так, девчоночьи безделки...

После одного такого плавания Нина оказалась особенно не в духе, а тут еще Олег уселся посреди комнаты с гитарой и затянул чувствительный романс:


– «Не отходи от меня,
Друг мой, останься со мной...»


– Все песенки! Обленился! Репетировать бросил! – напустилась на Олега Нина.

– Попилить решила? Я репетировал, – Олег прервал пение и с трудом вспомнил: – В день нашей свадьбы. Забыла разве? – и вновь запел:


– «Не отходи от меня:

Мне так отрадно с тобой».


– Когда это было?! Сто лет назад! Репетировал! Размялся, да и все!

– Ого, – отозвался Олег, наяривая душещипательный проигрыш.


– «Если же ты – предо мной,
Грустно головку склоня...»


– Музыкальный номер не хочешь делать...


– «Мне так отрадно с тобой...»


–...со мной жонглировать не хочешь, пальчики у него, видите ли!


– «Не отходи от меня!»


С последними словами Олег ловко сцапал Нину за талию, а гитару положил на чисто вымытые половицы, кое-где сохранившие островки краски, а кое-где прогнившие до дыр.

– Вот если бы у тебя был музыкальный номер, у меня каучук, а вместе – парный жон... Ай! Ты что делаешь?! Пусти!.. Кому сказано!.. Тетя Дуся на огороде...

– Во всех ты, душенька, нарядах хороша, а в этом – лучше всех... – шептал негодяй и под его шепот свершалось черное дело: Нину схватили в охапку и уложили на старенькое голубенькое покрывало, застилавшее сразу оба топчана. Ошеломленная натиском, Нина только ресницами хлопала ощущая, как явочным порядком распоряжаются ее особой. Удручающий факт, но еще более ужасно другое – она сама весьма пылко обнимала обидчика за шею. Ну, как это могло произойти?! По привычке, должно быть...

– Вот сейчас зайдет хозяйка, будешь знать...

– А ты будто бы очень боишься...

Нина подумала. А правда, почему в Чимкенте она то и дело пугливо озиралась на запертую на шпингалет дверь, а здесь всего лишь ветхая ситцевая занавеска между единственной комнатой и закопченной кухней и ноль эмоций?

Потом она лежала, ничем не прикрытая, а Олег поглаживал ее и целовал маленькое колечко темных волос, прилипшее к влажному белому лбу.

– Мир – это сон бога, а любовь – сон мира!..

Нина не очень-то понимала эти изысканные метафоры и даже не открыла глаз. Она размышляла: «Вот если маленький берет грудь, это так же приятно, как... когда Олешка целует?..»

– Любовь – это мудрость глупцов и глупость мудрецов!..

Ага, уже понятнее. Нина встрепенулась:

– А мы кто – умные или глупые?

– Я-то умный...

– А, значит, я дура?! А ваша любовь – глупость?! – Последовал сильнейший удар локтем в солнечное сплетение.

– Вот тебе, умник! Пусти, я оденусь.

Нина разыскивала свои расшвырянные мужем причиндалы, а он, задыхаясь от смеха и нокдауна, цеплялся за нее и чинил всяческие помехи, за что дополнительно схлопотал по шее.

– Ох, и кровожадные вы, женщины!.. – приуныл Олег.

– Ой, ой, ой.

– Серьезно. Кто кровь пьет? Разве комар? Комариха. А паучиха своему пауку голову отгрызает...

– Любит, значит.

–...и закусывает, пока он, безголовый, паучат ей доделывает!

– Так вам и надо.

Пиление решила отложить до лучших времен, но где те лучшие времена? Пылкость непутевого супруга лишала все ревности теоретического и практического базиса, а без прочного базиса не воздвигнешь даже шалаша, только впросак попадешь, как это и случилось на другой день:

– Олешка, поплывем завтра рыбачить?

– А кто-то шумел, что я разнежничался и обленился, что я разучусь играть и на хлеб с маслом не заработаю...

От затруднительных разъяснений избавил случай: во дворе раздался подозрительный шорох, Нина выглянула в окно и опрометью бросилась из комнаты.

– Брысь! Я тебе, хунхуз облезлый!

Даже в дом донеслось, как шастнул по двору испуганный кот. А Нина вернулась минут через двадцать.

– Что там?

– Ничего особенного. Так поплывем завтра? – как ни в чем ни бывало спросила она.

– А у меня и удочек нет, чем рыбачить?

– Попросишь у ребят в цирке. Они все время удят, когда не работают.

Олег в тот же день позаимствовал удочку, а когда собрались идти на реку, Нина взяла с собой трехлитровый бидон и пучок прутьев с нитками на конце. Концы ниток были спрятаны в целлофановый кулек. Очевидно из кулька не очень приятно пахло, потому что Нина все время морщила нос.

– Там мясо! – догадался Олег. – А Васька вчера хотел его слопать. Да?

– Хотел. Он и слопал два кусочка. Я потом прутики кирпичами на крыше туалета прижала, так он чуть не на метр подпрыгивал, достать хотел. Помереть можно было со смеху.

Уплыли они вверх по Чагану, километра за два и остановились на берегу низкой поймы. Ровный зеленый луг уходил в бесконечность.

– Тут берег топкий.

– А вот! Приставай, здесь бугорок.

– Я буду с лодки рыбачить.

– Рыбачь. А за бугорком ямка, хорошо! Олешка, дай бидон.

Нина натаскала в ямку воды, воткнула прутики в берег и стала ждать. Олег закинул удочку и, насмешливо глядя на Нину, пропел:

– «Рыбаки ловили рыбу, а поймали рака!..»

Нина промолчала. Она давно подсмотрела нехитрый способ ловли раков, когда к обыкновенной ветке привязывают нитку, а на конец нитки кусок мяса или речную ракушку, «устрицу», как она их называла, выковырянную из раковины. Слететь с нитки наживке не давала привязанная посередине спичка. Нина не была уверена, поймает она что-нибудь или нет, поэтому не отвечала на насмешки Олега, но божественное лакомство – тухлое мясо, собрало, почитай, все рачье поголовье. Глотающий слюнки рак вцеплялся в деликатес и тащил его к себе, а Нина за нитку тянула в свою сторону. Единоборство заканчивалось, когда Нина другой рукой снизу ловко хватала злополучного гурмана. Спастись не удавалось почти никому.

Время шло. На удочку Олега попались две перепуганные уклейки, а Нина не успевала швырять в лужицу раков. В редкие минуты затишья она вылавливала раков уже из лужицы и складывала в бидон. Когда бидон наполнился, Нина опрокинула его в лодку. В лодке было немного воды и раки тотчас попрятались, кто куда. Олег не утерпел и бросил удочку.

– Лучше я тебе помогать буду.

– А кто смеялся? Кто песни распевал?

– Я смеялся. Я распевал. Я исправился. Я больше не буду!

– Знаешь что, ты плыви, налови мне устриц, раки две удочки объели. На тот берег сплавай, там камешки.

Олег сплавал и вернулся с целой пригоршней ракушек.

– Хорошо. Вот это твои прутики, а это мои.

У Олега долго ничего не получалось – раки благополучно удирали. Он злился и ругался на потеху Нине, но когда все же схватил одного и ощутил ладонью щекочущие движения ножек и клешней, то с невыразимым отвращением отшвырнул прочь пойманное страшилище и пулей вылетел из воды. Нина неудержимо расхохоталась.

– Бери обратно свою удочку, горе! – вспомнила она его же давнишнее обидное слово. – Может, морского черта поймаешь!

Но Олегу не хотелось брать удочку и он уныло сидел на корме лодки, положив ноги на банку.

Четыре бидона раков наловила Нина и, чрезвычайно счастливая, приказала Олегу грести домой.

– Как мы их понесем?

Нина задумалась.

– Может, Алла в цирке? У нее есть старая сумка. Большущая! А нет, так домой сбегаю, а ты посидишь.

Алла оказалась в цирке. Достали сумку и вдвоем с Ниной быстро перекидали в нее раков.

– Ай, да Олешка! – воскликнула гимнастка. Нина фыркнула.

– Этот герой ни одного не поймал! Он их боится хуже морских чертей!

– Не боюсь. Вот, – Олег двумя пальцами осторожно поднял рака за твердую шероховатую спинку.

Нина натянула сарафан прямо на мокрый лиф и плавки (половину пути она плыла вслед за лодкой) и выскочила на берег. Олег отогнал лодку на станцию и зашел в кипевший последними приготовлениями цирк.

На барьере сидели две тщательно принаряженные девушки и с несколько напряженными улыбками выслушивали дежурный треп двух ловеласов: Агапова и Пахрицина. До Олега доносилось:

–...диаметр арены – тринадцать метров...

–...кто переступит барьер – обратно не выходит...

–...умру на опилках манежа...

Мимо промчалась Кира, с великолепной небрежностью игнорируя существование и Генки и Женьки и ничтожных девиц, вольтижер отплатил ей тем же, лишь Женька забылся и не мог не прорыскать глазами вслед ее крепкому заду. «Перегрызлись, Селадон и Астрея!» – тоже проводил велофигуристку взглядом Олег. Болтливая обычно Нина на этот раз не могла себя заставить рассказать Олегу омерзительную истину.

Из-за директорской ложи вынырнул Игнат Флегонтович и хмуро воззрился на девушек. Девушки вскочили.

– Здравствуйте!

– Здравствуйте. Паспорта принесли?

– Принесли!

– Пойдемте.

– Что это за барышни? – спросил Олег оставшихся не у дел волокит.

– Кассирши, местные, – неохотно процедил в ответ вольтижер.

– Ой-ля-ля!

– Ой-лё-лё!

Чумазые и довольные завершением работ показались Левка и Алик.

– Привет!

– Привет!

Олег подал было руку, но труженики категорически отказали во взаимности приятелю-чистоплюю, разъезжающему на собственной яхте в то время, как они вкалывали, как папа Карло. Олег вполголоса прошелся по некоторым подвальным этажам российской словесности и спросил:

– О чем лай на конюшне?

– Филипыча вышвыривают. Пошли, побалдеем!

Свалка происходила у вагончика инспектора. Зеваки, к коим присоединились трое приятелей, восторженным ревом встретили вылетевшую из двери подушку. Филипычева жена с непостижимым для ее инфернальных форм проворством подпрыгнула и поймала подушку.

– Почему Власову можно?! – визжал Филипыч и махал рукой на руководителя велофигуристов. – Почему он с женой спит в вагончике и огребает квартирные?! И партнеры его спят! Им можно?!

– А тебе завидно? Сдохнешь от жадности!

– Я напишу! В газету!

– В .... себе напиши! Я тебе еще ребра посчитаю.

– Угроза! При свидетелях!

– Я ничего не слышал, – нагло заявил Левка.

– Тебя не спрашивают, босяк!

– Оскорбление личности!! При свидетелях!! – истошно завопил тот. Зеваки надрывали животы.

– Я никому не разрешал жить в вагончиках, – Кушаков встал в дверях.

– Врешь! Ты знал, что они живут! Знал! Шестьдесят рублей ни за хрен огребут! Квартирные! Чем я хуже?!

– Хуже! Что за бордель?! В вагончике инспектора манежа воняет, как в грязной спальне?! – и с этими словами из вагончика вылетел последний чемодан с Филипычевым имуществом.

– Валентин Афанасьевич, – обратился инспектор к велофигуристу, – пожалуйста, поселитесь на квартире. Видишь, что делается, – добавил он вполголоса.

– Вижу. С-с-стервец!..

С угрозами и руганью, со всхлипывающей супругой и кучей манаток Филипыч убрался восвояси.

Дома Олег увидел огромный чугун, уже ворчащий, с веником свежего укропа, а Нина и Алла осторожно опускали в него живых, с нахально растопыренными клешнями раков.

– Бедненькие! – плакалась Нина.

– Жалко! – причитала Алла.

– Лицемерки! – буркнул Олег.

– А вот мы тебя голодным оставим! – накинулись те на него.

Из всех соблазнов, терзающих грешный род хомо сапиенс, соблазн ничегонеделания пожалуй самый сильный. Есть особи, готовые пожертвовать даже любовью, лишь бы не тянуть лямку. Хвала тебе, о Великая Лень! Но к чему это мы? А, – Уральск!..

Трудиться в Уральске положительно не представлялось возможным. Дни стояли солнечные, теплые, цирк окружала буйная, яркая зелень кустарника и громады изумрудных тополей с клейкими сердечками-листиками, в десяти шагах от фасада прохладно млел неподвижный Чаган. Какие репетиции? Какой лишний труд? Отработали представление – и ладно, а все остальное время – купаться, загорать, ловить рыбу и раков. Особенно раков. Все окрестности цирка усеялись красными рачьими панцирями, варили их тут же, во дворе цирка или на берегу, на костре, в ведрах, казанах, кастрюлях.

Самые ярые раколовы – Шамрай и Власов. Они, таки, остались на жительство в цирковых вагончиках и преследовали рачье племя круглые сутки, исключая время представления. Филипыч скорбно помалкивал – обширный фингал под левым глазом почему-то отрицательно воздействовал на его способности к членораздельной речи. Его толстенная филинообразная супружница с Кушаковым не здоровалась и не разговаривала.

Увлекся истреблением несчастных членистоногих и Олег, вследствие чего была заброшена даже гитара. Он соорудил из толстой проволоки круг и обтянул его тремя капроновыми хозяйственными сетками, а мясные обрезки цеплял к сетке зубастыми гардинными прищепками. Отправлялся Олег на охоту чаще в одиночестве, один раз взял с собой Левку и Алика, а пару раз плавал с Валей Зыковой, пока та не спохватилась, что может заплыть очень далеко, ибо Олег в отсутствии Нины не очень то следил за выражением своих глаз.

А как же Нина и неразлучная с ней Алла?! Увы!.. В счастливой цирковой Аркадии, на этом маленьком островке Лотоса, где царила всепобеждающая лень, были, были! темные пятна каторжного труда. Ежедневно репетировали собачки и медведи (собственно, репетировали все номера, но чисто символически: если это репетиция, то что битье баклуш?!) и не вылезал с манежа загадочный тандем: Нина и Алла. Алла курировала уже не только каучук, но и жонгляж и до бесконечности гоняла Нину с выходами, комплиментами и чередованием ее уже довольно многочисленных трюков. Нина так, по ее словам, учухивалась, что почти позабыла о существовании Олега и вспоминала о нем лишь ночью, когда он, свежий и полный сил, неутомимо тискал ее в объятиях. Нина, впрочем, ни разу при этом не сослалась на усталость.

Но скоро загадка сверхъестественного трудолюбия подруг разъяснилась. Дней через десять после открытия в воскресенье на двенадцатичасовом представлении Чахотка объявил:

– Собачки не работают.

– Только на двенадцать или весь день?

– Все три. Мартьянова заболела. И вот, подложите-ка. В конце первого отделения.

– «Маленький цветок»? – удивился Олег. – Стоп, а кому мы его играем?.. Я его в первый раз вижу... Алик, кому?

Но физиономия у ударника была совершенно бессмысленная.

– Все помните? – со странным выражением спросил дирижер. – Солируют по очереди Сергей Александрович и Лев Григорьевич, остальные поддудукивают, играть нечего.

– Что, репетиция была? – обескураженно спросил Олег.

– Была, – жестко ответил Левка. – А вы на яхте катались. Отдыхали. А кто-то трудился.

– Лева! – оборвал его маэстро. – Объявлять выговора` в вашу компетенцию не входит. В вашу компетенцию входит получать выговора`.

– Я кочумаю. А все же несправедливо...

Оркестр хранил гробовое молчание, Олег не поднимал глаз. Представление началось.

Много номеров не работало: не работали воздушные гимнасты, собачки, велофигуристы, иллюзионный аттракцион. И вот в конце первого отделения расстроенный Олег увидел, как на середину манежа вынесли до отвращения знакомый пьедестал. «Что такое?» – подумал он.

– Нина Колесникова! Пластический этюд! – особо торжественно объявил инспектор. «Кто такая? – соображал далее Олег. – Почему не знаю? Фамилия, вроде, знакомая...»

Дирижер взмахнул руками, оркестр дал три аккорда и мощный «Сельмер» Сергея Александровича с чувственным вибратто запел мелодию «Цветка». А Олег в этот момент вспомнил, кто она такая, эта Нина Колесникова. Вспомнил и позабыл, где сидит и не сыграл на гитаре ни одной ноты, смотрел на манеж, на самозванную артистку. Маэстро сиял, как слон, укравший пасхальный кулич, и наслаждался произведенным эффектом. А эффект был хорош – публика аплодировала Нине едва ли не больше, чем другим номерам. Алик прямо сказал:

– Кому как, а мне этот номер нравится больше всех.

Музыканты дружно его поддержали, лишь Николай Викторович внес поправку:

– Скажем так – он ничуть не хуже других.

Первыми поздравили Нину Кушаков и до желтизны побледневшая Алла – педагог, тренер и главный постановщик номера. Подошли Марат и Виталий Миронов.

– Молодцы девки. Хорошая работа.

– Ничуть не хуже профессионалов.

– А кое-кого и получше!


Слова их сладким елеем лились на счастливые сердца девушек, Алла, пожалуй, впервые в жизни, одарила партнера ласковым взглядом. Они с нетерпением поглядывали на оркестровку, откуда уже опускались музыканты. Вновь поздравления. А вот и Олег. Что такое?.. Прошел мимо и сделал вид, что не заметил... К инспектору манежа вошел...

– Иван Иванович, зачем это?

– Чем именно ты недоволен?

– Вы же не имеете права заниматься отсебятиной. До вас, положим, мне мало дела, нагорит вам или нет, но зачем вы девчонку растравляете?

– Чем же я ее растравляю? – ледяным тоном спросил инспектор манежа.

– Я не желаю, чтоб из главка последовал окрик. На вас – хоть вагон, но ведь и ей достанется!

– Молодой человек, я не один десяток лет работаю в системе и в главке знают – Кушаков что попало не вставит в представление.

– Я не знаю, что знают в главке, и не очень этим интересуюсь. А если еще объявите артистку Нину Колесникову, я спрыгну в манеж и сорву представление. Не морочьте девчонке голову.

– А если будет официальное разрешение?

Олег пожал плечами.

– Говорят: не дели шкуру неубитого медведя, еще говорят: не кричи гоп, пока не перепрыгнешь.

А Нине пригрозил:

– Еще один номер – и разнесу пьедестал в щепки!

Нина онемела от ярости, а так как тем временем Олег успел уйти, бросилась жаловаться подруге. Режиссер-постановщик от такого поношения своих талантов и трудов взвилась, как ужаленная, схватила Нину за руку и понеслась к Кушакову.

– Иван Иванович!..

– Иван Иванович!..

Инспектор развел руками.

– Да не слушайте вы этого бешеного! Что он лезет не в свое дело?!

– Целиком и полностью нахожусь на вашей стороне, но... Колесников человек слова и если сказал, что сорвет представление, он его сорвет. Вот, возьмите, я телеграмму настрочил в главк, длинная, но что поделаешь, потратитесь. Отправьте с оплаченным ответом. Подождем. Авось разрешат.

В телеграмме в самых лестных, хотя и кратких, выражениях характеризовался номер Нины, сама она представлялась служащей цирка и в конце испрашивалось разрешение использовать номер в программе в случае необходимости. Был там еще один пункт, а именно: самодеятельная артистка не претендует на оплату.

– Понимаете, Нина, там за копейку удавятся, вдруг...

– Да не надо мне ничего! – искренне возмутилась Нина.

– И я думаю. Для вас самое главное – набираться актерского опыта, привыкать к манежу, к работе!..

– Давайте скорей телеграмму!

Алла и Нина умчались на почту, с почты обратно в цирк, Олег сунулся было объясняться, но смертельно обиженные и обозленные девушки показали ему тылы и демонстративно растараторились с Маратом и Виталием. Даже Валя Зыкова, готовая простить Олегу все на свете, дулась на него из актерской и женской солидарности.

Олег саркастически улыбнулся вслед трем прекрасным разгневанным фуриям.

– Глупые курицы! Что с вас взять? Известно, чем баба думает – не головой, а совсем другим местом!

За последнее оскорбление Олег жестоко поплатился: придя домой обнаружил, что топчан Нины поставлен на свои исходные позиции и задвинут за печку даже больше, чем раньше. Нина старалась не одна: на помощь заманила Аллу, а потом ушла к ней в гости.

Явилась поздно и сразу шмыгнула под одеяло, с трепетом ожидая, что жестокий муж полезет к ней с непрошеными нежностями. Но муж молча выключил свет и улегся на свой топчан, будто Нины и не было в комнате.

Ах, как плохо спать одной!.. Как скучно без воровских, бесстыдных рук возлюбленного!.. Нина ворочалась, терзалась, поначалу она с наслаждением предвкушала, как отбреет наглеца, когда он сунется к ней, но наглец не совался и Нина как-то вполне незаметно перерешила, что этим самым он лишь усугубил все свои бесчисленные перед ней ви`ны. «Я – курица? – кипятилась она. – Ну, погоди, получишь ты у меня за курицу...»

Утром Олег очень кротко пытался помириться, но Нина не выспалась и надменно игнорировала его поползновения. Фыркнула и отправилась в цирк, намереваясь репетировать не менее восьми часов. Олег вздохнул, починил прокушенную сетку на раколовке, захватил литровую банку с мясными обрезками и уплыл, сманив Вадима Шамрая, вверх по Чагану.

То ли им повезло, то ли напали на богатое место, но к вечеру наловили чертову гибель раков, несмотря на то, что брать их Олег мог только двумя пальцами за спинку, благодаря чему некоторые его пленники успевали улепетнуть.

Раки помогли мало. Усталая и голодная Нина конечно не устояла перед грудой горячего дымящегося лакомства, но на заигрывания Олега отвечала односложно и неохотно. Олег то и дело подсовывал ей особо крупные и аппетитные раковые шейки, Нина их проглатывала, но спать в конечном счете улеглась в одиночестве.

Во вторник Нина и Алла, изнывая в ожидании ответа на телеграмму Кушакова и втайне очень трусившие, зашли в вагончик Зыковых и там втроем, с примкнувшей к ним Валей, вновь перемыли косточки зловредному супругу самодеятельной артистки.

– Ну, какое ему дело? Жалко, что ли?

– Курицами нас обозвал!

– Представляете, дядя Володя?!

– Курицами?! – ужаснулся Владимир Григорьевич.

– Да!

– Всех троих?!

– Всех! Бессовестный!

– Ай, яй, яй...

– Какое он имеет право?!

– Не ожидал я такого от Олега...

– Запрещать и обзываться!

– Такой серьезный, умный парень...

– Говорит: разнесу пьедестал в щепки!

– Да. Плохо поступил Олег. Очень плохо. За что, спрашивается, обидел куриц?

Девушки умолкли, как по команде, и округлили глаза.

– Куры несутся, курам головы режут, из кур лапшу варят, и еще, бедных, с вами рядом ставят! У кур хоть какие-то мозги имеются, а у вас с Кушаковым и того нет. Схватит старый хрен выговор за самодеятельность, а тебя, желторотого цыпленка, выставят с манежа. Приятно будет? Благодари судьбу за умного мужа, дай бог, чтоб моей дурехе похожий попался.

Подруги подавленно молчали. Первая тяжело вздохнула Алла:

– А ведь правда... Нехорошо получится... Напишет Прохожан в главк...

– А если разрешат?.. – робко проговорила Валя.

– Придет телеграмма – тогда и соображайте! – отрезал Зыков.

После представления Олег засел под яблоней с гитарой, с намерением переиграть весь свой репертуар. Прибежала Алена, встала в сторонке и, раскрыв рот, с восторгом слушала музыку. Нина некоторое время маялась в душной комнате, потолкалась на кухне и в сенцах, наконец, прошлась туда сюда мимо Олега. Олег не глядел на нее, только ускорял темп пассажей, когда она оказывалась поблизости. И Нина капитулировала – подошла и схватила мужа за рукав рубашки:

– Олешка, мне скучно!

Олег стремительно привлек девушку к себе и прижался лицом к ее груди. Алена с блестящими глазами, как зачарованная, смотрела на забывших все на свете влюбленных, губы у нее беззвучно двигались.

Топчан водворили на его законное место и Нина наконец-то отоспалась за две предыдущие тоскливые и бездарные ночи.