Гордый автор

Автор радовался новой идее, новому стилю, новой находке, которую нёс на суд редактора. Автор сиял от гордости за свой талант пока шёл. Но уже подступив к тонкой белой двери, ему показалось, как изнутри повеяло недоброжелательностью и упрямым консерватизмом. А консерватизма автор не допускал в принципе. Он допускал мелкую критику, взлом идей, стружку стиля и немые укоры, но не консерватизм. Войдя, автор почувствовал, как уверенность осталась в коридоре, меж тем гордость за свой талант и решительный фанаберический блеск глаз просочились-таки с ним.
Редактор ловко подхватил материал и покуда бегал по строкам, автор с не меньшим внимание следил за редактором. Вдруг редактор впервые странно прищурился, что породило в авторе внутреннее смятение. Второй прищур наполнил его недружелюбным сомнением, а после третьего он как боксёр стал готовиться к ответному удару, уже воспринимая редактора как своего пожизненного врага.
- Не пойдёт, - кратко ответил редактор.
- Почему? – осторожно спросил автор.
- Много эмоций. Это не наш формат. Так писать нельзя, – отрезал редактор, в словах звучала непреклонность.
Автор в ответ возмутился, но осторожно. Надежда, что материал пойдёт, его ещё не покинула:
- Но посмотрите, Колесников же пишет.
- Вы не Колесников.
- Ну и что? – ответил автор и сразу понял, что для аргументации этого явно недостаточно. Он добавил: - Зато интересно.
- У нас есть формат. Не надо ничего изобретать, пишите профессионально. Пишите качественно, – наставлял редактор.
Слова "профессионально" и "качественно" мигом породили в авторе глубокую убеждённость в непроходимом "консерватизме" редактора. Теперь создатель "непрофессионального материала" был твёрдо убеждён, что строгий редактор с детства слыл идиотом, был непроходимо строг везде и всюду, и скорее всего всегда имел в запасе готовые "так нельзя, не по формату" на любой вопрос. Что в вузе, где его учили творить, он творить не желал, а только набивал голову чужими мыслями и до того набил, что скоро потерял способностью к оригинальному мышлению, зато стал любимчиком у преподавателей и стяжал славу большого таланта среди ещё более узколобых сокурсников.
Автор издал переполненное непреклонностью "угу" и скрылся за тонкой белой дверью, оставив редактора в с недовольными глазами и без "качественного" материала.

Второй редактор не был строг. Он был девушкой пугливой на вид. Она не просила писать "качественно", она просила писать "интересно", отчего талантливый автор внутренне расцвёл и вскоре принёс материал.
И вновь автор стал внимательно наблюдать за глазами пугливой девушки. Очень скоро они приобрели страдающий оттенок, во второй фазе наполнились недовольством, а в третьей открытой враждебностью. Девушка вздохнула и произнесла продолжительную и полную эмоций речь, из которой было ясно следующее:
а) нельзя никого оскорблять, а в этом безобидном по сути материале оскорблены едва ли не все, кто способен обладать этим чувством, - иначе рекламодатели не купят рекламу;
б) нельзя использовать сложные литературные выкрутасы, читатель их не поймёт, читать не будет, - и рекламодатели не купят рекламу;
в) нельзя говорить от своего имени, это никому неинтересно, читать не будут, - а рекламодатели не купят рекламу;
г) и, вообще, в требованиях к публикациям много чего есть такого, что не допускается и чем материал при этом насыщен, - и, в конце концов, именно поэтому рекламодатели так и не купят рекламу.
Автор, надо сказать, слушал молча, изредка одаряя девушку взглядом, в котором по ходу изложения сверкали многообразные чувства, по большей части не сулящие ничего доброжелательного тому, к кому они относятся. Внутренне автор фыркал при каждом замечании и в итоге быстро пришёл к тому мнению, что пугливая девушка, судя по всему, прилетела с совершенно иной планеты, с той самой, где никогда не учили думать головой, зато больше прочих поощрялось рвение продавать рекламу и при этом душевно радоваться.
Решив попытаться защитить свой труд, автор вяло выдал единственный аргумент:
- Томпсон, например, так пишет.
В ответ девушка только коротко посмотрела, и автор подумал, что Томпсон для неё не больше, чем телевизор, что она вообще не читала книги и, вероятно, лишь подозревает об их существовании, и что где-то в раннем детстве девушка получила глубокую веру в бесполезность мышления как такового.
Автор издал "угу", преисполненное снисходительностью к инопланетной девушке с инопланетными замечаниями и гордо ушёл, оставив её в беспокойном недовольстве и без материала, "соответствующего правилам к публикациям".

К третьему редактору автор шёл, заранее зная, что тот туп как пень. Что воспитывался он в семье бобров, что он пугается слов "я с вами не согласен" и "пишу, как хочу", и что жизнь этого редактора переполнена правилам и запретами, а дома у него висит плановое расписание на всё про всё.
Автор и не думал удивляться третьему редактору, но всё-таки удивился. Редактор вновь оказался девушкой, точнее, как подметил автор, девушкой она была лет 20 назад, а теперь она редактор.
На требуемый материал редактор отвечала письменно и не желала даже вступать в словесный обмен мнениями. Бывшая девушка выделяла в материале отрывки текста жёлтым цветом с вопросительными комментариями. Сначала автор недоумевал и менял отмеченное, но скоро начал тихо злиться. Когда жёлтые пометки стали мелькать с тошнотворной частотой, автор ещё сохранял неумолимо покидающую его хладнокровность и правил, правил, правил многострадальный материал. Но весьма быстро сдержанность покинула гордого автора, и он снова ушёл.
Ушёл гордо. Он и сейчас точно знал детство редактора, детали её школьной и вузовской жизни, а также то, что жизнь её не удалась ни по одному пункту. На сей раз он ничего не сказал, он только написал редактору краткое "угу".