Оленька

У Оленьки имелся талант: рядом с ней любой мужчина чувствовал себя сильным и нужным. Ей никогда не приходило в голову попробовать сделать сложное или, как ей казалось, не женское дело, самой. Хотя Оленька жила одна, и помочь ей было некому. Я бы обязательно помозговала, а потом попыталась. Может быть – смогла бы, может - надорвалась, может – отчаялась, а Оленька искренне недоумевала – как вообще можно на это решиться (заказать монитор, покрасить стену). Она со смехом рассказывала о внезапно почившей технике или осыпавшейся краске мужчинам, числившимся в друзьях, и они с готовностью, без всяких просьб с ее стороны, предлагали помощь. В эти два-три часа, что требовались на спасение слабой и нежной Оленьки, они смотрели соколом, расправляли плечи и тайно, стыдясь самих себя, рыдали от переполнявшей их нежности. По окончании подвига Оленька кормила рыцарей ими же принесенным пирогом и смотрела в глаза чувственно, благодарно и немного печально. И сердце друга вперемешку с душой разрывалось на части еще раз.
Мужчины приглашали Оленьку в темные залы кино и на шумные концерты, в надежде приблизиться будто не нарочно да так и остаться. Она не отказывала, приходила – красивая и далекая, как гора Фудзияма, открыточка с которой висела в ее комнате над письменным столом. Она была рядом, ее можно было потрогать руками (если не слишком наглеть), но книга со всеми ее тайнами и удовольствиями оставалась закрытой. И никому не приходило в голову обвинить Оленьку в том, что она использует мужчин – она никогда никого ни о чем не просила.
- Почему бы тебе не найти какую-нибудь нормальную работу? – интересовались друзья. Оленька зарабатывала переводами, но не слишком много. На икру и поездки к морю хватало не всегда. Она смущенно поднимала брови – не знаю, мол. Почему-то не хочется. И продолжала валяться на кровати, листая журналы, или кормила голубей раскрошенной булкой, в задумчивости отправляя половину крошек, особенно если с кусочком изюма, не на асфальт, а в рот. Если Оленька шла на базар, за любимыми красными яблоками, то вынимала аккуратно сложенную купюру таким длинным изящным жестом, двумя пальчиками, что толстые зычные продавщицы чувствовали, как сердце их разрывается на части от нежности и сочувствия этой милой худенькой девушке, и они обвешивали ее в другую сторону, себе же в ущерб, а иногда давали в нагрузку пару груш или гроздь янтарного винограда. Оленька застенчиво улыбалась и смотрела им глаза благодарно и немного печально.
Она сидела над текстом, подперев щеку рукой, и рисовала на полях блокнота единорогов и принцев. Деньги ее не интересовали нисколько, на яблоки и блокноты много не требовалось, и она не понимала всех этих крепких надежных мужчин, которые почему-то мечтали непременно ее накормить, согреть и задушить уютом, но не знали ни одной сказки. И даже не верили в них.