Македонская крепость

Памяти моих друзей – летчиков и техников отдельной боевой вертолетной эскадрильи Чукарева Анатолия, Беляева Александра, Новикова Ильи, Циренина Николая, Тарасова Игоря, Макарова Андрея, Крылова Андрея. Отдельного боевого вертолетного полка Чекалдина Геннадия, Паршина Николая, Расторгуева Сергея, Курбанова Олега, Единого Виктора, Иванова Станислава, Чеботарева Владими-ра, Золкина Павла, Олейник Василия, Анопко Сергея и многих других…
Друзьям–десантникам, служившим в городах Кандагар, Лашкаргах, Шиндант,  Фарахруд и Чарджоу п о с в я щ а е т с я.


Илья долго не мог уснуть. Вставал, выходил на улицу, садился на крыльцо модуля размещения летного состава, курил, долго смотрел на темные силуэты гор, на огромную луну над ними.
Он скучал по жене. Если верить календарю, который висел у него над кроватью, то получалось, что они не виделись уже почти семь месяцев.
А тут еще в столовой новая официантка появилась – Ирина. Говорят ей где-то около сорока.
«Евсеев, конечно, меня опередил сегодня в столовой. Первый к ней подошел. А мог бы я с ней первым закружить, хотя, наверное, вряд ли. Мне здесь только одна продавщица нравится из магазина. Но она уже занята. Какой-то кошмар! Нас тут в военном городке шестьсот мужиков и только шесть женщин, прямо какая-то несправедливость», – мысли по поводу женщин не давали покоя Илье. Далеко за полночь он все же уснул, положив под подушку фото своей жены.
«Она у меня красивая», – это было последнее, что помнил Илья перед сном.
…Какой-то рев, взрывы, топот ног, бряцанье оружия, чьи–то крики: все это одновременно заставило его открыть глаза и вскочить с кровать.
– Вставай скорей, Илья! – услышал он в темноте голос командира экипажа. – Нас обстреливают. Хватай полётные карты, автомат, надевай бронежилет, каску и бегом за мной в бомбоубежище. Это был первый серьёзный обстрел военной базы в 1987году.
Выбегать на улицу было еще страшней. Илья ничего не успевал. Спросонку, не придя в себя, Илья бежал за командиром, не успев одеть ни каску, ни бронежилет. Все это он тащил за собой по камням волоком, втягивая голову в плечи и пригибаясь при каждом взрыве, стараясь не отставать от бегущих впереди.
Небо над базой расчерчивали жёлто–красные полосы. Вой летящих снарядов заканчивался взрывом. Это происходило то спереди справа, то сзади слева. Илья в темноте не мог понять, куда все бегут, просто бежал вслед за другими, тапки с ног у него слетали, каска падала, но он быстро их поднимал и бежал снова.
Перед самым входом в убежище в метрах двадцати прогремел взрыв. В этот момент Илья споткнулся и ударился головой о железное перекрытие лестницы, которая находилась прямо над входом в бомбоубежище и тут же скатился в тёмный проход. Кто-то наверху захлопнул дверь и наступила тишина. По лицу потекло что-то тёплое. Боль Илья еще не чувствовал. Сняв пилотку, он потрогал рукой голову, и понял, что ударился переносицей.
Кто-то зажёг спичку.
– О, у нас уже первый раненый.
Илья заговорил.
– Мужики, кажется, мне ракета прямо в голову попала.
Чувствовалось, что Илья волнуется.
– Какая ракета, Илюха? – услышал он знакомый голос своего командира Володи Евсеева. – Это ты просто своей башкой чуть не снёс верхнюю перегородку входа в укрытие.
Тут же все, кто был внутри, засмеялись.
– Ничего, – послышался голос начальника штаба, – сейчас забинтуем. Не переживай, лейтенант, до свадьбы заживёт.
…В августе 1987 года Илья Кондрашов наконец-то побывал в отпуске. Как он его ждал. Кто бы знал.
Пробыв дома с женой и дочкой целых три недели, он вдруг понял, что не хочет возвращаться на войну. Весь отпуск он старался не думать о том, что ему необходимо возвращаться в Афганистан. Но день расставания неминуемо настал.
«Сбежать что ли куда-нибудь», – думал Илья в последние дни отпуска, когда жена и дочка провожали его на вокзале. «Приду – а дочери будет два с половиной года, и она по–прежнему будет называть меня не папой, а дядей», – с грустью продолжал думать Илья. «Ну, ничего, это дело поправимое. Лишь бы придти, лишь бы скорее закончилась эта война».
И вот она снова была рядом: война, любовь, переживания, борьба с самим собой, ожидание конца войны, сострадание к своим, к афганскому народу, к самому себе, всё перемешалось в голове. Странные чувства испытывал молодой лейтенант, с детства готовивший себя к службе в армии: не желание войны, отрицание её, и в то же время невозможность изменить что-либо. Всё это меняло внутренний мир лейтенанта Кондрашова. Вся его сущность противилась войне. Но он ничего не мог изменить. Это было время, которое выбрало их. Время потери друзей, время сомнительных побед, время терзаний и великого терпения для всех кто воевал, кто ждал и кто любил.
И вот они вновь летят над пустыней Дашти-Марго. 30 минут полёта в необозримом, красивейшем простран-стве, где бесконечно синее небо сливается с бескрайними желтыми песками. «Дашти-Марго, так могла зваться какая-нибудь красивая женщина и обязательно королева», – думал Илья и продолжал бороться со сном. Голова его гудела от очередного похмелья и через какое-то время он уже почти безразлично смотрел на мелькающие внизу желтые барханы. Он силился вспомнить свое задание. «Мне надо собраться, командир эскадрильи перед вылетом особо отметил, что в этом задании всё зависит от меня и что он во мне не сомневается. Это, конечно, приятно слышать. Но и это же значит, что у меня нет права на ошибку. Управляемой ракетой я должен попасть в верхнее узкое окошко одной из четырех башен старинной крепости».
Илья помнил эту крепость, они часто летали мимо неё. Поговаривали, что строили её ещё во времена Александра Македонского, когда он пытался покорить Афганистан. Но это была единственная страна, которая не покорилась ему. Не покорялась она и советским войскам. В Илье просыпалось сознание и он продолжал думать: «Почему я должен разрушать этот исторический памятник. Он стоит там тысячу лет, ну неужели без этого нельзя. И почему именно я?» Все в Илье протестовало. Он не хотел выполнять это задание. Он вообще не хотел воевать. Но у него не было выбора.
Командир батальона спецназа при постановке боевой задачи сказал, что духи засели в этой крепости и контролируют довольно большой участок дороги, по которой будут выходить наши войска из города Д.…да. Конечно, эту операцию могли бы взять на себя спецназовцы, но велика вероятность, что много наших придется положить, что бы взять эту крепость, а тут один пуск управляемой ракетой и все дела.
Илья снял трех килограммовый защитный шлем, так как больше половины часа в нём не выдержишь. Наверное, трудно обыкновенному человеку, не прошедшему войну, было бы понять то, что чувствовал в тот момент Илья. Он должен был продолжать воевать только потому, что машину войны мгновенно не остановишь, к тому же это была не его война, и ничья из всех советских солдат и офицеров. Это была война политиков, в которую были втянуты сотни тысяч советских людей и миллионы людей афганского народа.
«Американцы могли войти в Афганистан в 1979 году вперёд советских войск. Вот она, определяющая мысль советского правительства конца 70–х годов. Именно из-за этой мысли советского руководства мы до сих пор и  здесь», – думал Илья. «Кстати, у американских лётчиков защитные шлемы весят по килограмму, а у нас  по три, а то и даже по пять». Тут Илья всё же заставил себя надеть тяжёлый шлем.
Перед Афганистаном, в городе Каган, лётчикам показали фильм, где душманы сбивают вертолёт прямым попаданием в голову командира вертолёта. Это почему-то впоследствии всегда заставляло Илью пригибаться в кабине при выполнении полётного задания.
– Оператор, приготовиться, выходим на боевой курс, – послышался голос командира экипажа Григория Павловича Савосина.
«Вижу, что выходим на боевой», – сказал сам себе Илья. А по переговорному устройству ответил:
– Понял, командир!
Сегодня он летел с заместителем командира вертолётной эскадрильи. «Да, Григорий Палыч человек серьёзный, обстоятельный», – думал про командира Илья. Но ему не нравилось, что он всё время перестраховывается, осторожни-чает что ли. Иногда даже вроде как трусит. Хотя, как показало время, именно это качество Григория Павловича в последствие не раз спасало экипажи от беды. Но в этот раз Григорий Павлович был настроен решительно.
– Марка на цели, – доложил Илья. – Они, кстати, Григорий Палыч, нас уже заметили и, кажется, открыли огонь, но пока недолёт, – фиксировал события лётчик–оператор.
Тут Григорий Павлович засуетился.
– Так, Илья, давай тогда с максимальной дальности её запустим.
«Ну вот, опять он за старое, малодушничает», – подумал Илья.
– Я не донесу её, Григорий Палыч, далековато, – пытается убедить Илья командира экипажа. Но тот упорно не хочет слушать лётчика-оператора. Илья понимает, чего так боится Палыч. Он просто не хочет входить в зону плотного огня противника.
«Эх, Григорий Палыч, – думает Илья, – чего же ты всё время боишься–то. А может и хорошо, что он боится. Глядишь и меня убережёт».
Илья пускает ракету с шестикилометрового расстояния, сколько может держит её на цели, но через прицел уже видит, что ракета не подчиняется рулям управления и проседает всё ниже и ниже к земле. Ракета падает в 60 метрах, недолетая крепости, откуда бьют духи.
« Промах…, – думает Илья. – Это мой первый промах на войне».
Вертолёт попадает под обстрел из стрелкового оружия и Григорий Павлович делает энергичный маневр влево от крепости. В этот момент вертолёт дергается влево ещё резче и сильный удар сотрясает правый борт вертолёта. Илья ударяется головой о правый пульт панели приборов и на какое-то время теряет способность видеть, слышать и соображать. Фактически он теряет сознание. Если бы не защитный шлем, он точно бы разбил голову о панель приборов или о прицел вертолёта.
«…В правый борт из крупнокалиберного, ДШК наверное, – начинало возвращаться сознание к Илье, – где это гудит?». «А, это же у меня в голове. Все-таки не зря я этот шлем надел».
В эти секунды командир все-таки выравнивает вертолет, убирает скольжение и со снижением выходит на высоту 10–15 метров. Теперь они почти цепляют брюхом желтые барханы.
– Ты как там, живой? – спросил командир.
–  Нормально, – ответил, едва пришедший в себя, Илья.
– Заходим на повторный, – вновь послышался в наушниках голос командира экипажа. Кстати, не забудь сколько стоит такая ракета, как мои ;Жигули;.
Илья усмехнулся. «Она стоит больше, Палыч. Просто ты, наверное, никогда не задумывался над этим». По переговорному устройству Илья все-таки решил упрекнуть замкомэску.
– Я же говорил вам, товарищ майор, что далековато, что не донесу её до крепости.
– Давай другую, – ответил быстро он.
«Конечно, он командир, я подчинённый, значит, я виноват, что промахнулся».
– Сейчас попробуем поближе подойти, – послышался опять голос командира. В его нотках чувствовался уже азарт.
А вот Илья за эти полгода войны вдруг впервые остро осознает, что он не хочет ни войны, ни стрельбы. «Почему я не пошёл в гражданскую авиацию, почему не остался в училище лётчиком–инструктором. Ведь предлагали же и не раз. А я всё: хочу в боевой полк, в боевой полк…».
– У нас последняя ракета, – напомнил командир своему лётчику–оператору.
– Знаю, – ответил Илья.
«Если я и сейчас не попаду – будет позор на всю эскадрилью. Может они за это время успеют уйти из крепости. Блин, о чём я думаю. Это же моя  работа. Да что же это у меня за работа. Кто же прав из нас в этой войне».
В левый блистер кабины оператора попала пуля. Оператор вздрогнул. «Скользящая. Мимо», – собрался он.
– Пуск, – резко прозвучала команда командира.
Ракета тяжело сошла с правого пилона и постепенно приблизилась к центру треугольной марки прицела. «Какое маленькое окошко, ракета больше этого окна… У них есть ещё пятнадцать секунд… Мне нельзя ни о чём думать… Скорей бы она долетела до цели… Скорей бы закончилась эта война… Я уйду из армии… Не хочу ничего… Буду ходить в церковь… Буду просто спокойно жить…».
Взрыв… Башня уничтожена. Вертолёт опять ушел в левый крен.
– Уходим, – довольно сказал Григорий Павлович.
Илья оторвался от прицела, откинул голову назад, отключил наушники и закрыл глаза. Он не хотел смотреть туда, где только что была башня. Он выполнил задание, он просто выполнил задание. Ему не нужны были ни похвала, ни награда. Он просто не хотел видеть всего этого. Он просто хотел домой…
Очень давно хотел, с первых минут войны…
– А что дырок–то так много на фюзеляже, – спросил инженер отряда у Григория Павловича, когда они вернулись на свой аэродром.
– Да, так получилось, – сказал Григорий Павлович.
– А вот эта выбоина в правой бронеплите, похоже, от ДШК, правильно? – спросил инженер.
– Угадал, – сказал Григорий Павлович. И говорить больше никому ничего не хотелось.
Илья шёл расстроенный. «Мы как бойцовые собаки дерёмся здесь в клетке, насмерть, чтобы выжить». Какая-то огромная пустота стояла у него в груди, хотелось выть, а не  радоваться после выполнения боевого задания.
После разбора полётов Илья пошёл в магазин, надо было что-то выпить.
В магазине ему приветливо улыбнулась Надежда – молодая продав-щица из «Военторга». Это была симпатичная, миниатюрная девушка. Её стройное, загорелое тело скрывал белый, короткий халат. Это зачастую сводило с ума воображение солдат и офицеров базы. В неё были влюблены все десантники и лётчики из лётного отряда. Естественно она нравилась и Илье. Илья в свою очередь замечал, что Надежда с интересом частенько поглядывала на него. Бывало он оставался в магазине поболтать с ней.
– Дай мне бутылку водки и пачку «Явы», – как-то сухо в этот раз произнес лейтенант Кондрашов, когда подошла его очередь.
– Вы же у нас не курите, товарищ лейтенант. Вы же спортсмен?!
Было видно, что Надежда хотела все-таки какой-то игры с ним.
– На войне все курят, – ответил сумрачно Илья, после чего он молча вышел из магазина.
Но уже через час он снова пришел. Что-то неодолимо тянуло его к Надежде. Может, ему нужно было высказаться, просто пообщаться. Он даже не допускал мысли о какой-то близости с ней. Ведь он был женат всего два года и не мог позволить изменить своей жене. К тому же продавщица была уже боевой подругой в этой части и ни кого-нибудь, а командира роты спецназа капитана Сафронова, которого боялись и уважали не только в своем батальоне, но и далеко за его пределами. Илье хотелось просто видеть её, говорить с ней, может быть, даже, конечно, мысленно, представлять себе, как он обнимает ее, целует…
Они проболтали где-то около получаса, когда в дверях «Военторга» появились капитан Сафронов и старший лейтенант Гончаров. Илья тут же как-то протрезвел и несколько отодвинулся от Надежды.
– Ну, конечно, когда тут у нас в гостях такие герои–лётчики, что нам бедным десантникам делать остается.
Илье повезло, Сафронов был в хорошем настроении. Надежда быстро уловила это и тут же спросила:
– А почему герой?
– Ну, как же, – ответил Фёдор Сафронов, крепко пожимая своей здоровенной ручищей руку Ильи. – Они сегодня своим экипажем отличились у нас в батальоне. Дорогу из Д…–да открыли. Вон наши советники уже выдвинулись. Молодец авиация, – похлопал по плечу Илью Сафронов, который был на голову выше Ильи и закрывал собой половину прилавка магазина. – А вот что ты у нас в магазине завис? А Кондрашов!
– Да, так, – насколько можно было спокойней в этой ситуации ответил Илья. – Вот поболтали немного о том, о сём.
– Ну и давай к себе, в свой отряд дуй, товарищ лейтенант, – басом закончил свою речь Сафронов.
Илья, несколько обескураженный, пошёл к выходу, но старший лейтенант Гончаров догнал его.
– Илья, подожди, провожу, – сказал он. Офицеры вышли из магазина и остановились перекурить. Они когда–то вместе играли в футбол, волейбол и хотя лётчикам и десантникам удавалось это не часто, тем не менее, между ними сложились хорошие, дружеские отношения. К тому же они и на боевые задания летали вместе.
– Ты не обижайся на Сафронова, Илья, – сказал старший лейтенант Гончаров. – Ты же знаешь, он свою Надюху никому не отдаст. К тому же он у "духов" её сам отбил, помнишь, я тебе рассказывал? Когда их военторг вместе с колонной на перевале зажали.
– Да не нужна мне его Надюха, я просто хотел поболтать с ней и всё, – затягиваясь ответил Илья. Голова у него сильно кружилась, но он не обращал на это внимание.
– Ну, ладно, проехали. Ты лучше скажи мне, Андрей, когда наша очередь подойдёт уходить отсюда. Ты-то, разведка, всё знаешь!
– О, Илюха! Это ещё не скоро. Кандагар ещё должен "выйти " весь. А мне – в отпуск ещё надо успеть сходить в феврале. Жена написала: дочь родилась. Так что мы ещё увидимся.
Радость, грусть и надежда почти одновременно отразились в глазах Андрея Гончарова. Попрощавшись, старший лейтенант Гончаров вернулся в магазин.
А Кондрашов пошёл к себе в модуль. Он  шёл, стараясь не покачиваться, но у него это не совсем получалось. Илья не отдавал себе отчёт, что в этом сегодняшнем бою он получил контузию и сотрясение мозга. На появившиеся головные боли он не стал жаловаться врачу. «Странно, – думал Илья, – выпил мало, а так качает. Какой–то день у меня сегодня, что–то он мне совсем не нравится: с утра – крепость, вечером – Сафронов, с Надюхой не дал даже поболтать, гад, сейчас что–то с головой творится непонятное… И Гончаров сегодня какой–то грустный ушёл, а всегда, сколько его знал, весёлый был». Илья вспомнил, как он с Гончаровым на тренировке по рукопашной в спарринге стоял и что интересно: по борьбе он его выигрывал, а в рукопашке – всегда проигрывал. Этого десантника трудно было победить в абсолютном бою. Но при этом в нём не было видно ни злости, ни ненависти к тебе, как к сопернику. Нравился Илье этот старлей из спецназа. Вот только встретится им больше не было суждено.
Через полтора месяца старший лейтенант Гончаров погибнет в неравном бою в тридцати пяти километрах от базы, в которой они дислоцировались. Гончаров тогда как раз возвращался из отпуска, но так и не успел доехать из своей части. Илья помнил тот бой. Они прилетели к ним парой боевых вертолётов на помощь, но было уже поздно. Минут на пять всего–то опоздали. Андрей погиб, можно сказать, на глазах у Ильи. Его тело лежало возле горевшего БТРа…
… Все ждали нового 1988 года. Очень ждали. Потому что это был год окончания войны. С Надеждой Илья всё–таки ещё раз встретился. Это было на Новый год. Лётчики и десантники отмечали праздник в лётной столовой. Илья никогда не встречал так Новый год. Салют был грандиозный. Стреляли из всего, что стреляло: пистолетов, автоматов, пулемётов, танков и самоходных орудий. Илья поймал себя на мысли, что такое, наверное, никогда не забудется. Где–то в середине праздника у Ильи появилась возможность потанцевать с Надеждой один медленный танец. И в полутьме праздничного зала, в котором из украшений была одна только пальма, под грохот музыки и канонады Илья всё-таки поцеловал Надежду.
– Ты знаешь, а я всё же, наверно, счастливый человек, – мечтательно произнёс Илья. В этот момент он думал о том, что война кончается, что он танцует с Надеждой и что скоро домой.
– Я тоже, – сказала Надежда и склонила голову ему на плечо.
– Слушай, Кондрашов, – неожиданно спросила она его, – скажи, только честно, кого ты больше всего в жизни боишься: духов или Сафронова, или, может быть, свою жену. Илья уловил юмор, ведь он больше не заходил к ней в магазин с того дня.
– Сафронова, – улыбнулся Илья и они вместе рассмеялись. – Вон, кстати, и он заходит в зал с друзьями. Кажется, выпивши и пока нас не заметил.
Танец заканчивался и Илья даже успел проводить Надежду до столика, за которым сидели другие девчата. Это были продавцы, официанты, повара воин-ской части. Всего их было человек шесть на
этом празднике. Мужчин же было почти двести...
Больше они с Надеждой не виделись до конца войны.
Головокружение, тошнота и даже рвота сопровождали Илью почти во всех последних боевых вылетах. Командир экипажа, капитан Евсеев знал об этом, но тоже молчал. Они договорились – никому не говорить об ухудшении состояния здоровья лётчика–оператора. Им нужно было просто дотерпеть эту войну. Потом Кондрашову, по всей видимости, надо было бы списываться с летной работы. И все же в августе 1988года Илья попадает в госпиталь. Но там же через две недели он узнает, что его лётный отряд наконец–то тоже выводится. Илья сбегает из госпиталя, на попутных вертолётах и бронетранспортёрах, недолеченный от болезни, он добирается до своей базы. Там он даже успевает выполнить ещё один полёт на прикрытие наземных войск, в котором фактически уже не сможет выполнить боевого задания. Он отводит ракету от людей, которыми, как живым щитом, прикрывались душманы.
Был единственный день и это был последний день войны, когда Илья все же пришёл к Надежде в гости. В тот вечер Илья упаковал свои сумки и чемоданы, снял со стены фотографию жены, уложил фото поглубже в сумку и долго сидел, не зная чем заняться. «А с Надеждой–то я уже не увижусь никогда… А она так хотела со мной встречи. Пойду-ка, наверное, всё-таки зайду», – подытожил он свои размышления.
Он постучал к ней в номер и долго с волнением ожидал, когда она откроет дверь. Через какое–то время Надежда вышла в коридор и, придерживая дверь рукой, поцеловала Илью в щечку.
– Ты поздно пришел, Илья. Во-первых, у меня капитан, а во-вторых, завтра нас здесь уже не будет. Так что прощай.
Илья стоял, опустив голову. В этот момент он был похож на обиженного ребёнка, которому сначала пообещали подарок, а потом не дали его. Надежде стало как-то жалко его и, оглядываясь по сторонам, одной рукой обняв Илью за шею, она всё-таки поцеловала его сама крепко в губы.
– Ты мне очень нравился, правда, Илюша.
После чего быстро ушла в свою комнату. Больше они никогда не встретились.
– Что, облом? – спросил Илью Володя Евсеев, когда тот вернулся в модуль лётного состава.
Илья не отвечал. Он сам не понимал, чего он хотел от Надежды. Возможно, просто этого её поцелуя.
– Не переживай, – продолжал Евсеев, – скоро будем дома. Там тебя жена согреет. Давай-ка лучше с нами по одной.
– Нет, не буду. Голова что–то опять болит.
– А–а, я уж и забыл, – сказал капитан Евсеев. – Ну, как хочешь. А мы с "бортачём" всё же по рюмашке выпьем. Как никак полтора года ждали этого дня.
В тот последний, тёплый вечер на войне друзья–лётчики вспомнили многое: и как готовились к Афгану в Узбекистане, и свой первый день на войне, и первый бой, и как из–за несогласования действий наземных войск и авиации случайно ударили по своим (слава Богу тогда всё обошлось), и то, как опять же по случайности, их самих чуть не сбили советские истребители, и то, как Сашку потеряли и Андрюху, и Толяна, и других очень многих ребят.
Первый обстрел, взрыв самолета в Кандагаре, бой в ущелье под Чарджоу, стингер в пустыне, гранатомёт у дороги на Шиндант. Все эти эпизоды легли тяжким грузом на сердце. Это была боль, от которой  хотелось как можно скорее сбежать. Боль, от которой невозможно было не страдать и от которой невозможно было укрыться. Кроме того, им всем, включая Илью, постоянно не хватало тепла и общения с близкими и любимыми.
Утром они вылетели в Союз, сделали два долгих круга над базой, где они служили. Прошли Герат и пересекли границу Афганистана и Советского Союза. Какое счастье испытал Илья вместе с другими ребятами, дожив до этого долгожданного дня. Но и это было ещё не всё. В Союзе оказалось, что вертолёты, на которых лётчики вернулись с войны, необходимо было перегонять через всю страну на Север, в Забайкалье, то есть в те места, откуда эти вертолёты улетели на войну. Это заняло еще не менее трудные три недели. И хотя с земли по ним уже никто не стрелял, все-таки над Волгой их эскадрилья потеряла еще один вертолёт. Погибли все три члена экипажа только что прошедшие войну из-за неисправности авиационной техники. Техника не выдерживала, но люди ещё держались.
Лейтенант Кондрашов вернулся с войны не только контуженным и морально опустошённым. Давало о себе также знать и то, что он, незадолго до войны, целый месяц проработал над станцией Чернобыльской АЭС дозиметристом четвёртого энергоблока и получил там серьёзную дозу облучения.
Но, несмотря на все сложности со здоровьем, почувствовав себя несколько лучше в отпуске, после войны Илья решает продолжить службу в авиации. Его назначают командиром экипажа, он приступает к полётам. Но, к сожалению, через полгода он попадает в аварию, виновником в которой был не он один, его вертолёт разбивается при взлёте. К счастью весь экипаж остается жив. Но Илью долго не удается вытащить из-под обломков вертолёта. Все ожидали взрыва, потому что один из двигателей ещё работал. И только один инженер–спасатель, рискуя своей жизнью, с трудом, но всё-таки вытаскивает лётчика из груды металла. Илья находился без сознания, у него были повреждены рука и нога.
И вот уже после этого случая путь в небо, о котором он так мечтал, был для него закрыт. Последняя тяжёлая травма головы сыграла роковую роль для здоровья Кондрашова. После аварии он стал заговариваться, неадекватно вести себя дома, на службе, на улице, в транспорте. Он выбрасывал деньги, рисовал на них какие-то знаки, постоянно выдвигал какие-то бредовые идеи, ночами просиживал за Библией, днём рассчитывал какие–то гороскопы, то есть фактически он потерял рассудок. Вскоре он попал в психиатрическую больницу, надолго застряв в одной из киевских военных клиник. Врачи не смогли помочь ему. После всего, что было, вернуться к нормальной жизни он так и не смог. В итоге он был списан с лётной работы, уволен из армии, вскоре от него ушла жена, не выдержала. Но самое страшное было то, что он всего этого сам не осознавал. Несколько раз в Киев к нему приезжала мать. Видя сына в таком ужасном состоянии, она отчаянно пыталась ему помочь. Но ей не хватало денег, чтобы долго жить в Киеве, рядом с больницей. Вернувшись в очередной раз домой, мать, не выдержав переживаний за сына, умирает.
Из больницы Илью пришлось выписывать почти в таком же состоянии, добавились только отрешённость и угнетенность. Друг Валера и его жена Елена, которые забрали его из Киева, решили привести Илью к священнику.
– Вот батюшка, помните, мы вам о нём говорили, – спросила Лена. – Помогите ему, пожалуйста, как сможете. Как будто и не живёт совсем, как растение какое–то, – женщина убрала слезу. – Ни радоваться, ни улыбаться не умеет. А такой парень был.
– Не переживай, дочка, – ответил отец Вадим. – Поможем. Как ни помочь.
Чуть позже Илья уже помогал убирать двор, разносить газеты, службу стал стоять.  Он так и остался при церкви.
Вскоре в миру о нём забыли.
Всё-таки по-разному складываются судьбы людей.
Командир Ильи, командир Евсеев, после войны развёлся с женой и перевёлся в другой полк.
Григорий Павлович Савосин так и остался служить на должности замкомэски. Потом он вышел на пенсию и стал заниматься дачным хозяйством. Попросить его рассказать что-нибудь о войне было бесполезным занятием. Он упорно уходил от этой темы. «Кому и зачем это нужно», – говорил Григорий Павлович.
Андрей Гончаров погиб в феврале 1988 года, через две недели после начала вывода войск из Афганистана. Посмертно был награжден орденом Красной Звезды. Дочка гордится своим отцом, но защитить её в школе от какого-нибудь разгильдяя было некому.
Капитан Сафронов прошёл ещё через один конфликт на Кавказе. После чего ушёл на гражданку и организовал где-то под Ростовом сильную охранную фирму. Пить он стал редко, но, как говорится, метко. Сына своего он отдал в Суворовское училище. Надо хранить традиции.
Надежда после войны вышла замуж, но не за Сафронова. Родила двоих сыновей. Старшего она назвала Фёдором, в честь капитана–десантника. А младшего Ильей. Потом воспитывала детей одна.
«Многие первые станут последними» было сказано в писании. Но ведь мы не были там первыми. Почему же получилось так, что многих наших советских солдат, воевавших в Афганистане, ожидала сомнительная гордость за это участие в войне. «Мы вас туда не посылали», «Как вам не стыдно носить ордена» – все это часто в девяностых годах мог услышать солдат, прошедший войну.
Как вернуть нравственный смысл военного пребывания советских войск в Афганистане, если историки и сегодня не могут объективно разобраться в противоречивом характере этой войны.
Можно много говорить об этом, а можно и ещё дальше молчать. Но выводы, которые сделают следующие поколения, наверное, должны быть наполнены благодарной памятью о живых и мертвых, чувством соучастия к проявленному патриотизму. И самым главным должно стать то, что в этих выводах не должно быть присутствия идеологической окраски, характерной для красно–белого понимания мира