***

Смена кавалеров
Часть первая
Наши дни
…Людмила вышла от врача несколько ошарашенная. Вот это, что называется, финт ушами. Кто бы мог подумать… Она-то была уверена, что это совсем другое, ну, то, что происходит с любой женщиной, подошедшей к определенному возрасту. Рановато, конечно, ей только недавно стукнуло сорок. Но ведь это иногда бывает и у более молодых. А вот, поди ж ты, врачи снова ошиблись. Сначала они уверяли, что у нее вообще дети могут быть только после серьезного лечения, а после того, как она родила Андрюшку без оного, эскулапы так же уверенно, без малейшего сомнения в их медицинских голосах, объявили, что, мол, всякие чудеса происходят на свете, но, без сомнения, сын останется ее единственным ребенком. И ведь на самом деле она больше не беременела, хотя особых мер предосторожности и не принимала. И вот на тебе. И снова, как и двадцать лет назад, стоит классический вопрос: что делать? Родить в сорок лет? Ну что ж, история знала матерей и постарше, на Западе даже первородящие в сорок давно никого не удивляют. Но у нас, как ни крути, не Запад. И потом, она, хоть и формально, но все еще замужем. Да,  брак фактически распался, он и не скрывал особенно в последний свой приезд, что у него там, в Москве, есть женщина. Так что ее, так сказать, измена ударом бы для него не стала. Измена, но не рождение ребенка от другого мужчины.
«Да, Журавлева, - сказала она сама себе, - ну вот не можешь ты быть, как все нормальные бабы: влюбилась, вышла замуж, родила и живет себе всю жизнь с одним мужиком, горя не зная. Вечно у тебя э-э-э… смена кавалеров в самый пиковый момент. Ну ладно, это лирика. Так что делать-то?»
Людмила медленно брела по центральной улице их маленького городка и думала о том, что все это в ее жизни уже было: заурядность бытия, потом – яркий всплеск чувств, когда казалось, что мир улыбается тебе радостно и приветливо, а потом – мучительный вопрос: как быть?..
Двадцать лет назад
Замуж Мила выскочила рано. Именно что «выскочила», точнее не скажешь. Во взрослую жизнь, как летом в холодную воду речки, входят по-разному. Одни осторожно, останавливаясь после каждого шага, а другие кидаются в нее сразу, с разбега. Вот и Мила – с разбега, очертя голову, как в омут.
А виновата в этом ее родная маменька. В 37 лет, когда Милке пошел шестнадцатый, Виктория Эдуардовна пережила жесточайшую сердечную драму. Ее муж – главный инженер одного из крупных угольных предприятий, казалось бы, ни о чем, кроме производственных показателей не думавший уже много лет, вдруг ушел из семьи к Этой Рыжей Стерве – в миру Тонечке Анищенко, пухленькой очаровашке с голубыми глазами и внушительным бюстом. Тонечка работала секретарем на том же предприятии, что и Николай Сергеевич. У них с директором была общая приемная. И Тонечка тоже была одна на двоих. Как секретарь, разумеется.
Причина столь крутого виража в личной жизни «главного» выяснилась довольно быстро. Через месяц после официального оформления их с Тонечкой отношений, очаровашка ушла в отпуск – сначала в очередной, а потом сразу в декретный.  И стало ясно, почему не возымели эффекта ни многочисленные истерики его тогда еще законной жены, ни ее визиты в могущественный партком. Неизвестно, чем и как приворожила Тонечка флегматичного, никак не навевающего мыслей об африканских страстях Ильченко, но за свой кусок семейного счастья она держалась крепко.
После развода Виктория Эдуардовна, утерев слезы, решила взять у судьбы реванш.  Ее в какой-то степени утешило то, что ей осталась прекрасно обставленная трехкомнатная квартира, располагавшаяся на главной улице их города, которая, конечно же, носила имя вождя мирового пролетариата,  и все семейные сбережения. Она стала активно посещать группу здоровья, выкрасила дефицитной импортной краской волосы, сделав предварительно модную стрижку. Словом, как сказали бы теперь, сменила имидж. В своем стремлении казаться тридцатилетней она почти преуспела. Мешала Мила, выглядевшая на все свои шестнадцать. Выдавать ее за десятилетку было абсолютно невозможно.
- Хоть бы замуж скорее вышла, - сказала как-то с досадой Виктория, у которой «сорвался» очередной роман - приводить кандидата в мужья в квартиру, где находилась почти взрослая девица, она не считала возможным. Но не попросишь же дочь пойти прогуляться часа на три, это было бы уже слишком. – Да кто же тебя возьмет, - добавила она с еще большей досадой, пристально разглядывая Милу. – Кожа да кости, и нескладная какая-то.
Это сейчас высокие и худые девицы с длинными ногами, узкими бедрами маленькой грудью – на вес золота, а двадцать лет назад, да еще в провинции, спросом пользовались девушки с формами.
Почти два года Милка молча терпела материнские вздохи и прозрачные намеки на невозможность пристроить ее по причине невзрачной внешности. Но получив аттестат зрелости, решила срочно выйти замуж – за первого встречного, чтобы доказать матери, что и она чего-то стоит.
Да, легко сказать. Но где ж его взять, этого первого встречного. В восемнадцать лет Милка еще и не целовалась ни разу. Помогла приятельница Аня, которая была старше Милки на два года по паспорту и на добрый десяток лет по жизненному опыту. Она и познакомила ее с Вовиком, которому после второго развода срочно требовались женская ласка и участие.
- Ну и что, что был женат, - авторитетно заявляла Аня. – Ему стервы попадались, которые хотели только денег, а сами все на диване валялись. Мужик из шахты придет – а дома ни пожрать, ни отдохнуть.
До принца на белом коне Вовик явно не дотягивал. Он был немного ниже Милки, даже если она надевала туфли без малейшего намека на каблук. Лицо у него было круглым и невыразительным, с белесыми бровями и ресницами. Но одно неоспоримое преимущество у него наличествовало: он был готов идти с Милой под венец хоть завтра.
Уже потом, примерно через месяц после свадьбы, Мила вдруг осознала, что совершенно не думала о том, как будет жить с мужем – и в житейском, и в интимном плане. Охваченная навязчивой идеей выйти замуж во что бы то ни стало, она ни о чем другом и помыслить не могла, словно собиралась исчезнуть, раствориться сразу же после выхода из ЗАГСа.
О любви речи не было, как, впрочем, и о расчете – в материальном смысле этого слова. Из всех жизненных благ Вовик владел только скромной «двушкой» на самой окраине города, да и та была не его, а Евдокии Даниловны, Милкиной свекрови. Но об этой особе, сыгравшей немалую роль в судьбе нашей героини, речь еще впереди.
Вовик, судя по всему, пылкой страсти к Людмиле тоже не испытывал. Погуляв с ней недельку по городскому парку да пару раз потискав для порядка в подъезде, что девушка мужественно вытерпела, понимая, что иначе не положено, Журавлев решил, что период ухаживания на этом можно закончить. Проводив Милу после очередной прогулки и вяло поцеловав ее, он как-то лениво поинтересовался:
- Замуж за меня пойдешь?
- Пойдешь… То есть пойду, - быстро ответила Мила, словно опасаясь, что еще секунда – и она сбежит от жениха на край света.
Итак, цель была достигнута. Но триумфа не получилось. Когда Мила гордо заявила матери: «А я замуж выхожу!», та лишь, подняв брови, бросила: «Вот как? И скоро?»
Однако когда Виктория Эдуардовна увидела будущего зятя, материнские чувства в ней все же проснулись.
- Господи, Людмила, - взволнованно сказала она, едва за гостем захлопнулась дверь. – Зачем тебе этот явный мезальянс? Невооруженным глазом видно, что твой Владимир за всю жизнь прочел не более трех книг, причем одна из них – «Букварь». Ты ведь девочка умная. Ну, не захотела в этом году в институт поступать, попробуй в следующем. Не верю я, что ты влюблена в этого пролетария.
- Что я слышу? – язвительно ответила Мила. – Да не ты ли два года только и мечтала о том, как бы меня замуж спровадить, чтобы не путалась под ногами? Или ты теперь решила, что выгоднее меня на учебу отослать? Тогда вообще можно забыть о взрослой дочери. А ну пронюхает кавалер какой, что ты уже свекровь… А то еще и бабушкой станешь!
Виктория смутилась. Только сейчас, немного раньше, чем сама Мила, она осознала, что замужество дочери – это не просто абстрактное средство избавить себя от груза материнских обязанностей. Миле с этим придется жить, и судя по всему, не очень счастливо. Парадокс заключался еще и в том, что сейчас в этом шаге не было никакой нужды. У Виктории появился мужчина, который, во-первых, имел свою жилплощадь, а во-вторых, был готов сделать ее своей законной супругой и уверенно заявлял, что ему абсолютно неважно, будет ли жить взрослая дочь Виктории с ними, или они с супругой поселятся  у него, оставив бывший семейный дом Ильченко Миле.
В двух словах она объяснила все это, заодно и покаялась во всех своих необдуманных поступках и словах.
- Да, я была перед тобой виновата, но и ты постарайся меня понять… Остаться в без малого сорок лет одной, причем быть при этом ославленной чуть ли не на весь город: мол, это та самая баба, от которой муж к молодой девке сбежал, это, знаешь ли…
В общем, примирение между матерью и дочерью состоялось со всеми необходимыми атрибутами: совместным рыданием, а потом совместным же чаепитием.
- Ну что, Людочка, - спросила перед самым отходом ко сну Виктория, - ты теперь откажешь своему… гм… жениху?
- Нет, мама, вздохнула Мила. – Я дала слово, и я его сдержу. Володя не виноват в наших проблемах.
…Первая брачная ночь была для Милки действительно первой. Впрочем, тогда это еще не было такой редкостью. Все, что произошло с ней, ее по-настоящему потрясло. Нет, она не испытала невиданного наслаждения. Не было ей и противно. Потрясло ее то, что ей было НИКАК.
Опыта у Милы не было даже теоретического. Об эротических фильмах и книгах в начале восьмидесятых никто и слыхом не слыхивал в их маленьком шахтерском городке. Аня, которая была гораздо опытнее, в ответ на все Милкины вопросы только загадочно улыбалась и говорила: «Сама все узнаешь». Но давала понять, что ЭТО – нечто исключительное. Еще одна знакомая, вышедшая замуж годом раньше,  сказала: «Противно и больно. Но потом привыкаешь, и даже ничего». А тут – НИКАК. Полный эмоциональный ноль.
Милка тогда еще не знала, что это коротенькое словечко «никак» обозначит суть ее супружеской жизни на долгие месяцы. С Вовиком ей все было никак. Она не волновалась, когда он задерживался с работы даже на несколько часов. Ее совершенно не трогало, когда он после недолгих и незатейливых занятий с ней любовью, в лучших традициях советского секса, тут же засыпал, иногда поворачиваясь к ней спиной. Она никогда не пыталась уклониться от близости, но никогда к ней и не стремилась. Для нее это было чем-то вроде умывания: ни противно, ни приятно, просто необходимо.
Когда Вовик приходил домой «под мухой» (справедливости ради надо сказать, что это случалось не часто), она не ругала его. Молча ставила перед ним тарелку с едой и уходила смотреть телевизор. Впрочем, так же было и когда он приходил трезвым.
Им с мужем разговаривать практически было не о чем. Даже традиционные «супружеские» темы: что купить, что приготовить на обед, делать ли этим летом ремонт или можно еще годик потерпеть, стоит ли менять шторы и когда будут прибиты полки – для них были закрыты. Все эти и прочие бытовые вопросы решала Евдокия Даниловна.
Свекровь. Взаимоотношения с ней были единственным «предметом», вызывавшим у Милы хоть какие-то эмоции, и все – отрицательные. А если сказать проще, она ненавидела эту женщину настолько, насколько вообще была способна на это чувство.
Еще будучи невестой, Людмила часто задумывалась: почему нескандальный, непьющий, работящий Вовик умудрился за три года развестись с двумя женами. Тогда она была склонна согласиться с Аней: мужику просто фатально не везло. Однако, прожив в новом доме дней десять, она поняла, что невезение тут ни при чем. Вернее, Вовику действительно не повезло, только не с женами, а с матерью. Все человечество Евдокия Даниловна делила на две неравные части: она с сыном и все остальные. И вот эту вторую часть она не ставила ни во что. Увы, в ней оказалась и Милка, как и ее предыдущие товарки по несчастью. Невесток Евдокия воспринимала в основном как дополнительную рабочую силу.
Первые три дня свекровь называла Милу «дочечкой» и «деточкой», заваривала для нее по утрам чай, пекла блины и оладьи, приговаривая: «Ешь, Людочка, побольше, а то ты такая худенькая».
На четвертый день их супружеской жизни Вовик принес зарплату и, отдав ее матери, сказав при этом, что так будет лучше, поскольку Милке все равно некогда по магазинам бегать, а мать дома сидит, она и будет покупать все необходимое и готовить. Мила не возражала. Сказала только, что нужно бы простыни новые купить и покрывало на их с Вовиком супружеское ложе. Старое уже было уже совсем ветхим.
- Еще чего! – возмутилась Евдокия. – Да кто его видит, покрывало это, кроме вас? Тебе бы только деньги тратить на глупости всякие.
Мила выросла в доме, где любили и ценили красивые вещи. А уж белье – и постельное, и нательное – Виктория Эдуардовна всегда покупала самое лучшее. И дочери внушала, что простыни всегда должны быть хрустящими и свежими, а то, что под платьем, даже лучше, чем само платье. Приданого Милке она, вопреки традициям, не собирала, на свадьбу подарила несколько золотых, довольно дорогих вещей, посчитав, что простыни да пододеяльники молодые и сами купят.
- Ты, конечно, привыкла, - продолжала, между тем, свекровь, - деньги не считать. Но у нас Вовочка – не главный инженер, мы себе этого позволить не можем.
- По-моему, Володя  зарабатывает очень даже прилично, - огрызнулась невестка. – Уж во всяком случае, пару простыней да покрывало мы себе позволить можем.
Вовик действительно зарабатывал прилично. Да и вообще в те времена заработок горняка, работавшего в лаве, был выше, чем зарплата (по крайней мере, официальная) любого инженера, в том числе и главного. Так было принято во времена развитого социализма.
- А не рано ли ты, милая, - закричала Евдокия, - считать наши деньги начала? Ты в доме еще палец о палец не ударила, ни копейки сюда не принесла, а уже решаешь, что можно купить, а что нельзя. Так вот, запомни, голубушка, здесь хозяйка – я, а твое дело  пятнадцатое.
Милка ушла в их с Вовиком комнату, громко хлопнув дверью, благо квартира была старой планировки, сталинская, и комнаты имела изолированные. С той поры чай и блины по утрам закончились.
Через пару недель она купила покрывало и простыни на свою зарплату. Благодаря отцу, который, чувствуя свою вину перед дочерью, часто покупал ей подарки, давал деньги, а после окончания школы устроил на работу в отдел кадров одной из шахт (их в городе имелось аж семь штук), недостатка в средствах она не испытывала. Шахта была передовой, план выполняла исправно, так что к довольно неплохой зарплате ежемесячно добавляли еще и премиальные.
Увидев покупки, свекровь ничего не сказала, только губы поджала. С тех пор начались ежедневные придирки по мелочам. Если Мила мыла посуду, Евдокия потом скрупулезно, только что не под микроскопом, рассматривала каждую вилку и нередко демонстративно принималась перемывать, сопровождая это язвительными репликами о белоручках, которые ничего не умеют и хорошо «только мажут лицо по утрам да кудри чешут, а спят до полудня». Это было явной несправедливостью: косметикой Людмила пользовалась весьма умеренно. А вот поспать она действительно любила. Дома в выходные она раньше одиннадцати не вставала. У свекрови же считала такую роскошь непозволительной и поднималась с постели не позже девяти, да и то, если Евдокия не будила ее чуть свет под предлогом какой-то срочной работы. А предлогов было великое множество: окна мыть, генеральную уборку делать, огороды сажать, потом полоть, капусту солить, огурцы консервировать и так далее до бесконечности.
Виктория Эдуардовна огородов сроду никаких не сажала, а на зиму только варенье варила, предпочитала все остальное покупать. У Вовика в семье все было по-другому. Вскапывая огород, Люда моментально стерла руки до крови, чем вызвала в свой адрес  новую серию «шпилек». Вовик же никогда ни во что не вмешивался. Он не ругал жену за хозяйственные промахи, но и не заступился за нее ни разу. В общем-то, Мила лентяйкой не была, и достанься ей в свекрови женщина добродушная и сердечная, она бы, если и не с удовольствием, то с пониманием всему выучилась.
Настоящий скандал разразился с полгода спустя после инцидента с простынями.
- Знаешь, Люда, - сказал Вовик, когда супруги после ужина удалились в свою комнату, - надо, чтобы и ты свою зарплату маме отдавала. Мы решили копить на машину. А ты часто деньги на ерунду тратишь.
Милка чуть не задохнулась от ярости. Да, она иногда позволяла себе купить что-нибудь вкусненькое: сыр, который обожала, хорошую колбасу, кофе, торт. Ведь у свекрови все меню состояло из четырех-пяти блюд: борщ, суп, картошка, сало, котлеты… Натуральное мясо или курица – только к празднику. То, что покупала Людмила, Евдокия никогда не ела принципиально. А Вовику было все равно, чем наполнять желудок, - лишь бы сытно и минимально съедобно.
- Это что же, - закричала Милка, - мне теперь на колготки у твоей мамочки просить? А деньги на обеды она мне тоже будет выдавать, и на автобус, чтобы к маме или к подружкам съездить?
- На обеды и не обязательно, - невозмутимо ответил муж. – Можно из дома «тормозок» брать. Я же беру.
- Вы решили, - Мила просто захлебывалась от негодования, - а почему меня никто не спросил? Решать мы с тобой должны. Мы – семья.
- Но мама же нам добра желает, - бубнил Вовик. – Разве машина – это плохо?
- Это прекрасно. Только распоряжаться ею будет твоя мамочка, а не ты и не я. Можете копить на что угодно, но на мои деньги не рассчитывайте, - она вся в слезах выскочила из квартиры.
Но выбежав из подъезда, Люда поняла, что идти ей, собственно говоря, некуда. Жаловаться матери не позволяла гордость, а своих и до того малочисленных подруг она после замужества как-то растеряла. Смахнув слезы, девушка уселась в беседке, стоявшей посреди двора.
- И тебя довели? – услышала она чей-то тихий голос. К беседке подошла симпатичная полная женщина лет сорока. – Все Дуськины невестки тут сиживали, и все – в слезах. Первая-то жена Вовкина с норовом была. Дуська слово, а та ей – пять. И тарелками друг в друга кидались. Но как только Лариска поняла, что денег Вовкиных ей не видать, сразу ушла, месяца три всего и пожили. А вторая – Светлана – тихая была, покладистая. Чем она Дуське не угодила, не знаю. Слова ей поперек не сказала. Ну, Света почти год продержалась. Она, может быть, и дальше терпела бы, но родители приехали и увезли ее чуть не силой. Отец ее еще кричал Дуське: «Я вам не позволю над дочерью издеваться!»
- А сам Володя-то что? – поинтересовалась Мила. – Ему разве все равно было, что от него жены уходят?
- А что Володя? Он с малолетства привык матери во всем подчиняться. Отца его в шахте убило, когда ему только семь лет исполнилось. Да и Сергей покойный ни в чем жене не перечил, а она ж его поедом ела: денег мало, квартира маленькая… Чтоб в гости сходить или к себе кого позвать – ни-ни, это у нее называется «только деньги переводить». А Сергей-то парень общительный был. От тоски запил. По пьянке-то и погиб: ехал  на конвейерной ленте и не заметил, что глыба торчит, ему полголовы и снесло. Спасибо, директор помог скрыть, что он выпивши был, семью пожалел, а то бы не видать Дуське ни песни на сына хорошей, ни денег, что шахта им выплатила.
- Она что же, и  в молодости такой сварливой была?
- Ну, посговорчивей немножко, но все равно – стервой. После гибели Сергея она чуть было пару раз снова замуж не вышла, баба-то она из себя видная была. Но сбегали женихи. Один ей прямо сказал: «Злая ты, Дуся, и жадная. Чем с тобой жить, лучше сразу удавиться». После этого она совсем озверела. Я думаю, и ты долго не протянешь тут – уйдешь.
Женщина махнула рукой и пошла к своему подъезду. Мила задумалась. Ясно: ее семейная жизнь не удалась. Но что делать дальше? Сегодня, во всяком случае, придется вернуться.
Подойдя к двери, которая была чуть приоткрыта, она услышала визгливый голос свекрови:
- Да в ножки она должна тебе поклониться, что взял ее. Ведь ни кожи ни рожи. А туда же… Книжки она читает. Лучше бы постирала лишний раз. Ты в шахте надрываешься, а она в конторе с маникюрчиком сидит да деньги гребет.
- И что ты предлагаешь? – тихо спросил Вовик. – Опять разводиться? Да ведь засмеют, третья она у меня.
- Заставь слушаться, вон не зря в Писании сказано: «Да убоится жена мужа своего». Не дураки ведь придумали.
Милкино возвращение застало их врасплох.
- В Писании также сказано, - сказала она звенящим голосом, - что мужчина должен в поте лица зарабатывать свой хлеб. А про в поте лица про женщину там ничего нет. Так что сам Бог велел ему в шахте надрываться, а мне – маникюры делать, чтобы красивая была. А про деньги мои вообще забудьте, а то уволюсь и сяду вам на шею, и начну каждый день истерики закатывать, я это тоже умею. То шубу буду новую требовать, то кольца золотые. На то я – жена.
Она ушла в спальню и улеглась на кровать. Когда вошел муж, Мила демонстративно отвернулась к стене. Впрочем, Вовик на своих супружеских правах не настаивал.
*     *     *
В садово-огородных заботах пролетело очередное лето – второе лето Милкиной семейной жизни.
- И кому это надо? – думала она, перебирая в сарае картошку. – Сто кило в магазине – двадцатка, на рынке – тридцать. Ну, экономим мы за год, в лучшем случае, рублей сто, так Вовик в не самый лучший месяц меньше четырех сотен не приносит. И зачем надрываться? Обожает Евдокия трудности преодолевать. Да ладно бы сама, это, в конце концов, дело вкуса. Так она и другим их создает.
- Вера звонила, - сообщил только что вошедший супруг. – На день рождения звала. Я думаю, надо пойти.
Вера была дальней родственницей Журавлевых. Она и ее муж входили в тот до предела суженный круг людей, до общения с которыми периодически снисходила Евдокия. Милке Вера нравилась: веселая, общительная, с легким, неконфликтным характером. Она умела поднять даже безнадежно испорченное настроение. Мила заранее радовалась, предвкушая веселый вечер, которых в ее жизни было так мало. Подарок был куплен загодя – разумеется, после согласования с Евдокией и с ее высочайшего позволения.
Но получилось так, что Вовику в последний момент изменили график работы, и в субботу он должен был выходить в третью смену.
- Ладно, без меня сходишь, - сказал он жене за завтраком. – Веерку поздравить надо, а то обидится.
- Как это – без тебя?! - взвилась свекровь. – Нечего ей там одной делать. Жене без мужа на пьянки ходить не положено. Вот если бы со мной, тогда другое дело, но меня позвать не соизволили.
- Да что тебе там делать? – удивился Вовик. – Даже Веркиных родителей не будет, одна молодежь.
- Я сказала: не пойдет она!
- Вы что-то путаете, Евдокия Даниловна, - приторно ласковым голосом пропела Людмила. – Во-первых, я вам не дочь, и вы запретить мне ничего не можете, а во-вторых я уже вполне большая девочка, чтобы гулять по вечерам, вон даже замужем уже, а муж вроде и не возражает. Так что пойду я.
Евдокия снова завела свою волынку о том, что Вовик тряпка, а не мужик, что жена вертит им, как хочет, что другой бы на его месте давно… Что сделал бы на Вовиковом  месте другой, ни он, ни Мила уже не услышали. Вовик сбежал к другу в гараж, на ходу бросив, что на работу пойдет прямо оттуда, а его супруга, кое-как приведя себя в порядок, выскользнула из квартиры по-английски, не прощаясь
…Когда ее знакомили с другими гостями, она сразу обратила внимание на этого мужчину. Да и нельзя было не обратить: высокий голубоглазый шатен, с широкими плечами и приятной улыбкой, одетый в соответствии с последним писком моды… Мечта любой женщины – от семи до семидесяти. Мимо такого и на столичной улице не пройдешь, не то что в скромном провинциальном городке. Аня, некогда оказавшая Милке медвежью услугу в виде знакомства с Вовиком, тоже присутствовала на торжестве и вовсю кокетничала с Виктором – так звали Мечту, впрочем, без особого успеха. За столом шатен, который, как выяснилось, был студенческим приятелем Сергея, мужа Веры, сидел напротив Милки, и она то и дело натыкалась на его взгляд – немного ироничный, но и ласковый в то же время.
Начались танцы. Милку пригласил Сергей, но едва они успели сделать несколько па, как Мила услышала над самым ухом чей-то веселый голос:
- Все. Смена кавалеров, - и Виктор, хлопнув в ладоши, буквально выхватил Милку из рук партнера.
Танцевать она умела и любила, но в этот раз толком и музыки не слышала. Виктор у нее что-то спрашивал, она что-то отвечала, но думала только об одном: хоть бы этот танец никогда не кончался. Но он кончился. Правда, начался следующий, потом еще один. Виктор не отпускал ее. В конце концов, Мила заметила, что на них обращают внимание. Пробормотав что-то типа «я устала», она вернулась на место. Больше они не танцевали, но все время встречались взглядами.
- Этого просто не может быть, - в смятенье думала Мила, - это не я. Я же всегда смеялась над влюбленными подружками, которые говорили, что готовы за Ним на край света. Я никогда не верила в то, что вообще можно идти на край света – хоть за кем. А вот позови он меня сейчас – и пойду.
Вечер пролетел как одна минута. Мила смеялась, острила, рассказывала анекдоты. И при этом ни на секунду не забывала: он здесь, он смотрит на нее, смеется вместе с ней.
Но вот уже гости начали расходиться. Мила с ужасом думала о том, что придется идти домой, выслушивать глупости, которые Евдокия всегда излагала с таким видом, будто изрекала истину в последней инстанции. Придется ложиться в одну постель с Вовиком. Одна мысль о близости с мужем теперь вызывала у нее тошноту. Ах, если бы Виктор мог так же сказать Вовику: «Все. Смена кавалеров», - и увести ее в какую-то другую жизнь, где ее будут беречь и любить.
Но делать нечего – надо прощаться. Уже почти одиннадцать – в таком маленьком городишке это уже почти глубокая ночь.
- Мне пора, до свидания, все было чудесно, - фальшиво бодрым голосом  произнесла Мила. Поцеловала именинницу, махнула рукой еще оставшимся гостям и вышла в коридор.
- Вам, кажется, далеко домой ехать, - сказал вышедший вслед за нею Виктор. – Я на машине, подвезу.
Милка оторопела и не знала, что сказать. Согласиться – значит, бросить вызов, ведь здесь почти каждый хорошо знаком с ее мужем. А отказаться… Отказаться просто невозможно. В растерянности она оглянулась и вдруг натолкнулась на Анин взгляд, который просто полыхал такой откровенной ненавистью и злобой, что Людмила растерялась еще больше.
- Не боишься, что муж заревнует? – ехидненько так поинтересовалась приятельница. – Ну надо же, а такой скромницей казалась. А вот надо же! Один раз Вовик без присмотра оставил – и готово, свежий кавалер!
- Ну, ревнует здесь по-моему кто-то другой, а муж мне доверяет, - отпарировала Милка. – Ох, и глупая же ты, Анюта, и злая к тому же! – Повернувшись к Виктору, она широко улыбнулась: - С удовольствием воспользуюсь вашим предложением, это так кстати. Знаете, наш район –жуткая глушь, автобусы в такое время ходят раз в пятилетку.
Если бы Людмила знала, чем обернется для нее эта шпилька в Аннушкин адрес, она бы откусила себе язык. Но в тот момент она вообще ни о чем не могла думать, кроме того, что вот сейчас, прямо сию минуту окажется с Ним наедине.
- Вам очень хочется домой? – спросил Виктор, когда они немного отъехали от Вериного дома.
- Совсем не хочется, - быстро ответила Мила и тут же спохватилась: что он подумает о ней? Примет за очередную искательницу приключений, скорее всего. Ведь он знает, что она замужем… Наверное, уже решил, что она готова на все… А разве нет? – спросила она у самой себя. И вынуждена была признаться, что если он проявит настойчивость, она может и не устоять.
- Знаете, у нас в городе, это всего минут тридцать езды, недавно открыли новый бар, он работает до часу ночи, мне кажется, там очень неплохо. Хотите посмотреть?
- Хочу, - не задумываясь ответила Мила. Предложи он ей сейчас путешествие в пустыню Сахару или обзорную экскурсию по льдам Антарктики, она бы тоже согласилась сразу же. Ей было все равно, куда, важно одно – с ним.
К спиртному Люда была равнодушна, ни водки, ни каких-либо других крепких напитков она не пила вообще, от шампанского и крепленых вин у нее начинала почти сразу же болеть голова, поэтому она всегда ограничивалась парой бокалов «Алиготе» или «Рислинга». Эти легкие белые вина, как правило, покупались исключительно для нее, так как остальной народ, как это принято на Донбассе, предпочитал «беленькую» или вообще продукт собственного производства.
На дне рождения Веры она выпила даже меньше обычного, еле притронулась к прекрасному югославскому «Рислингу». Из гостей она ушла совершенно трезвой. У нее, правда, вполне ощутимо кружилась голова, но не вино было тому причиной. А вот в баре она с удовольствием выпила несколько коктейлей – и опьянела. Не так чтобы сильно, но достаточно, чтобы ощутить приятную легкость, когда хочется веселиться, говорить и делать милые глупости .
Они долго танцевали, а потом, сев в машину, вдруг начали пылко целоваться. Мила почувствовала, что теряет голову, она словно погружалась в мягкую и теплую волну. Но в последний момент, все же собрала в кулак остатки воли и оттолкнула Виктора:
- Нет, не надо, пожалуйста, отвези меня домой.
Виктор молча завел машину.
- Не обижайся. Просто… Я пока еще не готова… Мне надо разобраться в себе и в своей жизни. Я не обольщаюсь насчет мужа: я ему так же безразлична, как и он мне. Но хотя он не заслужил моей любви, на честность право имеет.
Моросил дождь. Виктор ехал по скользкой дороге очень аккуратно, и путь занял довольно много времени. Мила даже задремала. Проснулась  она от того, что машина остановилась, а, взглянув в окно, поняла, что они практически приехали – автомобиль стоял у поворота к ее дому.
- Мила, - тихо сказал Виктор, - я не хочу, чтобы ты думала, что я… что ты… вернее, мы… О Господи, совсем запутался. В общем, ты знай: я не хочу романа с тобой на один вечер. Ты – замечательная девушка, и я… В общем, если ты не откажешься снова со мной встретиться, я буду счастлив. Я сам звонить тебе не могу… Не хочу ставить тебя в неловкое положение. Но вот мой телефон, если ты захочешь мне позвонить… Ну, словом, ты можешь сделать это в любое время.
И он протянул ей листочек с номером, который Людмила аккуратно положила в свой блокнотик. Взглянув на часы, она пришла в ужас, стрелки показывали почти половину третьего. Оставалось надеяться, что свекровь давно спит и не узнает, когда явилась домой ее невестка.
*     *     *
Но Евдокия не спала. Она, правда, улеглась в постель еще до десяти и быстро заснула. Хоть она и обзывала в пылу ссор Людмилу разными словами, в глубине души в ее верности мужу не сомневалась. Но вовсе не потому, что была уверена в порядочности невестки, просто она полагала, что на такую невзрачную особу никто и внимания не обратит.
Внезапно она проснулась от того, что коридоре заливался телефон. От ночных звонков она всегда просыпалась в мгновение ока, она их боялась до умопомрачения после того, как однажды ей вот так же позвонили среди ночи и сообщили о гибели мужа. А ведь ее сын – единственный человек, которого она на самом деле любила, хоть и тиранила этой любовью без меры, тоже работал в лаве.
- Евдокия Даниловна, - щебетал в трубке женский голосок, - извините, что так поздно. Это Аня.
- И чего тебе?  Вот ведь полуночница – сама не спишь и другим не даешь. На часы совсем не смотришь, двенадцатый час уже.
- Ой, но это очень срочно. Позовите, пожалуйста, Людмилу.
- Какие такие срочности у тебя? Зачем  тебе Людка? Она небось уже дрыхнет без задних ног.
- Ну, пожалуйста, Евдокия Даниловна, мне правда надо, - продолжала ныть Аня.
Евдокия толкнула дверь в комнату молодых – и оторопела. Супружеское ложе пустовало.
- Анька, нет ее, Людки-то, - со злостью произнесла она в трубку. – Небось до сих пор у Верки гуляет, дрянь такая, вот я так и знала. Она там выплясывает, а муж в шахте надрывается.
- Да не может она быть у Веры, - уверенно заявила Анюта, - я сама там была, все гости разошлись, а Людмила ушла больше часа назад. Там парень один взялся ее на машине подвести, так что она должна давно быть дома. Ой, - спохватилась она, - может, по дороге что случилось? Или…
- Вот именно что «или» - исходила злобой Евдокия Даниловна. – Нашла все-таки того, кто на ее костлявые прелести польстился. Ну тварь, пусть только придет домой! – и женщина с такой злостью швырнула трубку, что она чуть не раскололась пополам.
Она больше не спала, так, проваливалась в дрему ненадолго и тут же смотрела на часы: полпервого, час, полвторого…
Наконец, она услышала, как в замке поворачивается ключ.
…Мила, открыв замок, толкнула дверь и с удивлением убедилась, что та закрыта на задвижку. Такого раньше не случалось. Свекровь спала крепко и терпеть не могла, когда ее будили, поэтому нехитрое дверное устройство существовало больше для проформы, им практически никогда не пользовались.
Она для верности еще раз толкнула дверь посильнее… Увы… Так, понятно, Евдокия проснулась все же среди ночи, увидела, что невестки нет и решила устроить ей ловушку. Ну что ж… Придется объясняться. Не подходящее, конечно, время… Но чем раньше этот неприятный разговор останется позади, тем лучше.
И Мила решительно нажала на кнопку звонка. Тишина. Она позвонила еще раз. Никакой реакции. После пятого или шестого звонка она поняла, что ее не хотят впускать. Не может быть, чтобы свекровь продолжала спать. Она сама не раз говорила, что боится ночных звонков и просыпается от них моментально.
Мила вышла из подъезда. Придется ехать к матери, только надо дождаться утра, нечего устраивать дома переполох.
Виктория Эдуардовна около года назад вышла замуж и была, насколько могла судить ее дочь, вполне счастлива. Она настолько успокоилась, что могла уже звонить первому мужу и обсуждать с ним вопросы, например, о будущей учебе их дочери. И их отношения с Людмилой стали куда мягче и душевнее, между ними даже установилось нечто вроде дружбы. Но все равно Люда не хотела сейчас никаких ахов и охов, никакого «хлопанья крыльями» вокруг себя.  А это непременно начнется, явись она домой в столь неурочный час.
Она прошла в соседний двор, чтобы ненароком не столкнуться с мужем, когда он будет возвращаться с работы. Там стояла точно такая же беседка.
Сначала Мила сидела на скамеечке, потом ходила, потом, чтобы согреться, стала прыгать. Ей страшно хотелось спать, начала болеть голова.
Но все когда-нибудь кончается. Настало утро, на остановку пришел автобус, и через пятнадцать минут Людмила открывала дверь квартиры, в которой провела всю свою «дозамужнюю» жизнь.
Виктория уже встала. Увидев дочь, она, как и следовало ожидать, страшно удивилась и попыталась выяснить, в чем дело. Но, к счастью, на длительную беседу у нее  не было времени -  до выхода из дома оставалось чуть больше часа, а переделать надо было целую кучу дел. Поэтому Мила и смогла ограничиться фразой:
- Все потом, мама. Я жутко хочу спать. Только ванну приму, замерзла жутко. Можно?
- Ну что ты спрашиваешь? Ты - дома.
Виктория страшно удивилась, но слава Богу, больше вопросов не задавала.
Проснувшись в полдень, Мила задумалась. Очень велико было искушение никуда не ходить, а, дождавшись с работы отчима, попросить его съездить забрать ее вещи и объяснить Вовику с Евдокией, что она ушла от них насовсем. Но это было бы как-то нехорошо. Мила привыкла решать свои проблемы сама.
Она не стала открывать своим ключом, словно желала подчеркнуть, что отныне здесь не живет. Дверь после звонка распахнулась практически сразу же.
-А-а, явилась, невестушка любимая, - с порога накинулась на нее Евдокия, - ну, расскажи, где ночь провела. Сладко ли спаслось? Хорошо ли елось и пилось? Ах, ты тварь такая, - и свекровь, что называется, вцепилась ей волосы.
Милка не ждала, конечно, что ее тут будут кормить пирогами и чаем поить. Но такое! Она кое-как оторвала от себя взбесившуюся бабу, вошла в комнату и стала молча собирать вещи. Вовик в этот день был «слегка принявши», поэтому и отреагировал на обиду так остро.
- Уходишь? – прошипел он.
- Ухожу, - спокойно ответила Мила.
- Нет, это не ты уходишь, это мы тебя выгоняем с позором.
- Пусть так.
Милкино спокойствие подействовало на него, как на быка взмах тореадора плащом. Вовик подскочил к жене, схватил ха плечи и толкнул со всей силы. Милка отлетела на другой конец комнаты, плюхнулась на кровать и со всего маху ударилась головой о стену. Вот тут она поняла, что выражение «из глаз искры посыпались» отнюдь не образный словесный оборот, ей показалось, что она на несколько секунд даже потеряла сознание.
Милка и не подозревала, что своим отъездом к матери нарушила все стратегические планы свекрови. Евдокия полагала, что невестка (эта дрянь!) станет на улице дожидаться мужа (деваться-то ей среди ночи некуда). Тот, естественно, поинтересуется, с какой это радости жена не ждет его на супружеском ложе, а торчит у подъезда. «Этой дряни» придется сказать, что ее не впустили. А когда Вовик спросит у матери, что это на нее нашло, та уж выдаст ему полную информацию о том, какую коварную змею он пригрел и приютил в ее, Евдокиином, доме. И потом они уже вдвоем устроят дорогой невестушке такую сладкую жизнь, что ей придется на коленях умолять их о прощении.
Но сын пришел гораздо позже обычного и к тому же был не совсем трезвым, так как их звеньевой «проставлялся» за третьего ребенка - долгожданного сына. Мать, пытавшуюся ему рассказать о том, какой подлой изменщицей оказалась его жена, он толком не слушал и сразу завалился спать. И лишь когда проснулся и увидел, что жены по-прежнему нет, разозлился по-настоящему.
А Евдокия пребывала и вовсе в расстроенных чувствах, боялась, что невестка не вернется и вожделенного скандала не получится. Она воспряла духом, увидев на пороге Людмилу, но когда поняла, что та не собирается рыдать и молить о прощении, просто осатанела.
Всего этого Мила, разумеется, не знала. Когда искры из глаз сыпаться перестали и предметы вокруг обрели прежние, четкие, очертания, она поняла, что физически ей с превосходящими силами противника не справиться, и решила прибегнуть к атаке психологической.
- Значит так, дорогие мои, - прошипела она, - если кто-нибудь из вас до меня хотя бы пальцем дотронется,  я вызываю участкового и требую составления протокола. А для верности возьму в больнице справку о телесных повреждениях и отнесу ее в партком. Вы догадываетесь, что тогда будет? Не увидеть вам машины как собственных ушей.
Угроза подействовала. На дворе стояли восьмидесятые годы прошлого века – время повального дефицита. Купить машину даже тем, у кого имелась в наличии необходимая, весьма немаленькая сумма, было не просто. Но для поднятия, как тогда говорили, престижа нелегкого шахтерского труда, на угольные предприятия периодически целевым назначением направлялась продукция отечественного машиностроения: «Запорожцы», «Жигули», «Москвичи» и даже «Волги». Все это великолепие распределялось среди передовиков производства. Кому можно ездить на собственном автомобиле, а для кого хорош и общественный транспорт, решала могущественная «тройка»: директор и председатели партийного и профсоюзного комитетов. И моральный облик претендента на вожделенное транспортное средство имел далеко не последнее значение. У семейного дебошира не было ни малейшего шанса. А Вовик уже мысленно обкатывал свою давнюю мечту – очередная партия автомобилей должна была вот-вот прийти в город, и у него, работавшего на шахте двенадцатый год, не имевшего ни одного взыскания и стоявшего в очереди в первой пятерке, имелись основания надеяться, что в этот раз он непременно попадет в число счастливчиков.
В общем, Людмиле дали возможность собраться и спокойно уйти. Взяла она лишь самое необходимое. Подумала о том, что надо бы прихватить новую дубленку, которую ей подарил отец. Такие в их городе носили лишь единицы, это был, что называется, последний писк… В дубленке и отличных сапожках, которые по своим каналам доставала Виктория Эдуардовна, Милка выглядела на все сто. Зима была уже не за горами, а ехать в это логово (так Людмила про себя окрестила жилище свекрови) страшно не хочется. Но тащиться с шубенкой и сапогами в руках неудобно, а в сумку они не влезали. «Ладно, - мысленно махнула она рукой,  заберу потом. Попрошу, чтобы отец приехал сюда на машине, и мы увезем все, до последней ниточки».
*     *     *
Впервые за много месяцев она ждала окончания рабочего дня с нетерпением. Прошедшая неделя была просто сказочной. Людмила побывала в раю. И не беда, что рай располагался в однокомнатной малогабаритной квартирке в соседнем городке, который был не намного больше, чем тот, в котором она обитала сама.
Вернувшись домой в тот памятный вечер после битвы с мужем и свекровью, она позвонила Виктору и сказала, что хочет его видеть. Немедленно. Потом позвонила своей начальнице и выклянчила отпуск за свой счет на неделю. Она чувствовала себя, как заключенный, который полагал, что сидеть ему еще долго и нудно, но неожиданно освободился по амнистии. И она намеревалась взять от этой свободы все.
Виктору ничего больше объяснять не понадобилось. Он приехал через час после звонка и увез ее. В рай.
Она поняла, что такое быть с мужчиной, которого любишь. Она училась любить любовь, и оказалась очень способной ученицей. Ей уже не было никак. Она, наконец, стала женщиной в полном смысле этого слова.
По утрам Виктор уходил на работу, Мила, проводив его, сначала всласть спала, а потом отправлялась по магазинам и на рынок, который здесь работал практически весь день. В магазинах, правда, кроме хлеба и разных булочек покупать было нечего. А вот на рынке Милка долго и тщательно выбирала продукты, чтобы приготовить любимому что-нибудь вкусное. Рецептов она знала множество, поскольку всегда помогала матери, когда та, еще будучи «главной инженершей», готовилась принимать гостей.
Когда любимый возвращался, его ждал романтический ужин при свечах. Иногда они ехали в ресторан, а потом шли в кино или просто бродили по улицам.
Неделя пролетела мгновенно. Милке пришлось вернуться на работу. Вчера Виктор позвонил и сказал, что сегодня обязательно заедет за ней, и они проведут вечер вместе. Милка решила пригласить его домой. К ее удивлению, мать охотно согласилась на это и даже сказала, что возьмет все хлопоты по приготовлению торжественного ужина на себя. Мила, правда, заподозрила, что ее снова хотят побыстрее спровадить замуж, чтобы она не мешала новой семейной идиллии. Но поскольку внешне мать вела себя с ней безупречно, она оставила эти мысли при себе.
Людмила хоть и побывала семейной дамой, толком не знала, что такое мужское внимание и настоящее ухаживание. Поэтому она страшно смущалась, когда Виктор целовал ей руку; помогая надеть или снять пальто, слегка прижимал к себе, говорил комплименты, даже когда просто открывал перед ней дверь или подавал ей стул. Виктория же принимала знаки внимания с царским величием. Кандидатом на звание зятя номер два она была просто очарована. Она с удовольствием смеялась, когда он шутил, следила за тем, чтобы его тарелка не пустовала, очаровательно смущаясь, принимала его приглашения на танец. Словом, вечер прошел на высочайшем уровне, знакомство состоялось к обоюдному удовольствию. Виктор получил от Виктории высший балл. Правда, ее муж оценил потенциального зятя более сдержанно.
- Уж больно хорош, таких не бывает, - было его резюме.
Утром Мила, собираясь на работу, почувствовала головокружение, а потом легкий приступ тошноты. Такое случалось уже не впервые, но в этот раз ей даже пришлось посидеть на кровати несколько минут.
- Вот подлец Вовик, - ругнулась она, - наверное, у меня все-таки было легкое сотрясение мозга. Не хватало еще заболеть всерьез.
За завтраком Мила попросила мать взять ей номерок к невропатологу.
- Тебе ж там рядом, - сказала она, - а я пока со своей шахты доеду, их уже разберут.
- А что случилось? – встревожилась Виктория Эдуардовна.
- Да помнишь, я рассказывала, как Вовик меня на прощанье толкнул, а я головой треснулась. А теперь вот она болит частенько и кружится, а еще тошнит иногда. Боюсь, что это могло быть сотрясение мозга, которое я на ногах перенесла. С головой лучше не шутить. Схожу к врачу от греха подальше.
Виктория как-то странно посмотрела на дочь, но промолчала.
…Мила всегда думала, что невропатологи должны обязательно быть худыми, с тонкими чертами лица и длинными изящными пальцами. Этот же был огромным дядькой ростом под два метра и весом под центнер, балагур и хохотун. Он долго и тщательно выстукивал Милкины ноги и руки молоточком, заставлял ее приседать с закрытыми глазами, доставать пальцами кончик носа, наклоняться. В конце концов, он сказал:
- По-моему, все в порядке. Видимо, не так уж сильно вы ударились.
- Но у меня голова все время кружится и тошнит часто.
- Тошнит, говоришь? Так, может, деточка тебе к другому врачу надо, - захохотал невропатолог.
- Почему к другому? Зачем? – изумилась Мила.
- Ну, наивняк, - врач посмотрел первую страницу медкарты, где указывались анкетные данные. – Куда бегут в первую очередь нормальные замужние женщины, когда их тошнить начинает?
Милка молча смотрела на него во все глаза.
- То-то же. К ги-не-ко-логу, - дядька поднял вверх палец. – А ты куда пришла? Словом, детка, в женской консультации прием до шести, еще вполне успеешь, если поторопишься.
Милка хотела возмущенно заявить, что ни к какому гинекологу ей не надо, и вдруг ее бросило в холодный пот. Ее критические дни… Когда это было в последний раз? Месяц назад? Или два? Она тупо смотрела в стенку и начинала осознавать, что этот громилоподобный дяденька прав: дура она непроходимая… Ну почему? Почему это должно было случиться именно сейчас, когда жизнь стала поворачиваться к ней светлой стороной?
Такая беспечность со стороны замужней дамы могла бы показаться неправдоподобной, но дело в том, что Мила была уверена, что ей опасаться абсолютно нечего. А последний месяц выдался таким напряженным, что она совсем позабыла о своем календарике.
Первые полгода семейной жизни она тщательно предохранялась, благо это было нетрудно. Мать приносила ей импортные таблетки, и всего-то заботы было – не забыть утром проглотить крохотную пилюлю. Потом Вовик стал доставать ее разговорами о том, как он мечтает о ребенке. И неожиданно Мила почувствовала, что и сама хочет, чтобы на свет появилось крохотное существо, на которого можно будет излить всю скопившуюся в ней и нерастраченную нежность, которое будет любить ее просто так – только за то, что она мама. Она перестала пить таблетки, но по-прежнему не беременела. Свекровь, бывшая в курсе даже столь интимных деталей жизни супругов, тут же откликнулась новыми язвительными репликами в адрес «интеллигенток, которые даже на элементарное бабье дело – родить мужу ребенка – не способны».
Мать повела ее к врачу, своей давней знакомой  (круг  связей Виктории был поистине неограничен). Милку заставили сдать кучу анализов, сходить на консультации к другим специалистам, а потом врач ей что-то долго объясняла. Продравшись сквозь дебри незнакомых медицинских терминов, Людмила поняла, что без специального лечения, а возможно, и хирургического вмешательства ей ребенка родить не удастся.
Поначалу она жутко расстроилась и даже всплакнула. Но Ирина Сергеевна, ее начальница, женщина с на удивление трезвым и холодным умом, убедила ее, что горевать особо не о чем.
- Во-первых, - отчеканила она, - тебе же не сказали, что это безнадежно, полечишься – и родишь. Тоже мне – проблема! А во-вторых, подумай о том, что ребенком ты привяжешь себя к мужу крепче, чем самым прочным канатом. Я ведь знаю, что семейная жизнь у тебя – не сахар, вижу, как у тебя к концу дня настроение портится. И вообще, ребенок должен расти в доме, где царит любовь, а не идет вечная холодная война, как у тебя.
Мила подумала-подумала и решила, что шефиня права. На этом и успокоилась. И вот – пожалуйста.
- Девушка, вам плохо? – словно сквозь вату услышала она голос невропатолога. – Да что же вы расстраиваетесь так? Вон как побледнели. Вы же замужем, не в подоле принесете.
- Спасибо, со мной все в порядке, - с трудом разлепила губы Мила.
В женскую консультацию она действительно успела. Там почти никого уже не было, не было и ее врача, прием вела только совсем молодая женщина, видимо недавно окончившая институт. Через несколько минут она радостно сообщила, что у Милы семинедельная беременность.
- Я выписываю вам направления на анализы и на обследование у специалистов. Все сделаете и придете к своему врачу, она вас и поставит на учет, - весело тараторила гинекологиня.
- Я не буду рожать, - громко и четко произнесла Людмила.
- Почему? – изумилась врач. – Вы ведь замужем, других детей у вас нет…
Да они что, сговорились, что ли? Каждый считает своим долгом напомнить ей о том, что она замужем.
- Больше не замужем, и вообще… Рано мне матерью становится.
- Ну, вам почти двадцать лет – это не так уж и рано. А потом, вы же знаете ваши проблемы. Это просто чудо, что вам удалось забеременеть без предварительного серьезного лечения. Если сделаете аборт, можете вообще лишиться шанса когда-нибудь стать матерью. Второго чуда уже не произойдет. Поверьте, через несколько лет вы будете готовы отдать все на свете, только бы этот ребенок у вас был. Но его не будет. Не рубите сплеча. И, возможно, беременность поможет вам наладить отношения с мужем.
«Господи, она что, издевается? - думала Мила,.- Да век бы его не видеть, мужа этого. А вдруг она права, и после операции у меня никогда не будет детей? Кому я буду тогда нужна? Любой мужик рано или поздно захочет иметь своего ребенка, и Виктор – не исключение».
- Давайте не будем спешить с решением, - услышала она спокойный голос врача. – Время еще есть, посоветуйтесь с матерью, поговорите с мужем. Эти вопрос вот так, с маху, решать не стоит.
Мила молча кивнула и вышла из кабинета. У нее было такое чувство, что ей сообщили не о предстоящем материнстве, а о неизлечимой болезни. Хорошо хоть Виктор сегодня не приедет. Объяснений еще и с ним она бы просто не выдержала.
Дома никого не было. Мила решила, чтобы чем-то занять себя, приготовить ужин. Но едва аппетитные куски мяса зашкворчали на сковородке и кухня наполнилась ароматом жареного мяса, она, зажав рукой рот, ринулась в ванную.
 «Ну вот. Началось, - думала она. – Сейчас конец октября, значит, к концу мая у меня уже может быть сын или дочка. А где жить? Тут, вместе, с матерью? Но как она к этому отнесется? И институт накроется. Но самое главное – Виктор. Захочет ли он продолжать отношения с ней, зная, что она ждет ребенка от другого? Господи, столько сложностей, а ведь как хорошо все было».
Она умылась, достала из холодильника банку яблочного сока и жадно выпила два стакана подряд. Стало легче, и она закончила приготовление ужина. Правда, съесть его уже не смогла.
Она уже лежала в постели, когда в комнату вошла мать.
- Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросила она.
- Хочу. Через семь месяцев ты можешь стать бабушкой. А можешь не стать.
- Значит, ты думаешь об аборте?
- А о чем я, по-твоему, должна думать? Разве нормально – любить одного мужчину и рожать от другого? Но врачи говорят…
- Я знаю, что они тебе могут сказать. У меня ведь была такая же история. И ты знаешь, после тебя я так и не смогла забеременеть, хотя мы с твоим отцом очень хотели второго ребенка. Так что вполне возможно, что это действительно твой единственный шанс родить. Но решай сама. Если ты боишься, что я стану убеждать тебя вернуться к мужу, напрасно. Как тебе дальше жить – выбирать тебе.
Когда мать ушла, Милка уткнулась в подушку и расплакалась.
*     *     *
Первый день ноября выдался почти по-зимнему холодным. Милка смотрела в окно на падающие снежинки, которые на дороге и тротуаре тут же превращались в грязное месиво. А вот аллейки и газоны понемногу покрывались белым пушистым ковром.
Была суббота, и она имела право валяться в постели хоть до вечера. Мать с мужем уехали в гости к их общим друзьям с ночевкой. На завтрак она привычно ограничилась двумя стаканами сока. Хотела было приготовить омлет с сыром, но, лишь взглянув на продукты, почувствовала спазмы в желудке. Ее организм словно ждал, когда ему официально объявят диагноз, чтобы отреагировать на него по полной программе.
«Как все перепуталось в жизни, - размышляла Милка, рисуя пальцем на холодном стекле разные узоры. – Сегодня Виктор возвращается из командировки, мы не виделись целую неделю, а я совсем не рада предстоящей встрече. А вот его отъезду почти обрадовалась – объяснение откладывается. Итак, из отпущенного ей на размышление времени прошла неделя, а она так и не приняла окончательного решения. Она все время чувствовала какую-то внутреннюю дрожь. Как перед визитом к стоматологу, когда знаешь, что вот сейчас сделаешь шаг - и все начнется. Но беда в том, что она по-прежнему не знала, в какую сторону шагать.
На прошлой неделе она сдала все необходимые анализы, понимая, что они понадобятся в любом случае, и сейчас эти исписанные непонятными значками бумажки лежали на столе, словно призывая начать, наконец, что-то делать.
Странное впечатление осталось от разговора с начальницей. Узнав о беременности своей подчиненной, Ирина изумленно охнула:
- Вот это да! Этот сногсшибательный мужик, по которому Голливуд обрыдался, крутится около тебя недели две-три, а беременность у тебя – два месяца. Значит, счастливый папаша – это твой благоверный. Или я не права, и ты ему элементарно наставляла рога?
Милка от возмущения даже дар речи потеряла:
- Да как вы можете, - начала она, - я с вами, как с другом, а вы…
- Ну-ну, не горячись, - успокоила ее шефиня, - я все прекрасно понимаю. Ты ж не из тех, кто тайком на свидания бегать будет… - Ирина помолчала, а потом заговорила как-то непонятно: - Ты сейчас, наверное, думаешь о том, что судьба к тебе несправедлива и вырывает буквально из рук счастье, о котором ты так долго мечтала. А может быть, все совсем не так? Может быть, она как раз предостерегает тебя от еще более жестокой ошибки? Может, неспроста, ты забеременела именно сейчас, и это – знак свыше?
- Да какой там знак! – возмутилась Милка. – Обычная невезучесть. Если бы не особенности моего организма, и думать было бы не о чем, сделала бы аборт, потом бы вышла замуж за Виктора и нарожала бы ему целую кучу детей.
- А что, - холодно поинтересовалась Ирина, - он уже сделал тебе предложение?
- Что? – Мила словно с разбегу уткнулась в глухую стену.
- Я спрашиваю, Виктор уже пригасил тебя в ЗАГС?
- Да нет, - немного растерянно пробормотала Мила, - мы об этом вообще не говорили, мы и встречаемся-то всего ничего. Нет, Ирина Сергеевна, я уже один раз вышла замуж с бухты-барахты, хватит. Да и не знает Витя ничего о моих проблемах.
- А ты расскажи. Может быть, он сам за тебя все и решит. Хотя я бы не особенно на это рассчитывал, мужики не любят женских проблем, особенно связанных с детьми. Даже своими.
Ирина знала, о чем говорила. У нее росла дочь двенадцати лет, десять из которых она воспитывала ее одна. Ее муж, натура тонкая и возвышенная, не вынес бытовых неурядиц и хронической нехватки денег и подался на поиски лучшей жизни. Он забрался в этих поисках так далеко, что обнаружить рыцаря удачи не смогли даже работники милиции, разыскивавшие его как злостного неплательщика алиментов.
Наверное, осадок, оставшийся от беседы с начальницей в немалой степени способствовал тому, что на свидании с Виктором она чувствовала себя не в своей тарелке. Отвечая на его пылкие поцелуи, она не ощущала привычного чувства некоего парения в воздухе, всепоглощающего счастья. Как правило, возбуждение охватывало ее, едва любимый прикасался к ней, но в этот раз ничего подобного не происходило, она все время отвлекалась на посторонние мысли. Она пыталась изобразить страсть, но, видимо, делала это не слишком умело, поскольку Виктор тут же поинтересовался, что с ней происходит. Она уже открыла рот, чтобы рассказать ему обо всем, но не смогла. Испугалась. Отделалась традиционной отговоркой о плохом самочувствии. А когда он сообщил, что уезжает на неделю, у нее словно камень с плеч свалился: можно взять тайм-аут.
… Грустные мысли прервал телефонный звонок.
- Людочка, я приехал, - зазвучал в трубке веселый голос. – И у меня сюрприз. Я достал билеты. На сегодня. Пятый ряд партера.
- Да ты что! – радостно закричала Мила, тут же позабыв обо всех неприятностях. – Я тебя обожаю.
- Поедем пораньше, часа в четыре, дорога паршивая сейчас, а надо еще заехать куда-нибудь поужинать. Так что постарайся проголодаться, а то у тебя в последнее время аппетита совсем нет.
Примерно месяц назад областной центр украсили афиши, сообщавшие о предстоящих гастролях московского Ленкома. Мила готова была стоять в очереди хоть сутками напролет. Но проблема заключалась в том, что почти одновременно с афишами в кассе появились таблички: «Все билеты на спектакли театра имени Ленинского комсомола проданы». Мила недоумевала, как такое количество билетов могли продать столь быстро. Ларчик открывался весьма просто – билеты в кассу не поступали вообще, их распространяли по предприятиям и организациям через горкомы и райкомы партии. Не всякий, видимо, был достоин чести смотреть спектакли с участием знаменитых актеров. Даже связи Виктории тут оказались бесполезными. Единственная надежда оставалась на однокурсника Виктора, который работал в обкоме комсомола. Он обещал помочь, но как-то неуверенно, поскольку подобных просьб у него, наверное, было не меньше сотни. И вот – такая удача.
Настроение у Милы улучшалось с каждой минутой. Она с наслаждением принялась ухаживать за собой: приняла ванну, наложила на лицо и шею питательную маску и улеглась на диван, мысленно перебирая все свои наряды, пытаясь решить, что именно надеть сегодня. И тут она вспомнила о дубленке и сапогах, оставшихся в квартире мужа. Сегодня они были бы как нельзя кстати.
«А ведь я еще успею за ними съездить, - осенило ее, - сейчас только двенадцать, даже при самом неудачном раскладе с автобусами можно уложиться часа в полтора»
…Она с досадой еще раз надавила на кнопку звонка. Никого. И тут не везет. Куда это понесло свекровь, обычно из дома без крайней надобности не выходившую? Мила уже повернулась, чтобы уйти, и тут вспомнила, что на связке у нее все еще болтается ключ от этой квартиры. Нехорошо, конечно, заходить в дом в отсутствие хозяев, но она ведь имеет право взять свои вещи, не тащиться же еще раз на другой конец города.
Успокоив, таким образом, свою совесть, она открыла дверь... Не верится, что прожила тут два года, спала в этой постели, причесывалась перед этим зеркалом. Все тут ей чужое и даже враждебное. Она быстро сунула куртку и ботинки, в которых приехала, в сумку, надела дубленку и сапоги, прихватила еще кое-что из остававшихся тут вещей, вышла в кухню и написала записку: «Заходила, взяла свои вещи. Ждать не могла. Извините. Людмила». Сверху положила ключ.
«Вот и все, - думала она, - захлопывая дверь. Наверное, больше я никогда сюда не приду. Эта страница жизни закончена, надо ее перевернуть и жить дальше».
И тут она ясно поняла, что ей делать: в понедельник она пойдет в больницу и возьмет направление на аборт. А дальше пусть будет как будет.
Приняв, наконец, решение, Людмила почувствовала себя значительно спокойнее. Главное – уверенно и твердо сообщить об этом врачам.
…Это был чудесный вечер, который сменился не менее прекрасной ночью. В театре ее не покидало восторженное состояние, она наслаждалась спектаклем, ловила каждую реплику, звучавшую со сцены. Они попали на «Леди Макбет Мценского уезда». Главную роль играла Наталья Гундарева. Это было настоящее чудо. Сцена в тюрьме, когда героиня узнает, что тот, ради кого она пожертвовала всем, пошла даже на преступление, ей пошло изменил, польстившись на более молодую женщну, так потрясла Людмилу, что она не могла удержаться от слез.
После спектакля они заехали в бар выпить пару коктейлей и немного потанцевать, потом отправились домой. Все было прекрасно, только немного «саднил» вопрос: говорить Виктору или нет о предстоящей ей операции. Лучше, наверное, рассказать, когда все уже будет позади.
Но она снова и снова возвращалась мыслями к словам начальницы - о мужчинах, сбегающих от трудностей. Она пыталась успокоить себя, убеждала, что Ирина просто стала циничной из-за собственных проблем, и теперь ей кажется, что все на свете мужики такие же, как ее супруг.
Однако искушение проверить любимого «на прочность» все равно то и дело возникало.
Все воскресенье они были у нее. Вместе готовили завтрак, а потом обед, смотрели фильм по телевизору, потом вышли в парк прогуляться. Словом, время провели почти по-семейному. Что удивительно, ее даже не затошнило ни разу.
Однако с утра в понедельник организм, видимо, решил взять реванш. Едва Мила приступила к утреннему кофе с бутербродами, тут же пришлось прервать трапезу и бежать в ванную. Рвало ее так мучительно и так долго, что Виктор перепугался насмерть.
- Я вызываю «Скорую», ты, наверное, чем-то отравилась, с этим шутить нельзя, - заявил он и направился к телефону.
- Подожди, не нужно никакой «Скорой», с беременными женщинами такое случается, - Мила и сама не заметила, как у нее вырвались эти слова.
- С б-бе-р-ременными? – Виктор даже заикаться начал от волнения. – Так ты… Но мы… Так ведь я.., - бормотал он в растерянности.
Если бы Миле не было столь плохо, она наверняка бы расхохоталась: так комично выглядел ее абсолютно оторопевший возлюбленный.
- Да не переживай ты так, конечно, это не твой ребенок. Прощальный сюрприз от неудачного замужества. Ты ведь надеюсь, не считаешь, что с супругом у меня были исключительно платонические отношения? Ну вот, а от других иногда случаются дети. Ты разве не знал? И я не пойму, с чего это ты так перепугался.
- Да не перепугался я, но это так… Так неожиданно. Конечно, я слегка растерялся.
Мила видела, как мучительно хочется Виктору задать главный в этой ситуации вопрос и как он боится сделать это, чтобы не выглядеть дурно. Поэтому она сказала сама:
- Я не буду рожать, скоро все кончится.
Ей показалось, или он на самом деле, пусть еле слышно, но все же вздохнул с облегчением? Но напряженность в лице точно исчезла:
- Пожалуй, ты права, если не собираешься жить с отцом этого ребенка.
Самая не зная, зачем она это делает, Мила продолжила, намеренно сгущая краски:
- Все так, но ты знаешь, что-то там у меня не совсем в порядке, врачи говорят, после аборта может вообще не быть детей.
- Людочка, - как ей показалось, излишне горячо воскликнул Виктор, - да у них плановые показатели по снижению числа абортов, вот они и пугают всех. Ну какие у тебя могут быть проблемы – молодая здоровая женщина…
Почему-то ей стало неприятно. Нет, она, конечно, не ждала, что он тут же скажет, что ему неважно, чей это ребенок, что раз он любит ее, то полюбит и малыша… Такое бывает только в кино и книгах. И все-таки… Он не должен был так явно толкать ее на эту операцию.
- Милочка, родная, - продолжал между тем Виктор, - у нас с тобой обязательно будут дети, ведь я так тебя люблю. Я бы женился на тебе хоть сейчас, но неужели тебе не хочется отойти от первого замужества, перевести дух, пожить немного для себя? Ведь ты учиться собиралась, а с ребенком это будет невозможно, по крайней мере, года два. Мы еще так молоды, у нас все впереди, разве нам плохо вдвоем? Хочется погулять еще, поездить, мир увидеть. А тебе нет?
Она хотела возразить, что и те, у кого есть дети, и учатся, и ездят, и вообще двадцать шесть лет даже для мужчины – возраст, когда пора бы уже и нагуляться. Но промолчала
- Ладно, - суховато произнесла она, - мне уже лучше, давай собираться, а то я на работу опоздаю.
*     *     *
Аня из окна своей комнатки, которую она занимала как завпроизводством шахтной столовой, увидела подъехавший к административному зданию красный «Москвич» и выпорхнувшую из него эту белобрысую мымру Людмилу. Все вышло совсем не так, как она предполагала. Когда она «сдавала» Людмилу ее свекрови, была уверена, что эта баба вместе со своим недоделанным сыночком устроят подружке такую головомойку, что она к Виктору на пушечный выстрел побоится подойти. Ну кто же мог подумать, что эта дура уйдет от мужа? И что только нашел в ней Витя? Худая, бледная, бесцветная какая-то…
Сама Аня была женщиной яркой, с густыми темными волосами, широкими, вразлет, бровями, карими глазами, пухлыми губами и пышной грудью. И в том, что Виктор, который ей давно нравился, предпочел ей эту белесую худышку, она усматривала надругательство над самим понятием женской красоты.
Вдруг она заметила, что предмет ее дум не уехал сразу же, а вышел зачем-то из машины и направился в здание. Воды, что ли, попить захотел? Или в туалет? Аня решила действовать.
- Виктор, ты? Какая неожиданная встреча! – ей удалось подгадать так, что они столкнулись буквально нос к носу. – И что ты потерял в наших краях?
- Скорее, нашел. Здравствуй, Анюта. Да вот, выходной у меня сегодня, так я Людмилу на службу привез.
- Вот как? А мужа не боишься?
- У тебя устаревшие данные. Она с ним больше не живет.
- Да ну? Людмила, конечно, женщина увлекающаяся, всякое с ней бывало, но чтоб от мужа уйти…
- Что ты имеешь в виду?
- Да так, я ж не сплетница тебе какая-нибудь.
- Аня, я тоже не из пустого любопытства спрашиваю.
- А знаешь, пойдем ко мне, кофейку попьем с булочками, вот как раз сейчас должны из кондитерского цеха подвезти.
Вскоре они уже сидели в ее каморке. Булочки были воздушными, а кофе, хоть и растворимым, но вполне приличным. Аня разговора не начинала, ждала, что это сделает Виктор. И не ошиблась.
- Ну, давай, рассказывай, что ты имела в виду, когда сказала, что с ней всякое бывало?
- Ну, Людкин муж не красавец, далеко не Ален Делон. Но замуж ей очень хотелось, а больше никто не брал. Ну а после замужества что-то в ней появилось… Не знаю даже, как назвать. Но мужики на нее внимание обращать стали. Вот она и… Но раньше она всегда конспирацию строго соблюдала. Что-то, видно, ты ей сильно в сердце запал. Но ты не обольщайся, Витя, она все равно к Вовику вернется. Да еще и такую причину назовет, что ты сам же ее уговаривать станешь.
Виктору хоть и казались Анины слова сомнительными, но, как многие мужики, привыкшие к легким победам, он страшно боялся, что его кто-нибудь когда-нибудь обведет вокруг пальца. Сыграл свою роль и утренний разговор с Людмилой, она явно не стремилась избавляться от ребенка. А может, и ребенка никакого нет? Может, это она уже начала искать пути для «отхода»?
- Почему ты так уверена, что вернется? – хмуро поинтересовался он у Ани.
- А ты знаешь, сколько он зарабатывает? Посмотри, как она одета, сколько колец у нее на пальчиках, а цепочка какая! У тебя оклад, небось, 160-170 «рябчиков», а он меньше трех сотен никогда не приносил. А Людочка привыкла жить в достатке. У нее папочка – главный инженер. Но папочка от мамочки к другой бабе ушел и теперь ей денежки носит, вот она себе мужа  и нашла. Почему, ты думаешь, она за него сразу после школы выскочила? Вот то-то и оно…
Аню нисколько не смущало, что она врала без зазрения совести. За любовь нужно бороться. Ну, а на войне как на войне, и тут любые средства хороши.
В этот момент боковым зрением она увидела, что из конторы вышла толстая бухгалтерша Светлана Алексеевна и направилась прямо к столовой. Аня знала, что Светка идет к ней, поскольку ей была обещана к празднику сырокопченая колбаса – жуткий дефицит, которого в магазинах отродясь не бывало в свободной продаже. А шахтеров часто баловали и в столовую привозили довольно много этого очень вкусного, но как уверяют диетологи, страшно вредного продукта. Светлана была одной из первых сплетниц на предприятии, славилась она, к тому же, тем, что всегда с наслаждением выкладывала неприятные новости тем, кого они касались.
- Вить, да не переживай ты, - Аня взяла его за руку и нагнулась так, что их лица почти соприкоснулись. – Все будет хорошо, может, у вас и наладится…
- Анечка, это я, как там моя колба… Ой, извините, пожалуйста, - Светлана удивленно застыла посреди кабинета.
Аня отпрянула от Виктора и попыталась изобразить на лице смущение, хотя внутри у нее все ликовало: план удался как нельзя лучше.
- Заходите, Светлана Алексеевна, я все помню, вот ваш заказ, - Анюта отдала бухгалтерше небольшой приятно пахнущий сверток. – Если там из девочек кому-то надо, пусть зайдут, еще есть немножко, по-моему Ирина Сергеевна из кадров спрашивала.
На всякий случай она сама дала Светлане повод появиться в отделе, где работала соперница. Она знала, что подстегиваемая непреодолимым зудом немедленно рассказать об увиденном, эта глыбина тут же помчится в именно туда, а потом прильнет к окну и будет следить, когда Виктор выйдет из столовой. Что ж, надо этим воспользоваться.
- Витя, ты сейчас домой?
- Ну да, хочу отоспаться. Официально-то я еще как бы в командировке. Так что прямо отсюда и поеду.
- Меня не захватишь? Есть кое-какие дела в вашем городе. Только давай еще кофе выпьем на дорожку.
В отношении Светланы Анюта ничуть не ошиблась. Та бодрой рысью мчалась со всей возможной для нее скоростью в контору, чтобы выложить ошеломляющую новость этой задаваке Журавлевой.
В конторе почти все были в курсе перемен в Милкиной личной жизни, и надо сказать, что большая часть женской половины коллектива этих перемен не одобряла. Шахтоуправленческие дамы никак не могли понять, чем не угодил Людмиле муж. Не пьет практически, по бабам не шляется, хорошо зарабатывает, и все деньги – в семью, вон, даже почти на машину накопили. Ну да, этот ее новый, безусловно, красавец, хоть в кино снимай. Но если каждая жена будет бросать мужа только потому, что тот не наделен эффектной внешностью, что же это будет?
- Девочки, - бухгалтерша буквально влетела в отдел кадров, - в столовой колбаса есть, свежайшая, Аня сказала, что кто хочет, может взять. Правда, ее не много, так что поспешите. Да, кстати, Журавлева, а что это твой кавалер у Анюты делает? Видела их сейчас, воркуют, как голубки.
Миле стало неприятно, но виду она не подала.
- Да они знакомы сто лет, почему бы ему и не зайти погреться и чайку попить. На улице холодно, а ехать ему Бог знает куда.
- Да ладно, знаю я эти чаепития! Я когда вошла, они отскочили друг от дружки что твои мячики. За такими красавцами глаз да глаз нужен, они – люди избалованные, чуть что не так, сразу ноги делают.
Выпалив эту «обойму», Светлана умчалась к себе в бухгалтерию, чтобы занять наблюдательный пост у окна.
- Люда, ты чего это скисла? – Ирина Сергеевна подошла к подчиненной. – Нашла из-за кого расстраиваться, ты что, не знаешь, что для этой бабы гадость кому-то сказать – высшее счастье. На копейку увидит – на рубль выдумает.
- Я в порядке, - Мила попыталась улыбнуться, но, почувствовав, что у нее это получается неважно, вышла из кабинета. Она зашла в туалет, набрала стакан холодной воды и залпом выпила. Ей было как-то душновато – топили в управлении от души. Она раскрыла окно и попыталась вдохнуть полной грудью свежий воздух. И тут увидела Виктора, который выходил из столовой с Аней под руку. Девушка выглядела очень эффектно в ярко-красном пальто с белоснежным меховым воротником и такой же шапке. Она что-то рассказывала своему спутнику, и они оба весело смеялись. Виктор галантно распахнул дверь машины, и через минуту они умчались.
Мила убеждала себя, что это вовсе ничего не значит, мало ли по какой причине Аня и Виктор уехали вместе. Но помогало плохо. Она чувствовала, что после сегодняшнего утреннего разговора их отношения изменились. Видимо, Ирина права: не любят, ох не любят мужики сложностей.
Милке захотелось выплакаться у кого-то на груди. Начальница для этой цели не подходила. Она, конечно, посочувствовала бы, попыталась утешить, но в глазах бы у нее наверняка читалось: «А я ведь тебя предупреждала». Поэтому Мила отправилась к своей приятельнице Татьяне Савченко.
- Танюша, пошептаться нужно, найдешь минут пятнадцать?
В плановом отделе в начале месяца всегда было светопреставление - в срочном порядке заканчивали отчет. Но Таня, поглядев на подругу, полезла в ящик стола и взяла какой-то ключ.
- Гальченко  в отпуске, так что комната свободна.
Володя Гальченко был освобожденным комсомольским секретарем, а Татьяна числилась в его заместителях.
- Ну, выкладывай, - сказала она, доставая сигареты и спички. Курить Таня начала в институте, но теперь старалась не делать этого открыто. Курящая женщина в их провинциальном городке считалась чуть ли не воплощением всех пороков. Но от Людмилы она не пряталась, поскольку той было абсолютно без разницы, курит ее приятельница или нет, был бы, как говорится, человек хороший.
Мила подробно рассказала обо всех событиях сегодняшнего дня.
- Зря ты пошла у Ирины на поводу, - Таня глубокомысленно пускала дым в потолок. – Она просто зациклена на том, что все мужики сволочи, ей простительно, но ты-то могла бы быть и поумнее. Зачем было ему все рассказывать?
- Таня, когда люди любят друг друга, между ними не должно быть тайн.
- Да, теоретически так. А практически получилось вот что. Как Благородный Герой он должен был сказать тебе, что для него главное – быть с тобой, и тут же сделать тебе предложение. Ты этого от него подсознательно ждала. Но ведь ты прекрасно понимаешь, что жизнь – не кино, и ему лишняя головная боль ни к чему. Понимаешь, но все равно разочарована. И он чувствует себя неловко, так как тоже понимает, что вел себя… ну, в общем, не как рыцарь. Но покой-то дороже… Вот и вышло, что между вами появилась неловкость. Надо было рассказать ему уже после всего. Тогда бы он, в полном соответствии с законами жанра, кинулся бы тебя утешать и мягко укорять: мол, не надо было этого делать, он бы с удовольствием растил этого ребенка и так далее. Ты бы сохранила иллюзию, что он Благородный Герой и есть, а он сохранил бы лицо, и все было бы в порядке.
- И что мне теперь делать?
- Не знаю даже. Прежде всего, решить для самой себя: хочешь ли ты по-прежнему быть с ним. Ну и, может быть, лучше вам какое-то время не видеться. До… Ну, ты понимаешь, до чего. А потом, глядишь, и все рассосется.
- Ага, а Анюта тем временем со свойственным ей напором будет обхаживать его и ублажать.
- Ну знаешь, если мужик может вот так запросто, при малейших тучках на небосклоне переметнуться к другой, на фиг он тебе вообще нужен? Ну ладно, ты извини, но мне пора «к станку», сама знаешь, что у нас там сейчас творится.
*     *      *
Людмила снова едва успела в женскую консультацию. В этот раз она попала к своему врачу  - за полчаса до окончания приема. И это были те еще полчаса. Когда мамина приятельница узнала о ее решении, она попросила медсестру выйти на пару минут, и обрушила на пациентку такой шквал обвинений и упреков, что та едва не расплакалась. В выражениях врач не стеснялась, самым ласковым из них было «дура ты набитая».
Однако, сцепив зубы, Мила продолжала настаивать на своем, повторяя, что решение ее окончательное, и она его не изменит. Не дать ей направление врач не имеет права.
В конце концов, она добилась, чего хотела.
Все должно было закончиться послезавтра, потом предстояло три дня ноябрьских праздников, за которые Людмила надеялась полностью очухаться. Ну, а потом можно будет начать жизнь с чистого лица, учтя, как говорится, все ошибки и уроки прошлого.
Весь вечер она старательно убеждала себя в том, что от любви одни неприятности, и в наш бурный век женщина вполне может обойтись без серьезных отношений. Взять хотя бы Татьяну. В свои двадцать три года она уже прошла через недолгое замужество, развод и в новый брак вступать не спешила. При любой возможности: в отпуск или в праздники – Татьяна стремилась куда-нибудь поехать. То ли к приятелям, которых у нее было неисчислимое множество, то ли по путевке, то ли просто куда глаза глядят. Она уже объездила полстраны: была в Прибалтике, в Средней Азии, на Западной Украине, на Байкале. Словом, жила в полное свое удовольствие.
«Вот и я так буду, - думала Мила, - а все эти страсбойдемся как-нибудь без них».Она пыталась уверить себя, что все – к лучшему, но вдруг осознала, что сидит около телефона и… Да, ждет, отчаянно ждет звонка. Но Виктор не позвонил.
Уснула она далеко за полночь, спала тревожно, просыпаясь чуть ли не каждый час. Ей снились кошмары: то Аня с Виктором убегали от нее, взявшись за руки, с громким хохотом, а она не могла даже двинуться с места, чтобы догнать их; то она входила в комнату, где спало множество младенцев, и она точно знала, что один них – ее ребенок, но никак не могла понять, какой именно.
Когда зазвонил будильник, она очнулась как после сильного перепоя  – с тяжелой головой и пересохшим горлом. Взглянув в зеркало, она даже отшатнулась: на нее смотрело лицо женщины неопределенного возраста с запавшими глазами, под которыми залегли глубокие тени. Кожа была какой-то сухой, губы запеклись, и даже ее волосы удивительно красивого пшеничного цвета с золотистым оттенком потускнели и стали безжизненными.
Нет, в таком виде на работу идти нельзя, иначе все решат, что она тут все ночи напролет рыдает от горя.
Людмила стала вспоминать, что делала мама, когда хотела срочно навести красоту. Для начала – контрастное умывание: то обжигающе горячей, то ледяной водой, потом протрем лицо снегом, вон его сколько нападало на балконе. Теперь – обильно нанесем питательный крем. Ну вот, уже лучше: щеки порозовели и кожа не шелушится. После массажа зубной щеткой и губы приобрели нормальный вид, а синяки под глазами пришлось замазать жидкой пудрой.
Из-за всех этих манипуляций Люда едва не опоздала на свой автобус, вскочила в последнюю секунду. Салон был, как всегда, переполнен, и ее так сдавили, что она чуть не потеряла сознание. Пришлось выйти на две остановки раньше, подышать, как шутила Татьяна, «свежими выхлопными газами» - дорога к шахте была одной из самых оживленных городских трасс.
- Людмила, ты чего это пешком? – догнала ее легкая на помине приятельница.
- Да так, пройтись вот решила.
- Ты что, не спала? Синяки под глазами и вид уставший…
- Да спала, только плохо. Ты знаешь, а Виктор даже не позвонил.
- Ну так это естественно. О чем бы он с тобой говорил? Болтать о пустяках в такой ситуации глупо, но не может же он прямо спросить, когда ты намерена избавиться от ребенка. И не жди его раньше, чем через неделю. Я думаю, он придумает убедительную причину своего отсутствия, и тебе придется в нее поверить.
Придя в отдел, Журавлева сразу сказала начальнице, что завтра ее на работе не будет. Ирина, разумеется, сразу поняла, в чем дело.
- Ну-ка, присядь, - сказала она.
- Если вы собираетесь меня отговаривать, то напрасно. Я решила твердо.
- Да не собираюсь я. Просто хочу, чтобы ты четко уяснила: если ты надеешься таким макаром поправить отношения со своим красавцем, то напрасно. Я думаю, на ваших отношениях нужно ставить крест.
- Это почему же?
- А потому, что он никогда не простит тебе, что по твоей милости выглядел подлецом. Он именно так и выглядел, не спорь. Ты можешь выдумать сотни поводов оправдать его. Но с собой-то будь честной. И знаешь, если бы он откровенно сказал, что не может и не хочет воспитывать чужого ребенка, его бы за прямоту можно было бы даже уважать. Но руку даю на отсечение: он принялся убеждать тебя, что так будет лучше для тебя самой, что у тебя вся жизнь впереди и так далее.
Мила молчала. А что она могла сказать? Ирина почти дословно повторила то же, что сказала ей днем раньше Татьяна. И они обе правы. Действительно, хватит врать-то самой себе.
Зазвонил внутренний телефон.  Ирина взяла трубку.
- Да, она на месте. Что? Хорошо, сейчас.
Она удивленно смотрела на Людмилу.
- Тебя просят зайти к директору. Вместе со мной.
Мила просто онемела. Она и директор шахты двигались по абсолютно разным орбитам, которые никогда не пересекались. Зачем она понадобилась Александру Константиновичу?
Им даже ждать не пришлось, секретарша сразу провела их в директорский кабинет. Там, кроме Потапенко, сидел какой-то молодой мужчина совершенно невзрачной внешности.
- Вот, - сказал ему директор, - это Людмила Николаевна Журавлева, но я уверен, что произошло какое-то дикое недоразумение.
- Разберемся, - ответил мужчина и обратился к Милке: - Журавлева Евдокия Даниловна кем вам приходится?
- Это моя свекровь. То есть бывшая свекровь.
- Вы разведены?
- Официально еще нет, но уже почти месяц живем с мужем раздельно.
- До этого вы жили вместе с ней, по улице Огарева, 20?
- Ну да, а в чем дело? С ней что-то случилось?
- Нет, с ней ничего. Вы когда были по этому адресу в последний раз и с какой целью?
- Несколько дней назад, там оставались мои зимние вещи, и они мне срочно понадобились.
- Ваш муж или свекровь были дома?
- Нет, но у меня был ключ, поэтому я вошла и взяла дубленку и сапоги. Когда уходила, оставила записку и ключ, а дверь захлопнула. А в чем дело-то?
Но следователь снова проигнорировал ее вопрос и продолжал задавать свои:
- А вам не пришло в голову, что в отсутствие хозяев в чужой уже для вас дом заходить нехорошо?
- Пришло. Но не такой уж он мне чужой, я там, между прочим, до сих пор прописана, все времени нет выпиской заняться. Но вы мне когда-нибудь скажете, почему вы задаете все эти вопросы? Что там произошло?
- Скажу. Произошло вот что. Гражданка Журавлева Евдокия Даниловна утверждает, что после того, как вы там побывали, из дома исчезли деньги в сумме ста рублей и два золотых кольца, принадлежащих ей и ее сыну, Журавлеву Владимиру Сергеевичу.
Мила почувствовала, что в голове у нее застучали какие-то молоточки. Они стучали все сильнее и сильнее, она стала задыхаться. Ей хотелось крикнуть, что этот человек не смеет говорить о ней такие вещи, никто не смеет, что все это – чудовищная ложь. Но смогла только прошептать: «Это неправда».
Она увидела, как вскочила со стула и что-то кричит Ирина, как сочувственно смотрит на нее Потапенко. А потом навалилась темнота.
Очнулась Мила  на диване в комнате отдыха директора, в воздухе чувствовался резкий запах нашатыря, а вокруг нее суетились Ирина и Катерина, медсестра из медпункта. Что удивительно, голова была ясной, и вообще, чувствовала она себя совсем неплохо. Но когда попыталась подняться, то не смогла даже двинуться.
- Ой, как побледнела опять, - заохала Катерина. – Ирина Сергеевна, она сейчас снова сознание потеряет.
- Вот что, Катюша, - решительно сказала Ирина. – Сами мы тут не справимся, звони в «Скорую».
Минут через двадцать врач «Скорой», измерив Милке давление и послушав пульс, озабоченно качала головой:
- Похоже на сосудистый криз, у нее давление резко упало и пульс редкий. Надо бы в больницу. У вас, Людмила Николаевна, такое раньше бывало?
- Да нет вроде, вот разве что в последнее время.
Ирина что-то прошептала докторше на ухо, та понимающе закивала:
- Вот что я предлагаю, Людмила Николаевна, вы поедете сейчас в больницу, там за вами пару дней понаблюдают, если все будет нормально, праздник отметите уже дома.
- Поезжай, Людочка, - убеждала ее Ирина. – Я сейчас позвоню твоей маме, она, я думаю, тебя встретит уже на месте, ей там совсем близко.
Действительно, Виктория ждала дочь в приемном отделении. Более того, она уже успела сделать нужные звонки, и Людмилу положили в одну из лучших палат кардиологического отделения. Здесь вообще условия были гораздо лучше, чем, скажем, в травме или хирургии. Сердечные болезни считались чуть ли не профзаболеваниями у разного рода ответственных работников, которые часто ложились в стационар, чтобы  поправить пошатнувшееся в заботах о народе здоровье, поэтому оборудовано и обставлено отделение было соответственно.
Отдельной палаты Мила, разумеется, не удостоилась – чином не вышла. Но и то, что вместе с ней лежали только три женщины, можно было считать большой удачей, обычно в палатах располагались по десять-двенадцать, а то и по двадцать человек.
Когда ее осматривала лечащий врач, Мила набралась смелости и шепотом сказала о предстоящей ей завтра операции.
- Об этом не может быть и речи, такой нагрузки ваш организм просто не выдержит. У вас давление упало почти до критических цифр и, как я подозреваю, анемия. Анализы будут готовы только завтра, но я и так вижу, что гемоглобинчик у вас намного ниже нормы. Ну, и нервное истощение, разумеется. И не обольщайтесь тем, что сейчас чувствуете себя хорошо, это – действие лекарств, не более. Полечитесь недельку, а там посмотрим.
Итак, все ее планы рухнули из-за рехнувшейся от злости Евдокии. Если ее приведут в норму действительно за неделю, то она, хоть и впритык, успеет все сделать. А если лечение затянется? Милка, уткнувшись в подушку, расплакалась.
Вскоре пришла медсестра и поставила ей капельницу, потом ей принесли какие-то таблетки, а потом был обед. Ее соседки, видимо, заметили, что Мила не в себе, поэтому с расспросами не приставали. Весь тихий час Мила проспала. Вечером пришла мама, принесла удобный домашний халат, кучу всякой еды и последние новости. Оказывается, коллеги Милы рьяно взялись за ее защиту, написали на имя начальника милиции письмо, в котором говорилось о том, какой Людмила Николаевна Журавлева прекрасный работник и замечательный человек и, главное, кристально честный. Поэтому все, в чем обвиняет ее бывшая свекровь, не может быть ничем иным, как ложью и злостной клеветой.
- Мама, - робко спросила Мила, - а Виктор не звонил.
- Людочка, - преувеличенно бодро воскликнула Виктория Эдуардовна, - нас же сегодня дома почти не было, может, и звонил… Да и связь у нас осенью, как дожди польют, сама знаешь какая. Моя коллега дочери в Луганск третий день дозвониться не может.
Мила была благодарна матери за попытку утешить ее, но она сердцем чувствовала, что Виктор не звонил.
Ночью ей поспать почти не удалось. Одной из соседок стало плохо. Прибежал дежурный врач и вызвал реанимационную бригаду. В палату притащили какую-то аппаратуру, сделали женщине кучу уколов, но значительного улучшения не добились. Уже под утро пациентку увезли в реанимационное отделение.
- Вот бедняжка, - сказала Анна Григорьевна, полная немолодая женщина, которая и подняла ночью тревогу. – Уже третий раз так: переведут в палату, а через два-три дня снова в реанимацию…
- А ведь она совсем молодая еще и уже такая больная, - откликнулась Мила.
- Да еще месяц назад она была здоровее нас с тобой, - раздалось с соседней кровати.
- У нее что-то случилось?
- Помнишь, ребенка убили, мальчика пятилетнего, его еще искали дня три, ну а потом нашли уже мертвого. Это ее сын.
Конечно, Мила слышала об этой истории, о ней тогда весь город говорил. Пятилетний ребенок исчез средь бела дня прямо со двора, где гулял. Мама на несколько минут поднялась в квартиру, чтобы переодеть младшую дочь, которая упала прямо в лужу. Когда она вернулась, обнаружила, что сын исчез. Мальчишки постарше видели, как его за руку вел какой-то мужчина. Ребята оказались наблюдательными и сумели довольно подробно описать работникам милиции этого мужчину, поэтому и нашли его довольно быстро. Нашли и тело несчастного ребенка в одном из полузаброшенных домов недалеко от центра города. Ребенка насиловали, потом пытались задушить и, в конце концов, нанесли несколько ножевых ран, от которых он и умер.
Похороны Саши превратились в настоящую демонстрацию. Гроб с его телом не повезли на катафалке, а понесли по улицам города, хотя траурные шествия разрешались только в особых случаях – имелись в виду похороны известных людей. Но народ решил, что этот случай – тоже особый. Когда процессия приблизилась к зданию милиции, люди остановились и стали требовать выдачи убийцы. Пришлось начальнику горотдела вместе с прокурором выходить к народу и объяснять, что преступник уже переведен в изолятор в областной центр. Народ в это не верил и продолжал митинговать. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не мать ребенка. Как только она начала говорить, установилась полная тишина. Женщина почти шепотом попросила: «Давайте похороним сейчас моего Сашеньку, все остальное потом». После этого процессия продолжила путь на кладбище.
Обо всем этом Миле рассказывала мама, сама она тогда переживала «медовую неделю» с Виктором, поэтому хоть и поохала, и повозмущалась, как положено, но довольно быстро забыла об этой трагедии. Но теперь, когда она увидела несчастную мать, находившуюся буквально между жизнью и смертью, ей даже стало стыдно за собственные переживания.
«Боже мой, - думала она, - а я-то считала, что у меня – горе. Да это так, мелкие неприятности».
Потом ее мысли потекли в другом направлении: «У этой женщины ребенка убила какая-то мразь, а я своего собираюсь убить сама… А может быть, Ирина права, и то, что происходит со мной – неспроста, ведь словно сама судьба противится моему решению, может быть, надо, чтобы этот малыш появился на свет?»
- Слышишь, Люда, - прервала ее мысли Анна Григорьевна, - ты извини, я не подслушивала, но койки-то рядом стоят… В общем, ты при Наталье, когда ее вернут из реанимации, не упоминай о том, что аборт делать хочешь. Вообще о детях ничего не говори. Ей сразу плохо делается.
- Я даже мужу запретила сына в больницу приводить, - откликнулась Светлана, молодая женщина, лежавшая на соседней койке. Мой Димка такого же возраста. Она его раз увидела, так снова пришлось реанимацию вызывать.
*     *     *
Мила с наслаждением вытянулась в ванне. И сразу же почувствовала, что глаза стали закрываться сами собой. Вторые сути она дома и все это время или ест, или спит. Ее, наконец, перестало тошнить, и аппетит проснулся просто волчий. Интересно, какие препараты ей дают, можно ли после них оставлять ребенка? Нет, она не изменила своего решения, но на всякий случай знать не помешает.
Однажды она попросила медсестру показать ей лист назначений. Та посмотрела на нее так, словно Мила требовала выдать ей секрет производства стратегического оружия:
- Надеюсь, вы не думаете, что мы даем вам что-то не то?
- Нет, но хотелось бы знать, чем и как меня лечат.
- Ну знаете, - отрезала девица в почти неприлично коротком белоснежном халатике, - если я тут каждому лекцию о методах лечения буду читать, работать будет некогда.
Поздно вечером Мила захотела пить и вышла в коридор, где стоял холодильник – там был принесенный мамой малиновый компот. Вдруг она заметила, что медсестры на посту нет, а на столике лежит стопка историй болезни. Чувствуя себя советской разведчицей в немецкой управе, она на цыпочках подкралась к столику, разыскала свою историю и принялась ее читать. Почерк у ее лечащего врача был еще тот, она почти ничего не могла разобрать.
Но тут появилась дежурная сестра, не та, с которой Мила объяснялась утром, но настроенная так же решительно. Она прямо затряслась от негодования.
- Что вы тут делаете? – прошипела она, - как вам не стыдно?
- Но ведь это моя история болезни, - запротестовала Мила, - и я имею право знать, что там написано.
- Ничего вы не имеет. Идите спать, а то я доложу заведующему, что вы тут творите, вас выпишут с нарушением режима, и больничный вам не оплатят.
Так она и не узнала, какие препараты принимает. А в целом пребывание в больнице было для нее не тягостным. Единственное, что раздражало, - ранний подъем. В шесть утра дверь палаты с грохотом открывалась, вбегала медсестра и кричала:
- Так, больные, меряем температурку!»
Милка пыталась не просыпаться, натягивала на голову подушку, но сестра все равно совала ей градусник, хотя температура у нее была неизменно нормальной.
Вся первая половина дня была расписана по минутам: завтрак, обход, процедуры, обед. В тихий час Милка «добирала» украденный по утрам сон, а по вечерам с удовольствием болтала с соседками.
Анна Григорьевна угодила сюда с гипертоническим кризом. Она около двадцати лет проработала на железной дороге монтером пути, как говорят в народе, «шпалы ворочала». А жила в небольшом поселке, вырастила четверых детей, все время держала большое хозяйство, с которым управлялась с помощью детей – муж страдал длительными запоями. Но у сыновей и дочек было немало собственных дел, поэтому вставать приходилось затемно, а ложится за полночь. Ну вот и надорвалась.
У Светланы было обострение ревмокардита, которым она страдала с детства –  дала осложнение сильнейшая ангина. Ситуация ухудшилась после того как она, вопреки запретам врачей, родила сына. Медики, узнав о том, что она ждет ребенка, пришли в ужас и стали настаивать на прерывании беременности. Однако Светлана заявила, что родит, даже если это будет стоить ей жизни.
Когда ее приходил проведывать муж – высокий плечистый мужчина с очень добродушным лицом, глаза Светы каждый раз вспыхивали такой радостью, что Милка начинала ей отчаянно завидовать. А Слава  суетился вокруг жены, как мог: дотошно расспрашивал о ее самочувствии, уговаривал сейчас же выпить бульон – «пока свежий», заставлял надеть кофточку потеплее, так как в палате прохладно. В общем, было заметно, что после десяти лет брака они все еще влюблены друг в друга.
«Надо же, - размышляла Мила, лежа в ванне и наслаждаясь тишиной и покоем, - неужели желание иметь ребенка может быть таким сильным, что женщина готова ради этого даже жизнью рискнуть?»
Когда она вытиралась, позвонили в дверь.
- Опять к матери кто-то, - лениво отметила девушка.
Весь вчерашний праздничный вечер и все сегодняшнее утро им наносили визиты приятельницы Виктории Эдуардовны, поскольку сама она все приглашения в гости решительно отвергла, заявив, что не хочет оставлять дочь одну. Второе замужество очень изменило эту женщину. Хотя она продолжала следить и тщательно ухаживать за собой, уже не стремилась так отчаянно противостоять времени, тем более, что ее нынешний супруг не переставал восхищаться ее красотой, молодостью и элегантностью.
В дверь осторожно постучали:
- Людочка, - услышала она, - тут… Ну, в общем, гость к тебе.
Милку начал бить озноб, а потом кинуло в жар. Неужели Виктор? Она стала судорожно натягивать халат, но руки дрожали, и она никак не могла попасть в рукава. Потом расческа стала запутываться в волосах. Наконец, она вышла из ванной и быстро прошла в свою комнату.
Это был он. Виктор сидел в кресле, рядом на столике в хрустальной вазе красовались три огромные розы, стояли бутылка шампанского и коробка с тортом.
Милке очень хотелось кинуться к любимому, припасть к его груди и забыть обо всем на свете. Но она сдержанно бросила:
- Вот это гость. Привет!
- Здравствуй, Людмилочка, - ласково ответил Виктор. – Ну как ты? Я вчера заезжал в больницу, но мне сказали, что тебе уже лучше и тебя на праздники отпустили домой.
У Милки на языке вертелась сотня вопросов: куда он поехал потом, почему не заехал к ней вчера, с кем отмечал праздник, и вообще, где он был все это время. Но она задала только один:
- Кто тебе сказал, что я в больнице?
- Да ты понимаешь, Анюта мне пообещала кофе растворимый достать. Ты же знаешь, я по утрам без кофе не могу, а молоть и заваривать некогда, поспать подольше хочется, вот я и попросил…
«Боже мой, - думала Мила, - о чем он говорит, при чем здесь какой-то кофе? Или ему нужны оправдания его встреч с Аней? Неужели нельзя прямо сказать, что узнал обо всем от нее?»
- Ну вот, - продолжал любимый, - она сказала, что постарается, хотя это и дефицит большой. А шестого, перед самым праздником, она позвонила и сказала, что кофе есть.
- А в придачу к этой приятной новости она сообщила тебе грустную – о том, что я в больнице?
- Ну, в общем, да.
- Понятно. И ты решил сначала забрать кофе, а тягостную обязанность проведать заболевшую любовницу отложил на потом.
Виктор поморщился. Людмила знала, что он терпеть не может слово «любовница», предпочитая заменять его эвфемизмами типа «приятельница», «подружка» и так далее. Знала, но все равно употребила именно его.
- Ну зачем ты так, - мягким, прямо-таки обволакивающим голосом укорил ее возлюбленный. – Аня для меня просто друг.
- Ага, - с неожиданной злостью отрезала Милка, - сначала ты дружил со мной, потом решил подружить с Аней. А если у нее возникнут проблемы – например, недостача какая-нибудь или еще что, ты подружишься с кем-нибудь другим.
- Почему ты такая злая сегодня? Я просто не мог приехать раньше, у меня на работе масса дел. И потом, мне показалось, что тебе нужно… Ну, прийти в себя, что ли…
- Я тебе, конечно, не жена, - отчеканила девушка, - и не буду требовать отчета, где и с кем ты проводишь время. Но мне казалось, что ты любишь меня, ты ведь сам уверял меня в этом чуть ли не каждый день. Ну вот, и я думала, что могу рассчитывать на твою помощь в трудную минуту, на то, что ты будешь рядом, что я для тебя важнее какого-то кофе. Впрочем, все это уже не имеет значения.
- Почему, Людочка?
- Потому что! Я, наверное, буду все-таки рожать.
Она и сама не знала, зачем это сказала. Она ведь все еще надеялась, что сразу после праздников ее выпишут, и она успеет сделать аборт. Но уж очень ей хотелось показать Виктору, что для нее есть нечто более важное, чем он.
- А знаешь, - быстро сказал он, - меня это совсем не удивляет, хотя сначала я Анне не поверил.
- При чем тут Аня?
- Она сразу мне сказала, что ты никуда от своего муженька не денешься, а я тебе нужен только для того, чтобы поразвлечься. Надо бы мне сразу догадаться, что эта твоя скромность и неопытность – просто игра.
Милке показалось, что у нее на глазах мир разваливается на куски и несется куда-то в бездну.
- По-моему, тебе лучше уйти, - тихо сказала она.
*    *     *
Когда Аня узнала о том, что произошло с Милой, то даже пожалела свою подружку-соперницу. Информацию о случившемся она получила сразу из двух источников: от шахтных приятельниц («сарафанное радио», как всегда, сработало без сбоев) и от самой Евдокии, которую случайно встретила на рынке и которая битый час жаловалась ей на «эту гадину».
Разумеется, Анюта ни на секунду не поверила во всю эту чушь о якобы украденных деньгах и кольцах. Во-первых, не тот Людмила человек, чтобы брать чужое, когда своего полно, а во-вторых, это ж надо быть полной кретинкой, чтобы, стащив что-то, оставить записку: мол, я была и кольца сперла, извините…  Наверняка в милиции это тоже понимают, так что тут Людке ничего не грозит.
Но как бы то ни было, обстоятельства складывались в ее, Анютину, пользу. Будь на месте Виктора кто-то другой, можно было бы и усомниться: есть мужики, которых хлебом не корми, а дай почувствовать себя рыцарем. Они обожают спасать своих прекрасных дам и грудью заслонять от всяких неприятностей. Но Виктор явно не из числа. Он всякие сложности терпеть не может и стремится избежать их любой ценой. Его сущность Аня поняла сразу, но ее это совершенно не трогало. Уж она-то точно не хрупкая принцесса и ни в каких рыцарях не нуждается. Она прекрасно со всем справится сама. И справлялась уже не раз.
Она и сама не могла понять, почему с такой настойчивостью добивается этого мужчину. Замуж она за него не собиралась, поскольку мечтала о муже попрестижнее, чем рядовой инженер телезавода. Да даже и не завода, а всего лишь филиала. Она видела, что Виктор ленив и очень любит собственный покой, чтобы всерьез заниматься карьерой. Тут, знаете ли, локтями и зубами пробиваться надо. Не будет он этого делать, нет, не будет. Значит, и не добьется в жизни ничего, так в инженерах с окладом сто пятьдесят рэ всю жизнь и остается..
Но зато как хорош! С таким появись в любой компании, все от зависти поумирают. И Анюта принялась действовать. Сначала она позвонила приятельнице, у которой их компания намеревалась собраться сразу после праздничной ноябрьской демонстрации, и предупредила, что может прийти не одна. Потом решительно набрала рабочий номер Виктора.
Когда они вместе ехали в город, где он жил (разумеется, никаких дел у Ани там не было, но железо ковать надо сразу, а то горн остынет, попробуй раздуй его тогда), Витя пожаловался, что очень страдает без кофе по утрам, так как просыпается с трудом и, если не выпьет бодрящего напитка, весь день потом ходит как вареный. А парочка чашек мгновенно ставит его на ноги. Аня пообещала помочь. И вот, услышав в трубке знакомый голос, сказала, что свое обещание выполнила.
Увидев две больших банки отличного индийского растворимого кофе, Виктор обрадовался, словно ребенок, получивший долгожданную игрушку, и сразу полез за кошельком.
- Нет-нет, - кокетливо сказала Аня, - денег я не возьму. Ты расплатишься со мной иначе.
- Это как же? – поддержав игру, тоже кокетливо осведомился Виктор.
- Я хочу, чтобы ты в праздник пошел со мной в одну компанию и слегка там за мной поухаживал. Не бойся, никаких подвохов тебя не ждет. Ну, хочу я перед подружками красивым мужчиной похвастаться. Купишь туда пару бутылок, а деньги за кофе давай пропьем прямо сегодня.
Виктор чувствовал неловкость от того, что уже третий день он не появляется у Людмилы. Расставаться окончательно он с ней не собирался. Впервые ему встретилась девушка, с которой интересно не только заниматься любовью, но и разговаривать. Она читала почти все его любимые книги, умела грамотно излагать свои мысли, была очень остроумной.  Но уж слишком  много сложностей возникало в последнее время. А вот с Анютой все было просто и ясно.
Вскоре они уже входили в новое кафе «Космос». По вечерам тут всегда было много народу, в основном сюда приходила молодежь. В «Космосе» вкусно и недорого кормили, и, главное, здесь играл лучший в городе ансамбль. Некоторые шли сюда просто потанцевать, заказывали лишь легкую закуску и сухое вино.
Аня видела, какие взгляды бросали девушки на ее спутника, и чрезвычайно этим гордилась. Пусть смотрят, не жалко. Она отметила, что в кафе было немало ее знакомых, но ни к кому не подошла только приветливо махала всем рукой. Одна из ее приятельниц, показав глазами на Виктора, подняла вверх большой палец: мол, кавалер – высший класс. Словом, все шло по плану.
Они пили вино, танцевали, много смеялись. Но вдруг Аня почувствовала на себе чей-то взгляд. Она оглянулась и буквально за соседним столом увидела приятельницу Людмилы Татьяну Савченко в окружении веселой шумной компании. Таня смотрела не столько на нее, сколько на Виктора, и не с восхищением, как другие, а с презрением.
Оркестр объявил перерыв, и все кинулись за столики – к недопитым бокалам и недоеденным блюдам. А Татьяна, наоборот, встала со своего места и подошла к соседям.
- Привет, Анюта, -  приветствовала она знакомую, - веселишься?
- Как и ты.
- А вы, - обратилась она к мужчине, - насколько я понимаю, тот самый Виктор, из-за которого такие страсти разгорелись. Да, правильно песня сложена, красивых любить не стоит, непостоянная у них любовь. Точно!
- Какие страсти, девушка? Мы с Аней добрые приятели, она мне услугу оказала, а я в благодарность ее поужинать пригласил. Ну и что?
- Насчет услуг Анюта у нас большая мастерица, тут вы не прогадали.  Правда, есть дурочки, которые от вас весточки ждут-не дождутся, пока вы тут модные танцы отплясываете. Даже в больницу попадают от душевных переживаний. Но лучше пусть об этом вам Аннушка расскажет, она ведь Людмиле когда-то подругой считалась.
И Татьяна, очень яркая и эффектная, в оранжевом мини-сарафане с черной шелковой блузке резко встала (а она разве садилась? Ее никто не приглашал;) и при этом нечаянно (или нет?) опрокинула прямо на светло-коричневые брюки Виктора бокал с красным вином. Но даже не подумала извиниться, а направилась прямо к своему столику.
Аня бросилась к пострадавшему с салфеткой, потом стала посыпать пятно солью.
- Пошли отсюда, - сказал Виктор, - я с этой психопаткой рядом находиться не желаю.
И они, расплатившись, вышли на улицу. Погода была почти зимняя: стоял легкий морозец, падал снежок, но настроение у обоих было безнадежно испорчено.
- А кстати, - поинтересовался Виктор, - что ты мне насчет Людмилы должна рассказать?
- Да в общем.., - замялась Аня. -  Короче, в больнице она. Прямо с работы увезли, плохо ей стало. Сознание потеряла.
- И что с ней? Что-то серьезное? – встревожился мужчина.
- Да никто толком не знает. Нервы. Но говорят, ей уже лучше.
- Ну, вообще-то в ее положении это естественно. Мне мать рассказывала, что когда она беременная была, сознание в первые месяцы теряла постоянно, ей все время воздуха не хватало.
Аня от такой новости чуть сама сознания не лишилась. Людмила ждет ребенка? А кто ж отец, интересно? Но не спросишь же об этом прямо в лоб.
- Так вы теперь, наверное, поженитесь, - тихо сказала она, - раз она беременна от тебя.
- Да с чего ты взяла, что от меня? Это ребенок ее мужа. Господи, как же все сложно. Но в больницу я к ней съездить должен, а то как-то некрасиво получается.
- Конечно, должен. Вот седьмого и поезжай. Ей будет приятно, что в праздник она не одна. Но ведь ты же не сможешь весь день сидеть в больнице, правда? Так что ничего страшного не случится, если вечером мы пойдем в мою компанию вместе.
*     *     *
Таковы, вкратце, события, предшествовавшие встрече наших героев. Надо сказать, что Аня сразу оценила полученную информацию. Она сообразила, что ни Вовик, ни Евдокия даже не подозревают о возможном прибавлении в их семействе, иначе Евдокия, во сне и наяву мечтающая о внуках, мгновенно вцепилась бы в Людмилу мертвой хваткой, и уж во всяком случае ни за что не стала бы обвинять ее в этой дурацкой краже. Она бы костьми легла, чтобы убедить невестку вернуться к мужу. Значит, нужно позаботиться о том, чтобы информация о беременности снохи вовремя достигла ее ушей. Так определила Аня для себя тактическую задачу на ближайшее будущее.
А Людмила тем временем вернулась в больницу, как она надеялась, ненадолго. Лежа на неудобной кровати, она снова и снова прокручивала в памяти последний разговор с Виктором.
После ее слов он, помолчав, спросил:
- Ты хорошо подумала?
- Да, мне кажется, нам лучше распрощаться, пока мы не наговорили друг другу разных гадостей, о которых потом оба пожалеем.
Виктор снова замолчал, а Мила вдруг поймала себя на том, что размышляет обо всякой ерунде: например, о том, заберет он, уходя, торт и цветы или оставит, или о том, какую эффектную фразу он произнесет на прощанье, чтобы уйти с достоинством?
Презенты он оставил и фразу придумал достойную. Поднимаясь с кресла, Виктор произнес:
- Я сделаю так, как ты (пауза) хочешь. Но если я буду нужен… (большая пауза).
Как ни странно, после его ухода Мила успокоилась почти окончательно и вечером с удовольствием пила с родителями чай с его тортом.
Утром первого послепраздничного дня Люда стала приставать к врачу с просьбой выписать ее. Чувствовала она себя хорошо и выглядела так же. В конце концов, врач сдалась. Но назначила Миле кучу разных анализов, направила на кардиограмму и сказала, что если все это будет в норме, завтра после обеда пациентка окажется дома.
Сразу после обхода из реанимации вернули Наташу. Она была совсем бледной, почти синей, и все время лежала с закрытыми глазами. В отделении говорили, что реаниматологи буквально вытащили ее с того света. Женщины как-то притихли, почти перестали не только шутить и смеяться, но даже разговаривать. В присутствии человека, пережившего такую трагедию, как-то неловко было болтать на традиционные женские темы: о мужьях, любимых блюдах, новых платьях. Тем более, что разговор нет-нет, да и сворачивал на запретную в присутствии Натальи «дорожку» – о детях. К счастью, почти вся первая половина дня у Милки была занята до предела. А вечером к ней пошли посетители: сначала мама, потом Ирина Сергеевна, потом школьные подружки. В палату Людмила вернулась уже часам к семи. Она с удовольствием улеглась на кровать и принялась читать новый детектив Адамова, опубликованный в журнале «Юность».
Но не успела она погрузиться в хитросплетения сюжета о загадочном убийстве, как в палату вошла санитарка.
- Журавлева, к тебе пришли, - сообщила она каким-то замогильным голосом.
 «О Господи, опять? Кто же это может быть, вроде бы все уже побывали, даже сверх плана. Неужели Виктор пришел падать в ноги и просить прощения? Так и быть, прощу. Но – не сразу», - думала Мила.
Она вышла в коридор и направилась к лестнице, ведущей в «зал ожидания», как здесь называли просторный холл первого этажа, где больные встречались с посетителями.
- Нет-нет, - потянула ее в обратную сторону санитарка, - тебя ждут в ординаторской.
Это было уже совсем странно. Рядовые посетители в комнату врачей не допускались. Мила почти бегом помчалась в небольшой кабинет в конце коридора, распахнула дверь и… словно наткнулась на глухую стену. На кушетке сидела ее свекровь. Но Боже, что это с ней?
Хотя цветущей Людмила не могла назвать Евдокию и раньше, но это была крепкая, здоровая, энергичная пятидесятисемилетняя женщина. Сейчас же перед ней сидела дряхлая развалина с опухшим от слез лицом, со скорбно поджатыми губами и трясущимися руками.
- Людочка, деточка, прости меня. Возвела я на тебя напраслину, вот Бог меня и покарал. Да так жестоко, так жестоко!
- Что случилось? – бледнея, спросила Мила.
- Вовочка, сыночек мой единственный, - зарыдала свекровь. – В шахте, несчастный случай, кровля обвалилась.
- Он что.., - Мила запнулась, не решаясь вымолвить страшное слово.
- Пока живой, лежит тут в реанимации. Но врачи говорят, надежды мало. Крови много потерял. Операцию ему сделали, но что выживет, не обещают. Осталась я одна-одинешенька, шахта у меня и мужа забрала и вот теперь сына отбирает.
- Ну что же вы его раньше времени хороните? Он – мужик крепкий, наверняка выкарабкается. Врачи здесь хорошие, - Милка села на диван рядом с Евдокией. Она никак не могла «переварить» услышанное. Ей было очень жаль и Вовика, и его мать, но жаль не как дорогих сердцу людей, а как, сажем, соседей, с которыми рядом прожила не один год.
Свекровь вдруг упала перед ней на колени:
- Я тебя умоляю, оставь ребенка! Ведь если сын умрет, у меня хоть внук от него будет. Не хочешь себя обременять – не надо, я сама его растить буду, ты только роди, - и она опять зарыдала.
Мила оторопела. Откуда Евдокия узнала о ее беременности? И что ответить? Сказать, что уже сделала аборт? Но это ее сейчас просто убьет.
Мила в растерянности молчала, а свекровь продолжала плакать и умолять ее сохранить ребенка. Потом вдруг вытерла слезы и сказала почти спокойно, но очень настойчиво:
- Пообещай, что не будешь делать аборт. Ведь есть же у тебя сердце.
- Я не знаю, - прошептала Мила, - мне тут много лекарств давали, вдруг это вредно, ребенок может родиться больным или вообще… уродом. Я должна проконсультироваться с врачами.
-Ну а если врачи скажут, что можно? – настаивала Евдокия.
- Тогда я… сделаю, как вы просите, - еле слышно сказала Людмила, отрезая себе последний путь к отступлению.
Утром, еще до обхода, она спустилась на первый этаж, где находилось реанимационное отделение. К мужу ее, естественно, не пустили, сюда вход был запрещен даже близким родственникам. Состояние Вовика по-прежнему было тяжелым. Но медики сказали, что коль он пережил эту ночь, значит, есть надежда.
На обходе Людмила попросила своего врача уделить ей немого времени для консультации. Узнав, чем обеспокоена Журавлева, Вера Степановна   улыбнулась:
- Можете  рожать спокойно, никаких сильнодействующих препаратов я вам не назначала, поскольку предполагала такой вариант. Да вы, в принципе, в них и не нуждались, вам требовалось время и спокойная обстановка, чтобы прийти в себя.
«Вот все и решилось, - думала Людмила, собирая вещи, чтобы отправиться домой, - все сводится к тому, что придется рожать. Видимо, это действительно судьба».
*     *     *
Она чувствовала себя самозванкой. Вот уже несколько дней, как она выписалась из больницы, и все это время телефон  в доме звонил, почти не умолкая. В их городке о каждом ЧП тут же становилось известно почти всем, а уж если несчастье случалось на одном из угольных предприятий, на которых работали примерно три четверти местных жителей… Когда за Милкой в больницу приехала Виктория Эдуардовна, оказалось, что она уже в деталях знает о том, что произошло с зятем. А на шахте, где работала Людмила, только об этом и говорили.
Несчастные случаи в забоях и тогда не были слишком большой редкостью, хотя, конечно, они происходили  не с такой печальной регулярностью, как сейчас. Поэтому каждая авария становилась предметом детального изучения и обсуждения не только на разного рода производственных совещаниях, но и «в народе».
На шахте «Дарьевская» в зоне обвала оказались несколько человек, к счастью, большинство серьезно не пострадали. Двое были госпитализированы с различными ушибами и переломами, но жизни их ничего не угрожало, еще один человек находился на амбулаторном лечении, а вот с Журавлевым по-прежнему было плохо.
Все Милкины знакомые, даже те, кто знал, что последний месяц она жила отдельно от мужа, пребывали в полной уверенности, что она вне себя от горя. Мало ли чего между супругами бывает, но когда случается такая беда, обо всех распрях забывают. Поэтому Людмиле всячески сочувствовали, каждый считал своим долгом ее утешить. А у нее было чувство, что она обманывает всех этих людей. Нет, она искренне переживала за Вовика и очень хотела, чтобы он поскорее поправился; было ей от души жаль и свекровь. Мила забыла обо всех недоразумениях, обо всех обидах, которые нанесла ей Евдокия. Теперь она видела перед собой только убитую горем мать. А вот сама она не испытывала тех чувств, которые приписывала ей молва. Она признавалась самой себе, что если бы, не дай Бог, на месте Вовика оказался Виктор, даже сейчас, после всех ее разочарований в нем, она бы бросила все, просиживала бы сутками под дверью реанимации и с замиранием сердца ждала каждой новой весточки...
Конечно, она каждый день ездила в больницу. Врачи с непроницаемыми лицами говорили одно и то же: «Никаких изменений». Но уже и это было хорошо: ведь положение не ухудшалось.
Несколько раз Мила заходила и в кардиологию – проведать своих бывших соседок по палате. Анна Григорьевна выписалась вскоре после нее, теперь собиралась домой и Светлана. От нее Мила узнала, что наконец-то пошла на поправку Наташа. У нее появился аппетит, она начала потихоньку вставать с постели и даже выходила на крылечко подышать воздухом.
- Ваня говорит, - щебетала Свтка, - что раньше ей врачи не могли помочь, потому что она сама жить не хотела, организм не справлялся с болезнью, потому что Наташа на подсознательном уровне готовила его к… В общем, к самому худшему. Она считала, что раз по ее вине погиб сын, то и она жить не должна.
- Господи, да она-то в чем виновата? – изумилась Мила. – Кто ж мог предположить, что мальчика уведут за каких-то двадцать минут?
- Все равно она винила себя.  Она как-то говорила, что должна была его взять с собой, ведь во дворе никого из взрослых не было, и она это видела. Ну, и всякое такое. Когда случается такая беда, человек не может мыслить адекватно. Так Ваня считает.
В голосе Светланы явственно слышалась гордость за мужа. Впрочем, ее Ваня знал, о чем говорил, так как в университете изучал психологию и мечтал о научной работе. Но с аспирантурой у него ничего не вышло, и, промаявшись пару лет в каком-то НИИ на 130 рублях и без малейшей надежды получить когда-нибудь жилье, он вместе с женой вернулся в родной город. Тут его диплом психолога, понятное дело, оказался никому не нужным, и пришлось засунуть его в дальний угол шкафа. Ну а дальше все было, как в известной песне: «И в забой отправился парень молодой». Найти другую работу, которая бы позволила нормально кормить семью, было практически негде.
- Ну, а теперь она уже хочет жить? – полюбопытствовала Людмила.
- Да, - авторитетно  заявила Света. – Теперь у нее появилась цель: добиться, чтобы убийцу осудили по справедливости. Тут слухи пошли, что у этого гада есть родственник среди милицейских чинов, так вот он якобы может устроить так, что убийцу признают невменяемым и отправят не на «вышку», а в больницу. Ну а там, ты знаешь, всегда лазейку найти можно, чтобы вообще на свободу выйти. Ну, дадут врачи заключение, что вылечили его, и он для общества не опасен. А он опять кого-нибудь убьет. Он же маньяк, а маньяки не могут не убивать. Ванечка одно время увлекался судебной психиатрией, книжек массу перечитал. Ну вот, Наталья и говорит, что она обязательно должна поправиться, чтобы добиваться справедливого суда.
…Время летело быстро. Людмила встала на учет и теперь делила свое нерабочее время между посещением женской консультации и визитами в реанимацию. Наконец, на лице дежурного врача она увидела улыбку:
- Ну, девушка, под счастливой звездой ваш муж родился. Говорить о том, что опасность миновала, еще рано, но, кажется, выкарабкается. Молодей мужик: изо всех сил за жизнь цепляется.
Еще через несколько дней Вовика перевели из реанимации в травматологию, и Милке разрешили навестить его, правда, предупредили, что визит должен быть совсем коротким.
Она робко вошла в палату, поставила на тумбочку банки с бульоном и соком. Муж лежал с закрытыми глазами и, казалось, совсем не замечал ее присутствия. Она посидела немного у его кровати и вышла. 
Но на следующий раз, когда она пришла к супругу, он уже полусидел в подушках и выглядел совсем неплохо. Она растерялась, поскольку не представляла, о чем будет с ним говорить.
Вовик усмехнулся, увидев жену:
- Ну, заходи, что ли. Вот уж верно говорят: не было бы счастья… Вряд ли бы мы увиделись, если бы меня в шахте не пришибло. А ты, значит, благородство решила проявить. Или бросил уже тебя твой красавец?
- Никакое не благородство, обычное человеческое участие, и красавец мой здесь совершенно ни при чем, - с трудом выговорила Мила, еле сдерживая слезы. – А если бы со мной несчастье случилось, ты бы разве не пришел?
- Да ладно, не кипятись. Пришел бы, конечно, о чем речь. Но о том, что ты в больнице лежала, мне ведь никто сообщить не удосужился. Как и о том, что ты ребенка моего убить собиралась, меня не спросив. Опять же, если бы не садануло меня по башке, так бы и не узнал ничего. Или его уже нет, ребенка?
- Я не стала делать аборт, - тихо сказал Мила. – А тебе разве хочется иметь ребенка от женщины, которая тебе изменила?
- Это и мой ребенок тоже, и ты не имела права решать все сама, даже не сказав мне о том, что он есть.
Милка никогда не смотрела на события под таким углом и внезапно поняла, что муж прав. В общем, он не был виноват перед ней ни в чем. Она вышла за него замуж, не испытывая никаких чувств – только чтобы доказать матери, что она вовсе не такая уж никчемная. Но Вовик-то в этом не виноват. Да, он тоже не пылал к ней страстью, но ведь и не обманывал ее, не уверял никогда в пылкой любви. Она сама виновата в том, что ее жизнь оказалась совсем безрадостной. Она, а не ее муж, который такой, какой есть, и другим быть не может. А значит мстить ему, лишая права стать отцом, она не имела права. Правда, она ни о какой мести и не думала. Она вообще ни о чем не думала, кроме своей безрассудной любви.
-  Прости, - только и сказала она.
- Ну, мы тоже, в общем, перед тобой виноваты. Я, правда, не знал, что мать выкинула этот номер с заявлением в милицию, я б ей не позволил. Но она мне только после Анькиного звонка обо всем рассказала.
- После какого звонка? – опешила Люда.
- Ну, Анюта позвонила и отругала мать за то, что она на тебя милицию натравила, а ты ее внука носишь. И еще сказала, что будто теперь ты решила не рожать. Из мести… Ты что? С тобой все в порядке?
С Милой вовсе не было все в порядке. У нее резко закружилась голова, и в ней опять застучали молоточки. Но она взяла себя в руки.
- Я в норме. Так, голова немного кружится, но у меня это сейчас часто бывает. Ты извини, я, наверное, пойду. Загляну через пару дней, если ты не против.
- Ну, конечно, иди, - согласился муж. – А приходить можешь в любое время, если тебе это не неприятно. Я на тебя зла не держу, все прошло.
«Да, беременность – очень удобная вещь, - думала Милка, направляясь к автобусной остановке, - всегда можно сослаться на то, что стало плохо или устала. И никто тебя ни в чем не заподозрит, все только понимающе кивают и сочувствуют».
В эту ночь, впервые за последнее время, она долго не могла уснуть. Обычно уже часов в девять она начинала клевать носом. И даже, когда ей полагалось волноваться за мужа, ничего не могла с собой поделать – засыпала, едва добравшись до постели, по поводу чего мучилась угрызениями совести.
Но в этот раз она долго ворочалась с боку на бок, задавая себе вечный вопрос: как он мог так поступить? Аня обо всем могла узнать только от Виктора. Кроме него, о ее беременности и о намерении сделать аборт, знали только Татьяна и Ирина. Но они ни за что не стали бы обсуждать ее дела с посторонними.
На следующий день Милка еле дождалась перерыва. Они с Татьяной, как правило, наскоро перекусив, подолгу гуляли в рощице, которая начиналась сразу за административным зданием. Врачи рекомендовали Людмиле чаще бывать на воздухе и побольше ходить пешком, а погода стояла отличная.
Она сразу же выложила подруге новости, и та вдруг смутилась:
- Ты знаешь, это, наверное, я спровоцировала этот разговор между ними, тогда, в ресторане.., - Татьяна осеклась. Она была готова откусить себе язык, но права народная мудрость: слово – не воробей…
- Так, усмехнулась Мила, - они, значит, по ресторанам уже ходят вместе. Забавно. Похоже, у меня начался сезон сюрпризов. Ладно, подружка, выкладывай уж все как есть.
- Ко мне гости приехали – ребята, с которыми я летом отдыхала, ну, я и потащила их в «Космос». Но как-то не до веселья было, все время о тебе думала. А тут смотрю – предмет твоих страданий, как ни в чем не бывало, с этой козой вытанцовывает. Меня аж затрясло от злости, я, честно говоря, с трудом соображала, что делала.
И Татьяна рассказала, как подсела к Ане с Виктором за столик, как перевернула бокал с вином и буквально вынудила Анюту рассказать о болезни Людмилы. Она с тревогой смотрела на Милку, гадая, какой будет ее реакция. Она ожидала чего угодно, только не этого: подружка весело расхохоталась.
- О Боже! Я представляю: красное пятно на его идеально отглаженных, безупречно чистых брюках! Танька, да ты ж могла его следом за мной в больницу уложить – с инфарктом или инсультом. Он же аккуратист, каких мало.
Но неожиданно она стала серьезной:
- Ладно, теперь уже все равно. Бог ему, как говорится, судья, а вот кое-кого я хочу отучить совать нос в мои дела прямо сейчас. Пошли, подружка!
И Людмила таким быстрым шагом, что Татьяна еле за ней поспевала, направилась в сторону столовой.
- Анюта, ау! – закричала она сразу, как только вошла.
- Ой, Людочка, привет! – Аня улыбалась им довольно натянуто. – Ты в гости?
- Организуй мне что-нибудь из дефицита, муж на поправку пошел, ему питаться усиленно надо.
- Конечно-конечно! – и Аня нырнула в подсобку, из которой вышла с немаленьким куском сыра, палкой копченой колбасы, двумя банками сгущенки. – Вот, на первый раз, я думаю, хватит. За колбасу ты заплати, а сыр и сгущенку передай от меня.
- Ну нет, - отрезала Мила, доставая кошелек, - от себя ты ему сама передашь. Сколько с меня?
Аня назвала сумму.
- И вот еще что, - продолжала Мила, - Виктора можешь забирать в полное свое пользование, я тебе мешать не стану – невелика потеря. Но запомни: еще раз сунешь нос в мои дела – пожалеешь. Только я буду решать, что о себе рассказывать и кому. А ты болтаешь много лишнего. Не тебе объяснять, что в нашем городе по знакомству можно устроить все – даже маленькое землетрясение. Учти, у Татьяны новый поклонник в ОБХСС работает. Так что если будешь себя плохо вести, устроим тебе пристальное внимание этой милой организации. Или народного контроля. Думаю, у них тут будет фронт работ. Поняла?
И она гордо удалилась. Ошеломленная Татьяна выскользнула следом.
- Ну, ты даешь, - восхищенно сказала она. А что, насчет Виктора, - правда? Прошла любовь?
- Не знаю, Танюша. Иногда мне кажется, что его будто бы и не было в моей жизни. А иногда, как вспомню, каким он ласковым и нежным был, как все было замечательно и красиво, просто выть от тоски хочется. Но что толку об этом говорить. Все кончено.
…Неделя проходила за неделей. Милкино положение сделалось заметным, и местные сплетницы мозги себе сломали, пытаясь понять, что на самом деле произошло. Одни утверждали, что отец ребенка – Милкин любовник – «ну тот, красавчик», который, узнав, что станет отцом, быстро «сделал ноги»; другие уверяли, что Журавлева беременна от мужа, а «этот красавчик» пытался заставить ее сделать аборт, а когда не удалось, сбежал… Когда до Людмилы доходили отголоски этих «версий», она ничего не подтверждала и не опровергала, только загадочно улыбалась.
Новый год она встретила с матерью и отчимом, вежливо, но решительно отклонив все приглашения, сослалась на то, что теперь быстро устает, и веселиться ночь напролет ей не по силам, что, кстати, было абсолютной правдой. Еле дождавшись боя курантов и выпив ритуальный глоток шампанского, она улеглась в постель и тут же уснула. А Виктория с мужем отправились продолжать праздник у друзей.
Первого января неожиданно позвонил Виктор. После традиционных взаимных поздравлений разговор заглох. Потом он все же выдавил из себя:
- Значит, ты все-таки помирилась с мужем.
- С чего ты взял?
- А зачем же ты тогда в больницу бегаешь к нему чуть ли не каждый день? И ребенка оставила.
- Долго объяснять, и, я думаю, тебе это будет неинтересно.
- Ну ладно, будь счастлива. Может, когда-нибудь еще увидимся.
- Может и увидимся.
Положив трубку, Мила долго сидела, уставившись неподвижным взглядом в противоположную стенку. Ее сердце по-прежнему отказывалось принимать очевидное: этим отношениям пришел конец.
Перед Старым Новым годом Вовика выписали из больницы. Когда Людмила пришла навестить его, он сказал ей, немного смущаясь:
- Тут мать решила праздник устроить в честь моего возвращения, будут только самые близкие. Ты придешь? Как раз на Старый Новый год. Это суббота, на работу не надо…
Сначала она хотела отказаться под тем же предлогом: мол, устает быстро, не до веселья. Но потом подумала, что не убудет с нее, если сходит. А то еще подумают, что она до сих пор помнит старые обиды. И она весело ответила:
- Приду, если приглашаешь.
*     *     *
Милка шла по лесной поляне, которая вся была залита солнцем, но не обжигающе-слепящим, а мягко согревающим, теплым и ласковым. Поляну усеяли белые цветы, кажется, это были ромашки. На самом краю она увидела фигуру мужчины и сразу поняла, что этот человек не просто стоит здесь: он ждет ее. «Виктор!» - подумала она и побежала навстречу. Мужчина подхватил ее на руки, закружил, она обняла его за шею и тут увидела, что это вовсе не Виктор, а совсем не знакомый ей человек. Не знакомый, но какой-то очень родной. Они стояли, взявшись за руки, а потом пошли вместе, так же не разжимая рук.
Но вдруг раздался какой-то неприятный звон, и она… проснулась. Ах как жалко было просыпаться, каким чудесным был сон. Милка взглянула на будильник и почти вскочила с кровати, как вдруг вспомнила. Ей на работу не надо. С сегодняшнего дня она в отпуске. В декретном. А будильник вчера завела машинально, по привычке.
Она оглядела комнату. Солнце приветливо глядело сквозь окно - совсем, как в ее недосмотренном сне. Но чувство радости исчезло без возврата. Скоро уже месяц, как она опять живет здесь - в небольшой двухкомнатной квартирке на окраине города. Правда, после ее возвращения Евдокия заявила, что ей хватит и маленькой спаленки, а супруги путь перебираются в большую, с балконом, на солнечной стороне.
Как же это получилось? Началось все с той самой вечеринки в честь выздоровления Вовика. Вопреки ожиданиям, Милке понравилось. Приглашения получили только близкие родственники да несколько человек из бригады. Был, правда, и неприятный сюрприз - присутствие Анюты. Но оказалось, что без нее никак нельзя, она помогала Евдокии доставать  дефицитные бутылки коньяка и коробки конфет на презенты врачам, медсестрам и даже нянечкам - чтобы пустили ее в неприемные часы, чтобы сделали лишний укол обезболивающего, чтобы просто внимание уделили. Да и лишние калории выздоравливающему обеспечивала тоже Аня.
Милка боялась, что подружка-врагиня не удержится и сболтнет лишнее, но Анюта полученный урок усвоила хорошо. Кивнула издалека и ушла на кухню. И даже место за столом выбрала максимально удаленное от Людмилы.
Ребята из бригады немного неуклюже, но с большим воодушевлением ухаживали за Милкой, следили, чтобы ее бокал и тарелка всегда были полными. Один из первых тостов произнес бригадир, он и сообщил, что Журавлеву решением совета бригады, которое уже утверждено «большой тройкой», выделен автомобиль «Жигули», который он сможет получить в течение двух месяцев. После этого веселье пошло полным ходом.
Милка хотела уйти еще в девять часов, но Вовик упросил ее остаться, дабы не подчеркивать лишний раз, что они не живут вместе и супругами остаются только де-юре. Она не смогла ему отказать, хотя и чувствовала себя безмерно уставшей.
Гости разошлись после полуночи. Она уже ног под собой не чуяла и мечтала только об одном: побыстрее лечь.
- Ночуй у нас, - сказал муж. - Куда ты пойдешь в такое время? Я, к сожалению, тебя до самого дома проводить не смогу, сил не хватит.
- Спасибо, Володя, но я… Даже и не знаю, как тебе сказать… Ты меня, наверное, неправильно понял, - растерянно залепетала Людмила.
- Да всё я понял правильно, - усмехнулся Владимир. - Все вы, бабы, такие, думаете, у нас и забот других нет, как вас в постель затаскивать. Я же сказал: одну тебя отпустить было бы неприлично, а проводить не могу. Вот поэтому и предлагаю остаться.
Мила только теперь заметила, что лицо у мужа бледное, а на лбу выступили капли пота. Он, действительно, был еще очень слаб. Ей стало стыдно.
- Хорошо, я останусь, только домой позвоню, чтобы там не беспокоились.
- Кстати, - язвительно добавил Вовик, пожелав жене спокойной ночи и уже уходя в комнату матери, где намеревался спать на диване, - даже если бы ты и согласилась восстановить меня в супружеских правах, ничего бы не вышло. Врачи говорят, что месяцы пройдут, пока все войдет в норму. Так что я абсолютно безопасен, можешь спать спокойно.
Утром свекровь, как в первые дни их с Вовиком супружества, поила Милку чаем и кормила домашними пирожками. Ей было не по себе от такой заботы, и она постаралась улизнуть поскорее.
Дома она постоянно ловила на себе вопросительные взгляды матери и, наконец, не выдержала:
-  Мама, это совсем не то, что ты думаешь. Счастливого воссоединения не произошло. Вовик оказался недостаточно здоров, чтобы провожать меня среди ночи, но достаточно галантен, чтобы выделить мне отдельное спальное место.
- Да я ничего такого и не думала, - начала оправдываться мать. - Просто… Виктор тебе вчера звонил. Несколько раз, и последний - уже после одиннадцати.
- И что ты ему сказала?
- Правду. А что, не надо было?
- Да нет, все в порядке.
Еще месяц назад Мила была бы вне себя от радости: звонил, беспокоится, помнит. Но теперь это вызывало у нее досаду. «Где ж ты, милый друг, раньше был, - думала она, - когда я ради тебя была готова и мужа бросить, и от ребенка отказаться? Но, может и к лучшему, что не отказалась?»
Вечером Виктор позвонил еще раз и был агрессивен:
- Что ж ты меня за дурака держишь? Говорила, что не собираешься с мужем мириться, а сама…
- Что сама?
- Да ведешь себя, как образцово-показательная жена.
- Господи, да в чем дело? Я пошла на эту вечеринку, потому что отказаться было бы… неправильно и несправедливо. Я им и так много неприятностей причинила.
- А ночевать у него ты тоже осталась из чувства справедливости? - ехидно поинтересовался Виктор.
- Из чувства самосохранения, - отрезала Милка. - Уже поздно было, одна идти домой побоялась, а провожать оказалось некому, Владимир себя еще плохо чувствует. И вообще, ты разговариваешь со мной так, будто мой муж - ты, а Вовик, как ты выражаешься, «близкий друг». Хотя на самом деле все наоборот. И потом, что ж ты раньше вел себя так, будто тебе все равно, где я и с кем? Пропал на месяц, а теперь вдруг предъявляешь какие-то претензии. Поздно уже нам отношения выяснять, Витя. Не мучай меня, пожалуйста.
Он положил трубку.
На следующий день Людмила вернулась домой чуть позже обычного - задержалась в поликлинике. А войдя в квартиру, обомлела: мать с Евдокией хлопотали на кухне, а Вовик с отчимом сидели в гостиной за почти уже накрытым столом.
Даже в лучшие времена вероятность такого визита была не больше, чем появление в гостях у них ожившего памятника «автору» октябрьской революции, установленного на центральной площади, на которую выходили окна Милкиной спальни. Общение между сватьями всегда было сведено к тому минимуму, который позволяли приличия, и обычно ограничивалось телефонными поздравлениями с праздниками и памятными датами.
Потом Вовик заехал к ней на работу - попросил помочь выбрать подарок матери ко дню рождения, потом ее на этот самый день рождения пригласили - и снова было неудобно отказаться. Потом свекровь с сыном явилась поздравить Викторию Эдуардовну и Людмилу с 8-м Марта, потом… Потом поступило торжественное предложение воссоединиться с клятвенными заверениями в том, что ни Вовик, ни Евдокия никогда в ее дела вмешиваться не станут и предоставят ей полную свободу в ведении хозяйства, распределении общих супружеских денег, а также в воспитании будущего ребенка.
Мать, в свою очередь, тоже робко намекнула, что растить малыша одной - не лучший вариант. Татьяна же высказалась, как всегда, откровенно и резко:
- На Викторе можно ставить крест, это ясно, как божий день. А раз так, то в твоем положении все же лучше иметь мужа, чем не иметь.
И она сдалась. Правда, их с Вовиком отношения поначалу больше напоминали братские. В первые два месяца после примирения они разговаривали друг с другом, пожалуй, больше, чем в предшествующие разрыву два года. Она искренне жалела его, заботилась о нем, относилась к нему очень тепло. Но не могла не радоваться тому, что пока им можно спать в разных постелях.
*     *     *
Весна в этом году была затяжной. Еще в апреле нет-нет, да и срывался снег, но зато в начале мая было уже по-летнему жарко. Пришлось, что называется, из зимних пальто и сапог сразу «перепрыгнуть» в сарафаны и босоножки.
Милка стояла на остановке и с тоской вглядывалась вдаль. Автобуса не было уже добрых полчаса, не было и малейшей надежды, что он появится в ближайшее время. Народу, между тем, собралось довольно прилично. Если пассажиры не окажутся достаточно вежливы, чтобы пропустить вперед женщину на девятом месяце беременности, ей придется туговато.
Несколько дней назад Людмиле позвонила Светлана, ее бывшая соседка по больничной палате, и сообщила, что расследование убийства Наташиного ребенка, наконец, закончено, и сразу после майских праздников состоится суд. Страсти, конечно, уже поутихли, но все равно предполагалось, что людей придет немало, поэтому заседание должно было проходить в одном из клубов, который находился в двадцати метрах от здания городского суда.
Милка сразу для себя решила, что обязательно поедет, хотя и свекровь, и мать были категорически против, они утверждали, что в ее нынешнем состоянии любые волнения просто противопоказаны, так же, как и дорога на другой конец города. И вообще, женщину, которая собирается в ближайшее время стать матерью, должны интересовать совсем другие проблемы.
Но Людмила была непреклонна. И это было вызвано вовсе не нездоровым любопытством, которое порой побуждает людей во что бы то стало увидеть, например, жениха и невесту, хотя они даже отдаленно с ними не знакомы, или, расталкивая всех локтями, пробираться к месту какого-нибудь ЧП. Она просто чувствовала, что должна там побывать - и все.
Неподалеку от нее остановились голубые «Жигули». Она машинально обратила на это внимание, так как почти такой же автомобиль стоял теперь у них в гараже, но, увы, пока ездить на нем было некому, врачи не рекомендовали Вовику садится за руль, опасаясь, что такие психологические нагрузки ему пока не под силу.
Из машины вышел молодой парень и приветливо кивнул ей. Сначала она решила, что он просто принял ее за кого-то другого, так как сей товарищ был ей абсолютно не знаком. Но он вдруг сказал:
- Людмила Николаевна, садитесь, я вас подвезу. Не стоит вам сейчас толкаться по автобусам.
Милка подошла поближе. Нет, она его все-таки не знает. Может быть, вежливо поблагодарить и отказаться. Но… До чего же не хочется тащиться на автобусе, который еле плетется, натужно вздыхая и скрипя, как немощный старик, через весь город. И парень этот выглядит вполне безопасно, очень даже приятный молодой человек.
- Вы, я вижу, меня не узнаете, - улыбнулся он. - Я понимаю, что запомнить всех, кого вы оформляете на работу, просто невозможно.
- Вы с нашей шахты?
- Ну да, заместителем начальника участка работаю. Год назад вы же мои документы и готовили, только тогда я еще горным мастером был. А до этого - на временную работу оформляли, на период практики. Это еще в студенчестве. А вам куда?
- В клуб Строителей.
- Прекрасно. И мне в ту сторону.
Уже сидя в машине, Людмила внимательнее присмотрелась к своему негаданному шоферу. Типаж почти тот же, что и у Виктора: высокий, спортивный, темноволосый… Только глаза не голубые, а карие. Нет, этого парня красивым, пожалуй, не назовешь, ему больше подходит определение «приятный». Одет опрятно, но без присущей ее бывшему возлюбленному изысканности и элегантности. Видно, что для него джинсы - это не дань моде, а просто удобная одежда. На Викторе же они выглядели так, словно он рекламировал продукцию известных фирм.
- А вы знаете, - улыбнулся ей парень, - я ведь даже за вами поухаживать хотел, так вы мне приглянулись. Но мне сказали, что вы замужем.
- А за замужними женщинами, - она одарила его ответной улыбкой, - вы, значит, не волочитесь?
- Ну что вы! Я считаю это непорядочным и даже оскорбительным для той, которая уже сделала свой выбор. Брак - это очень серьезно, это должно быть раз и на всю жизнь. Мне кажется, что если ты нашел свою половинку, никто другой уже интересовать не может.
- Ах, если бы все думали, как вы, - вздохнула Мила, - к сожалению, так бывает очень редко.
- Вот поэтому я и решил не спешить. Когда почувствую, что встретил женщину, с которой готов прожить всю жизнь, которая не предаст и не обманет, только тогда женюсь.
- А вдруг ошибетесь?
- Ни за что. Я людей чувствую интуитивно, как-то сразу вижу, кто на что способен. Ни разу еще не ошибался.
Люда хотела возразить, что он еще очень молод для столь категоричных выводов, но промолчала. Мало кому понравится такое замечание. Да и приехали они уже, вон поворот, сразу за которым клуб. Ого, сколько туда народу идет! Значит, не забыли люди об этом диком случае.
- А как вас зовут? - поинтересовалась она на прощанье. - А то как-то неловко: вы меня знаете, а я вас - нет.
- Виталий. Виталий Анатольевич Коротков, двадцать три года, русский, холост. Вот, полную анкету вам выдал.
- Спасибо, Виталий Анатольевич, без вас я бы просто пропала, - и Милка, захлопнув дверь, поспешила к уже ожидавшей ее Светлане.
О Виталии она забыла еще до того, как вошла в темноватый и прохладный после уличной жары зал.
Увидев подсудимого, она просто опешила: вот этот маленький, тщедушный мужичонка и есть грозный маньяк-убийца?! Невероятно! А вот кем она искренне восхищалась в течение всего процесса, так это женщиной-адвокатом. Она вынуждена (тут слово «вынуждена» я бы написала прописными буквами) была защищать убийцу, и это отчетливо прослеживалось в ее вопросах и репликах, которые публика сопровождала возмущенными возгласами, а то и свистом. Но женщина держалась прекрасно, ни разу выдержка не изменила ей, хотя она не могла не чувствовать исходившие от сидевших в зале волны негодования, а то и ненависти.
- Какое варварство, - прошептала Мила на ухо Светлане, - она же просто делает свою работу.
- Ну, наш народ еще не так грамотен юридически, чтобы это понимать, - так же шепотом ответила приятельница. - Им кажется, что раз она его защищает, значит, оправдывает его поступок и хочет, чтобы убийца остался на свободе. Ну, и согласись, людей можно понять, преступление-то на самом деле дикое, просто нечеловеческое какое-то.
В перерыве Люда решила пройтись. Она обогнула здание клуба и вдруг увидела на заднем крылечке адвокатессу, которая курила, нервно затягиваясь. Милка подошла ближе и вдруг, неожиданно для себя самой, спросила:
- Вам очень трудно защищать такого… такого человека?
Женщина внимательно смотрела на нее и молчала. Милке вдруг показалось, что она сейчас повернется и уйдет, не пожелав ответить на столь глупый, по всей видимости, вопрос. Но она ответила:
- Очень. Но это моя работа, и я не имею права отказываться от дела, какие бы чувства ни вызывал подзащитный у меня лично.
- Я понимаю. Но разве в этом деле могут быть какие-нибудь обстоятельства, которые бы могли… Ну, если не оправдать, то хотя бы объяснить это злодейство?
- Понимаете, смягчающие обстоятельства в общечеловеческом и в юридическом понятии - вещи разные. К сожалению, мало кто это понимает, поэтом люди так и реагируют на мои реплики. Но тут приговор, скорее всего, будет самым суровым. И - да, убийца его заслужил. Хотя я считаю, что таких людей нужно либо лечить, либо просто изолировать об общества навсегда. Смертная казнь - это варварство, недаром от нее отказались уже почти во всех цивилизованных государствах. Но, боюсь, эту точку зрения разделяют далеко не все.
- А разве… Вам не кажется, - нерешительно продолжила разговор Людмила, - что несчастной матери все-таки станет легче, если она будет знать, что убийца ее сына тоже мертв, что он покаран по самой высшей мерке.
- Жизнь за жизнь? - усмехнулась адвокат. - Я бы с вами поспорила, жаль, времени нет. Но вот случай из своей практики расскажу. Молодого парня обвинили в убийстве, очень жестоком - на трупе насчитали десять ножевых ран. Пять свидетелей подтвердили его вину. А потом выяснилось, что свидетели-то были липовые, они просто своего дружка выгораживали, а паренек тот впервые в жизни напился в усмерть и просто ничего не помнил. А очнулся с ножом в руках, об этом тоже позаботились лже-свидетели. Но выяснилось это уже после того, как суд вынес приговор. Мне пришлось немало для этого потрудиться, но я  все-таки успела доказать оговор вовремя. А представьте, что его успели не только осудить, но и  расстрелять? Так что сложный это вопрос очень сложный, - она посмотрела на часы: - Все, мне пора.
Позже, сидя в зале, Мила продолжала внимательно наблюдать за спокойной, подтянутой женщиной. Ее заключительная речь была построена просто-таки блестяще, но встретили ее холодным молчанием. А вот приговор - к высшей мере наказания - аплодисментами. И как ни ненавидела Людмила в душе убийцу беззащитного ребенка, такая явная радость при известии о том, что человек будет убит, пусть даже он и заслужил такой финал, показалась ей зловещей.
«Буду поступать на юридический, - вдруг решила она. - Вот только ребенок подрастет немного - и сделаю первую попытку. Наверное, сразу не получится, там конкурс огромный, но я своего добьюсь».
Они со Светланой вышли на улицу и обнаружили, что погода испортилась: небо затянуло тучами, поднялся ветер, и вот-вот должен был хлынуть дождь.
- Ну вот, - проворчала подружка, - не хватало тебе еще вымокнуть и простудиться. Глупо было тебя сюда тащить. Пошли ко мне, это рядом совсем, чаю попьем, а дождь пройдет - и поедешь.
- Нет, Светочка, я поеду сейчас, устала я, честно говоря, прилечь хочется. До остановки, пожалуй, добежать успею, а потом уже до дома как-нибудь да доберусь.
Она бодро направилась в сторону остановки, но тут снова увидела знакомые «Жигули» и Виталия, призывно махавшего  ей рукой.
- Вы что, - весело спросила она, - решили сделаться моим личным шофером? И как же вы здесь оказались?
- А я тоже был на суде, у меня выходной сегодня. Видел вас в зале, но подходить не стал, чтоб не надоедать. Садитесь, я довезу вас, куда надо.
В этот раз они почти не разговаривали. Дождь так и не пошел, и Людмила попросила Виталия высадить ее около остановки. Она не боялась, что муж начнет ревновать, скорее всего, Вовику это чувство вообще было неведомо. Но давать лишнюю пищу для соседских пересудов не хотелось.
До срока родов, определенных врачами, оставалось еще больше двух недель, но ей пришлось поехать в больницу тем же вечером.

Часть вторая. Наши дни

Телефон все звонил и звонил. А она никак не могла собраться с силами, чтобы заставить себя встать. Несколько секунд лежала с закрытыми глазами, словно пытаясь сделать вид, что не слышит этих назойливых звонков. Но,  телефон не унимался, его трели даже как будто стали громче, в них, казалось, слышалось раздражение от того, что до сих пор никто не удосужился снять трубку. Проклиная в душе ненормальных товарищей, которые в выходной звонят в семь утра, она нащупала халат, висевший на стуле рядом с кроватью, и кое-как добрела до изящного столика, на котором стоял злополучный аппарат.
- Люд, - раздался в трубке голос ее коллеги Марины Марушевской, - я знаю, что поступаю по-свински. Но у меня обморочно срочное дело.
- У тебя вечно так, если не пожар, так наводнение, - хмуро отозвалась бывшая Милка, ныне - Людмила Николаевна Журавлева, довольно известный в городе адвокат, имевшая репутацию хорошего специалиста, заслуженную десятью годами упорной работы. Марина, делившая с ней кабинет, обзавелась лицензией на право адвокатской деятельности два года назад, и если бы вы встретили ее на улице, ни за что бы не поверили, что перед вами - слуга закона. Фотомодель, телеведущая, просто легкомысленная искательница приключений - да, но адвокатесса - человек, мыслящий сухими категориями статей разного рода кодексов, указов, постановлений, обладающий ясным холодным умом? Нет и еще раз нет.
Обманчивая внешность Марины не раз уже сослужила ей хорошую службу. Ни работники милиции, ни сотрудники прокуратуры, представляющие обвинение в суде, ни коллеги, защищавшие интересы противоположной стороны, не хотели принимать ее всерьез. Все они полагали, что уж с этой легкомысленной кралей управятся одной левой. Но их ждало жестокое разочарование. Марина была очень грамотным и, что самое главное, чрезвычайно дотошным юристом. Она обладала прекрасной памятью, умела видеть все неувязки в уголовных и гражданских делах, могла сутки напролет рыскать в Интернете в поисках нужного законодательного акта. Одним словом, для своих клиентов она была манной небесной.
Но прагматичная до предела во всем, что касалось работы, она оставалась неисправимым романтиком в личной жизни. И примерно раз в год влюблялась на всю катушку - до полного умопомрачения. Страдала, сходила с ума, даже рыдала иногда ночами напролет. Потом прозревала, решительно разрывала ставшую ей ненужной связь и давала страшные клятвы: больше никакой любви. Но проходило несколько месяцев - и все начиналось сначала.
- Людочка, - проговорила она своим низким бархатным голосом с легкой хрипотцой, по которому бы обрыдалась любая служба «Секс по телефону», - я, кажется, помирилась с этим негодяем.
- Это с которым? - лениво, все еще не желая просыпаться, поинтересовалась Журавлева.
- Со Стасом.
- Поздравляю. Только я здесь при чем?
- Он сегодня едет в Турцию, по делам, за счет фирмы. А там сейчас тепло и солнечно.
- Ну? - буркнула Людмила, все еще не понимая, чего от нее хочет Марина.
- Он предложил мне поехать с ним. Прямо сейчас. На неделю. У меня в этот период процессов нет, часть встреч я перенесла. Но осталась одна клиентка. Она ждать не может, вроде бы сама уезжает через пару недель. Она согласилась на замену, но с одним условием.
- С каким?
- Что я уговорю тебя взяться за ее дело. Она о тебе наслышана.
- И что за дело?
- Раздел имущества при расторжении брака.
- О Господи! Вот только этого мне сейчас и не хватало, - вырвалось у Журавлевой. Она терпеть не могла судебных процессов между родственниками, связанных с дележом имущества. А уж если за оное спор велся между бывшими супругами… Как правило, в ходе разбирательства выливались такие потоки грязи, следовало такое количество взаимных обвинений, что в них можно было захлебнуться. А еще каждый из них тщательно следил, чтобы «драгоценной половине», упаси Бог, не досталось хотя бы на одну вилку больше. Нет, наверное, существовали на свете интеллигентные люди, которые умели договариваться, не унижая и не оскорбляя друг друга, но таковые, как правило, обходились без адвокатов или пользовались их услугами в минимальном объеме при оформлении соглашений.
- Люд, - голос Марины теперь звучал виновато, - я все помню, насчет того, как ты относишься к подобным делам. Но если ты не согласишься, моя личная жизнь рухнет.
Журавлева хотела сказать коллеге, что ее личная жизнь имеет обыкновение рушиться примерно раз в полгода, и до сих пор она переносила подобные удары судьбы довольно стойко и даже без видимых потерь, но промолчала, так как понимала, что все слова бесполезны. Понимала она  также, как хочется девушке понежиться под теплым солнышком, повидать «берег турецкий» и вкусить все прелести жизни на модном курорте. И Людмила ни в малейшей степени не осуждала ее за это.
- Я уже, можно сказать, сижу на чемоданах, - продолжала щебетать Марина, - Стас звонил, он уже заказал такси и вот-вот подъедет. Самолет - через три часа. Я бы ни за что не стала будить тебя в такую рань, но вчера я не могла найти тебя весь вечер ни по одному телефону.
Да, вчера Людмила была в гостях у Татьяны, праздновалось шестнадцатилетие ее крестницы, Таниной дочери Алены. Пришлось «отдуваться» за всю семью: Вовик уже третий месяц работал на вахте в Московской области - строил какие-то коттеджи, Андрюшка отбыл на занятия в университет.
- Ну и что я должна делать? - со вздохом спросила она у Марушевской, понимая, что от новой клиентки ей не отвертеться.
- Лидия Михайловна сегодня придет в контору к десяти часам. Все бумаги я оставила у тебя на столе.
- Ну, ты хоть в двух словах введи меня в курс дела.
- В общем, с мужем они прожили лет пятнадцать или шестнадцать и нажили много чего. Супруг нашей клиентки много лет возглавлял какой-то суперпередовой участок, потом был главным инженером Калачеевской шахты, а сейчас возглавляет частную контору «Альянс», весьма, кстати, преуспевающую. Фирма выступает посредником при закупке шахтного оборудования, в основном российского. Думаю, дальше объяснять не надо - откат, закат и всякое такое… Супруги живут врозь уже больше года. Виталий Анатольевич благородно переехал к матери, оставив квартиру со всей обстановкой в полное пользование супруги и сына, она же пользуется их машиной, а он довольствуется той, которая числится за фирмой. Но это все - ерунда. Главный предмет вожделения Лидочки - новый дом, который ее муж почти выстроил именно за тот период, когда они уже фактически не состояли в брачных отношениях, но брак не расторгали, они, кстати, не расторгли его до сих пор. Ну вот, в общем-то, и все.
- Так я не пойму, чего этой Лидии Михайловне надо? По-моему супруг и так с ней более чем щедр.
- А надо ей еще полдома или, как вариант, денежную компенсацию за ее долю. Она хочет, чтобы его признали полностью виновным в распаде семьи со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ну ладно, Людочка, Стас уже внизу, сигналит вовсю, я побежала. Ты же умница, сама во всем разберешься.
- Ладно, сегодня я добрая и вполне созрела для благотворительности. Так и быть, спасу твое хрупкое личное счастье. Но ты привезешь мне из своей Туреччины настоящего заморского кофе.
- Нет вопросов. А насчет благотворительности ты погорячилась. В случае успеха гонорар обещан вполне приличный.
Как и следовало ожидать, клиентка ей не понравилась. Эдакая холеная дамочка, уверенная, что все вокруг ей обязаны. С Людмилой она поначалу разговаривала так, словно та была ее личной прислугой. Но Журавлевой удалось окоротить ее: она буквально огорошила ее массой специальных терминов, ссылок на статьи гражданского и семейного кодексов… Короткова сначала оторопела, а придя немного в себя, сменила тональность беседы.
- Он купается в роскоши, - заныла она, - содержит молодых девок, а мы с сыном в это время нуждаемся в самом элементарном.
- Ваш муж не оказывает вам и ребенку материальной поддержки? - поинтересовалась Журавлева.
- Ну, какие-то крохи нам, конечно, перепадают. Но это мизер по сравнению с тем, что имеет он сам.
- Лидия Михайловна, но вы же должны понимать, что разделу подлежит все имущество, в том числе и квартира, в которой вы сейчас проживаете, и машина, в которой вы ездите. И, самое главное: если, как вы утверждаете, ваш муж имеет доходы помимо тех, что значатся в его официальной декларации, это должно быть подтверждено какими-то документами, одних ваших слов или утверждений типа: «Вы посмотрите, как он живет», - недостаточно.
- А вы разве не можете… Ну, как-нибудь это доказать.
- Я - адвокат, а не частный детектив, - холодно ответила Людмила. - Я могу сделать только официальные запросы, чтобы выяснить, приобретал ли ваш муж какую-то недвижимость, владеет ли он какими-либо акциями или другими ценными бумагами. Но вы должны иметь в виду и такой вариант: доказать нам с вами ничего не удастся, а ваш супруг, оскорбленный в лучших чувствах, ограничится уплатой официальных алиментов. Сейчас-то, насколько я поняла, он полностью содержит и вас, и сына.
- Нет, он никогда не сделает ничего во вред ребенку, он его обожает, и я.., - тут она осеклась, видимо, осознав, что сболтнула лишнее.
- Хорошо, - Людмила сделала вид, что не обратила внимания на ее последнюю реплику. - Я подумаю, что можно сделать. Наверное, стоит встретиться с вашим мужем, может быть, он пойдет вам навстречу.
Когда Лидия Михайловна удалилась, Журавлева задумчиво уставилась на папку с документами. Коротков… знакомая фамилия, что-то с ней было связано в прошлом, но она никак не могла вспомнить, что именно.
*     *     *
Виталий Анатольевич Коротков с такой злостью бросил трубку на аппарат, что тот, жалобно звякнув, чуть не раскололся. Ну что за день сегодня! Похоже, его ангел-хранитель спит беспробудным сном или отвлекся на другие, более важные, дела. Понедельник, полностью оправдывая свою дурную репутацию тяжелого дня, неприятностями начался, неприятностями же, скорее всего, и закончится.
Если бы ему года три назад кто-нибудь сказал, что он оставит вполне устраивавшую его по всем параметрам должность главного инженера крупной шахты и уйдет в частный бизнес, он бы долго и громко смеялся. Мало кто верил в его искренность, когда он говорил, что любит горное дело, но это действительно было так. И в горный институт он поступил не потому, что там всегда был небольшой конкурс, а, говоря высоким стилем, по велению сердца.
О шахте и шахтерах, их проблемах и трудностях он слышал столько же, сколько помнил себя на этом свете. Его отец был бригадиром одного из лучших в городе добычных коллективов. Правда, его заветная мечта - получить Золотую звезду Героя Соцтруда так и не исполнилась. Пару раз он был очень близок к этому, но в последний момент что-то пробуксовывало, и высокое звание получал кто-то другой. Зато всех остальных наград у Анатолия Короткова было в избытке, а почетными грамотами и дипломами вполне можно было оклеивать стены вместо обоев, уж на одну комнату их уютной квартирки в центре города хватило бы наверняка. О нем писали очерки в местной и областной газетах, сажали в президиум на всяческих торжественных собраниях, приглашали в школы на пионерские сборы.
Вокруг работы главы семейства крутилась вся жизнь остальных Коротковых. Дети с пеленок были приучены не шуметь и не играть, когда папа спит. Они почти наизусть помнили фамилии звеньевых в бригаде отца, знали, когда кто прогулял, когда не «шел план» и почему. Если Анатолию Семеновичу нужно было быть на первом наряде, его жена вставала в четыре утра, чтобы приготовить ему горячий завтрак; если же ему предстояло вернуться с третьей смены, она практически не спала до того момента, пока в замке не поворачивался ключ (а было это уже под утро), а затем вставала и шла кормить уставшего супруга.
Матери Виталия никогда не приходило в голову, что муж вполне мог бы обслужить себя и сам. И когда дочь, просыпаясь в полночь, ворчала: «Ну чего ты ходишь, как привидение? Что, у отца рук нет, что ли? Подумаешь, большое дело - кастрюлю на огонь поставить!», Татьяна Петровна неизменно отвечала: «Вот станешь сама женой шахтера, тогда поймешь».
В итоге отношение к шахте у Коротковых-младших сформировалось диаметрально противоположное. Сестра Виталия Лариса с младых ногтей возненавидела все, что хотя бы отдаленно было связано с профессией горняка. И в пятнадцать лет в ответ на очередную реплику матери из серии: «Вот выйдешь замуж за шахтера», - девушка отрезала, что скорее останется старой девой.
И на самом деле, когда Лариса знакомилась с парнем с перспективой дальнейших отношений, она первым делом выясняла, где он работает или учится. И если оказывалось, что кандидат в ухажеры то ли студент горного вуза или техникума, то ли уже работает на шахте, она тут же отказывалась от дальнейших встреч, даже если сам молодой человек вызывал у нее симпатию. Окончив школу, девушка уехала поступать в институт в Закарпатье - как она сама говорила, на максимально удаленное от Донбасса расстояние. Там она и жила до сих пор - с мужем-архитектором и двумя детьми, и по своей малой родине, похоже, ничуть не тосковала.
Виталий же, наоборот, со школьных лет мечтал о том, как он однажды пойдет на работу вместе с отцом. Иногда он приезжал встречать его после смены, и у паренька просто дух захватывало, когда он смотрел на людей, выходящих из клети, только что выехавшей из манящей черной глубины. Ему казалось, что они видели и знают нечто такое, что недоступно пониманию тех, кто всю жизнь проводит «на поверхности».
             В институт он поступил с первой попытки. На практику хотел попроситься в бригаду к отцу, но тот категорически отверг эту идею, заявив, что в таком случае к Виталию не будут относиться объективно, и он не поймет, чего на самом деле стоит. Тогда он жутко обиделся, но позже понял, что отец был прав. Работал он, стараясь изо всех сил, и это было замечено. Перед следующей практикой ему уже прислали персональный вызов, а после института его пригласили на работу на эту шахту. В деканате всегда охотно откликались на подобные просьбы, и распределение Виталий получил в родной город.
Горным мастером он проработал чуть больше года, затем его назначили заместителем начальника участка, а еще через три он уже сам возглавлял добычной коллектив.
Надо отметить, что знаменитый отец никогда не пытался замолвить словечко за сына, он считал, что в жизни всего нужно добиваться самому. Хотя, конечно, нельзя сказать, что известная фамилия никак не способствовала карьере Виталия, многое ему давали как бы авансом, но он всегда честно отрабатывал его.
Когда он стал главным инженером, отца уже не было в живых – он умер от сердечного приступа за год до этого. Умер легко, во сне: просто заснул и не проснулся.
Виталия тогда в его жизни устраивало почти все. Об этом «почти» речь впереди. Но менять работу он не собирался. Директор одной из шахт плавно двигался в направлении пенсии, и у Короткова были неплохие шансы быть назначенным на эту должность. Но ему вдруг предложили возглавить торгово-посредническую фирму «Альянс», которая должна была, в числе всего прочего, поставлять в город шахтное оборудование. Эта идея ему не очень нравилась, но предложение поступило от таких людей и в такой форме, что он понял: отказ означал бы, что ему, как знаменитому ильфо-петровскому герою, пришлось бы переквалифицироваться в управдомы.
Уровень его материального достатка вырос, причем значительно. Но окончательно испортились отношения с женой. В конце концов, Виталий переехал к матери, оставив Лидии с сыном их большую благоустроенную квартиру. Он бы очень хотел, чтобы Дениска жил с ним, но понимал, что пока это абсолютно невозможно: Лида мальчика не отдаст.
Сегодняшний день начался с неприятного звонка. Работник фирмы, командированный к российским поставщикам, сообщил, что очередной контракт под угрозой срыва. Руководство завода, согласившееся поначалу снизить цену на пять процентов, вдруг  заартачилось. Хорошо хоть сотрудник был послан толковый, он быстро выяснил, что у «Альянса» появились конкуренты, готовые взять оборудование по прежней цене и даже увеличить процент «отката». Коротков должен был срочно принять решение и, что самое главное, согласовать его с фактическими хозяевами фирмы.
Но на этом неприятности не закончились.  Около полудня ему позвонила Оксана (где были его мозги, когда он связался с этой девицей?!) и капризным тоном начала его отчитывать за то, что он давно у нее не появлялся.
Это окончательно вывело Виталия из себя. Оксана была очень хорошенькой, с ней было приятно появиться в узком кругу друзей, которые должным образом оценили ее длинные ноги, тонюсенькую талию и высокую грудь. Но как только девушка открывала рот, Коротков начинал мечтать только об одном: чтобы она закрыла его как можно скорее и надолго. Интеллектом Ксюша была явно не измучена, она была взращена на латиноамериканских сериалах и американских боевиках. Вершиной философской мысли для нее была «Дикая Роза».
Конечно, Оксана скрашивала порой его одиночество, и тоска по нормальной семейной жизни, по женщине, которая могла бы стать ему не только «объектом страсти», но и другом, несколько стихала. Но он никогда, ни при каких обстоятельствах не говорил, даже не намекал Ксюше, что намерен соединить с ней свою жизнь, хотя она старалась выманить у него это обещание изо всех сил.
Но финальный удар был нанесен секретаршей. Она зашла в кабинет и сообщила:
- Виталий Анатольевич, вам по городскому звонит некая Журавлева.
- Журавлева? – переспросил Коротков. – Я понятия не имею, кто это.
- Она утверждает, что является адвокатом вашей жены и представляет ее интересы в деле о разделе имущества. Вы будете с ней говорить?
Коротков ошарашено смотрел на секретаршу, не понимая, о чем речь? Лида подала на развод? Но зачем? Нынешнее положение дел устраивало их обоих. Материально он жену не обижал, в ее личную жизнь не вмешивался, справедливо полагая, что она имеет право распоряжаться ею, как заблагорассудится. Неужели все дело в ее новом приятеле?
Он видел Антона раза три, и тот ему страшно не нравился. Во-первых, моложе Лиды лет на десять, во-вторых, ничем, по сути, не занимается. Антон «искал себя». То он пытался начать свое дело, но прогорал «на счет раз» (Виталий подозревал, что долги Антона оплачивает его супруга, то есть фактически он сам); то он вдруг начинал мнить себя творческой личностью и рвался стать журналистом, но статьи его так никогда и не были опубликованы… Неужели Лида собралась за него замуж? Иначе с чего бы ей разводиться? Хорошо, что он послушал своего приятеля и кое в чем подстраховался. Впрочем, надо взять трубку и все выяснить. Секретарша до сих пор ждет его ответа.
- Да, Катюша, я с ней поговорю.
Голос в трубке был приятным, но тон – суховатым. Впрочем, именно так, наверное, и должны разговаривать адвокаты.
- Поскольку секретарь наверняка доложила вам, кто я и зачем звоню, повторяться не буду. Вы наверняка в курсе того, что ваша жена обратилась в суд с иском о расторжении брака и о разделе совместно нажитого имущества…
- Впервые слышу. И что же она намерена  делить? – ехидно поинтересовался Виталий.
Голос в трубке стал еще суше:
- Надеюсь, вы не ожидаете, что я буду обсуждать это по телефону? У нас с вами, Виталий Анатольевич, два варианта: либо вы выкраиваете в своем напряженном расписании время и встречаетесь со мной лично, либо называете своего адвоката, и я веду переговоры уже с ним. Будем пытаться, как теперь говорят, прийти к консенсусу. Ну, так какой вы выбираете?
- Я думаю, что сначала встречусь с вами сам, а дальнейший ход событий будет вытекать из результатов этой встречи.
Обговорив время и место, они попрощались друг с другом с ледяной вежливостью.
Сделав пару звонков, Виталий получил четкое представление о том, чего хочет его супруга, по сути уже бывшая. Ну что ж, ее ждет разочарование.
В эти самые минуты Людмила, с досадой прикусив губу, читала ответы на запросы, которые посылала еще Марина. Она представляла, какой крик поднимает Лидия Михайловна. Дело в том, что земельный участок в одном из лучших районов города совсем не принадлежал Виталию Анатольевичу Короткову, и разрешение на строительство жилого дома выдано вовсе не на его имя. Вот такой казус. Все документы были оформлены на Тамару Петровку Короткову, мать ответчика и свекровь истицы. Таким образом, главный предмет вожделений клиентки автоматически выпадал из перечня имущества, подлежащего разделу. Приятельница, работавшая в отделе архитектуры, рассказала ей неофициально, что Коротков начинал оформлять все на себя, но потом вдруг дело «переиграли».
- Ловко вы всех провели, - с недоброй усмешкой говорила она на следующий день Виталию Анатольевичу, приехавшему на встречу минута в минуту. – Не могу сказать, что это украшает вас как мужа и отца.
- Дом мой, - абсолютно спокойно ответил ей высокий кареглазый мужчина с красиво подстриженными темно-русыми волосами. – Я его начал строить, когда мы уже фактически разорвали семейные отношения. Так что Лидия не имеет на него никаких прав.
- А как насчет прав сына? У него их тоже нет?
- Вот, так я и знал! – Виталий нервно  вскочил со стула. – Конечно, моя супруга постаралась: нарисовала вам образ эдакого нового украинца из братков, который купается в роскоши, содержит дюжину длинноногих любовниц, не вылезает из ресторанов и элитных саун, в то время как она и ребенок терпят жестокую нужду. Так вот, ничего подобного нет и в помине. Я оставил ей прекрасно отремонтированную четырехкомнатную квартиру, моя мать оформила на Димку дарственную на свою «двушку», тоже, кстати, весьма неплохую. Так что без жилья мой сын не останется. Более того, я готов отказаться от своей доли в квартире, где живет Лида, если она перестанет валять дурака и не будет претендовать на дом. Этот дом – моя мечта. Имею я право на мечту, в конце концов?!
- Успокойтесь, пожалуйста, никто не пытается представить вас монстром. Но я – адвокат, и обязана защищать интересы своего клиента. По закону она имеет право на половину всего, что находится в вашей собственности, а дом-то она считала вашим.
- Ну что ж, значит, она ошиблась. Но вы объясните ей, что если она будет чинить мне козни, то я тоже не пойду ни на какие уступки, и делить будем все: и квартиру, и машину, которой она сейчас пользуется единолично, и даже обстановку, которая тоже стоит немало. А я, как законопослушный гражданин, буду платить ей алименты со своей официальной зарплаты – и ни копейкой больше. Не волнуйтесь, сына я не обижу, а вот Лиде придется отказаться от некоторых своих довольно дорогих привычек.
Виталий замолчал. Молчала и Журавлева, не зная, как вести себя в этой ситуации. Этот человек был симпатичен ей гораздо больше, чем его взбалмошная супруга. Но что поделать: не он был ее клиентом.
После долгой паузы он снова заговорил, и в голосе его звучала горечь:
- Боже мой, я ведь всегда считал, что брак – это святое, что жениться нужно только раз, а развод – это кощунство по отношению к детям. Самонадеянный дурак, я был уверен, что отлично разбираюсь в людях, и обязательно выберу именно ту, единственную…
Людмила подняла на него глаза, и в этот момент она его узнала. Ну да, это он, парень, который работал у них на шахте и подвез ее в тот самый день, когда она решила, что хочет стать адвокатом. Он действительно всю дорогу рассуждал о незыблемости брака, и ей, едва не оставившей мужа из-за любви, налетевшей на нее, как ураган, было очень неловко. Да, тот день был поистине знаковым в ее судьбе: и профессию она тогда выбрала, и сына родила. Может быть, поэтому она того парня и запомнила.
Он еще потом приходил навещать ее в больнице – поздравил с новорожденным, приволок огромный букет цветов, который все равно пришлось отдать медсестрам - в палаты, где лежали роженицы, цветы приносить не разрешалось. И еще раз она видела его на шахте, когда приходила подавать заявление об уходе. Она хоть и поступила на юридический на заочное, поняла, что учебу, работу и уход за малышом не потянет.
«Сказать или нет, что мы встречались раньше? – думала она. – Нет, пожалуй, не стоит. Зачем? Это было так давно, и никакой роли ни в его, ни в моей жизни не сыграло. Скорее всего, он наймет адвоката, и это разумно: профессиональный юрист защитит его права куда лучше, да и ей будет проще иметь дело с коллегой. Значит, они, скорее всего, больше не увидятся».
Людмила вовсе не собиралась ворошить в памяти далекое прошлое. Но воспоминания, когда Коротков наконец ушел, нахлынули, не спросясь на то никакого разрешения.
*     *     *
  Когда она впервые взяла на руки сына и увидела, какой он маленький и беспомощный, Милка не смогла удержаться от слез при мысли, что чуть сама не убила его. Это чувство вины преследовало ее много лет, и она старалась искупить ее какой-то сумасшедшей любовью к Андрюшке.
Свекровь на нее все время дулась, так как Людмила практически всегда отказывалась от помощи и не давала ей ни погулять с внуком, ни искупать его, ни покормить. И даже когда малыш не спал по две-три ночи подряд, Милка не соглашалась отдать его свекрови и отдохнуть  до тех пор, пока не начинала в полном смысле слова падать с ног.
- Ты себя в гроб загонишь, - ворчала Евдокия. - А ребенка разбалуешь. И мужа совсем забросила. Нельзя так.
Это было правдой. Вовику внимания Мила почти не уделяла, предоставив заботы о нем Евдокии.
Естественно, со временем ей пришлось вернуться к супружеским обязанностям. И снова ей было НИКАК. Их отношения с мужем стали почти дружескими, и если бы не ЭТО, Милка была бы вполне довольна жизнью. Но она ведь теперь знала, как ЭТО может быть, какой отчаянно счастливой можно себя чувствовать в объятиях любимого. Виктор был таким любовником, о каком наверняка мечтает каждая женщина: умелым, пылким, нежным. И самое главное, в любви он не был эгоистом, он всегда стремился, чтобы женщине было хорошо.
Вовик же ограничивался необходимым минимумом. Иногда Милка даже сомневалась, нуждается ли он в сексе на самом деле или просто выполняет «обязательную программу», потому что так принято, - настолько формальными и скучными были его ласки. И сама она ничего не делала, чтобы как-то разнообразить их интимную жизнь, поскольку ей-то уж точно было все равно. Пару раз в неделю по пять минут - небольшой напряг, можно, в конце концов, и потерпеть.
Лето в год рождения сына выдалось очень жарким. Даже по ночам не наступала желанная прохлада. Милке приходилось по нескольку раз вставать и обливаться холодной водой. После этого минут на двадцать наступало ощущение свежести, а потом снова наваливалась духота.
В довершение ко всему, в их районе из-за какой-то поломки отключили воду. Ремонт грозил затянуться. Узнав об этом, Виктория Эдуардовна предложила дочери с внуком на время перебраться к ней – в центре города вода шла исправно. К тому же комната Людмилы находилась на теневой стороне, и здесь даже в жару было относительно прохладно.
Первые два дня Милка почти не вылезала из ванны. Андрюшку тоже купала чуть ли не каждый час. Он так забавно дрыгал ножками, лежа в ванночке, так радостно при этом улыбался, что она просто не могла наглядеться на него.
Однажды, уложив сына днем спать, она не стала ни стирать, ни готовить, как обычно, а тоже прилегла. Она уже почти заснула, как вдруг резко зазвонил дверной звонок. Опасаясь, что позвонят еще раз и разбудят малыша, Мила, едва накинув халат, подскочила к двери, рывком распахнула и… просто остолбенела. На пороге стоял Виктор с цветами в руках.
- Не прогонишь? – улыбнулся он.
Людмила молча отступила, чтобы дать ему войти. Она настолько растерялась, что слова не могла  вымолвить. Почувствовав, что руки начинают предательски дрожать, а ноги подгибаться в коленях, она разозлилась сама на себя. Да что же это такое, в конце концов?! Почему он до сих пор имеет над ней такую власть!
До нее вдруг дошло, что Виктор протягивает ей цветы, а она не берет их. Ситуация становилась неловкой.
Пробормотав какие-то вежливые слова, она взяла букет и пошла в комнату за вазой. Виктор двинулся за ней.
- Откуда ты узнал, что я здесь? – Мила изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал ровно.
- Маму твою на днях видел. А что, это тайна?
- Да нет, - Милка пожала плечами. – Но я не думаю, что нам необходимо встречаться, по-моему, мы друг другу уже все высказали. Да и не хочется, чтобы Анюта глаза выцарапала, - не удержалась она от колкости.
Приходившая регулярно к ней в гости Татьяна однажды проговорилась, что машину Виктора или его самого частенько видели на шахте, он приезжал к концу рабочего дня и забирал Анюту. Видели их вдвоем и в городе: то в ресторане, то в кинотеатре, то в парке. Анюта выглядела донельзя довольной и гордой. Случалось, что он привозил ее на работу по утрам.
- Да ладно тебе шутить-то. Я просто приехал поздравить тебя с рождением сына. Поздновато, конечно, но раньше случая не было, я решил, что ехать в дом твоего мужа не стоит.
- Да, это было бы лишним, - согласилась Людмила. – А за поздравление спасибо. Цветы очень красивые.
- Чаем не напоишь? А к чаю – вот.., - он полез в объемистый портфель и достал огромную коробку конфет и бутылку вина.
Заметив недобрый взгляд, брошенный Милой на шикарные конфеты, которые были явно не из местных магазинов, Виктор рассмеялся:
- Не смотри так, это сестра из Москвы привезла.
- Как это «так»? Нормально смотрю, - слукавила Мила. Она действительно сначала подумала, что дефицитный десерт доставала Анна. – Вкусные, наверное, и вино мое любимое. Жаль только, что ничего этого мне нельзя. Кормящим матерям спиртное и шоколад противопоказаны.
- Правда? – искренне огорчился Виктор. – Так давай я за тортом сбегаю или за пирожными.
- Да ладно. От одного глотка и парочки конфет, думаю, вреда не будет.
Примерно с полчаса они мирно пили чай, если приготовленные Милой на скорую руку бутерброды и болтали обо всякой ерунде. Потом вдруг Виктор умолк и долго смотрел на нее. После родов Людмила изменилась, она слегка округлилась, и все знакомые утверждали, что ей это очень идет, она стала женственней, в движениях появилась какая-то плавность. В общем, многие говорили, что она очень похорошела.
- Людочка, если бы знала, как мне тебя не хватает, - Виктор подошел к ней потянул за руки и, когда она встала, вдруг начал целовать, все с большей и большей страстью. Она не знала, как это случилось, но вдруг осознала, что отвечает ему столь же пылко.
- Мы ведь можем встречаться, - шептал он, - ну хоть иногда. Вспомни, как нам было хорошо вместе. Я так часто тебя вспоминаю.
Она чувствовала, что теряет голову.
«Почему бы и нет? – мелькнула мысль, - я ведь хочу этого, ну хоть с собой-то нужно быть честной».
В этот момент зазвонил телефон. Мать предупреждала, что задержится на работе, и просила передать эту мужу, чтобы он не беспокоился. Заглянув в свою комнату, Милка увидела, что Андрюшка уже не спит. Он тихонечко лежал с открытыми глазками, а, увидев ее, радостно заулыбался. Она взяла его на руки и вышла в гостиную.
- Красивый парень, - сказал Виктор, - на тебя похож.
- По-моему, больше на бабушку Вику, - улыбнулась Милка, - это она у нас красавица. Ты, Витя, извини, но мне его кормить пора, да еще стирки целая куча.
- Да-да, - засуетился он, - я пойду. Когда мы увидимся? Ты ведь еще тут поживешь?
- Поживу, Витя. Но встречаться нам не надо. Ни к чему. Врать не буду, я тебя еще не забыла. Но обманывать мужа я не хочу… Не могу. Измена – это ложь и… грязь. Это не для меня. Да и делить тебя не хочу.
Виктор смутился:
- С чего ты взяла, что придется делить?
- Не надо, милый, не унижай себя ложью.
- Ладно, пусть будет так. Но если ты вдруг передумаешь…
- Нет, Витя, не передумаю.
Позже, покормив Андрюшу, она долго стояла у окна, прижав сынишку к груди, и думала, что уже давно не чувствовала себя такой несчастной.
*     *     *
- Ну и зря, - сказала Татьяна, выслушав Милкин рассказ о встрече с бывшим возлюбленным. – Была бы хоть какая-то радость в жизни. А то со своим Вовиком ты совсем скоро зачахнешь.
- Какая же это радость, Танюша? Сплошная грязь и стыд. Если я люблю, мне хочется на весь мир кричать об этом. Я хочу идти рядом с любимым, что бы все видели, какая я счастливая. А ты предлагаешь мне прятаться по углам и жить в постоянном страхе, что все откроется.
Татьяна покрутила пальцем у виска:
- Все ясно. Клинический случай неизлечимого романтизма. А о такой прозаической вещи, как нормальное удовольствие от секса, ты, конечно, не думаешь. Как ты полагаешь, отчего средневековые красавицы были такими бледными и хилыми, в обморок то и дело падали? В те времена получать удовольствие в постели считалось неприличным, вот они и сдерживали свои естественные эмоции. А крестьянки были краснощекими и здоровыми, потому что им не было нужды вести себя как леди.
- Да вовсе я ничего не сдерживаю, - возмутила Милка. – У меня просто нет никаких эмоций. С мужем, во всяком случае.
- Вот то-то и оно.., - многозначительно протянула Татьяна. – Да я бы сделала это только ради того, чтобы Аньке нос утереть, а то в последнее время она его дерет непомерно.
Людмила расхохоталась:
- Ну, ты сказала. Да если Ане хотя бы намекнуть, что у меня с Виктором что-то есть, это все равно, что по радио объявление сделать. Моя свекровь будет знать об этом через столько времени, сколько Анюте потребуется, чтобы добраться до ближайшего телефона.
- Да, тут ты права, - согласилась Татьяна. – И вообще, ты сама ничего скрыть не сумеешь. Если ты хоть раз встретишься с этим красавчиком в интимной обстановке, у тебя на лбу все будет написано огромными светящимися буквами. Ты, пожалуй, права – адюльтер не для тебя.
Мила всю неделю, которую прожила у матери, чувствовала себя, как на иголках: она и боялась звонка Виктора, и ждала его. Но он не позвонил.
За пару недель до Дня шахтера, считавшегося в их городе чуть не главным праздником в году и отмечавшегося всегда с большой помпой, она поехала на шахту, оказалось, что ей недоплатили в свое время какую-то премию. Получив деньги, Милка решила купить мужу подарок к празднику и зашла в новый универмаг. В отделе парфюмерии она чуть ли нос к носу столкнулась с тем, кто последние дни снова занимал ее мысли. Он был не один, у прилавка стояла Анюта и внимательно разглядывала выставленные в витрине флаконы с духами. Виктор заулыбался и сделал уже шаг, чтобы подойти к ней, но тут оглянулась его спутница и тут же потянула его в другой отдел, едва кивнув при этом бывшей приятельнице.
Еще раз они встретились лишь спустя три года. В Милкиной жизни за это время произошло многое: она поступила в университет, уволилась с шахты и научилась жить с мыслью, что Виктор потерян для нее навсегда. Все запасы любви и нежности, отпущенные ей природой, она расходовала на сына.
Андрюшка рос веселым ласковым мальчиком, прекрасно ел и спал, почти не капризничал, так что иметь дело с ним было сплошным удовольствием. Евдокия с Викторией чуть ли не дрались за право нянчить его, когда Милка уезжала на сессии.
К Анюте вдруг воспылал страстью один из руководящих работников городского отдела торговли. Это был уже немолодой мужчина сорока пяти лет, два года назад похоронивший жену. Его единственная дочь была уже замужем и жила в другом городе. Конечно, Константин Петрович был далеко не так привлекателен, как Виктор, но у него была хорошая квартира в центре, немалая сумма на книжке и большие возможности в плане роста Анютиного благосостояния.
Немного поколебавшись, Аня решила, что солидный обеспеченный муж – это лучше, чем молодой и красивый, но рай с которым возможен только в шалаше. Она вышла замуж за Константина Петровича и через два года родила ему дочь.
Злые языки, правда, утверждали, что Виктор больше обрадовался, нежели огорчился таким поворотом событий. Но как бы то ни было, больше его в этом городе никто не видел. Его дружба с мужем Веры, дальней родственницы Журавлевых, на дне рождения которой встретила его Милка, тоже сошла на нет.
В тот день Людмила как раз вернулась с летней сессии. Настроение у нее было отличное: второй курс закончен, в зачетке всего две четверки. В деканате ей предложили подумать о переходе на дневное отделение. Ох, как ей этого хотелось. Но она не могла себе представить, что месяцами не будет видеть сына. Да и свекровь такому повороту не обрадуется, она и так не в восторге от стремления невестки во что бы то ни стало получить высшее образование.
В этот раз «дежурной по Андрюше» была Виктория, у Евдокии Даниловны появились проблемы с давлением, и нянчить даже такого спокойного ребенка ей было трудно. Милка уже собиралась выходить из дома, чтобы ехать за сыном, когда ее позвали к телефону.
- Алло, - услышала она незнакомый женский голос, - с вами сейчас будут говорить.
- Людочка.., - ее моментально бросило в жар. Звонил Виктор. – Мне обязательно нужно с тобой встретиться. Это ненадолго.
- Хорошо, Света, - спокойно проговорила она, - я сейчас еду к матери за Андрюшкой и обязательно отдам тебе эту книгу. Ты позвони мне туда где-то через полчаса, мы договоримся, где встретиться.
«Наверное, Татьяна была не совсем права, - думала она, выбегая на остановку, - оказывается, я могу быть конспиратором».
С Виктором они встретились в скверике у кинотеатра, недалеко от Милкиного отчего дома. Она взяла с собой Андрюшку, который обожал гулять с мамой. Сынишка что-то старательно сооружал из найденных тут же щепочек и камушков.
- Я, собственно, проститься пришел, - хмуро сказал Виктор, усаживаясь рядом с ней на скамеечку.
- В каком смысле? – не поняла Людмила.
- Уезжаю я. Сестра к себе зовет. Они с  мужем в Якутии работают, он там хороший пост занимает, так что поможет устроиться. Денег заработаю, может, поумнею.
- Зачем тебе это? – удивилась Милка. – Квартира у тебя есть, машина тоже от родителей тебе осталась. Зарабатываешь ты здесь хоть и не запредельно, но, по-моему, вполне достаточно, а если бы ты по-настоящему хотел, мог бы давно уже иметь больше.
- Да дело, в общем, и не в деньгах. Что-то муторно мне в последнее время, ничего не хочется. Апатия постоянная, все здесь опостылело. Может, там меня встряхнут.
- Не знаю, - с сомнением сказала Мила, - по-моему, дело не в том, где человек живет, а в том, чем он живет.
- Люда, - он взял ее за руку, - я часто думаю о том, что если бы мне хватило мужества тогда, если бы я не повел себя, как последний дурак, все было бы у меня по-другому. Но скажу честно: испугался я, жить хотелось легко, а тут – такая ответственность. Ну и Аня… Как-то вовремя она подвернулась, простая и удобная, как домашние тапочки. Но с ней мне почти сразу стало скучно, хорошо, что тот мужик на нее запал, а то бы, даже и не знаю, как бы я от нее отделывался. Попробовал девочек менять чуть ли не каждый месяц. Тоже надоело. Жениться бы надо, а не на ком. Такой, как ты, больше нет.
Они еще долго говорили, потом Милка проводила его на автобус: почему-то Виктор был без машины. Странное впечатление у нее осталось от той встречи. Боли больше не было, но не было и радости от того, что он, наконец, сказал слова, о которых она так мечтала все время после их разрыва. Она ощущала только легкую грусть: как-то нелепо закончилась ее самая большая в жизни любовь.
*     *    *
Журавлева внезапно вынырнула из своих воспоминаний, даже головой потрясла, чтобы отогнать картинки далекого уже прошлого. Хватит. Жить нужно настоящим, что было, то прошло. Столько лет она запрещала себе думать о своей несбывшейся любви, и очень даже в этом преуспела. Она научилась находить хорошее и в своей жизни. Муж ей, собственно ничем не мешал, позволяя делать все, что она считала нужным. Впрочем, Людмила никогда этим не злоупотребляла.
Один раз она, правда, все-таки изменила Вовику, уже на пятом курсе, во время летней сессии. Тогда Людмила убедила себя, что это вовсе не роман, а научный эксперимент. Она хотела уточнить: ей с Вовиком НИКАК потому, что он слишком уж незатейливый любовник, или же дело в том, что она ничуть, даже самую малость, не влюблена в него.
Олег Шестериков считался на их курсе парнем номер один. Девчонки прямо таяли в его присутствии. Для Милки немалую роль сыграло то, что внешне он был полной противоположностью Виктору. Это гарантировало чистоту эксперимента, она могла быть уверена, что не спроецирует на Олега свои чувства к бывшему любовнику. Шестериков был зеленоглазым блондином с мягкими чертами, ямочкой на подбородке и чувственными губами. Пикантный контраст с почти нежным лицом составляла спортивная фигура с рельефными мышцами. Он занимался теннисом, который тогда хоть и не был так популярен, как сейчас, но считался изысканным видом спорта. Милка видела его на корте – специально  ходила посмотреть. Он был неотразим в белой форме. Возникла даже мысль отказаться от его кандидатуры, так как она решила, что два красавца в ее жизни – это явный перебор. Но потом убедила себя, что так даже лучше – не выбирать же для такого дела замухрышку.
От однокурсниц она слышала туманные намеки на то, какой Олег бесподобный любовник. За пять лет учебы он прокрутил романы со всеми более-менее симпатичными девчонками с юридического и располагавшегося в том же корпусе филологического факультета. Они были бурными, но скоротечными, что тоже очень устраивало Милку, так как она вовсе не собиралась заводить длительную связь.
Журавлева усиленно кокетничала с Шестериковыи целую неделю и добилась таки, что он пригласил ее поужинать. Потом, как и следовало ожидать, последовало другое приглашение –  «на чашечку кофе» - в номер гостиницы, который он снимал на время сессии, не желая жить «в этом тараканнике», как он презрительно именовал студенческое общежитие.
Чтобы чувствовать себя свободнее, Людмила за ужином даже выпила гораздо больше обычного. Но это не помогло. Нет, девчонки не врали. Любовником Олег действительно был очень умелым. И тем не менее… Милка уже не была неопытной барышней, поэтому неземное удовольствие изобразила вполне сносно. Но на самом деле она не испытала ничего. С Олегом ЭТО было даже хуже, чем с Вовиком, поскольку Милку  мучили угрызения совести, как бы она себя ни убеждала, что случится все  один-единственный раз. Короче, диагноз она себе поставила окончательный: удовольствие от секса она может получать только с мужчиной, которого любит.
На этом вся романтика в ее жизни закончилась. После того, как у нее пару раз «сильно болела голова», оскорбленный в лучших чувствах Шестериков переметнулся к Милкиной соседке по комнате в  общаге – стройной, как газель, осетинке Тамаре. Видимо, таким образом он решил особо уязвить Людмилу и искренне недоумевал, почему она не бьется в истерике после того, как он на ее глазах уводит Томку из комнаты – «поужинать». Ужины плавно переходили в завтраки, поскольку соседка появлялась – с горящими щеками и опущенными глазами – только утром. Милку все это очень забавляло.
Наконец, Олег не выдержал и после последнего экзамена подошел к Людмиле, чтобы задать прямой вопрос:
- Зачем тебе это было нужно? Я ж тебе абсолютно безразличен, это и слепой увидит. Или я тебя как мужчина разочаровал?
Милка погладила его по голове, как ребенка-несмышленыша, и ласково сказала:
- Ну что ты, Олежек, как мужчина ты – высший класс. Это я ненормальная. В общем, как говорится в старинных романах, наша встреча была ошибкой.
Оторопевший Олег, привыкший к тому, что отношения всегда разрывал он, а дамы переживали это как настоящую трагедию, не знал, что и делать: разозлиться по-настоящему или принять все как шутку. Но будучи отнюдь не дураком, выбрал второе. И на последнем курсе они стали добрыми друзьями. Правда, после выпускного он попытался снова утащить ее в свой номер, но она сказала ему, чтобы не дурил.
Сейчас они иногда перезваниваются. У него чудесная жена, гораздо моложе его, и двое детишек.
На ее звонок ответил мужчина. Голос был молодым, впрочем, недостаточно, чтобы принадлежать шестнадцатилетнему подростку.
- Лидии Михайловны нет дома. А кто ее спрашивает?
- Это ее адвокат.
- А-а, - обрадовался голос. – Все в порядке? Ее муж отдает нам дом?
Это «нам» почему-то неприятно поразило Людмилу.
- Передайте, пожалуйста, Лидии Михайловне, чтобы она связалась со мной завтра.
- А почему вы не говорите ничего мне?
- Потому что не имею права обсуждать дела своих клиентов с посторонними.
- Я не посторонний, - возмутился голос. – Я и Лида…
Но Людмила не стала его слушать и положила трубку.
…Конечно, она предполагала, что жена Короткова не придет в восторг, узнав, как на самом деле обстоят дела, но такой ярости все-таки не ожидала.
- Вы обязаны что-нибудь сделать! – орала Лидия, и ее, в общем-то, вполне миловидное лицо стало почти уродливым – Я вам плачу деньги не за то, чтобы вы с самым идиотским видом сообщали мне, что на дом я не имею никаких прав. Должны быть обходные пути, недаром говорят: закон – что дышло… А-а, я знаю, почему вы ничего не сделали… Боже, это же так просто! Мой муж вам заплатил…
Людмила молча вышла из-за стола, подошла к двери и распахнула ее:
- Я думаю, вам пора уходить. Лучше всего вам поискать другого адвоката, я не буду вести ваше дело.
- Я поставлю вопрос перед коллегией адвокатов о вашей профпригодности. Вам уборщицей надо работать, а не юристом.
- Лидия Михайловна, - Людмила продолжала оставаться предельно вежливой, уж чему-чему, а способности держать себя в руках работа ее научила прекрасно, - как бы низко вы не ценили мои профессиональные качества, будьте уверены, их хватит, чтобы подать на вас судебный иск об оскорблении чести и достоинства и выиграть дело. За стенкой сидят мои коллеги, а стенка такая тонкая, что они наверняка вас прекрасно слышали, так что свидетели у меня найдутся. У вас есть ровно полминуты, чтобы забрать все документы, которые я для вас уже подготовила. Гонорар за эту работу я с вас брать не буду.
Короткова опешила. Она замолчала и, видимо, мучительно соображала, как быть дальше. Потом заговорила уже совсем другим тоном:
- Вы не можете со мной так поступить, я к вам пришла, чтобы найти защиту, а вы меня оскорбляете. Вы же тоже женщина, у вас есть сын, вы должны меня понять… Я просто не владею собой. Этот дом – моя последняя надежда…
- Но это же вы меня оскорбили, а вовсе не я вас. И потом, почему этот дом – ваша последняя надежда. Я навела справки: на имя вашего сына действительно оформлена дарственная на двухкомнатную квартиру вашей свекрови. У вас тоже прекрасная квартира, а ваш муж дал понять, что не будет ее делить, если вы откажетесь от своих претензий на этот дом. Ну и, кроме того, я как адвокат должна быть с вами честной. Получить долю в этом доме у вас практически нет никакой законной возможности. В итоге вы и часть квартиры потеряете, поскольку Виталий Анатольевич имеет на нее равные с вами права, и с домом ничего не выйдет.
- Вы не понимаете, - Лидия уже рыдала взахлеб, - Антоша… Он хочет жить в своем доме… 
- Антоша? – удивилась Журавлева. - Но ведь вашего сына зовут Денисом!
- Да не в сыне дело, - снова начала раздражаться клиентка, - Антон – это человек, которого я люблю. Он – писатель, пишет роман, ему нужен покой. А разве ж это возможно в стандартной квартире, да еще в доме, где стены почти прозрачные? Соседи то музыку включат, то ругаются между собой, то дети кричат. А у него натура тонкая, он нервничает, работать не может… В общем, мне нужен этот дом.
Людмила просто оторопела от такого цинизма… То ее клиентка выступает в роли страдающей матери и заявляет, что готова сражаться за последний кирпич этого дома ради счастья и благополучии сына. А теперь вот разыгрывает сцену «Последний шанс в любви». Не исключено, что и эта роль – не последняя.
Лидия Михайловна, между тем, перестала рыдать и абсолютно спокойно сказала:
- Не может быть, чтобы не нашлось какой-нибудь лазейки. Ведь очень просто доказать, что моя свекровь на свою мизерную пенсию никак не могла ни купить участок, ни построить дом. Ясно, как Божий день, что все делается на деньги ее сына, а значит, и на мои тоже.
- В ваших рассуждениях есть логика, - усмехнулась Людмила, - но на практике я с подобными исками не сталкивалась. Скажу вам откровенно: шансов выиграть это дело практически нет, по крайней мере, я бы не взялась, слишком много подводных камней может возникнуть. У вашей свекрови есть еще дети?
- Да, дочка, но она живет за тыщу земель, на Западной Украине.
- Это не меняет дела. А вдруг она заявит, что тоже помогала матери материально, тогда на дом появится еще один претендент. Уж я-то знаю, что подобные процессы могут тянуться годами. Лучше вам заключить с мужем мировое соглашение. Возможно, удастся даже уговорить его выплатить вам частичную компенсацию за дом. Вряд ли она будет слишком большой, но, согласитесь, что эти деньги плюс квартира в полной вашей собственности – это все же лучше, чему туманные перспективы отсудить часть дома. И ведь учтите, это будет вовсе не половина, в лучшем случае – четверть, а то и одна пятая.
Лидия молчала. Ход ее мыслей был Людмиле абсолютно ясен: ведь драгоценный Антоша может и не захотеть ждать так долго.
- Возможно, вы и правы, -  задумчиво протянула она.
- Конечно, права, - тут же откликнулась Журавлева. – Надо же еще иметь в виду, как это будет выглядеть в моральном плане. Формально-то вы будете судиться не с мужем – преуспевающим бизнесменом, а с его матерью – обычной пенсионеркой, которой сын решил подарить на старости лет дом, а вы ее этого подарка лишаете.
- Хорошо, - наконец сказала Лидия Михайловна, - поговорите с ним о компенсации. Только пусть не пытается меня одурачить, я прекрасно знаю, сколько может стоить его дом.
Удивительно, но на звонок Людмилы в «Альянс», который она решила сделать без всякой надежды на успех, ответили, причем сам Коротков, хотя шел уже  восьмой час. Что ж, деньги просто так никому не достаются, нужно работать не столько, сколько положено по трудовому кодексу, а сколько нужно.
- А нельзя этот разговор отложить до завтра? – голоса трубке был усталым и раздраженным. – Я час назад вернулся из командировки. Голова совсем не соображает.
- Я же вам говорила, - спокойно ответила Журавлева, - что нам вовсе не обязательно встречаться лично. Было бы гораздо проще, если бы вы наняли адвоката.
- Времени не было, - буркнул Виталий, - у меня чуть контракт не накрылся на такую сумму, что рядом с ней этот дом все равно что игрушечный. Так что придется вам еще со мной помучиться. А кроме того, зачем? Ведь лучше все делать напрямую, а не через посредников.
- Ваш адвокат будет давать вам умные советы, на что я как представитель противоположной стороны не имею права. Впрочем, дело ваше. Когда вы сможете уделить мне десять минут?
- Вы где?
- На работе пока.
- Если я подъеду прямо сейчас, вас это устроит?
- Вполне.
Людмила вышла на улицу, решив подождать Короткова там. Хоть воздухом подышать за весь-то день. Уже совсем стемнело. Хотя было еще почти по-летнему тепло, резкие порывы ветра и шорох падающих листьев напоминали о том, что на дворе конец сентября. Несмотря на очень напряженный день, усталости она почти не чувствовала. Домой, в пустую квартиру, не хотелось. Вовик, похоже, не рвется со своей вахты в лоно семьи. Заработав льготную «подземную» пенсию, он сразу же уволился с шахты, и вот уже два года он ездит на какие-то стройки в Московскую область. Поначалу после месяца работы столько же проводил дома, потом стал ездить на две вахты подряд, а в последний раз заявил, что останется на полгода: заработать побольше и подумать о том, чтобы уйти на покой.
Андрюшка пошел по ее стопам – учится на юридическом. Правда, специализироваться хочет не по адвокатуре, заявил, что мечтает работать в прокуратуре, причем следователем.
Она даже не заметила, как подъехала машина. Очнулась только когда услышала, что кто-то зовет ее.
- Может, заедем куда-нибудь поужинать? – спросил Коротков. – Заодно и поговорим, у меня с утра росинки маковой во рту не было.
Сначала она хотела отказаться, такие контакты с «противной» стороной все-таки не совсем этичны, зачем давать повод для всяких обвинений… Но потом вдруг согласилась. Есть действительно хотелось.
- Только давайте договоримся: каждый платит за себя.
- Боитесь, что кто-то расценит это как подкуп? – рассмеялся Виталий Анатольевич. Смех у него был очень приятный: искренний и заразительный.
- Не боюсь, просто у меня свои принципы.
Коротков привел ее в небольшое частное кафе. Видимо, его тут хорошо знали, так как сразу же провели в самый конец зала – за столик, располагавшийся в небольшой нише. Получался почти отдельный кабинет. Заказ принесли мгновенно.
- Ну и о чем вы хотели со мной поговорить? – спросил Виталий, наливая в бокалы минеральную воду.
Журавлева коротко пересказала ему разговор с Лидией.
- Я думаю, лучше заплатить ей отступного, таким образом, вы избежите долгой и нудной тяжбы, которая отнимет у вас массу времени и сил. Моя клиентка в принципе трезво оценивает свои мизерные шансы на выигрыш дела, но вот от возможности помотать вам нервы вряд ли откажется.
- Хорошо, я посоветуюсь с моим консультантом. И давайте больше не говорить сегодня об этом деле.
- А о чем мы будем говорить?
- Обо всем прочем.
И действительно, к ее удивлению, они проговорили почти час. Виталий оказался интересным собеседником. Они обсудили фильмы Тарковского и Спилберга, современные детективы. Потом он очень смешно рассказывал анекдоты о новых русских, а она – о своих коллегах-адвокатах.
Наконец, спохватившись, она сказала, что очень жаль, но ей пора. Причем Людмила ни капельки не лукавила – ей действительно было жаль, что этот вечер заканчивался.
Коротков подозвал официанта и попросил счет. И в этот момент в проходе показалась стройная длинноногая девица. Она направлялась к их столику нетвердой походкой, видно было, что барышня сильно навеселе.
- Так вот в чем дело, - криво усмехаясь, сказала девушка, усаживаясь на стул. – А я-то все мозги сломала, все думала, с чего это ты вдруг стал так занят. Кило три мне на уши лапши повесил, а я, дура, всю ее схавала. Ну и чем эта, - она кивнула на Людмилу, - лучше?  Ей же тридцатник с ба-альшим хвостом, не иначе. Или тебя на старушек потянуло, с молоденькими не выходит?
- Оксана, уймись, - жестко сказал Виталий. – У меня деловая встреча.
- О как, - пьяно расхохоталась девица, - это теперь так, значит, называется. А обсуждать дела вы, небось, продолжите в койке? Только что она такого умеет, эта баба, чего бы не умела я, а? А меня, значит, вон, на помойку?
- Людмила Николаевна, идемте отсюда, я вам потом все объясню, только не задавайте сейчас никаких вопросов, пожалуйста, - Коротков сунул официанту несколько купюр и что-то прошептал на ухо, потом схватил Людмилу за руку и чуть ли не силой поволок ее к выходу.
- Да что вы себе позволяете? – возмутилась она, когда они вышли на улицу.
- Я вас умоляю, поедем отсюда. Я понимаю, кем я сейчас выгляжу в ваших глазах. Если хотите, можете мне высказать все прямо в глаза, я ничуть не обижусь, только поехали.
Людмила была в замешательстве. Можно, конечно, проявить твердость характера и гордо уйти. И что? В такое время маршрутки ходят редко, а рабочего автобуса еще час ждать.
- Хорошо, - сказала она и села в машину.
- Простите меня ради Бога, но я никогда не думал, что эта идиотка может выкинуть такое.
- Отношения с юными красотками чреваты, - не удержалась она от язвительной реплики. – Впрочем, это не мое дело. Забудем.
*     *     *
Домой, точнее в квартиру матери, где Виталий теперь жил, он пришел около одиннадцати. И хотя денек выдался тот еще, настроение у него было приподнятое, он даже что-то напевал себе под нос. Недоразумения с поставщиками удалось уладить, с домом, похоже, тоже все будет в порядке. А эта Журавлева приятная женщина: и умница, и с характером…
Мать встретила его приветливо, но сдержанно. Ей многое не нравилось в нынешней жизни сына, в первую очередь, конечно, то, что он ушел с нормальной стабильной работы в бизнес. По ее мнению, ни к чему хорошему это привести не могло. Без особой радости она восприняла и разрыв Виталия с женой, хотя и не была в восторге от невестки.
Но Татьяна Петровна была женщиной мудрой и считала, что мальчик уже достаточно взрослый, чтобы строить свою судьбу самостоятельно.
- Тебе звонили, - коротко сообщила она. – Сначала какая-то девица, по-моему, не вполне трезвая. А совсем недавно мужчина.
- Спасибо, мамуля, - целуя ее в щеку, сказал Виталий. – Поздно уже, ты ложись. А я сейчас душ приму и тоже…
- А ужинать не будем? – в голосе матери прозвучала обида.
Виталий был готов обругать себя последними словами, он же знал, что мама всегда старалась к его возвращению из командировок приготовить что-то особое. Она жила еще советскими представлениями об общепите и полагала, что ни в кафе, ни даже в ресторанах пища не может быть вкусной и качественной.
- Конечно, будем, мамуля, я просто подумал, что ты уже устала…
На этот раз Татьяна  Петровна испекла какой-то особый трехслойный пирог – с курицей, яйцами с рисом и грибами. Слои разделялись тоненькими хрустящими блинчиками. Это было удивительно вкусно, и Коротков, хоть и ужинал недавно, съел хороший кусок кулинарного чуда, не уставая нахваливать мамино искусство готовить настоящие шедевры. Они выпили по бокалу красного вина – единственного алкогольного напитка, который признавала его мама.
Пожелав друг другу спокойной ночи, они разошлись по комнатам. Не успел Виталий улечься поудобнее, как зазвонил его мобильный. Это был Георгий, официант из кафе.
- Виталий Анатольевич, тут с Оксаной опять неприятности.
- Я ж тебя просил, чтобы ты домой ее отправил на такси!
- Я так и сделал, но минут двадцать назад она снова появилась – с подружкой и какими-то хмырями, они не из постоянной публики, я их тут впервые вижу. Ксюха и до этого была нетрезвая, а тут совсем накачалась, пыталась на столе плясать, кучу посуды перебила. Парни платить не захотели, скандал устроили. Администратор милицию вызвал. Ну а я под шумок Оксану в подсобку утащил. Она и сейчас тут, но в полном отрубе, разбудить не могу.
- Ладно, я сейчас буду.
Оксана действительно была никакая. Все попытки заставить ее двигаться самостоятельно с треском провалились. В конце концов, Виталий с помощью Георгия кое-как выволок ее через служебный ход и затолкал в машину.
Коротков чуть ли не матерился вслух, когда уже один тащил ее по лестнице на третий этаж в ее крошечную однокомнатную квартиру. Он подержал ее голову под холодной водой, потом заставил выпить полную кружку теплой марганцовки. Девушку моментально вырвало. После того как эта процедура была повторена несколько раз, Оксана начала кое-что соображать. А после пары чашек горячего крепкого кофе почти совсем пришла в себя. Ее, правда, трясло крупной дрожью, и Виталию пришлось укладывать подружку в постель и укрывать теплым одеялом
- Это все из-за тебя, - с трудом разлепила губы Ксюша, - я от горя так надралась. Что это была за баба? Только не ври, нечего из меня дуру делать.
- Дура ты и есть, - беззлобно откликнулся Коротков. – Эта женщина – адвокат моей жены, ведет дело о разводе.
- Ты разводишься? – Оксана мигом перестала дрожать, откинула одеяло и попыталась страстно обнять Виталия.
- Не я, жена со мной разводится, - мужчина аккуратно отвел ее руки. – Ну, я вижу, тебе лучше. Постарайся хорошо выспаться и не вздумай с утра пить. Вспомни свою мать.
- Ты куда? Я не хочу сегодня быть одна, - Оксана капризно надула губки.
- Послушай, я только сегодня прилетел из командировки, потом была куча дел на фирме, потом довольно непростой разговор с адвокатом… Да я просто с ног валюсь. Все, пока.
Виталий аккуратно закрыл за собой дверь. А девчонка, похоже, спивается, хотя это и не удивительно. Мамаша-то у нее уже законченная алкоголичка.
Когда Оксане было шестнадцать лет, ее отец – шофер-дальнобойщик – не вернулся из очередного рейса. Нет, ничего трагического с ним не произошло, просто в одной из станиц Краснодарского края жила довольно молодая вдова – пухленькая хохотушка-веселушка, очень даже неравнодушная к радостям любви. В общем, Оксанин папа их с матерью бросил. Мать, вначале пытавшаяся мужественно пережить этот удар судьбы, в конце концов, стала топить горе в бутылке. Она спилась довольно быстро. В доме все время крутились какие-то подозрительные личности, многие оставались ночевать, а то и вообще жили у них по нескольку дней.
Когда Оксана стала совершеннолетней, мать сама предложила ей разменять квартиру. Так у девушки появилось собственное жилище. К сожалению, нравственными устоями она не отличалась. Соседи постоянно писали на нее жалобы: компании, собиравшиеся у нее, гуляли чуть ли не утра. Только познакомившись с Коротковым, она немного утихомирилась.
Он не раз задавал себе вопрос: что он нашел в этой девушке, которая не была ни умной, ни образованной, ни даже просто оригинальной. И в итоге был вынужден признать: с ним сыграло шутку обычное мужское тщеславие, ему польстило, что его так явно добивалась молоденькая девчонка, к тому же настоящая красавица. Увы, уже через месяц он понял, что к красоте привыкаешь и перестаешь обращать на нее внимание. Оксана была ему совсем не интересна, но он продолжал иногда встречаться с ней по инерции.
С Лидой все было совсем иначе. Виталия пленила ее детская наивность, которую он по молодости принял за нравственную чистоту. Его бывшая жена была родом из села и среди техникумовских девчонок выделялась тем, что совершенно не красилась, не носила мини-юбок и от любой даже мало-мальски «соленой» шуточки краснела до ушей.
Виталий был для нее шикарной партией, и когда он предложил ей выйти за него замуж, Лида ответила немедленным согласием. Поначалу все шло хорошо, она была скромной, вежливой, во всем слушалась свекровь. Но вскоре выяснилось, что Лида жутко ревнива. Она не хотела считаться с тем, что как начальнику участка ему приходилось иногда торчать на работе по две, а если что-то совсем не ладилось, то и по три смены подряд. Она постоянно звонила в нарядную, а если ей отвечали, что он в шахте, то в ламповую, проверяла, правду ли ей сказали. Несколько раз она даже приезжала среди ночи и врывалась в его кабинет, как разъяренная фурия. То, что ей ни разу не удалось ни в чем уличить мужа, ее не успокаивало. Она просто считала, что его хорошо покрывают.
Еще хуже стало, когда его назначили главным инженером. По долгу службы ему приходилось встречать вместе с директором разные делегации и комиссии, потом участвовать в банкетах, которые нередко затягивались за полночь. И хотя он никогда не приходил домой пьяным, поскольку вообще был равнодушен к спиртному, скандалы следовали один за другим. Лида не хотела слушать никаких объяснений. Его жена превращалась в истеричку, ссоры возникали по самому ничтожному поводу. Предел терпению Виталия положила безобразная сцена, которую Лида устроила, когда он уже возглавлял «Альянс». После завершения переговоров был устроен банкет. Среди гостей были и дамы. С одной из них Виталий как раз танцевал, когда в ресторан влетела его жена. Она буквально оторвала его от партнерши, кричала какие-то непристойные слова, а потом запустила в мнимую соперницу апельсином. Хорошо еще, что женщина оказалась с чувством юмора, а все остальные к тому времени были изрядно пьяны, ну, позубоскалили немного – на том все и закончилось. Но на следующий день он переехал к матери.
*     *     *
Утром, едва проснувшись, Коротков позвонил в офис и предупредил, что на работе появится не раньше полудня. В конце концов, он имел право  отдохнуть. Затем он дал себе самому страшную клятву, что выходные на этот раз для него будут действительно таковыми.
Следующий звонок был Сергею, его давнему приятелю, который официально занимал скромную должность юрисконсульта на одном из коммунальных предприятий, а неофициально консультировал многих довольно влиятельных и состоятельных людей, поскольку имел заслуженную репутацию человека, прекрасно ориентирующегося в хитросплетениях нынешнего довольно запутанного законодательства. Брал он за свои услуги дорого, но они того стоили. Виталию, правда, по дружбе делались существенные скидки. Но он никогда не скупился, и если не деньгами, то в какой-нибудь другой форме старался отблагодарить приятеля. Сергей пообещал приехать к нему примерно через час.
Немного поколебавшись, Виталий набрал номер Оксаны. Ее голос звучал преувеличенно радостно, и по той тщательности, с которой девушка выговаривала слова, он понял, что Ксюша уже «приняла».
- Я думаю, мы должны отметить твою свободу, - щебетала она, - я хочу пойти в новый бар, ну, тот, что в лесу, возле пляжа, он на прошлой неделе открылся. Правда, мне нечего надеть, но я видела потрясающее платье…
- Оксана, притормози, в те тряпки, что у тебя есть, можно одеть театр моды средней величины. Я не об этом хотел с тобой поговорить. Ты зачем снова пила? Не понимаешь, что спиваешься?
- Да ну, я чуть-чуть, а то башка раскалывалась прямо. И вообще, мне скучно, вот если бы мы поженились, у меня бы сразу нашлось занятие. Но ты…
Коротков вздохнул и отключился. Да, жалко ее. Но жениться на ней… Нет, это абсолютно невозможно.
Сергей явился без опоздания. Выслушав Виталия, он задумался.
- В принципе, заплатить можно, хотя по закону ты этого делать совершенно не обязан. Но лучше сделать так. Ты возьмешь обязательства выплачивать ей определенную сумму ежемесячно, не слишком большую – долларов пятьсот, этого для нашей провинции выше крыши, пока она не вступит во второй брак. Ну, и полностью обеспечивать сына, пока он не завершит образование. Это уже вне зависимости от семейного положения его матери. Этого будет достаточно. Даже более чем. Только не уступай ни цента. Как только твоя благоверная поймет, что ты готов сдать позиции, она из тебя все соки выжмет. А, кстати, кто ее адвокат?
- Какая-то Журавлева.
- Ого! Она не какая-то, она – один из лучших специалистов. Таких на всю их контору двое – она да Марина. Ну та вообще – полный отпад. Глянешь: вроде дамочка, которую кроме мужиков и тряпок ничего не интересует. Многие на это покупались и не принимали ее всерьез. Ох, как же потом они об этом жалели. Ум, как бритва, а язык – еще острее.
Коротков с интересом посмотрел на приятеля:
- Я ни разу не слышал, чтобы ты о женщине говорил с таким восторгом. Ты, часом, не влюблен?
- Мне там ловить нечего, вокруг нее та-а-акие ребята крутятся – все на «Мерсах» или «Вольво»… А у меня, как ты помнишь, всего-навсего «Ланос». Послушай, - вдруг оживился он, - а ведь ты эту Журавлеву должен бы знать.
- Откуда?
- Ну как же, она на твоей шахте года три в кадрах работала, а после декретного отпуска рассчиталась, она уже на юрфаке училась. Она тогда, правда, какая-то невзрачненькая была, высокая такая и худая... И жутко серьезная.
У Виталия было чувство, будто его стукнули по голове. Конечно, он помнил ту девочку, но совсем не узнал ее в этой зрелой ироничной женщине. Хотя, с чувством юмора у нее и тогда все было в порядке. Именно поэтому он и обратил на нее внимание.
Когда он пришел в отдел кадров, именно она оформляла его на работу. Он тогда еще, помнится, что-то процитировал из «Золотого теленка», а она ответила другой цитатой из той же книги, да так метко. Они тогда весело болтали все время, пока она заполняла какие-то бланки. Позже он узнал, что Людмила замужем, и отказался от попыток поухаживать за нею. Он даже проведывал ее в больнице, когда она родила сына. Вот только фамилию ее он напрочь забыл, да это и не удивительно – двадцать лет прошло.
- Эй, - услышал он голос Сергея, - вернись на землю, что это с тобой?
- Представляешь, я ее действительно знал тогда, даже чуть не приударил за ней по молодости. Странно, что я не вспомнил ее раньше, она ведь не так уж и изменилась с тех пор.
- Ну вот, значит, у вас будут темы для разговоров. Ладно, я побежал. И помни: не уступай, ты ничего ей не должен, это исключительно жест доброй воли.
*     *     *
У Людмилы день начался с неприятностей. Хотя неприятности были не ее собственные, а ее давней подруги, она воспринимала это очень болезненно.
Утром позвонила Татьяна и сказала, что Алена опять задурила: стала приходить поздно, хамит в ответ на все замечания.
Алена была  крестницей Людмилы, и она любила девушку, как родную дочь.
Когда Татьяна сообщила, что беременна  и будет рожать, Милка от удивления онемела и минут пять слова не могла вымолвить.
- Ну и что ты так оторопела? – немного грубовато спросила Татьяна. – Знаешь ведь, что я далеко не девочка, чай, замужем побывала.
- Да, но я даже не знала, что у тебя роман.
- Я его люблю и убивать его ребенка не стану.
- Да кого его?
- Не спрашивай, не скажу, даже тебе. Он гораздо старше меня, женат и ничего в своей жизни менять не хочет. И не может.
Словом, Людмила поняла, что возлюбленный Татьяны занимает немаленькую должность в их скромном городишке, но кто он, так и не узнала.
Через полгода на свет появилась Аленка. А еще через полтора Татьяна вышла замуж за молодого врача. С Володей они познакомились в очереди за молоком. Она покупала его дочке, а он – старенькой бабушке. Трудно даже представить, но пятнадцать лет назад, чтобы купить молочные продукты, впрочем, как и все остальное, нужно было брать прилавок с боем. Очередь приходилось занимать в пять утра, а товар привозили после восьми. В общем, у молодых людей было достаточно времени, чтобы понять, что они очень симпатичны друг другу.
Татьянин муж удочерил Алену и всегда относился к ней как к родному ребенку, он любил ее ничуть не меньше собственного сына, который родился через три года после их с Татьяной свадьбы – именно столько времени подруге понадобилось, чтобы окончательно убедиться в прочности своего брака и в том, что Володя по-настоящему привязан к девочке.
Но девочка все-таки узнала, что у нее неродной отец. Сообщила ей об этом сердобольная соседка. Алену за какую-то провинность не пустили на школьный вечер, она сидела у подъезда на лавочке и плакала от обиды.
- Вот, я всегда говорила, что отчим – это не отец. Да разве ж бы родной стал бы так издеваться нал ребенком? – громко сказала Ольга Семеновна.
Услышав это, Алена помчалась домой и потребовала объяснений. В конце концов, пришлось сказать ей правду.
На девочку, которая переживала все сложности переходного возраста, это подействовало ужасно. Она стала грубой, начала гулять допоздна, а на все замечания отца, которого прежде любила без памяти, отвечала:
- А тебе какое до меня дело? Я ведь тебе не родная.
Как ни старались Татьяна с Володей убедить ее, что дело не в биологическом родстве, а в любви, что настоящий отец – это тот, кто растит и заботится, ничего не помогало. Потом с Аленой поговорила Людмила. Она беседовала с ней то как со взрослой, по-деловому, взывая к логике, то как с ребенком – ласково и терпеливо. Казалось, девушка все поняла, и в дом вернулись мир и покой. И вот все опять начиналось снова.
Людмила стояла посреди комнаты с телефоном и слушала рыдания подруги. Она понятия не имела, как ее успокоить.
- Таня, прежде всего, возьми себя в руки. Истериками ситуацию не исправить. Погоди, я, кажется, до двенадцати свободна. Так что жди. Ставь чайник и прекрати реветь.
Журавлева сегодня на работу собиралась тщательнее обычного: сделала более яркий макияж, долго выбирала наряд. В конце концов, остановилась на брюках свободного покроя и пушистом розовом свитере, который, как уверяли приятельницы, ей очень шел.
В последний раз взглянув на себя в зеркало, она отправилась на остановку. Хорошо, что сейчас с транспортом не было никаких проблем – частные  микроавтобусы бегали один за другим. Усевшись на переднее сиденье, Журавлева начала в уме прокручивать речь, которую собиралась завтра произнести в суде. Сегодня на двенадцать была назначена встреча с подзащитным и его родителями. Нужно еще раз хорошенько настроить парня, чтобы представитель прокуратуры не сбил его своими каверзными вопросами.
Случай был просто фатальным по своей трагической нелепости. Артем, семнадцатилетний парень, рос абсолютно нормальным ребенком из абсолютно нормальной семьи. Увлекался музыкой, компьютерами, занимался спортом, дружил с двумя одноклассниками – юношами из таких же благополучных семей. И вот однажды один из них заявил, что познакомился с классными парнями, которые дали ему попробовать «одну штуку», и он ощутил себя совершенно другим человеком.
Заинтригованные подростки пошли вместе с приятелем в гости к его новым друзьям – на квартиру, которую снимали двое студентов техникума. Там находилось еще примерно десять человек. В этой компании Артем впервые попробовал травку. Он говорил, что ему это совершенно не понравилось, но из-за боязни прослыть мямлей и «ботаником» он сделал вид, что «словил кайф». Более того, когда ему предложили пойти туда снова, он не отказался. На этот раз ему после «косой» сигареты дали еще какие-то таблетки, и он полностью «поплыл» и стал с трудом соображать, что вокруг него происходит. А, между тем, компания стала требовать, чтобы «неофиты» внесли свою долю в общее веселье, то бишь дали деньги на новые дозы наркотиков.
- Нет бабок? – кривлялся какой-то тощий парень. – Так добудьте их, или вы не крутые ребята?
Артема и одного из его друзей вместе с хозяином квартиры отправили «на боевое крещение». Студент прихватил с собой игрушечный пистолет – «для смеху», как он сам выразился.
Уже совсем стемнело и улицы выглядели пустынными. Когда им навстречу попался какой-то мужчина, студент, наставив на него игрушку, стал требовать «полтинник». К сожалению, мужчина этот недавно перенес инфаркт, к тому же в оружии не разбирался совершенно, поэтому моментально побледнел и стал оседать на землю.
В общем, когда напуганные воплями незадачливых грабителей прохожие вызвали «Скорую», помощь потерпевшему уже не требовалась.
Артем, придя в себя и осознав, что они натворили, впал в глубокий шок. Он дважды чуть не наложил на себя руки. Сначала пытался повеситься, но родители были дома и обратили внимание, что он слишком долго не выходит из ванной. Через неделю он наглотался таблеток, но, к счастью, его снова спасли. После этого отец с матерью буквально не отходили от него ни на шаг.
Людмила была убеждена: этого парня отправлять в зону нельзя, его там сломают окончательно. Но как убедить в этом суд? Ведь преступление квалифицировалось по очень серьезным статьям.
Журавлева так увлеклась своими мыслями, что чуть не пропустила свою остановку. Таня с семьей недавно переехала в новую квартиру, которую им оставили родители Володи, переселившиеся в домик, где раньше жила его бабушка. По иронии судьбы, в одном дворе с ними жила Анюта. Они с мужем весьма преуспели в новой жизни. После того, как государственная торговля в муках скончалась, они взяли в аренду один из магазинов, открыли еще несколько ларьков на рынке, а теперь у них уже была целая сеть торговых точек. Муж Ани, правда, часто болел, так что всеми делами она теперь вертела сама, и получалось у нее это очень даже неплохо.
Татьянина Алена и дочь Ани Анжелика учились в одном классе. Таня, впрочем, утверждала, что девушка совершенно не похожа на свою мать – ни внешностью, ни характером.
*     *     *
Татьяна изо всех сил пыталась держать себя в руках, но, в конце концов, не выдержала и опять расплакалась.
- Господи, - всхлипывала она, - ну почему я ей с самого начала не сказала, что Володя не ее отец. Она бы росла с этой мыслью, а любила бы его ничуть не меньше. Его же нельзя не любить.
- А действительно, почему ты не сказала ей правду? У нас ведь не Москва, где можно затеряться и скрыться от всех прежних знакомых? Рано или поздно все равно все открылось бы…
- Хотела как лучше. О том, кто ее настоящий отец, кроме меня, не знал никто. Я даже ему самому не сказала. Как только узнала, что беременна, сразу разорвала отношения. А он через год вообще уехал из города. Когда мы с Володей поженились, я всем говорила, что Алена его дочь, только мы поссорились, и он не знал, что я жду ребенка. А потом мы помирились и поженились. Ну откуда эта стерва все узнала?
- Тань, не смеши, в нашем городе секретов не бывает. Ладно бы Володя из другого города переехал, он же тут практически всю жизнь живет. Родственники его знали правду, те, кто усыновление оформлял, да мало ли еще кто. Кстати, ты на эту Ольгу Семеновну можешь в суд подать.
- За что?
- Как за что? Разглашение тайны усыновления – это уголовное преступление.
- Если бы это могло что-то поправить! – Таня безнадежно махнула рукой.
- Давай я попрошу Андрея, чтобы он с Аленкой поговорил. Они ж почти ровесники, на одном языке разговаривают. Может быть, его слова она воспримет совсем иначе, чем твои и мои.
Время пролетело незаметно. Около одиннадцати Людмила решила позвонить в контору, узнать, как там дела. Трубка отозвалась бархатным контральто Марины:
- Журавлева, наконец-то! Тут тебя такие шикарные мужики разыскивают, а ты пропадаешь неизвестно где.
- Почему во множественном числе? Их что, было несколько?
- Да один, один… Но стоит троих. Высокий, стройный, кареглазый…
Она вдруг почувствовала, что сердце забилось немного быстрее. Ей понадобилось сделать усилие над собой, чтобы голос звучал по-прежнему спокойно:
- Это, по-видимому, Коротков. Он что-нибудь передал?
- Коротков? – ахнула Марина. – Тот самый? Так это ты мне должна магарыч ставить, а не я тебе. Знала бы, ни за что бы тебе это дело не уступила. Плюнула бы и на Стаса, и на Турцию. Ну, ладно, шутки в сторону. Он просил передать, что позвонит после двух.
Людмила добралась до адвокатской конторы, которую жители города по привычке называли юридической консультацией, удивительно быстро. Марина выглядела великолепно: посвежевшая, отдохнувшая, с прекрасным загаром. Она гордо положила на стол Журавлевой две яркие упаковки кофе.
- Настоящий турецкий. А чтобы ты не сомневалась, я смолола немного и принесла. Давай заварим?
Людмила посмотрела на часы. До прихода Артема с родителями оставалось полчаса.
- Давай.
Через десять минут их небольшой кабинет благоухал. Но не успели адвокатессы сделать по паре глотков, как дверь отворилась, и Людмила увидела Виталия в сопровождении какого-то мужчины.
- Прошу прощения, что испортили вам кофепитие. Но у меня изменились обстоятельства. Найдете для нас пару минут? - обратился он к Журавлевой.
- Найдем, - улыбнулась она. – И пару чашечек кофе тоже. Присоединяйтесь.
Мужчины согласились, что за кофе разговор пойдет легче. Спутник Короткова, извинившись, вышел и минут через пять вернулся с большой коробкой конфет.
- Это к кофе, - галантно скал он.
- Людмила Николаевна, - начал Виталий, к сожалению, мне опять нужно уезжать. Ненадолго, на пару дней, но чтобы не затягивать с решением вопроса, Сергей Петрович обговорит с вами все детали. Это мой друг и хороший юрист. Вас это устроит?
Людмила ничем не могла объяснить чувства разочарования, которое вдруг охватило ее. Ведь она сама настаивала, чтобы Коротков уполномочил кого-нибудь вести его дела. Почему же теперь ей это не нравится?
- Конечно, устроит, - услышала она свой голос как бы со стороны. – Вам даже не понадобится больше приезжать сюда. Мы составим соглашение, а ваш друг передаст вам его на подпись.
- Ну уж нет, документы я приеду подписывать к вам. Не лишайте меня возможности еще раз пообщаться с умной красивой женщиной. Или я вам уже надоел?
Ну что прикажете отвечать на такой вопрос?
- Буду рада вас видеть. – Людмила с каким-то страхом осознала вдруг, что это – отнюдь не формальная любезность. Она действительно будет рада его видеть.
Когда гости ушли, Марина смотрела на нее долго и внимательно.
- Что ты на меня уставилась? – раздраженно буркнула Людмила.
- Держалась ты, конечно, великолепно. Но меня-то не проведешь. Он тебе нравится, - Марина не спрашивала – она утверждала.
- Не говори ерунды, - отрезала Мила, но в душе понимала: коллега права. Он ей нравится, но ей это совершенно ни к чему. Не тот возраст, чтобы романы заводить, да и есть у него кое-кто получше. Несмотря на то, что та девочка в баре была сильно навеселе, было видно, что она очень красива, да и молода к тому же. Так что – никаких иллюзий.
*     *     *
 Старинные часы в комнате пробили один раз. Так как ударом они отмеряли каждые полчаса, это могло быть и полпервого, и час, и полвторого ночи. А Людмила все никак не могла уснуть, хотя улеглась как обычно – около одиннадцати.
Часы достались им от свекрови. Поразительной женщиной все-таки она была. Со времени возвращения Людмилы они ни разу не поссорились, хотя она видела, каких усилий стоило Евдокии сдерживаться и не поучать свою действительно немного безалаберную невестку.
Пережитые вместе трудные дни, когда жизнь Вовика висела на волоске, не то чтобы сблизили их, но сделали терпимее друг к другу. Мила тогда убедилась, что свекровь не только сварливая вздорная старуха, а женщина, действительно умеющая любить и страдать. А Евдокия как-то сказала ей в порыве откровенности: «Если ты после того, что я тебе сделала, смогла простить меня и не затаить зла, значит, ты – хороший и добрый человек». В общем, от холодной войны они перешли ко вполне мирному существованию.
Когда Андрюшке исполнилось пять лет, Милка, невзирая на протесты бабушек, отдала его в детский сад. К тому времени она работала судебным исполнителем и умирала на службе от скуки, мечтая об адвокатуре. Но тогда количество  адвокатов в городе было строго регламентированным, и места для нее не было.
В октябре того года Евдокия перенесла инсульт, ее парализовало, но, к счастью, всего на несколько недель. Потом она отошла, стала ходить по комнате и даже иногда с помощью невестки или сына могла выбираться во двор. Милка без малейшего сожалению уволилась со службы и перешла юрисконсультом на фабрику, которая находилась в трех автобусных остановках от их дома, так что она могла приезжать во время перерыва, чтобы покормить и, если надо, переодеть свекровь.
Через год с ней случился второй инсульт. Промучившись три месяца, Евдокия Даниловна умерла. Милка плакала на похоронах вполне искренне.
… Часы снова пробили один раз. Да что же это такое?! Завтра она приедет в суд с тяжелой головой и воспаленными глазами. Со сном у нее всегда были проблемы. Она засыпала, как шутила ее мать, только «в тепличных условиях». Малейший шум, свет или даже незначительное нервное перенапряжение обеспечивали ей бессонницу. А один раз не выспаться для нее было хуже, чем три дня голодать. Она становилась раздражительной и злой.
Но что же мешает ей уснуть сегодня? Кругом тихо и темно, нет никаких причин для тревоги. Завтрашний процесс? Да, волнения есть, но не такие, чтобы мучиться бессонницей, линия защиты продумана до мелочей. А вот поди ж ты, именно сегодня мучит вопрос: может ли она считать себя удачливым человеком, довольна ли жизнью? С карьерой все в порядке. Как мать тоже вроде бы состоялась – с сыном полное взаимопонимание. Тогда что не так? Была бы она счастливее с Виктором? С Вовиком она не испытывает африканских страстей, но зато избавлена от горечи разочарований, ей неведома ревность, она не страдает, если он бывает невнимателен к ней… Что лучше? Когда-то она твердо решила сама для себя, что любовь не для нее, и решительно отвергала попытки мужчин поухаживать за ней, отказывалась от всех свиданий, кроме деловых. Так правильно ли она поступала? Не обкрадывала ли себя все это время?
В конце концов, она все-таки уснула и впервые за много лет увидела во сне прежнюю свою любовь. Но вот что странно: Виктор говорил ей красивые слова, страстно обнимал ее, а она не чувствовала себя счастливой, более того, его объятия были ей неприятны.
Она, можно сказать, заставила себя проспать семь часов, благо в суде надо было быть только к десяти. Особо свежей она себя не чувствовала, но и разбитой тоже. С сожалением отложила в сторону брюки и свитер и надела строгий темно-вишневый костюм. Макияж – самый легкий, нужно выдерживать имидж деловой женщины.
В суд Людмила приехала раньше времени, но Артем с отцом уже были здесь. Она с удовлетворением отметила, что подросток, кажется, взял себя в руки и уже не выглядит пришельцем с того света. Держится, хотя и заметно волнуется.
Судебное заседание началось ровно в десять, все участники процесса явились, причем вовремя, что было, надо сказать, большой редкостью. К ее подзащитному отношение судьи было достаточно мягким, и даже представитель обвинения не жаждал крови. Всем было ясно, что парень уже сам себя осудил гораздо суровее любого приговора, что он вовсе не принадлежит к подонкам общества, что все произошедшее с ним было роковой ошибкой.
Когда Журавлева задавала вопрос очередному свидетелю, она бросила взгляд в зал и оторопела. На задней скамье сидела Алена с какой-то незнакомой девушкой. Людмила, конечно, моментально взяла себя в руки и сосредоточилась на процессе, но, тем не менее, не могла дождаться, когда судья объявит перерыв.
«Что делать? Подойти или не стоит?» - раздумывала она и никак не могла принять решения. Но делать этого и не понадобилось – Алена сама подошла к ней.
- Тетя Люда, а что, Макса посадят?
- Ты имеешь в виду Коваленко?
Девушка кивнула. Обвинения против Максима были  самыми серьезными. Он был хозяином квартиры, где собирались подростки, употребляющие наркотики, именно он уговорил остальных пойти «на дело», он же наставил на потерпевшего пистолет, и, наконец, Коваленко был единственным участником группы, достигшим совершеннолетия.
- Да, Алена, приговор, скорее всего, будет связан с лишением свободы. Попытка ограбления, да еще вооруженного, - это очень серьезная статья. Да плюс еще организация преступления, вовлечение в преступную деятельность несовершеннолетних, содержание притона… Его адвокат, правда, настаивает на переквалификации ограбления на злостное хулиганство, но даже если так и будет, «букет» все равно получается солидным.
- Пистолет же был игрушечным, он не мог никому причинить вреда.
- Да, но человек-то об этом не знал и воспринял угрозу как реальную. А ты что, хорошо знакома с Коваленко? Даже на суд пришла.
Алена замялась:
- Да так… Виделись иногда, это же наш район… Вот и пришла, интересно же.
Людмила взглянула на спутницу своей крестницы. «Славная девушка, - подумалось ей, истинно славянская красота: пшеничные волосы почти до пояса, правда, не коса, а распущенные – по нынешней моде, глаза синие, в пол-лица. Кто ж это такая?» Она ждала, что Алена представит ей свою приятельницу, но та почему-то этого не сделала, поблагодарила за разъяснения и ушла.
Девушки исчезли сразу после того как судья зачитала приговор. Максиму действительно придется отправляться в колонию, а вот в отношении Артема и его друга ограничились условным наказанием.
Отец парня, крупный солидный мужчина, долго благодарил ее, говорил, что отныне и навсегда он – ее должник. Юноша молча стоял в сторонке, но она чувствовала, что он хочет ей что-то сказать.
Когда он, наконец, смог подойти к ней, долго молчал, а потом произнес:
- Я никогда не забуду этого дня. Теперь я всю жизнь сам себе буду доказывать, что я не сволочь и что на свободе меня оставили не зря. Если бы не вы, я бы что-то с собой сделал.
- Это было бы крайне глупо, - ответила Журавлева. – Твоя смерть причинила бы новое горе – и только.
- Теперь это и я понимаю. А кто эти девушки? – неожиданно спросил Артем. – Ну, что к вам подходили. Я одну из них видел там… На той квартире.
Людмила почувствовала, что ей вдруг стало холодно
- К-которую? – слегка заикаясь от волнения, спросила она, впрочем, уже предвидя ответ.
- Именно ту, что с вами разговаривала, темненькую, невысокую. Ее, кажется, Олей зовут. Хотя нет, не Олей, как-то иначе.
- Аленой, - мрачно сказала Людмила.
- Ну да, точно, Аленой.
- А она… Она тоже курила травку? Или кололась?
- Честно говоря, я не знаю, не видел. Когда я там был в первый раз, она очень быстро ушла с каким-то парнем. А во второй, - он опустил голову, - я тогда вообще мало что соображал, все было, как в тумане. Но она там была, это точно, и когда мы пошли… ну, деньги добывать, она еще там оставалась.
На три часа у Людмилы была назначена встреча с приятелем Короткова. Они должны были выработать условия мирового соглашения между их клиентами. То есть заехать к Татьяне она уже не успевает, а сообщать такое по телефону… Нет, нельзя, она должна быть в этот момент рядом с подругой. Господи, это же Таню просто убьет. Но молчать нельзя, надо спасать девчонку, пока еще не поздно.
В том, что не поздно, Журавлева была уверена, не похожа была крестница на законченную наркоманку, уж в этом-то Людмила разбиралась, значит, есть шанс вытащить ее из этой ямы.
…В трубке в очередной раз раздались длинные гудки. Дома никого нет, а мобильный сообщает, что абонент временно недоступен. Да что же это такое!
- Извините, - она повернулась к Сергею Петровичу, - мне крайне необходимо дозвониться.
- Ради Бога, - благодушно сказал он, - я на сегодня все дела закончил, так что не спешу.
В конце концов, они выработали проект соглашения, который им обоим показался разумным. Оставалась одна проблема – было необходимо убедить в этом Лидию.
Сергей Петрович уже собирался уходить, но тут в кабинет вошла Марина, и его планы резко изменились.
- Девушки, а ведь я ваш должник, такого чудесного кофе, как у вас, я не пил лет десять. А оставаться в долгу не в моем обычае. Приглашаю вас обеих в чудное место. Дивные шашлыки и изумительная природа гарантируются.
Люда понимала, что приглашение адресовано, в первую очередь, Марине, а она лишь прилагается к коллеге, которой Сергей явно увлечен. Но Маришка без нее не поедет. Придется соглашаться.
- Хорошо, поедем, действительно, неплохо бы расслабиться после трудного дня. Только позвоню еще раз.
Но и стационарный, и мобильный телефоны хранили молчание.
*     *     *
Сергей Петрович не обманул: шашлыки действительно были дивными, а природа -  изумительной. Это место располагалось километрах в тридцати от города, на берегу небольшого пруда. Когда-то здесь была база отдыха крупного стройуправления. Когда началась перестройка, плавно перешедшая в экономический кризис, строительство почти прекратилось, управление обанкротилось, а база потихоньку приходила в упадок. Ее бы, наверное, растащили окончательно, если бы не нашелся предприимчивый человек. Он восстановил пяток домиков, обставил их мебелью, нанял сторожей. Теперь база использовалась либо для отдыха небольших компаний, либо для конфиденциальных деловых встреч, сочетаемых все с тем же отдыхом в узком кругу.
Пока Сергей решал оргвопросы со сторожами, Людмила и Марина пошли прогуляться. Ноги утопали в чистом песке, все вокруг дышало умиротворенностью и покоем, а чистый воздух пьянил, как молодое вино.
Людмила порадовалась, что по пути они заехали к Марине переодеться, благо размеры и одежды, и обуви у них были почти одинаковыми. «Хороша бы я была тут в строгом костюме деловой женщины и туфлях на каблуках», - думала она.
Им было лень даже разговаривать. Люда уселась на небольшое бревнышко на берегу и любовалась яркими красками заката, которые отражались в зеркале пруда.
У воды чувствовалась прохлада и, вернувшись на базу, они зашли в сторожку погреться. Людмила увидела телефонный аппарат и решила им воспользоваться. На этот раз ей ответил сын Татьяны и Володи Иван, который деловито сообщил, что ни родителей, ни сестры дома нет, и когда они появятся, он не знает.
Вечер прошел прекрасно, стол накрыли на воздухе. Разговор то и дело соскальзывал на профессиональные темы, но им это было интересно. Правда, Людмила не раз пожалела про себя, что с ними нет Короткова, но старалась не зацикливаться на этих мыслях.
Они бы, наверное, просидели здесь до глубокой ночи, но около девяти к воротам подъехали три иномарки, из которых вышли пятеро мужчин. Трое из них оказались знакомыми Сергея Петровича. Приехавшие вели себя очень дружелюбно, даже пригласили разделить с ними их трапезу, но по всему чувствовалось, что они не прочь остаться своей компанией, поэтому Сергей, сославшись на срочные дела, отказался. Дамы поняли, что пора откланиваться.
Людмила не поняла, какой дорогой они ехали обратно, так как было уже совсем темно, но почему-то заехали в город они так, что ее дом оказался по пути первым.
«Ага, - мысленно усмехнулась она, - маленькие хитрости, Сергею не терпится остаться с Маришей наедине».
Вслух же она произнесла:
- Спасибо за прекрасный вечер. Вы уж, Сережа, довезите наш ценный кадр в целости и сохранности.
На этот раз уснула она почти мгновенно, сил хватило лишь на то, чтобы наскоро принять душ да еще раз позвонить Тане.
- Людочка, - прошептал Володя, - она только-только уснула, измучилась ведь за последние дни. Но если что-то срочное…
Людмила перевела дух. Татьяна спит… Это могло означать только одно: Алена дома и с ней все в порядке.
- Ну что ты! Пусть отдыхает, я утром перезвоню.
Но утром Володя виноватым голосом сообщил, что, оказывается, Татьяна еще накануне созвонилась с его родителями и уехала к ним с детьми на все выходные. Старики намеревались привести в порядок двор и перекопать огород, но без помощи им с этой задачей было справиться уже не под силу. Мила уточнила, поехала ли  Алена, и, получив утвердительный ответ, совсем успокоилась. Может быть, все наладится само собой.
Увы, дальнейшие события показали, как сильно она заблуждалась.
*     *     *
Переговоры с Лидией Михайловной прошли легче, чем могла надеяться Людмила. Коротков обязывался выплачивать ей ежемесячно сумму, эквивалентную 500 долларов США в течение трех лет, оплатить полностью образование их сына и выделять отдельные средства на его отдых (до восемнадцатилетия – вместе с матерью, потом – на его усмотрение) и содержание. Кроме того, Коротков отказывался от своей доли в их общем имуществе, то есть в полую собственность Лидии и Дениса переходила квартира со всей обстановкой и автомобиль. В свою очередь, Лидия должна была письменно подтвердить, что никаких иных материальных претензий к бывшему супругу не имеет.
Правда, дело чуть не испортил сопровождавший Лидию к адвокатам ее новый бойфрэнд. Он Журавлеву стал раздражать с первой минуты. Нет, он был внешне привлекателен, даже красив, но той конфетной красотой, которую обожают юные девушки и стареющие примадонны.
- Что это за сумма, Лидочка, - вскричал Антон. – Да это же грабеж средь бела дня. Тысяча – не меньше, а то и все полторы.
- Молодой человек, - холодно произнес Сергей Петрович, - я бы убедительно просил вас не вмешиваться. Вы – человек посторонний.
- Я не посторонний, я – почти муж Лиды.
- Даже если бы вы были не «почти», а мужем, все равно не имели бы здесь права голоса. Впрочем, коль вы уж «почти муж», то должны бы полностью взять содержание любимой женщины на себя. Разве не так?
Антон умолк.
- Вы же умная женщина, - обратился Сергей уже к Лидии, - и не можете не понимать, что бывший супруг более чем щедр по отношению к вам. Вы же знаете, что на трудоспособных супругов по нашему закону право на содержание не распространяется. Так что Виталий дает вам намного, - он поднял вверх палец, - очень намного больше, чем обязан по закону.
- Что я должна сделать? – вздохнула Лида.
- Еще раз внимательно прочитать договор и подписать его. После утверждения соглашения в суде вы получите свой экземпляр. Если его условия будут нарушаться Виталием Анатольевичем, вы можете обратиться в суд за защитой своих интересов. Но имейте в виду, деньги, которые будут выплачиваться на сына, должны использоваться строго по назначению. Если же нет, - он внимательно посмотрел на Антона…
- За кого вы  меня принимаете? – возмутился красавец.
- Именно за того, кем вы являетесь на самом деле, - отчеканил Сергей. – Конкретизировать?
Антон промолчал, а Лида, не глядя на него, молча подписала бумаги.
Когда пара удалилась, Людмила и Сергей пожали друг другу руки.
- Так, ну теперь все. Виталий сказал, что подъедет к пяти. К сожалению, я его не дождусь, у меня назначена встреча. Но, надеюсь, вам и без меня не будет скучно. Более того, я уверен, что он даже обрадуется моему отсутствию. Так что до свидания.
*     *     *
У Короткова, как всегда было много дел. Но он то и дело ловил себя на мысли, что с нетерпением ждет пяти часов. Ему нравилась эта женщина, но почему-то он чувствовал себя с ней страшно неуверенно, так как уже понял, что она не из тех, кто легко заводит романы, более того, ему казалось, что она вообще к этой стороне жизни равнодушна. В разговорах она ни разу не упомянула о муже. О сыне говорила много, о матери, об отчиме, упомянула как-то даже сводную сестру, которая недавно вышла замуж во второй раз… А о супруге – ни словечка. Он даже навел справки: не развелась ли? Узнал, что нет, выяснил он и то, что Журавлева, по свидетельствам ее знакомых,  никогда особой страстью к мужу не пылала, но и романов на стороне не заводила. По крайней мере, последний десяток лет о ней не ходило никаких сплетен. Все попытки ухаживаний эта женщина пресекала на корню. То есть и ему рассчитывать особо не на что. А если еще учесть, что его жена, пусть даже и бывшая, ее клиентка… И все же, до чего ему с ней спокойно и хорошо.
Виталий подписал документ без комментариев. Они оба молчали, понимая, что на этом их общие дела закончены, и сейчас им предстоит попрощаться.
«Надо что-то сказать, - лихорадочно думала Людмила, - ну хотя бы, что мне пора домой. Что же мы стоим, как два истукана. Но кто бы знал, как мне хочется расставаться с ним!»
- Хотите, я покажу вам свой дом? – неожиданно спросил Виталий. – Должны же вы увидеть, из-за чего столько страстей.
- Хочу, - она старалась, чтобы голос  звучал спокойно, но ничего не вышло. Впрочем, Виталий тоже не мог скрыть радости – на согласие, честно говоря, он не очень рассчитывал.
Дом Людмиле понравился. Он был очень уютным и совсем не «навороченным», без всякой помпезности, свойственной домам некоторых «новых украинцев», в нем чувствовались хороший вкус и стиль. На первом этаже, кроме кухни и сверкающей кафелем цвета морской волны ванной, располагались большая гостиная и маленькая комната – как объяснил хозяин, его будущий рабочий кабинет. На втором из скромного холла расходились три спальни, тоже очень компактные.
Внизу еще полным ходом шли отделочные работы, верхний этаж был практически готов, но  мебель стола пока только в холле.
Виталий усадил гостью в удобное кресло, рядом с которым находился сервировочный столик.
«Здесь обязательно должна жить семья, - подумала Людмила, - не очень большая, но дружная. Этот дом создан для любви, но не африканских страстей, когда он и она срывают друг с друга одежду, не успевая добраться до спальни, а для любви нежной, проникновенной – той, которой не нужно много слов».
Коротков принес снизу, видимо, из кухни бутылку вина и коробку конфет.
- Прошу простить за стандартный набор, но здесь пока не живу, поэтому и продуктов не держу. Давайте выпьем за взаимопонимание. Я рад, что вы не навесили на меня ярлык стареющего донжуана, бросившего ради новой юбки жену и ребенка. Хотя подозреваю, что вы были близки к этому.
- Была, - честно ответила Людмила, пригубив вино. Оно было именно таким, какое она любила – чуть терпковатым, пахнущим виноградом и умеренно холодным.
- Скажите, - решилась она задать мучивший ее вопрос, - вы ведь строили этот дом, когда уже фактически расстались с женой?
Виталий кивнул.
- Тогда для кого все это?  - она обвела взглядом холл. – Как-то не верится, что вся эта роскошь для вас одного. Это ведь даже не гнездышко для любовников, это – семейный дом.
Коротков улыбнулся радостно:
- Вы поняли! Да, я по своей сути человек семейный, и дом строил именно такой. Поначалу еще рассчитывал на примирение. Позже, когда понял, что это невозможно, стал надеяться, что когда-нибудь сын станет жить со мной, потом женится… Когда я узнал, что у Лиды появилась эта напыщенная молодая бездарность, жутко разозлился. Но впоследствии даже обрадовался, подумал, что если у нее будет молодой муж, ему не понравится жить со взрослым юношей.
- Но ведь вы.., - Журавлева замялась. – Не исключено, что и у вас будет молодая жена. А молодым женщинам взрослые дети нравятся еще меньше.
- Вы об Оксане? – усмехнулся Виталий. – Это совсем другая история. Конечно, если бы она читала  Экзюпери - «Маленького принца», она бы напомнила мне слова Лиса о том, что мы в ответе за тех, кого приручаем. Но она вообще ничего не читает, только смотрит телесериалы и мечтает о сказочном принце, богатом, разумеется. Обедневший королевский род ее не устроит.
- Почему вы говорите о ней с таким сарказмом?
- Да не о ней, это я о себе… Надо же было так влипнуть. И какого ляда я потащился тогда в этот бар?
*     *     *
Тогда у Виталия приболела мама. Она с каждым днем чувствовала себя все хуже и хуже, и он настоял, чтобы ее положили в больницу на обследование. Готовить самому было лень, да и некогда, поэтому ужинать Коротков ходил в небольшое частное кафе, где кормили вкусно и недорого. Но в тот день он задержался на работе дольше обычного, кафе было уже закрыто, и он отправился в недавно открывшийся, но сразу же ставший модным бар.
Цены здесь оказались гораздо выше, а качество блюд намного хуже, но деваться было некуда. Он уже почти закончил трапезу и, потягивая кофе, обдумывал свою тактику на предстоящих деловых переговорах. Вдруг за его столиком нарисовалось юное создание, слегка нетрезвое, но очаровательное.
- Не одолжите зажигалку? – спросило создание, помахивая сигаретой.
Виталий достал зажигалку и дал даме прикурить. Но она не ушла, а, усевшись поудобнее, поинтересовалась:
- А вы кто? Я вас тут раньше не видела, такого мужчину я бы не пропустила, - она сделала многозначительное ударение на слове «такого».
- Деточка, ты бы шла по своим делам, - мягко сказал Виталий, ему было вовсе не до юных фей.
- Я что, вам совсем не нравлюсь? – ничуть не смутившись, продолжала девица. В ее откровенной вульгарности Виталий даже начал находить своеобразную прелесть. – Да вы не бойтесь, я не проститутка. Мы просто с подружками сюда часто приходим музыку послушать, потанцевать. Это наш любимый бар. А сейчас мы  поспорили, девочки не поверили, что я смогу вот так запросто к вам подойти. Если вы мне немного поулыбаетесь, мы выиграем бутылку шампанского. Или все-таки не нравлюсь?
- Понравишься, - усмехнулся Коротков, - если смоешь с себя эту боевую раскраску индейского племени. На твоем личике грима килограмма два, не меньше. Это ж надо себя так изуродовать.
Девушка молча встала и ушла.
«Обиделась», - подумал Виталий. Ему было немного неловко, но он испытал явное чувство облегчения.
Однако минут через десять девушка вновь появилась у него за столиком, но уже чисто умытая.
- Ну как?
- Блеск! – сказал Виталий, впрочем, абсолютно искренне. Девушка действительно оказалась очень красивой. Они немного поболтали, потом Оксана попросила проводить ее домой. Коротков подвез ее, но подняться в квартиру отказался, как Ксюша его ни уговаривала.
На следующий день он решил никуда не ходить на обед, а перекусить по-быстрому в кабинете. Виталий попросил секретаршу принести ему пиццу или горячий бутерброд, а сам углубился в изучение очередного договора. В дверь тихо постучали.
- Заходи, Катюша, - крикнул он, не поднимая глаз от бумаг. Он был уверен, что это прибыл его скромный ланч.
- Здравствуйте, - услышал он тихий голос. – У вас нет какой-нибудь работы…
Голос показался ему знакомым, и он поднял голову.
- Ой, это вы?! – перед ним сидела Оксана. Она всплеснула руками: - Ну надо же, как здорово! А я-то думаю, где вас искать. Когда будем пить выигранное шампанское?
Она добросовестно разыгрывала сцену «случайная встреча», но актрисой Оксана была неважной, и Коротков сразу понял, что девица прекрасно знала, куда идет и кого там увидит. Не исключено даже, что она специально поджидала, пока опустеет приемная.
Он заявил, что терпеть не может шампанского. Но Оксана не отставала, убеждала его, что может потребовать замены выигрыша на любой другой напиток. В конце концов, он сдался. Распитие шампанского (в конце концов, остановились все-таки на нем) закончилось тем, чем и должно было закончиться.
Потом Коротков несколько раз пытался ее устроить куда-нибудь на работу: офис-менедежром в фирму своего приятеля, потом официанткой в кафе – в то самое, где он любил ужинать, потом нашел ей непыльное занятие еще в одной конторе. Но девушка нигде дольше двух-трех недель не продержалась. Ей быстро надоедала размеренная жизнь, она пускалась с подружками в очередной загул, забывая о неприятной обязанности ходить на службу каждый день. Дело кончилось тем, что Виталий стал практически содержать ее.
И что ему теперь делать? Теперь, когда он встретил женщину, с которой хотел бы прожить всю оставшуюся жизнь? Да, но она замужем. И где же, интересно, шляется ее муж, почему он не носит ее на руках, не водит в рестораны, не возит на курорты?
- О чем вы задумались? – вернул его к действительности голос Людмилы.
- О себе… О вас… О нас… - Он взял ее за руку, и Люда почувствовала, что в груди стало горячо, а сердце забилось быстрее. – У вас удивительно красивые руки. И вообще…
Она молчала, не зная, что говорить и делать дальше. Да если бы она и захотела, то не смогла бы вымолвить ни слова – так пересохло в горле.
Виталий наклонился и поцеловал ее. В его поцелуе не было страсти, но было столько нежности… Она почувствовала, что по ее щекам побежали слезы. Ее сто лет никто не целовал.
- Я вас обидел? – встревожился Коротков.
- Нет, что вы, но я…
- Да знаю, - чуть раздраженно сказал Виталий, - я еще двадцать лет назад знал, что вы просто так романов не заводите… Но где же, хотел бы я знать, ваш муж? Почему не с вами? Такую женщину просто преступно оставлять одну.
Людмила даже и не знала, что ответить на этот вопрос. Она никогда себя какой-нибудь ТАКОЙ не считала. Мать с юности внушила ей, что она не просто обыкновенная, а даже невзрачная, в общем, так себе; Вовик, пожалуй, за всю их совместную жизнь не сказал ей ни одного комплимента. Виктор? Да, он шептал ей нежные слова, даже о любви говорил. Но вот считал ли он ее какой-то особенной? Вряд ли. Во всяком случае, он никоим образом не давал ей этого понять. В его отношении к ней даже в лучшие дни их любви чувствовалась какая-то снисходительность, чаще всего он называл ее «моя девочка» или «моя малышка». А те, кто пытался ухаживать за ней впоследствии, были вообще до противности откровенны и не пытались скрыть, что ждут от нее только одного – уступчивости: дескать, вы мне жутко нравитесь, так не сходить ли нам в постель?
- Да, - словно отвечая на ее мысли, продолжал Виталий, - вы редкая женщина, умная, честная… Если бы мне раньше довелось встретить такую, я бы к ней ни одного мужика на пушечный выстрел не подпустил, боялся бы, что уведут. Так где же все-таки ваш муж?
- Мой муж, - задумчиво произнесла Людмила, - он работает. Вахтовым методом: месяц там, месяц дома. И, знаете, для нас – это, пожалуй, самый лучший вариант. Но он совсем не виноват, он был хорошим мужем – так, как он это понимал. Из нас двоих, скорее, именно он – жертва, а не я. Это я его обманула.
- Каким же образом?
- Неинтересная история, да и длинная к тому же.
- Я никуда не спешу. И все, что связано с вами, мне не может быть неинтересным.
- Ну, если вкратце, то.., - и Людмила начала рассказывать. Она сама не заметила, как выложила практически всю историю своего замужества – «назло всем», потом сагу о своей первой настоящей, но такой короткой любви, упомянула и о причинах, побудивших ее вернуться к Вовику… Умолчала она лишь о неудавшемся эксперименте под названием «измена мужу»… Она интуитивно почувствовала, что узнать об этом Виталию будет неприятно.
- Ну вот, - закончила она, - теперь вы знаете обо мне практически все и видите, что я сама испортила жизнь нам обоим. Глупо было вступать в брак только из стремления кому-то что-то доказать.
- Но и он хорош, - буркнул Коротков. – Он же попросту обокрал вас, лишив возможности быть любимой.
- Никто, - возразила Людмила, - не может дать больше, чем имеет. Вы же не станете упрекать человека в том, что он не рисует, как Рафаэль, или у него нет такого голоса, как у Паваротти. А умение любить – тоже талант. Он или есть, или его нет.
Коротков тут же «отбил мяч»:
- Неправда, культуру чувств в себе можно воспитать. Есть даже роман, который так и называется – «Воспитание чувств», я только не помню, кто автор.
- Флобер, - машинально ответила Журавлева. – Но здесь не тот случай. Моему мужу просто не у кого было учиться любить. Если бы ему попалась женщина, которая испытывала  любовь к нему или хотя бы глубокую привязанность, может быть, и он бы откликнулся на это. Он ведь совсем не плохой человек, не злой и не вредный… Просто не счастливый. Кстати, который час?
- Почти одиннадцать, - виновато сказал Виталий.
- Ну вот, завтра в суде я буду совсем вареной, мне ведь еще кучу документов надо просмотреть. Дело сложное, я с таким столкнулась впервые, - это Людмила говорила уже сидя в машине.
- Какое?
- Несколько работников швейной фабрики позволили себе покритиковать директора, который чуть ли не единолично распорядился кое-каким имуществом, и увлекшись решением вопросов собственного благосостояния, упустил несколько довольно выгодных заказов. Недовольных на ближайшем общем собрании исключили из числа акционеров, якобы это разрешено уставом. Вот они и обратились в суд за защитой своих имущественных прав.
- Да, я слышал об этом. Трудно вам будет. Этот Гриценко – жук еще тот. Можно я вам позвоню вечером – узнать, чем все закончилось?
- Только за этим? – улыбаясь, спросила Людмила и тут же пришла в ужас. «Боже, я с ним кокетничаю, - подумала она, - этого еще не хватало».
Но Коротков ответил на ее вопрос абсолютно серьезно:
- Вы же знаете, что нет.
Уже засыпая, Людмила вспомнила, что сегодня так и не позвонила Татьяне.
*     *     *
- Жорик, ну, пожалуйста, - канючила Оксана. – Ну хоть одну бутылочку.
Голос на другом конце провода превратился в кусок льда:
- Оксана, я же тебе сказала: спиртного в долг больше не дам.
- Но Коротков отдаст, он же всегда отдает.
- Ну да, а в последний раз сказал, что не намерен оплачивать твое пьянство, и что если я еще раз дам тебе вина в долг, то оплачивать его ты будешь сама. А тебе платить нечем, я уверен. Извини, но я не хочу лишиться работы.
Как и многие официанты, Георгий часто обслуживал знакомых в долг, только это стоило на 25 процентов дороже, брались «лишние» деньги в качестве «платы за риск». Владельцы бара закрывали на это глаза, но денежки свои считать умели. Если клиент долг не погашал, это приходилось делать официанту, а за слишком частые «неувязки» могли и вообще уволить.
«И что теперь делать?» - думала Ксюша. Вчера они с подружкой опять перебрали, у нее теперь дико болела голова и очень хотелось выпить. Наливая себе утром кофе, девушка заметила, что ее руки слегка дрожат. Она страшно испугалась, так как помнила жуткие пробуждения матери после бурных вечеров. Той часто мерещились то пауки, ползущие по подушке, то крысы, бегающие по квартире. А начиналось все вот так же: с головной боли и дрожания рук по утрам.
Денег не было совсем, и Коротков куда-то пропал. Последний месяц они вообще ни разу… Словом, он только иногда давал ей немного наличных и завозил продукты. А еще читал нотации по поводу того, что нужно устроиться на какую-нибудь работу и перестать пить.
«Вот еще – на работу, - размышляла девушка, - это такая тоска. Но пить действительно нужно поменьше. Только бы сегодня… Можно, конечно, пойти с Ленкой во «Встречу», у нее на пару чашек кофе бабки найдутся, а там, глядишь – и угостит кто-нибудь. Но в баре раньше семи делать нечего, а сейчас и двенадцати еще нет».
В дверь позвонили. Открыв, Оксана увидела Колюню, своего старого приятеля, а с ним еще одного парня, обнимавшего за плечи невысокую темноволосую девушку.
- Привет, Ксана! – заорал Колюня. – Гостей принимаешь? Выпить у нас есть, так что ищи закуску.
Увидев бутылку недорогого портвейна, девушка воспряла духом. В холодильнике еще кое-что было, бутерброды соорудить хватит. Компания расположилась на кухне.
Девушка пить отказалась, незнакомый парень только немного пригубил, так что  все содержимое бутылки досталось Оксане и Колюне.
- Мы покурим, можно? – спросил ее старый знакомый, и через несколько секунд по кухне поплыл специфический сладковатый запах.
«Травка», - определила Ксана. Она обратила внимание, что самокрутки палили только незнакомка и Николай. Парень же вытащил из кармана пачку «Парламента». Она пристально рассматривала его, а посмотреть, безусловно, было на что: высокий и стройный, со спортивной фигурой, глаза голубые, а волосы темные, слегка вьющиеся.
Перехватив ее взгляд, Колюня спохватился:
- Да, Ксюха, познакомься. Это Славик и Алена, мои кореша. Слышь, давай выйдем в комнату, разговор есть.
Парень начал места в карьер:
- Слышь, Ксюха, я вижу, ты в полной яме. Есть способ заработать. Делать ничего не надо, так, вещички у себя кое-какие подержать пару дней. Славик кое-что кое-кому привез, а покупатель отбыл в дальние края, а ему туда-сюда таскать все это при себе рискованно. Ну так как?
Оксана жила на свете не первый год, и догадывалась, что хотят оставить у нее: скорее всего, какие-нибудь краденые вещи, а, может, и наркотики… Дело, конечно, подсудное, но… Надо же ей на что-то жить.
- Ладно, оставляй, только ненадолго и деньги вперед.
- Какой базар, держи, - он протянул ей пару купюр. Оксана поморщилась: сущие гроши, но и этого ей взять пока было негде.
Когда они вернулись на кухню, девушка плакала, а Славик гладил ее по волосам и нежно говорил:
- Ну, не дуйся, Аленка, я правда не мог приехать раньше.
- Но позвонить ведь ты мог. А то Макса посадили, ты пропал, твой мобильник молчит. Что я должна была думать? А тут еще предки разговорами достали. У тебя… есть?
- Ты же говорила, что завязываешь.
- И завяжу. Мне только сегодня нужно, меня трясет всю.
Славик, порывшись в своей сумке, дал Алене одноразовый шприц, наполненный какой-то темной жидкостью. Она схватила его и выскочила в ванную.
«Кажется, я влипла по-крупному», - со страхом подумала Ксана.
*    *     *
Оставленный у нее пакет Колюня забрал довольно быстро, но не успела Оксана  перевести дух, как он появился снова, в этот раз в одиночестве. Девушка только-только закончила делать сложный макияж и наводила у зеркала последний глянец перед выходом в свет. Приятеля она встретила без особого восторга, так как догадывалась о цели его визита. И оказалась права.
- Ксана, выручи, не бесплатно же. Я знаю, тебе бабки нужны.
- Хорошо, - сухо сказала она, - но в последний раз. Давай свой товар и проваливай, мне уходить пора.
- Слышь, Ксана, тут такое дело…
- Ну чего еще?
- Окажи услугу мне лично. Пару пузырей гарантирую, ну и еще чего-нибудь подкину.
- Какую еще услугу? – спросила она с подозрением.
- Ну, ты ж сама сказала, что уходишь. Можно я у тебя пару часиков перекантуюсь, ну вкрай надо.
Ей это совсем не понравилось, Колюню она знала сто лет, и за это время он не стал лучше. Только и жди подвоха. Но выгони его – и денег не получишь, а они нужны.
- Ладно, сиди, только на ночь не оставлю, даже не надейся.
- Да разве ж я могу на это надеяться, Ксюха! – хохотнул парень. – Ты ж у нас красотка, а я кто? Так, мелочь…
Оксана возвращалась домой, можно сказать, в несусветную рань – еще и девяти не было. И была она абсолютно трезвая и страшно злая. Нет, желающие позвать их с Ленкой за свой столик были, даже в избытке. Но! В этот раз им ясно дали понять, что за дармовую выпивку и жратву придется заплатить… Ясное дело чем. До сих пор ей удавалось как-то выкручиваться, помогал имидж девушки Короткова, об их отношениях знали многие и не решались сильно давить на нее. Но, по всей видимости, слухи об их разрыве, точнее, о том, что она ему больше не интересна, поползли по городу. Она понимала, что ее мечты о том, что, разведясь с женой, он женится на ней, разбились вдребезги, но все равно не решалась на новую связь, которая бы поставила окончательный крест на их отношениях. Поэтому на предложения провести вечер в интимной обстановке пока отвечала отказом.
Она достала ключ, но вдруг с удивлением обнаружила, что дверь не заперта, более того, она даже чуть приоткрыта.
Войдя в прихожую, она чуть не задохнулась от удушливого запаха анаши, а попав в комнату, просто остолбенела.
Прямо на полу сидело человек пятнадцать. Одни потягивали «косячки», другие уже явно пребывали в нирване.
Из кухни вдруг выскочила возбужденная Алена, но, увидев Оксану, сразу как-то потухла. Понятно, надеялась увидеть кого-то другого.
- Где Колюня? – хмуро спросила у нее Оксана.
- Понятия не имею, - девушка тоже держала в руке «косую» сигарету, но сильно задуренной не выглядела, видимо, в этот раз решила ограничиться травкой в небольших количествах.
В это время снова хлопнула дверь, и Алена выскочила в прихожую. Ее радостный возглас свидетельствовал о том, что в этот раз она увидела того, кого хотела. Вскоре Славик вошел в комнату в сопровождении Николая. Они о чем-то спорили, но, увидев Оксану, резко замолчали. Колюня растерялся:
- А что, ты уже… пришла?
- Нет, - язвительно ответила Ксана, - это не я, это моя тень. Что за притон ты у меня устроил? - заорала она. – Совсем оборзел! Ты забыл, как соседи жалобы на меня писали, как участковый сюда чуть не через день ходил! Я из-за твоих грошей зону топтать не собираюсь. Давай разгоняй свою кодлу.
- Ладно, Ксюха, не гони волну, вот, держи, твоя доля, - он протянул ей деньги, в этот раз сумма была гораздо большей, и Оксана немного успокоилась. Но все равно  сказала очень решительно:
- Я пойду воздухом подышу минут пятнадцать, а когда вернусь, чтоб тут было пусто и чисто. В нашем подъезде почти одни пенсионеры живут, а они – народ склочный. А с наркотой я вообще связываться не желаю. Тоже придумал – сходняки в моей квартире проводить.
Оксана вышла на улицу, но далеко от дома отходить не стала, присела на скамеечке в беседке. Скоро из подъезда начали выходить молодые ребята и девушки. У многих походка была нетвердой. Казалось, слегка перебравшая компания расходится после веселых посиделок.
Когда девушка вернулась в квартиру, там были только Славик с Аленой и еще какой-то парень, который говорил, чуть гнусавя:
- Муть все это: травка, кашка, колеса… Неужели у тебя нет ничего покруче, кокса, например?
- А ты представляешь себе, сколько стоит такой товар? Где ты или твои дружки такие бабки найдете?
- Найдем, не боись. Бабки прямо на земле валяются, надо только уметь увидеть, где именно.
- Да ладно, все вы так говорите, а потом сопли распускаете: дай разочек в долг ширнуться или нюхнуть. Шапки с прохожих срываете, шмотье всякое тырите, которому грош цена. Нет, ребята, теперь плата только наличкой.
- Ну все, хватит, - вмешалась Оксана в их задушевную беседу, - я о ваших делах знать ничего не хочу. И вообще, гости дорогие, пора и честь знать. Я спать хочу, а тут еще уборки часа на два. Короче, выметайтесь.
*     *    *
Две недели Людмила провела словно в эйфории. В ней будто бы жили две абсолютно разных женщины: одна – серьезная, деловая, холодно-рассудительная – давала консультации, участвовала в судебных заседаниях, иногда разговаривала по телефону с мужем. А другая… Другая была беспечной озорной девчонкой, смешливой и способной на любые безумства.
Однажды она пожаловалась Виталию, что никак не может выбраться побродить по осеннему лесу. На следующий день, когда она выходила из здания суда, кто-то неожиданно обнял ее за плечи, подойдя со спины.
- Спокойно, это похищение! – услышала она знакомый голос. – Машина за углом.
- В программе вечера, - смеялся Виталий две минуты спустя, - чудесные шашлыки и хождение по осеннему лесу до умопомрачения. С чего начнем?
- Я – с хождения, а тебе придется – с приготовления шашлыков, - отвечала Людмила.
Домой она вернулась почти ночью.
Потом вместе с Мариной и Сергеем Петровичем они поехали на ту самую базу, где когда-то уже отдыхали без Короткова. Правда, был один момент, несколько омрачивший радужное настроение. Когда Марина ушла в домик отдохнуть, а Коротков уехал за хлебом, который они, конечно же, забыли купить, Сергей сказал:
- Ко мне недавно приходила Лида, все интересовалась, как дела у Виталия, не собирается ли он женится на Оксане… И страшно обрадовалась, когда я сказал, что ему это и в голову никогда не приходило. Похоже, она устала содержать свое бестолковое молодое дарование или убедилась, что на самом деле он – полное ничтожество. У меня сложилось впечатление, что она очень надеется на примирение с Виталием.
- Что ж, - вздохнула Журавлева, - наверное, это было бы правильно, у них ведь сын.
- Ничего не правильно, - отрезал Сергей. – Эта истеричка портила ему жизнь больше пятнадцати лет. Да любой мужик сбежал бы от нее через год. Только Виталий, зацикленный на незыблемости брака, мог терпеть так долго. Я вам, конечно, не советчик, тем более было бы не этичным уговаривать вас разрушить ваш брак. Но я не слепой и не дурак. Мне кажется, вы оба будете круглыми идиотами, если какие-то дурацкие принципы поставите выше своего чувства. Я Виталия знаю сто лет, но таким окрыленным его не помню. Да и вы выглядите так же.
Одним словом, впервые за много лет Людмила ощущала себя счастливой, хотя их с Коротковым  отношения продолжали оставаться платоническими, единственным проявлением интимности между ними оставался тот самый поцелуй у него дома. Но она понимала неизбежность иных отношений, она хотела этого и противиться  этому желанию не могла. Да и не стремилась, если уж быть совсем честной. И все-таки что-то мешало сделать ей последний шаг.
Однако вскоре произошло нечто, заставившее Людмилу отбросить последние сомнения.
Был выходной, однако Коротков куда-то уехал по делам, и она собиралась большую часть дня посвятить изучению документов по очередному делу, которое вскоре должно было слушаться в суде. Она набрасывала черновик своей речи, когда дверной звонок известил о появлении гостя.
Открыв, она увидела незнакомую женщину лет сорока-сорока пяти.
- Вы – Людмила Николаевна? – поинтересовалась дама. – Мне нужно с вами поговорить.
Людмила пригласила незнакомку войти, подождала, пока она снимет плащ и туфли, провела ее в гостиную и усадила в кресло. Женщина разговор начинать не торопилась, обвела глазами комнату и похвалила:
- Хорошо ремонт сделали, качественно. Сами или нанимали кого?
Сами… Всем, кто знал Журавлеву более-менее близко, этот вопрос показался бы нелепым, она не могла самостоятельно не то что большой ремонт сделать - даже обои поклеить нормально. Ее мастерства хватало только на то, чтобы подкрашивать раз в пару лет оконные рамы и подбеливать потолок в кухне. Но все остальное было для нее задачей абсолютно непосильной, а от слов типа «шпаклевка» или «циклевка» она шарахалась в ужасе. За последние пятнадцать лет она сумела стать грамотным юристом, научилась прекрасно ориентироваться в законах, даже при всей их нынешней бестолковости, когда законодательные акты могли абсолютно не сочетаться, а порой и противоречить друг другу; она была способна выстроить очень длинную цепочку логических рассуждений, так обосновать свои выводы, что не могли придраться даже самые прожженные ее оппоненты… А вот хорошей хозяйки из нее не получилось. Людмила вовсе не была лентяйкой, готовясь к процессу, иногда сидела за документами ночи напролет, часами торчала в библиотеке, а когда стал доступным Интернет, бродила по сайтам в поисках нужной информации. А вот мысль о необходимости делать генеральную уборку иногда вызывала у нее почти панику.
Живя по соседству с женщинами, которые делали ремонт чуть ли не ежегодно, мыли окна – каждый месяц, а по субботам бельевые веревки просто прогибались под тяжестью свежевыстиранных простыней и пододеяльников, она ощущала нечто вроде комплекса неполноценности. Хотя порядок в квартире поддерживался исправно, холодильник никогда не был пустым, а муж и сын всегда ходили в чистых и выглаженных рубашках. Людмила до сих помнит, как обрадовалась, прочитав, что ее любимая писательница Агата Кристи в одном из интервью заявила, что чуть ли не все свои сюжеты придумывала, когда занималась хозяйственными делами. «Когда я мою посуду, - заявила она, - мне всегда хочется кого-нибудь убить». Безусловно, это была шутка, но как же близка она к правде.
Долгое время Людмила белой завистью завидовала женщинам, живущим в более «продвинутых» странах, где быт давно перестал быть проблемой. Слава Богу, теперь прогресс дошел и до нас. Автоматические «прачки», мощные пылесосы, современные моющие средства сделали жизнь женщин и постсоветского пространства более терпимой – тех, разумеется, у кого на все это были деньги.
Но своими соображениями Журавлева с нежданной и незваной гостьей, разумеется, делиться не стала. Ограничилась кратким: «Нанимали».
Женщина помолчала еще немного, потом заметила, что осень в этом году необычайно теплая, на дворе  конец октября, а днем вполне можно ходить без плащей и курток. Видно было, что она никак не решается сказать то, ради чего, собственно, и пришла. Наконец, Людмила не выдержала:
- Вы, по-моему, хотели о чем-то со мной поговорить.
- Да-да, меня зовут Наталья Степановна, можно просто Наташа. Я работаю вместе с вашим мужем, вчера только приехала. Да, чуть не забыла, он вам деньги передал, - она вытащила из сумочки конверт и передала Людмиле. Та слегка усмехнулась: Вовик свято блюдет традицию – мужчина должен содержать семью, хотя в последнее время ее гонорары значительно превышали его заработок, он все равно продолжал передавать ей деньги.
Гостья еще немного помолчала, затем глубоко вздохнула, словно решаясь на что-то страшно важное, а потом заговорила очень быстро, словно боялась, что если остановится, то продолжать уже не сможет:
- Володя, то есть Владимир Сергеевич, очень много о вас рассказывал, о том, какая вы умная, и что всего в жизни сами добились, а теперь  вас все очень ценят как специалиста. Но говорил он и о другом. Вы уж простите, но рядом с вами он себя как-то… ну, нехорошо он себя чувствует.
- Почему же ему со мной плохо? – спокойно поинтересовалась Людмила.
-  Да не то чтобы плохо, но… Он ведь простой работяга, школа да ПТУ за плечами, а вы университет закончили, книг много читаете… Володя… Владимир Сереевич сказал даже, что когда к вам гости приходят, он вообще не понимает, о чем вы говорите, поэтому слова сказать не решается.
- Простите, - Людмила встала, - я не совсем понимаю, к чему вы ведете. Наши отношения с мужем касаются только нас двоих, не так ли?
- Ну да, конечно, вы в своем праве. Только… Дело, извините, в том, что они уже касаются не только вас.
- Это вы о чем?
- Володя и моя подруга… Не знаю даже, как и сказать… Они вместе работают, ну и… Последние три месяца они и живут вместе, ну, как муж и жена. Но вы не думайте, она не шлюха какая-нибудь, и вовсе не разлучница, которая любой ценой в семью влезть хочет, она даже не собиралась, хотела, чтобы он сначала с вами объяснился, а уж потом… Но так вышло. Ей просто с мужем не повезло, десять лет мучилась с ним, с алкашом проклятым. Детей кормить нечем было, а он, паскуда, последнюю копейку на водку тратил. Так по пьянке и подох. Замерз. Зимой дело было, мороз минус двадцать, а он упал на дороге и подняться не смог. Вот так вот. А ваш супруг – мужчина положительный, непьющий, работа в руках так и горит. Она только с ним и жить начала. И они – ровня. Она университетов не кончала, тоже ПТУ, строительное. Но чтоб уметь мужчине приятное сделать, тут ведь диплом не нужен, верно?
- Верно. – Людмила не сомневалась, что никакой подруги нет, и в помине, то есть может она и есть, дружит же эта особа с кем-нибудь, но сейчас она рассказывала о себе. Когда она повествовала о замерзшем муже-пьянице, ее голос дрожал от негодования, а едва речь зашла о Вовике, он стал каким-то певучим, и глаза потеплели. Неужели она влюблена в ее меланхоличного супруга? А Вовик-то… Кто бы мог подумать. Впрочем, подумать-то ей как раз давно следовало – о том, например, почему его так долго не тянет домой. По закону жанра следовало бы вцепиться этой даме в волосы… Или гордо попросить ее удалиться и больше никогда не беспокоить… Или произнести что-то вроде: «Не собираюсь мешать вашему счастью»… Но ничего этого ей не хочется. Так что же делать?
- Вы простите меня, - продолжала тем временем Наталья, - наверное, вам это неприятно, но разве лучше было бы, если бы вас продолжали обманывать. Володя говорил, что вы – женщина сильная, да и не очень за него держитесь.
Да, надо что-то сказать, но ни одна более-менее подходящая фраза на ум не приходила. Гостья тем временем поднялась:
- Ну, я пойду?
- Да-да, конечно. А, может, чаю выпьете?
Женщина посмотрела на нее, как на ненормальную. Еще бы! Ей только что сообщили, что от нее, по всей вероятности, в ближайшем будущем уйдет муж, а она говорит о каком-то чае…
- Спасибо, но мне уже пора. Вы только зла на меня не держите.
- Ну что вы! Вы-то здесь при чем? Да и прошли давно те времена, когда за плохие известия убивали.
Гостья явно не поняла, о чем речь, но покинуть квартиру постаралась побыстрее.
Людмила никак не могла решить, что уместнее в этой ситуации: расплакаться или засмеяться? К Вовику она всегда испытывала сугубо дружеские чувства, ну, не была она в него влюблена. Ни в малейшей степени. Никогда. Расставшись с ним, она от горя однозначно не умрет. Тем более, теперь можно спокойно встречаться с Коротковым, не ощущая себя неверной женой.
И все же! Она с изумлением обнаружила, что ей в какой-то степени досадно. А как же! Покусились на то, что она много лет считала своей безраздельной собственностью. Мало ли что не любила. Но мое не тронь! Надо же, как сильны в человеке собственнические инстинкты. И еще одна проблема: как отнесется к этому сын? Он, конечно, уже не ребенок и не тинэйджер с ломающейся психикой, двадцать лет исполнилось. Но кто знает, насколько понравится ему то, что папа и мама заведут новые семьи.
«Ладно, остынь, семью новую она заводить собралась, - мысленно одернула себя Людмила. – С чего это ты, голубушка, взяла, что Коротков имеет в отношении тебя серьезные намерения? Подумаешь, сказал, что ты какая-то необыкновенная, и восхищался твоим умом и чувством юмора. Ну и что? Вокруг полно молодых девчонок, незакомплексованных, ничем не обремененных, зачем ему ты?»
Вечером ей, словно почувствовав что-то, позвонил Андрей. Сообщил, что если удастся сдать реферат по конституционному праву с первой попытки, на выходные приедет домой. Людмила этому очень обрадовалась, хотя и страшилась немного предстоящего разговора.
Воскресное утро началось со звонка Татьяны, подруга сказала, что зайдет через пару часиков, если Людмила не возражает. Естественно, она и не думала возражать, наоборот, ей сейчас требовался мудрый совет и взгляд на ситуацию, так сказать, со стороны. Татьяна подходила для этого как никто другой. Она умела схватить суть любой проблемы, а ее прогнозы, как правило, оправдывались процентов на девяносто.
Но едва взглянув на подругу, Людмила поняла, что той сейчас не до чужих трудностей, со своими бы разобраться. Последние несколько месяцев сделали неунывающую, ироничную и очень привлекательную женщину неузнаваемой: она очень похудела, глаза ввалились и под ними появились темные круги, откуда-то вдруг взялись морщины, словом, вид был измученный.
Татьяна всегда выглядела моложе своих лет. В отличие от Людмилы, худощавой от природы и обладавшей способностью не поправляться даже от поедания пирожных и булочек, она обладала склонностью к полноте и с лишними килограммами сражалась не на жизнь, а на смерть. Поскольку Таня была сладкоежкой и не могла полностью отказаться от удовольствия съесть порой кусочек торта, парочку-другую шоколадных конфет или свежеиспеченную булочку, ей приходилось компенсировать это интенсивными физическими упражнениями. Сначала  она бегала по выходным на стадионе и делала дома довольно сложную гимнастику. Когда же в их городе открылся спорткомплекс с бассейном, она записалась в группу здоровья одной из первых.
Двадцать лет назад не было еще ни фитнес-клубов, ни повального увлечения шейпингом и бодибилдингом, но мест в группах часто не хватало, и попасть туда было не так-то просто. Однажды Татьяна до середины октября была в отпуске, а когда вернулась, ей сообщили, что на нынешний сезон запись закончена, придется ждать, пока кто-то не откажется от абонемента. Как же! Таня поставила на уши полгорода, но в группу ее включили.
Регулярные занятия спортом сделали  свое дело – даже после сорока ее тело оставалось упругим, как у девушки. А постоянная улыбка на лице и умелый макияж довершали картину: в сорок четыре Татьяне не давали больше тридцати двух-тридцати трех лет.
Но сейчас она выглядела на все свои годы, если не старше, и Людмиле не надо было объяснять, в чем дело. «Опять Алена», - подумала она и почувствовала себя виноватой. Она ведь так и не поговорила с подругой после того, как узнала от своего подзащитного, где Танина дочь проводит вечера. Володя убедил ее, что вроде бы все наладилось, и она успокоилась. А потом… Потом как-то враз почти все ее мысли стал занимать Коротков, впрочем, свободное время тоже. Она не то чтобы забыла о проблемах подруги, просто на какое-то время это отошло на второй план.
- Я, пожалуй, впервые в жизни, - говорила Татьяна, нервно затягиваясь сигаретой, - не знаю, что делать. Мне кажется, я схожу с ума. Я совершенно не узнаю свою дочь. Она была такой милой девочкой, такой ласковой, она всегда была так привязана ко мне. Я иду за ней в садик, а она, лишь увидит меня, бросает все, летит по дорожке и кричит: «Мамуся, я так по тебе весь день скучала!» А потом кидалась на шею, будто мы месяц не виделись. Когда я ее первый раз к Володиным родителям на выходные отправила, она потом два дня со мной не разговаривала, дулась, говорила, что я ее бросила. Хотя сама же потом призналась, что ей там очень понравилось. Еще бы не понравилось, да они ее с рук не спускали и закармливали всякими вкусностями. А что теперь? Она меня ненавидит, но я не пойму, за что.
Людмила понимала, что нужно обязательно сказать подружке обо всем, ведь не исключено, что Алена еще и наркотики принимает. Но как, как это сделать?  Она не могла подступиться к этой теме и от этого нервничала.
Но Таня сама навела ее на разговор.
- Ты знаешь, - тяжело вздохнула она, - у меня появились нехорошие мысли. Несколько раз она приходила какая-то странная. Я сначала думала, пьяная, но спиртным от нее не пахло. Это же просто кошмар какой-то. И Володя измучился, он ведь себя считает виноватым. И у меня нервы на пределе. Ивану тоже достается, я на него порой ору, как бешеная, просто зло срываю. А он не поймет, в чем дело, тоже стал замыкаться в себе. Если еще и с сыном отношения наперекосяк пойдут, я тогда вообще… Боюсь, с Аленой уже прежнего контакта не будет никогда.
- Танечка, - Людмила обняла подругу, - я сейчас тебе кое-что расскажу. Неприятное. Очень. Понимаю, что должна была сделать это раньше, но не получалось. Ты только постарайся сразу не впадать в панику, мы с тобой вместе подумаем, что можно сделать.
Татьяна и так была напугана и расстроена, а после этих слов просто помертвела. Но Журавлева понимала, что отступать некуда.
Подруга выслушала ее молча, только продолжала курить сигареты - одну за одной. Она не забилась в истерике, даже не расплакалась, только произнесла абсолютно безжизненным голосом:
- Да. Что-то в этом роде я и предполагала. Но никак не хотела верить, что такое может произойти с моей дочерью. С кем угодно, только не с ней. Ну что ж, теперь я знаю, что делать.
Она встала и направилась к выходу.
- Таня, куда ты? Подожди, давай все обсудим.
- Нечего тут обсуждать. Боже мой, моя дочь, моя девочка – наркоманка. Спасибо тебе, Людочка, за то, что открыла мне глаза. Но с этим мы должны справиться сами.
- Если тебе будет нужна помощь, ну, может, деньги потребуются,  немедленно обращайся ко мне. А лучше бы тебе не спешить домой, в таких случаях нельзя рубить с плеча, ничего нельзя делать сгоряча, лучше обдумать все на холодную голову. Ты можешь все испортить окончательно, оттолкнуть ее. Ведь наверняка там все непросто, может, любовь. Артем, ну, парень, что видел ее на той квартире, говорил, что она была с каким-то парнем…
- Нет, я пойду, я должна ей в глаза взглянуть. Не держи меня, пожалуйста.
Последние слова она почти выкрикнула. Людмила поняла, что подруга на грани срыва. Она проводила ее до двери, еще раз обняла на прощанье.
Было грустно, делать ничего не хотелось. Попробовала вернуться к работе с документами, от которой ее оторвала гостья-разлучница, но ничего не получалось – она все время думала о Татьяне. Удастся ли ей найти верный тон с заблудшей дочерью, не замкнется ли девочка в себе окончательно?
Решительно отодвинув в сторону папки, она встала. Все равно мысли не о том, лучше пойти пройтись, зайти в какое-нибудь кафе, выпить кофе.
Людмила вышла из дома и вдруг увидела, что во двор заехала знакомая машина. Она чуть не бегом кинулась навстречу. Какая разница, как сложатся их отношения в будущем, пусть он не собирается связывать с ней всю дальнейшую жизнь, пусть найдет помоложе и покрасивее... Но ведь это будет потом. А сейчас вот он, улыбается ей и протягивает руки… Такой родной… Он сейчас ей нужен, и она ему тоже, а все остальное не имеет значения.
*     *     *
Закрыв кран душа, Людмила огляделась. Халата в ванной не обнаружилось. Ну и ладно. Замотавшись полотенцем, она вышла прямо босиком. Виталия не было видно, однако на маленьком столике стояла дзезва, распространяя аромат свежеесваренного кофе, а рядом – блюдо, полное бутербродов, и коробка конфет. Она вдруг почувствовала, что ужасно голодна, взяла бутерброд с сыром, но успела лишь слегка надкусить его.
- Мадам, - сказал, обнимая ее за плечи, неслышно подошедший сзади Коротков, - если вы немедленно не оденетесь, уверяю вас, что за стол мы сядем очень даже не скоро.
Людмила рассмеялась и убежала в спальню. Через несколько минут она вышла, полностью одетая и даже слегка подкрашенная.
- А скажи-ка, пожалуйста, - ухмыльнулась она, - откуда здесь сыр, ветчина, свежий хлеб? Ты ведь говорил, что продуктов в этом доме не держишь.
- О-о! Коварный план твоего похищения и соблазнения был задуман заранее. Я решил: сегодня или никогда.
- Все шутишь…
- Ну что ты, милая, я серьезен, как никогда. А вообще, брось-ка ты эти бутерброды, поехали лучше в ресторан. Я хочу шампанского. У меня сегодня очень счастливый день, я узнал, что ко мне неравнодушна самая очаровательная женщина в мире.
- Ну уж!
- Ну ладно, самая очаровательная женщина города и области. Против этого ты, надеюсь, возражать не будешь?
- Не буду.
Примерно через полчаса они сидели в уютном баре на берегу пруда, неподалеку от городского пляжа. По случаю необычайно теплой осени еще работала летняя площадка. Людмила плохо осознавала, что они едят и пьют, какие слова говорят друг другу. Да разве это было важно! Ее впервые за многие годы переполняло ощущение счастья.
Внезапно она ощутила на себе чей-то взгляд. За самыс крайним столиком сидела компания молодых людей, и один из них пристально смотрел в их сторону. Но увидев, что она обратила на него внимания, парень резко отвернулся. Его лицо показалось ей знакомым, где-то она его видела, причем совсем недавно. Но где именно? Она силилась вспомнить, но не могла, и, в конце концов, махнула на это дело рукой. Мало ли кто это мог быть, за годы адвокатской практики ей приходилось сталкиваться с таким количеством людей, что упомнить всех было абсолютно невозможно.
Когда они ехали обратно, Людмила заметила, что Виталий направляется совсем не в тот район, где она жила.
- А почему это ты не спрашиваешь, куда меня отвезти? – поинтересовалась она.
- Еще чего! Решения должен принимать мужчина. Привыкай к этому. Ты, моя милая, попалась крепко и не надейся, что я тебя отпущу так просто. Даже и не пытайся вырваться.
А она и не собиралась. Ей было очень хорошо в этом сладком плену, и единственное, чего она сейчас хотела, - это пребывать в нем всю оставшуюся жизнь.
…Среди ночи Людмила внезапно проснулась. Она вспомнила, где видела того парня из ресторана и поняла, почему он так настойчиво разглядывал их. Ей стало не по себе.
*     *     *
Природа, наконец, спохватилась и вспомнила, что наступил последний месяц осени. А в это время положено быть дождям, туманам, слякоти и прочим неприятным явлениям. И вот уже третий день небо было затянуто серой пеленой, а с неба сыпалось нечто мокрое и холодное – полудождь-полуснег. Единственной приемлемой обувью в этой ситуации могли быть кирзовые сапоги. Все прочее безнадежно портилось практически сразу же.
Но настроение у Людмилы, вопреки погоде, было почти радужное. Его не могли испортить даже бумаги, полученные накануне из областного Хозяйственного суда. Решение, принятое по делу акционеров швейной фабрики, отменялось, и дело направлялось для пересмотра.
Впрочем, это не было для нее неожиданностью. Тогда в суде она произнесла речь в защиту акционеров, которая была наполнена не просто ссылками на законы и законодательные акты, в ней было много иронии, то и дело грозящей перерасти в сарказм.
- Ты выступала на грани фола, - так охарактеризовала ее спич Марина, пришедшая в зал заседаний, чтобы морально поддержать коллегу. А потом добавила: - Но до чего ж здорово!
Ирония Людмилы была, естественно, направлена против директора. После того, как судья зачитала решение, которым акционерам возвращались все их права, Журавлева не удержалась и с победной улыбкой взглянула на этого коротенького толстенького человечка с маленькими бегающими глазками.
Когда зал опустел, он приблизился к ней, стоявшей в окружении акционеров, пожимавших ей руки, и процедил:
- Рано вы все радуетесь, ох, рано. Неужели вы своими мелкими умишками не можете дойти до такой простой вещи: я не пожалею ни времени, ни денег, а того и другого у меня достаточно, чтобы уничтожить вас. Фигурально, разумеется.
Ну вот, теперь он начал свои угрозы претворять в жизнь. Правда, пока он действует вполне цивилизованными методами. А это дает шанс на победу.
Людмила вчера не поддалась ни на какие уговоры Виталия и поехала ночевать домой. Во-первых, послезавтра должен приехать Андрей, не мешало бы навести порядок в квартире и заполнить холодильник чем-нибудь посущественнее сыра и колбасы. Она уже продумала меню на время пребывания сына в родных пенатах, решив приготовить все его любимые блюда. Во-вторых, надо было считаться с тем, что она пока все-таки замужем, а следовательно, хотя бы изредка стоит проводить ночи в своей постели. Лишние сплетни ей ни к чему. Соседка с первого этажа уже не раз с деланным сочувствием говорила при встречах: «Что-то вы совсем, Людочка, дома в последнее время не живете. Нельзя столько работать». В-третьих, Коротков совсем не давал ей сосредоточиться на делах. Впрочем, надо сказать, что и сама она находила другой способ проводить время гораздо более приятным. Но ведь и совесть иметь надо.
И еще одно. Пожалуй, главное. Пора, наконец, подумать над тем, как жить дальше. Захваченная поглотившим ее чувством, Людмила позволила себе , погрузиться в водоворот почти забытых ощущений, можно сказать, полностью выключив мозги. Но теперь ситуация требовала осмысления.
«Интересно, почему это глобальные решения мне всегда приходится принимать поздней осенью?» - лениво размышляла она, удобно устроившись на кухне с чашкой кофе за столом, на котором исключительно ради приличия были разложены бумаги. За последний час она даже не соизволила заглянуть в них, хотя всем коллегам сообщила, что будет работать дома, так что если возникнет срочная нужда в ней, пусть ищут ее по телефону.
Таким же хмурым ноябрьским утром двадцать лет назад она мучительно размышляла, что ей делать с внезапно свалившейся на нее беременностью.
А ведь Ирина, ее тогдашняя начальница, оказалась права: то, что выглядело как величайшая несправедливость, стало ее самой большой удачей, смыслом жизни. Страшно даже представить теперь, что Андрюшки могло и не быть. А то, без чего ей казалось невозможно существовать, теперь выглядело таким незначительным… Так, может, и ее нынешняя любовь не стоит того, чтобы из-за нее кардинально менять судьбу? Вряд ли Вовик станет настаивать на разводе, он для этого слишком инертен. Это ж сколько вопросов потребуется решать! Как строить отношения с сыном, делить или нет квартиру, машину, мебель? Да не проще ли оставить все, как есть? Будем позволять себе маленькие радости на стороне, почти все так делают. И Виталия это, по всей вероятности, устроит.
Людмила решила пока не рассказывать Короткову о том, что узнала от Наташи. Не хватало еще, чтобы он это воспринял, как намек: мол,  я теперь свободна и готова начать охоту на очередного кандидата на «должность» мужа. Пусть уж лучше считает, что она просто потеряла голову от страсти (а ведь это, чего греха таить, так и есть), поэтому и пошла на адюльтер.
«Может, и в этот раз все решится, как тогда, волею судьбы? – размышляла она. – Жизнь мудра. В общем, как будет, так и будет, и нечего тут голову ломать».
Людмила твердо решила заняться бумагами, но мысли то и дело сворачивали куда-то в сторону. Не будь погода столь отвратительной, можно было бы сходить проветриться, но гулять, утопая по колено в мерзкой жиже, под холодным дождем? Нет уж, увольте!
Она включила телевизор и попыталась следить за событиями очередного телесериала. Но проблемы несчастных то ли бразильских, то ли аргентинских миллионеров ее почему-то совершенно не трогали.
Она попробовала разыскать Татьяну – сначала по стационарному телефону. Но почти сразу же оставила эту затею. В такую погоду связь в их городе нормально функционировать отказывалась категорически. Легче, наверное, эскимосу с Аляски связаться с жителем экваториальной Африки, чем обитателю одного микрорайона их городка с жителем  другого.
Мобильник же механическим голосом известил, что абонент временно недоступен.
Однако вскоре ее домашний телефон зазвонил сам.
«Может, телепатия все-таки существует, - подумала Людмила, - и подруга услышала мой внутренний голос?»
Но это была не Татьяна.
- Непросто застать вас дома, Людмила Николаевна. Все по ресторанам ходите, да еще с чужими мужьями.
Странно, но она почти не удивилась, услышав это. Когда, проснувшись среди ночи, она осознала, что молодым человеком, пялившимся на нее в «Акватории» был Антон, приятель жены Короткова, сразу же подумала, что сей товарищ непременно постарается как-то воспользоваться данным пикантным фактом.  Вот только когда и как? Что ж, на первый вопрос ответ очевиден – сейчас.
- Это вы, Антон… Простите, не знаю вашего отчества.
- Ага, значит, вы меня все-таки узнали. А то я гляжу: вы вроде бы мучительно пытаетесь вспомнить, кто перед вами, и никак не можете. Что ж это вы? Такая умная женщина и поступаете так опрометчиво! Уж Виталий-то Анатольевич мог бы вас и в другой город в ресторан свозить. Или вообще, за границу прокатить… Нынче почему-то все в Турцию хотят или в Египет. А у него денег на это вполне хватит. Или он  вас надул? Но я не поверю, чтобы вы, с вашим умом, с вашим опытом…
- Ну хватит, - холодно прервала его Людмила. - Я  никак не пойму, о чем вы тут разглагольствуете и чего от меня хотите? Вам-то что за дело, куда и с кем я хожу?
- Да бросьте вы, все вы понимаете. Впрочем, об этом лучше не по телефону. Через полчаса жду вас в скверике, рядом с собором. Это от вас совсем недалеко, должны успеть.
- С чего вы взяли, что я туда вообще пойду?
- Ну, хотя бы из любопытства, должны же вы узнать, ради чего я все это затеял. Ну и… Не хочу показаться вам банальным, и все же… Словом, если не хотите неприятностей, лучше бы вам прийти.
*     *     *
Что ж, этого следовало ожидать. Антон показал ей снимки, на которых они были вместе с Виталием. Нет, никаких вольностей, они были сняты вовсе не в постели, но так, что сразу становилось ясно, что отношения у них весьма интимные.
- И что? – сухо поинтересовалась Людмила. – Вы хотите показать эти шедевры моему мужу?
- Ну, Людмила Николаевна, дурака-то из меня делать не надо. Я прекрасно знаю, что вашему мужу с недавнего времени глубоко плевать, где, как и с кем вы проводите время. Я навел справки. Он и сам ведь не скучает. Нет, эти снимки я отдам Лидии, а уж она сумеет ими воспользоваться, чтобы доказать, что вы нарушили профессиональную этику: были одновременно ее адвокатом и любовницей… гм-м… противоположной стороны. То есть вы убедили ее пойти на соглашение, которое противоречит ее интересам, зато очень выгодно для… ну, сами понимаете, для кого.
- Глупости, - отрезала Людмила, - да любой более-менее грамотный специалист, изучив все обстоятельства этого дела, подтвердит, что Лидия Михайловна получила гораздо больше, чем ей полагалось.
- Возможно. Но! После того шума, который поднимется вокруг вашего имени, а он поднимется, можете мне поверить, я очень хорошо знаю Лидочку… Так вот, после этого на вашей карьере можно будет ставить жирный крест. Пока вы еще отмоетесь! Лицензию у вас, может, и не отберут, а вот клиенты вряд ли к вам станут выстраиваться в очередь.
Журавлева понимала, что он прав. Вряд ли кто-то захочет воспользоваться услугами адвоката, о котором ходят слухи, что он играет и в те, и в другие ворота. Кто там станет вникать в  такую мелочь, что слухи оказались ложными…
- Вы, - прошептала она, - просто негодяй и подлец! Вы же знаете, что, когда я вела это дело, между нами ничего не было.
- Вам будет очень трудно доказать это. Да, я понимаю, презумпция невиновности и все такое. Но в жизни-то все по-другому.
- Чего вы хотите? – устало спросила Журавлева.
- Вот, это уже другой разговор! – обрадовался Антон. – Сущий пустяк. Пять тысяч. Долларов, разумеется.
- Всего-навсего? – не удержалась Людмила от злой иронии. – А почему не сто? Или не миллион, например? Вы же прекрасно знаете, что таких денег у меня нет и никогда не было.
Держалась она спокойно, хотя внутри у нее все кипело, и ей очень хотелось вцепится в эту смазливую физиономию, к которой словно приклеилась ехидная ухмылочка: мол, знаю я вас всех. Она с трудом сдерживала себя.
Внешне Антон был похож на Филиппа Киркорова в лучшую его пору и всячески это сходство подчеркивал. Он не стригся коротко  – на его лоб и шею падали темные локоны красиво вьющихся волос, а томный взгляд больших глаз из-под опущенных густых ресниц наверняка репетировался перед зеркалом не один час.
- Да, знаю, - чуть нараспев произнес парень, - у вас их действительно нет, но для вашего.., - тут он наткнулся на гневный взгляд Людмилы и запнулся, - вашего, как выражается сейчас молодежь, бойфрэнда, это сущий пустяк. Теневой доход от парочки сделок.
- Ладно, спорить не буду, поскольку о размерах его доходов мне ничего не известно. Но с чего вы взяли, что он кинется решать мои проблемы?
- Ну, неужели же он вас не выручит? Ведь он так к вам привязан… Он джентльмен и ни в коем случае не бросит в беде даму, тем более даму, которой явно симпатизирует. Это во-первых. А во-вторых, он тоже не заинтересован, чтобы эта история вышла наружу. Представляете, как это будет выглядеть, скажем, в прессе? Неопытная женщина, не искушенная в законах, доверилась своему адвокату, а адвокат оказался в сговоре с богатеньким бизнесменом. Бедную даму подло обманули, да еще коварная адвокатша надругалась над ее чистыми чувствами к бросившему ее супругу, поскольку стала его любовницей. Не сюжет, а конфетка для определенного рода газеток. Покровителям Виталия Анатольевича такой поворот событий не понравится наверняка, и в итоге он потеряет куда больше, чем эти жалкие пять кусов зелененьких баксов.
Ну, если вы горды и не желаете обращаться к нему за помощью, это ваше дело. Мне все равно, где вы достанете деньги. Короче, я жду от вас добрых вестей ровно через неделю. Да, чуть не забыл самое главное. Ваш приятель не должен знать, для чего вам нужны эти деньги. Соврите что-нибудь, но мое имя упоминаться не должно. Если вы попытаетесь через него надавить на меня, я пойду ва-банк и разрушу вашу жизнь, у меня есть кое-какие возможности, будьте уверены. Ну, теперь все. Разрешите откланяться. Холодно-с.
Антон медленной, даже можно сказать, величавой походкой направился в сторону еле видневшихся в тумане девятиэтажек.
Журавлева какое-то время тупо глядела ему вслед. Что-то здесь не стыкуется. Ну, конечно, как же она этого сразу не поняла… Она кинулась вслед за парнем и вскоре почти догнала его.
- Погодите! – слегка задыхаясь, крикнула Людмила.
Антон оглянулся, слегка поморщился, но все же остановился.
- Ну что еще?
- Я хочу кое-что прояснить. Вы сказали, что если я не заплачу, снимки окажутся у Лидии Михайловны. Значит, о вашем намерении… ну, как бы это помягче сказать… заработать не совсем законным способом она ничего не знает? То есть делиться доходами от этого маленького гешефта вы с ней не собираетесь?
- Ну прямо одно удовольствие иметь дело с такими умными людьми. Вы правы. Лидок стала меня в последнее время слегка доставать. Я надеялся, что она – женщина мудрая и понимает, что если человек связал себя с дамой… ну, скажем так, не очень юной, ему время от времени требуется… разрядка, что ли. Тем более, я – личность творческая, писатель, мне нужно периодически освежать эмоции, получать новые впечатления. А она из невинного флирта раздула Бог знает что.
«Ага, - подумала Людмила, - вот почему Короткова была столько покладистой и не стала настаивать так рьяно на своих правах на дом. Она поняла, что драгоценный Антоша уже стоит на низком старте и готов бросить ее в любую минуту. Да еще наверняка попытается при этом обобрать ее». Вслух же она сказала:
- И вы всерьез надеетесь, что это можно будет сохранить в тайне от нее? Коротков не дурак, как только я начну просить у него такие деньги, он сразу заподозрит шантаж. А дальше все будет делом техники.
- Вот вы и позаботьтесь, чтобы этого не произошло. Лидия сейчас настроена на воссоединение семьи. Я чувствую, что она вот-вот вежливо попросит меня удалиться и начнет боевые действия по завоеванию бывшего супруга. Поэтому я просто обязан позаботиться о себе. Но если Лида узнает, что муж крутит амуры, и довольно серьезные, с ее же собственным адвокатом… Ох, не завидую я вам.
- И еще один вопрос, последний. Откуда вы знаете, что мой муж.., - она не могла подобрать нужных слов, но Антон ее понял.
- Да это простая случайность. Наталья, его новая пассия, - соседка и давняя приятельница моей матушки. Когда ее благоверного белка крыла от постоянных запоев, и он то на нее, то на детей с топором кидался, они всем семейством не раз к нам прибегали, даже жили иногда по нескольку дней. Ну, а сейчас, когда ей, наконец, улыбнулось счастье, она не преминула поделиться радостью с моей мамой. Ох, вы же знаете, как любят дамы рассказывать о своем избраннике, причем во всех деталях. Обсудили они подробно и вашу персону, вы ж его законная супруга, как-никак, да еще и человек довольно известный. Ну, а я недавно навещал маман… Вот и весь секрет.
*     *     *
Оксана еще раз тщательно пересчитала имеющуюся в кошельке наличность. Но считай - не считай, денег больше не станет. Когда же она успела все потратить?  Ведь давала себе слово, что в этот раз обязательно будет экономной, чтобы окончательно порвать с Колюней и его компанией. Всего несколько дней назад ей заплатили немалую сумму, чтобы утихомирить ее гнев. Но деньги растаяли как-то незаметно. И когда Николай опять принес ей сумку с какими-то вещами и пакет с коноплей, попросив, как обычно, все это покараулить «пару дней», она была вынуждена согласиться.
Несколько раз Славик ночевал у нее на кухне на раскладушке, появлялся он где-то часов в семь вечера, и почти до полуночи к нему все время шли какие-то подозрительные личности, что-то приносили, что-то забирали, о чем-то договаривались. Правда, сходняков у нее больше не устраивали, тут Оксана стояла насмерть, с ее соседями это означало бы верный и скорый путь в места не столь отдаленные. Но и того, что происходило, было вполне достаточно, чтобы обеспечить ей отдых за казенный счет.
Позавчера Славик опять был у нее, к нему пришли какие-то парни и приволокли несколько норковых шапок. Тут не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять происхождение мехов. Тем более, в местных новостях выступал какой-то ментовский чин и говорил, что в городе участились случаи уличных грабежей, когда с женщин в темное время суток в безлюдных местах срывают шапки. Чин призывал граждан принять меры предосторожности.
Парни и Слава долго ругались между собой. Они старались говорить тихо, так что Ксюше удалось услышать далеко не все, но и тех фраз, которые долетали до нее, было вполне достаточно: ребята хотели шапками расплатиться за дозу, а Слава вещи брать не хотел, требовал наличных. В конце концов, он согласился, но дал гораздо меньше, чем они просили. Снова разгорелся спор. Оксана еле-еле дождалась, пока непрошенные гости уйдут. Сразу после этого, к ее великой радости, засобирался и Славик. Но шапки он оставил у нее.
- Товар паленый, - сказал он в этот раз открытым текстом, - а уже почти ночь, буду тащиться с двумя полными пакетами, еще менты остановят. Они сейчас носом землю роют, чтобы найти этих гоп-стопников.
Оставил он, несмотря на ее протесты, и нереализованную травку,  и несколько одноразовых шприцов с темной мутной жидкостью.
- Ты это спрячь получше, на всякий пожарный, - наставлял он ее.
Оксана попробовала возмутиться:
- Нечего из меня  малинщицу делать, я в ваших делах участвовать не желаю.
Слава посмотрел на нее внимательно, а потом ответил мягко, почти ласково, но Оксану от его голоса почему-то пробрала дрожь:
- Ну что ты пыхтишь, девочка. Нечего волноваться, все будет путем. Завтра Колюня прямо с утра все заберет, так что тебе только ночь продержаться. Ну а насчет дел… Они уже давным-давно наши общие, по одной статье пойдем, ежели что. Хотя нет, тебе, пожалуй, больше дадут. Ты ж у нас как-никак содержательница притона.
Хотя Оксана особым умом не блистала, но и безнадежной дурой тоже не была, а посему поняла, что за шутливым тоном скрывается весьма нешуточная угроза. А тут еще Колюня не пришел вчера - ни утром, ни вечером. И сегодня его нет. А ты сиди тут, как на иголках…
Накопить бы денег побольше, да уехать куда-нибудь. Кто сможет возразить? Поехала развеяться. Заранее только сообщать об этом никому не надо, лучше позвонить Колюне уже с вокзала или, еще лучше, из другого города. Только как накопить-то? Деньги у нее в руках не держатся абсолютно, протекают между пальцами, как вода. Может, у Короткова попросить по старой памяти? Рассказать ему все, поплакаться, что влипла от безысходности, на жалость надавить, на чувство долга: мол, ты же меня бросил, вот я и … потерялась. Баксов, скажем, пятьсот он вполне может дать. Для него это мелочи, а для нее – выход. Если не пить, то вполне можно пару месяцев продержаться, а то и больше, некоторые на такие бабки полгода жить вынуждены, если не дольше. А там про нее, глядишь, и забудут, другую хату найдут. Шоу-то, как поет один парень, должно продолжаться. Несмотря ни на что. Она им ничего не должна, так что искать ее вряд ли станут.
Оксана позвонила Короткову на мобильный, но услышала в ответ, что данного номера не существует. Сменил, значит. Тогда она набрала приемную «Альянса». Ответила секретарша, которая сухо сообщила, что Виталий Анатольевич в командировке, вернется дней через пять, не раньше.
Девушка была готова расплакаться. Пять дней срок, в принципе, небольшой, но мало ли что за это время может случиться.
В дверь позвонили условным сигналом – два коротких, один длинный, два коротких.
Ну, слава Богу, обрадовалась Ксюша. Это наверняка Колюня. Сейчас он заберет у меня эти проклятые шприцы и шапки и можно жить спокойно. Славка раньше, чем через три-четыре дня не приедет, он является, как правило, раз в неделю. А там и Коротков вернется.
Она открыла дверь и опешила, увидев перед собой заплаканную Алену.
- Слава у тебя был? – даже не поздоровавшись, глухо спросила девушка.
Оксана чувствовала, что та ее недолюбливает, хотя не могла понять, за что. Ну, нравился ей поначалу Славик - было, никто и не отрицает, она даже кокетничать с ним пыталась. Но чем больше она узнавала этого парня, тем меньше симпатии к нему у нее оставалось. Она видела, каким жестоким и грубым он бывает, как скрупулезно торгуется за каждую копейку при оценке вещей, которые ему приносили несостоятельные должники. Теперь от прежнего чувства у нее ничего не осталось. Она боялась этого красивого, но очень циничного парня и ненавидела его. А глупой девчонке, без памяти влюбленной в этого подонка, готовой идти за ним на край света и не желавшей замечать его откровенного хамства и пренебрежительного отношения к ней, она очень даже сочувствовала. Не раз у нее возникало искушение открыть этой дурочке глаза, но Оксана сдерживала себя, так как понимала, что ничего этим не добьется, Алена ей все равно не поверит.
- Был позавчера, уехал поздно вечером.
- Не сказал, когда появится?
Ксюша пожала плечами:
- Чего спрашивать попусту, ты ж знаешь, он о своих передвижениях меня не информирует, звонит только перед самым появлением, чтобы дома была.
У Алены задрожали губы, чувствовалось, что она еле сдерживает слезы.
- Что же делать? Я опять не могу его нигде разыскать. Мобильный не отвечает уже давно.
Ксюша хмыкнула:
- Да у него этих сим-карт, что грязи, да и телефон, мне кажется, не один. По-моему, все его номера никто не знает.
- Он мне нужен, - истерично выкрикнула девушка. – Срочно.
- Ну, посиди тут. Думаю, Колюня должен вот-вот появиться, может, он знает, где твоего Славика можно разыскать. Кофе будешь?
Алена кивнула. Когда она пила, ароматный горячий напиток чуть не выплеснулся несколько раз на стол - так дрожали ее руки.
- Да что случилось-то? – не выдержала Оксана.
Девушка разрыдалась. Видимо, ей обязательно нужно было выговориться, сказать хоть кому-нибудь о том, что мучило ее, потому что она не отмолчалась, как обычно, а пролепетала сквозь слезы:
- По-моему, я беременна.
Для Оксаны такая новость не была чем-то из ряда вон выходящим. Она сама была не старше Алены, когда начала вести активную сексуальную жизнь. Правда, она никогда не теряла голову настолько, чтобы забыть о мерах предосторожности, поэтому «залетные» проблемы ее пока не коснулись. К двадцати годам Ксюша четко усвоила для  себя одну непреложную истину: никто и ничто не стоит того, чтобы жертвовать ради этого, хоть в самой малой степени, своим здоровьем и покоем.
А вот с ее подружками подобные неприятности случались не раз. Но они были девочками «битыми», поэтому не впадали в панику, а, скачав с «виновников торжества» определенную сумму, спокойно отправлялись в больницу. А эта малолетка, похоже, на грани срыва. Ну, все ясно, еще недавно благополучная домашняя девушка, мало что в вопросах безопасного секса понимающая, да еще, к тому же, влюбленная по уши. Оксане стало жаль Алену, и она попыталась в меру своих возможностей утешить ее.
- Это, конечно, неприятно. Но не смертельно, - спокойно сказала она. – Сейчас всё делают быстро и безболезненно, ты даже и не почувствуешь ничего. Единственное, что при этом требуется, - деньги. А вообще-то с мужиками мозги всегда держать включенными надо, они-то свое дело сделают – и в кусты, а мы потом расплачиваемся. Лично я без «резинок» ни с кем не ложусь.
- Да у нас и было всего несколько раз, - Алена немного успокоилась, словно, выплеснув душившую ее новость, она переложила часть своих проблем на чужие плечи. Девочка уже не рыдала, а только изредка всхлипывала. – А когда это случилось впервые, я вообще не в себе была. С родителями в очередной раз разругалась, к Максу прилетела, как чумная. Я ведь до этого не кололась никогда, даже почти не курила, а приходила туда только из-за Славы. Господи! Я же в него влюбилась почти сразу, но даже не надеялась, что он на меня внимание обратит. А он предложил мне… ну, кольнутся, чтобы стресс снять. И, знаешь, помогло: сразу так легко стало. А когда он меня поцеловал, я вообще… Не знаю даже, как сказать, такое чувство, что качаюсь на волнах… Так было… классно, в общем. Я ведь даже и представить не могла, что он меня тоже любит.
«Ага, - так и вертелось на языке у Оксаны, - любит, как же, размечталась. Ну прям рыцарь на белом коне, только вместо букета роз у него для любимой шприц с наркотой. Ну и дура же она, нет, даже не так… Идиотка, дебилка полная. Да у этого Славика на лбу огромными светящимися буквами написано: «Сволочь!». Увидел, что девчонка без ума от него, свежачок, цветочек не сорванный, вот и решил воспользоваться. А чтобы наверняка не сорвалась, еще и ширку предложил. Да он еще большая дрянь, чем я думала. Но вот скажи ей сейчас об этом, в волосы вцепится. Нет, не стану я вмешиваться, сама рано или поздно поймет, ху из ху.
Приняв это мудрое решение, девушка спросила у почти уже успокоившейся Алены:
- А тебе не стремно связываться с парнем, который наркотой торгует? Да он же каждый день в одном шаге от зоны находится? На фига тебе такое счастье?
- Но он не по своей воле стал это делать. Его вынудили, понимаешь? У него был свой маленький бизнес, а потом его страшно подставили, получилось так, будто он должен большую сумму, хотя он совсем не виноват. Но это были такие люди, такие.., - Алена даже чуть задыхалась от негодования. – В общем, ему пришлось как бы отрабатывать долг. Но уже почти всё, осталось совсем немного – и он свободен.
«Неужели все влюбленные становятся такими доверчивыми идиотами, - размышляла Оксана, попивая кофе. – Детский лепет на лужайке, тонны лапши на ушах этой дуры, а она даже не сомневается, что ее Славик чуть ли не святой, великомученик, блин, попал в кабалу к плохим дядям. Да он сам кого хочешь закабалит, вот хоть меня, например».
- А с предками у тебя как? – задала она очередной вопрос. – Малолеткам сейчас без согласия родителей аборты не делают. Раньше можно было за бабки договориться: утром чистишься, часа три потом отлеживаешься – и свободна. Но недавно, слышала, какая-то девка, ей то ли четырнадцать лет было, то ли даже тринадцать, померла, что-то у нее с кровью было, не сворачивалась. Шум был на всю губернию. Выяснилось, что предки не знали даже, что она залетела, ей милый по знакомству чистку устроил – а оно вон как вышло. Так папик девки этой чуть ли не до Киева дошел, кого-то даже судили, по-моему. Теперь врачи боятся с малолетками дело иметь.
- С родителями у меня никак, - резко ответила Алена. – Я их вообще знать не хочу.
- Что, пьют?
Услышав это, ее собеседница чуть кофе не поперхнулась:
- Ты что, с ума сошла? У меня отец - врач, хирург. Он даже в праздники большое одной рюмки никогда не пьет, говорит: вдруг срочно вызовут оперировать, у них такое случается, а он выпивши… А мама… Она начальник планового отдела на шахте… Ну, у них там, конечно, бывают всякие посиделки, но я ее даже сильно выпившей ни разу не видела. Тут другое. Они все время мне врали.
- Любовь на стороне крутили?
Алена с досадой посмотрела на Ксюшу:
- Ну что ты мелешь! Они уже больше десяти лет живут, а все еще украдкой на кухне целуются иногда. По-моему, отец, кроме матери, вообще никого не видит, да и мама… Они влюблены друг в друга без памяти.
- Так в чем дело-то?
Алена заколебалась. Но, видимо, кошмарные дни, когда она ни с кем не могла поговорить о мучивших ее вопросах, довели ее до того состояния, когда молчание стало невыносимым. Она чувствовала, что если не выговорится, что если не выскажет наболевшее хоть кому-нибудь, хоть фонарному столбу, ее просто разорвет от напряжения. Конечно, Ксюха не вызывала у нее особой симпатии, но все же была лучше фонарного столба, тем более, что она стала чуть ли не первым человеком, который отнесся к ней нормально – не доставала вопросами, а сразу предложила пристанище. И Алена рассказала, как случайно узнала о том, что у нее не родной отец, как ей это было больно. Но особенно поразило ее то, что ее родители, которых она считала лучшими людьми на свете, оказались обычными лгунами.
- Он что, плохо к тебе относится? – спросила Оксана.
- Нет, - пожала плечами девушка, - врать не буду, нормально относится. Он заботился обо мне, помогал и с уроками, и так, если пошептаться надо было, всегда выслушивал… Он со мной больше времени проводил, пожалуй, чем с Ванькой. Это мой брат, который уж точно его и мамин сын. А я так, неизвестно, от кого. Мне мама не говорит, кто мой настоящий отец. Уж как я ее ни пытала – уперлась рогом, и все.
- Ну и чего ты на уши становишься? – удивилась Ксюша. – Какая, блин, вообще разница тогда, родной или нет? Тебе бы моих предков! Папаша пять лет назад сбежал от матери к какой-то шлюхе и с тех пор глаз не кажет. А маман… За эти годы спилась на ухнарь, я ее трезвой уже и не помню. Из квартиры какой-то шалман сделала, вечно вокруг грязь непролазная, жрать нечего было, меня иногда соседи из жалости подкармливали. Она чуть не на  моих глазах с половиной квартала пере… Ну, ты поняла. А один раз, прикинь, меня своему мужику предложила, когда он сказал, что она такая страшная, что у него на нее не встает. Испугалась, что он сейчас слиняет и ханку заберет. Я еле от него вырвалась, до утра в скверике просидела, замерзла, как бобик. А утром она, когда я ей все это рассказала, заявила, что такого быть не могло, что я все это выдумала, потому что ненавижу ее. Потом, правда, прощения просила, рыдала, в ногах валялась. Но после поняла, что ее дружки на меня косятся, и сама предложила квартиру разменять. Я к ней не хожу почти, да она и не зовет. Ну, так и толку, что и папа, и мама у меня самые что ни на есть родные? Когда мамашин дружок-то меня чуть не изнасиловал, я отцу позвонила, помощи попросила. А он мне, знаешь, что выдал? «У меня, - говорит, - ребенок только что родился, вот ему моя помощь нужна, он совсем маленький. А ты уже взрослая, сама справишься». Вот так вот. Так не лучше ли иметь неродного отца, но нормального мужика, который тебя в обиду не даст и поможет, когда надо?
- Все равно, - упрямо твердила девушка, - они должны были мне сказать правду. Ложь никогда не может быть правильной. Получается, они во мне сомневались, думали, что я отца любить не буду, если узнаю, что он мне не родной.
- Нет, ты точно чокнутая. Если ты его любишь, и он о тебе заботится лучше родного, чего голову всякой ерундой забивать?
Алена молчала. Странно, но именно эта грубоватая, любящая выпить, бесшабашная деваха, далеко не интеллектуалка, сумела сделать то, что не удалось ни ее любящим родителям, ни рассудительной Людмиле, ее крестной, ни ее сыну, с которым она дружила с детства, несмотря на пять лет разницы в возрасте и которому привыкла доверять во всем. Пожалуй, впервые за эти месяцы Алена подумала, что, возможно, во всех своих бедах, и не только своих, она виновата сама.
*     *     *
Людмила смотрела на спящего сына, и ее сердце переполняла нежность. И еще гордость: он стал совсем взрослым, ее мальчик, ее Андрюша. Хотя иногда она остро жалела, что он вырос так быстро, что уже нельзя, как много лет назад, взять его на руки и прижать к себе крепко-крепко; что он уже не прибежит к ней утром, полусонный, не шепнет на ухо: «Можно, я с тобой чуть-чуть полежу?», и она уже никогда не сможет обнять его теплое тельце, которое так сладко пахло; что вечером она не станет рассказывать ему на ночь сказку, пока он не уснет, так и не выпустив ее руки из своих пухлых ручонок.
Когда он вошел в квартиру и обнял ее, она чуть не расплакалась от облегчения. Почему-то Людмила была уверена, что с приездом сына все неприятности растают, как снег на солнце. Она не хотела сразу начинать разговор о возникших сложностях в отношениях с мужем, но Андрей, едва сняв куртку и ботинки, сразу же спросил, что случилось. Она пыталась его уговорить отложить разговор, убеждала сначала принять душ, отдохнуть, поужинать. Но он заявил, что пока все не выяснит, ему кусок в горло не полезет, ведь он-то знает свою мать и уверен, что не стала бы она его вызывать из-за пустяка. Ну что, раз так, значит, лучше не ходить вокруг да около, и Людмила сразу заявила:
- Андрюша, дело в том, что, возможно, мы с твоим отцом разведемся.
Он растерялся, она это ясно видела, но собрался довольно быстро, минуты через две:
- Ну ты даешь, мать, вот так сразу – взяла и огорошила. Я, честно говоря, давно уже понял, что особой любви между вами нет. Знаешь, на что я обратил внимание? Вы практически никогда не ссорились. Такое бывает либо когда люди очень любят друг друга, либо уж совсем друг к дружке равнодушны. А поскольку, как я уже говорил, любви я не замечал, значит… Но я считал, что в такие годы.., - он вдруг смутился, - нет, ты не думай, что я вас стариками считал, просто…
- Да не смущайся, Андрюша, у меня мама почти в сорок второй раз замуж выходила, а мне двадцать было, так я тоже считала: какая еще любовь, когда пенсия не за горами.
- Ну, я так не считаю, просто полагал, что все страсти-мордасти уже в прошлом, столько лет рядом, все притупилось. Я видел, что вы оба любите меня… Я понимаю: чтобы  брак был счастливым, общей любви к ребенку недостаточно. Но почему-то думал, что вас обоих всё устраивает. И вдруг – развод. Почему?
- Знаешь, я сначала не хотела тебе этого говорить, но теперь думаю, что лучше будет, если ты узнаешь все…
Они говорили долго. Людмила рассказала, что недавно появился человек, который ей очень понравился, но она не хотела заводить с ним никаких отношений, так как считала себя не вправе нарушать супружескую верность; как однажды к ней пришла Наталья, и она узнала, что у мужа давно есть другая женщина.
Около двенадцати Людмила спохватилась, что до сих пор не покормила сына. Она кинулась на кухню, разогревала мясо, варила картошку, открывала банки с домашними соленьями. Потом с удовольствием смотрела, как парень все это с аппетитом поглощает, сама же почти не ела - почему-то она совсем не чувствовала голода.
Потом, когда сын уже улегся спать, она, как раньше, когда он был совсем маленьким, присела на уголок его кровати.
- Мамуль, да не нервничай ты так, - улыбнулся он ей. – Я уже достаточно взрослый, чтобы понять и тебя, и отца. Вы дали мне счастливое детство и нормальную юность. Теперь вы имеете полное право позаботиться и о себе. Так что, как вы решите – пусть так и будет.
Да, Андрюша был действительно гораздо мудрее и терпимее, чем она в его возрасте. В чем она только не обвиняла, правда, только в мыслях, свою мать, видя, как та отчаянно старается устроить свою личную жизнь после развода с ее отцом. А когда Виктория снова собралась замуж, Людмила была уверена, что она просто берет реванш за годы, проведенные в одиночестве, в тоске и обиде, пытается доказать бросившему ее мужу, что тоже чего-то стоит. Мать, правда, говорила, что любит своего второго супруга, но она ей не верила. Любовь после сорока казалась ей невозможной. Только спустя годы Людмила поняла, что мама и ее нынешний муж действительно  любили и любят друг друга. А сейчас ей тоже сорок, она сама влюблена без памяти, и чувство это ничуть не менее острое, чем то, которое она испытывала к Виктору двадцать лет назад. И Андрей, слава Богу, не считает это чем-то нелепым. 
*     *     *
Даже когда Людмила заснула, какая-то часть ее сознания продолжала бодрствовать, так как она хорошо помнила, что эта мысль пришла ей в голову именно во сне. Пришла - и исчезла, растворилась среди зыбких видений. Она не могла сказать, что ей конкретно снилось. Было море со сверкающей на солнце водой, ласковой и необычайно красивой. Но как только она собиралась войти в эту воду, начинался шторм, и высокие волны настигали ее. Она видела Вовика с его новой любовью, они шли рука об руку прямо сквозь нее, а потом вдруг появился Виталий. Он тоже шел мимо, не замечая ее. Она что-то кричала ему, но он не слышал и уходил все дальше и дальше.
И тут она проснулась, словно кто-то толкнул ее в грудь. В комнате царил полумрак, небо было затянуто серыми тучами, по окнам барабанил дождь. Она никак не могла сообразить: то ли это раннее утро, то ли уже наступил пасмурный день.
На часах было одиннадцать, значит, она проспала почти девять часов. Но голова была тяжелой, словно она и  не отдыхала, а настроение и вовсе опустилось ниже нулевой отметки. Да, все может решиться, можно сказать, элементарно. Просто нужно сказать Виталию, что она решила остаться с мужем, и их встречи нужно прекратить. Тогда исчезнет повод для шантажа. И вообще, она сама может пойти к жене Короткова и рассказать о том, какая дрянь ее теперешний сожитель. А почему нет? Она сумеет убедить ее в том, что не является ее соперницей. Это, во-первых. А во-вторых, Лидия же не полная дура, должна понимать, что ей лучше не злить Виталия, который может отказаться содержать ее. Она даже, наступив на горло своим чувствам, поговорит с Виталием и постарается убедить его вернуться в семью.
Этот Антон, наверняка рассчитывал, что она от испуга за свою репутацию потеряет всякую способность соображать и тут же кинется искать деньги. Глупости какие! Да, с «романом века» придется покончить. Но так ли уж это важно?
Она задумалась и вынуждена была честно ответить самой себе: да, важно, очень. Но разве у нее есть альтернатива? Впутывать Виталия в эту историю с шантажом, рисковать его деловой репутацией и его деньгами она не имеет права.
Хорошо, что она еще не успела рассказать о нем Андрюшке. Коротков уехал в очередную командировку и собирался сегодня навестить ее, специально, чтобы познакомиться с сыном. Значит, сейчас, пока мальчик не знает, что она проснулась, нужно позвонить ему на мобильный и отметить этот визит.
Но сделать этого она не успела.
- Мам, ты уже проснулась? - Андрей приоткрыл дверь в ее спальню.
- Да, Андрюша, заходи.
Едва сын вошел, Людмила сразу поняла: что-то случилось, таким растерянным она его не видела никогда.
- Утром я все-таки решил побегать, ведь слово дал, что буду делать это при любой погоде. Когда возвращался, увидел, что из нашего ящика торчит вот этот конверт. Он без почтового штампа, то есть кто-то просто принес его. Там не написано, кому он адресован, и я… В общем, я открыл его и достал вот это.
Людмила взяла протянутый ей лист и оцепенела. Это был оттиск сделанной на компьютере газетной страницы с уже известными ей фотографиями, на которых они с Виталием выглядели до неприличия счастливыми. Заголовок, набранный аршинными буквами, кричал: «Вот так зарабатывают свои высокие гонорары нынешние адвокаты! Вот так делают свои состояния новые украинцы!» А ниже на трех столбцах в весьма пошлых выражениях рассказывалось о том, что беспринципный богатый предприниматель вступил в сговор с не менее беспринципным адвокатом, и они вдвоем превратили дело о разделе имущества между бизнесменом и его женой в настоящий фарс. Бедную женщину облапошили, заставив обманом подписать договор, по которому ей доставался сущий мизер. А последние абзацы вещали о том, что адвокатша мало того, что ограбила свою клиентку, она еще и соблазнила ее мужа.
На полях красным фломастером было написано: «Ну как? Моим знакомым материал понравился, они говорят, что могут поставить его в номер хоть завтра. А могут и не поставить. Все зависит от Вас. Осталось три дня».
Журавлева почувствовала, что закипает. Надо же, какая сволочь этот Антон. И ведь не боится, дрянь, ничего. Решил, видимо, пойти ва-банк.
- Мама, что это значит, - нетерпеливо спрашивал Андрей. - Ведь это все неправда? Это не может быть правдой!
  - Конечно, неправда. В этой грязной статейке ни слова правды нет, кроме, пожалуй, того факта, что мы с Виталием Анатольевичем действительно познакомились, когда я вела дело о разделе имущества, была адвокатом его жены. Но ни он, ни я и в мыслях не держали обмануть Лидию Михайловну. И тот вариант соглашения, который мы с адвокатом Виталия ей предложили, был больше выгоден ей, нежели ему. Ты ведь сам почти юрист, гражданское и семейное право изучаешь. Если хочешь, я тебя ознакомлю с деталями, и ты все поймешь.
- Не надо, мама, я тебе верю и так. Ведь я знаю тебя, как никто другой, и уверен, что ты никогда не обманешь своего клиента, ты ведь вообще никогда не врешь. А то, другое, насчет ваших отношений с мужем твоей клиентки, правда?
  Людмила вздохнула. Очень велико было искушение сказать, что ничего особенно между ними нет. Но как сделать это, если сын только что сказал, что его мама никогда не врет?
- Да, Андрюша, это правда. Я люблю его. Но, поверь, наша любовь никому не может причинить боли. Насчет папы я тебе уже говорила. А у его жены давно другой сожитель, кстати, эта грязная статейка - его рук дело. - Людмила стала заводиться: - Он подлый, мерзкий человек. Сначала использовал женщину, которая старше его и которой льстило, что у нее молодой друг. Потом, когда она ему надоела, решил «пощипать» ее мужа с помощью шантажа.
- Мама, - испугался Андрей, - успокойся, пожалуйста. А что думает по этому поводу сам Виталий Анатольевич?
- Он не знает. Я ему не сказала.
- Почему? Его ведь это тоже касается. Заодно и проверишь его… на прочность.
Людмила молчала. Что она могла сказать на это? Что однажды уже провела эксперимент по проверке человека, которого любила, на прочность, и этого качества в нем оказалось до обидного мало? Но зачем Андрюше об этом знать?
Тем более, что она бы даже под пытками не сказала в его присутствии, что всерьез думала о прерывании беременности, что не хотела рожать его, и если бы не злая шутка Евдокии, уложившая ее в больницу с нервным истощением, то ее мальчика, ее Андрюшечки-золотушечки, как она называла его, когда он был совсем крошечным, не было. Мысль о том, что свекровь невольно спасла ее ребенка, что зло, как в сказке, вдруг обернулось добром, грела Людмилу все годы, которые ей довелось впоследствии прожить под одной крышей с Евдокией, и в немалой степени способствовала их примирению. Но Андрей об этом знать не должен.
- Конечно, я ему скажу. Просто нужно выбрать для этого правильный момент. И успокойся: ни в коем случае я не стану ни копейки платить этому подонку. И Виталий не будет. Мы найдем на него управу, обязательно. Ну все, хватит об этом, пошли завтракать.
Андрей послушно потащился вслед за матерью на кухню. Он пытался делать вид, что все в порядке: рассказывал забавные случаи из своей общежитской жизни, делился соображениями о том, как будет писать курсовую, но Людмила, хорошо знавшая и чувствовавшая его, видела, что он напряжен, что он все время помнит о случившемся и думает об этом.
Короткову она не позвонила, как-то не получалось остаться одной на продолжительное время, а придумывать предлог для этого она не стала. Зато Виталий позвонил сам и сообщил, что уже подъезжает к их дому. Понятно, что в такой ситуации отказаться от встречи было уже абсолютно невозможно.
Общение за семейным столом явно не клеилась. Андрей был хмур, Людмила тоже не могла держаться естественно, хотя очень пыталась казаться непринужденной. Виталий сначала пытался веселить всех, но, увидев, что это удается плохо, перестал. Андрей все время старался чем-то уколоть его: то бросал язвительные реплики в ответ на его шутки, то рассказывал какой-то анекдот о новом русском, в котором тот выглядел тупым до предела, то вообще вдруг умолкал и на все вопросы Виталия отвечал сквозь зубы.
Наконец, Коротков не выдержал:
- Андрей, - сказал он сухо, - ты не обязан относится ко мне уважительно, но пощади хотя бы чувства свое матери, ведь я - ее гость.
- А как насчет вас? - отпарировал парень. - Вы готовы уважительно отнестись к ее чувствам? Или только она должна вас оберегать от волнений и тревог?
- Андрей, я же тебя просила, не надо вмешиваться, мы разберемся с этим сами, - взволнованно сказала Людмила.
- А почему я не имею права принимать в этом участие? Я же тебе не посторонний, и меня это тоже касается.
- Андрюша, я умоляю тебя - не надо.
- Так, - вмешался в их диалог Виталий, - вам не кажется, что пора меня ввести в курс дела и рассказать, о чем вы тут говорите? А то как-то неловко сидеть болваном, ничего не понимая.
- Я вам лучше покажу, - Андрей вышел из комнаты и вернулся со злополучным листком.
Людмила сдалась, может быть, действительно, так лучше? В конце концов, почему она должна справляться с этим сама? Андрей прав, Коротков должен знать о шантаже.
Виталий внимательно читал «жареный» шедевр, минут десять в комнате стояла полная тишина. Потом он отложил импровизированную газету и посмотрел на Людмилу.
- Забавно, - почти весело сказал он, - оказывается, и в нашей деревне появилась желтая пресса. Всё, как у больших. И что? Много с тебя требуют?
- Пять тысяч.
- Конечно, долларов?
- А как же? Ты же сам сказал: всё, как у больших.
- Ну-ну. И ты не хочешь сказать, кто это у нас подрабатывает шантажом? Впрочем, я, кажется, догадываюсь. Поскольку Лида начала маневры в отношении меня, ее непризнанный гений, видимо, решил, как они сейчас говорят, свалить, срубив бабки по-легкому. Моя-то бывшая половина наверняка о его происках не знает.
- Не знает, - подтвердила Людмила. - Он мне сам об этом сказал, поэтому и велел, чтобы я его имя держала от всех в строгой тайне. И что будем делать? - она изо всех сил пыталась сдержать дрожь во всем теле, ей казалось, что еще минута - и она начнет клацать зубами.
- Да ничего, - так же весело ответил Виталий. - Ни-че-го. Пусть только это ничтожество попробует еще раз побеспокоить тебя. Впрочем, это я ему объясню сам.
- Но Виталий, - забеспокоилась Журавлева, - он же особо предупредил, что если я проговорюсь тебе, о том, что это он шантажирует меня, он опубликует материал обязательно.
- Людочка, ты так испугалась этой мрази, что у тебя напрочь отказали мозги. Извини, конечно, за резкость высказывания, но это так. Да никакая газета, даже самая желтая-разжелтая, не подставит себя под заведомо проигрышный судебный процесс. Ты же опытный адвокат и если обдумаешь все хорошенько, поймешь, что пустишь эту газетку по миру. Ведь доказать, что никакого сговора между нами не было - раз плюнуть. Но я думаю, что публикации не будет, тебя просто, говоря языком некоторых твоих клиентов, пытались взять на понт. Этот идиот может, конечно, показать фото Лидии, но она-то далеко не дура, и что бы она там ни орала насчет того, что ее ободрали, как липку, на самом деле понимает, что если действовать строго по закону, она не получит и половины того, что сейчас имеет.
Людмила и Андрей просто рты пооткрывали от изумления, а потом оба расхохотались.
- А ведь действительно, - радостно сказал Андрей, - все так и есть. Хороши мы с тобой, мамочка, особенно ты. Мне-то простительно, я ведь еще не юрист, а только учусь. Вы не сердитесь на меня, - обратился он к Короткову, - я ничего не имею против вас, честное слово, просто мне было очень обидно за маму, которой, как я думал, придется расхлебывать эту кашу в одиночку.
- Не сержусь, но хочу дать тебе совет: не спеши судить о людях, пока лично не убедишься в их качествах - как в хороших, так и в плохих. Ну что ж, я думаю, нам стоит выпить за наше, я надеюсь, на этот раз настоящее знакомство.
Едва они пригубили бокалы, как кто-то отчаянно забарабанил в дверь. Андрей пошел открывать - и через минуту в комнату ворвалась рыдающая Татьяна.
- Алена пропала! - крикнула она. - Людочка, она ушла. Насовсем.
- Как это? - Людмила почувствовала, что у нее почти пропал голос. - Как это ушла? Куда? Почему ты решила, что навсегда?
- Ее нет дома со вчерашнего утра. В последние дни она стала какая-то тихая, послушная, не дерзила никому, часто плакала. Я хотела спросить у нее, что с ней происходит, но не смогла. Побоялась, что она опять начнет кричать, что она тут всем чужая, и ее дела - это ее дела. Я даже не решилась ее спросить о… Ну, о том, что ты мне рассказала. Сто раз собиралась, но не знала, как подступиться… Как подумаю, что должна сказать: «Дочка, я знаю, что ты - наркоманка», - язык к гортани прилипает. Тем более, что она так изменилась, дома в основном сидела. Мне даже показалось, что она сама хочет поговорить со мной о чем-то. Но так и не отважились - ни я, ни она.
А вчера она выскользнула из дома как-то незаметно. Я поначалу и не беспокоилась, подумала: не все же ей в квартире сидеть, погуляет - и вернется. А она не вернулась. Я всю ночь не спала, уже под утро, в милицию позвонила, муж - в больницу. Нигде ничего. Потом Володя пошел заявление писать, а я зашла в ее комнату, стала кровать поправлять, а на подушке - записка, вот она.
Таня протянула Людмиле вырванный из тетрадки листок в клеточку, на котором было написано: «Милые мама и папа! Я только теперь поняла, какой я была дрянью все это время и сколько горя вам причинила. Чтобы не причинить еще большего, я решила уйти. Не ищите меня. Как только я решу, как жить дальше, обязательно вам позвоню или напишу. Я действительно очень вас люблю, просто была дурой и не понимала, что и вы очень любите меня. Простите меня за все».
Пока Людмила читала это щемящее послание, Татьяна сидела у стола и курила. Затем, смяв в пепельнице окурок, она вскочила:
- Надо идти ее искать, только я не знаю, куда…
- Наверное, - подал голос Андрей, - нужно объехать всех ее подруг. Ведь она же не на улице была все это время, кто-то да знает, где она сейчас.
- Всех ее прежних подружек, с которыми она раньше училась,  я обзвонила, - всхлипнула Таня, - но они не в курсе, и вообще говорят, что теперь они с ней почти не общаются. А ее новых… друзей-приятелей я не знаю. Она ведь последнее время с нами почти не разговаривала, бросит сквозь зубы «Я пошла» - и все.
- Погодите, - вдруг заговорил молчавший до сих пор Виталий, - ваша дочь - Алена Веселовская?
- Ну да.
- Она теперь с моим Денисом в одном классе учится, он говорил мне, что у них новенькая девушка, очень симпатичная. А вас я видел на родительском собрании, только не сразу узнал. Давайте поедем к Денису, он вполне может знать, с кем она общается и у кого можно находиться такое продолжительное время. Это ж на не пару часов в гости заглянуть, она же ночевать оставалась, а далеко не везде это возможно.
Татьяна была рада ехать куда угодно и разговаривать с кем угодно, лишь бы не сидеть на месте. Бездействие было для нее сейчас самой непереносимой пыткой.
Минут через пятнадцать они уже подъехали к дому, в котором жили Лидия Михайловна с сыном.
- Вы идите без меня, - буркнула Людмила, - мне там светиться ни к чему. Мы с Андрюшей вас тут подождем.
Дверь Виталию открыл Антон. Увидев его, он побледнел и как-то съежился. Но пытался хорохориться:
- В чем дело, - как-то визгливо спросил он. - Что вам тут надо?
- С тобой, шантажист доморощенный, я потом поговорю. Так что сегодня дыши свободно, я тебя бить не буду, это подождет. Где Денис?
- Великий бизнесмен решил продемонстрировать отцовские чувства? - слегка успокоившись, начал куражиться парень. - А что так поздно?
- Ну все, мое терпение лопнуло, - Коротков отодвинул Антона в сторону и вошел. - Дениска! - крикнул он, - Выйди на минуту.
- Кто там? Это ко мне? - в прихожую вышла Лида. Увидев бывшего мужа, она растерялась: - Виталий? Какая неожиданность, впрочем, приятная. Проходи, пожалуйста.
- Я не один, - сухо ответил Коротков. - Извини, но мне срочно нужно поговорить с Денисом.
- А его нет, он на дне рождения у Лики. А что случилось? Зачем он тебе так срочно понадобился?
- Лида, у меня нет времени на объяснения. Но я скоро приду еще раз, и тогда мы поговорим очень серьезно. Это касается твоего приятеля, который решил, что из него получится высококлассный шантажист. Но об этом, я уже сказал, потом. Кто эта Лика?
- Ну, его одноклассница. Лика Шумейко. Она живет через два дома. Нет, а что все-таки случи…
Но Коротков не стал ее слушать.
Выйдя из подъезда, он спросил у Татьяны:
- Вы знаете, эту девушку - Лику?
Та кивнула:
- И ее, и ее маму. Людмила их, кстати, тоже знает.
Как оказалось, Денис был в гостях у Аниной дочери.  Туда они уже направились все вместе.
Анна, которая вышла на их звонок, выглядела, можно сказать, монументально. Она и в юности не была худенькой, а сейчас стала дородной дамой внушительных размеров, ее пальцы были унизаны перстнями, в ушах болтались огромные, почти цыганские серьги; макияж был безупречным, из прически не выбивался ни один волосок. Из гостиной доносился шум веселья, которое, судя по всему, было в самом разгаре. Громкая ритмичная музыка то и дело заглушалась взрывами смеха.
Аня сразу же узнала своих старых знакомых. Она им явно не обрадовалась, так как стояла в дверях с поджатыми губами, ее взгляд был неприветлив и хмур.
- Сколько лет, сколько зим? - язвительно пропела она. - Чем обязана?
- Нам нужен Денис Коротков, - как можно приветливее сказала Людмила. - Его мама сказал, что он в гостях у твоей дочки.
- Да там куча народу, я их всех и не знаю, но какой-то Денис точно есть.
- Позови его, пожалуйста, и твою дочь тоже, если можно.
- А Лика вам с какой радости понадобилась? - подозрительно спросила Анна. - У девочки гости, не надо ее беспокоить. Она, Танечка, кстати, и твою Алену приглашала, но та проигнорировала, не ровня, выходит, моя Анжелка твоей дочурке, или как? Ну ладно, ты меня всю жизнь ненавидела, но дети-то тут при чем?
- Алена ушла… совсем, ее больше суток нет, - Татьяна все-таки не сдержалась и расплакалась.
- Аня, - вмешала Журавлева, - сейчас не время сводить старые счеты, видишь, беда у нас, и твоя Лика может помочь. Пожалуйста, позови ее.
В это время дверь гостиной распахнулась:
- Мам, мы уже хотим торта! - высокая стройная девушка грациозно выпорхнула в прихожую и замерла, увидев столько новых лиц. Людмила почти не удивилась, узнав в ней ту саму красавицу, которая была с Аленой в зале суда.
«Значит, мы пришли по адресу, - подумала она, - девочки приятельствуют, а, может, даже дружат, так что Лика вполне может быть в курсе Аленкиных проблем, не исключено, что она даже знает, к кому та могла пойти».
Девушка, между тем, немного обиженно сказала:
- Теть Тань, а что же это Алена не пришла, обещала ведь! Ой, - она тоже узнала Журавлеву, - это вы?
- Я, - улыбнулась она. Лика, давай выйдем на пару минут на улицу, надо поговорить, и, пожалуйста, позови Дениса Короткова, он ведь у тебя?
- У меня, - кивнула Анжелика и тут же крикнула: - Дэн, иди сюда, твой отец пришел!
Сын Виталия был точной его копией, только волосы у него было светлыми, а глаза - зелеными, все остальное: походка, фигура, жесты, даже выражение лица - было отцовским.
- Папа? Что случилось? - взволнованно, слегка ломающимся баском спросил юноша.
- Пошли все-таки во двор, там всё и выясним, - согласился с Людмилой Коротков. - Ваши гости смогут обойтись без вас минут десять? - спросил он у Лики.
- А куда они денутся! - хмыкнула та. - Мамуль, неси торт, я сейчас, - крикнула она и вышла вслед за своими незваными гостями.
Увы, надежды Людмилы не оправдались. Сообщение об исчезновении Алены повергло Анжелику в шок, она даже отдаленно не могла предположить, где нашла приют ее подруга. Все ребята и девушки, с которыми Веселовская поддерживала в последнее время более-менее  приятельские отношения, были сейчас у нее в гостях, и когда Лика выражала недоумение по поводу отсутствия Таниной дочки, все точно так же гадали, почему она не пришла, и никто словом не обмолвился, что видел Алену в течение последних суток. Правда, Лика, немного поколебавшись, выдала следующую информацию:
- Я ее пару раз видела с парнем, он ее после школы встречал. Спросила, конечно, кто такой, парнишка-то очень даже симпатичный, но она только покраснела, как рак, и промямлила что-то вроде того, что это ее друг. Но я этого товарища раньше в нашем районе никогда не встречала, он, по-моему, не здешний. Хотя нет, вру, один раз он нарисовался на дискотеке в «Релаксе», возле него еще Колюня крутился. Этот-то наш, квартальский. Точного адреса, правда, я не знаю, только двор. Он в строительной бурсе учится, там его должны знать, рыжий такой, противный.
-  В училище сейчас никого нет, а нам срочно нужно найти Алену. Может, вы еще что-нибудь вспомните?
- Пап, - смущенно сказал Денис, - Колюня - хороший приятель Оксаны, она наверняка знает, где он бывает.
Теперь смутился Коротков:
- Вот уж не знал, что ты насколько в курсе моих знакомств… Хотя информация, мягко говоря, устаревшая. Впрочем, это неважно. Мне кажется, сын, что нам с тобой пора поговорить как двум мужикам - о многом и всерьез. Но это потом. Ну что ж, придется ехать к Оксане. Татьяна, вы, конечно, со мной… А ты? - обернулся он к Людмиле.
- Разве я могу оставить Таню? Впрочем, если тебе неприятно мое присутствие там, я могу подождать в машине.
- Не говори глупости, - ответил Виталий, заводя мотор.
*     *     *
Впервые в жизни Оксана напивалась в одиночку. Нет, ей и раньше случалось принять с утреца грамм пятьдесят для поправки здоровья, если вечер накануне был особенно веселым, или выпить рюмочку-другую перед обедом. Компания для этого не требовалась. Но чтобы вот так, сидеть одной и хлестать стакан за стаканом… Такого еще не было.
Хотя кто бы посмел упрекнуть ее? После того, что довелось пережить нынешним вечером, она имела полное право напиться, надраться, налимониться до полной отключки. Ведь не исключено, что она проводит на свободе последние денечки. А все из-за этой истерички, из-за Алены. Кто бы мог подумать, что она решится на такое! И главное, из-за кого? Да если бы она могла предположить, чем все закончится, она бы этой дуре даже дверь не открыла.
Когда, после их, можно сказать, доверительного разговора Алена ушла домой, Ксюша мысленно перекрестилась, она предполагала, что встреча этой девчонки и ее возлюбленного добром не кончится, и ей очень не хотелось, чтобы это случилось на ее глазах, она не любила скандалы. Но в субботу новоявленная подружка появилась снова и попросилась пожить пару дней. Ну и что было делать? Выгнать? Но у Ксюши в последнее время наметился явный дефицит общения, ее подружки обзавелись новыми кавалерами, и ее в свою компанию не приглашали. Да и эти ребята - Колюня со Славиком - ее так достали, что после них даже немного ненормальная девица казалась ей почти душечкой.
Ну, она и сказала: живи, мол, сколько требуется. Алена, правда, почти весь день сидела надутая, все попытки разговорить ее оказались безуспешными. Но к вечеру отошла и даже поделилась своими планами.
Она рассказала, что намерена вернуться к родителям только после того, как они со Славой поженятся. Лет ей, конечно, мало, но в особых случаях (а у них ведь как раз такой) расписывают и шестнадцатилетних. Хлопот, конечно, будет много, но это ничего. А ребенка они вырастят сами, Славик найдет себе нормальную работу и забудет этот ужас с наркотиками. Сама она уже почти месяц ничего не принимает, даже травку не курит. Поначалу очень хотелось, а теперь ничего. Ее даже и не ломало по-настоящему.
  Услышав всю эту чушь, Оксана приуныла. Она-то надеялась, что девчонка как-то вправила себе мозги, а они у нее по-прежнему набекрень. Это ж надо такое придумать: Славик - любящий муж и отец, а главное, - честно зарабатывающий на хлеб насущный… Обхохочешься!
В одном из своих любимых сериалов она как-то услышала такую фразу: «Горькое лекарство иногда бывает самым эффективным». С этим она была полностью согласна, а потому решила немного просветить эту дурочку насчет ее ближайшего будущего. Хватит, в самом-то деле слюни и сопли вокруг нее разводить. Может, она все-таки уберется тогда…
- Знаешь, - сказала Ксюша, - я тут за эти дни, пока твой милый у меня обретался со своим товаром, много чего увидела и услышала. И вообще, жизнь и людей знаю получше тебя. Так вот, по-моему, ты здорово ошибаешься насчет него, не станет он на тебе жениться и не даже не поможет ничем. Он из тех, кто через любого перешагнет и не оглянется. Даже если ты у него в ногах валяться будешь, это ничего не изменит. Дерьмо он редкостное, если уж откровенно. Я бы на твоем месте  все рассказала родителям. Вот они у тебя, судя по всему, люди нормальные. Пошумят, конечно, не без того, но все сделают, как надо.
Алена вскочила со стула.
- Не смей так говорить о Славе, - заорала она. Ты все врешь! Ты мне просто завидуешь, потому что тебя-то, такую красивую и умную, никто не любит. Ты меня за наркоту упрекала, а сама-то чем лучше? Пьешь, как алкашка последняя, и с мужиками таскаешься разными. А у меня только Славка один и был, и он меня любит, ты слышишь, любит!
- Ну любит - и замечательно, - спокойно сказала Оксана. - Если ты в нем так уверена - флаг тебе в руки. Только где он, твой любимый? А? Нет его, неделю уже глаз не кажет, и плевать ему на тебя с высокой горочки! А пить я брошу, не волнуйся, вот только развяжусь со своими дружками.
Алена вытащила из кармана телефон и принялась нервно тыкать кнопки. Первая попытка успехом не увенчалась, вторая тоже, а вот на третий раз ей ответили.
- Николай, - закричала она, - это Алена… Не буду я перезванивать, мне плевать, можешь ты говорить или нет. Ты меня выслушаешь. Значит так, мне срочно нужен Слава. Срочно, ты понял? Ты наверняка знаешь номер, по которому он отвечает всегда. Что? Хорошо, давай не по телефону. Я у Оксаны. Жду.
Колюня примчался через пятнадцать минут, видно, был где-то неподалеку. Все это время Алена и Оксана хранили ледяное молчание, напряженность была такой, что казалось: еще чуть-чуть - и начнут сыпаться искры.
- В чем дело, девчонки? Алена, у тебя, в натуре, крыша поехала? Чего ты волну гонишь, сорвала мне стрелку, орешь, как бешеная, - парень пытался казаться бодрым, но артист из него был никудышный, Оксана сразу поняла, что он чем-то здорово напуган.
- Я что, неясно выразилась? - ледяным тоном ответила Алена. - Я же четко сказала: мне нужен Слава.
- Да чес-слово, понятия не имею, где он кантуется. Сам его ищу, он мне бабки должен, обещал, что до конца недели рассчитается, и вот - уже суббота заканчивается, а его нет.
- В общем, так, - сквозь зубы процедила девушка, - если сегодня не найдешь его ты, завтра его начнут искать другие люди. Мне есть, что им рассказать.
- Ты с дуба рухнула, что ли? - озверел Колюня. - Самая умная, да? Ты на кого хавальник раззявила? Кого ментовкой пугаешь? Ты не соображаешь, что с тобой сделают только за эти слова? Перо в бок воткнут - и скажут, что ты с ним и родилась.
- А мне плевать. Если эта, - она кивком головы указала на Оксану, - права, мне вообще жить больше незачем.
Колюня не нашел даже, что ответить на это. Пробормотал только, что есть, мол, один канал… Но если Славка и по нему не отыщется, тогда все, кранты…
Он велел Алене никуда не уходить и исчез.
Оксана около полуночи пошла спать, бросив своей непрошеной квартирантке подушку и простыни и показав, где находится раскладушка. Она несколько раз просыпалась и выходила то в туалет, то на кухню попить воды и видела, что Алена сидит на стуле, прямо и неподвижно, уставившись в одну точку. Так она просидела до самого утра.
Часов в десять хозяйка, соблюдая этикет, предложила позавтракать, но гостья даже головы в ее сторону не повернула.
«Ну и хрен с тобой, сиди», - подумала Ксюша, взяла чашку с кофе, тарелку с бутербродами и ушла в комнату.
Ребята появились только под вечер. Славик был злым и раздраженным без меры. Когда Алена кинулась к нему, он резко оттолкнул девушку.
- Ты что, мне угрожать вздумала? - прошипел он. - Да я тебя уничтожу на хрен, только пикни. Ты что забыла, как я тебе колеса на халяву давал, а потом и ширку тоже? Хочешь сказать, что ты вся такая чистенькая, а мы тут все сволочи? Не выйдет, милая.
- Славик, ты что? - слезы из глаз Алены хлынули градом, словно кто-то невидимый где-то открыл кран. - Я же ничего такого и не собиралась делать. Просто… Он не хотел тебя искать, а я… Я же люблю тебя.
- Да пошла ты со своей любовью, знаешь куда! Я не терплю, когда на меня давят. И учти: я тебя не насиловал и ширево в тебя не заталкивал, ты сама всего этого хотела.
Алена растерянно смотрела на своего любимого, слезы текли у нее по щекам двумя маленькими ручейками, губы дрожали…
- Но как же так? - беспомощно лепетала она. - Ты же мне говорил… Я думала… Мне надо тебе что-то сказать, очень-очень важное.
- Ну говори, только быстрее, я здесь задерживаться не намерен, мне в вашем вонючем городе делать больше нечего, так что, адью, друзья, мой поезд отходит прямо сейчас.
- Как это? - завопил Колюня. - Ты совсем охренел? А бабки кто мне отдавать будет? Я людям должен.
- Усохни, у тебя товар останется, продашь - башли твои. Там еще пара шапок есть, все это сотен на пять баксов потянет.
- Ага, как же… На пять лет это потянет, так точнее будет. Нашел дурака, паленое барахло мне скидываешь. Нет, мне наличка нужна.
- Ха! Удивил! Кому ж она не нужна? Ну ладно, проехали, другой платы не будет, - он обернулся к застывшей Алене, - давай говори, что там у тебя?
- Что, при всех? - оторопела она. - Но это касается только нас двоих.
- Слышишь, подруга, хватит мне по ушам тереть, время - деньги, слышала такую поговорку? Или ты говоришь, чего тебе от меня надо, или гуд-бай, бэби…
- У меня, - она всхлипнула, - ребенок будет. Твой. Мы… Нам надо пожениться.
Слава хохотал так, что Оксане показалось, еще секунда - и у нее заложит уши:
- Ты, девочка, ошиблась адресом. Нет, это ж надо такое придумать, - он покрутил пальцем у виска, - совсем очманела.  Нечего на меня это вешать. Откуда я знаю, с кем ты еще на хатах, где кололась… Да если каждая баба, которую я трахнул, будет требовать, чтобы я на ней женился… Нет, деточка, этот номер у тебя не пройдет, твои проблемы - ты с ними и разбирайся.
Оксана и Колюня слушали этот диалог молча. Потому девушка все же не выдержала:
- Ох и сволочь же ты, парень! Ты ведь прекрасно знаешь, что, кроме тебя, у нее никого не было, слепой только не увидит, что она втрескалась в тебя по уши и даже выше. А девочка, между прочим, малолетка. А если ее родители тебя зону топтать отправят, а? Сам знаешь, что там с такими  делают.
- Пусть сначала докажут, что я с ней был, - ухмыльнулся парень. - При таких делах, сами понимаете, свидетелей не бывает.
- А как насчет генетической экспертизы? - проявила завидную осведомленность в таких делах Ксюша. - Я читала, что теперь можно точно определить, кто отец ребенка.
Слава поначалу растерялся даже, но быстро опомнился:
- Да кто в вашей деревне про это знает? Ну да, у нее папахен врач, наверное, знает. Но все равно, это ж немереных бабок стоит. А ты, Ксанка, молоток, огонь девка, не то, что эта рыба вяленая. Никакого кайфа такую трахать. Вот с тобой бы я…
Алена что-то хотела сказать, но вдруг резко повернулась и кинулась на балкон.
- Вот-вот, - кривлялся ей вслед Слава, - охолонь маленько на воздухе-то, может, дурь твоя и пройдет.
Того, что случилось потом, никто не ожидал. Алена вскочила на стул, который стоял на балконе и шагнула за ограду. Через несколько секунд они услышали звук падения тела и крик.
- Идиотка! - заорал Колюня, ринувшись на балкон. Оксана побежала за ним. Уже стемнело, и разглядеть что-нибудь внизу было невозможно. Через пару минут во двор начали выбегать люди. Послышались встревоженные голоса:
- Что случилось? Упало что-то?
- По-моему кто-то с балкона грохнулся.
- Пьяный, небось.
- Это, скорее всего, с третьего этажа, ну, где та деваха живет, у нее постоянно то пьянка, то гулянка.
- А, может, и вообще сбросили. По пьяному делу  чего только не бывает.
- Да это девушка. И спиртным от нее не пахнет. Надо в «Скорую» звонить. Вроде дышит она.
- Да-да, - подхватила Оксана, - надо скорее «Скорую» вызывать - и она рванулась к телефону.
Слава Богу, по 03 ответили практически мгновенно, узнав, что произошло, диспетчер, не задавая лишних вопросов, сказала, что высылает машину.
- Так, вы, как хотите, - Славик стал быстро надевать куртку, - а я лично сваливаю.
Он схватил пакеты и направился к выходу. Колюня схватил его за руку:
- Ты же обещал товар мне.
- Ты что, очумел от жадности? - Славик оттолкнул его. - Не соображаешь совсем? Сейчас сюда ментов понаедет, хочешь сам спалиться и нас на кичу отправить? Потом рассчитаемся.
Николай выскочил в подъезд следом за приятелем, но уйти ни одному, ни другому не удалось. Видимо, опергруппа работала где-то поблизости, и с ней связались по рации. Когда парни выскочили из подъезда, к нему уже подъехал милицейский УАЗик.
- Всем вернуться в квартиру, - скомандовал один из них. - А вы, девушка, куда? - поинтересовался он у Оксаны, которая тоже успела спуститься вниз. - Это и вас касается.
- Я только хотела.., - залепетала она, - хотела узнать, жива ли она. Можно я выйду во двор на три секунды, я не убегу, честное слово. Куда мне бежать, я же живу тут.
Парень внимательно посмотрел на нее, потом кивнул и посторонился. Оксана выбежала на улицу как раз в тот момент, когда Алену на носилках заносили в машину.
- Она жива? - кинулась девушка к человеку в белом халате.
- Пока жива, - коротко ответил тот. Ксюша хотела спросить, насколько сильно пострадала приятельница, но фельдшер закрыл дверь, сел рядом с водителем, и автомобиль умчался.
Когда Оксана вернулась в квартиру, оперативники внимательно изучали содержимое пакетов.
- Та-а-а-к, - протянул один из них, - кажется, мы сюда очень даже вовремя приехали, шапочки-то явно с последних грабежей… И еще тут много чего интересненького. Ну что, господа, чье это имущество?
- Не знаю.
- Не мое, - хором ответили Колюня и Слава.
- Ага, не ваше. Значит, девушка, это принадлежит вам? - спросил он у Ксюши.
- То есть… Это к-как? - она начала заикаться от страха. - Почему м-мне?
- Ну как же? - сделал недоуменные глаза опер. - Товарищи вот говорят, что не имеют к данным предметам никакого отношения. А находятся они у вас в квартире, значит, ваши.
- Это они-то не имеют отношения?! - вскипела Ксюша. - А почему же тогда они с этими пакетами драпали, когда вас увидели? Ах ты, сволочь, - схватила она Колюню за грудки, - ты меня подставить хочешь, а сам будешь дальше наркотой торговать? Не выйдет!
- Ну хватит, - невысокий плотный парень осторожно отцепил ее руки от Колюниного свитера, - пошутили - и будет. Собирайтесь, поехали.
- Куда? – опять голоса прозвучали в унисон, только в этот раз их было три.
- В санаторий, блин, на отдых… В отдел, конечно. Имеем полное право вас задержать. В квартире обнаружено вещество, напоминающее раствор ацетиллированного опия, трава, похожая на коноплю, ну и вещи, по описанию похожие на те, что были сняты у жителей города в результате грабежей. Все ясно?
- Но я тут при чем? – снова заныла Оксана.
- Девушка, поехали, там разберемся, если ни при чем, дадите показания и вернетесь домой.
Ксюша поняла, что противиться бесполезно. Она тщательно заперла квартиру и спустилась в сопровождении двух оперативников вниз. У подъезда, несмотря на поздний час, собралось чуть ли не все местное население.
- Правильно, - одобрительно загудел народ, увидев, что Оксану и ее гостей сажают в машину, - давно пора эту гопоту разогнать, никакой жизни от них не стало.
В милиции Ксюшу опрашивала девушка немногим старше ее самой – дежурный следователь. С первых минут беседы Оксана поняла, что Славик и Колюня давно уже были на примете у сотрудников ОБНОНа, и их задержание было, как говорится, вопросом времени. Она очень хотела откреститься от них, говорила сначала, что вообще понятия не имела, чем эти парни занимаются и что там у них в сумках находилось. Но девушка, несмотря на молодость, свой милицейский хлеб ела не зря. Она сумела так построить беседу, что Ксюха то и дело попадалась на вранье. В общем, в итоге она рассказала все как есть.
После того, как она подписала каждый лист протокола, следовательша, к безмерному удивлению Ксюши,  сообщила, что сейчас она может пойти домой, но из города ей никуда уезжать нельзя, так как она будет находиться под подпиской о невыезде.
- А что теперь со мной будет? – задала девушка сакраментальный вопрос.
- Пока не знаю, - ответила следователь. – Положение у тебя незавидное, ведь как ни крути, наркотики эта братва хранила у тебя в квартире. Да еще эта попытка самоубийства… Тоже очень сомнительно выглядит.
- Но я при чем? Это ведь она сама… Откуда я могла знать, что она решится на такое? – закричала Оксана. – Любви ей, дуре несчастной, захотелось! Как будто не знает, что мужикам только одного надо. Добьются своего, а потом в кусты. Все они одинаковы.
- Конечно, - усмехнулась милиционерша. – Если ты будешь таскаться по барам да притонам, то других и не встретишь. Ладно, иди домой, поздно уже. И смотри, получишь повестку – не вздумай не придти, доставят приводом и тогда уже точно в камеру отправишься.
Когда Ксюха спускалась по лестнице, она увидела немного впереди Колюню и Славика, которые шли в одном с ней направлении в сопровождении двух милиционеров и уже миновали первый этаж. Ребятам повезло меньше, чем ей, их вели в изолятор временного содержания, или, в просторечии, в подвал. И, скорее всего, выйдут они оттуда только в день суда – и то ненадолго.
Из дома Оксана позвонила в больницу, дежурная ей сказала, что Веселовская в операционной, все остальное можно будет узнать только утром.
Бесцельно послонявшись по квартире, она оделась и отправилась в круглосуточный мини-маркет, где купила две бутылки дешевого портвейна, которые и выпила в одиночестве.
*     *     *
К дому Оксаны Виталий, Людмила и Татьяна подъехали буквально через несколько минут после того, как всю дружную компанию увезли в милицию. Андрей и Денис остались у Анжелики, поскольку все единодушно решили, что  тащиться к девушке всей толпой нет смысла.
Народ, собравшийся у подъезда, разойтись еще не успел. Все бурно обсуждали последние новости. Виталий, выйдя из машины, по обрывкам фраз догадался, что здесь произошло что-то экстраординарное и шестым чувством понял, что это связано именно с Оксаной. Люди говорили о каких-то наркоманах, о несчастной девушке, которая теперь вряд ли выживет, поскольку грохнулась с верхотуры.
Среди участников «форума» он увидел невысокую полноватую женщину лет сорока, которая жила на одной площадке с Ксюшей, у нее он и поинтересовался, что случилось.
Дама отреагировала, мягко говоря, неприветливо:
- А-а, это вы? – процедила она сквозь зубы. – Совсем стыд потеряла твоя красавица, притон у себя устроила, наркоманы какие-то или алкаши шлялись тут чуть не каждый день. Ну и доширялись до того, что девица одна прямо с балкона прыгнула, полетать, наверное, захотела. А, может, и выбросили ее, эти ублюдки на все способны. Так что кралю твою и дружков ее в милицию забрали.
- А та девушка, которая, вы говорите, с балкона прыгнула, она жива?
- Когда в «Скорую» грузили, жива была, а теперь не знаю. Так что вляпалась твоя красавица по самое некуда. И так ей и надо, - недобро ухмыльнулась женщина. – Никакого житься не стало, как она здесь поселилась. Мы подписи собирать будем, чтобы ее выселили, квартира у нее неприватизированная, государственная, пусть отберут и дадут нормальным людям.
Она еще что-то говорила о распущенности нынешней молодежи, но Виталий ее уже не слушал. Он шел к машине, в которой остались Людмила и обезумевшая от горя Татьяна, и думал, что сказать ожидавшим его женщинам. Людмила успела ему поведать, что Алена, судя по всему, была связана с наркоманами, так что не исключено, что она тоже была здесь… А вдруг выпрыгнувшая с третьего этажа девушка – это она и есть?
- Ну что? – Татьяна не смогла усидеть на месте и вышла ему навстречу.
- В общем, опоздали мы немного. Здесь, как я понял, произошло ЧП. Соседи говорят, что кто-то то ли упал, то спрыгнул с Оксаниного балкона, может быть, была драка…
- Ох, - у Татьяны подкосились ноги, и Виталий едва успел подхватить ее, - я чувствую, она была здесь, с ней что-то случилось. А, может, это она… с балкона? Это был парень или девушка?
- Как будто девушка, - неохотно ответил Коротков.
- Вот, - вскричала Таня, - это она, это точно она!
- Надо звонить Володе, - решительно сказала неслышно подошедшая к ним Людмила, - и ехать в больницу. Если вдруг, не дай Бог, это действительно Алена, Тане нельзя там быть одной. Да и он сам, наверное, уже извелся, в такой ситуации самое мучительное – бездействие.
*     *     *
«Неужели этот день все-таки кончился?» – думала Людмила, укладываясь в постель уже во втором часу ночи. Ноги у нее гудели, словно она прошла не один десяток километров, хотя передвигались они в основном на машине, можно сказать, с комфортом. После всех перипетий сегодняшнего дня нервы у нее были на пределе, она понимала, что заснуть удастся не скоро, и страшно завидовала Андрею, который мирно засопел едва ли не в тот самый миг, когда его голова коснулась подушки. Да, молодость есть молодость – все беды и несчастья кажутся легко преодолимыми.
Когда они с Виталием вернулись к Аниному дому за Андреем, гостей Анжелики уже не было, а сама девушка, несмотря на поздний час, сидела у подъезда с каким-то парнем. Молодые люди оживленно беседовали, забыв о времени. Парнем этим оказался Людмилин сын. Журавлева сразу заметила, какими глазами он смотрит на Лику. Ну что ж, девушка хороша, что тут скажешь.
Когда она узнала, что произошло с Аленой, горько расплакалась, то и дело повторяя сквозь слезы:
- Я ведь ей, дурочке, говорила, я же ее предупреждала…
- Так ты, значит, знала, с кем она связалась? – сухо поинтересовалась Людмила. – И ничего никому не сказала?
- А как я могла? Она бы меня возненавидела, предательницей посчитала. Да и не знала я точно, догадывалась только. Сначала она меня на суд к Максу потащила, сказала, что это хороший знакомый парня, с которым она встречается. Ну а потом я ее Славика с Колюней увидела... А про этого давно говорят, что он с наркотой связан. И Макса за наркотики судили. Я тогда ей и сказала: странные у твоего парня друзья, может, и он тоже… по этой же части? А  Алена так возмутилась, кричала, что я лезу не в свои дела, А еще она говорила, что очень счастлива, что влюбилась по-настоящему, и Славки ее любит, и они, наверное, скоро поженятся. Она же никого слушать не хотела. А потом вообще меня избегать стала.
- А о своей беременности она тебе не говорила?
Лика уставилась на Людмилу во все глаза:
- О чем? Что вы такое говорите? Этого не может быть? – почти закричала она.
- Увы, может, - устало сказала Журавлева. – Ладно, ребята, поздно уже, вам спать давно пора, да и нам, кстати, тоже.
«Только Анюте могла прийти в голову такая нелепая идея – назвать дочь этим дурацким именем. Ну какая она Анжелика? – размышляла Людмила, пока машина медленно – из-за мороси и тумана – катила по направлению к ее микрорайону. – У девочки чисто славянская красота, глянешь на нее – и хочется позвать «Настенька» или «Катюша». Анжеликой именовать просто язык не поворачивается. А  Андрюшка, как они теперь выражаются, на нее запал, да и она, кажется, к нему равнодушной не осталась. Вот смеху будет, если мы с Аней сватьями станем. О Господи, что за чушь мне в голову лезет, девчонке только сегодня семнадцать исполнилось, да  и Андрюшке пока о другом думать надо».
Сейчас, поздней ночью, Людмила еще раз прокрутила в памяти события прошедшего вечера.
Когда они примчались в больницу, Володя уже ждал их в приемном покое. Выражение его лица красноречиво свидетельствовало о том, что разговоры о материнской интуиции, позволяющей на расстоянии чувствовать беду, случившуюся с ребенком, вовсе не фантазия и вымысел. Упавшей или выпрыгнувшей с балкона девушкой на самом деле была Алена.
- Она в операционной, - сказал Веселовский, обнимая жену, - я хотел туда, но меня не пустили. Ах, как я орал на всех на них. А потом вдруг понял, что они правы… Я бы не смог.
Володя рассказал, что их дочь покалечилась довольно сильно, но в принципе смертельных повреждений у нее нет. Самым опасным было повреждение осколком сломанного ребра легкого, вызвавшее внутреннее кровотечение. Все остальные травмы: переломы ребер, ноги и предплечья – болезненные, но не опасные. И еще тревогу врачам внушало то, что их пациентка была  ослаблена – сказался явно ненормальный образ жизни, который она вела в последнее время. Хотя в целом настроение медиков было довольно оптимистичным.
- Володя, - шептала Таня сквозь слезы, - но почему? Почему все это с ней случилось? Почему она связалась с такими страшными людьми, которые либо пытались убить ее, либо довели до того, что она сама не захотела жить? Ведь это же… Это же не из-за нас?
- Вот что, - решительно сказал Людмиле Виталий, - здесь от нас все равно толку мало, мы только и можем, что стоять под дверями операционной и ждать. Вернее, мы даже этого не можем, в отделение нас никто не пустит – и это правильно. Так что поехали в милицию, у тебя же там знакомых наверняка целая куча, наверняка кто-то из них и сейчас там, узнаем хоть какую-то информацию.
Людмила действительно знала немало местных милиционеров, а работников следственного отделения -практически всех, и со многими у нее были почти дружеские отношения, несмотря на то, что задачи у милицейских следаков и адвокатов – прямо противоположные. Но к Журавлевой все относились нормально, поскольку она никогда не занималась тем, что ее коллеги называли «процессуальными пакостями», не стремилась воспользоваться мелкими недочетами следствия, вроде неправильно составленной описи документов, чтобы «развалить дело». Но за малейшие сомнения в доказанности вины или в законности добытых доказательств цеплялась крепко. Но как раз это все считали нормальным.
В этот вечер дежурным по городу был хорошо знакомый ей майор Винничук. Владислав и поведал ей, что задержанных поначалу было трое, ребят задержали, поскольку на них много чего висит, а девушку пока отпустили, взяв подписку о невыезде. Майор любезно представил ее женщине-следователю, которая опрашивала Оксану и которая, к счастью, в данный момент находилась не на очередном выезде, а у себя в кабинете. После такой протекции Людмила довольно скоро выяснила всё, о чем поведала сотруднице милиции насмерть перепуганная Ксюша.
Когда она примерно через полчаса вышла к Виталию, тот даже испугался – настолько ошеломленной выглядела его любимая.
- Боже мой, Виталий, через какой кошмар пришлось пройти этой несчастной девочке! Она ждет ребенка… Хотя скорее всего, надо говорить «ждала», после такого падения вряд ли малыша удастся сохранить… Она мечтала, что ее… ну, этот ее Славик обрадуется такой новости и женится на ней, а он… Мало того, что заставил ее сказать об этом при всех, так потом, так же, при всех, просто издевался над ней. Ты знаешь, я впервые в жизни жалею, что я – адвокат, а не работник прокуратуры. Я бы жизнь положила, чтобы доказать доведение до самоубийства, а еще – вовлечение несовершеннолетней в наркоманию… Но эта дурочка наверняка будет его покрывать. Ты меня отвезешь к этой своей девице? Я хочу поговорить с ней сама.
- Я сделаю все, что ты хочешь, только не называй ее, пожалуйста «моей девицей».
…В дверь Оксаниной квартиры они звонили долго, но никто им не открыл. Хотя еще с улицы они увидели в окнах свет, которого, когда они подъезжали в первый раз, не было. Значит, девушка после милиции дома появилась.
- Куда же она могла пойти в такое время? – удивилась Люда. – А, может быть, с ней случилось что-нибудь?
- Наверняка, - хмыкнул Виталий, - и я даже догадываюсь, что именно. Нехорошо, конечно, проникать в дом без согласия хозяйки, но раз такое дело… Воспользуюсь ими в последний раз, - и он достал из кармана связку ключей.
Девушка был пьяна, что называется, мертвецки. Все попытки разбудить ее успеха не имели. Она бормотала что-то, даже несколько раз открывала глаза, но тут же снова отключалась.
- Людочка, - сказал, наконец, Коротков, - подыши-ка воздухом на балконе. Я сейчас попытаюсь ее реанимировать. Зрелище это не из приятных, так лучше тебе этого не видеть.
«Дышать» ей пришлось довольно долго. Но когда Виталий позвал ее в комнату, Оксана уже могла воспринимать действительность вполне адекватно. В слегка дрожащей руке она держала чашку с крепким кофе, по щекам у нее текли слезы.
- Я не виновата, - канючила она, - она сама… Я ей говорила, предупреждала, что ее Славик – дрянь и сволочь, но она меня не слушала. Я просила ее помириться с родителями, Алена сама сказала, что они ее любят и простят, но она не захотела, думала, дура ненормальная, что придет к ним уже женой этого …, - тут девушка довольно грязно выругалась. -  Но я… Я честно хотела ей помочь.
- А кто он – этот Слава? Где он живет? Кто его родители? – Людмила старалась держаться ровно и ничем не показать истинных чувств, которые вызывала у нее эта девица – жалость пополам с брезгливостью.
Оксана кинула на нее недобрый взгляд и долгое время молчала, только глазами сверкала. Потом немного успокоилась, глотнула кофе, закурила протянутую Виталием сигарету.
- А я толком про него ничего и не знаю, как-то не хотелось с ним по душам беседовать, не тот это человек. Колюня говорил, что мать у Славки умерла несколько лет назад, а отец женился второй раз, живет не здесь, где-то на Севере. У Славки здесь из родственников только дядька, брат матери. Но квартира у него своя, точнее родительская… Ну в общем, наследственная, и живет он один в полное свое удовольствие. Не здесь, то ли в Северолиманске, то ли в Боково, я точно не знаю, адреса я у него не спрашивала. Да если бы и спросила, он бы не сказал. Даже Алена не знала, где он обитает: только по мобильнику ему звонила, а когда он номер сменил – через Колюню разыскивала.
В общем, практически ничего нового от Оксаны они не узнали, похоже, в милиции девушка дала, как говорится, абсолютно правдивые показания.
…В конце концов, Людмиле все-таки удалось заснуть, но сон был беспокойным, и наутро она встала с тяжелой головой. Андрей к тому времени уже успел вернуться с пробежки, принять душ и сейчас завтракал.
- Твой драгоценный Коротков уже раз десять звонил, - с улыбкой сообщил сын, - а ты все дрыхнешь. Ты знаешь, а он ничего мужик, настоящий. Я вчера всё перед ним извиниться хотел за то, что сразу на него наезжать начал, да как-то удобного случая не было.
- Я думаю, Андрюша, он все понял и на тебя нисколько не обиделся. Ну а поговорить у вас возможность, я надеюсь, будет еще не раз. Он что-нибудь просил передать?
- Ну да. Он встретит тебя с работы часов в пять, а до этого будет где-то то ли с партнерами, то ли с конкурентами, так чтобы ты его не искала. Там разговор жесткий предстоит.
- А я и не собиралась его розыском заниматься. У вас, у мужиков, прямо мания какая-то: будто нам, бедным, и делать больше нечего – только вас разыскивать. Ты, кстати, чем сегодня собираешься заниматься? И ты ничего не говоришь о том, когда намерен ехать?
- Ну, мамуль, столько вопросов сразу. Я тебе что, уже надоел?
- Ты прекрасно знаешь, что дело не в этом, мне бы не хотелось, чтобы ты оброс хвостами, а потом готовил эти предметы кое-как, лишь бы сдать. Ошибки юристов, так же, как и ошибки врачей, могут обойтись кому-то слишком дорого.
- Мам, да ты что? Когда это я «хвостил»? Я наоборот пару зачетов уже сдал автоматом, так что могу еще пару-тройку деньков побыть дома. Кстати, у тебя такой подбор литературы, что можно вообще до самой сессии тут сидеть. Но не пугайся, - поспешил он успокоить ее, - я же сказал – пару-тройку дней. Сейчас посижу за книжками, а часам к пяти-шести уйду. Так что ужинай без меня.
- Уж не с Анжеликой ли у тебя свидание назначено?
- Ну, предположим… А ты против?
- Не против, но ты все же помни, сколько ей лет.
- Да ладно, мам… Я слышал, что у тебя с ее матерью были какие-то непонятки по молодости, но вы же не станете играть в Монтекки и Капулетти?
Людмила рассмеялась:
- Ладно, Ромео, уговорил, я не буду препятствовать встречам с твоей Джульеттой. Хотя… Мне кажется, что ты слишком рационален, чтобы претендовать на роль юного веронца. А вообще, встречайся, с кем хочешь, только… Ну сам знаешь что.
*     *     *
Придя на работу, Людмила первым делом позвонила в больницу и узнала, что жизнь Алены вне опасности, но лечиться ей предстоит долго.
Рабочий день адвоката Журавлевой, как всегда, оказался заполненным до предела, и думать о чем-то помимо дел,  которыми она занималась, ей было просто некогда. Но неожиданно у нее образовалась пауза – позвонил клиент и попросил перенести встречу на понедельник. Она решила перевести дух, достала из тумбочки кипятильник и налила воды в большую кружку. К сожалению, кофе, привезенный Мариной из заморских краев, закончился, так что пришлось удовольствоваться растворимым.
Когда она сидела в удобном кресле с чашкой любимого напитка, в кабинет вошла, точнее, ворвалась Марина.
- О, кофе! И мне налей. У тебя сегодня уже никого не будет?
- Виталий должен к пяти подъехать.
- Да нет, я о деловых встречах.
- На сегодня все.
- Ну, тогда…
Марина достала из шкафчика хрустальные рюмочки, а из сумочки бутылку коньяка.
- Вот это да! – у Людмилы, что называется, глаза на лоб полезли. Марина и вино-то пила не часто, а чтобы коньяк… Должно было случиться что-то совсем уж из ряда вон…
- И по какому поводу такая роскошь?
- Дыши глубже, подруга, - усмехнулась Марина, разливая коньяк по рюмкам. – Я – внимание! – выхожу замуж… Музыка, фанфары! Такое, как ты понимаешь, не каждый день бывает. И выпить не грех.
- И кто же этот несчастный, то есть я, конечно, хотела сказать, кто этот счастливец? Стас?
- Да ну! Стас – это давно пройденный этап. К тому же он давно женат. На своем бизнесе. У него на всё остальное просто нет времени, у него даже свидания практически все – деловые. Так что не угадала.
- Тогда кто?
- Угадай. Если напряжешься, то сделаешь это с первой, точнее, уже со второй попытки.
- Неужели Сергей Петрович решился, наконец, сделать тебе предложение?
- В  самую точку. И я его приняла.
- Да, лучшего выбора ты сделать не могла. Это я без шуток. Вы, на мой взгляд, подходите друг другу просто идеально.
Людмила на самом деле была искренне рада за коллегу. За первой рюмочкой последовала вторая, они от души веселились, рисуя картинки будущей семейной жизни Марины и Сергея.
В половине пятого пришла Татьяна. Выглядела она немного получше, чем вчера, но все равно – измученной и постаревшей. Подруга сообщила, что на пять часов ее вызывают к следователю.
- Пойдешь со мной? – робко спросила она. – Я почему-то боюсь, аж поджилки трясутся, а у Володи дежурство, и подменить его некому.
- Ну что за вопрос, Таня, конечно, пойду.
Затем, осторожно выбирая выражения, Людмила рассказала подруге о том, что удалось накануне узнать от Оксаны. Она решила, что Таня должна знать как можно больше о той стороне жизни дочери, которая до сих пор была от нее скрыта. Веселовская была по-настоящему потрясена услышанным.
- Боже мой, - она закрыла руками лицо. – Боже мой, ну почему она меня так сильно ненавидела? За что? Она не захотела мне ничего рассказывать, предпочла поделиться с какой-то девицей сомнительного поведения.
- Танечка, ты не права. Во-первых, вспомни себя в ее годы. Ведь и твои родители знали о тебе намного меньше, чем приятели. Ну, так всегда было. А потом, вовсе она тебя не ненавидела. Ты же читала  записку, которую она оставила. Девочка писала совершенно искренне. Она хотела вернуться к тебе, ну, скажем так, победительницей… Да, случилось, да беременна, но она уже жена или почти  жена любимого человека. Она и предположить не могла, что этот человек просто посмеется над ней. Ну, а Оксана ей просто под руку подвернулась, когда молчать уже стало невмоготу.
Ровно без десяти пять к зданию адвокатской конторы подкатила машина Короткова, и в милицию они отправились втроем, правда, Виталий сказал, что подождет их на улице.
Следователем оказалась хорошая знакомая Людмилы, так что беседа прошла без напряжения.
- Вы знаете, - сказала она, когда протокол был Татьяной прочитан и подписан, - в общем-то, у вашей дочери не было никаких причин для такого… страшного поступка. Ну, если, конечно, не считать предательство человека, которого она почти боготворила. Врачи беременность категорически отрицают.
Пока Журавлева и Веселовская переваривали услышанное, дверь кабинета открылась.
- Простите, - сказал посетитель, - мне нужна следователь Воронова. Это сюда?
Людмила сидела спиной к двери, поэтому видеть вошедшего не могла. Но голос… Этот голос она узнала мгновенно. «Но этого просто не может быть, - молнией пронеслась мысль, - так не бывает».
- Проходите, пожалуйста, - ответила Воронова, - мы с товарищами уже почти закончили.
Людмила медленно повернула голову. Да, она не ошиблась. В кабинет входил Виктор, ее давняя и, как она когда-то думала, самая большая в жизни любовь.
*     *     *
Алена несколько раз выныривала из удушливой темноты. Тогда она слышала чьи-то голоса, видела лица, но они расплывались и казались просто бледными пятнами. И сразу же наваливалась боль. Она становилась такой сильной, что девушка начинала мечтать о той самой тьме, которая перед этим пугала ее. К счастью, вскоре опять наступало забытье.
Она опять в очередной раз открыла глаза. Судя по сумраку, царившему в палате, уже наступал вечер. Она все еще ощущала боль, но та уже не была такой острой и невыносимой. Такую боль уже можно было терпеть. У ее кровати сидела какая-то девчонка и читала толстенную книгу. Увидев, что Алена смотрит на нее, девчонка, вскочила и затараторила:
- Ой, вы очнулись! Как хорошо! Вы подождите, я сейчас.
Она выскочила в коридор. А через несколько минут в палату вошел взволнованный мужчина. Отец. По его щекам текли слезы. Алена тоже расплакалась:
- Папочка, прости меня, пожалуйста. Мне так стыдно. Но, честное слово, я не хотела, чтобы все так… вышло. Я не думала, что все будет так ужасно.
Он гладил ее по голове и шептал:
- Ничего, доченька, ничего. Теперь все будет хорошо. Главное, ты жива, а боль пройдет. И физическая, и душевная. Мы справимся, ты только не прячься больше от нас. Мы тебя так любим. Ты не думай, мы всё поймем, ты не одна больше.
- Папа, - Алена  попыталась сесть, но тут же упала на подушку, - а… как ребенок? Что с ним?
- С ребенком? – изумился отец. – С каким ребенком? Там не было никакого ребенка.
- А тебе разве не сказали?
- Что, доченька, что мне должны были сказать?
- Я ведь… Ну, у меня должен был быть ребенок. Но теперь, наверное, всё… Он не мог выжить. Его… нет больше?
Она внимательно вглядывалась в лицо отца и вдруг отчетливо поняла, что о ее беременности он слышит впервые. Но как же так? Ведь не могли же врачи не заметить, ее же наверняка осматривали очень тщательно.
Владимир Николаевич несколько минут вообще слова не мог вымолвить, а потом, совсем как та смешная девчонка, пробормотал:
- Ты подожди, я сейчас…
Врача, который оперировал Алену, он нашел в ординаторской.
- Да, с этим все что-то напутали, - устало сказал он. – Вот и из милиции интересовались… Нет, беременности не было. За это я ручаюсь. Наверное, у девочки что-то разладилось, гормональный фон нарушился… Она ведь, как я понял, наркотики какие-то принимала, а потом резко бросила. Для организма это встряска будь здоров. Хорошо еще, что она, судя по всему, недолго этой гадостью увлекалась, иначе было бы куда хуже. Лечиться ей надо долго и основательно, я бы на твоем месте ее психотерапевту показал, хотя она вряд ли захочет. У нас почему-то это чуть ли не позорным считают. А зря.
Когда отец сообщил Алене, что она заблуждалась насчет своей беременности, ее охватило странное чувство. Сначала она стала проклинать собственную глупость: ведь если бы она не поспешила объясняться со Славой, а сначала бы все выяснила точно, не было бы той отвратительной сцены. Кто знает, может быть, он просто… ну, так своеобразно отреагировал. Мужчины ведь действительно страшно боятся, что на них начнут давить… И не исключено, что они бы продолжали встречаться, и он бы понял, в конце-концов, что она не собирается ловить его ни в какие сети, а просто любит, любит от всей души. Но потом она вспомнила, какие жестокие слова он ей говорил, когда она молила о помощи… Нет, все ее мечты об их будущей счастливой совместной жизни были полным бредом. А она еще оскорбила Оксану, которая сказал ей об этом прямо.
Что же произошло после того, как она в отчаянии решила покончить со всеми проблемами одним махом? В больницу ее привезли на «Скорой». Кто же вызвал машину? Скорее всего, Оксана. Теперь ей придется давать показания в милиции, да и к ней самой обязательно кто-то придет. В таких случаях всегда бывает расследование, об этом она знает от тети Люды. И что теперь будет? Все узнают, что она употребляла наркотики, на учет поставят, в школе пальцами на нее показывать будут… Господи, какой стыд и ужас! Какой же непроходимой дурой она была! А где же ребята? У кого же узнать? Не у отца же спрашивать?
В общем, Алена твердо решила: о Славкиных делах с наркотой она никому не скажет. Пусть он оказался подонком, путь он предал ее, но она его не предаст. А когда он поймет, как сильно она его любила, обязательно к ней придет и будет просить прощения. А она на все его мольбы будет отвечать только одно: «Поздно!»
Хоть бы ее скорее из реанимации перевели в обычное отделение, там больные могут пользоваться телефоном.
*    *     *
Виктор тоже узнал ее сразу – это Людмила видела по его лицу, но он долго не мог решить, как вести себя в этой ситуации. Пауза явно затягивалась. А он изменился, ее бывший возлюбленный. Жизненные бури, видимо, не пронеслись мимо. Синева глаз поблекла, в волосы прокралась седина, юношеская стройность превратилась почти в болезненную худобу, у глаз и рта улеглись морщинки.
«Сколько же ему лет? – думала Люда. – Он старше меня лет на… да, на шесть лет. Значит, сорок шесть. А на вид можно дать даже больше.
- Здравствуй… Здравствуйте, Людмила Николаевна, - слегка запинаясь, наконец, вымолвил Виктор.
Тут его узнала и Татьяна. Она на миг даже забыла обо всех своих бедах, в ней снова проснулась ироничная, немного бесшабашная девчонка, очень любившая поддразнивать этого красавца, которого она иначе, как «ожившей голливудской мечтой» почти не именовала.
- Боже, кого я вижу? – всплеснула она руками. – Наш пылкий идальго, правда, слегка покрытый пылью веков и молью траченный. И надолго вы к нам?
- Танюша, перестань, - попыталась утихомирить подругу Людмила, - человек по делу пришел, разве ты не видишь.
Тут, наконец, очнулась и Воронова:
- А вы по какому делу? – поинтересовалась она. – Я что-то не помню, чтобы вас вызывала.
- Да вы и не вызывали. Но вчера в вашем городе был задержан мой племянник, и я хотел бы узнать, в связи с чем.
У Журавлевой появились нехорошие предчувствия. Она вспомнила, что рассказывала о Славике Оксана: живет в Бокове или Северолиманске, из родственников только брат матери… А ведь и Виктор живет или, по крайней мере, раньше жил именно в Северолиманске, уж ей ли об этом не знать. И старшая сестра у него была, ведь именно к ней он собирался уезжать в северные края. Неужели Славик – его племянник?
- Как фамилия вашего родственника? – поинтересовалась Воронова.
- Литвинцев. Вячеслав Алексеевич Литвинцев. Я могу его увидеть?
- Во время досудебного следствия свидания с родственниками запрещены, он может видеться только со своим адвокатом.
- Но хотя бы в чем его обвиняют?
- Пока не обвиняют, а подозревают: в продаже наркотиков, в вовлечении в наркоманию несовершеннолетних, в скупке краденого. Как видите, букет набирается более чем приличный. Ну, что конкретно из подозрений станет обвинением, я пока вам сказать не могу. Но, скорее всего, ваш племянник сядет, и не исключено, что надолго.
Людмила видела, с какой ненавистью на Виктора смотрит Татьяна, как судорожно она вцепилась в подлокотники кресла – даже пальцы побелели. Такое впечатление, что еще минута – и она бросится на него с кулаками. Нужно срочно что-то предпринять.
- Танюша, - она мягко потянула подругу за руку, - кажется, мы сделали все, что хотели, не будем мешать людям, у них приватный разговор и долгий, судя по всему. Пошли-пошли, - добавила она, видя, что вставшая с кресла Таня снова уставилась на Виктора недобрым взглядом.
Веселовская подчинилась, но с явной неохотой.
Они уже подходили к машине, когда их догнал запыхавшийся Виктор.
- Поверьте, - он приложил руку к груди, - я не знал, вообще ничего, даже о том, что он регулярно ездит сюда. Вячеслав давно уже живет своей жизнью, и он довольно ясно дал мне понять, что не желает моего вмешательства в нее. Он давно уже совершеннолетний и даже женат.
- Что? – обернулась к нему Татьяна. – Как это женат? Почему же он тогда… А как же Алена?
Виктор виновато пожал плечами:
- Они с Аллой живут почти два года, официально, правда, зарегистрировались только после рождения Костика, ему пять месяцев позавчера исполнилось. Жена Славы, правда, старше его лет на пять, но они ладят неплохо.
- Та-ак, - протянула Людмила. – Ладно. Танюша, ты иди садись в машину, а я хочу поговорить с Виктором наедине. Прошу тебя, оставь нас.
Таня прошла несколько метров, отделявших их от автомобиля Виталия, очень медленно, все время оглядываясь.
- Людочка, меня следователь ждет, - виновато зачастил Виктор, - я сказал, что выйду на одну минутку.
- Да не собиралась я с тобой ни о чем говорить, - сердито ответила Журавлева, - просто мне надо было Татьяну подальше от тебя отправить, иначе она бы тебе глаза выцарапала. Я же видела, что она сдерживается из последних сил, чтобы не сорваться.
- Господи, ну а я–то здесь при чем?
- Ну, у нее к тебе давняя любовь, а еще оказалось, что человек, чуть не погубивший ее дочь, - твой близкий родственник. А, может, даже и погубивший. Девочка от этой жестокой травмы очухается нескоро, если вообще очухается.
- Людочка, я все понимаю, ты вправе думать, что мужики в нашей семье все сплошь слабые ничтожества. Но я тебя очень прошу: давай встретимся в спокойной обстановке им поговорим. Только вдвоем, чтобы нам никто не мешал. Ты знаешь, а я ведь следил за твоими… достижениями.  С Верой и Николаем мы иногда встречались, правда, редко. Ну, они и рассказали, что ты университет закончила, адвокатом стала. Я горжусь тобой, честно, - как-то совсем по-детски добавил он.
- Витя, - тихо сказала Людмила, - спасибо тебе, конечно, за комплименты, но хочу внести ясность: если ты рассчитываешь на меня в профессиональном плане, то…
- Да понимаю я всё, не дурак ведь. Я бы тебе такое даже и предлагать бы не стал. Нет, просто мне хочется увидеться с тобой. Ты дашь мне свой телефон?
Когда Людмила села, наконец, в машину, она почувствовала, что обстановка там царит довольно напряженная. Коротков упорно смотрел в сторону. Она не могла понять, в чем дело? Неужели Татьяна стала обсуждать с Виталием подробности ее прошлого романа? На нее это совсем не похоже, но мало ли? Она сейчас расстроена и раздражена, так что… Но выяснение отношений лучше отложить на потом. Так они и ехали в полном молчании до самого Таниного дома.
- Куда поедем? – спросил Коротков, когда Веселовская, попрощавшись, направилась в подъезд.
- Все равно. А что это ты такой хмурый?
- Ничего не хмурый, устал просто.
- Ой, куме, не бреши… Что случилось? Таня проговорилась?
- Насчет чего?
- Виталий Анатольевич….
- Она просто сказала, что явился призрак из вашего общего прошлого. Сначала он сам вам немало крови попортил, а теперь вот его родственнички продолжают добрую традицию. Ну, и хоть уже темно было, но я видел, как этот мужчина тебя нежно за ручки держал и как он на тебя пялился… Вот я и сложил два и два и вычислил, что это, видимо, и есть тот самый Виктор, о котором ты мне рассказывала.
- Ну да, - кивнула Люда, - ты все верно сосчитал, это он.
- Неужели Славик – его сын? Прямо-таки мелодрама какая-то получается, мексиканский сериал.
- Ну, в мексиканском сериале сын Виктора должен был бы погубить мою дочь, а еще лучше мой сын  - его дочь. Но все не совсем так. Славик – его племянник, сын старшей сестры.
- А-а, ну все равно – как в кино. А о встрече «двадцать лет спустя» он тебя не попросил? – Виталий говорил шутливым тоном, но это не обмануло Людмилу, она почувствовала, что он… ну, скажем так, насторожен этой внезапной встречей. Ох, как был велик соблазн соврать и беспечно ответить, что никто никого ни о каких встречах не просил. Но Люда решила, что лучше все-таки сказать правду.
- Попросил. И я согласилась.
Она просто физически ощутила, как напрягся, прямо застыл Коротков при этих словах. И добавила ласково:
- Пойми, милый, от тех чувств, которые были когда-то у меня к Виктору, ничего не осталось. Прошлого не вернешь, более того, никто и не хочет его возвращать, я хочу жить только настоящим, а мое настоящее – это ты. Но скрывать не стану: мне интересно, как он провел эти годы, да и о Славике хочется узнать побольше.
- Ты словно оправдываешься передо мной, - улыбнулся Коротков. – Не надо, ты ни в чем не виновата. Я бы, наверное, тоже не стал отказываться от встречи с человеком, которого когда-то любил, пусть даже это было очень давно.
Но несмотря на его довольно демократические заверения, Людмила все же почувствовала, что после ее слов у него словно отлегло от сердца.
Виктор позвонил на следующий день, когда она только-только пришла с работы. Ехать куда-то ей совершенно не хотелось: на улице было холодно, шел дождь со снегом, и уже совсем стемнело. Пригласить его к себе? Нет, это абсолютно исключено. Но не торчать же, в конце концов, как пятнадцатилетним подросткам, в подъезде! Она кратко изложила Виталию свои сомнения, и тот явно растерялся. Людмила горько усмехнулась про себя: двадцать лет не изменили ее бывшего возлюбленного, он все так же не любил принимать решения.
- Ладно, - сказала она, - подъезжай сюда, а там придумаем, что делать.
Удивительно, но машина у него была все та же. Просто поразительно, что этот старенький «Москвич» еще способен передвигаться.
- Да тут прежний только кузов, - засмеялся Виктор, - все остальное я давно сменил.
- Неужели ты на Севере на новую машину не заработал? – удивилась Люда.
- Заработал, но ее пришлось отдать бывшей жене.
- Ты был женат?
- И не раз. Но почему-то не складывались отношения. Первый раз вообще в ЗАГС побежал с отчаяния. Когда понял, что потерял тебя окончательно. Показалось, что Ольга на тебя похожа. Потом выяснилось, что сглупил: нельзя гоняться за призраками. Она, видимо, чувствовала, что я в ней разочаровался, даже рожать не захотела. Сделала аборт – и ушла. Одно время даже в запой ударился, но вовремя опомнился. Потом с Катериной познакомился. Та постарше была, вдова с двумя детьми. Сестра меня долго отговаривала, утверждала, что меня этот хомут вскоре тяготить начнет. Ну и, в общем, права оказалась, мы из-за ее детей все время ссорились, она видела, что они для меня чужими так и остались. Ну, а третья самой умной оказалась. Год со мной прожила, а потом заявила, что ее мой уровень не устраивает, ей хочется комфорта и более обеспеченной жизни. При разводе чуть ли не все у меня отобрала, как-то так, почти незаметно.
Вот такой у меня, Людочка, жизнь непутевой оказалась. Когда мы сюда вернулись, сестра заболела. Долго не хотела самой себе признаваться, что больна серьезно, и в итоге время, когда операция могла бы помочь, оказалось упущено. Степан, муж ее, поняв, что скоро вдовцом станет, бабу себе завел. В общем, Славка оказался как бы никому не нужным. Мне тоже тогда не до него было, с работой не ладилось. А когда Лена умерла, Степан женился и уехал обратно в Якутию. Квартиру, правда, Славке оставил. Ну и… все, собственно.
- Значит, детей у тебя нет? – задумчиво спросила Людмила, отхлебнув немного вина из высокого бокала. Виктор все-таки уговорил ее заехать поужинать. Когда он убедился, что она не держит на него зла и не собирается произносить в его адрес обвинительные речи, к нему вернулось его обаяние, которое на женщин всегда действовало безотказно. Он нежно взял ее за руку и ласково спросил:
- Людочка, ведь ты же не допустишь, чтобы я на твоих глазах умер от голода?
«Да, - подумала Журавлева, - вот это он всегда умел – уговаривать. Сделает такие глаза, в которых тонешь сразу же и безнадежно. Хорошо, что у меня есть Виталий, а то мало ли…»
В общем, поужинать с ним она согласилась, благо теперь не надо было, как двадцать лет назад, в поисках уединения ехать Бог знает куда: бары, кафе, бистро даже в их небольшом городке выросли, как грибы после дождя, и они просто остановились, увидев первую попавшуюся вывеску.
- Детей? – переспросил он. – Нет, отцом мне стать не довелось. И своих не завел, и чужих не воспитал. – Он помолчал немного, потом снова взял ее за руку: - Людочка, я часто думал о тебе. Да, я тогда поступил… не по-мужски, но судьба столько раз посмеялась надо мной, наказав, по-моему, сверх всякой меры.
Журавлева чувствовала себя неловко. Она никак не ожидала этих лирических поползновений, думала, они просто встретятся, как старые знакомые, которым есть что вспомнить. Но воспоминания Виктора пошли куда-то не в ту сторону, и ей это было неприятно. Но как дать понять это, не показавшись слишком грубой? Как, например, отнять руку? К счастью показался официант с разносом, он принес заказанное ими жаркое по-егерски (кафе, куда они заехали, называлось «Охотник», и наименования у блюд были соответствующими). Теперь Людмила могла на законных основаниях высвободить руку из теплых ладоней Виктора и взяться за вилку. Она решила перевести беседу в более безопасное русло:
- А как получилось, что ты так быстро узнал о том, что Слава в милиции? Ты ж говорил, что ваше общение с ним было совсем не регулярным.
- Так обыск же был, -  в голосе Виктора слышалось удивление. – Я думал, ты знаешь. К нему домой пришли менты, пардон, сотрудники милиции, и устроили там настоящий погром. Алла позвонила мне вся в слезах и сказала, что Слава задержан в вашем городе, а у них тут такое творится…
- И что-нибудь нашли?
- Да, пакеты с травкой и какие-то таблетки. Да, еще вещи… Мужики, что обыск проводили, сказали, что они, скорее всего, краденые, теперь их будут опознавать, и если опознают, то… В общем, плохи у него дела. Алла говорит, что понятия не имела, чем на самом деле занимался Славка. Он говорил, что работает кем-то вроде торгового агента, поэтому и уезжать приходится часто.
- Ну, в известной степени, так оно и было. Наркодилер – это тоже своего рода торговый агент. Но теперь Алла узнает не только, что ее муж – преступник, но и что он изменял ей.
- Да, это для нее будет ударом. Она и так комплексует из-за того, что муж моложе, а когда узнает, что он крутил любовь с шестнадцатилетней девчонкой… Я даже не знаю, что будет. А вообще-то, твоей Татьяне следовало бы лучше смотреть за дочерью. Ее Алена, скажем прямо, тоже не ангел.
- Витя, давай не будем об этом, - резко сказала Журавлева. – Ты не имеешь никакого права судить о том, чего не знаешь.
Некоторое время они молчали. Потом Людмила, желая сгладить ситуацию, попросила рассказать Виктора, чем он сейчас занимается.
- Да в этом плане у меня тоже почти полный прокол. Завод, где я работал раньше, приказал долго жить. Попытался открыть свою мастерскую по ремонту аудио- и видеоаппаратуры, но прогорел. Нет у меня деловой хватки, да и если честно, ленив я, а чтобы своим бизнесом заниматься, пахать надо. Или воровать. Но ни того, ни другого я не умею. Год перебивался случайными заработками. Но вот сейчас в местной телекомпании освобождается должность главного инженера, хочу попробовать. Специалист-то я неплохой. Хотя там зарплата не очень высокая, но надо соглашаться, ничего лучшего все равно пока нет.
*    *     *
Людмила недоуменно смотрела на часы: половина двенадцатого… Но этого просто не может быть! Ведь они только поболтали немного, ну, заехали после кафе еще в бар, выпили по коктейлю. Она думала, что сейчас никак не больше десяти. А, кстати, где Андрей? Ну да, парню двадцать лет, его в девять спать не уложишь, но раньше он всегда предупреждал, если задерживался где-то допоздна.
Зазвонил телефон.
- Людмила Николаевна, - послышался в трубке виноватый девичий голосок. – Это Лика. Вы меня помните?
-  Да, конечно.
- Андрей попросил, чтобы я вам обязательно позвонила. Он уже едет домой.
- А почему он не позвонил сам? Насколько я знаю, он раньше никогда не нуждался в адвокатах, тем более, что сам – будущий юрист, -  ее слова прозвучали гораздо резче, чем она хотела.
-У него в мобильнике батарейка села, а у меня сотового пока нет, - растерянно сказала Лика. - А ваш домашний телефон не отвечал, он звонил почти весь вечер. А в девять мы пошли на дискотеку, потом он проводил меня до подъезда, а сам помчался на остановку, сказал, что если пропустит сейчас автобус, потом почти час ждать придется. Ну вот, а меня попросил позвонить, чтобы вы не волновались лишние полчаса, которые он затратит на дорогу.
Людмиле стало стыдно. Напала на девчонку, которая ни в чем не виновата, вместо того, чтобы поблагодарить ее.  Пока она проводила время в кафе и баре, сын думал о том, как уберечь ее от лишних волнений, даже девочку свою побеспокоил, а она…
- Спасибо, Лика, - искренне сказала она. – Ты не обижайся на меня, я просто очень устала сегодня, да еще и переволновалась.
- Да все в порядке. Вы только не думайте, что я каждый раз до ночи гуляю. Просто сейчас каникулы. А маме моей Андрюша очень понравился, она так и сказала: «Этому парню можно доверять», поэтому и отпустила меня  до полдвенадцатого, а вообще у меня комендантский час – в десять.
«Надо же, - мысленно усмехнулась Людмила, - Аня в молодости была очень даже свободного нрава девицей, а дочку воспитывает в строгости».
Она перебирала в памяти события прошедшего вечера. Что сказал ей Виктор? Что жизнь его могла бы сложиться совсем иначе, если бы он не струсил тогда, двадцать лет назад, если бы она все эти годы была рядом? Ох, кто знает, кто знает. История не признает сослагательного наклонения, это – аксиома. И все же… Как бы сложилась ее жизнь, если бы она провела ее с Виктором? Смогла бы она достичь чего-нибудь или же полностью бы растворилась в нем и в своей любви? Не до карьеры было бы? Ну да что толку теперь гадать. Случилось так, как случилось.
Андрей появился ровно через полчаса после звонка Лики. Ну что ж, можно успокоиться и ложиться спасть. И только тут Людмила осознала, что за весь день ей ни разу не позвонил Виталий. Деликатничает или все-таки обиделся на то, что она пошла на встречу с Виктором? Сначала Людмила было решила, что ни за что не станет звонить ему сама. Раз он намерен продемонстрировать ей свой характер, она тоже может проявить собственный. Но потом она вдруг подумала, что глупо вести себя, как будто они - первый раз поссорившиеся подростки. В конце концов, Виталия понять можно. «А ну-ка, подруга, - мысленно спросила она сама у себя, - ответь-ка, только честно, не лукавя, как бы ты себя чувствовала, если бы знала, что он сегодня встречается с женщиной, которую когда-то очень любил? Неужели бы тебя это не тревожило? Старая любовь – штука ох, какая коварная. Откуда Виталию знать, что Виктор очень разочаровал тебя, что от былых чувств не осталось ничего? Так что давай, дорогая, прекрати впадать в гордыню, бери телефон и звони».
Коротков откликнулся после первого же гудка, и Людмила поняла: он ждал ее звонка, ждал и мучился от неизвестности. Небось уже и картины в воображении начал рисовать на тему, как бывшие влюбленные проводят время в пылких объятиях.
- Извини, что поздно, - мягко сказала она, - пришла домой – а Андрюшки моего нет, и не позвонил, свинюшка такая, не предупредил, что задержится. Пока выяснила, где он, пока дождалась, уже и полночь наступила. Но все равно я не могла лечь спасть, не позвонив тебе. Не разбудила?
Она мысленно поаплодировала себе: сумела ловко вывернуться и не назвать времени, когда явилась домой, и – заметьте – ни капельки не соврала. Господь простит ей эту маленькую хитрость.
- Нет, - хрипловатым от волнения голосом ответил Виталий, - я не спал. Мне надо было… поработать. Хотя нет, вру, - вдруг засмеялся он, - я тупо сидел у телефона и ждал твоего звонка, и страшно боялся, что ты… не позвонишь.
- Можешь приехать? – неожиданно для себя самой сказала Людмила.
«Ты сошла с ума, - возмутилось ее «второе я», - какой ты завтра явишься на встречу с клиентом? С опухшими глазами и серым от недосыпания лицом?» - «Заткнись, -  цыкнула она на это зарвавшееся «второе я», - много на себя берешь, я хочу его видеть».
- Прямо сейчас? – немного растерялся Виталий. – А, впрочем… Конечно, могу. Уже еду.
Она так стремительно бросилась ему навстречу, что у Короткова пропало всякое желание поиронизировать, как он, был такой грех, собирался, по поводу «встречи через века». Он уже забыл, как на протяжении почти четырех часов, ожидая от нее звонка, метался по своей комнате, как тигр по клетке, даже самому себе не смея признаться, как отчаянно, как дико он ее ревнует.
- Тебе было очень трудно? – спросил он, обнимая ее за плечи.
- Терпимо, - усмехнулась Людмила. – Несбывшегося всегда жаль. Но ты знаешь, перед тем, как позвонить тебе, я как раз думала, что не смогла бы ничего добиться в жизни, если бы не прошла через все это: горечь потери, разочарования, через боль и обиду. А вот у него не получилось ни семьи, ни карьеры. И это тоже обидно, хотя, наверное, закономерно. Человек, который боится сложностей и всегда старается их избегать, просто не может достичь чего-то значительного.
- Знаешь, Милочка, как это ни странно, жизнь по большей части мудра, она редко отнимет, не давая чего-нибудь взамен, если человек, конечно, этого достоин. Сегодня мы встречались с Лидой, - без всякого перехода сообщил он, - в суде уже назначен день слушания дела о нашем разводе. Через две недели, по всей вероятности, я стану свободным. Ну а ты… Ты решай сама, давить на тебя я не хочу, но знай: я готов принять любое твое решение.
Людмила молчала, почему-то ей сейчас не хотелось говорить, что и ее брак, по сути, завершился. Она обязательно скажет Виталию и об этом, и о том, что готова, давно уже готова связать с ним свою жизнь. Но – потом.
- Да, я решу, - прошептала она, - и об этом ты узнаешь первым.
*     *    *
Состояние Алены, наконец, стабилизировалось, и десятого ноября ее перевели из реанимации в травматологическое отделение. Точнее, сказать, перевезли – ходить она по-прежнему не могла. Врачи говорили, что даже на костыли она сможет встать минимум через две недели.
Временами ей бывало очень скверно: сильно болела голова, каждый вдох давался с трудом, ей часто казалось, что она теряет сознание. И все-таки она поправлялась. Молодой и крепкий организм брал свое.
В реанимацию посетителей не пускали, даже самых близких родственников. Единственным, на кого этот запрет не распространялся, был отец. Он подробно рассказывал, как идут дела дома, как звонят и беспокоятся о ней ее друзья. Но о том, что волновало девушку больше всего, он не говорил. А спросить у него о том,  где сейчас Славик,  что произошло с Колюней и Оксаной, она, разумеется, не могла. Так и мучилась от неизвестности.
Из милиции к ней тоже почему-то никто не приходил. Впрочем, она догадывалась, почему. Скорее всего, врачи по просьбе отца не давали согласия на ее допрос под тем предлогом, что ее состояние все еще тяжелое и не позволяет вести длительные беседы, тем более столь неприятные. Но в травматологии к больным посетителей пускали, к неходячим – даже в палаты. Что ж, оставалось ждать, кто появится первым. И она дождалась.
*     *     *
Людмила долго убеждала Татьяну, что первой к Алене должна пойти именно она.
- Танюша, - увещевала Журавлева подругу, - девочке предстоит узнать очень неприятные новости, и пусть лучше она узнает их не от тебя. Она обязательно спросит об этом парне… Врать ты ей не должна, этого она потом тебе ни за что не простит, да и зачем… И, потом, я не уверена, что ты сумеешь сдержаться и не высказать ей все, что думаешь по поводу моральных качеств Славика… А ты ведь не знаешь, как она к этому отнесется, не исключено даже, что кинется его защищать. Ну, и снова пошло-поехало… В итоге никакого разговора по душам у вас не выйдет. А я имею полное право сказать все, как есть, я – человек хоть и не посторонний, все же более нейтральный, что ли. А ты потом станешь той самой жилеткой, в которую она сможет поплакаться.
В общем, она ее уговорила. Таня, в конце концов, согласилась. В больницу они пришли вместе. Врач предупредил, что девушка чувствует себя еще не очень хорошо, попросил как можно меньше волновать ее и выделил каждой для визита по пять минут.
Выглядела Алена, конечно, не лучшим образом, но все-таки не так плохо, как ожидала Людмила. Увидев свою крестную, она очень удивилась, а потом разволновалась:
- Тетя Люда, вы? А где мама? С ней что-нибудь случилось?
- Все в порядке, успокойся, мама здесь. Просто она очень переживает, и мы решили дать ей прийти в себя. Ну, как ты?
- Ужасно. То есть мне лучше, конечно, боль почти не чувствуется, но я… Папа сказал, что мама меня простила, но все равно. Мне ужасно стыдно.
Людмила присела на край кровати и погладила готовую расплакаться девушку по щеке:
- Ничего, солнышко, самое страшное уже в прошлом. Вы все много пережили, но главное, что основные недоразумения позади, тебе просто нужно время. Все пройдет, вот увидишь.
- Я не представляю, как приду в школу. Все будут на меня пальцами показывать: вон, мол, та дура, которую любовник бросил, а она накачалась наркотой и с балкона сиганула.
Алена немного помолчала, потом нахмурилась, что-то обдумывая.
- Тетя Люда, вы ведь наверняка знаете… Я у папы не хотела спрашивать, да ему, скорее всего, и не известно многое… Что с… Ну, вы понимаете, да?
- Понимаю. Ты хочешь знать о судьбе своих… приятелей?
Алена кивнула.
- К сожалению, ничего утешительного сказать не могу. Славик и Николай задержаны, скорее всего, из ИВС они не выйдут до суда, и мера наказания, почти стопроцентно, будет реальной. – Поймав недоуменный взгляд девушки, она уточнила: - То есть им придется отправляться за решетку, вряд ли после всего, что они натворили, возможен условный срок. Но ты о них думать не должна, не стоят они этого. Оба, - она сделала особый акцент на последнем слове. – Да-да, Аленка, понимаю, как тебе неприятно слышать нелестные слова о человеке, которого ты, как тебе сейчас кажется, любила, а может быть, ты убедила себя, что любишь его до сих пор. Но постарайся оценить все события последних месяцев трезво. Он тебя чуть не сделал наркоманкой, он ничем не помог, когда тебе было плохо и трудно, наконец, именно из-за него ты вообще могла погибнуть.
Алена побледнела, нервно сглотнула и сказала, словно через силу:
- Но я тоже виновата. Я не должна была на него так давить. Он просто еще не готов стать отцом. Я даже читала где-то, что многие мужчины в таких случаях начинают хамить – от растерянности. Мне надо было сообщить эту новость как-то аккуратно, а я…
Людмила в первый момент растерялась: нужно ли говорить девочке всю правду, она ведь еще очень слаба, кто знает, выдержит ли ее психика новый удар. Но, с другой стороны, если не сказать, она будет лелеять в себе надежду, еще, чего доброго, решит ждать этого подонка из тюрьмы… А что потом?
- Аленка, - ее голос слегка дрожал, - милая моя девочка, я понимаю, как тебе больно… Мне так жаль… Но ты должна знать…
- Что? – глаза девушки расширились, она смотрела, почти не моргая, - что я должна знать?
- Ты совсем не права, думая, что твой Слава не готов стать отцом. Он им уже стал. Пять месяцев назад, именно столько его маленькому сыну. И он женат уже почти два года. Я не буду тебя утешать сейчас, знаю, что бесполезно. Но поверь, это можно пережить, и ты должна это сделать
Людмила быстро вышла из палаты, к ней тут же бросилась Татьяна:
- Ну что?
- Теперь твой выход, подружка, иди к ней. Только постарайся держать себя в руках.
Журавлева вышла на больничный двор. День сегодня был ясный и почти по-весеннему теплый. Трудно было поверить, что впереди зима со всеми ее метелями, морозами и оттепелями, которые иной раз бывают хуже холодов, поскольку приносят с собой туманы, слякоть и мелкую противную изморось. Но сегодня светило приветливое солнышко и дышалось удивительно легко. И в этот момент она поверила, что всё у всех будет хорошо: и у Татьяны, и у этой милой девочки Аленки, и у нее самой.
Подруга присоединилась к ней минут через пятнадцать, почти втрое перебрав лимит отпущенного на визит времени.
- Пошли к ларьку, я сигарет куплю. Лет десять почти не курила, а сейчас, чувствую, надо.
Людмила не решалась ничего спросить, ждала, когда подруга заговорит сама. Они, не сговариваясь, свернули в небольшую уютную аллейку. Татьяна уселась прямо на скамейку, несмотря на то, что она была совсем мокрая после недавних затяжных дождей.
- Она, конечно, убита, - руки женщины так дрожали, что она долго не могла зажечь спичку. Когда ей это, наконец, удалось, она прикурила и сразу же нервно и жадно затянулась, - но ты знаешь, Люда, мне кажется, что худшее позади. Она была со мной такой ласковой, такой искренней, как в детстве. Девочка получила удар, очень сильный и жестокий, но она начинает выздоравливать
- Я тоже так считаю, - откликнулась Людмила. – Главное, чтобы она опять не замкнулась в себе. Ты только не торопи ее, Танюша, не жди, что она вот так сразу вся откроется. Но это обязательно произойдет, только наберись терпения.
Подруги вместе доехали до центра, потом Людмила вышла, чтобы направиться в свой офис, а Татьяна поехала дальше – на шахту. Она все-таки решила выйти на работу, хотя Журавлева уговаривала ее посидеть пару деньков дома, отойти от всех этих кошмаров.
- Нет, Людочка, - твердо ответила Веселовская, - дома я просто с ума схожу, сижу у нее в комнате и реву, а там хоть немного отвлекусь, дел полно, я порядком все запустила за эти дни, надо разгребаться.
Марина была на месте, сидела, зарывшись в какие-то бумаги. Только сейчас Журавлева вспомнила, что, прощаясь с Виктором и поддавшись непонятному ей самой порыву, сказала:
- Ты же понимаешь, что я сама ни при каких обстоятельствах не смогу взяться за защиту твоего племянника. Но могу порекомендовать свою коллегу и приятельницу. Как специалист она ничуть не хуже, и если в деле есть хоть какие-нибудь смягчающие обстоятельства, она их найдет.
Теперь предстояло сообщить об этом Марушевской, и Бог знает, как она на это отреагирует. Марина была в основном в курсе событий и очень сочувствовала и Татьяне, и ее дочери.
Но она отреагировала спокойно, по-деловому.
- Безусловно, торговцы наркотиками и скупщики краденого не относятся к числу людей, которым я симпатизирую, но как потенциального клиента я воспринимаю его вполне нормально. Надеюсь только, что ты не обещала этому своему старому приятелю (и куда только Коротков смотрит), что я смогу вытащить его родственника и обеспечить ему приговор с условным сроком. Сама знаешь, сейчас всё, что связано с наркотой, под пристальным вниманием, в том числе и прессы. Ну и вообще, Вячеслав этот тот еще тип, как я поняла. Но что поделаешь, с подобными нам приходится иметь дело очень часто… Уж  такую профессию выбрали, - философски добавила она.
- Ничего я ему не обещала, поручилась лишь за твою квалификацию.
- А-а, ну это ты правильно сделала. Давай, что ли, кофе выпьем, а то у меня от этих бумажек уже в глазах рябит. Да, кстати, как твоя крестница?
- Поправляется, - сдержанно ответила Людмила.
- Да, разбитое сердце в шестнадцать лет – это очень больно. Но чаще всего раны со временем затягиваются. Не стала бы только девочка законченным циником. Это иногда случается после таких потрясений.
День пролетел быстро, заполненный обычными делами. Домой она не спешила. Виталий снова уехал по своим делам, Андрюша проводил в родном городе предпоследний вечер, и, скорее всего, вернется со свидания опять поздно. Так что стремиться в пустую квартиру не было ни малейшего повода, и Людмила решила еще раз тщательно изучить все материалы по делу акционеров швейной фабрики. На следующей неделе должно было состояться очередное слушание. Вроде она на сей раз учла всё, предварительно перелопатив горы всевозможных постановлений и указов, связанных с приватизацией. Но полной уверенности, что оппоненты не найдут, к чему придраться, у Журавлевой не было. «Поеду-ка я завтра к Андросовой», - решила она.
Инна Петровна Андросова была членом областной коллегии адвокатов и считалась одним из ведущих специалистов по тяжбам такого рода. У Людмилы были с ней довольно теплые отношения, Инна Петровна не раз давала ей очень дельные советы.
К счастью, дозвониться ей удалось сразу же, и она завтра в первой половине дня была свободна, поэтому охотно согласилась встретиться с коллегой.
Людмила решила ехать в семь утра. Так надежней, а то потом могут возникнуть всякие неожиданности. Встать в полшестого было для нее почти подвигом, но она его совершила. Отчаянно зевая, Журавлева пробралась на свое место и уже приготовилась задремать – ехать предстояло больше часа, как вдруг услышала знакомый голос:
- Простите, десятое место здесь?
Она открыла глаза – и остолбенела. В проходе стоял Антон с довольно внушительным саквояжем в руках. Из всех возможных сюрпризов, которые судьба могла преподнести ей нынешним утром, она выбрала самый неприятный. Судя по всему, ее попутчик тоже не обрадовался такому соседству, но делать было нечего – он уселся рядом.
Первые полчаса оба упорно молчали. Потом Людмила, то и дело украдкой поглядывавшая на Антона, заметила, что он делает то же самое.
- Как я поняла, вы нас покидаете? – нарушила она тишину.
- Да, - высокопарно ответил парень, - этот город не соответствует масштабам моих устремлений.
Она уже знала, что у Виталия состоялся довольно неприятный разговор с женой. Узнав, что ее возлюбленный пытался «подработать» шантажом, Лидия пришла в ярость. Но возмутил ее не сам факт гнусного поведения Антона, а то, что он пытался действовать в обход ее интересов. Виталий с усмешкой рассказывал, как его бывшая половина тоже пыталась вырвать у него эти злосчастные пять тысяч долларов, но уже исключительно для себя. Остудило ее пыл только холодное заявление, что, если она не угомонится, Виталий немедленно аннулирует все соглашения между ними. В общем, попытка шантажа бесславно провалилась, Лидия Михайловна дала клятвенное обещание, что ни при каких обстоятельствах не поддержит ни одного обвинения в адрес Людмилы и Виталия. Наверное, этот скандал стал последним ударом, окончательно разрушившим хрупкое счастья данной пары.
Людмила не смогла удержаться от того, чтобы не съязвить:
- Да уж, карьеры великого шантажиста в нашей скромной провинции вам не сделать. Скажите, а вам никогда не приходило в голову, что это довольно опасное ремесло?
Антон как-то гадко ухмыльнулся, от чего его красивое лицо перекосилось и стало почти уродливым:
- Вы, видимо, читаете или смотрите слишком много детективов. В жизни люди чаще предпочитают платить, нежели…хм… убивать. Да и потом, я же знал, с кем имею дело. Уж вы-то точно не стали бы меня резать или душить. А нанимать киллера.., - его улыбка стала еще более неприятной, - дело хлопотное и дорогое. Опять же дешевле и проще заплатить. Хотя, скажу честно, в этом случае я на успех особо и не рассчитывал, уж больно было много всяких неувязок. Но попытаться-то надо было.  Был все же маленький шанс, что ваш бизнесмен предпочтет расстаться с этой ничтожной для него суммой, чем поднимать шум.
От дальнейших комментариев Людмила решила воздержаться, она опять предприняла попытку подремать, и это ей почти удалось - время от времени она проваливалась в хрупкое забытье, а однажды ей даже приснился сон, вернее, повторился тот, который она видела несколько лет назад. Она шла по огромной поляне, усеянной большими ромашками, которые четко выделялись на фоне ярко-зеленой травы. На краю поляны, у высокого дуба стоял мужчина и протягивал ей руки. Почему-то она вдруг почувствовала, что ей нужно обязательно дойти до него, пока сон не кончился.
Но если в сне двадцатилетней давности она, хоть и очень старалась, но не могла рассмотреть лица мужчины, знала только, что этот человек очень дорог ей, то теперь она ясно видела, что это - Виталий. Она шла и шла к нему, но край поляны почему-то не приближался, и Людмила вдруг осознала, что сейчас проснется, но так и не успеет дойти до него. «Ну иди же мне навстречу, иди, пожалуйста», - отчаянно молила она про себя. И в этот момент Виталий вдруг рванулся к ней, и их руки соединились. Как только это произошло, автобус тряхнуло на какой-то выбоине, и Людмила проснулась. «А все-таки я успела», - с гордостью была ее первая мысль.
«Да ты, милая, окончательно рехнулась, - подумала она, - с каких это пор ты стала верить в сновидения?» И все-таки ей было приятно, что там, во сне, Виталий не обманул ее ожиданий.
Автобус въехал на перрон вокзала, пассажиры засуетились, начали надевать пальто, снимать с багажных полок портфели и сумки, самые нетерпеливые, не дожидаясь остановки, стали пробираться к выходу. Людмила решила не торопиться, поэтому вышла одной из последних. Погода испортилась, моросил дождь, порывы холодного ветра выворачивали наизнанку зонты, срывали шапки и береты. Поеживаясь, Журавлева двинулась к остановке и тут увидела своего недавнего попутчика. Его встречала весьма эффектная брюнетка, судя по всему, ровесница Журавлевой, ну, может, чуть-чуть моложе. Хотя холеный вид и томные манеры дамы свидетельствовали о том, что она всеми силами старается противостоять разрушительному воздействию времени.
Антон нежно поцеловал брюнетку в щечку, взял ее под руку, и они вместе направились к стоящей неподалеку сверкающей машине явно забугорного производства.
«Молодец, мальчик, - не смогла не восхититься про себе Людмила, - как же он быстро нашел замену Лидочке Коротковой. Эта дама, судя по всему, гораздо больше соответствует масштабу его устремлений. Во всяком случае, пока».
Андросова встретила Журавлеву очень приветливо. Оказывается дело о швейной фабрике было известно уже и в области, причем Инна Петровна была всей душой на стороне обманутых акционеров. Она и рассказала Людмиле, что у директора фабрики есть весьма влиятельные покровители из числа служителей Фемиды, поэтому добиться справедливого вердикта будет очень и очень непросто. Андросова внимательно выслушала, на чем Людмила собиралась строить защиту, на какие документы была намерена сослаться, и осталась очень довольна.
- Должна сказать, что мне добавить нечего, вы прекрасно поработали, коллега. Дерзайте и не теряйте оптимизма.
Потом они обсудили кое-какие детали, и Журавлева, окрыленная столь высокой оценкой ее профессионализма, отправилась домой. Но когда она подошла к остановке, вспомнила, что совсем рядом, буквально в десяти минутах ходьбы, находится центральный рынок, где и выбор продуктов был гораздо больше, чем в ее городе, и цены - существенно ниже. Неожиданно в ней проснулась хозяйка. «Надо устроить ребенку в последний домашний вечер маленький праздник», - решила она.
Через час она подошла к той же остановке, но уже с двумя тяжеленными пакетами.
Когда неподалеку остановился скромненький «Москвичок», она не обратила на него никакого внимания, погруженная в свои мысли, но тут какая-то старушка толкнула ее в бок:
- Ты что, милая, спишь на ходу, что ли? Мужик вон чуть из окошка не выпрыгивает, тебе машет, а ты не реагируешь.
Мила повернула голову и увидела Виктора, который, окончательно потеряв терпение, вышел из машину и шел к ней.
Поначалу она растерялась, первая мысль была о том, как найти достойный предлог, чтобы не ехать с ним. Но потом ей стало стыдно: ну что она, как какая-то совсем уж забитая провинциалка, шарахается от мужчины, который просто решил проявить галантность? Ну, подвезет он ее до родного города, чем избавит от необходимость тащится через полгорода с такой тяжестью, а потом еще, если на ближайший рейс не окажется свободных мест, стоять больше часа в проходе, причем еще повезет, если не будет давки. Ну и вообще, взрослые же они люди и живут, в конце концов, по цивилизованным меркам, а не по законам Шариата, не станет же Виталий упрекать ее в измене только потому, что она провела час в машине наедине с другим мужчиной. Ну, пусть не просто с мужчиной, а с мужчиной, которого когда-то любила… Все равно.
В общем, в машину Людмила села. Виктор радовался, как ребенок, что так удачно встретил ее, почти случайно. Он уже устроился на работу и в качестве представителя фирмы приехал выбирать компьютеры и прочую технику. Выглядел он сегодня совсем по-другому: как человек, уверенный в себе, и щеки уже не казались такими запавшими, а глаза - потухшими, как в их предыдущую встречу.
Всю дорогу они болтали о всяких пустяках, шутили и смеялись, но когда вдалеке показалась мощная фигура шахтера - скульптура, стоящая у въезда в их город с незапамятных времен, Виктор вдруг заговорил очень серьезно:
- Людочка, я так рад, что судьба опять свела нас, пусть даже повод для первой встречи был не самым радостным. Я понимаю, что прошло много времени, что твои чувства наверняка остыли, но мне так не хочется потерять тебя снова. Я понял, что ты - именно та женщина, с которой я могу быть по-настоящему счастлив. Поверь, я сумею завоевать тебя снова. Наша любовь - единственное светлое воспоминание в моей непутевой жизни. Я бы хотел тебя видеть, хотя бы иногда… Это возможно?
Нельзя сказать, что Журавлева была поражена его словами, чего-то подобного она ожидала. Ну вот и дождалась. Вопрос задан - надо отвечать.
- Витя, - начала она, тщательно подбирая слова, - мне очень жаль, но… Прости за банальность, но в одну реку дважды не войдешь… Дело в том, что я не свободна.
 - Двадцать лет назад ты тоже была не свободна, - немного грубовато ответил Виктор, - но это не помешало…
- Я сейчас говорю не о муже, - она решила быть откровенной до конца. - Я Владимиром мы, скорее всего, не сегодня-завтра разведемся, у него уже давно своя жизнь. Но есть человек, который…
- Ладно, можешь не продолжать, - сухо сказал ее собеседник, - я все понял: место занято. Прости, что я влез в твою жизнь.
Людмила сначала хотела возмутиться грубостью его тона, сказать, что она этого совсем не заслужила, потому что абсолютно ни в чем перед ним не виновата, это он ее предал, если уж называть вещи своими именами, двадцать лет назад. Но потом решила: пусть точка будет поставлена именно так. Так даже лучше.
Она попросила высадить ее в центре, нужно было еще зайти на работу. Выбравшись из «Москвича», Людмила глубоко вдохнула… Все-таки в маленьких городах есть своя прелесть, воздух пахнет не гарью и бензином, а прелыми листьями.
У нее было чувство, что она вот только сейчас избавилась от своей давней любви. Чего греха таить, не думать о Викторе все прошедшее время, за исключением последних месяцев, удавалось только благодаря мощным волевым усилиям. И даже после знакомства с Коротковым она нет-нет, да вспоминала о нем. Нужна была личная встреча с бывшей любовью, чтобы она действительно стала бывшей - по-настоящему.
Она очень удивилась, увидев свет в окнах их общего с Мариной кабинета: неужели та еще на работе. В последние дни Марушевская старалась улизнуть пораньше - спешила к своему ненаглядному - до свадьбы оставалось меньше двух недель.
Марина на самом деле была в кабинете. Увидев Журавлеву, она страшно обрадовалась.
- О! А я думала, что ты уже сюда и не зайдешь. Есть новости.
- Хорошие? - устало спросила Людмила.
- Не очень, если четно. Хотя они тебя напрямую не касаются, а вот твоего бывшего… друга - да. Плохи дела у его племянника. То, что он занимался продажей наркотиков, можно считать доказанным, в том числе и несовершеннолетним. Некоторых ребятишек, которые не могли расплатиться, он чуть ли не заставлял воровать из дому, и даже рассказывал, как это лучше сделать. Он, конечно, трепыхается, почти все отрицает, но Елена, его следователь, уверена, что она его дожмет. Слишком многие дали против него показания. Я, конечно, сделаю свою работу, как должно, но, скорее всего, сядет он прочно.
- Так ему и надо, - с чувством сказала Людмила.  Сколько подростков из-за таких, как он, искалечили свои жизни. Сам-то он, небось, эту гадость не употреблял.
- Он даже спиртного почти не пил и не курил. Свое здоровье Слава берег.
- Ну, в общем, пусть будет, как будет. Жену его, конечно, жалко, останется надолго одна с маленьким ребенком. А вот для Алены так гораздо лучше, поймет, наконец, с кем связалась. Надеюсь, она скоро забудет его, как страшный сон.
- Трудно придется твоей крестнице, - Марина уже надевала плащ, нетерпеливо поглядывая на часы. - Но если выдержит, потом за нее уже можно будет не волноваться.
Послышался гудок автомобиля, и Марушевская упорхнула почти мгновенно. Вскоре направилась домой и Журавлева. Андрюша уже, наверное, ждет ее у бабушки. Сегодня Виктория Эдуардовна с мужем вернулись из санатория, где отдыхали почти месяц.
И в шестьдесят лет мать Людмилы умудрялась оставаться привлекательной женщиной. Впрочем, таких лет ей никто не давал. Она регулярно посещала бассейн, делала по утрам зарядку, кроме того, еженедельные визиты в парикмахерскую отменить не могло ничто, кроме стихийного бедствия глобального масштаба.
Узнав о возможных переменах в личной жизни дочери, а также о ее встречах с Виктором и его попытках повернуть время вспять, о том, что случилось с Аленой, Виктория только руками всплеснула, ее просто переполняли эмоции:
- Ну вот, стоит только уехать из дома на пару-тройку недель, как тут начинают разворачиваться такие события! Аленку-то жалко как, и Татьяну… Нет, а зятек-то каков! Вот уж поистине, в тихом омуте… Но ты знаешь, Людмила, может, это и к лучшему. Признайся, с ним ты никогда не была счастлива как женщина. Я надеюсь, ты в ближайшее время познакомишь нас с твоим… ну, другом, что ли…
- Обязательно, мама, думаю, он тебе понравится.
- Ну, милая, это уже не имеет принципиального значения. Недаром ведь говорят, что на первый брак просят благословения у родителей, а на второй - у детей. Андрюшка-то хоть его видел?
- Да, мам, они хорошо поладили.
- Ну, вот и славно.
*     *     *
Удивительно, но поезд пришел почти без опоздания. Людмила, поцеловав сына и взяв с него твердое обещание, что он будет регулярно заряжать аккумулятор мобильника, отошла к стоявшему чуть в стороне Виталию, давая возможность Анрдрюше проститься с Ликой.
Потом они долго махали руками друг другу: Людмила и Анжелика - с перрона, Андрей - из вагонного окна. Наконец, поезд скрылся из глаз, и все они медленно побрели к машине. От узловой станции до их городка путь неблизкий, и каждому было о чем подумать в течение почти двух часов дороги.
Людмила размышляла о том, что ей еще очень многое предстоит решить в своей жизни. Ее ждало объяснение с Вовиков, и она надеялась, что оно будет легким, ведь фактически их брак уже, можно сказать, распался. Как-то следовало утрясти и бытовые вопросы: если они разведутся, где она будет жить? Не переселяться же к матери. А с кем она пойдет к Марине на свадьбу? Ведь на подобных мероприятиях принято появляться с мужьями, а не с…
«Господи, какая ерунда лезет мне в голову, - обругала она сама себя, - можно подумать, что это самая глобальная для меня проблема: с кем на свадьбу идти!»
 Очнулась она от своих мыслей только когда машина остановилась у дома, где жила Анжелика. Прощаясь, девочка расцеловала ее от всего сердца, на ее глазах Людмила заметила слезы.
«Ну вот, еще одна проблема», - подумала она.
- И почему мама не отдала меня в школу в шесть лет? - всхлипывала девушка. - Сейчас я бы уже училась в одиннадцатом классе, а летом бы поехала в Харьков поступать в институт. А так еще два года почти… Андрюшка такой умный, такой славный, за ним девчонки, наверное, бегают все подряд, он меня не дождется…
- Ну-ну, девочка, - обняла ее Людмила, - побольше уверенности в себе! Ты тоже умная и красивая, да в тебя, небось, влюбляются эшелонами. Так что это он должен переживать, а не ты.
- Скажете тоже, - хмыкнула Лика, но Журавлева увидела, что она уже улыбается.
- Все равно он самый лучший, - бросила она на прощанье и грациозной походкой двинулась к подъезду.
- Куда тебя везти? - спросил Виталий.
- Домой, конечно, я устала, хочется отдохнуть.
Вскоре Людмила заметила, что машина свернула на дорогу, ведущую в район новостроек.
- А куда ты… Куда мы едем? - как-то нерешительно поинтересовалась она.
- Как это куда? Домой. К нам домой.
- А-а, - ей почему-то стало спокойно и весело. - Но учти: завтра мы обедаем у моей мамы. А это - экзамен еще тот.
- Чудесно, - отозвался Виталий. - Но и ты учти: на следующей неделе мы ужинаем у моей мамы. А уж это экзамен…
ЭПИЛОГ
- Ну и что ты решила? - неожиданно услышала Людмила прямо за спиной.
- Ты что, следишь за мной? - сухо поинтересовалась она.
- Ничего подобного. Твой мобильный отключен, а когда я позвонил в офис, Марина сказала, что ты пошла в поликлинику. Ну вот я и…
- Допустим, но откуда ты знаешь, что я… должна что-то решать?
- Людочка, я ж как-никак отец. Да и у сестры моей два пацана, так что симптомы беременности я уж худо-бедно знаю.
- Да я сама не знала об этом до сегодняшнего дня.
- Да Бог с ним, меня сейчас больше интересует другое. Ты… что будешь делать? Людочка, решать, конечно, тебе, но знай: я очень, просто ужасно хочу этого ребенка. И ты не думай сейчас ни о возрасте, ни о том, что ты - мать взрослого сына, который сам не сегодня-завтра семью заведет. Не надо об этом думать.
- А о чем? - улыбнулась она.
- О том, что я очень сильно люблю тебя и этого малыша тоже. Ведь он уже есть, он существует, наш с тобой ребенок…
- Хорошо, - серьезно кивнула головой она. - Я буду думать только об этом. И, знаешь, я его тоже уже люблю.