Девачка сказала, и жизнь изменилось...

                Открывается театр
  Я был тогда другой и делал Я другое, но лунный серп бровей моих тогда, усыпал было в пепельницу снег, что чёрным был тогда, в то время как, моё пальто, мои глаза, мои штаны, о клёш, о клёш!.., мой и пиджак, да и ботинки – белы-белы. Инвертен цвет в ту пору был, хотя меня то… заботить не могло.
  Предчувствовал ли Я конец? Боюсь, что да. Выдав мне погоны при рожденьи, мир, поставил в авангард. И гены, истязав себя, мне влиться в быт надолго не давали. И Я ушёл, как уходил и раньше… и, если честно, вопреки девизу жизни, Я, иногда, записываю то,
                что было мной.

  Началось всё в Румынии, где он решил пожить недельки две. Кто «он»? Да ведь всё тот же господин Мрачный. Алёша Мрачный был поэтом, так сказать, не только на бумаге… Хотя, иногда, в минуты смуты, жажды сна, он становился прозаиком. Впрочем, вычислив свои к этому склонности, Алёша уже пять лет, как успешно их избегал, - спал регулярно, питался здраво. Итак, в Румынии, в квартирке, которую он приметил ещё в прошлом году, внезапно погас свет.
Он подумал, что ему необходимо выйти на площадку и покурить, раз уж свет погас. Как поэт, он стремился к такого рода логике. И вот, в этом мрачном румынском подъезде, всё и началось. Прямо на том месте, где хотел покурить Мрачный, курили другие люди. И они курили «другую марку». Ни чуть не испугавшись внезапного появления Мрачного, один просто протянул ему трубочку.
- А что это? – смог спросить Мрачный.
- Шерсть котов…Точнее лемуров…А ещё точнее, не шерсть это никакая, - был ответ первый.
- В основном это средство передвижения, но и в обратном смысле тоже…Средство не движения. И то, и то вместе. Как и мы сейчас, - был второй.
- Есть только один способ узнать, - был ответ третий, заключительный.
стр3
- Ну что, едешь с нами?
- Куда?
- Дело вот в чём: нас пригласил Король Лемуров написать для него статью о его стране. Так как мы люди отвлечённые… мы будем иметь больше шансов показать истину.
- Ну…Что, прямо сейчас?
- Да. А когда ещё будет время? Мы же все – деловые люди!
- Не знаю…Раз так, пойду оденусь, что ли…
 Алексей Эпизодический, человек слова, наполовину слепок, наполовину черк, умел сделать вид, что забыл о великой миссии, где бы он не находился. Он не куда-то шёл, он гулял.
 Он смотрел по сторонам, и, возвращая взгляд всегда вперёд, был открыт всему, ветер любил края его волос и одежды. Светило солнце, зелёный парк возник по бокам корабля «Эпизодический».
 Карета. Из неё выходит человек в изысканных одеждах, приветствуя Алексея фразой:
 - Такой человек как вы обязан интересоваться настойками. Как насчёт настоечки из стрелок часов перетёртых с сахарной гусеницей? Вы же, право, не боитесь?
 - Как вы сказали? Я, пожалуй, соглашусь. Я, так сказать, недавно в вашей стране.
 - Тогда добро пожаловать на борт! – добавил мгновение спустя: - Иван.
 - Очень приятно. Алексей.
 После настойки, Иван, с разрешения Эпизодического, отлучился на десять минут, как он сказал, по делам, предложив, однако, занять себя Алексею чтением «чего-нибудь из этой кучи».
 Рукой из слепка он взял из середины лист.

      Тепло Земли
                Посвящается Свете
  Иногда бывает головокружение с галлюцинациями. Точнее с d?ja-vu в квадрате. Мы вспоминаем то, как мы вспоминаем.
  Повысилась нагрузка. Брайт собрала все силы воли, которых у астронавтов такого пилотажа было очень много…
  Ракета «Вега 1» была испытательной. Шансы сокращались вдвое. Брайт была расстроена. Шансы скатились в минимум.
  Старт. Вот-вот, с минуты на минуту, или уже был? Нет, не может быть. Казалось, Брайт сходила с ума. Только память осталась ниточкой удерживающей её от падения в омут безумия. Она подумала обо всём, что оставляет на Земле.
  Земля… Не самое плохое место. Теплу Земли позавидовали бы пустые закоулки космоса. Да, именно Тепло оставалось на Земле.
  И… обратный отсчёт перебил мысли…
  10…
  9…
  8…
  7…
  6…
  5…
  4…
  3…
  2…
  1…
  Старт…
  Никаких мыслей. Никакого изменения выражения лица. Плачут ли астронавты? Если и плачут, то, наверное, так…
  Машинально достав «пистолет сна», Брайт отправила себя в глубокий анабиоз.
  …Просыпаться ли? Проснись!
  Но… Почему я не на Веге?
  Пробежав глазами по приборам, закралась мысль. Она промахнулась…
  Ракета «Вега 1» не попала к намеченной звезде…
  Просмотрев приборы ещё раз, Брайт поняла, что летит в неизвестном направлении. А может это сон-кошмар?
  Изо всех сил Брайт ущипнула себя. Больно, и ещё больнее от осознания этого.
  Вы удивитесь, но Брайт сделала следующий ход, в этой партии шахмат, самым адекватным и удачным. Она сделала себе укол «пистолетом сна»…
  …Проснись…
  Корабль по-прежнему плыл в никуда. На этот раз Брайт профессионально просмотрела ситуацию. Пищи хватит на три года, плюс анабиоз.
  …
  Неделя вторая.
  Решила писать дневник (делать всё равно нечего). Первая неделя прошла довольно-таки абсурдно. Как и весь полёт.
  Неделя вторая. День второй.
  Смотрю на звёзды. А везде – звёзды. Интересно, где Солнце? Земля?
  День третий.
  Почему так? ГДЕ Я?
  День четвёртый.
  Со мной кто-то говорит. Может это я? Я не знаю. Да мне и всё равно. Всегда приятно найти собеседника.
  День пятый.
  Мы подружились. Они хотят, чтобы я говорила с ними – со звёздами. Я не знаю, что им сказать.
  День шестой.
  Я учусь у них создавать миры.
  День седьмой.
  Я сделала свой первый мир. Но он не живой. Они говорят надо жертвовать. Чем?
  …
  Брайт медленно остывала, глядя как её Тепло находит маленькую копию Земли…

 Когда вернулся Иван, карета поехала, они выпили ещё чудесной настоечки и Олег, увидев лист в руках Алексея, сказал, что это - про маму Хрона.
 - Параноидальный блукала, - описал он его. – Ещё один прообраз Ивана Гапонова. Хотите ещё?  - он взял из кучи лист. - Да, вот это. С вашего позволения я зачитаю.
   «Стихийный» опять приземлился на Элизиум – великий порт землян на планете Каханне. Хрон прошёлся по коридору до столика, взял сигареты, посмотрел на часы – без двадцати восемь, как всегда. Спускаясь по трапу гладил перила, а когда трап с перилами закончился, решил зайти к своей давней знакомой Айе. Он не видел её полтора года, но знал, что шаманы луга наколдуют образ сей в Месте, Которое Знали Только Они.
   На этом Хрон решил повременить с подвигами, записывающими его в вечность… на день или два… чтобы побыть этой Вечностью.

 Оказавшись в квартире Короля Лемуров, Алёша Мрачный огляделся. Воняло кошками.
  Кстати, о его спутниках. У Земли только один спутник – Луна, но это не имеет отношения к Изумрудному, Качественному, Исключительному и Эпизодическому, которые были, собственно, спутниками Мрачного. Вот это компашка!
  Табуретка, ещё не покрашенная, но уже без одной ножки, выломанной, по всей видимости, для нанесения оной дробящего удара по черепу в баре «Эдем», стояла и служила троном. Версия отломанной ножки сурова и не доказана, Мрачный и не знал ничего о сломанных ножках, но она, версия, ему больше всего понравилась интригующим началом. Итак, Король Лемуров сидел на табуретотроне.
  Илья Изумрудный спал, пока его фотография с воткнутыми в суставы кнопками, гуляла по Стране Короля Лемуров, и служила его глазами. Он, на фотографии, она, фотография, шли в самые тёмные и мрачные закоулки Столицы Страны Короля Лемуров…
  Серые улицы, пьяницы, бедняки, беспризорные дети, вечный дождь и грязь. Грязь вперемешку с рвотой, чьей-то кровью, крошками хлеба, мелкими монетами и, конечно, зелёными осколками бутылок. И он по этому шёл…
  Сразу доложу, что Илья Изумрудный не знал, что спит, и был фотографией, как ему казалось.
  «Что я могу написать про эту страну, если я ни с кем даже знакомиться не хочу!» - думал он.
  Но, в лужу напротив той, где стоял он, а они, лужи, были повсюду, со своими капельками дождя и этими кругами, кругами, наступил какой-то человек в сюртуке…
  Секунду они стояли и смотрели друг на друга – фотография на кнопках-шарнирах и человек в грязных штанах, с плохими намерениями, с крысиным лицом, с булавками в руках…
  Крысиный человек побежал, выхватив одну булавку, он поднял её над собой, выпрыгнул, и, в прыжке, вонзил прямо в сердце Изумрудного…
  Илья упал на колено. В глазах его потемнело. Крысиный Человек улыбнулся, и своими быстрыми глазками наблюдал за его страданиями. Он стоял довольно долго и, насладившись, ушёл, оставив его лежать в луже, посреди этой грязи, грязи, с проткнутым булавкой сердцем…
  Он попал в кошмарный бред! Он стоял перед двумя солнцами, которые жарили его, но кто-то не давал ему не только уйти в тень, но и закрыть глаза. Тёмные пятна плавали по его глазам и забирались всё глубже и глубже, а он мог только кричать. Потом земля под ним оказалась червивым месивом, и он начал медленно тонуть. Илья Изумрудный, со слезами, тёкшими непроизвольно от солнца, тонул в копошащихся опарышах… Он перестал кричать.
  Он начал учиться наслаждаться этими прикосновениями, когда был по пояс. Когда они щекотали его лицо, его кончики ушей, заползали в ноздри, он уже улыбался от умиления…
  Его вывернуло навсегда.
  Он проснулся от того, что его взяли за руку, чуть ниже от первой кнопки-сустава.
- Зачем тебе красная кнопка? – услышал он голос старика.
- Кто вы? – выдавил из себя Изумрудный.
- Я – Звездочёт. Имя моё…я забыл, так что осталась лишь профессия. Я привёз вас к себе в башню, чтобы осмотреть вашу рану. Что случилось? Как вы получили это ранение?
- Какой-то человек поразил меня булавкой…
- Что вы делали в этом районе в такое позднее время?
  Илья начал приходить в себя, он поднялся на локтях-кнопках и осмотрелся. Да, это была истинно башня старика-звездочёта, сомнений быть не могло. В голове у Ильи всё ещё гудело, но он чувствовал какой-то прилив сил. Он ответил:
- Прогуливался. Я, так сказать, люблю прогуляться то там, то тут. Кстати, Илья Изумрудный, - представился он.
- Очень приятно, мистер Изумрудный. Вы можете пожить у меня, пока не окрепнете…Вы меня извините, но мне пора…Звёзды, знаете ли, звёзды…
- Тогда я посплю ещё…
  Звездочёт ушёл, а Илья упал в сон.

  Король Лемуров молчал. Эпизодический, тоже Алёша, но не тоже блондин, задал свой вопрос, который репетировал последний час:
- Что мы здесь делаем?
 Исключительный придвинулся к костру. Дети занимались своими делами: ковыряли ножичком бревно, на котором сидели, собирали хворост, курили папиросы…
 И, конечно, рассказывали байки. Байки про Самшайу, их героя, которого знали все дети. Тот, что курил папиросу, бросил её в костёр и таинственным тоном поведал:
  Клетка первая.
 Чтобы узнать, в чём заключается правда зоопарка, надо его пройти. Поэтому Самшайа смело шагнул вперёд. Это была первая клетка, - Самшайа не мог ошибиться, чувство заключённости, пусть даже он не видел решёток, плавно и тяжело легло на сердце… Но он продолжал своё движение смелыми шагами. Он шёл и рассматривал странные атрибуты, находящиеся в этой клетке. Монументы, статуи и алтари, а между ними сосуды, наполненные кровью. Жертвенной кровью. Идолы были разные и такие величественные, что Самшайа попытку чего-то заставить его пасть на колени перед ними. Но он шёл и шёл. И когда он выбился из сил, под давлением этих «богов», он увидел зверя этой клетки. Богомол, в три раза больше, чем Самшайа, купался в огромном озере крови. Богомол заметил чужака и просвистел:
 - Ты видишь эти монументы? Самшайа, разве ты не знаешь, в честь кого они построены? Ну же, попроси у них благословления…
 - Да, ты угадал. Я действительно не знаю, в какую и кого честь они построены.
 - Твои предки верили в них, и ты должен почитать традиции.
 - Мои предки верили в них тогда, пока они не стояли у тебя в клетке. Так что ты второй раз угадал – теперь это всего лишь традиция.
 Богомол быстро вылез из своей кроваваой ванной и на своих тонких ножках подбежал к Самшайе.
 - Ты иноверец! Это приговор! Я тебя сожгу лично! – просвистел он. И уже начал разводить костёр, но тут случилось что-то странное. Он исчез…
 Самшайа стоял и думал. Думал пока не словил себя на мысле, что… И осознание посетило его тяжёлую голову.
 - Я не верю в его величие, и потому для меня он не велик. Для меня, его вообще нет…
 С сожалением он думал о людях верующих в него.
 И он наблюдал, как тают «боги»…
 Только кровь жертв не таяла, а текла куда-то меж прутьев клетки…

 Девочка в пижаме, глядя на анимешную сеньору Исключительную, продолжила:
  С самого раннего детства Он много слышал о зоопарке. «Зоопарк – жуткое место, о котором даже говорить не стоит», - предостерегали его. Он рос и понимал, что всё в этом мире зависит от зоопарка. Его волновал вопрос «как?». Когда он хотел узнать это, и задавал этот вопрос, его собеседники переходили на шёпот и говорили что-то вроде: «Лучше тебе не знать…» или «Нельзя быть таким любопытным, нельзя…» Поэтому дальше он не пытался задавать вопросы: «А где зоопарк?», «А какой он?», «А почему вы перешли на шёпот?» Не понимал он и того, что все всё сваливали на зоопарк, но репутация зоопарка от этого вовсе не ухудшалась. Даже наоборот.

 Совсем ещё маленький Вовка, ребёнок с каким-то неизвестным кожным заболеванием, продекламировал следующую байку:
  Клетка вторая.
 Самшайа выбрался из клетки мнимых богов, и по его интуитивным расчетам сразу оказался в другой. В клетке было странное сообщество. Посередине танцевал Медведь, вокруг него собралось около десятка свиней, а на подставке в самом дальнем углу, отвернувшись, сидел Орёл. Самшайа долго наблюдал за этой картиной и заметил, что свиньи пьяны, Медведь не хочет танцевать, но почему-то танцует. Орёл же, глядя на всё это, вздыхал и забивался подальше в угол. Самшайа решил поговорить с Орлом. Он прошёл в дальний угол, поздоровался и представился. Орёл с недоверием посмотрел на Самшайу и ответил:
 - Орёл. Приятно познакомиться.
 - Почему ты здесь?
 - Потому что это мой дом. Я здесь родился и жил, а сейчас, как видишь, потихоньку умираю.
 - Умираешь?
 - Да. Ты только посмотри, во что превратили мою клетку эти свиньи! Раньше я боролся, но теперь надежда покинула меня и я умираю…
 - Может всё не так плохо?
 - Какой там. Свиньи пьют, медведь им танцует, и они опять пьют. И я каждый день смотрю на это. Мне порой хочется улететь отсюда, как и все, но я разучился летать.
 Самшайа начал догадываться, что происходит в этой клетке. И рискнул сказать:
 - По-моему ты получил то, что хотел. Ведь Медведь работал раньше на тебя?
 Орёл молчал.
 - Ты продал его просто за место в этой клетке. Поэтому ты ничего не можешь сделать.
 Орёл отвернулся. Самшайа, уходя, подумал, что хуже всего опять Медведю. Не вечно грязным и пьяным свиньям. Не Орлу, разучившемуся летать. Именно Медведю, что либо закрывает глаза и терпит, либо не умеет говорить вообще…

 Девочка в пижаме неизменно продолжила:
 И вот, одним хмурым утром в дверь к нему постучал мистер Чансов. Пришла пора принимать решение – ведь все к кому приходит мистер Чансов, принимают решение, заключающееся в том, открыть дверь или нет. И он, попутно надевая сандалии, открыл ему дверь. «Иди. Пора», - мистер Чансов всегда говорит кратко. И Самшайа ушёл.

 Дети немного отвлеклись на жаренные сосиски. Затем, лопоухий, толстый маленький негодяй поведал:
  Клетка третья.
 Третья клетка встречала Самшайу пыльным запахом старых кабинетов. Вязкое спокойствие охватило Самшайу. Он стоял и всматривался в спокойствие, в тишину, темноту… И, наконец, заметил дверь с надписью «Приёмная». Самшайа постучал и зашёл.
 В приёмной сидел Хорёк. Своими маленькими глазками он быстро сосчитал количество внешних молекул Самшайи. И спросил:
 - Вы к кому?
 - А кто у вас тут главный?
 - Госпожа Свинья сейчас занята. Я её заместитель. Спрашивайте у меня.
 - А я думаю, что «госпожа Свинья» меня примет.
 Хорёк ещё раз окинул Самшайу своими неуловимыми глазками и выдавил:
 - Минуточку.
 Прошло минут пятнадцать, и Хорёк вернулся.
 - Вы к госпоже Свинье? Пройдёмте…
 Хорёк повёл его по коридору в самый дальний кабинет.
 - Сюда, пожалуйста…
 Как только Самшайа увидел Свинью, Хорёк исчез. Воистину, странная картина. Более толстого существа Самшайа ещё не видел: Свинья сидела на всех стульях и за всеми столами кабинета. При этом она что-то жадно поглощала.
 - Что у вас там? – спросила она через бутерброд.
 - Я хочу пройти через эту клетку. Где здесь выход?
 - Так, так. А билетик-то у вас есть?
 - Есть, - сказал Самшайа и показал билет, выданный ему Сторожем.
 - Так, так, - судачила Свинья, вытирая жирные пальцы и глядя на билет, - а почему на нём нет штампов?
 - Потому что на нём не должно быть штампов.
 - Не учите меня. Я лучше знаю свою работу. У вас должен быть Штамп, Которого Нет.
 - И где же мне его взять, если «его нет»?
 - В приёмной спросите…
 Самшайа подошёл и выбил один из стульев из-под Свиньи.
 - Хотите вы или нет, но я как-нибудь обойдусь без штампов.
 Свинья в шоке смотрела на него.
 - Где здесь выход?
 Свинья указала на малюсенькую дверь в углу кабинета. Самшайа, выхватив из лап Свиньи билет, процитировал:
 - Спасибо. Приятно иметь с вами дело.
И ушёл твёрдой походкой, засунув билет подальше в карман…

 Девочке стало холодно и толстячок отдал ей тулуп, чтобы она продолжала представление. Она уже хотела спать, но голос её оставался в прежнем русле таинственных баек про героя всех детей.
 Шёл он долго, пока не очутился Там, Где Никто Не Ходит. Он шёл ещё дольше, пока не дошёл до места под названием Там, Где Ходить Нельзя. А потом он шёл столько, на сколько его хватило и ещё столько, пока не остановился в изнеможении… И именно там, где он остановился, он опять встретил мистера Чансова. На этот раз мистер Чансов говорил в необычной для него манере: «Здравствуй Самшайа, давно не виделись. На этот раз, увидишь ты меня или нет, зависит от тебя. Решай: либо поворачиваешь ли ты назад, либо ты пользуешься моей услугой в последний раз. Там, куда ты идёшь, меня нет, и ты сам будешь себе хозяином. Так что ты выбираешь?»

 Наступило молчание.
- Чё ты не рассказываешь? - спросил у Исключительного толстячок.
 Исключительный пожал плечами, подумал секунду, и сказал:
  Клетка четвёртая.
 Пройдя через маленькую дверцу, Самшайа очутился на просторной поляне. Ощущение, что это – клетка, не переставало давить на него. Самшайа огляделся и, не нашедши ничего особенного на этой поляне, избрал маршрут «Прямо». Скоро он встретил целую толпу людей. Как он был рад снова видеть людей, но виду не подал и решил, для начала, поговорить с ними.
 - Привет! – Самшайа видел, что в основном толпу составляют молодые люди, и потому избрал своим приветствием именно это слово.
 - Привет! – откликнулись они.
 - Куда вы идёте?
 - Мы идём к Цветному Змею! Пошли с нами!
 И Самшайа примкнул к толпе, в надежде узнать сперва, кто такой Цветной Змей.
 Сперва Самшайа опрашивал очень многих молодых людей и понял, что Цветного Змея все видят по-разному, а потом решил получше опросить одного паренька… После долгих скитаний вопросами, Самшайа понял, что паренёк, да и почти все люди идущие к Цветному Змею, был довольно-таки примечательной личностью. Звали паренька Иберт. Вскоре Самшайе надоели эти расспросы и он захотел поговорить о чём-нибудь другом, но каждый затеянный им разговор как-то плавно сводился собеседником к теме Цветного Змея. И только Самшайа захотел спросить, почему их разговор вертится вокруг Цветного Змея, кто-то крикнул: «Смотрите! Цветной Змей!»
 Большое создание. Самшайа, открыв рот, смотрел на это грандиозное зрелище: Змей возвышался над людьми в три человеческих роста, а хвост уходил вдаль, что его конца не было видно. Самшайа продолжал смотреть на переливающиеся краски Цветного Змея, но тут кто-то из организовавшейся очереди воскликнул: «Цветной Змей! Укажи мне дорогу! Выведи меня из Зоопарка!» Сердце Самшайи подскочило – он никогда не слышал, что Цветной Змей может вывести из зоопарка. И тут случилось неожиданное. Цветной Змей проглотил окликнувшего его. Потом он начал глотать всех по очереди. И Самшайу тоже.
 Самшайа очнулся в животе. Пахло гнилью, разложением и ощущением вечного падения. Самшайа переваривался. Интересно долго ли он пребывал в таком состоянии? Месяц? Год? Но теперь он очнулся.
 Без промедления Самшайа схватился и разорвал стенки желудка огромной змеи. И…выпал. Вместе с ним выпало ещё несколько тел. Самшайа встал и отряхнул с себя желудочный сок. И тут, в одном из выпавших тел, он узнал Иберта. Самшайа наклонился над полуразложившимся телом. Иберт, сквозь боль, простонал:
 - Я ошибся. Коварный Змей не выведет из зоопарка… Он сам в клетке…
 Кроме Иберта ещё могли говорить несколько тел – они просили, чтобы Самшайа положил их обратно в желудок змея. Иберт посмотрел Самшайе в глаза.
 - Оставь меня здесь. Я хочу умереть здесь, а не в желудке у этой твари…
 И Иберт закрыл глаза.
 Самшайа, под мольбы жалких, одинаковых тел, развернулся. Постоял немного и, решительно игнорируя полуразложившиеся массы, ушёл.

 Дети одобряюще переглянулись. Девочка в пижаме улыбнулась и, как бы подтверджая, что Исключительный принят в банду, сказала:
 Самшайа посмотрел на свои порванные сандалии, и понял, что не зря шёл. И он ответил: «Назад дороги нет. Я пришёл сюда и не уйду, ничего не узнав». Тогда мистер Чансов произнёс: «Туда». Он указал на ворота и исчез. Когда Самшайа подошёл к воротам, прямо перед ним вырос Сторож. «Вот твой билет», - сказал он.
 Самшайа взглянул на билет – на нём было только одно слово «Зоопарк». И Самшайа открыл ворота.

- Садитесь, господа, - он посмотрел на них. Король Лемуров говорил спокойно и размеренно. – Вот вам карандаши. Тебе жёлтый, - он протянул жёлтый карандаш Качественному, - тебе зелённый, мистер Изумрудный, а тебе красный, Радужный.
- Я не Радужный. Спасибо.
- Тебе чёрный, герр Мрачный.
- Чёрный?
- Да, чёрный. И, наконец, тебе, сеньор Исключительный…Эмм…Ничего я тебе не дам, дурак. Нет у меня карандашей больше.
- А у меня, специально для такого случая, есть ручка. Так что, всё – под контролем. Я знал, на что шёл, - сказал Исключительный.
  … Застыл.,,
  И обрастая чрезмерно-плотным
  по весу тяжким как ресницы
  и полюбовно решить вопросы tet-a-tet как…
  Он сам – персона, где и как
  неведома Судьба бросала,
      И выбросив в конец его
      …Устала!
             Застыла!
                В ожиданье!..
…Его.,,
  А он всё на мнимых ездил
           на замках      
  И всё, что «вдруг» - то он объездил.
  Как мастер Дао, на всё, что не случайно
  Глаза обрёл он, обточив реакций
Реакций!
       Реакций!
              Реакций!..
  Реакций два эс о четыре и осадок
  Из пепла в пепел мы напрасно
  Кидаем то, что после смерти
  (,Сливаясь в сливочном сливовьи,)
  Считаться будет нами-сами…
Тем временем оброс уже незаурядно…
Как иней вброд касается деревьев…
Так он смахнул с себя
«Застыл» и «вдруг», и прочие напасти…
  Предстал пред миром –
                - о! мой герой! –
  Ведь ты давно уже не в моде,
  Как то ни странно, но концом
  Не только нарекусЬЯ, но и тебе я имя дам! всё то же!
                Всё тоже!
                Всё тоже!
                Всё тоже!
  Перекрывая кислород тебе,
  Я выключу глаза.
  До завтра, смелый воин-Я.

 - Итак, что я делаю на платформе "Дальняя"?
  Алёша Мрачный, попытался собрать воедино то, как он сюда попал, с тем, зачем он сюда попал. Вспомнились объявления по поиску работы и бумажка с адресом режиссёра...
 - Здравствуйте, вы давали объявление "молодой журналист ищет работу"?
 - Да.
 - Вы можете мне рассказать, что происходит?
 - В смысле?
 - Ну, последние новости в мире.
 - Василий Безактуальный пустил новый фильм в прокат. Это - нечто. Зрители пришли в восторг от нового Василия Безактуального, где он превзошёл все свои предыдущие ленты.
 - Спасибо.
  Алёша Мрачный пошёл туда, где должна, по его представлениям, лежать киностудия. Нашедши её, он зашёл внутрь, оглядел всё оценивающе, и сказал:
 - Мне нужно встретиться с Василием Безактуальным.
 - Ха! Разве вы не знаете? - сказал какой-то молодой актёр, вероятнее всего, играющий какого-нибудь дерзкого пижона. - Никто не знает, где он живёт. Он только снимает фильмы - это всё, что про него известно.
  Алёша стоял возле кафетерия киностудии и курил. Думал о румынских подъездах. К нему подошёл человек в клетчатых штанишках и быстро проговорил:
 - Я знаю, зачем вы здесь. Вот, - он протянул Алёше бумажку. - Только - тшшш, никому ни слова!
  Он быстро пошёл, оглядываясь по сторонам. В далеке стрельнул папиросу у прохожего.
  На бумажке был адрес. Итак, станция "Дальняя", улица Справа, дом 8.
 - Кто вы?
 - Я Алёша Мрачный. Работаю на Короля Лемуров. Пришёл, чтобы вы рассказали мне кое о чём.
 - Ну, наконец-то! Хоть кто-то пришёл! Хоть кто-то заметил это безобразие, эту халатность! Заходите же!
  Кабинет. Алёша Мрачный сидит и смотрит, покуривая, в окно. Чуть дальше сидит Василий Безактуальный и что-то ищет в ящиках. И напевает:
  Брынь тара-та-дам
  Брынь-брынь тара-ра-дьюм

 - Нашёл! Эти двое сломали мне всё! - он держал в руках пластинку, подбежал к проигрывателю  и поставил её.
  Мрачный смотрит, под скрип начальной дорожки, в сторону проигрывателя. Сигарета тлеет.
 Я жду его. Этого странного человека. Он опаздывает. Чтобы ввести вас в курс дела, расскажу о вчерашних происшествиях. Вчера он мне написал письмо, стихи в котором произвели на меня такое впечатления, что я решила с ним встретиться. А вот и он.
  - Здрасьте…
 - Здравствуйте, присаживайтесь.
  Он сел на стул, подошёл официант. Он, осмотрев столик, вы же знаете, что я не курю, сказал ему принести пепельницу.
 - Что-нибудь ещё? – спросил официант.
 - Я на диете, - сказал он.
  Он закурил, даже не спросив у меня, не возражаю ли я. Я достала его письмо и положила на столик.
 - Это ваше?
 - Нет, уже ваше. Но, не спорю, было моим ещё позавчера.
 - Вы не поняли. Я спрашиваю, это вы сочинили эти стихи?
 - Всё что вы видите в моих сообщениях, будь то письмо или смс, являет собой, недавно упомянутую часть моего мозгового архива с меткой "Моих рук дело". Если же оно лежит в другом архиве или вовсе отсутствует, то я ставлю всенепременно значки (с), что опять таки, как и мозговые архивы, спасает меня от белых горячек и судебных разбирательств... Ну, про судебные разбирательства я загнул - в наше время развитых электронных технологий в сфере пользования информацией, давно про значок (с) забывают, а зря... Но с другого угла - ведь использование значка (с) отличает меня от "них". Слово "них" я  бы поместил в кавычки, ибо они не такие уж и чужие, тоже сообщаются ведь! И если бы мог, поместил бы в двойные кавычки.
 - То есть, вы утверждаете, что написали всё сами в этом письме, я не видела ни одного значка (с).
 - Скажу даже больше. Всё написано в единственном экземпляре и придумывалось за минуту до написания.
 - Вы знаете, почему я вас пригласила сюда?
 - Покурить?
 - Нет, что вы! Скажу, что мне очень понравились ваши стихи, и я решила взять у вас интервью.
 - Вот он, где я оказывается…
 - Вы не возражаете?
  Приходит официант с пепельницей.
 - Ну, я думаю, это будет интересно. Или это будет скучно?
 - Всё зависит от вашего желания. Вы можете отвечать на вопросы или не отвечать.
 - То есть, вы мне предлагаете рассказывать о себе, ворошить моё прошлое, и чтоб при этом мне не было скучно?
 - Я не хотела…
 - Да вы смеётесь надо мной! Рассказывать о себе я могу часами! Я самовлюблённый эгоистичный извращенец, которому только того и надо, чтоб его кто-то слушал!
 - Вы согласны?
 - С превеликим удовольствием, моя дорогая! – по-видимому, он оживился этим, и я не стала сбивать его с этого ритма замечанием, что мы первый раз видимся и этого мало для «моя дорогая».
 - Что ж. Начнём. Расскажите немного о себе.

  - Что ж… Я вам расскажу одну историю, которая расскажет больше обо мне чем «я родился тогда-то, и делал то-то». Перед тем, как рассказать её, скажу лишь, что слушаю я музыку. Да, наверное, хорошую музыку и всё.

 - Вечерок. Мы сидим на кухне моего друга. У Душевного Хомяка, который своим гостеприимством нас часто радовал. Он был рад гостям, потому что они были мы. В общем-то тут Я хотел показать то, что слово «мы» - эфемерно, и включает в себя лишь тех, кого нужным счёл рассказчик. Будучи рассказчиком сего, Я скажу, что мне нравится так варьировать словом «мы», но, во избежание, Я оставлю слову «мы» определённость до конца истории, следующей репликой. А нас радовал он, потому что он был одним из «мы».
  Сидели, так посиживали, было весело, было всё, что нужно. Конечно, изящные девушки, которые помимо своей красоты, могли быть способны и на шутку с тройной игрой слов, забирающую их в вечность, сидели с нами, и, как водится у них, нами восхищались. Мы делали вид, что к восхищениям не причастны, но, как только образовывались новые пустые пространства с меткой «вольная тема», мы вплетали в них изощрённые и извращённые, скрытые, и тем интригующие, но заостряли на них внимание, чтобы их не пропустили, комплименты. Дамы, естественно, были настроены именно на эту волну.
  Итак, сидели. И тут, как-то это очень красиво сошлось с предыдущим, заходит в эту комнату человек, да так, чтобы всем было ясно, кто он – красиво переступает порог, танцует во всех движениях какой-то спокойный мелодичный танец.
  Конечно, всем бы стало ясно, кто он, если бы все его итак не знали. Это был Я. А Я входил в «мы».
  Я улыбнулся. Я что-то знал.
  Как вдруг, приятная девушка, кстати, извинит ли меня, подруга, не помню, как её зовут, говорит:
 - Так вот, поэтому я и прочитала всего Чехова. Ещё я прочитала всего Воннегута, но по другой причине.
  Я, чувствующий, что в этот разговор мне необходимо встрять, ибо это – единственный шанс, говорю:
 - А Я вот…и не прочитал ни одного автора «всего». Как-то не получилось… Хотя…есть один, - и Я покачал головой как в жесте «Да», но только в продолжительном: «Да-а-а…» - Все его рассказы были как тень ив…или как удар молота по голове. Или как какой-то непонятный набор слов? – Я посмотрел очень выразительно на мою собеседницу. Так как Я только вошёл, и уже вёл такую артистичную беседу, нас слушали все. Я продолжал:
 - Иногда, нашедши в его героях свой портрет, Я приходил в восторг, поражаясь, как он хорошо знает людей. А в каком стиле это было написано!
 - Кто же он? Может я читала его или слышала о нём? А то вы так расписываете его, в таких красках, я хотела бы, по возможности, к вам присоединиться…
 - Присоединиться?.. Чуть позже, моя дорогая, чуть позже. Имя его мне неизвестно. Я его не помню. Сейчас, рассказывая вам всё это, Я пытался вспомнить его имя. Но так и не вспомнил, в чём и признаюсь, освобождая себя от этой нелёгкой задачи что-нибудь вспоминать. Но…, во избежании расспросов «а что он написал?», «когда он жил» и так далее, скажу вам, пожалуй, вот что. Такой вот поворот сюжета: у меня, не спрашивайте откуда, есть, что очень странно, в первую очередь для меня, своим совпадением, официальное подтверждение, зарегистрированное на бумаге, не только того, как его зовут, но и когда он родился. Скажу даже больше, введу вас в заблуждения, так сказать, это ещё и подтверждает то, что он писатель.
  Все многозначительно на меня посмотрели. Не давая им опомниться, Я говорю:
 - Секундочку, и оно будет лежать на этом столе. Мне надо его принести из моей сумки в прихожей.
  Я ухожу.
  Завернув за угол в коридоре, Я начинаю смеяться. Впрочем, Я начал смеяться уже тогда, когда зашёл на кухню, но до моего рта, это дошло только сейчас. По понятным причинам Я удерживал это течение смеха к моему рту – чтобы умножить его, усиливая эффект. Мой смех, в коридоре за углом, не был слышен, тоже по понятным причинам – во все колонки ревел Мьюз.
  Я продолжаю идти, и начинаю говорить в слух:
 - А ведь на кухню, я пришёл не за этим. Всего минуту назад перед тем, как зайти на кухню, Я решил дунуть. И пошёл на кухню, чтобы налить себе чаю, чтобы взять его с собой, чтобы запить, чтобы в горле не было неприятно, - Я прохожу мимо своей сумки в прихожей, открываю входную дверь и выхожу на площадку. Продолжаю: - То, что Я им хотел вывалить на стол, по-настоящему, у меня в кармане с того самого момента, как Я его туда положил, то есть, со вчера.
  Я достаю косячок. Взрываю.
 - Вы спросите: «А где чай?» Я могу вам ответить. Я забыл его налить. Да, и вы сами всё видели – меня профессионально заговорили. Они используют это – специально задают вопросы, на которые мне будет интересно отвечать! Но Я могу ответить и по-другому. Я не стал его наливать, потому что сейчас Я туда вернусь, и, положив на стол то, что у меня в кармане, сделаю себе самый вкусный чай в мире. В общем, не спрашивайте человека, который курит. Он отвечает «забыл» только затем, что на объяснение настоящей версии произошедшего уйдёт весь день.
  Тут Я замечаю, что этажом ниже стоит девушка и смотрит на меня. Вот это да! Она всё слышала! Горю. Меж тем, Я докурил, и иду назад, улыбаюсь.
  Захожу на кухню. Кладу на стол, из своего кармана, документ в «зелёной коже». Девушка, имя которой Я вспомнил, но опять забыл, берёт его и раскрывает. Я делаю себе чай. Она смеётся, и зачитывает вслух:
 - Свидетельство о рождении. Гапонов Иван Игоревич. 27 апреля 1988 года.

   Он замолчал.
 - Интересная история, - сказала я. – Мой следующий вопрос….
 - Не надо вопросов. Теперь моя очередь. А вы знаете, зачем пришли сюда?
 - Что?!
 - Я решил, что вы подходите для моего плана.
 - Какого плана?
 - Помочь одному режиссёру. Мы должны помочь ему сделать этот фильм. Задумка у него – на десять. Наша задача сделать таким же исполнение.
 - Стойте! Ещё минуту назад, я думала, что я беру у вас интервью!
 - Уже нет. Такова жизнь. Идёмте со мной.
 - Но…
 - Дайте мне вашу руку! Если Я вам скажу, что этот режиссёр снимает лучший фильм в истории человечества!
 - Я не знаю, всё так быстро…
 - Просто идём.
   И он повёл меня за собой.

   Мы пробрались через все препятствия. Я пока не понимаю всего его плана, и почему он его осуществляет, но признаюсь, что за его теории сидят в дурке. Чего стоит одна «Политика «Ненапряжности»».  Или, ещё лучше, «Теория популярности»…
   «Теория популярности» складывалась из нескольких фраз, точнее, как он называл их, «правил», следуя которым человек становился объектом восхищения окружающих. Он часто упоминал «Теорию» в разговорах с людьми, и складывалось мнение, что он о ней думает не только в разговорах с людьми. В свою очередь, это так и было. Иногда он ссылался на некоторые труды, в основном древние и двусмысленно трактованные, произносил, приплетая к предложению фамилии режиссёров, названия музыкальных групп и социальных группировок. Как бы там ни было, теория работала. Работала, ибо он был сверхпопулярен среди девочек и мальчиков. Первым он подарил «Теорию Флирта», а вторым «Теорию Игр»…
   Говорят, он волшебник сегодня…

 Алексей стоял рядом с красивыми людьми, держал в руках, ещё не прочитанные, подаренные ему листочки Ивана.
  - Давай мы тебя съедим?
  Он улыбался немного жмурясь от боли. Он обнимал их, прижимая к себе, а солнце светилось в заката золоте.
  На утро в парке был истерзанный, весь в крови, полуслепок-получерк, труп, с откусанными ушами, без рук и ног, с дурацкой улыбкой на лице, и... десять трупов молодых людей с диагнозом причины смерти - "отравление".
  Листочки, что валялись подле, были пронумированны.
  Сначала я проснулся. Далее, пройдя по комнате, надкусил отрезанный до сна, а то есть – вчера, кусочек хлеба. Вспомнилось, что в 10.45 была словлена моим телефоном «эсэмэска» на тему «Люди-котокомберы – Люди подземелья». Там говорилось о частной путанице молодёжного социального течения андерграунд и, собственно людей-котокомберов, людей подземелья. Будучи не равнодушным к трагедиям частных путаниц, Я, человек ответственный, натыкал ответ про свой сон. Я был слабо информационно нагружен, и взял гитару, дабы брынчать на ней. Оказалось, что я играю на ней отнюдь не бездарно. И в моей голове проснулись мысли, которые всё норовили материализоваться через их настойчивое стремление выглядеть. Да, именно выглядеть – они принимали форму конструкций, визуализируясь у меня в глазах. Так вот, мысли эти не только подсказывали, где есть недостроенные фрагменты конструкций, но и гласили мне, что игра на гитаре, которой ты нас, мыслей, забавлял – дух без мастерства, что есть одна сторона медали, а вот мастерство без духа – другая. Вот тут я и подумал, что медали не может быть, если нет одной стороны, и вспомнил, что медали мне не нужны. Не помню, ходил ли я в магазин.
  Потом взбудоражил Маффи, прислав ей почтового голубя с запиской «есть идейки?» Рикошетный голубь раскрывать свои тайны долго не хотел – потерял хвост в телефонных лабиринтах путей, что я, прождав полчаса, получил, наконец, прилепленным на место. Поперекидывавшись голубями, мы решили, что всего лишь в 17.00 пойдём на выставку, посвящённую бездомным животным. Бездомные животные ассоциировались в моём бездонном жестоком мозгу, с бомжами. Я бы и рад сказать, что нет – да уж написал.
  Я понял, что у меня есть целых два часа на утреннюю зарядку. Шутка, потому как мне надо было очистить флэшку от вируса, посмотреть, что я сегодня одену и забить два косячка.
  Чистка флэшки протекала путём присоединения оной к продолговатому отверстию в материнской плате, проникновению в неё мнимыми конечностями и, наконец, виртуальным образом повествования, что хорошо, а что – вирус.
  Одевался я долго всегда. А в этот раз, не скрою, был на мне берет, были и штаны.
  Двух часов всё же не хватило. Второпях забив косячки, выехал без двадцати встреча, минус двадцать пять как уже.
  По дороге происходили странные вещи, достойные всего дня. Сначала в маршрутке появилась Лидия Григорьевна, не только героиня, пусть и второстепенная, одного моего рассказа, но и реальный человек, сказавший, что рада за меня, теперь филолога, а в прошлом повара. Затем маршрутка стояла с минуту напротив места, где часто бывали мы с Маффи у наших шведских религиозных друзей, обучающих нас английскому, как вдруг какой-то усатенький дядя сказал шофёру, чтоб ехал отсюда. Повздорив с ним, шофёр уехал через минуты две. Видишь, Маффи, я опоздал не совсем по своей вине.
  Дошёл до дюка, встретил Маффи и, разговаривая с ней, искали дворец какого-то партизана, где снимал комнатку сам Воронцов. А разговаривали обо всём. В основном о главной теме некрологов – о обывателях, расизме, творчестве, наркотиках, одиночестве и магии.
  Обыватели были повсюду – в особенности вокруг нас с Маффи. Мы сидели за столиком пепельницы и двух чашек кофе, я топил, купленное мороженное в горячей массе жидкости… Несколько раз повторяя алгоритм произнесения фразы, опирающуюся на предыдущую, о возможности происхождения человека не от одного вида, я пустился в россказни про кронидов и уранидов, произошедших от них эллинов и греков, а затем про снежных людей. Маффи же, когда мы уже шли где-то по улицам славного города, спросила меня:
 - Ты не расист?
  Я ответил, что не чистокровен для этих профессий. Различия видны, но это не было поводом для различий, которые не видны – в крупном масштабе я понимал их полное безразличие. Кого их? Да белых, чёрных и жёлтых. Но тут я сообщил Маффи:
 - Нет, я всё-таки расист.
  Аргументировал я это тем, что в другой плоскости, а именно в плоскости «обыватель - не обыватель», я делаю тоже самое, что и расист в плоскости «негр - не негр». Но, вовремя просчитав степень идентичности двух получившихся графиков, увидел скопление неточностей в области агрессии. И говорил:
 - Я не считаю их своими врагами. И я не столько считаю, что они не достойны быть моими врагами, сколько протягиваю им руку свою, как детям. Правда, чтобы взять её и пойти со мной наверх из страшного подвала, где они заблудились, играя в мячик с крысами, им надо признать, что они дети. Причём себе самим.
  Творчество было отмечено как тема нашего разговора, после того как мы завели разговор о возможном великолепии диктофонов за каждым столиком. Впрочем, эта тема вливалась в построение графиков (график настоящей трагедии и его связь с единицей времени написания), и в неведение содержания отличий между записью диктофона за нашим столиком и столиком обывателей.
  О наркотиках говорили мало, только то, что эллины выбирают менее искусственные, но заставляющие подумать, а остальные греки больше поржать, но зато ультрасинтетические. «Настоящие киборги выбирают синтетику».
  Зато я предложил Маффи наркотики сам, удручённый отсутствием культурного похода на вечер. Маффи отказалась, хотя ещё не выбрала на сегодня или насовсем. Я почувствовал себя чёртиком, предлагающим маленьким девочкам косячок и свои взгляды на отсутствие добра и зла, и, что самое страшное и безосновательное, на пересечение оных с произведениями великих авторов. Зачастую известных и знаменитых. «Так вот эти взгляды – слишком рассеивались в бурной псевдонаучной жизни его мозга! Неизвестность верного и возможность быть истиной сразу нескольким, сделали из него тряпочку!» - сказало мне одно из моих эг. Я решил быть более уверенным в чём-то и от этого отталкиваться – перебрав всё: от религии до ненадобности несчастия моих детей, я остановился на магии…
  Рефрен: магия, магия, магия…

  Припоминая афоризмы Энциклопедии врачей "Чёрные Врачующие Народности", Мрачный сел на свой шестой ряд. Свет погас. На экране появилось лого: включается рыжая лампочка, под ней человек за столом. Человек на экране достаёт свой мозг и кладёт на стол, встаёт из-за стола и уходит влево. Камера приближается к мозгу. Слева в зал, выходит тот же человек с экрана. И садится на первый ряд.
  Начинается фильм...
    Я знаю, знаю точно, что ты устала. И не скажу Я от чего в своих стихах, что в строчку. Прошепчу лишь в бездну сыпи сумерек, в окно, меж дозами сизого дыма: «Не тревожься, идём со мною»…
    И ты не верь, и Я не верю, что Я всесилен. Ты скажешь, просто, иногда, нужны такие люди в мире, что, иногда, фантазией своей в мир серый за окном приносят не только выдох дыма, но и вторую бездну, но уже надежд, цвета детских стёкол, что из уверенности беспричинной течёт так мягко, но… неизбежно. А Я скажу, что там, про веру, Я, тип того, наврал…
   После эпиграфа, на экране башня. Потом окно башни. В нём - фотография на кнопках. Она нажимает себе на пупок.
   "Илюха, закручивай, закручивай - да не закрутись!"- подумал Мрачный.

....Я вошёл на кухню, там сидел мой отец и смотрел недавний мой мультик. Хотел было дальше писать это, но понял, что выдумываю. А хотел было уже написать, что вошёл потом мой дядя и тоже начал смотреть его. И в мультике показывалось то место, где взгляды отцов на красной лестнице в виде параболы смотрят вверх по-диагонали в направлении взглядам сынам. Этим, в мультике, я хотел показать, что смотрят они снизу вверх. Так вот, папа сказал: "И так оно везде, во всём", явно из-за того, что мой мультик был многосмысленным: он рассматривал смысл, где продавцы наркотиков так же преуспели в продаже техническими средствами, как и другие отрасли, и их предприятия бытовой промышленности. В частности, телевизоров. Под продажей техническими средствами я понимаю, тут, средства стимуляции продаж рекламой и качеством продукции. Это не только ведёт к приобретению самого большёго пакета избирателей Панахреникс, но и подъёму качественных изменений наркотика. Если раньше наркоманы любили кайф "малый", явно разграничивая его с кайфом "большим" (т.е. качественное различие дозы 1 и дозы 9 по "Энциклопедии Врачей Гильдии "Чёрные Врачующие Народности""за 1969 год, во времена славного Бутуна, до рождества Христова), что подчёркивает качественное изменение оного, то теперь они, наркоманы, злоупотребляют "большим" кайфом. Внутри учебника филологической кафедры "Энциклопедия Гильдии Врачей "Чёрные  Врачующие  Народности"" рассказывается про различие в , так назывании, "накрываниями" и ,в так называемом, "безпопускательством"... Господа, проверенно опытным путём на самоличии, - из 4-х названных там качеств наркотика: из "ненакрыло", (состояния "мнимой трезвости"), "накрыло", попустило" и "всё накрывает", т.е "безпопускает", - мне нравится именно "накрыло-ненакрыло" как сочетание наилучшей дееспособности и чувста юмора, как и сочетанием наилучших результатов по сдачи мочи в наркологические инстанции, и, вдогонку, сочетанием, разумеется, наихудших осложнений в работе и самоиронии. Побойтесь бога, господа, читая это, - оно вас погубит.
(Но кто остался со мной после этой фразы? Ага! Попался!)
В общем-то, господа, инь и ян, как следствие любви к чередизируемию и упоительности китайских вечеров при пастбищах в Новинках сего года, а, как известно, "накрыло-ненакрыло" гораздо менее вредней, чем "безпопускательство". Короче, по этой версии, в мультике должны были бы убить кого-нибудь ещё - так, пару-другую персонажей. Но я взял и сказал, обняв дядю и подведя его к отцу, дяде: "Как он угадал мысли, которые испытывает мой отец!" - я указал на монитор с мультиком - "Что за гений! Что за режиссёр этого мультика!"
Потому как мультик дальше повествовал о соединении "перетекание" (по "ЭГВ"ЧВН"") камеры с pov’a отцов, на камеру pov’a сынов, по той же красной лестнице. Проделав с дядей то же самое, явно введению оного в замешательство, бандит скрылся в неизвестном направлении. Нашедшего его просим обязательно позвонить девушке под записью в телефонной книжке "номер 9", потому как она тебя "Лаф"...так вот же, говорю, проделав это с ним я и задумался... Задумался о дневниках... Мне пришёл забавный вопрос в голову:"А почему вы не пишете дневник?" - ответ:" Потому что я слишком занят написанием чужих"... Вот и сейчас написал несуществующую страницу несуществующего дневника для несуществующего героя моего рассказа, ибо  "не" существует ещё и мнение, что мы - одни на всём белом свете...
Так вот, по "ЭГВ"ЧВН"", писатель не столько зомбирует наивных слушателей его построждественским Эго, путём расстановки "тройников" выкидывающих основную мысль читателя из волн труб ходов его мысли на растроение трубы, сколько, написав, кстати, именно "но понял, что выдумываю", из-за некачественной погоды, ещё и потому как: некоторый автор в толщи авторов может и подумать, в конце-то концов! о всепоглощающей магии распределяющей от него равномерно и равносторонне сквозь слушателей с целью приятия оной как дара, безвозмездного... Безвозмездного приятия он и ждёт. Ибо сказано вам: "Вбери мои силы кто смел душой" Я радуюсь...Способности внемлющим быть читателю. Так что, я считаю, что субъект, исследуемый нами, безусловно, автор этого всего, - Ванечка Гапонов, смотрит на "одни на белом свете" как на сон во сне, т.е один и тот же человек выдумывает себе и противников, и союзников. Это и доказывает мою теорию о драматизации "несуществующими" в начале фразы, и теории о пристальном обоюдоостром желании писать о себе в 3-м лице... Как видите, задавал вопросы Ваня Гапонов, исследуемый, себе какие-то , а потом на них же отвечал :"А не написать ли мне дневник?", получается этот вопрос хотел выразить автор? Я вас агитационно серьёзно спрашиваю: нужен ли вам этот проходимец, усыпавший мелкой рябею рябин, её ступней, что облака касались, когда прошло эхо чёрных вин, и она ушла, и  она осталась? Стоит ли нам держать при себе этого язычника?! Подумайте!
На этом основании я приговариваю Ивана Гапонова к участи быть съеденным заживо большой сиреневой бабочкой с раскраской снежных хлопьев неистово-витеевато-зелённым цветом. За все его грехи, а именно: за то, что задумался я, после того как проделал с дядей то же самое, о геноТипности. И к дневникам это имеет отношение в отношениях отцов и детей, как самой количественной проблеме всех дневников в мире. Ибо задаёшь себе вопрос о понимании тебя как кусочка сна - ,будь добр, не трать время, - съеденным будь бабочкой фиолетовой. (Тут, понимание тебя как кусочка сна претендует быть рассмотрено как инверсионная прокрутка сюжета, что является скромным штрихом культуры того времени. прим.автора: Пейте охлаждённым)

     Блуждая, опять стихийно, «Стихийный» посадку совершил на планете Земля. Почти для всех Земля была Домом, кроме, разве что, венерианцев, которые, по нашим меркам, давно уже сошли с ума. Хрон родился, вообще, в космосе. И Космос назвал Домом в последствиях.
   На Земле было холодно – моросил дождь. Хрон пошёл в отель «Инопланетянин» и через 5 минут валялся в номере попивая «Постядерное» пиво. Земля, Земля…
   Какая-то скука глодала его. Когда он смотрел на людей, поглощённых рутиной. Когда он думал о своих делах. Когда открывал новую капсулу пива.
   Неизвестная сила подхватила Хрона и он пошёл в магазин. Просто так, не за чем. В магазине он купил «Кристаллическое» мороженное. И пошёл в Старый Город.
   В Старом Городе ничего интересного, кроме старого города, не было. И он пошёл назад. Присев на краю кровати в своём номере, он понял как одинок Мир, и осознал свою глобальную лень, вызванную вопросом «зачем?».
   Зачем что-то делать?
   Зачем не делать чего-то?
   Он проснулся рано и умыл лицо холодной водой. Понял ответ. Этот ответ нельзя написать или сказать, но понять его, вполне, можно. Это было что-то среднее между жаждой жизни живого существа и воспоминаний о прикосновении к прекрасному…
   Улетая с Земли, Хрон подумал, что Земля – какое-то странное место.
  Эпизодический проснулся. Цитировал Хрона: "Эко приглючило". Он лежал на траве посреди той самой поляны, где он последний раз видел всех вместе. Как ни странно, но он отчётливо помнил, что его съели и, что ещё более странно, рядом все были в сборе. Исключительный рассказывал про Внеклеточье, про то, как он познакомился с директором зоопарка Самшайэй. Мрачный говорил о кино. Качественный молчал. Все выглядели старыми. "Наверное, их тоже съели", - подумал Эпизодический.

 - Ребята, у Звездочёта была прекрасная дочь, которая подарила мне вот что, - сказала фотография на кнопках. - Садитесь и послушайте.
  Он достал откуда-то маленькую брошюру с выгравированным названием.
                «Откровения»
                Если честно, то я, иногда, насыпаю соль в солонки.
    Я сижу здесь, в этой постреалии, и пытаюсь написать первое предложение, чтобы не терять нить потом – ведь я его буду перечитывать больше раз, чем последующие; тут точки не будет, чтобы первое предложение было большим, а это у меня и ассоциируется с тем, что я хочу много написать
   Вот, значит, как. Дальше дело развернётся в чистую неприкрытую зловещую правду, мою правду, о моей жизни. И пусть хоть кто-нибудь посмеет заржать!
   Я писатель, а это рассказик о моей жизни. Меня зовут Ваня, - написал Джо. Писатель, бывает, выдумывает имена.
   Главное помнить, что стремлюсь я к жёсткому реализму и дотошному правдоподобию.
   Даже чёрные, как мой выбор ручек и носков, углы души будут грязным месивом излиты на пиршеский стол Боли Бытия. Это я отдаю, когда мне нечего дать, но меня об этом сильно просят.
   А вот что писатель должен быть голодным – неправда. Я сыт по горло.
   Не пугайтесь прозаических отступлений. Это моё последнее напутствие.
                Мама
                Я люблю Маму.
   Она пришла с гор. Всё чистое и светлое у меня от неё; она – восточная сторона во мне, что даёт мне наслаждение малым и простым, лёгкую гениальность, управление чудесами и… отрицание чёрной действительности, о которой я пишу сейчас. Бывает, опять же, что писатель пишет о том, во что не верит.
   Пожалуй, мама – тот человек, который знает всё, что здесь может быть написано. Именно поэтому я не хочу, чтобы она это прочитала.
   Мама, не волнуйся – у меня всё лучше всех, ведь я - твой сын.
   Наверное, мою маму тоже иногда одолевает скука. Вот она и сошла с гор учиться в университете. Кстати, везение у меня тоже от мамы, потому как она смогла проучиться там до 4 курса. Ну и, конечно, прожить жизнь, не прогнувшись под этот земной мир. Из чего следует, что везения не существует. Так вот, это самое, чего не существует у меня от Мамы.
   Её родители – учителя. Мои Атушка и Маманька были математики. У них было 4 сына и 2 дочери. По-моему, там творился инопланетный трэшак.
   Короче, мама моя – святая. Я не верю, что я родился естественным путём. Но, не поверите, у меня есть
                Папа
                Я люблю папу.
   Он тоже с гор, но с других. Приступы депрессии, наслаждение грустью, осознание гениальности, любовь к вызывающему поведению и «Чудес не бывает» у меня от него. Кстати, могу легче перечислить, чего во мне нет. Причём нет напрочь.
   Пожалуй, папа многое узнает из этой писанины, но я тоже не хочу, чтобы он это читал.
   Папа, всё оказывается вот так.
   Самое главное, что у меня от папы – это любовь к ультрасложным вещам. Точнее, просто, к ультрасложному. Но… ничего сложного не существует – поэтому у меня от папы именно это несуществующее.
   Мои Баби и Дед – врачи. У них, помимо 2 сыновей, тоже творился трэшъ, такой же для меня инопланетный. Никогда не понимал их семью.
   Короче, папа у меня – изобретатель. Я не верю, что они пересеклись с мамой и… сколотили семью.
                Брат
                Ты так думаешь, или ты так считаешь?
   Старший брат – это круто. Если не знаешь чего-то – можно всегда его спросить. Он физик. Он любит чернушку и трэшачок.
   Мы были вместе, пока, наверное, не настал естественный период «Дабы не разорвать мозги компании» - мы тусовались в разных компаниях. Как и сестра моя.
                Сестра
               
   Младшая сестра – это как тёплое дно, только ещё не ясно, где верх, а где низ. Если что-то знаешь – можно ей рассказать. Она поэтесса. Она любит юмор междометий и невербальное общение.
  Моя сестра продолжает влюблять в себя мир. Как и Сэм.
                Сэм
                Мррррр?
   Бывало, наступал на него в темноте и подолгу разговаривал с ним. Я и сейчас, преследуемый духом его, жду его возвращения. Сэм уходил надолго, но потом возвращался. Как и Я.
                А вот и я, собсна
                «А это моя жизнь»
   ...

- Господа. Пройдёмте за мной.
  Король Лемуров проследовал в зал. Они шли за ним, прижимая карандаши к груди. А кто и ручку…
  На весь зал стоял стол, а на нём миниатюрная модель целой страны.
- …! – сказал Качественный.
- Садитесь, - сказал король, указывая на пять стульев. – Я удаляюсь. И чтобы, когда я пришёл, вы обо всём написали.
  Он ушёл. Секунд пять они стояли перед этим столом в тишине. Такое молчание, да вы знаете сами.
  И тут, из самого тёмного угла, выходит, одним словом, Кот. Иначе и не назовёшь.
- Я включаю Превращатор, - заявил он. – Я сам его так назвал. Кто первый?
- Я, - сказал Исключительный.
  Кот включил в розетку какой-то маленький прибор. Из него донеслась глупая мелодия.
- Я не могу сейчас говорить, - сказал он прибору. – Извините, господа, мой мобильник разговаривает. Исключительный, за мной.
  Они пошли в другой конец зала. Указав на подобие стиральной машины, Кот сказал залезть туда. Исключительный и залез.
  Сначала он стал бесцветным, потом остались контуры, а потом и они потеряли из самих себя половину. Японский художник начал раскрашивать его, а аниматор написал код. Половые признаки исчезли, и сеньор Исключительный превратился в анимэшную девушку.
  Настала очередь Качественного. Его сразу облило чёрной краской, надело пиджак из бумаги и выдало таблички с записанными на них выражениями чувств, по средствам всяческих восклицаний.
  Затем, без приглашений, к «стиральной машине», Превращатору, пошёл Эпизодический, тот, что не Радужный. Его начали мять, скатывать в шарик, разделять на части, потом опять соединять. Вылепив из однородной массы, которая получилась половину человечка, другую половину приделали из чёрточек пера, такого, древнего и на жёлтой бумаге, да вы и сами всё видите.
  Затем настала очередь Мрачного. Алёша влез в Превращатор. Внутри у него стало пусто – потому что его выпотрошили, и уже набивали опилками, вместо глаз пришив пуговицы, отпустили.
  Вы спросите, а кто «они»? Так всё те же – руки Превращатора. У него их три, на заметку юному мастеру будет сказано.
  Изумрудного сфотографировали. Сначала на память об этом событии, а потом вырезали у фотографии руки и ноги, и впрочем, по большинству линий суставов вырезали. А скрепили это кнопками. Одна из кнопок была красной. На неё нажимать было ещё нельзя, и находилась она на пупке.
Как превращения были окончены, так они и попали в миниатюрную страну. Ведь они все стали безразмерными, а значит, и маленькими, и такими, чтоб как раз.
  Стояли на полянке они, пятеро, и размышляли о том, как им написать о Стране Короля Лемуров…
- Давайте разделимся, - предложил Качественный, и поднял табличку с вопросительным знаком.
- Давайте, но только чтобы осмотреться, а писать про страну будем вместе, - сказала фотография Изумрудного.
  Так они и пошли по разным путям.

- Стойте, - на пороге стоял Иван. - Не стоит читать дальше.

  В "Откровениях" говорится лишь о моей жизни. О моих теориях. О моих делах.
  И смысл этих откровений - в кусочке истины, которая может оказаться на страницах статьи о Стране Короля Лемуров. Но, зная наизусть всё, что записано в "Откровениях", я думаю никто никогда не поверит в то, что там записано.
  Вам никогда не приходило в голову, что весь абсурд вашей жизни может, в конце концов, оказаться абсурдом? Или оказаться тщательно подогнанным ключом к делу вашей жизни...
  И, вообще, зачем вы за мной следите?
- Потому что мы - твои читатели. Потому что ты сам - читатель себя, но не можешь признать нашу независимость. А ведь мы уже давненько поживаем своей жизнью.
  Казалось, это они сказали одновременно.
- Что я могу для вас сделать, если вы вернёте мне мои "Откровения"?

 Илья смотрел через окно на танцующих ангелов. Казалось, прошла вечность со смерти старика… Он никогда не обижался на него за то, что по его вине оказался в этом заточении, в этой башне без входа. Пока Звездочёт был жив, Илья Изумрудный, фотография на кнопках, и не задумывался о выходе из башни…
 Теперь его эта ограниченность в пространстве угнетала, он проводил всё время у окна, глядя на то, что творится за пределами… Он смотрел на ангелов и был проглочен тяжёлой обидой. Обидой на ограничение.
 Фотографическая сущность, кнопки, башня, ангелы и его миссионерство в Стране Короля Лемуров надоели. Страх как.
 И вот сейчас он развернулся спиной к окну со всеми его ангелами. Перед ним, в куче, валялись предметы. Он начал создавать из них композиции, сначала ни на что не похожие, а потом всё краше, пока не создал из всех предметов, просто положив их в нужные места, вставив в нужные пазы, чудовищно красивую конструкцию, в которой не было лишней вещи, к которой нельзя присоединить вещь…
 Он встал перед окном, он замахал руками, он захотел показать это. А ангелы его не замечали. Всё танцевали, танцевали…
 И когда Илья в конец отчаялся привлечь внимание, к окну подлетел небритый ангел и прилепил на запотевшее стекло пятерню, продекламировав:

    …И так всё вниз и вниз, лестница зеркал ушла, неся с собою на каждоей ступенечке своей меня. Ступенек было тыщи. Меня тожа. На каждой-каждой сидело по праобразу, и вниз смотрели с винтовой, спиральной лестницы стекла и серебра. Всё вниз и вниз на бесконечну даль, на синус горизонт и ещё чего-та там. И тут один из них, один из Я, что также как и Я сейчас, мыслит про себя, меня, в лице эдак даже в третьем, взглянул наверх… и осознал Я, что также на ступеньке отраженья нахожусь, и вниз смотрю. О сколько сил (пришлось звонить мне Святогору), чтоб голову мне повернули. Ничто не вышло. И тогда, явилась мышка и хвостом…
    Меняя точку зренья, Я поворачиваю шею и смотрю назад. А там всё также лестница уходит в даль, то есть в начало. Лишь разница одна большая есть картины этой – все Я, что на ступеньках сзади смотрят прямо мне в глаза. А Я им:
    - Эгей, придурки! Нет конца! Потому, как и начала нет. Что - там, что – там – одно и тоже.
    И мне в ответ соседний Я:
    - Нет конца? Всегда Я думал, господин Гапонов, что тут их два.

  Опять воняет кошками... А вот, собственно, и Кот. Мрачный протянул ему листочки. Кот мельком посмотрел на них и хотел что-то сказать.
 - Они остались, - опережая сказал Алексей.
  Он залез в "Превращатор" и стал собой.
  Мрачный немного постоял на площадке, с которой всё началось. Вспомнил спутников. Ему не то, чтобы не верилось, сколько не было особого смысла верить в то, придумывали его или нет. "Скорее всего придумали. Придумали и написали. Фамилия-то, не ахти."
  Да, румынские подъезды не везде расположены. Засыпая подумал, проснётся ли.

- Хорошо, - сказал Иван. - Обоюдоострое, говоришь... Я дам вам независимость. Вам всем.