Люди-ангелы. Дневники

        Люди-ангелы. Кто они? Те самые. Родные и близкие. С которыми тепло, уютно, надёжно. С ними можно просто молчать, наблюдать за ними и чувствовать, как внутри разливается ощущение тихого счастья. Они отпускают нас во взрослую жизнь. Провожают, украдкой смахнув слезу. Переживают за нас, читают молитвы и ждут. Ждут всегда. А к приезду пекут пироги и варят холодец. Ну, разве ж можно без холодца на домашней курятинке? Просто никак. Это родители. Или те, кто волею судьбы их заменил. Земные ангелы-хранители.
       Отправив нас в "свободное плавание", земные ангелы-хранители незримо присутствуют у нас за спиной. И мы всегда знаем, что на этой земле  есть маленький мирок. Город, городишко, деревня, домик, дворик. Куда мы можем вернуться, приклониться, вспомнить, потрогать, поговорить и, опять таки, просто  помолчать.
       Но рано или поздно наши ангелы покидают этот мир. Дома продаются, а знакомые с детства тропинки зарастают травой. И на карте с масштабом 1:10000 уже больше нет места, куда бы ты мог махнуть согласно расписания вечерней электрички, чтобы прикоснуться к тому самому источнику, из которого ты сделал свои первые глотки. Всё это остаётся лишь в твоей памяти.
       Удивительное чувство. Часть твоей жизни и вся жизнь твоих ушедших близких укладывается в какой-то неосязаемый файл серого вещества. Периодически ты открываешь его и «листаешь». И каждый раз, кажется, что что-то уже стерлось. Пусть самая малость, почти ничего не значащая деталь. Но её уже нет.  Возможно, именно  эти мысли заставили меня сесть и постараться законспектировать хотя бы что-нибудь из хранящихся в памяти событий, ощущений и чувств. Вы спросите: а кому это собственно нужно? Кому это интересно?  Пожалуй только мне. Но это меня ничуть не смущает.
       Вот, пожалуй, и всё вступление…Остальное это просто станицы дневника…

       Бывает же так, что ты ощущаешь человека на расстоянии. Его беспокойство, его боль, его молитвы о тебе, приближение его смерти.  Она была именно таким человеком. Она – это моя бабушка. В девичестве Власенкова Татьяна Яковлевна, 25.10.1915 г.р. У нас с ней было одно имя на двоих. Именно с ней у меня была «налажена» та самая незримая связь.
       Мою мать это всегда задевало. Её недавний звонок начался примерно со следующего текста:"Ну, и что, дочь не чувствует, что мать лежит в реанимации после операции?"
       Это ж надо. Не сказать мне о предстоящей  операции, чтобы потом был повод иронизировать по-поводу моих «телепатических» способностей.
       Да нет их у меня, сколько раз говорить. По крайней мере, на заказ. Я просто не могла не чувствовать боль в ЕЁ сердце. Потому что она отдала мне его очень давно, навсегда и без остатка. И никогда ничего не требовала взамен.
       На днях ей бы исполнилось 94 года. Она прожила долгую и трудную жизнь. Маленькая и стойкая женщина.
       Родилась перед самой революцией. Потом коллективизация, раскулачивание, колхоз. В семье 10 детей. Восемь сестёр и два брата. Мать умерла, когда бабушке было 15 лет. Работа в колхозе, по дому, уход за осиротевшими младшими. Голодомор тридцатых. Затем замужество. Двое детей. И сразу война. Её любимый муж Андрей ушел в армию сразу после рождения второй дочери. Из армии прямиком на фронт. Пропал без вести. Кто-то из односельчан случайно встретил его в эшелоне под Ленинградом…Больше о нём ничего не известно.
       В послевоенные годы мой дед стал  помогать бабушке по хозяйству, дров привезти, крышу подлатать. Так и сошлись. У деда был сын от «завеявшейся» в неизвестном направлении жены, а у бабушки двое дочерей от пропавшего без вести солдата. Первый их общий ребёнок, мальчик,  умер во время родов. По какому-то народному поверью, бабушка никогда не ела яблок и мёда до «Спаса». В старину считалось, что некрещеным деткам, умершим в раннем младенчестве, в этот праздник на небесах раздают яблоки с мёдом. А детям, мамы которых ели эти лакомства до праздника, ничего не достаётся. Забота о своих детях и внуках для бабушки была делом её жизни. Всё для них. Потом родилась моя мать. Она была всего на год старше бабушкиного первого внука.
       Внуков бабушке досталось всего трое. Но всех «вынянчила» своими маленькими ручками. Средний внучок родился недоношенным, у дочки, моей тёти, были тяжёлые роды. Получилось, что и сына уже выписали, а её всё никак не могли поставить на ноги. Больница находилась в райцентре. Девять километров ходу. Транспорт тогда ещё в сёла не доезжал. Коляски были городской роскошью. Бабушка носила Серёжку на руках. К утреннему и вечернему грудному кормлению.   Росту в ней было от  силы  «метр-сорокпять».Бабушка рассказывала, что ещё в детстве у неё был перелом позвоночника, после чего рост практически прекратился. Дедушка всегда шутил, что бегала бабушка по селу «як панська собачка». Маленькая, но шустрая. Такой она была всю жизнь. Всё успевала, и никогда не жаловалась. Скотина накормлена, огород «как картинка», везде идеальный порядок. К соседкам на лавочку выходила «погалдитысь» только по большим праздникам. В белоснежной косынке и идеально чистом цветастом фартуке. В доме всегда свежепобеленные  мелом стены. Помню, я так любила их незаметно облизывать языком. Сложенная в кружевных покрывалах кровать с выложенными стопкой подушками в накрахмаленных наволочках. Такие же накрахмаленные занавески, белые гардины, вышитые салфетки под вазочками и фотографиями в рамочках. Ни одной пылинки. И главное: «Мухам строго вход воспрещён!». Дед как-то признался, что именно отсутствие в бабушкином доме мух стало основной причиной его ухаживаний. Он рано вставал на работу, а из-за мух часто не высыпался. Ему приходилось спать под кроватью, там их было меньше. До этого у деда было  две жены. Все они были статные и хороши собой, любили петь и танцевать, но в огороде у них росли бурьяны в человеческий рост, а в доме, соответственно, грязища по уши. Вторая жена, оставив ему сына, уехала в город с каким-то проходимцем. Набравшись опыта и ума, дед решил сделать ставку на смешную коротышку. И не прогадал. До конца своих дней ходил в чистых наглаженных рубашках, вкусно и сытно кушал по расписанию и получал свои козырные «сто грамм» самогоночки на ужин.
       Дед мой – Штонда Иван Степанович, 10.01.1917 г.р. Совсем недавно узнала, что мои предки с фамилией «Штонда» - баварские немцы. Кроме прочего, отмечены как «семействующие» ремесленники, строители мельниц. Из детских дедушкиных  рассказов помню, что были в их роду владельцы мельниц. Они же "раскулаченные" и преследуемые в постреволюционный период. Как-то дед сказал, что, пожалуй, именно его фамилия стала его спасением в годы войны. Так случилось, что дед воевал на бесславной финской, а потом их батальон был переброшен "экспрессом" на борьбу с "немецко-фашистскими захватчиками". Зимой сорок первого лежали в окопах почти раздетые. В будёновках первой мировой и тех же лёгких сапогах. Ноги дед таки отморозил. Получил пару осколочных ранений. Он почти не рассказывал о войне. Злился даже, когда спрашивали. Как-то с раздражением и возмущением сказал: "Да не воевал я! Гнал нас немец как овец. Орудия и винтовки были, но снаряды подвозили другого калибра, а патронов вообще не было..." Я так поняла, что дед оказался тем самым "пушечным мясом", брошенным на растерзание в самом начале. Дед чудом выжил в этой мясорубке. Но был взят в плен. Всю войну работал на немцев. Именно там он пристрастился к курению. Курящим давали короткие перекуры. А некурящие работали беспрерывно. Благодаря немецкой фамилии, его не расстреляли на месте, как многих его соотечественников, из-за какой-нибудь мелкой промашки. Дед был освобождён из плена уже после победы. Кажется "американцами". Всю оставшуюся жизнь боялся приезда "чёрного воронка". Ведь многих возвратившихся военнопленных тогда расстреливали. Но как-то обошлось. Это  единственное, что удалось выпытать у него о том периоде жизни. Остаток жизни дед провёл в трудах и заботах о хлебе насущном. Он так же как и бабушка любил порядок во всём. Помогал ей и в огороде. Когда болела, занимался стряпнёй на кухне. Характер, правда, у деда был жестковат. Не любил нерадивых бездельников, пустозвонов. Иногда хорошо "поддавал" и тогда материл всех на чём свет стоит. Бывало, что вычитывал меня за всякого рода детские шалости. Хотя ни разу даже лёгкого подзатыльника мне не отпустил. Только строгий выговор. Но я почти всегда плакала по такому поводу. Бабушка тут же прятала меня под своё крылышко и тихо шептала: "От уже полицай...". Но в целом, дед меня любил, заботился обо мне, учил, хвалил и потакал моим капризам. Даже не смотря на свой непростой характер, в большинстве случаев дед уступал моему напору. Он часто повторял: "Ты ж як схочэш, то й на гору скочэш. А як не схочэш, то й з горы не попхнэш." Собственно, характер и у меня был не из простых. "Кто-кого" - ещё надо было разобраться. 
       Я родилась, когда бабушке было почти 60. В роддоме у меня в крови обнаружили инфекцию. Абсцессы размером с мою голову «росли» как помидоры по всему моему новорожденному тельцу. Переливание крови, антибиотики и всё прочее. Мать из роддома выписали, а меня оставили. Молоко у матери пропало. К всеобщему удивлению я выжила. Но при выписке врачи на всякий случай предупредили, что с моим дальнейшим развитием могут возникнуть проблемы. Вот такую «красавицу» меня и отвезли в деревню к бабушке и дедушке. На реабилитацию. Им я и посвятила свои первые улыбки, шаги, слова. Сказанные, а потом и написанные левой рукой в «зеркальном» порядке. Бабушка всегда с таким волнением рассказывала мне, какая это была радость: внучка пошла вопреки всем прогнозам не позже, чем положено. Заговорила даже раньше. В 1,5 года уже «ррррычала», рассказывая про трррракторррр. А в два года делала вид, что читает, декламируя наизусть сказки в стихах. При этом, елозя по строчкам пальцем, именно там, где надо. Чем вызывала полный ступор у случайных «свидетелей», не знающих в чём собственно фишка.  Читать, считать и писать меня научил дед. На русском и украинском языках. Так и прошли  незаметно самые лучшие и беззаботные годы моего детства. К школе я была полностью подготовлена и передана из рук в руки моим  родителям для дальнейшего воспитания, о котором лучше и не вспоминать. Вот так, в пять лет, мои земные ангелы-хранители отправили меня в мою взрослую жизнь. У них и у меня просто не было другого выбора.
        Каникулы для меня были самым долгожданным счастьем. К ним… к ним… к ним.  К моим дорогим и любимым. Бабушке с дедушкой.
        Как-то бабушка рассказала мне, что цыганка ей ещё в молодости нагадала жизни до 70-ти лет. Я судорожно загибала пальцы. Оставалось всего-ничего. Помню, что я просила Боженьку не забирать её у меня. Украдкой читала выученную с бабушкой молитву «Отче наш». Вечером под одеялом. Наверное, именно тогда стала развиваться моя «телепатия». Я охраняла свою бабушку как пёс во всех незримых направлениях. Я держала её своими ручонками изо всех сил. Большего несчастья, чем расставание с ней навсегда, я не могла себе представить.
       Помню, приснился сон. Я стою на крыльце и вижу, как дедушка загоняет во двор кур. Я вижу, что к курицам пристроилась какая-то чужая черная птица. Я всматриваюсь и понимаю, что это сова. Вдруг меня осеняет мысль: если сова забежит во двор, то бабушка умрёт. Я мчусь со всех ног и гоню сову прочь, я бегу за ней, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь, наверное, до самой окраины села …и просыпаюсь. На выходных умоляю мать съездить в деревню. Бабушка рассказывает. Что у неё было что-то вроде сердечного приступа. Она даже упала посреди комнаты, и ей показалось, что на какое-то время у неё остановилось сердце. А потом как-то отпустило, и она пришла в себя.
       Эту связь я ощущала всегда. Мы незримо поддерживали друг друга всю жизнь.
Последние несколько лет бабушка и дедушка жили в городе с матерью. Дед был немного моложе бабули и вроде бы здоровее. Но загрустил, затосковал по родной деревне. И стал потихоньку угасать. Ушёл  первым. Об этом я тоже знала заранее. Уже не помню в точности приснившийся сон, но поняла, что это произойдёт уже скоро. Дома сказала, чтобы готовились. Помню, как бабушка тяжко вздохнула. В последнее время у деда стали мёрзнуть ноги. Бабушка вставала ночью и грела ему мешочек с солью «под пятки». Вечером наливала положенных уже «пятьдесят грамм». От своих последних «капель» дед отказался. Сказал: «Не йдуть. Мабудь це вже всё…». А ночью умер.
       В эту ночь мне снилось наше село. Наш двор. Огромная груша в палисаднике. Высоко на ветке сидит птица. Я пытаюсь рассмотреть, что это за птица. Внутри становится тревожно. Птица срывается с ветки и стремглав летит с пронзительным криком прямо на меня. У самого моего лица делает резкий рывок в сторону. В какой-то миг наши взгляды встречаются. Я успеваю заглянуть ей в глазах и спросить: «Кто?». Тут же просыпаюсь и уже знаю ответ на свой вопрос: «Дед». Почти сразу раздаётся телефонный звонок. Муж идёт к телефону, возмущаясь: кто это в такую рань. Я объясняю: дедушка умер. Из телефонной трубки он получает подтверждение моих слов.
      Груша, груша , груша из палисадника...Она так часто мне снится. Странное дело, помню свои ощущения детства: в этом самом палисаднике, рядом с этим  огромным деревом я всегда ощущала себя как-то неуютно. Я играла где угодно, только не возле груши. И этот сон с птицей-вестником смерти  на самой её верхушке... как-то очень естественно вписался в мои ощущения. Позже я узнала, что новые хозяева дома спилили грушу. Подумалось: зря они это сделали, как бы не было беды...Ещё думалось о том, как все таки осторожно нужно относится к приобретению дома, у которого своя история, целая совместная жизнь с несколькими поколениями предыдущих хозяев, своя энергетика, свои законы и привычки...      
      Дедушка умер. Бабушку я всё ещё держу. Я понимаю, что её возраст весьма и весьма почтителен. В девяносто лет люди уже если и живут, то, чаще всего, почти не передвигаются,  мало что понимая из происходящего вокруг. А бабушка просто живчик. Готовит борщи и супы, моет полы, без конца стирает и штопает какие-то вещички. Затаскивает на стол стульчик, забирается на эту пирамиду и тянется снимать шторы. Ну, просто хулиганка какая-то. За ней нужен глаз да глаз. Того и гляди чего-нибудь выдумает и, не дай Бог, упадёт. Мать к тому же ещё умудряется вычитываеть бабушку за «недостаточно хорошо вымытую посуду». А бабушка всё сокрушается: и зачем мать копит всякий ненужный хлам, и когда же наконец они с мужем будут переклеивать обои, покрасят на балконе раму и т.п. И это в девяносто с лишним-то лет
       Бабушке часто снится дед. Он говорит, что скучает за ней и ждёт её. И мне тоже снится. Но мне он ничего не говорит. Приходит и молчит. А однажды приснилось, что принёс мне деньги, такие свёрнутые в трубку бумажки : «на, возьми» - говорит. А я ему: «зачем?». Ответ был: «Сама знаешь…». Я проснулась в оцепенении. Неужели он хотел от меня «откупиться»? Неужели я действительно её держу на этой земле?
       Примерно за год до бабушкиного ухода мне приснился один из самых ярких и незабываемых по ощущениям снов. Мне снилась молодая бабушка. Такой молодой я её не помню, да и не могла помнить. Меня ещё не было, когда она была такой. Почему-то осталось ощущение, будто это была даже не она, а её душа. Она улыбалась и светилась тёплым едва уловимым светом. Мы с ней говорили обо всём на свете. О том, что было, и даже о том, что будет. Правда я не запомнила практически ничего. Остались какие-то обрывки фраз. И тепло. Обычно, если информация приходит ко мне во сне в виде текста, мне очень тяжело её воспроизвести. Легче воспринимаются и запоминаются какие-то образы и действия. Потом я их пытаюсь расшифровывать. Кстати, в этом сне был и дед. Он по-хозяйски заботливо собирал бабушкины вещи. В конце нашего разговора бабушка-душа сказала примерно следующее: «Ты ведь знаешь, что мне уже пора уходить. И ты к этому уже готова. Моё время полностью вышло. Меня уже ждут там. Я пришла простится с тобой. Уйду я не прямо сейчас, а спустя ещё некоторое время. Когда точно: тебе ещё дополнительно сообщат». После этого мы обнялись. Наверное в жизни я никогда не испытывала таких ощущений. Я прикоснулась к какой-то неземной силе. Я была счастлива и из глаз ручьем текли слёзы. Слёзы любви. В этих слезах я и проснулась. Долго лежала и не могла прийти в себя…Я побывала там…
        Именно после этого моего сна бабушка стала как-то прямо на глазах слабеть, жаловалась, что прямо чувствует, как её покидают силы. Я старалась звонить ей почаще, т.к. живу в другом городе. Старалась несколько раз в год приезжать. В том числе приехала конечно же и на её последний день рождения. Я ведь уже знала, что он последний. Уезжая, я обещала приехать на Пасху. Бабушка обещала меня дождаться. Она всегда обещала меня дождаться.
       За пару месяцев до смерти бабушка перестала принимать пищу. Организм её просто не воспринимал. Голос в трубке всё слабел и слабел. Но держалась она молодцом. Она всегда старалась меня не расстраивать. Всегда помнила, о чём мы с ней говорили неделю назад, месяц  и т.д. Бывало, что и я уже забыла о каких-то своих неприятностях, а бабушка всегда интересовалась: а как же там то-то и то-то…сложилось ли всё как надо…как дела в школе у любимой правнучки…у мужа на раьоте.
       Что касается правнучки, моей дочки…Самое трогательное, что только бабушка, если что, всегда была готова и всегда вызывалась за ней присмотреть. Она как будто моментально молодела в своей готовности. И было заметно, что она действительно искренне хочет и рада мне помочь. А ей ведь тогда было уже почти 85. Но я всегда была уверена, что бабушка справится как никто. И, бывало, над ней подшучивала: «Ба, а помнишь, ты говорила: нет, до твоих детей я уже не доживу, а вот теперь как пионер!». Успела таки бабушка отдать часть своей  души и  моему ребёнку. За что я ей также безмерно благодарна.   
        Потом был ещё один сон. Мы сидим с бабушкой, как обычно, в нашем деревенском доме. Разговариваем о чём-то. И вдруг она мне говорит: «Всё уже готово. Скоро ко мне пришлют поводыря. Знаешь, есть такие собаки-поводыри». Я как-то сразу очнулась ото сна. И подумалось: а почему именно собака-поводырь. Залезла даже для интереса в интернет. И обомлела. Действительно, в культурах разных времен и народов именно пса,  волка или шакала, наделяли функциями проводника в мир иной. Взять хотя бы того же египетского Анубиса.
Сомнений не оставалось. Вот-вот уже скоро. Хотелось ещё раз её увидеть. Окончательно попрощаться. Мать меня отговаривать стала: ну, что ты приедешь, а потом опять на похороны возвращаться придётся. Собственно, мать на мои решения никогда не влияла. Тут было что-то совсем другое. Я не могла понять, что меня сдерживает бросить всё и поехать к ней. Умом я понимала, что уже почти не осталось времени, и что я потом себе этого не прощу. Но при этом откладывала поездку совершенно по непонятным для меня причинам…Я даже звонить бабушке в какой-то момент перестала. Мне было мучительно больно слушать её ослабевший голос и ужасно стыдно за себя. Почему я не еду к ней. Мне, наверное, страшно было услышать этот вопрос от неё. Я выпытывала у матери, что бабушка говорит, не просит ли, чтобы я приехала. В ответ услышала: нет, не просит. Потом мать немного замешкалась и призналась: правда, спрашивает почти каждый день, сколько дней до Пасхи осталось. Я разрыдалась. Она ждёт моего приезда и понимает, что первый и последний раз в жизни не сдержит данного мне слова. Дождаться моего приезда к Пасхе. Но чего я жду?! Я ведь сама давно знаю, что Пасху я буду праздновать уже без неё…Только потом я поняла в чём дело.
Сон третий. Прекрасный весенний день. Ясное небо. Солнце. Я стою посреди кладбища. Вижу приближающиеся фигуры. Высокий молодой парень…и моя маленькая бабушка. Они подходят ко мне. Она говорит: «Вот пришли от Андрюшки…смотри, медали его принесли и документы». Парень протягивает мне коробочку с какими-то книжечками и медалями. Я аккуратно их пересматриваю и удивляюсь: где же это они хранились, что выглядят как новые. Дед Андрей ведь пропал без вести. Думалось, что покоится он  где-то в братской могиле, вместе с медалями…А тут, вот они какие. Блестят на солнце. Я понимаю, что отвлеклась. Оглядываюсь вокруг. Вижу, что бабушка деловито ходит между могил, как будто присматривает себе место. И вдруг в поле моего зрения вырастает крест. На него, как на тело, одета белая прозрачная рубашка. Она  трепыхается на ветру как живая. Ещё немного и ветерок сорвёт её и она взлетит. В чистое весеннее небо. Меня очаровала эта картина. Я подумала, что это и есть бабушкина душа. Чистая и светлая. Как и её белые, выстиранные и накрахмаленные рубашки. Как и вся её жизнь. Трудная, но чистая. И вдруг я заметила, что край рубахи прижал какой-то ком земли. Сразу подумалось, что надо его срочно убрать, выбросить…Он ведь мешает ей взлететь. Я подошла и столкнула его в сторону.
Проснулась в панике. Вот оно! И что же делать с этим комом? Что это за ком?  И вдруг сама собой пришла мысль о причащении перед смертью. Я даже удивилась, как же я раньше не подумала об этом. В телефонном режиме организовала приезд батюшки «на дом» для совершения этого самого обряда.
Больше меня уже ничего не держало. Меня просто стремительно выталкивало. Быстрее ехать к ней. Загрузились всей семьёй в машину и помчались. Я наконец-то поняла, что так и должно было случиться. Я ещё увижу её живую. Мы в последний раз с ней поговорим. Посмотрим друг другу в глаза. И я буду рядом, когда она сделает свой последний вдох. Странно, но  в моей душе и по всему телу разлилось какое-то умиротворение и спокойствие. Я знала, что всё случится так как и должно было случиться. И я к этому была полностью готова.
        Рано утром в пятницу я переступила порог своей когда-то ненавистной квартиры. Сейчас в ней умирал безгранично  дорогой мне человек, который был рядом со мной всю жизнь. Промелькнула мысль. Ведь она уже больше двух месяцев без пищи, только вода и та по каплям, в таком возрасте и в предсмертном состоянии. Может она и не узнает меня уже? Стало немного не по себе. Но всё это сразу улетучилось, когда я оказалась возле её кровати. Исхудавшее и сморщенное тельце, но тот же спокойный и всё понимающий взгляд. Она сразу по голосам из коридора определила, что со мной муж и дочка. Мать сказала, что это первый день, когда она перестала вставать и передвигаться. До этого она ещё умудрялась как-то ходить.
       Целый день мы  с ней говорили. Она, как и всегда, проявила чудеса своей памяти. Не забыла спросить даже о нашей собаке, которую мы в своё время не смогли увезти с собой и оставили на попечение родственников. Никогда не забуду как она на меня смотрела. Кажется, она даже не моргала. Всматривалась в меня и всматривалась. Как будто хотела насмотреться на меня в последний раз на этой земле. Сжимала своей ладонью мою. Всё то же знакомое с детства тепло. Руки уже поднимались с трудом. Но она всё время порывалась погладить меня по голове.
       К вечеру говорить ей стало труднее. Нужно было прислушиваться. Как-то мне показалось, что она спит. В комнате было темно, только немного света  из коридора. Я просто присела на корточки возле кровати. Вдруг слышу,  она что-то шепчет. Я думала ей водички или ещё чего захотелось. Прислушалась. А она, оказывается, беспокоится, что же это я на корточках сижу, ноги ведь у меня заболят, стульчик взять надо. Я взяла стульчик, сидела положив голову возле её руки, и думала: это же надо, до последней минуты человек думает обо мне…о какой-то мелочи, которая может причинить мне неудобство…Как же мне повезло в этой жизни…
      Она всегда думала только о том, чтобы её детям и внукам было хорошо. Она не могла нас уберечь от всех бед и несчастий. И мне кажется, её это всегда угнетало. Больше всего на свете она боялась стать обузой для своих детей. Чтобы им пришлось за ней ухаживать. Даже в свои последние два дня, когда сил встать уже не было, и я несколько раз помогала ей немного поменять положение тела, чтобы легче дышалось, она умудрялась причитать: ой, что же это я вас так мучаю. И это при том, что человек всю жизнь работал на своих детей, не покладая рук…Маленьких таких ручек …смешной коротышки…
       На следующий день она уже не могла говорить. Дышала тяжело. Я решила сходить в церковь. Казалось, что поставленные свечи и  молитвы могут хоть как-то облегчить  её уход. На обратном пути муж уговорил заехать к свекрови. Мол, нужно же хоть немного пообщаться, раз уж приехали. У свекрови мы пообедали. Я решила прилечь на диван, т.к. уже две ночи почти не спала. И как-то резко и незаметно для себя уснула. Будить никто меня не захотел, и я проснулась, когда было уже совсем темно. Почти девять вечера. Вскочила с мыслью: как же так я до сих пор здесь, а она там…неужели проспала…
       Когда вернулась к ней, она вроде как спала, или была уже в полном забытье. Дышала прерывисто и часто. Минут через пятнадцать, она как будто почувствовала, что я уже рядом и перестала дышать. В комнате вдруг наступила полная тишина. Всё случилось. Глазки мне ей закрывать не пришлось. Они были закрыты. Только из одного глазика выкатилась слезинка. Я её аккуратно вытерла. Последнюю её слезинку. Обмыла мою старушечку и одела, во все приготовленные нею наряды. Всё как она хотела. Платочек ей повязала, как мне показалось, очень удачно. При жизни красиво повязанный платок, чтоб не было «как у Мотри», для неё всегда имел какое-то особенное значение.
       Я в который раз удивилась, как всё "предусмотрительно" сложилось. Я отоспалась несколько часов, усталости не было. Меня окутало какое-то спокойствие и умиротворение. Это может выглядеть странно…Но меня охватила даже какая-то радость. Я чувствовала, что бабушкина душа ещё здесь, но она уже свободна, и всё идёт так как надо. В пару приёмов я пресекла панику матери. Она  как всегда «не знала за что хвататься» и стала истерить по поводу невозможности организовать похороны прямо завтра. В итоге я отправила её с мужем в супермаркет за продуктами, а заодно и проветриться-успокоится. Пару часов я была с бабушкой и её душой наедине. Нам никто не мешал…
      На следующий день бабушкино тело было похоронено. Молодой батюшка отпевал её и дома, и на  кладбище. Всем родственникам понравилось, что все молитвы батюшка читал наизусть, без книжечек. На кладбище была прекрасная погода. Такая же, как в увиденном мною сне. Я рассказала батюшке о нём вкратце. О том, что именно этот сон навёл меня на мысль о причащении…Батюшка сказал, что далеко не всем Господь даёт возможность причащения перед смертью. И значит на то была его воля…Уже за поминальным столом моя подруга спросила: а ты уже посчитала, что сорок дней выпадает как раз на твой день рождения? Надо же, а я ведь ещё и не сообразила. Именно на сороковой день душа соединяется с той самой вечной радостью и блаженством. Лучшего для меня подарка ко дню рождения вряд ли можно было найти…
       Потом мне приснится ещё один сон. Незадолго до сороковин. Я увижу её в коридоре какого-то здания, похожего на поликлинику с очередями возле кабинетов. Коридор был перегорожен чем-то похожим на стойку в театральном гардеробе. Бабушка находилась по другую сторону перегородки. У меня промелькнула мысль, что мне вроде как туда нельзя. Но я всё-таки решила быстренько проскочить. Она была в своей байковой цветастой кофточке, лицо порозовело. Мне понравилось как она выглядит. Я спросила: ну как ты, всё в порядке?
Она заверила, что всё хорошо, и ещё напомнила, что мне сюда нельзя: всё, всё, иди бегом назад…Я вышла из «поликлиники». Всё хорошо…. 
       Когда ехали после похорон домой, говорили о жизни и смерти. Дочка вздохнула: жаль, конечно, бабушку, она была такая добрая…но она ведь к Богу ушла, правда? Муж попытался развеять грустные детские мысли и выдвинул идею, что скоро мы будем жить вечно. Т.к. уже сейчас люди почти научились выращивать «запасные» органы. Скоро мы будем сдавать свои тела в ремонт, как авто на СТО. Ребёнок возмутился: Папа, ты что? Ещё чего не хватало! Зачем мне изношенное тело в заплатах! У моей души будет новая жизнь и новое тело. А может и не нужно ей никакого тела…Ей и так хорошо будет…Я улыбнулась.  Надо же, как всё верно подмечено. 
     До Пасхи оставались считанные дни….