V

Утром облака сгустились и закрыли солнце; небывалый мороз ослаб и наконец-таки покинул миры. Никифоровна проснулась рано - еще до рассвета - и принялась готовить блинчики для Кристины на завтрак. Впечатлений от вчерашнего у старухи было достаточно. И что-то ее беспокоило. После того, как Феодосий объяснил свои чувства - сказал о том, что он не хочет больше оставаться с оборотнями, а желает быть с людьми - Никифоровна, сама того не ожидая, поймала картинку; но на этот раз картинка была совершенно другой. Картинка возникла с острой болью в висках, словно чьи-то руки сдавливали голову, но старуха не придала этому значению, а стала наблюдать, как из тьмы выливалась плаха, которая, словно легкое перышко, парила вокруг, а топор то и дело, разрезая воздух, падал, а потом снова возвращался на место и опять падал. Без зрителей, без палача и без жертвы - плаха работала сама по себе. От звука падающего топора становилось жутковато - тогда то и дернулась Никифоровна. После увиденного старуха не мешкала – она осознала, что если Феодосий останется в ее доме, то другие оборотни обязательно придут за ним - ведь у них везде есть уши, и они все слышат. А если оборотни встретят Кристину или другого жителя, что тогда? Почему бы им не захватить еще дюжину другую людей, когда есть такая возможность? «Знак плахи означает наказание и смерть, но не факт, что это относится только к Феодосию - думала Никифоровна, переворачивая блин. – Конечно, его можно было оставить - помощник в моем доме не помешает – валенки дал волку, и он будет спокойно здесь жить, - но когда видишь плаху… лучше пусть уйдет! Да, наверное, он бы и не остался - не стал бы рисковать жизнью Кристины, если, конечно, она дорога ему… Да чего же все загадочно! И не знаешь, чего завтра ждать! Оборотень – оборотнем, но Феодосий другой, совсем другой… Ах, черт! Блин подгорел!» Никифоровна со страшным лицом пыталась лопаткой отодрать приклеившийся блин, но сковорода шипела и не отдавала его. Тогда старуха отложила сковороду в сторону, в воду. «Подгорел…» - обиделась Никифоровна.

Пока Никифоровна разбиралась с блинами, Кристина видела прекрасные сны, от которых она ворочалась в кроватке и улыбалась. Сны прекратились только тогда, когда Кристины услышала приятный запах блинов и в ее животе заурчало. Сразу открыв глаза и мигом вспомнив оборотня Федю, Кристина выбежала на кухню, но не только за блинами, а еще чтобы напомнить своей бабушке, насколько сегодня замечательный день, и поделиться идеями, по поводу жилья для Феди – не жить же ему на улице.  Маленькая Кристина не подозревала, в насколько страшные события угодил Феодосий, но, будучи, внучкой знахарки, она все-таки чувствовала – с Федей что-то случилось. Нередко такие чувства отражались на ее настроении – Кристина сейчас радостный ребенок – как все обычные дети, - а через секунду другую может сесть куда-нибудь в угол и тупо смотреть в одну точку, и каждый заметит, как детское очарование невольно стирается с лица Кристины. Что же поделаешь? такая вот штука в семье, и к ней надо привыкать, а не терять голову  - как говорила Никифоровна.

Никифоровна, догадавшись, для чего прибежала внучка, обвела ее ласковым взглядом и, сомкнув губы в улыбке, сказала нежным голосом:
-   Ты же простудишься! Оденься!
-   А Федя не приходил? – спросила Кристина. 
-   Нет, не приходил, - сказала еле слышно Никифоровна, посмотрев на ее босые ноги.
- Наверное, скоро прейдет, - уверено говорила Кристина, и такая уверенность доставляла ей удовольствие. – Придет! Придет!
-   Оденься Кристина, сейчас завтракать будем.

За столом Кристина, набив полный рот блинами и спешно запивая их чаем, рассказывала бабушке о старом сарае, гниющим неподалеку, и что его можно было использовать в качестве дома (или, как Кристина выразилась – в качестве будки) для Феди. Старуха ее внимательно слушала, одобряла, но Никифоровна понимала – так не могло долго продолжаться. «Жалко, Феодосия» - думала старуха. – А как Кристины отреагирует, что ей сказать? Лучше правду - не люблю врать, особенно детям…» - Но, не успев начать разговор, Никифоровна заметила, как лицо Кристины изменилось: она нахмурилась, губы ее скривились в зловещей улыбке, а глазами она уставилась в окно; ее чашка остановилась у подбородка. Никифоровна встревожилась и намеревалась дернуть Кристину за рукав, но тут внучка заговорила:
- Как так… не знаю… ну почему? – кому были адресованы эти слова, даже Никифоровна не хотела знать. Переведя взгляд на бабушку, Кристина сказала. – Бабушка! Мне кажется, с Федей что-то случилось - надо сходить и помочь ему!

Никифоровна не могла возразить и, позавтракав, они вдвоем пошли на то место, где Кристина впервые встретила Феодосия. На вопрос бабушки, почему именно туда, Кристина стала бормотать что-то неоднозначное. Никифоровна сумела расслышать только: «его место… мне там надо быть – оно мое, как символ…» - дальше старуха уже не слушала, потому что Кристина, словно гонимая ветром, рванулась в лес. Старуха еле поспевала за ней.

Голые деревья с молчанием встретили Кристину, и, окинув их быстрым взглядом, она побежала в глубь зимнего леса, ища то место. Ориентиров у нее не было, поэтому Кристина бежала наугад. Никифоровна смотрела по сторонам, пытаясь увидеть что-нибудь необычное, но ничего не было. Неожиданно старуха услышала вой и испугалась – оказывается, так Кристина зовет Федю. «Во дает!» - только и подумала Никифоровна, поднимая губы в улыбке.

Как будто что-то тянуло Кристину – она бежала то на запад, то на север; а когда замедляла ход, на ее лице сгущался мрак, и в глазах явственно выражалась отнюдь недетская дума – шепчущие губы и вовсе заставляли покрываться кожу мурашками. Запыхавшаяся Никифоровна не обращала внимания – с ней тоже такое приключалось - и старалась не отставать.  И вот Кристина краям глаза уловила черное пятно.
- Нашла! Нашла! Он здесь! – крикнула Кристина бабушке.

Старуха поспешила.
Оказавшись на том самом месте, где бедного Феодосия приговорили к метаморфозе, Никифоровна почему-то стала рассматривать потухший костер, черные, покусанные дрова которого еще постукивали. В нескольких метрах от костра, снег был усеян разными следами: и обычными, в основном валенок, и необычными - лапами зверей, размер которых немного превышал человеческую мужскую стопу. Теперь Никифоровна задумалась, где же все-таки Феодосий – или тело его, или то, что от него осталось? Может, Никифоровна и придерживалась пессимистичного взгляда, но, смотря в глаза Кристины, в которых горело пламя надежды и была непоколебимая уверенность, что Феодосий обязательно найдется, старуха заражалась оптимизмом и тоже старалась надеяться на лучшее.


Кристина заметила у самого близкого к костру дерева кучу перемешанного тряпья. Тряпья рванного и пахнущего костром, еще и подгоревшего. Тряпья похожего на тулуп, сине-черные штаны, и скукожанную ушанку. Кристина внимательно рассмотрела одежду, не трогая. И тут из ушанки показался кто-то, чье появление привело в небывалый восторг не только Кристину, но и Никифоровну. Кто-то, звавшийся когда-то Феодосием, волком-оборотнем четвертого поколения. А теперь он - волчонок, в одиночестве скулящий, ищущий ласки, заботы и тепла; пушистый и мягкий, как пингвиненок. Кристина, взяв несчастное, замерзшее создание на руки, приласкала его.

- Бабушка я нашла, Федю! Нашла, бабушка! – звала Кристина бабушку.
Никифоровна приблизилась к Кристине, и, вопросительно поглядев на волчонка, старуха снова увидела реку. «Он» - все, что смогла сказать Никифоровна. Даже она такого не ожидала, но радовалась вместе с Кристиной, поглаживая волчонка.
- Мой, Федя! – говорила Кристина, прижимая волчонка к лицу. – Мой, Федя! Мой волчонок!