Романтика. Ч 4. Аннабель-Ли. 4. Семь булав

                4. Семь булав

Шли дни, неслышно свивалась пряжа времени, отпущенная каждому из нас, иногда в ее нитях сияют золотые волоконца, иногда – колючие, иногда – серые. А иногда нить натягивается и тревожно звенит, словно тугая скрипичная струна...

Как-то у Изатулиных не удалась репетиция, Рудольф раскричался на жену и кивнул головой в сторону Нины и Игнатенко:

– Уже лучше нас бросают!

Имби смолчала, а вечером с неприязненным холодком заговорила с Ниной:

– Почему ты с Игнатенко репетируешь, а не с Олегом?

– Он не хочет... И не будет...

– Тогда и тебе надо это дело бросать.

– А вдруг... я отрепетирую и работать с ним буду?

Имби усмехнулась.

– А вдруг ты в декрет пойдешь? Оно ему надо – полгода на простое сидеть? Муж теряет в деньгах – так знает, за что, а партнер?

Нина подавленно молчала. «О, господи!.. Что же мне, Олешку бросить, за Игнатенко выйти?! Да никогда в жизни».

– А почему Олег бросил номер репетировать?

Нина не отвечала. Олег очень ласково сказал ей, что не выйдет в манеж, пока Игнатенко не уберутся восвояси, а что она может репетировать сколько хочет и с кем хочет. «Что делать?.. Вдруг с Юрой номер получится и можно будет работать, а Олешка время зря теряет?» «Впрочем, пусть теряет, пусть! Вот как она поедет по заграницам, так спохватится! Поездит в качестве мужа артистки, вот тогда попрыгает за свое упрямство! Круглые сутки будет репетировать. Да нет, так далеко не зайдет: как только он увидит, что ее номер с Игнатенко – дело верное, так и попритихнет. Куда ему деваться? Жена – артистка, а он кто? Будет репетировать, как миленький будет! Только...»


– Юра, – спросила Нина, – а вы... после Славянска дальше с нами не поедете?

– Не знаю. Надо с батей поговорить.

Из разговора выяснилось, что Степан Трофимович сам об этом подумывал, но что решение надо отложить до конца гастролей в Славянске, так как еще неизвестно, что из всего этого выйдет и не полезет ли еще в бутылку муж.

Нина, стремясь доказать серьезность своих намерений, с отчаянным упорством схватилась за булавы и кольца. Шары, баланс и мяч на время отставила – много сил и времени отнимал пластический этюд, от представления к представлению все более расцветающий невиданной пластичностью и обаянием. Даже Кира Старовойтова, даже Нонна Иващенко перестали криво улыбаться.

Игнатенко всеми силами избегал даже случайных встреч с Олегом: под жестоким, холодным взглядом «сына божия» у него опускались руки. Так же инстинктивно избегала своего нового партнера и Нина, исключая часы репетиций. Вот тогда уж ничто не мешало отводить душу в драгоценном сердцу обоих парном жонгляже.

– Что это ты делаешь? – Игнатенко уже с полчаса наблюдал, как Нина бросала одну булаву двойными оборотами, а в каждой руке держала для балласта сначала по одной, а потом и по две других. Нина вздохнула.

– Олешка говорил – на дураках воду возят и никогда не надо делать то, что получается. Я одну булаву с закрытыми глазами могу перебросить, а если в руке еще одна, то уже чуть-чуть мажу. А если еще и две – совсем плохо. Знаешь, как он это называет? Развязывать узелки! А для меня по другому придумал: щипать изюм из булочек!

Игнатенко натянуто улыбался.

– Ничего себе – изюм! Кишмиш! Один раз четыре часа заставил репетировать с одной булавой. А потом заставил учиться бросать булавы по пол-оборота и по полтора. Ужас! А один раз даже побил меня. Вот.

– Давай семь булав репетировать.

– Я, наверное, у вас время отнимаю... Вы бы, наверное, лучше со Степаном Трофимовичем занимались бы?.. – Нина регулярно проявляла «деликатность» и заставляла младшего Игнатенко паниковать и самому настаивать на репетициях.

– Мы с ним давно не занимаемся. Прогоним номер и все. А с тобой я занимаюсь.

– Да? – приободрилась Нина. – Тогда поехали. Ты позанимаешься и я чему-нибудь научусь.

В пятницу грянул гром. Глухие раскаты его доносились до ушей циркистов и раньше, но никто не предполагал, что человеческая безответственность и свинство может иметь такие размеры.

Еще в четверг, после представления, Пройдисвит отозвал подальше от лишних глаз и ушей Олега, Алика и Илью Николаевича.

– В субботу не будем работать. И в воскресенье не будем.

– Вот это заявочки!

– Племянница шефа замуж выходит. Свадьба будет в цирке, на манеже. Наняли оркестр за триста карбованцев, а я перебил халтуру – будем играть мы, вчетвером. Алик на аккордеоне, ты на гитаре, Илья Николаевич на ударнике. Я на саксе, и петь буду. Микрофон достану, у меня в Славянске кум живет. Ну так как?

Музыканты оглушенно молчали.

– Сколько лет работаю – такого не было.

– Какое вам дело, Илья Николаевич? По семь червонцев на нос, плохо?

– Да хорошо...

– Получается, мы будем заодно с нашим директором?

– При чем тут мы? Он с профсоюзом согласовал.

– Это Прохожан-то профсоюз? Сексотка, бумажка туалетная...

– Да наплевать. Все равно представлений не будет, как бы мы ни возникали, а смотреть, как из-под носа чужой дядя шайбу выгребает...

Последний довод, а также соблазнительная перспектива положить в карман семьдесят пять рублей за два дня игры склонили чашу весов.

– Так ты договорился?

– Договорился, – терпеливо кивал саксофонист.

– Как именно договорился?

– Сначала допытался, что свадьба будет. Потом спросил, за сколько оркестр наняли. Говорит – за триста. Я их тогда обгадил, говорю – я этих лабухов знаю, играть не умеют, а мы профессионалы и за те же деньги отработаем в сто раз лучше.

– Ну?..

– Он мне руку пожал и сказал: «гм, да, готовьтесь».

– Гм, да... Ладно, хрен с ними и с нами, семьдесят рублей на дороге не валяются.

– Шефу это даром не пройдет. Выгонят дурака.

– Туда ему и дорога.

– Не скажи, Алик! Был у лягушек царь – чурбан, они взбунтовались, им дали другого – журавля...

– Помним, – скептически подтвердил Алик.

– Прекращайте литературный диспут. Когда репетируем? – спросил Илья Николаевич.

– Давайте завтра утром.

– О’кей. Разбежались.

В пятницу в десять утра Олег пошел в цирк на репетицию свадебного квартета. Шел один – Нина давным-давно убежала из дома. Она размялась, растянулась, тщательно поработала над пластическим этюдом. Давно уже сидели в клетках отрепетировавшие медведи, давно прогнала с манежа собачек Ольга Мартьянова, ходит, ругается Виталька Миронов – Алка отлынила от репетиции, может, заболела, вот Зыковы катят свой аппарат.

– Здравствуй, Нина.

– Привет, Валя. Валя, на одной руке трудно стойку научиться?

– Знаешь, я никогда не пробовала. А зачем тебе?

– Не знаю... Не пригодится?

– Ты же не эквилибрист. Каучук... стойка на одной руке... – Валя пожала плечами.

– Привет, девчата!

Валя обернулась на голос Игнатенко и коротко кивнула. На лице у нее появилось точь-в-точь такое же выражение, как у Олешки.

– Сегодня семь булав отрепетируем, – бодро объявил жонглер.

– Мы каждый день грозимся, а у меня ничего не получается, – грустно ответила Нина. Семь булав сильно поубавили в ней самоуверенности. – И рисунок другой, и темп...

– Отрепетируем. С первого раза.

Но ни с первого, ни с пятидесятого трюк не получался. Молча, с закушенной губой, поднимала и поднимала Нина упавшие булавы. Может быть, была виновата музыка: с оркестровки доносились звуки аккордеона, простой акустической гитары Олега и негромкое, с хрипотцой и разболтанной артикуляцией, песнопение Пройдисвита: «Поспели вишни в саду у дяди Вани...» Илья Николаевич тихонько колотил в Аликовы барабаны.

– Отдохнем? – спросил Игнатенко. В его голосе и глазах Нине почудилась скука и терпеливая покорность.

– Нет. Если сегодня не получится, я больше не буду заниматься.

И вновь в молчании партнера почудилось Нине одобрение ее решению бросить занятия. «Ну и шут с ним, с парным жонгляжем. Буду соло-жонглера репетировать. И Олешка за свой номер возьмется».

Давно умолкла музыка на оркестровке, отрепетировали Зыковы, Изатулины, кое-как оттянули волынку акробаты-вольтижеры, которые, по своему обыкновению, подбросив один раз партнера, каждый раз потом с криком и руганью по сорок минут разбирались, кто поставил не так ногу и не так повернул руку.

Наконец манеж оккупировали гимнасты на турниках и Марат вежливо, но настойчиво выпроводил жонглеров на конюшню.

– Еще раз попробуем – и все! – твердо сказала Нина. – Только глаза привыкнут – здесь темнее...

Вот все и кончилось, все неприятности и двусмысленности, из-за того, что она оказалась нежданно-негаданно между Олегом и Игнатенко, позади, можно наконец свободно, хотя и грустно, вздохнуть.

– Поехали, – сказала Нина и, почти не глядя, выбросила булавы.

До жонглеров не сразу дошло, что они работают вперекидку семью булавами, что булавы легко и чисто перелетают из рук в руки, от партнера к партнеру и что так перелетать они могут сколько угодно, хоть до вечера. «Значит, судьба, – подумала Нина. – Сколько они репетируют?! Считанные дни! Прямо завизжать хочется от восторга! Ах, как жаль: вот если бы на месте Игнатенко был Олешка!..»


– Считай, что номер готов, – объявил Игнатенко. – Талант у тебя – необыкновенный. И работоспособность. Хоть завтра в манеж.

– А кольца? А серсо? Мы же одни булавы репетируем...

– Э! – отмахнулся Игнатенко. – Это главное. Кольца и обручи полегче.

И тихо, как бы полушутя, проговорил:

– Бросай своего Олега, выходи за меня...

Чертиком из волшебной табакерки выскочила дряная мыслишка: «А Олешка бы на Вальке женился... Она обожает музыку... Ой!! Чего это я?! Дорепетировалась...»


– Ой!.. – ответила Нина.

– Шучу, – торопливо успокоил ее Игнатенко, – у тебя муж – гений. Сын божий.

Нина с признательностью взглянула на жонглера. «А Олешка его недоумком обзывает! А он – вот как!..»


– Сделаем номер – из-за границы не вылезем! Загранка – это все. Мой приятель, заслуженный артист, недавно вернулся, чего только не привез! Одну золотую цепочку продал за четыреста рублей, а там она ему в копейки обошлась. На сертификаты, это все равно, что валюта, «Волгу» купил. По себестоимости, считай, и без очереди. Мохер привез. Килограммов десять. За сколько толкнул его здесь!

Нина широко раскрыла глаза. Десять килограммов мохера! Она не могла и вообразить подобного сокровища.

– Вот что такое звание и загранка. Съездил раз – и упакован под самое некуда. На полжизни хватит. Ну, конечно, в Главке кое с кем поделиться придется, но лишь бы попасть в струю.

Нина изумленно слушала. До сих пор она не думала о таких ярких высотах цирковой жизни, романтики пестрого цыганского шапито с лихвой хватало ее восторженной юной душе. А тут... Как бы интересно было побывать за границей! Неужели там золото и «Волги» задешево продаются?! А у нее до сих пор сережек нет и сапожек... Сапожки, то есть, имеются, да не такие.

– Попробуем на утреннем отработать? – предложил Игнатенко.

– Когда? – подпрыгнула Нина.

– В последнее воскресенье в Славянске.

– Ага! А разрешит Иван Иванович?

– Разрешит. Один раз, что такого.

– А кольца? И обручи?

– Беремся за кольца и обручи. Сделаем, что полегче. Для утреннего сойдет.

– Тогда прямо сейчас! Поехали?

– Поехали.

Когда надо, Игнатенко умел работать не хуже Олега. До пяти вечера репетировали они с Ниной и наработались до упаду.

– Жалко, завтра два представления, а в воскресенье и совсем не выкроишь время. На конюшне во время представления не занятия.

– Юра, а я слышала...

– Что свадьба в цирке? Вранье. Никогда такого не было. Пять представлений отменить?

Но перед самым выходом в парад в форганге прохиндеем Вертухайским, который вновь вошел в фавору к шефу и вновь поделил человечество на категории, было вывешено авизо о том, что суббота и воскресенье объявляются выходными днями.

Чтоб на благодатной Украине, солнечным, ясным сентябрем, при аншлаговом паломничестве зрителей в цирк взять да и отменить пять представлений в субботу и воскресенье!..

Примчался на конюшню Игнат Флегонтович и заикаясь, брызжа слюной, поведал, что все билеты на два дня взялся распространить подлец и архибестия цирковой администратор, а сегодня, якобы, принес все до единого билета обратно, не смог, говорит, сукин сын, продать ни одного.

Тяжелый сизо-дымный мат повис под шапито конюшни.

– Сговорились! – сорванным голосом тоненько вскрикивал Игнат Флегонтович. – Свадьбу в цирке устраивает! Родной племяннице! Пойду телеграмму в Главк дам! Срочную!

Кушаков, Зыков, Мартьянова, Власов, Шамрай, Динкевич, Марат отправились в директорский вагончик, звали маэстро, но Николай Викторович трусливо отнекался.

И куда-то исчез Вениамин Викентьевич Прохожан, председатель профкома.

– Почему на субботу и воскресенье объявлены выходные? – очень спокойно начал собеседование с директором инспектор манежа.

– Билеты. Гм.

– Что – билеты? Нет билетов?

 Шеф бурел.

– Есть. Да. Леонид Семенович того... не того... не продал. Кгм.

– Так с утра завтра можно продавать! По местному радио дать объявление! – не удержался от крика Зыков.

– По какому праву?! – вдруг взревел Тимофей Яковлевич. – Ответственность! Я! Мне подведомственное! Гм! Учреждение! Я! Приказ! Не обсуждать!

– Здесь не казарма...

– Молчать!

– Ладно, в другом месте поговорим. Здесь бесполезно. В Главке поговорим! С управляющим!

– Поговорим. Гм. Уволю! Работа! Третий звонок!

– Вошь солдафонская...

– От забора до обеда...

– Назначают директорами разную шваль!

– И ничего мы не сделаем, увидите.

– Посмотрим. Я лично в Министерство Культуры напишу.

– Там такие же Елдырины сидят. Вдоль реки мост строят...

– А Прохожан подписал приказ о выходных! Они его еще вчера состряпали, когда еще? Пойду на почту...

Огорошенные Алик, Олег и Илья Николаевич в один голос заотказывались от завтрашней халтуры.

– Как людям в глаза смотреть?

– Чуваки, вы чего?! Вы же меня лажаете! – чуть не плача повис на них Пройдисвит. – Я сам не знал, что такой кипеш получится! Жених с невестой за что пострадают? Где они оркестр за час до свадьбы найдут? Я все улажу! Я все на себя возьму!

– Как?

– Сейчас! Иван Иванович, – с униженной миной обратился он к разъяренному Кушакову, – нас наняли играть на этой свадьбе... Директор ведь! Сказал, что работать цирк не будет... Мы не знали... Задаток взяли, прокиряли уже...

Кушаков махнул рукой.

– Играйте, господи... Вы здесь причем, пятая спица в колесе?

– Лафа, чуваки! – саксофонист сиял, хотя остальные не выражали ни малейшей радости. – Играем!

– Ты брал задаток?

– Ничего не брал. Все бабки в воскресенье, вечером.

Но были три человека, которые, кажется, даже не заметили скандала. Это Нина и двое Игнатенко. Степан Трофимович не поверил сыну, что они с Ниной жонглировали семью булавами.

– Ниночка, неужели?

– Да!

– У меня нет слов, – у Степана Трофимовича задергалась щека. – Мы с ним возились полгода! Мы, наверное, отложим отпуск, поедем в Коканд. Ниночка, нажмите на четыре булавы, может у вас восемь пойдет или даже девять. Девять! Мечта, мечта! С мамой Юры у меня ничего не получилось, а с ним уже я не могу, годы, годы не те.

– Я постараюсь.

– Ниночка, я вам дам замечательную книгу: «Цирк Умберто». Почитайте. Только не потеряйте, пожалуйста.

 Подошел младший Игнатенко.

– Завтра не работаем. И послезавтра.

– Значит, правда – свадьба?

– Правда. Где бы порепетировать?

– Пойдите в какой-нибудь дворец культуры.

– Класс! Я не допер.

– Юра, какие выражения позволяешь в присутствии...

– Я жонглер, а не учитель манер.

– Все-таки...

– Нина, согласна?

– Ой, конечно!

«А Олешка что же?.. Обидится... А я ему не скажу. Скажу – по магазинам пойду с Алкой!» «Ах, как все же плохо!.. До сих пор все горести и радости были у них общие, но вот у нее завелись собственные радости, собственные тайны...»


– Олешка, а у меня с Юрой семь булав получилось!.. Они с отцом в манеже семь работают...

– Ну и хорошо – равнодушно отозвался Олег.

– Я, может, на утреннике даже выступлю разок!.. Вместо Степана Трофимовича!..

Олег ничего не отвечал.

– Олешка, ну давай с тобой парный... – едва не плача прошептала Нина. – Думаешь, мне самой... приятно...

– Ты как маленький ребенок, – грустно ответил Олег. – Вынь тебе да положь! Можешь ты себе представить, что для меня значит бросить музыку? Я и так пошел на жертвы: делаю номер, только ради тебя, не разлучать тебя с цирком! Чтоб он сгорел, окаянный... Развлекалово... Я больше двадцати лет играю на скрипке и все долой ради каприза? Булавы для меня смерть. Ты, небось, не очень меня щадишь... Мне, думаешь, приятно, что ты с этим оболтусом каждый день на манеже милуешься?.. Делала бы уж соло жонглера: все равно ты отрепетируешь его быстрее, чем со мной парный.

– Раз ты не хочешь жертвовать, – всхлипывала Нина, – почему я должна?

С детским эгоизмом она уравняла мизерность жертв своих и огромность его.

– Что у тебя за книга? – устало спросил Олег.

– «Цирк Умберто...»


– Надо посмотреть. Ничего путного о цирке не читал. Где взяла?

– Юра дал... То есть, его папа...

Олег враз потерял интерес к книге и не только не прочитал, но даже не прикоснулся к ней.