Рыцари Готэма. Часть вторая. Особняк Уэйна

2. Wayne Manor.

Полночь души – три часа после полуночи.
Пол ледяной и я торопливо ищу тапки, подпрыгивая на одной ноге. Два пролёта, ровно восемнадцать широких дубовых ступеней вниз, безошибочно нахожу дорогу меж всех этих подставок под дорогой фарфор и хрусталь. Дверь бесшумно поддаётся моим пальцам и я...
- Я плохой отец, да?
Голос хриплый и мне не нужно включать свет, чтобы видеть серые тени под его светлыми глазами, помятую белую рубашку, щетину на подбородке.
Рука сама тянется к выключателю, и мне ужасно стыдно, что я разгуливаю по дому в одних трусах. Ну, и в тапках, разумеется...
- Я спрашиваю – я плохой отец?
- Папа...- я чувствую, как язык прилипает к нёбу, рот словно заполняется чем-то вязким и неприятным. Я пячусь немного назад и упираюсь спиной в стену. Стена такая же холодная как и пол в моей комнате и меня передёргивает. Я даже забываю, что спустился, чтобы попить...
- Ты не ответил на мой вопрос, Дик! - он бьёт по столу ладонью, и стакан перед ним подпрыгивает, издавая жалобный звук. Я чувствую, как сердце медленно подбирается к горлу, и делаю резкий выдох, как учил меня Рой.
- Пап... – выдавливаю слова, как зубную пасту из тюбика. – Пап, ложись спать... Ты устал, ложись... Хочешь, помогу тебе дойти до комнаты?
- Дик!!!
- Ты не плохой отец... – у меня получается скороговорка. – Ты спать хочешь и устал, вот и всё... Давай завтра поговорим...
- Так какого чёрта, если я такой замечательный папочка, ты жалуешься на меня Альфреду?
Чёрт, его голос выбивает из меня всю мою отвагу.
Он привстаёт, и мой страх превращается во всепоглощающий ужас.
Никто не знает, каков он в гневе. Никто кроме меня.
Я помню всё до мельчайших подробностей. Он может не сказать ни слова, но на меня словно обрушивается шторм.
Он усмехается и светло-голубые, почти серые глаза превращаются в две маленькие льдинки, льдинки-щёлочки.
В моём отце больше шести футов росту и весит он около двухсот фунтов. И поверьте мне, он умеет убивать взглядом.
- Ты не ответил на мой вопрос, Дик... – он выплёвывает каждое слово, выплёвывает как гвозди, и его губы кривятся, словно от отвращения. Словно он видит перед собой нечто настолько гадкое...
Мысль обрывается, потому что он пошатывается и хватается за край стола, чтобы не упасть.
Страх отходит, монстр прячется в тени и я вновь вижу своего отца. Уставшего, в помятой рубашке, с двухдневной щетиной на щеках.
- Пап... – я делаю шаг вперёд. – Пап, ложись спать. Хочешь поговорить? Окей, только завтра. Пожалуйста, иди спать. Разбудим Тимми, а ему с утра в школу.
Он трет переносицу, хмурится, но послушно, словно ребёнок, уходит с кухни, и я слышу, как он поднимается по лестнице.
Ополаскиваю стакан, ставлю его на место, стираю со стола янтарные капли виски. Вот так, словно и не было ничего.
Рой говорит, что мне бы в цирк пойти, укротителем тигров.
----------
Ненавижу, когда они ссорятся. Кричат, ругаются так, что весь дом вверх дном стоит, а потом делают вид, что ничего не произошло.
Что один, что второй. Два лицемера.
Все вокруг меня врут.
Отец врёт, что задержится после работы.
Альфред врёт, что отец много работает.
Дик врёт, что у него всё хорошо, хотя я прекрасно понимаю, что всё плохо.
Я бы даже сказал очень плохо.
Хотелось бы сказать, что и у меня всё плохо, но так совру. А я ненавижу врать.
Вся жизнь пропитана ложью.
У отца глаза, как будто бы он неделю не спал, Дик смотрит в свою тарелку, Альфред молчит. Хорошенькое начало недели, нечего сказать.
Господи, как я вас всех ненавижу...
Я ненавижу этот дом, пустой и холодный, ненавижу слуг, что мелькают, словно тени и прячутся по углам, когда возвращается хозяин, ненавижу Альфреда с его приторной заботой, ненавижу своего брата за его вечно тоскливый взгляд.
Школу ненавижу. Преподавателей, которые делают вид, что им есть до тебя дело. Старшеклассников, гордых тем, что им осталось меньше года на этой каторге. Первоклассников, гордых, что им предстоит три года этой каторги.
Ненавижу своих ровесников, пафосных, лживо утончённых ценителей всего прекрасного. Они говорят о Ницше и Шопенгауэре, бросаются терминами из энциклопедий, роняют невзначай цитаты, а потом курят траву за школьной оранжереей, трахаются в туалетах, продают наркоту во время большой перемены, смеются сами над собой...
Но больше всего я ненавижу сам себя.
Я настолько слабый и бесхребетный, что мне не хватает сил и храбрости, чтобы заявить отцу, что я не хочу, чтобы меня продолжали подвозить до школы на лимузине. Не хочу, чтобы каждый раз, как я выхожу за каменную ограду, меня ждал бугай в солнцезащитных очках и с кобурой спрятанной под дорогим пиджаком. Не хочу тут же садиться в машину и ехать домой, где пусто и холодно. Где меня ждёт только старик, ужин и домашнее задание.
У меня нет друзей, потому что у меня нет времени, чтобы их заводить. Потому что я никуда не хожу. Потому что мне не с кем ходить, ибо у меня нет друзей. Дик уехал в колледж и я остался совсем один...
У меня нет девушки и я даже не понимаю, нравятся ли мне они.
Я даже не могу спросить отца – куда он ходит каждую ночь, почему его постоянно нет дома, и любит ли он меня...
Потому что я боюсь услышать ответ.
Я трус и поэтому я себя ненавижу...
----------------
- Ты сегодня молчаливее обычного... – Брюс отложил газету в сторону, поправил галстук. – Что-то произошло? Проблемы в школе?
- Нет, никаких проблем... – Тим отвернулся к окну, смотря на привычный пейзаж, проносящийся мимо.
- Вот и замечательно... – Брюс легонько потрепал его по плечу, коснулся тщательно ухоженных волос, провёл ладонью по худой спинке. – За завтраком ничего не ел... Исхудал совсем. И Альфред о тебе беспокоится...
- О да, Альфред... – буркнул Тим, повёл плечом, сбросил руку Брюса со своего плеча.
- Ну что такое с вами обоими? – фыркнул Уэйн-старший. – Один жалуется Альфреду на меня, второй вообще молчит!
- Заведи себе третьего сына, пап... – Тим взял сумку в руки. – Или клонируй себя самого! Остановите здесь... – бросил он шофёру, когда лимузин докатил до школьной ограды, выпрыгнул из авто и быстрым зашагал, почти побежал по заасфальтированному тротуару.
- На работу, мистер Уэйн?
- Да... – Брюс откинулся на спинку сиденья, открыл мини-бар, налил себе виски. Посмотрел в стакан с прозрачной жидкостью цвета некрепкого чая и вылил её в лёд холодильника.
Сегодня ему как никогда хотелось быть трезвым...