Ташкент, ФПК, или Летние приключения разгильдяев

Ташкент: ФПК (факультет повышения квалификации)

Посвящаю фпк-ой братве.

      Отпускать на учёбу в далёкий город меня ни за что не хотел замначальника нашего отделения Токарев. Он считал, что толку от этого обучения мало, а рабочая единица теряется.
     Вот и брал бы дела в своё производство, пока я отсутствовал.
     Я же изрядно устал после первого года работы, и мне хотелось смотаться куда подальше,  немного отдохнуть. Мой отпуск по графику, как у «молодого», ожидался ближе к зиме.
     В общем, в Ташкент меня отпустили. Всё-таки этот вопрос решался в УВД, и на возражения Токарева там сказали, что им виднее кого и когда посылать на учёбу.
     Вылетел я вечерним рейсом в Ташкент в милицейской форме. В УВД предупредили, что ношение формы на курсах обязательно. Из одежды, кроме спортивных брюк и летней рубашки да кроссовок, больше ничего не взял. Думал приобрести что-нибудь из тряпок на месте. Как-никак Ташкент – столица союзной республики и со снабжением там должно быть лучше. У нас же со шмотьём были большие проблемы. Это ведь были годы всеобщего дефицита.
     Возле ташкентского аэропорта в очереди на такси я встретился с однокашником по институту – Алексеем Вороновым. Он тоже приехал подучиться. На «моторе» мы добрались до школы милиции, при которой и состоял наш ФПК (факультет повышения квалификации).
     Повышать нам, с одной стороны, вроде бы, было нечего, – институт недавно окончили. Но, с другой, – в гражданском ВУЗе не преподавался ряд предметов, считающихся секретными, а знание их требовалось при работе в милиции. Несколько таких дисциплин входило в учебную программу курсов.
     В поздний час мы добрались до школы милиции, расположенной на окраине города. Отыскали свой факультет. Нас поселили в общежитии, в большой комнате на шесть мест с шикарной лоджией.
     Утром пришёл подполковник – заместитель начальника факультета. В первый день занятий не проводилось, так как народ для обучения собрался далеко не весь. В течение этого и следующего дня большая часть курсантов прибыла в школу милиции. К нам в комнату попал ещё один наш с Вороновым бывший сокурсник – Андрей Бельков. Потом приехал паренёк из г. Горького. Его звали Николай. Одновременно с ним заселился узбек Джамал и парень из Томска – Павел Васильков. Вот с ним-то я и подружился с первых дней.
     Паша оказался весёлым и общительным человеком, мы с ним сразу нашли общий язык.

Папаша, Киоска и другие.
     Когда курс был набран, нас разбили на группы. Построили в коридоре. Объявили нашим маленьким начальником какого-то капитана, тоже курсанта, поздненько попавшего на начальные, в общем-то, курсы. Начальником ФПК был Игорь Владимирович Фёдоров, полковник милиции. Его замом – уже  знакомый нам подполковник, получивший от Павла прозвище – Папаша. Он больше других проводил время с нами и говорил, что для всех курсантов станет вместо папаши.
      Подполковник для начала толкнул речь перед всем факультетом. Он важно расхаживал перед сидящими в зале курсантами и разъяснял, как надо нам здесь жить и какими быть. А потом на нас направят по местам службы соответствующие характеристики.
     Папашу не особо слушали, больше переговариваясь между собой. Он это видел, особо не ругался и в заключение произнёс:
    - А сейчас попрошу всё-таки внимательно выслушать то, что я сообщу вам сейчас. Это, думаю, заинтересует всех.
    В зале стало заметно тише.
    - Так вот, те курсанты, которые отлично проявят себя в учёбе и дисциплине будут поощряться… - подполковник сделал интригующую паузу, - поощряться будут материально… Деньгами, соответственно.
     И тут с заднего ряда послышался голос с украинским акцентом:
     - А какоуа сумма?
     Говорил здоровенный курсант внешне и по телосложению напоминающий артиста Бориса Андреева (его звали Лёня, и я ещё немало упомяну о нём в своём повествовании).
    Раздался дружный хохот, а подполковник заверил:
    - Нормальная сумма, не переживайте, а учитесь и не разгильдяйничайте на факультете.
    

     Затем мы были направлены к майору, который на плохом русском поведал нам с таинственным видом:
     - Вы будете сейчас учитьса разные секретные и ощень серьёзные дисыплины. Вы пойдите на первый этаж. Там есть киоска. В киоска купите такой толстый тетрадка и принесёте мне. Эти тетрадка я прошью суровый нитка и поставлю печатка на бумаге. Каждый страниса будет с номером. И тетрадка я буду выдавать вам на занятий. Потом сдавайте мне обратно. А после курсов тетрадка направятся в ваши УВД секретной поштой. И вы будете их получать под расписка и только в здании вашей милисейской служба.
     - Ну, что, Паша, пошли в киоска, - сказал я приятелю, передразнивая майора.
     - За тетрадка? - уточнил Павел.
     Майор был окрещён нами – «Киоска». Мы, разгильдяи, потом нередко обращались к нему с придурковатыми вопросами:
     - Товарищ майор, а где можно ещё купить тетрадей?
     И он всегда терпеливо разъяснял нам:
     - Вы совсем забыли уже? Идите, идите, давай, в киоска на первый этаже…
     Вообще-то мы любили этого немолодого, добродушного человека. Ни разу он ни на кого не повысил голос.
     Другой важной обязанностью майора являлась подача звонков, извещающих о начале или окончании учебных часов. Утром, дав первый звонок, майор провозглашал:
     - Попрошу всех пройти в лексионна зал.
     Отзвонив, Киоска бесцельно слонялся по коридору, бил мух у себя в кабинете или же уходил куда-нибудь  погулять. Неоднократно мы, сбегая с занятий, ходили в столовую покушать  лагман – вкуснейшую лапшу с мясом в соусе и пряностями. Так вот, в столовке мы не раз наблюдали как наш Киоска, уже отобедав, мирно дремал, сидя за столом. Голова его свисала на грудь. Иногда он открывал глаза и замечал нас, но никогда не интересовался, почему мы не на занятиях. Добрейший был человек. Зато Папаша, если ему попадались прогульщики, тут же устраивал разборки. Но и он, как мы скоро поняли, больше нагонял суровости.
     Однажды подполковник возмущался перед  курсом:
     - Я вам говорил не раз, что надо серьёзно относиться к учёбе, не прогуливать, иначе вы будете беспощадно отчисляться с ФПК. Вот сегодня встречаю троих во время занятий. Спрашиваю: «Почему не на уроках?» И что, вы думаете, они мне сказали? - Папаша посмотрел на сидящих перед ним в зале курсантов, и сам ответил: - Они заявили мне, что сбежали с занятий.
     - А что они должны были говорить? - выкрикнул кто-то из курсантов.
     - Как что?! - возмущённо среагировал подполковник. - Сказали бы что их вызвали на переговорный пункт, что они отпросились или что-нибудь ещё придумали… А они так нахально заявляют, что мы прогуливаем… Это ни в какие рамки не лезет.
     Папашу до крайней степени возмутил тот факт, что провинившиеся даже не пытались перед ним оправдываться, а это, по его мнению, свидетельствовало о том, что его не боятся. Назови прогульщики подполковнику любую надуманную причину и тот, зная наверняка, что ему говорят неправду, тем не менее, удовлетворился бы таким ответом.
     - Надо же иметь уважение к старшим, - продолжал подполковник. - Вот дослужитесь до моих звёзд и будете тогда, как я, к генералу заходить, открывая дверь ногой.
     Видя недоумение на наших лицах, Папаша деловито пояснил:
     - Я к начальнику школы милиции, генерал-майору, дверь ногой открываю. - Подполковник окинул нас надменным взглядом и добавил: - А потому что прослужил в органах больше его.
     Ага, подумал я, в школе милиции есть некоторые сержанты и старшины, отслужившие побольше и Папашы. Интересно, они тоже двери к высшим чинам ногами открывают? Ерунда это всё, конечно. Обычное хвастовство.   

Жизнь ташкентская.
     Итак, занятия шли полным ходом. Самое позднее, освобождались мы в 17 часов. Потом ездили в центр города или в другие места. Я всё хотел приобрести для себя летнюю одежонку, но в Ташкенте с товарами тоже было не очень-то. Можно было приобрести дефицитные у нас полушубки из овчины, детскую одежду… А вот то, что было необходимо мне – хотя бы приличные летние штаны или костюм – не попадалось. Продавалось множество кооперативной продукции, но она была довольно низкого качества и стоила дорого. Паша приобрёл себе  штанцы из материала, похожего на мешковину, но зато с массой карманов на «молниях». Я же шатался по жаре в форме или в трико, ходить по городу в котором, было всё же неловко.
     Зной стоял с самого утра. А днём от духоты становилось вообще невыносимо. Постоянная жара и чувство жажды сразу навеяли мне воспоминания об армейской службе в Афгане. Я даже нацарапал тогда такие строки:
                Вновь увидел картину такую,
                Что напомнила Афганистан,
                По которому часто тоскую:
                Как дела, как воюете там?..
    
     Я и в самом деле не то чтобы тосковал по Афганистану, а скорее, испытывал чувство вины перед погибшими в этой стране нашими солдатами. Позже я узнаю из умных статей, что это один из признаков «посттравматического синдрома» – синдром вины, типичное для бывших солдат нарушение психики. Синдром этот проявляется почти у всех бывших «афганцев».

Седой шашлычник и секс-бомба.
     От жары учиться было невмоготу, и мы нередко «срывались» с занятий на ФПК и ехали купаться на озёра Бахт или Рохат, расположенные в черте города. Там мы с Пашей уходили на самый конец пляжа, как можно дальше от людей. Дело в том, что плавок у меня не было, и я купался в бельевых трусиках.
     У входа на пляж мы затаривались пивом и шашлыками. Бутылки бросали в прозрачную воду для охлаждения и постепенно извлекали их оттуда. Потом мы возвращались к пляжным ларькам и, если пиво к тому времени заканчивалось, покупали сухое вино. Водку по жаре пить было невозможно.
     Иногда Павел выдавал мне свои кооперативные «шкеры», а сам облачался в спортивные брюки. Но вот плавок запасных у него не было, и купить мне их тоже не удавалось. Однажды Пашка сказал:
     - Хочешь, я сегодня тоже в трусах на пляж поеду, из солидарности с тобой?
     Он так и поступил. Перед пляжным входом мы снова закупили пивка, а вот шашлыками нас угостил продавец. Один парень из нашей группы, из местных жителей, сказал нам, что у озера торгует мясным деликатесом его брат. Он говорил, что мы сразу опознаем его по седой шевелюре. Просил передать ему привет и, если что, обращаться к нему за помощью. Привет мы передали, за что были щедро снабжены шашлыками в качестве угощения. Денег шашлычник с нас ни за что не взял.
     Когда мы всё съели и выпили, то вернулись к знакомому торговцу. Бесплатно брать шашлыки отказались.
     - Мы ещё надоедим тебе своими походами, - сказал Паша. - Будешь нас угощать – моментом обанкротишься.
     И как в воду глядел. По истечении часа мы вновь обратились к Седому шашлычнику (так мы его прозвали за обильную седину и по аналогии с героем известной песни Аллы Пугачёвой «Седой паромщик»). Когда у нас закончились деньги, мы одолжили у Шашлычника червонец до завтрашнего дня.
     Вернулись на своё место. Поплавали, выпили. Смотрим, к нам направляется компания: две женщины и мужчина. Они расположились неподалёку от нас. Одна женщина, лет 32 на вид, подошла к нам.
     - Дайте-ка прикурить, братцы, - по-свойски попросила она. - Я, по правде говоря, на вас сразу внимание обратила. Вы в таких трусиках плещетесь. Это  возбуждает, - хихикнула купальщица. Она находилась в изрядном подпитии. Когда она наклонилась к поднесённой Павлом зажигалке, её мощные груди чуть не выпали из купальника. Пашка нагло заглянул бабёнке за пазуху и в восхищении замотал головой: «Вот это да!»
     Женщина улыбнулась:
     - Слушайте, давайте встретимся с вами. Сегодня мы не можем, - дамочка бросила внушительный взгляд в сторону своей компании, - но запомни мой телефончик, - и она назвала Павлу номер своего домашнего телефона.
     Ни разу нам не удавалось впоследствии дозвониться до весёлой женщины. Настоящая секс-бомба, наверняка она пользовалась большой популярностью у местного населения, а потому застать её дома было делом бесперспективным.
     Червонец, взятый в долг у Седого шашлычника, мы возвратили в срок. Потом как-то Паша, будучи на озере без меня, вновь занимал у него деньги. Причём несколько раз за день.
     - На нашего седого друга было жалко смотреть, - рассказывал Васильков. - Он и рад одолжить, но ведь ему тоже деньги в кассу сдавать надо.
     Деньги мы всегда возвращали. Иногда даже через брата Шашлычника, если не собирались на пляж.
    
У фонтана.
     По вечерам, до темноты, мы резались в покер. Научили играть в эту игру и Джамала. Раньше он карты в руках не держал. Джамал иногда делал неверные ходы, и Паша шутливо упрекал его:
     - Ещё и играть толком не научился, а уже мухлюет.
     Паша называл Джамала «узбекским парнем». Это тоже было нечто вроде прозвища. Джамал не обижался.
     Как-то во время карточной игры я спросил у Джамала, недавно окончившего юрфак Ташкентского университета:
     - Скажи, дружище, а как у тебя обстояли дела с женщинами, когда ты обучался здесь? У вас же с этим строго.
     - С чем строго? - не понял Джамал.
     - Ну, с бабами ты баловался, когда учился? - подсказал Паша.
     - А, вы имеете в виду переспать, что ли?
     - Естественно.
     - Да, у нас здесь строгое воспитание. Но ведь, если надо, то всегда можно проститутку найти.
     У нас тогда проституция, конечно, существовала, но была настолько законспирирована, что такие рассуждения «узбекского парня» показались нам удивительными. Ни я, ни Павел в жизни не видели настоящих проституток.
     - У вас что, и шлюхи тут водятся? - заинтересовался Паша.
     - Конечно, а как без них? Дорого, правда, стоят, но мне дядя специально на них деньги давал.
     - Да брось ты, не верится, - не унимался Васильков. - И где они промышляют?
     - В центре есть парк. Они там возле фонтана ждут клиента. Некоторые пишут на руке свою цену.
     - И почём?
     - Разные. Есть по 25 рублей, по 50…
     - Это кто ж такие бабки платит? - не поверил Паша.
     - А ты поезжай и посмотри для интереса.
     - Завтра же поеду. Игорёха, посмотрим? - обратился Пашка ко мне.
     - Действительно, надо бы хоть взглянуть на профессионалок.
          На другой же день, сразу после занятий, мы рванули с Павлом в обозначенный Джамалом парк. Конечно, мы имели намерение лишь посмотреть на жриц любви. Денег бы мы на это дело пожалели. И каких денег.
     Возле фонтана прохаживались отдыхающие, и мы решили, что явились рановато. Чтобы скоротать время, не долго думая, завернули в пивной зал «Янтарный» огромного ресторанного комплекса «Заравшан». В большущем здании функционировало несколько ресторанов, не менее десятка.
     Я был в милицейской форме, но это меня не остановило. Про этот пивной зал мы узнали недавно, и нам не терпелось посетить его.
     Перед входом выстояли очередь. Приобрели в кассе билеты по 5 рублей и, наконец, очутились в приятной прохладе заведения.
     Присели за столик. Заказали пива. Сидящий рядом мужчина, строго спросил меня:
     - А почему вы в форме пиво пьёте, товарищ лейтенант?
     Я подумал, что этот человек имеет отношение к органам, и, быстро сориентировавшись, нахально  ответил:
     - А я не пью, я поесть зашёл, - а про себя подумал, что накрылась для меня освежающая процедура. Придётся в шикарной пивнухе через силу ужинать, глотая слюни.
     Тут вмешался другой мужчина, сидящий за нашим же столом.
     - А тебе какое дело? - строго спросил он предполагаемого милиционера.
     - Что значит какое? Я сам – сержант милиции. Вот сегодня не на службе и сюда зашёл. Мне-то можно.
     Ах, ты, думаю, какой правильный нашёлся. Да ещё сержант. А я подумал, что это не менее чем майор. Довольно солидно мужчина выглядел: не особенно молодой и полный.
     - А ты если такой идейный мусор, - вступил в разговор Паша, - то вообще пить не должен ничего, кроме газводы. А нам всё по барабану, мы из Сибири приехавши.
     Переодетый сержант обиженно поджал губы, допил своё пиво и покинул заведение.
     Мы же засиделись в «Янтарном» до закрытия и, лишь уходя из ресторана, вспомнили о первоначальной цели поездки в город.
     - Мы же на шлюх хотели посмотреть! - воскликнул Павел.
     - Вот и пошли. Сейчас самое время.
     Мы вернулись к фонтану. В парке никого не было. Лишь негромко шуршали водяные струи. Не спеша, мы двинулись вокруг этой красоты и увидели одиноко стоящую девушку.
     «Нашли!» - была первая мысль. Подошли поближе, поздоровались.
     - Добрый вечер, - удивлённо ответила девушка.
     - А где все? -  с пошленькой улыбкой поинтересовался я.
     - Кто все? - не поняла девчонка.
     - Где остальные девочки? - почти с возмущением спросил Паша. - Уже всех разобрали?
     - Я… вас не понимаю.
     - Она не понимает. Странно даже. А если мы клиенты и имеем намерение приобресть, так сказать…- понёс пьяный Павка.
     Тут откуда-то появился парень. Он подошёл к девушке.
     - В чём дело, ребята? - обратился он к нам.
     - А, так это ваша девушка, - догадался я.
     - Да, моя. Я  отходил сигаретку стрельнуть. А что случилось?
     - Вы извините, а нам сказали, что здесь бывают эти… - замялся Паша.
     - Я вас понял, - сказал парень. - Эти сейчас здесь не ошиваются. Их милиция, -  паренёк внушительно глянул на меня, - давно прогнала отсюда.
     Мы ещё раз извинились и поспешили покинуть парк, чтобы не опоздать на последний автобус.
     Утром мы растолкали сонного Джамалку.
     - Ты чего нас обманул, узбекская твоя душа? - шутливо начал разбираться Паша.
     - Какой обманул? Зачем? - не мог «врубиться» Джамал спросонья.
     - Мы вчера ездили в тот парк, где б…ди должны находиться, как ты нам сказал. А там была всего одна девчонка, да и та не при деле. Мы с Игорем опозорились, блин, так.
     После занятий Джамал подошёл к нам с виноватым видом.
     - Ребята, извините. Я и не знал. Девки эти… проститутки… Они переехали теперь…- начал он оправдываться. - Я у своих земляков узнал. Их  гонять стали. А я же больше года в Ташкенте не был. Сейчас все дела через сутенёра решаются. Хотите узнать, как это делается?
     - Ну, на сутенёров мы смотреть не поедем, - сказал я.
     - Нам хотелось на товар глянуть, - добавил Паша. - А сутенёр станет деньги вперёд требовать. Знаю я их.
     - Откуда знаешь-то? - удивился я.
     - Ну, скажем так – догадываюсь, - поправился Васильков.
     - То-то. Тоже мне знаток бордельной деятельности нашёлся, - хлопнул я по плечу Пашку.
     - Да, не с нашими капиталами по бардакам ходить. Пойдём, что ли, сухонького поищем где-нибудь. Немного денег ещё осталось…

Наша.
     На факультете девушек училось достаточно. Были среди них симпатичные. Одна особенно: черноволосая, высокая и очень красивая. Кажется, метиска. Наверное, потому такая красавица.
     Как-то Паша сказал мне:
     - Надо бы нам с кем-нибудь из своих курсанток познакомиться. Смотри, многие уже дружат.
     - Да, было бы неплохо.
     - Я тут присмотрел одну…
     Павел начал описывать мне понравившуюся ему девушку. Выяснилось, что это та самая метисочка, что приглянулась и мне. А надо сказать, что разговор на тему дружбы проистекал в полюбившемся нам пивном зале «Янтарный».
     Мы призадумались с Пашей, как же нам быть в сложившейся ситуации.
     - А, пусть она никому не достанется! - ударил кулаком по столу Паша.
     - Убить, что ли, её решил? - не понял я.
     - Без мокрого дела обойдёмся. Просто, давай, никто из нас с ней знакомиться не будет. Мы ведь друзья, а дружба дороже всего.
     На том и порешили, заказав ещё пару графинов  холодного пива.
     Мы даже не узнали имени той девушки, и между собой, шутя, стали называть её «нашей».
     Вскоре «наша» завела себе кавалера – одного курсанта с ФПК – и стала довольно настойчиво его обхаживать. Это и понятно. Нам стало известно, что девушка была разведённой, воспитывала ребёнка и, естественно, стремилась использовать случай для устройства личной жизни.
     Однажды Павел сказал мне:
     - Игорь, что тебе расскажу, - и он закатил глаза. - У тебя вся любовь к «нашей» пройдёт. Я уже пасую.
     - Что случилось?
     - Короче, шёл я сегодня во время занятий по коридору. Вокруг ни души. Прохожу мимо выхода на лестницу и вижу – там «наша» стоит. Она меня не заметила и громко кашлянула, а потом как харкнёт на ступеньки…  Убила во мне все нежные чувства. Ты можешь себе представить? Одним плевком, не в меня, правда, но – убила.
     Казалось, Пашка сейчас добавит: «Вот и верь после этого женщинам»…
     В период учёбы на ФПК я сочинил несколько песенок, посвящённых некоторым людям и событиям того периода. «Нашей» я посвятил целые две песни. Вот что я пел вначале:
               
                Восточная экзотика и женщины красивые
                Понятия известные, для нас неразделимые
                Кривой полмесяц наверху, и звёзд не замечаю я.
                Восточная экзотика, восточная печаль моя.
    
     Далее я сетовал:
               
                Здесь многим приглянулась ты:
                Майорам с капитанами,
                Они-то парни местные,
                С Ташкента, с Намангана ли,
                А мы – исконно русские –
                С Урала предалёкого.
                А как сюда забросило?
                Да занесла нелёгкая.
    
     «Майоры с капитанами» – это преподаватели ФПК, которые, мы заметили, высказывали свои намерения поближе познакомиться с «восточной красавицей», а на нас с Пашей смотрели косо, видя, что мы смеёмся над их безуспешными потугами.
      И об этом я не забыл:
               
                Как розой – лишь любуемся –
                Шипами заиголена,
                Почти такой же случай был
                У бедного Печорина.
                Но он цветочек не сберёг,
                Красивое растение,
                Ведь отродясь шёл поперёк
                Общественного мнения.
    
     Ну, тут понятно: я упомянул историю, описанную М. Лермонтовым в его произведении «Бэла».
     Вторая песня, посвящённая «нашей», так и начиналась:
               
                Тебя мы звали «нашею»
                С моим корнем, Пашею.
                Девочка красивая была,
                Чёрненькие волосы,
                Нет милее голоса –
                Здесь же, в Средней Азии, жила…

     Но раз уж мы решили, что дружба всего дороже, песен той девушке я больше не посвящал…

«Мурманская тройка».
     Первыми, кто нарушил строгий (правда, больше на словах) запрет на выпивку, были трое курсантов из Мурманска: Коля, Лёня и, как ни странно, девушка по имени Стелла. Забегая вперёд, скажу, что Лёня оказался вообще-то со Смоленщины. Я это узнал, когда после окончания ФПК мы разъезжались и обменивались адресами
     Как там у Симонова? «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины…» А если так: «Помнишь ли, Лёня, озёра Ташкентщины?» Почему озёра, поясню ниже.         
     Но так как Коля, Лёня и Стелла всегда держались вместе, а двое из них действительно прибыли из Мурманска, то мы считали, что вся троица из Заполярья.
     Мы с Пашей выпивали, собственно, тоже с самого начала, но делали это по-тихому, в позднее время на лоджии. Чтобы сходить в какое-нибудь питейное заведение, а потом «засветиться» пьяным на территории школы… Поначалу мы и не помышляли о таком. Здесь первооткрывателями явились мурманчане. Об этом я узнал от Паши, ставшего свидетелем тому. 
     На этаже, занимаемом факультетом, где мы и проживали, и обучались, выставлялся круглосуточный пост из курсантов ФПК. Перед входом на этаж  нёс службу дневальный.
     Отстояв свою первую дежурную смену в начале учёбы, Паша рассказал мне:
     - Я вчера стоял на входе ночью. В первом часу заходит с улицы мурманский Коля под хорошей балдой и говорит: «Помоги нам с Лёней Стеллку с первого этажа затащить. Она еле на ногах стоит». Я пошёл с ним вниз, и мы втроём практически втащили Стеллу на наш этаж. Она так истерически хохотала. Я думал всех разбудит. Неужели ты не слышал?
     - Нет, спал, видать, крепко.
     - Они в кабак ездили и уже не в первый раз.
     - Молодцы. И не шугаются никого.
     Ну, а дальше многие пошли по этой стезе. Все потихоньку поддавали. Кто в городе напьётся, кто в общежитии. Вечером только и слышно было, как время от времени с балконов сбрасывались пустые бутылки. Только вот каждый стремился опорожнённый «пузырь» кинуть напротив соседнего балкона. Я разок из-за этого попал в неприятную ситуацию. Утром, когда всех загоняли на занятия, я прятался на балконе, собираясь улизнуть в город. Наш подполковник никогда не проверял лоджии, хотя заходил в каждую комнату. Он, видимо, это делал намеренно, зная, что там прячутся прогульщики. Ведь по его философии всё в принципе допустимо, но только при определённых условиях. Уйти открыто – наглость, а если переждать утренний развод на балконе и потом смыться – это не возбраняется и говорит о том, что человек опасается начальника, а значит, уважает его.
     И вот сижу я поутру на лоджии, затаился. А внизу курсанты школы милиции проводят уборку территории. Подбирают пустые бутылки и другой мусор, набросанный за ночь с балконов ФПК. Руководит уборкой преподаватель школы в чине полковника. А под нашим балконом, как назло, валяется несколько бутылок, что обидно – чужих. Полковник посмотрел на разбросанную тару, потом громко обратился ко мне:
     - Почему вы бутылки кидаете на газон, сорите?
     Я сижу ни жив ни мёртв. В комнате как раз находится наш подполковник. Сейчас он всё услышит, выйдет на лоджию. Мало того, что меня обнаружит, ещё и насчёт пустых «флаконов» разборки начнутся. Полковник тем временем продолжал:
     - Вот растёт же рядом дерево. Почему под него бутылка не бросать? Зачем на виду… Эх… - с досады взмахнул он рукой и двинул дальше.
     Он, значит, как наш Папаша, такого же был мнения: делайте, что хотите, но не устраивайте показухи. Скромность украшает и многое прощает.
     А вообще-то, надо было сказать тому полковнику, что под указанным им деревом бутылок набросано немало и именно с нашего балкона. Хоть отпечатки пальцев снимай, если не веришь. Мы в этом смысле действовали аккуратно.
     На озёрах, где мы любили прохлаждаться, водилась какая-то приличная рыбёшка. Часто мы наблюдали, как достаточно крупные рыбины подплывали близко к берегу и застывали в воде. Мы даже пытались их ловить руками, но безуспешно. Зато Лёня, как поведал нам его приятель Николай, однажды устроил на рыбу охоту с камнями.
     - Мы вмазали на озере и балдеем на песке, - рассказывал Коля, - а этот деятель с приличных размеров камешками бросается в воду и мочит там рыбёху. Отдыхающие в шоке были от такого рыболова.
     Да, можно представить картину: Лёня, крупногабаритный парень, настоящий богатырь,  долбит рыбу в озере. И ведь удалось ему оглушить нескольких рыбёшек.

«За окном ни шума, ни скандала…»
     Николай (мурманский) был невысокого роста, но плотный. Такой приблатнённый, юморной парень. Однажды я застал его в умывальной комнате за стиркой носков. Меня это удивило. В первые дни «мурманская тройка» ежедневно развлекалась и пьянствовала. Поэтому я и удивился, увидев Колю за житейским занятием. Это наблюдение, как ни странно, послужило для меня толчком к написанию песни, ставшей впоследствии чуть ли не гимном ФПК. Сначала я спел её в нашей комнате на вечернем застолье. Моментально слух дошёл до мурманских курсантов. При встрече днём Коля, шутя, но с серьёзным видом спросил:
     - Ты что там про меня распевал насчёт носков?
     - Если хочешь, могу сегодня же огласить весь текст. Только давайте соберёмся вечером у речки.
     - А чего брать, водяры или…
     - Лучше сухачевского. В речушке охладим.
     Вечером наша комната в полном составе и «мурманская тройка» засели на бережку небольшой мутной речушки Карасу, протекающей сразу же за территорией школы. Не помню, сколько бутылок (но много!) было уложено в реку для охлаждения, и пикник начался.
     В гулянке принял участие ещё один паренёк – Володя, подселённый в нашу комнату седьмым. Он позднее всех приехал на курсы из Кемерово.
     Закуской мы тоже запаслись впрок. Разложили на траве бумагу, в которую днём упаковали шашлычное мясо, колбасу, что-то ещё…
     Посидели на славу. Андрюха только успевал отлавливать из речки одну за другой бутылки. Он-то пил не особенно, но так как он был самый высокий из нас и соответственно имел самые длинные руки, то добровольно принял на себя обязанность вытаскивать ёмкости из глубины.
     В институте Андрей являлся старостой одной из групп. Я знал его лишь в лицо, но однажды мне довелось получить от него помощь. А произошло это при довольно странных обстоятельствах.
     В субботу я в компании друзей-студентов изрядно выпил, и понесло меня в таком виде принимать душ. В общественном душе я поскользнулся и грохнулся на пол. Андрей, моющийся в кабинке напротив, сразу подошёл ко мне и помог подняться. Почти любой другой староста группы в нашем юридическом институте обязательно бы «заложил» меня начальству. Ведь на эти должности избирали самых достойных, чаще членов партии. А Андрюха, тот ещё дружески поинтересовался, сумею ли я самостоятельно дойти  до комнаты.      
     Повеселились мы у речки и двинули в общежитие. Вели себя  раскованно. Поднимаясь к себе на этаж, пели «Поручика Голицына». На этом не успокоились. Когда зашли в комнату, Паша попросил исполнить мою песню о ФПК для всех. А ведь многие уже спали.
     Павел открыл двери комнаты настежь. Я встал в центре с гитарой и                громко запел:
               
                За окном ни шума, ни скандала,
                Первый раз такая тишина
                Коля, друг, ты выпил нынче мало,
                Не летят бутылки из окна.
               
                Ты сегодня целый день стирался,
                На Рохат купаться не пошёл.
                Лёня тоже делом занимался,
                Было всё спокойно, хорошо.

                А вчера пришли из «Заравшана»,
                Вы, качаясь, но ещё держась.
                Не было милей кафешантана,
                Стелла диким смехом залилась.
    
     Я расслышал, как в коридоре что-то возмущённо говорит дежурный, но меня было уже не остановить:
               
                Паша был тогда случайно трезвым,
                Чутко спал на вверенном посту.
                Что греха таить – хотелось врезать, 
                Но пошёл он с вами ко крыльцу.
    
     Паша начал пританцовывать и подпевать мне:
               
                Подсобил уладить неувязку,
                Девушку помог наверх внести,
                Коль дежурный ты, надел повязку, –
                Службу надо бдительно нести.
       
                А на Бахте рыбок очень много,
                Спиннингом ловить запрещено.
                Лёня выбрал старую дорогу, –
                Бил их камнем в лоб и дыбил дно.

                Распугал, конечно, всех туристов,
                Двух прибило тут же к бережку.
                Выпили в кустах за них по «триста»,
                Рыбы с собой взяли по мешку.
    
     Откровенно говоря, я не знал, как тройка поступила с теми несколькими рыбёшками, добытыми упорным Леонидом.
               
                А потом Джамал – узбекский парень –
                Их у входа радостно встречал,
                Две недели в карты дулся с нами,
                Шулером известным сразу стал.
    
     В этом месте танцевать начал Джамал. Причём, не вставая с кровати: он уже приготовился ко сну. Ему очень понравилось, что я не забыл упомянуть о нём, но всё же больше всего места в песне было отдано лучшему другу Пашке:
               
                Паша ползал здесь же в доску пьяный,
                Каждой бабе делал комплимент.
                Приглашал в кусты попить «шампани»
                И на мышь летучую глядеть.

                Девы все приятно изумились,
                Стали, словно в сахаре миндаль.
                Нет сомнений, – все бы согласились,
                Если б не проклятая мораль.

                Если б не стоять им перед строем
                В понедельник прямо на плацу.
                С ним в кусты пошли бы сразу трое –
                И никто не бил бы по лицу.
    
     По понедельникам у нас проводили разводы личного состава на плацу школы. Там же отчитывали провинившихся за неделю. А насчёт Пашиных приглашений попить «шампани» история такая: истосковавшись по женскому полу, он неоднократно, возвращаясь из ресторана, захватывал с собой бутылочку шампанского вина и шоколадку. Потом пьяный слонялся по этажу и приставал к попадавшимся навстречу девушкам с ФПК. Каждой говорил одно и то же:
     - Дорогуша, пойдём на свежий воздух, посидим на травке или, как вариант, в кустах. На луну, на летучих мышей посмотрим, «шампани» попьём. Романтику любишь?
     Кто как воспринимал Пашины приставания: кто-то шарахался в испуге, кто-то смеялся, шутил в ответ, но никто не поддавался на его увещевания. Кончалось тем, что мы выпивали с Павлом это шампанское на балконе и валились на кровати.
     Уже лёжа, Паша говорил:
     - Как хорошо сейчас, какой кайф… и как хреново будет завтра с пахмы (так Павлик называл состояние похмелья).
     Утром, не в силах подняться, Паша изнывал:
     - Ой, не могу… Пахма косит наши ряды. Подайте кто-нибудь графин с водой.
    
     На следующее утро, после, собственно, публичного выступления, пресловутая «пахма» ожесточённо выкашивала участников вчерашнего пиршества. Однако мы сумели преодолеть себя и встать на ноги.
     Когда я умылся и шёл по коридору к своей комнате,  встретил курсанта-рижанина, несшего вчера службу на посту в момент моего пения. Парень с восхищением смотрел на меня. Неожиданно он протянул мне руку и крепко пожал её:
     - Я вчера видел, какие вы пришли с прогулки. Потом ты как начал песню петь… Сначала я возмутился, а после прислушался и въехал, что песня-то про наш ФПК, про наших ребят. Здорово у тебя получилось.
     Так я впервые услышал лестный отзыв о своём «творчестве» от постороннего, можно сказать, человека. Сейчас можно добавить – от иностранца.

Летучая мышь.
     А Паше вскоре удалось осуществить свою мечту насчёт пития шампанского под луной. Когда он вновь появился в общежитии вечером нетрезвый с бутылкой вина в руке, то одна курсантка неожиданно согласилась на его извечное предложение прогуляться с ним на свежий воздух и взглянуть на луну. Парочка сошла вниз. На скамейке рядом с общагой выпили вино. Паша обнял девушку за плечи, но та вдруг отстранилась и сказала:
     - Пошли в одно место.
     - Куда? - удивился Павел.
     - Я знаю. Тут одна «подсобка» есть, где хранятся матрасы. В ней самое то будет. На кой нам твои летучие мыши, - хохотнула девчонка. - От них шуршание одно, а нам надо сосредоточиться.
     «Ишь ты, - подумал Паша, - она всё по науке хочет. Сосредоточиться ей необходимо», - однако без лишних разговоров пошёл за девушкой в знакомое ей помещение.
     Получилось, что не Паша овладел девицей, а, скорее, она им.
     Через пару дней после Пашиной мимолётной любви к нам в комнату заглянула какая-то девушка с ФПК. Очевидно, она просто ошиблась, так как сразу же закрыла дверь.
     - Кто это? - заинтересовался Павел. Он был близорук, носил очки, а в данный момент был без них.
     - Это твоя подлунная пассия, - от нечего делать сказал я.
     - А чего ей надо?
     - Как чего? Разве она тебе ещё не сказала? - начал я дурачиться.
     - А что она должна была сказать?
     - Ну, вы даёте. Она уж сегодня без тебя дважды заходила. Пристала ко мне. Ты, говорит, его друг и должен посодействовать в устройстве нашей семейной жизни.
     - Что ты несёшь, какой жизни? Мы с ней встретились и разошлись. Она тоже тогда поддатая была. Я утром рассмотрел, она такая страшная…
     - Ты на себя посмотри. Короче, дружище, девчонка сказала, что беременна от тебя.
     - Какой, на хрен, беременна, - подскочил на койке Павел. - Несколько дней всего прошло!
     Лёха Воронов тоже включился в розыгрыш.
     - Да, я слышал, как она говорила, пусть Пашка только попробует не жениться на мне, я его по судам затаскаю.
     - Да не может быть, блин, аферистка какая-то… - тут Паша нацепил оправу, заметил, что мы улыбаемся, и до него дошло, наконец, что мы просто глумимся над ним. С облегчением он засмеялся:
     - Ну, у вас и шуточки. Хотя хорошо, что только шуточки…

За дефицитом.
     Частенько Павел затаскивал меня на рынок, где набирал килограммы черешни, персиков… Фрукты в Ташкенте стоили очень дёшево, как и вино, замечу. Поглощал Васильков различные плоды в огромных количествах, после чего маялся животом.
     Начиная с приезда в Ташкент, Павел безуспешно «охотился» за импортными аудиокассетами, считавшиеся тогда страшным дефицитом. Устав от поисков, он однажды зашёл в какую-то небольшую лавку на базаре и выдал продавцу:
     - Послушай, дорогой ты мой. Будь другом, продай блок японских кассет. Я замаялся по всему Ташкенту бегать. Ну, ведь есть же они у вас. Я переплачу, сколько надо. Ну, продай, а-а… - полагая, что это прозвучало не совсем убедительно, Павел добавил: - Ты пойми меня правильно. Я из Сибири приехал. Знаешь где это?! У нас по улицам медведи ходят, а мы в валенках и шубах. В нашей глуши этих кассет  ни в жизнь не найти. Продай только блок, ведь и сам наваришься на этом.
     Продавец странно посмотрел на Павла и, не сказав ни слова, вышел. Вернулся с упаковкой кассет «Сони». Протянул их Павлу.
     - Сколько я обязан?
     - Сто десять рублей.
     Паша чуть на пол не сел от удивления. Всего десятку переплаты запросили, то есть по рублю сверху за каждую кассету. Это при спекулятивной цене не менее 20 рублей за штуку. Вот как подействовала его выразительная речь с описанием сибирских достопримечательностей, очевидно, внушивших уважение и даже страх узбекскому торговцу.
     А Павлу требовалось любой ценой купить хотя бы блок импортных кассет для отчёта перед мамой и папой. Родители неоднократно высылали ему денежные переводы для приобретения различного дефицита.  Паша же почти все  деньги оставлял в ресторанах и в винных магазинах.
     Помню, как он не раз репетировал свой финансовый отчёт перед мамой.
     - Так, кассеты, скажу, купил по двадцатке. Пластинки по червонцу, брюки за полтинник…
     Через некоторое время цены менялись.
     - Кассеты пойдут по четвертному, нет, по тридцать. Пластинки по пятнашке, штаны за стольник.
     Когда Павел в очередной раз хотел приподнять цены на купленные вещи, он вдруг громко выругался и сказал:
     - А, скажу, как было. Пропил всё на хрен. Не убьют же они меня.
    
Седьмой.
     Выше я упоминал, что уже после начала занятий на ФПК в нашей комнате появился седьмой человек. (Невольно вспомнился «Седьмой спутник» Б. Лавренёва.) Он приехал недели через две, когда процесс обучения на факультете шёл полным ходом. Звали его Володя Коломеец. Володя был худенький, интеллигентного вида молодой мужчина в очках. Такой человек, что называется – себе на уме. Прибыл он из Кемерово. Был женат, имел ребёнка, по ресторанам с нами не ходил, но вечерами поддерживал нашу компанию в карточной игре. Мог немного выпить сухого вина. Джамал почему-то называл этого парня не по имени, а по месту проживания. Так и обращался к нему при необходимости – Кемерово (у Джамала получалось – «Камерово»). Постепенно и мы стали звать Володю так же.
     Однажды Паша Васильков лежал вечером на кровати и сокрушался:
     - Ничего не пойму. Вроде недавно денег до дуры было и опять на нулях. И не купил ничего толком, да и пропил не так уж много…
     Тут Володя-Кемерово негромко подозвал Павла к себе. Тот подошёл.
     - Хочешь, я тебя научу считать деньги? - начал он. - Вот смотри, у меня имеется специальный блокнотик, куда я записываю весь приход и расход.
     - Чего ты записываешь? - недоумённо спросил Павлик.
     - Учёт веду, мягко говоря, - улыбнулся Володя. - Видишь, здесь всё в столбцы записано, каждая копеечка зафиксирована. И на винцо определённая сумма тоже запланирована. Тут ведь главное что – не брать суммы из других столбиков, не допускать перерасхода, с позволения сказать. Советую тебе завести такую же книжицу, и у тебя отпадёт множество проблем.
     - Ты что, бухгалтер, что ли, или ростовщик какой?.. Всё у него записано, - недовольно буркнул Павел и снова плюхнулся на кровать.
     - Зря ты так, - сказал Коломеец. - Я же тебе добра желаю.
     Когда мы позже курили с Пашей на балконе, он спросил меня:
     - И чего этот Кемерово меня жизни учить стал? Какое ему дело до меня? Слушай, а может, он еврей? Всё у него расчёты какие-то. Ладно, я сам его жизни научу.
     И Васильков принялся «учить жизни» Володю сразу же по возвращении в комнату.
     - Слушай, Кемерово, а чего ты на винцо так мало денег оставляешь?
     - Видишь ли, Павлик, во всём нужно соблюдать меру… Нет, я, конечно, не ханжа и с удовольствием иной раз выпью и посижу с вами у речки, но, согласись, намеренно одурманивать себя, губить здоровье молодого организма, как это порой позволяете себе вы с Игорьком и некоторые другие…
     - Хорошо, я тебя понял. Ты практически ангел.
     - Ну что ты, Паша…
     - А вот как, к примеру, ты относишься к женщинам?
     - В смысле?
     - Ну, жене ты хоть раз изменял?
     - Это так интимно… Но вообще-то нет, - сказал Коломеец почему-то с грустью в голосе.
     - А хотел бы? – не отставал от него Паша.
     - Сейчас, когда мы вдали, возможно, я и имею на это некоторое моральное право. Честно говоря, мне тут одна здорово нравится, но я слишком скромен, дабы признаться ей в этом.
     - Ладно, как мужик ты ещё не совсем потерян. А чтобы избавиться от всяческих комплексов, тебе надо непременно сходить с нами в кабак. Мы покажем тебе, как надо жить, а то ты всё «меру надо соблюдать». Так и умрёшь нецелованным. - Тут Кемерово вопросительно взглянул на Павла, и тот добавил: - Не считая, конечно, жены.
     Затем Павел спросил Володю:
     - Ну что, оторвёмся завтра в ресторане?
     - Можно, - нерешительно начал Коломеец. - Если это поможет в преодолении определённых комплексов, чуждых человеческой сути, то, в принципе, я не против. Тем более я вдалеке…
     - Правда, вот с финансами у нас туговато…
     - Это ничего, у меня есть, я сделаю перерасчёт. Возьму денежки из другого столбика.
     - Ну, вот и договорились, а в следующий раз мы тебя угостим.

     На другой день я, Паша и Кемерово восседали в «Янтарном» зале. Коломеец, быстро захмелев, твердил:
     - Ребята, я так счастлив, что судьба свела меня с вами. Понимаете, надоело жить по правилам, а вы, я вижу, такие отчаянные.
     Выпив ещё, Володя вдруг цинично заявил:
     - Сейчас бы тёлку снять и где-нибудь её…
     - Не всё сразу, маэстро, - унял его пыл Паша. - Сегодня уже пора домой, а завтра рванём на озеро с занятий. Вот там кого-нибудь и отловим. Ишь ты, как заговорил… Тёлки…  Надо же, как мы быстро перевоспитались.
     Мы вышли из ресторана и добрались до школы милиции. С собой  прихватили бутылочку шампанского для «догона», а потому пошли не через КПП, а дорожкой, проторённой курсантами: по трубе над речкой к дыре в заборе.
     На берегу мы с Пашей повздорили с группой из местных парней, тоже находящихся в подпитии. Те быстренько сгоняли за подмогой, и мы поспешили заскочить на трубу. По существу это было две трубы, вплотную прилегающие друг к другу, и идти по ним не было страшно. Тем более, там имелись перила с одной стороны. Но дело в том, что наш кемеровский друг, страдающий каким-то глазным заболеванием, в темноте почти ничего не видел. Даже очки не спасали его в тёмное время суток.
     - Игорь, ты веди Кемерово к забору, а я вас прикрою! - по-боевому крикнул Павел.
     Я помог Володе влезть на своеобразный мостик и сказал:
     - Не бойся и иди прямо на свет впереди. Видишь его?
     - Да.
     - Это фонарь у основания трубы на том берегу. Я шагаю сразу за твоей спиной. Если что – поддержу. А ты хватайся покрепче за перила, да пошевеливайся, а то Пашка там долго один не продержится.
     Володя сделал несколько шагов вперёд, я взял его сзади под локоть.
     - Шагай смелее, спасение на том берегу.
     - А нас не догонят?
     - Не дрейфь. В случае чего Пашка последней бутылки не пожалеет с горючей смесью.
     Володя довольно шустро засеменил над речкой. Я оглянулся назад: не помочь ли Паше? Но он уже догонял нас, изредка останавливаясь и посылая, как очереди, матерки в сторону «неприятеля». Бутылку он угрожающе держал над головой. Местные хулиганы остались на берегу, не рискуя преследовать нас.
     Когда мы втроём распивали шампанское в траве уже на территории школы, Кемерово не переставал восхищаться.
     - Ребята, как это было здорово… И ресторан, и погоня… А шампанское из горла я тоже никогда не пил. Это ж только гусары так…
     - А мы кто, по-твоему, - прервал его Паша.    
      - Да, да… Практически очень похоже.
     Вновь захмелев, Володя обратился ко мне:
     - Игорёк, а вот та песня, что ты сочинил про ФПК… Нельзя ли туда хоть куплетик про меня вставить? Ведь мы же сейчас в одной компании.
     - Отчего же нельзя? Можно. Сегодня ты вёл себя просто геройски.
     - Ой, правда? Не надо мне льстить. Это, право, так неудобно…
     - Не скромничай, Кемерово - подыграл мне Павел. - Герой ты и есть.
     Эх, знай, Володя, как рискованно обращаться с подобной просьбой ко мне (это насчёт добавления куплетов в песню) – никогда бы не допустил подобной ошибки.

     Утром Вова представлял собой довольно жалкое зрелище. У него раскалывалась голова, он постоянно пил воду.
- Да сходи ты поблюй. Легче станет, - посоветовал ему Паша.
     - Нет, нет. Это невозможно. Увидят люди, - простонал Кемерово.
     - Да кого ты испугался? Половина общаги пахмой мается. Ничего, вот отсидим «пару» и поедем на озеро. Там пивка попьём.
     Следует сказать, что занятия мы всё же периодически посещали. Но не стану же я описывать, как мы учились. Конечно, мы получили много новых знаний. А особенно всем нравились занятия по огневой подготовке. В ОВД, где я служил,  сотрудников на стрельбы  возили примерно раз в полгода. Можно представить, какой я был стрелок: даже в мишень не всякий раз попадал из пистолета. Да и у других курсантов дела с этим обстояли не лучше. А на ФПК мы ходили в тир по три раза в неделю, и уже через месяц все довольно неплохо стреляли.
     Итак, посетив семинар по какому-то предмету, мы с Пашей повели изнурённого Володю к автобусной остановке. Предварительно переоделись в «гражданку».
     У озера купили пива и шашлыков. Платили сегодня мы, стрельнув денег у сокурсников.
     По обычаю ушли на дальний конец пляжа. Распечатали по бутылке пива.
     - Пей, алкоголик, - сказал Павел, протягивая бутылку Коломейцу.
     Тот нервно хихикнул и припал к горлышку, ополовинив бутылку.
     - Нет, ты первую пей сразу, - посоветовал я, - чтобы зацепило.
     Кемерово моментально допил пиво.
     - Ого, да ты показываешь неплохое время, - восхитился Павел. - Будет из тебя толк. Или ты просто прикидывался? А сам, наверное, дома квасишь каждый день.
     - Ну что вы, ребята… Разве мне там кто позволил бы, - сказал Кемерово улыбаясь.
     Стало заметно, что ему полегчало.
     Потом мы купались, снова пили пиво, опять купались…
     Настал момент, когда забалдевший Кемерово вспомнил:
     - Ребята, а где же бабы? - по пьяни Володина интеллигентность куда-то улетучивалась.
     - А это кто, по-твоему? - произнёс Павел, указав в сторону многочисленных отдыхающих. - Кого хочешь, – выбирай.
     - Да, но это не совсем удобно…
     - Ну, тогда, брат, доходи до нужной кондиции и действуй.
     Мы ещё пару раз ходили за пивом. Потом Паша куда-то исчез. Мы же с Кемерово добрались до милицейской школы, когда уже начинало темнеть. Володя был сильно пьян и не отставал от меня:
     - Игорёк, ты должен меня понять. Я женатый человек. Мне нужна партнёрша…
     - Для танца?
     - Какого танца? Я не собираюсь ни с кем танцевать! Мне бабу надо! Я не первый год веду регулярную половую жизнь. Тебе-то что? Подвернётся какая-нибудь, ты с ней вопрос решишь и успокоишься на какое-то время, а мне всё время надо. Я хочу немедленно бабу!
     - Какой ты, однако, прелюбодеян. Куда уж мне до тебя, Вовчик? - усмехнулся я, глядя на пьяно-возбуждённого Коломейца. - Хорошо, попробуем позвонить одной даме, что познакомилась с нами как-то на пляже.
     - Прошу тебя, позвони непременно.
     Я набрал номер нашей пляжной знакомой, размер бюста которой так поразил в своё время Пашу. Трубку никто не поднял.
     - Пошли-ка, Вовик, спать. Может быть, в следующий раз тебе повезёт… насчёт жизни-то половой.
«Эмигранты».
     Прошло  больше месяца нашего пребывания в Ташкенте. Мы уже освоились, привыкли к жаре, и даже через проезжую часть ташкентских дорог научились переходить в любом удобном месте. Такая вот ещё ташкентская особенность, поначалу удивившая нас: народ переходит дорогу, игнорируя места перехода, дорожные знаки и сигналы светофора. Автомобилисты, кстати, без доли сомнения едут на красный свет, не обращая внимания на пешеходов. А милиция на это никак не реагирует. Не раз наблюдал, как подобные нарушения происходят в непосредственной близости от патрульных автомобилей ГАИ, стоящих на проезжей части.
     За истекшее время мы, кажется, обошли весь город, все его рынки, не говоря о местах злачных. В общем, житие ташкентское всех изрядно утомило, и нас потянуло домой. Бойких песен о наших приключениях я уже не писал. Хоть и в шутливой форме, но решил написать о тоске по родине. Песню я назвал «России эмигранты». Сначала я описал, как стремился поскорее умчаться в Ташкент из дому, как прекрасно мы – курсанты ФПК – чувствовали себя первоначально. И вот что с нами стало позже:
               
               
                Здесь нас печёт, здесь, как в аду,
                А утром «пахма» косит,
                А мы хотим сидеть в саду,
                Где пиво в кружках носят.
                Где светленькие девочки,
                Румяные, как розы,
                Где снег в июне падает
                И крепкие морозы.

                Шашлык не лезет в горло уж,
                Лагман идёт обратно.
                Картошечки бы жареной
                С грибами, как приятно!
                Россию вспоминаем мы
                Хоть «импортной», но «Русской»,
                А по жаре теперешней –
                Хорошая нагрузка.
    
     И в самом деле, мы к тому времени вдоволь наелись шашлыков, люля-кебабов, плова… Хотелось чего-нибудь нашего, домашнего.
     Окончание песни почти не внушало надежды на возвращение:
               
                Пустите же обратно нас,
                И мы вину искупим.
                Мы атрофировались здесь
                И женщин уж не любим.
                Мы умные, хорошие,
                Мы сущие таланты.
                Судьбой сюда заброшены, –
                России эмигранты.
    
     Помню, когда я спел эту песню в первый раз вечерком под бутылочку, поддатый Кемерово заплакал:
     - Как всё зае…о. Когда домой?
     Мы его успокоили, даже не пытаясь «подкалывать». Всем уже осточертела эта учёба. Только Лёха Воронов, мой бывший соученик по институту, как всегда, невозмутимо лежал на кровати, отсутствующим взглядом смотрел в потолок и напевал переделанный куплет известной когда-то песни:
               
                Как теперь не веселиться,
                Не грустить от разных бед.
                В нашем доме поселился,
                Замечательно сосёт.
     И потом:
               
                Пап-пап, пара-ра-ра-пап-пап…
    
     Я этого наслушался ещё в институте, когда проживал с Алексеем в одной комнате. Пил он редко и тогда, и сейчас, но постоянно после выпивки напевал про замечательного соседа.

     В Ташкенте можно было купить хорошие книги, которых у нас не достать: разве что по великому блату или у спекулянтов с солидной переплатой. В книжном магазинчике на территории школы милиции нередко появлялась новая литература. Её тут же расхватывали курсанты.
     Помню, Андрею Белькову удалось купить «Золотого телёнка» и «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова, изданных в одном, хорошо переплетённом томе. Причём книга была отпечатана в моём родном городе. Там её приобрести было невозможно.
     Андрюха перечитал знаменитые произведения Ильфа и Петрова. С тех пор Пашу он стал шутливо называть Пашей Эмильевичем – по имени одного из мордоворотов-«сирот», фигурирующих в «Двенадцати стульях».
     Покупали книги мы и в городских магазинах. Я отправил домой несколько посылок с дефицитной литературой. Мне, например, тогда впервые удалось познакомиться с творчеством М. Зощенко. Толстый том с его рассказами я приобрёл в нашем магазинчике. Подобные вещи только-только вновь появлялись в торговле после начала перестройки.

Братание, несостоявшаяся любовь и «дом творческих работников».
     В один из выходных дней мы с Алексеем Вороновым гуляли по городу. Он заманил меня в «Чайную» попить зелёного чаю.
     Этих заведений хватало по всему Ташкенту: и в помещениях, и прямо на улице.
     Мы потягивали с Алексеем чаёк, и он рассуждал:
     - Вот я никак не пойму узбеков. Смотри, ведь они днями просиживают в этих чайных, выпивая литры чая. Неужели им больше заняться нечем?
     - Да какая тебе разница? Пьют, значит, временем располагают. Это их проблемы, их, можно сказать, менталитет. Кстати, как ты насчёт нашего менталитета?
     - Не понял.
     - Да чего тут не понять, пошли-ка лучше пивка выпьем, а то не катит мне этот чай… зелёный-презелёный, как моя тоска, - вспомнилась мне песенка из 70-ых. Пелось там, правда, о крокодиле.
     - Пошли, - вдруг согласился Лёха. Пил он редко, как я уже отмечал.
     Мы направились всё в тот же «Янтарный». Отстояли очередь перед входом, и зашли в зал.
     Когда выпили по паре графинов пива, Алексей засобирался домой. Меру он знал. Иначе бы с его вариантом «Соседа» ознакомился весь ресторан. А я решил ещё немного посидеть в уютном местечке.
     Вскоре ко мне за столик подсел кучерявый паренёк. Мы познакомились с ним. Парня звали Олегом.
     - А чего такой смуглый? - поинтересовался я.
     - Если можно так выразиться, я – плод любви русского и узбечки. Родители мои познакомились при восстановлении Ташкента после землетрясения 1966-го года. Папа приехал на работу из России. Мама жила здесь. Трудились вместе. Потом поженились.
     - Понятно. Вот за это и выпьем.
     - За это надо выпить водочки, - заявил Олег.
     - Да здесь, вроде, не подают.
     - Айн момент, как говорят узбеки.
     - А разве это узбеки так говорят?
     - Шутка, но водка сейчас будет.
     Олег подозвал официантку, и что-то сказал ей по-узбекски, глазами указывая на меня. Та кивнула головой и удалилась.
     - Что ты ей про меня сказал?
     - Ничего особенного. Типа «руссо туристо» желает более крепкого напитка за процветание Узбекистана.
     Вскоре мы пили и за Узбекистан, и за другие братские республики, за всеобщую дружбу…
     Потом Олег сказал:
     - Слушай, а поехали к моей знакомой.
     - Но это же неудобно, - с затруднением выговорил я.
     - Ну почему неудобно? Она моя подруга, ты мой друг. Мы все вместе составляем…- тут Олег потерял мысль, но быстро сообразил: - А ни черта мы не составляем. Мы едем к ней и гудим там до утра. После двенадцати часов подъедет её подружка, такая красивая узбечка… Хочешь её?
     - Красивую… хочу… А красотка не будет против, ты как считаешь? И приедет ли она?
     - Я тебе отвечаю.
     - А что она так поздно? Нельзя ли пораньше?
     - Раньше никак. Она в варьете танцовщицей работает, а у моей девчонки  своего грудного ребёнка оставляет. Так что в любом случае прикатит за пацанёнком.
     До позднего вечера мы «заседали» с Олегом в «Янтарном». Потом он купил две бутылки водки на вынос. Денег с меня брать отказался, отрезав:
     - Ты мой гость.
     На такси мы доехали до подруги Олега. Это оказалась русская девушка Катя. Она накрыла на стол. Мы подняли рюмки. Услышали, как в соседней комнате заплакал ребёнок. Катя вышла. Мне захотелось посмотреть на малыша, и я пошёл следом за хозяйкой. На диване в пелёнках лежал мальчик месяцев двух от роду. Меня поразило, что голова его была густо покрыта чёрными волосиками.
     Уже заполночь явилась подруга-танцовщица. Все заговорили по-узбекски. Затем подруга взяла ребёнка и удалилась.
     - Олег, а как же в смысле обещанной дружбы с танцоркой? - не понял я.
     - Э-э, прости, брат. Она того, с кавалером из ресторана приехала. Он в такси ждёт. Короче, её сегодня сняли. Можно сказать, повезло девахе…
     - Понятно. Значит, её можно поздравить, а я бы не прочь отдохнуть. Тут так душно.
     Практически на «автопилоте» я добрался до балкона, где и улёгся прямо на бетонный пол.
     Тиха и тепла среднеазиатская ночь… 
     Ранним утром я проснулся. Было ещё темно. Я поднялся на ноги. На балкон вышел Олег.
     - Выспался?
     - В общем-то, да.
     - Мне надо на работу ехать.
     - А мне вроде как на учёбу.
     Олег проводил меня до автобусной остановки. Рассказал, как добраться до школы милиции, где пересесть на другой автобус, и мы с ним расстались.
     Автобусы ещё не ходили, а я начинал ощущать признаки похмелья. Сначала я прилёг на скамейку, благо ни одного человека вблизи не наблюдалось. Лучше от этого не стало. Тогда я встал и побрёл по улице в надежде поймать такси. Остановил медленно двигающийся по дороге «жигулёнок». Договорился с водителем, что он за пять рублей довезёт меня до школы милиции. Когда «водила» начал притормаживать напротив нашего КПП, я сказал:
     - Только не здесь. Проедь ещё, пожалуйста.
     Проехали  ещё какое-то расстояние, я расплатился и вышел из автомобиля. Школа оказалась гораздо дальше, чем я рассчитывал, а передо мной маячили ворота неведомого учреждения. Я решил, что пройду по его территории и выйду к задворкам милицейской школы, а там уж как-нибудь незаметно проникну в  общагу.
     Я зашёл в распахнутые ворота и двинулся по двору в предполагаемом направлении. Обратил внимание, что территория заведения хорошо убрана, много зелени. Кругом растут большие кусты  роз.
    В расположении нашей школы розы тоже имелись, но здесь их было заметно больше.
      У одного цветочного куста я заметил мужчину в пижаме. «Наверное, санаторий какой-нибудь», - мелькнула мысль. Мужчина что-то спросил у меня.
     - Извините, не понял, - остановился я.
     - Да я всё о том же…
     Может, ему нужно чем-то помочь, решил я, и подошёл ближе.
     - Я вот с цветами разговариваю, - невозмутимо продолжал незнакомец.
     «С целым миром спорить я готов, я готов поклясться головою, - зазвучали в моей голове популярные строки, - в том, что есть глаза у всех цветов, и они глядят на нас с тобою…» А они ещё и разговаривают, оказывается, не только глядят…
     Возможно, он поэт, подумалось мне, а мужичок продолжал:
     - Сегодня один цветок шепнул мне…
     Тут у меня за спиной послышался женский голос:
     - Мужчина, вы кого-то ищете?
     Я оглянулся и увидел женщину  лет тридцати в белом халате.
     - Нет, я к школе милиции иду.
     - Так это дальше будет, - сказала женщина и зевнула.
     - Извините, а здесь что, какой-то дом отдыха творческих работников, что ли?
     - Ага, их самых. Тут у нас творцов хватает.
     - В каком смысле?
     - В смысле, что здесь у нас дурдом, а если по-другому – психиатрическая больница.
     -  Спасибо, бабушка, - неожиданно вырвалось у меня. - Я всё понял. Иду дальше...
     Вскоре я упёрся в забор, преграждающий мне путь. Здесь тоже росло множество роз, и я нарвал пару огромных букетов. Перелез через забор и увидел родную школу. Мне пришлось преодолеть ещё один, уже школьный забор, с букетами в руках. На территории никого не было, кроме нескольких курсантов, очевидно, фанатов спорта: они с остервенением наворачивали круги по беговой дорожке, и на меня не обратили ни малейшего внимания.
     Далее я прошёл так же никем из начальства незамеченныым, да и в общежитии, на моё счастье, не оказалось дневального на тумбочке. Мало ли кто там мог очутиться? Вдруг какой-нибудь «стукачок» из наших? Имелись ведь и такие. А как же иначе в организации, где носят погоны?
     В общем, добрался я до своей комнаты благополучно. Там ещё все спали. Лишь Паша поднял голову.
     - Тебя где носило? - спросил он и вновь уткнулся в подушку.
     Я вынес цветы на балкон, и заскочил в кровать. Скоро сыграли подъём, но я это смутно слышал. Кто-то пытался меня будить, а я лишь отмахивался. Потом ко мне подошёл Папаша и спросил, что случилось. Я ответил, что у меня болит живот, и подполковник сразу же оставил меня в покое.
     Когда я выспался, то решил подшутить над друзьями, находящимися на занятиях. Я аккуратно уложил их форменные фуражки на подушки (головные уборы оставляли в комнате, если занятия проводились в аудиториях общежития). Перед каждой фуражкой выложил по гирлянде из роз на покрывалах. Получилось очень красиво… и траурно.
     На перемене мои парни зашли в комнату и заржали. Однако розы они выбросили, а фуражки затырили в тумбочки.
     Ребята вновь ушли на занятия, а ко мне подошёл майор по прозвищу Киоска.
     - Вы, я слышал, заболели? - начал он приветливо.
     - Да, живот болит у меня.
     - Я всё сообразил. Это вы кушали много разный фрукт, да?
     - Да.
     - А купили на базаре?
     - Да, - пробормотал я с мыслью, когда же меня оставят в покое.
     Но, вечно страдающий от безделья майор, похоже, страшно обрадовался возможности пообщаться хоть с кем-то.
     - А я вам так скажу: на базаре фрукт грязный и вы, конечно, их не помыли.  Поэтому и заболели, - и Киоска рассмеялся от собственной догадливости.
     Я лежал, уже не обращая на майора внимания, а он тем временем продолжал выдвигать новые предположения моего недомогания.
     - …или вы поели наш ошень вкусна плов, но допустили непоправимый ошибка, попив затем, наверна, холодный вода…
     Других версий я не услышал, так как погрузился в глубокий сон. 
 
Мы тоже «боролись» с коррупцией.
     Часиков в пять вечера меня растолкал Паша.
     - Вставай, чудо, - почти нежно обратился он ко мне. - Пойдём пиво пить. Заодно расскажешь, где ты вчера шатался всю ночь.
     Опять мы оказались у «Янтарного» в очереди. Я рассказал Павлу о своих приключениях и о несостоявшейся любви с исполнительницей танца живота.
     Подошла наша очередь, и мы прошли в заведение, где нас уже хорошо знали. Как всегда, на уплаченную при входе пятёрку на стол бесплатно выставили две тарелочки с солёными сухариками. Мы заказали пива. Сидящий рядом мужчина вдруг обратился к нам:
     - И как они на вас наживаются эти шакалы.
     - Если можно, товарищ, поподробней, - сказал я ему.
     - Вы деньги на входе платили за билет?
     - Естественно. По пять рубликов, как положено.
     - А что вы имеете на эти деньги? Дешёвенькие сухари?
     - Но ведь деньги берутся за обслуживание… Кабак высшего класса.
     - Да, но за эти деньги вам должны ещё дать бесплатно по две кружки пива и кусок жареной курицы или солёной рыбёшки. Точнее, за этот комплекс вы уже расплатились внизу.
     - Откуда знаешь, друг? - заинтересовался Паша.
     - Можете мне верить, - авторитетно заявил мужчина. - Да и меню на входе приклеено на стене. Не обращали внимания? Там как раз и расписано, что полагается на входные пять рублей.
     - Там не до чтения, - сказал я. - Все стремятся побыстрее билетиком завладеть. Разве кто обратит внимание на листок бумаги?
     - Тем более что он совсем не на виду приляпан, - произнёс осведомлённый товарищ.
     Мы решили этого так не оставлять и подозвали официантку.
     - Ещё чего-нибудь, мальчики? - кокетливо спросила она, глядя на наши суровые лица.
     - Ещё принесите нам по курочке, как и положено.
     - Что положено? Курица за отдельную плату.
     - Зови сюда кого-нибудь из начальства, - грозно приказал Паша.
     К столику подошёл администратор.
     - Я вижу, товарищи перебрали. Не вызвать ли нам милицию?
     - Вызывай, с ними и уедешь, - сказал Павел и предъявил милицейское удостоверение.
     Нельзя забывать, что в то время в Узбекистане работала следственная группа Генеральной прокуратуры СССР под руководством известных следователей Гдляна и Иванова, расследующая громкие, так называемые, «хлопковые» дела. Поэтому нас не удивило, что лицо администратора мгновенно облагородилось приветливой улыбкой.
     - Будем считать инцидент исчерпанным, - молвил он. - Виновные будут строго наказаны.
     Нам тут же поставили на стол недостающие продукты. А я потом заметил, как наша официантка плачет в закутке. Видать, ей здорово перепало за то, что не смогла отличить нас от тех, кого «кидать» не положено. А сколько раз нас, оказывается, уже «опрокинули» аналогичным образом. Если бы не сегодняшний  сосед по столику, не понятно, почему просветивший нас, мы бы в очередной раз оказались обманутыми.
      Чуть позже, когда мы курили на балконе «Янтарного», к нам подошёл мужчина в форме лётчика гражданской авиации.
     - Ребята, а что там у вас произошло с администратором? Вас, вроде, немного обманули?
     - Да нас-то, можно сказать, уже восстановили в утраченных правах на курочку, - ответил я, и мы с Пашей поведали человеку историю постоянного обмана клиентов, царящую в ресторане. Мужчина, оказавшийся грузином по национальности (он привёл воздушное судно из Тбилиси), запальчиво сказал:
     - Я тоже разберусь с ними.
     Вскоре мы увидели, как он что-то выразительно выговаривал официантке, а затем администратору.
     - Знаешь что, Игорь, - сказал Павел, - мне, конечно, наплевать на них всех, но лучше нам сегодня поменять место дислокации. Пойдём-ка в «Цыпля».
     - Что ещё за «Цыпля»?
     - Это «Цыплята табака». Находятся здесь же, в «Заравшане». Я недавно их открыл для себя. У меня там приятельница появилась – официантка Лилька. Она даже в долг даёт.
     - Даёт в долг?
     - Да, но не то, что ты подумал. Пошли.
     Паша привёл меня в понравившееся ему заведение. Туда, кстати, очереди не было. Всё-таки «Цыплята» считались достаточно дорогим заведением. Подавали здесь жареную птицу, а на запивку – коньячок.
     Я тут же был представлен Лилии, симпатичной разбитной женщине. На вид ей было лет около тридцати.
     Мы хорошо посидели в «Цыплятах». Я захмелел и, вспомнив про вчерашний «облом» с артисткой варьете, спросил у Паши:
     - А что, эта Лилька, не замужем?
     - Нет, но у неё хахаль имеется. Прапор из Афгана, сейчас в отпуске. Вон он сидит, - и Павел указал мне на мужчину, скучающего за столиком с небольшим графинчиком коньяка.
     - Пойдём к нему. Хоть узнаю, как там нынче.
     Мы познакомились с прапорщиком. Я сказал, что шесть лет как «дембельнулся» из ДРА. Под воспоминания мы заказали бутылочку.
     Отдыхающий за соседним столиком мужчина, очевидно, услышав наш разговор и питая к нам симпатию, протянул всем по очереди руку и представился: «Будем знакомы, Рустам». Мы тоже назвались и продолжили разговор. Минут через пять Рустам встал из-за стола и пошёл к выходу.
     - Ты знаешь, кто это? - спросил меня прапорщик.
     - Да откуда же?
     - Это же известный киноактёр. Снялся в куче фильмов.
     Как же я не узнал его сразу? Ведь его лирических героев я любил с детства. А этот печальный взгляд и большие усы… Всё было так знакомо. Только вот не ожидал я, что артист окажется такого высокого роста. В кино он казался мне ниже. Может оттого, что герои его были скромные люди?
     Я пошёл за актёром, видел, как резво он сбежал по лестнице вниз. Ну не кричать же было ему вслед?
     Сейчас я сожалею, что не догнал Рустама и не познакомился с ним вновь, не поговорил.
     Артист до сих пор иногда снимается в российских фильмах…
    
     Когда мы ехали с Павлом в общежитие, я вспомнил, что не мог найти своё милицейское удостоверение, когда мы разбирались с администратором «Янтарного». Ведь я тоже хотел предъявить ему «ксиву».
     Приехали в общагу. Удостоверения я не обнаружил и там. Значит, я потерял его за время вчерашних похождений с Олегом. Где-то выронил. А это уже серьёзно.
     Я обо всём рассказал Паше. Тот проникся моим горем и сказал:
     - Сейчас я попытаюсь у кого-нибудь занять водки, дабы залить горе, а там будем надеяться, что всё уладится.
     Павлик исчез и минут через двадцать появился с бутылкой водки в руке и улыбкой на лице.
     - Чему ты лыбишься? - хмуро поинтересовался я.
     - Да, представляешь, тут такая хохма вышла. Водку-то я быстро занял у ребят из своей группы. Потом вспомнил, что у меня нет спичек. Зашёл в другую мужскую комнату. Там все спят. Только на койке у балкона кто-то шевелится. Я сразу туда. Там парень на животе лежит мордой в подушку. Я его за плечо задел. Дай, говорю, спичек. А он: «Попроси у кого-нибудь другого». Я не понял. Говорю: «А у тебя нет, что ли?». Он отвечает: «Есть, но подать тебе сейчас не могу». А мне, блин, интересно стало: как так, спички есть, а подать не могу? Я опять его за плечо: «А почему подать-то не можешь? Или коробок тяжёлый?» Тогда паренёк психанул, лицо от подушки оторвал и говорит: «Да иди ты, видишь, что не могу?» И я заметил, что под ним девчонка лежит. Наша курсанточка. То-то они там шевелились. А тут я со спичками пристал. Вот и пришлось пацану девушку продемонстрировать, чтобы я отвязался.
     Мы вышли на балкон. Паша разлил по стаканам водку. Выпили, и Павел продолжил:    
      - Парни из той комнаты… ну, куда я сейчас за спичкой заходил, сдружились с бабьём из соседней. Сначала просто вместе на озёра катались, потом начали выпивать помаленьку, а потом и в «люблю» стали играть. Они вон как делают: три пацана уходят спать в соседнюю комнату, а оттуда приходят три козочки ночевать к ним. Фифти – фифти.
     Тут и мне стало весело, я на время забыл о потере документа.
     Утром я опять не пошёл на занятия. Подошедшему ко мне Папаше сказал, что живот всё ещё тревожит меня.
     - Хватит болеть, - сказал подполковник, отлично знавший причину моего недомогания. Но ведь он сам учил нас придумывать оправдания. Я чуть было не сказал ему об этом, но не успел.
     - Завтра чтоб был на занятиях, - сказал Папаша и вышел.

Красная книжица.
     Да, история не из приятных. Потеря  служебного удостоверения – это большой залёт. Выговор, как минимум, обеспечен, но все предстоящие объяснения… Это гораздо хуже. И поэтому я не удивляюсь, когда сейчас, на экране телевизора в бегущей строке, нет-нет да промелькнёт объявление об утере документов с просьбой о возврате их владельцу за вознаграждение. По фамилиям и инициалам просителей я иногда узнаю, что это мои бывшие коллеги. Они всё ещё служат в органах и… теряют документы.
     Мне же не пришлось никому докладывать о своей утрате. Уже утром следующего дня ко мне подошёл знакомый курсант, приехавший из Риги. Не так давно он восхищался моей песней о ФПК. Это мне сначала и помогло.  Парень опять дежурил и сообщил мне:
     - Только что позвонили из МВД Узбекистана наши ребята из московской группы. Они тут дела заворачивают вместе с Гдляном. Так вот, им кто-то принёс твоё удостоверение. Рви срочно туда, пока об этом никто кроме меня не знает.
     - Спасибо, друг, - шепнул я  и сразу же помчался на автобус. Эх, надо было мне взять такси…
     Подошёл я к главному входу МВД Узбекской ССР. На моё удивление, какой-то сержант козырнул мне. Другой служака прошёл, отворачивая физиономию, дабы не отдавать честь. Я направился к дежурному, назвал свою фамилию и сказал, что мне нужно пройти в такой-то кабинет. Тот связался с кем-то по телефону и пропустил меня.
     Казалось, что окружающие слышат, как бьётся сердце в моей груди, когда я подходил к нужному кабинету. Что со мной сейчас будет?
     Я осторожно постучал в дверь. Услышал: «Войдите!», - и как в бездну, шагнул вперёд. Дверь предварительно открыл.
     В кабинете сидело несколько человек разного возраста в гражданской одежде. Я вскинул ладонь к козырьку фуражки и обратился к одному из них. Этот человек показался мне наиболее авторитетным.
     - Лейтенант милиции…- рявкнул я (и откуда только голос взялся?), - но был остановлен жестом руки предполагаемого начальника.
     - Что же ты, лейтенант, удостоверение плохо хранишь? Его в метро нашли. Ладно, сюда принесли. А ведь могло оно в нехорошие руки попасть.
     Пришлось мне рассказать историю о том, как я не мог обзавестись летней одеждой в Ташкенте, и носил удостоверение в заднем кармане спортивных брюк. О посещении «Янтарного» в тот же день я скромно умолчал.
     Мужчина посмотрел на одного из своих коллег и спросил:
     - Ну что, не будем парню биографию портить?
     - Да, пожалуй, не стоит, товарищ полковник (тут я понял, что обратился по адресу, козырнув, кому следовало).
     - Я тоже так думаю. Давай сюда его документ.
     На моих глазах удостоверение отцепили от листа бумаги (несомненно, рапорта) и передали мне.
     - Спасибо, товарищ полковник, я вам так обязан…
     - Иди и больше не теряй, - не дал воли моим чувствам офицер.
     Я шёл по коридорам МВД и думал: «Наверное, они из МУРа. Мне бы в эту группу, на любую должность…»
     Счастливый я зашёл в свою общежитскую комнату.
     - Тебя разыскивает начальник курсов, - огорошил меня Лёха Воронов.
     Оказывается, когда я отбыл в министерство, на ФПК ещё раз позвонили оттуда и поинтересовались, когда же за утерянным документом приедет его обладатель. Трубочку на этот раз поднял начальник факультета полковник Фёдоров. Он и приказал явиться мне к нему, как только я приеду из МВД.
     Снова бешено колотилось сердце, когда я подходил к кабинету начальника ФПК. Двери были раскрыты. Я застыл у порога. Полковник по моему лицу догадался кто перед ним.
     - Заходи, заходи, штрафник.
     - Меня уже определили в штрафную роту? - пытался я неуклюже шутить.
     - А что, сильно хочется? Могу отправить вас обратно с в-о-о-т такой декларацией, - и Игорь Владимирович очертил рукой в воздухе примерный размер намечаемой «телеги» о моём проступке.
     Я снова винился, рассказывал историю о заднем кармане брюк, в котором таскал свою красную книжицу в злополучный день.
     - Хорошо, прощу тебя, так и быть, - неожиданно сказал полковник, предварительно прочитав мне лекцию на тему «Враг не дремлет». Конечно, он был прав.
     - А вообще, надо бы вывести тебя из строя на разводе перед всем курсом, - посуровел Игорь Владимирович и тут же добавил: - Или не стоит? Осознал вину?
     - Конечно… больше не изволю повторить подобное, - залепетал я, путаясь в словах.
     - Ладно, можешь быть свободен, - сказал Фёдоров.
     Вся строгость его была напускная. Мы знали, что Игорь Владимирович в душе-то очень добрый человек. После занятий он запросто гонял мяч с подчинёнными. Ещё мы знали, что Фёдоров ранее служил советником в афганской милиции «Царандой», бывал в Индии в подобной командировке. Фёдоров не получил от курсантов никакой клички. Разве что иногда мы называли его между собой уважительно «полковником» или «полкашом».
     Этажом ниже, на спецфакультете, считавшимся секретным, готовили советников для «Царандоя». Факультет только считался секретным. Курсантов оттуда практически не выпускали из здания. По крайней мере, кормили их прямо там же, где они и жили, и учились. Вроде бы только на занятия по стрельбе будущие советники ходили в тир или выезжали за город. Но от нас ничего утаить было нельзя. Все знали, кто обитает под нами. Иной раз мы, стоя на балконе, перебрасывались парой слов с секретным контингентом.
     - Когда в жаркие страны? - спрашивал кто-нибудь.
     - Уже скоро, - отвечали нам.
     Я мечтал попасть на этот факультет и решил воспользоваться тем, что оказался у шефа, хотя бы и на «ковре».
     - Игорь Владимирович, я хотел бы у вас поинтересоваться, как попасть на спецфакультет? Я срочную службу в Афгане проходил.
     Фёдоров внимательно посмотрел на меня и сказал то, чего говорить, наверное, не был должен.
     - Там учатся работники милиции, возглавляющие какие-либо подразделения в ОВД. Становись начальником следственного отделения у себя и, пожалуйста, – ждём на учёбу.
     Ну, это уж мне точно не светит, подумал я и вышел из кабинета.
     На ближайшем разводе Фёдоров упомянул, что некоторые несознательные лица не хранят удостоверения должным образом, отчего и теряют их. Мои спортивные штаны Игорь Владимирович почему-то назвал «бриджами» и строго наказал всем беречь, как святыню, служебные документы.
     Лет через десять я от коллеги-адвоката, ранее тоже работавшего в милиции и так же побывавшего на ФПК в Ташкенте, правда, позже меня, узнал, что Игорь Владимирович умер несколько лет назад. Он, как это нередко случалось, играл в волейбол с курсантами. Прямо на площадке Фёдорову стало плохо. Игорь Владимирович медленно осел, держась за сердце, и сразу умер. Видимо, дали о себе знать длительные командировки в жаркие  страны, где шла война. Мне искренне жаль этого достойного человека, так по-человечески отнесшегося ко мне в своё время.
    
Прощальный вечер.
     Минуло два месяца с начала нашей учёбы на ФПК. Мы сдали положенные зачёты и стали готовиться к отъезду: накупили восточных сладостей для угощения родных, собирали багаж.
     В один из последних дней пребывания на факультете заместитель начальника ФПК поручил мне и одной курсанточке сходить в другой учебный корпус за какими-то ведомостями. Мы двинули в указанное место. По пути я рассмотрел девушку. Очень даже ничего, если не сказать большего. И чего я раньше к ней не пригляделся? В аудитории девушка сидела далеко впереди меня, и я видел в основном красную ленту, вплетённую в её каштановые волосы. Изредка мелькало в пол-оборота лицо девчонки. Друга эта девушка себе на курсах не приобрела. И вот шагали мы с ней по территории школы и мило болтали. Беседа наша сводилась к нескольким вопросам: «А откуда ты приехал (приехала)?», «А как там у вас?» Как бы между прочим выяснилось, что мы оба одиноки на этом свете, и у обоих проскользнуло сожаление о том, что не познакомились раньше…
     «И куда только мои глазоньки смотрели?» - думал я, прощаясь с девушкой у канцелярии факультета.  А смотрели они известно куда. Вот и сейчас в нашей комнате был устроен сбор средств на проведение прощального «банкета».
     Мы закупили приличной водки, доброй закуски и с нетерпением ожидали наступления темноты, когда только и возможно употребление крепких напитков.
     Вечером мы дружно уселись на лоджии и приступили к трапезе. Народ уже пронюхал, что я дописал к своей «факультетской» песне ещё несколько куплетов, и периодически просил меня спеть её новый вариант. Я же всё отнекивался, говоря, что пока не дошёл до нужной кондиции, что всякому овощу – своя степень опьянения.
     Больше всех усердствовал Володя-Кемерово. Ведь он знал, что сегодня прозвучит и куплет о нём, недавно заказанный мне лично им.
     «А вот ты как раз вряд ли обрадуешься», - безо всякой ехидности думал я. Дело в том, что накануне Стелла сказала нам, что они («мурманская тройка») балдеют над нашим Вовой и между собой называют его Витей Пешкиным. Так, вроде, звали героя какого-то мультфильма, похожего на нашего Вову.
     Я такого мультика не помнил, но названное мне имя использовал в куплете, посвящённом Владимиру.
      Когда всем похорошело, Паша сходил за гитарой к соседям, протянул её мне и безапелляционно заявил: «Давай, погнали». Я взял гитару в руки, ударил по струнам, и мы вдвоём грянули: «За окном ни шума, ни скандала…»
     Я видел, как млеет Володя, ожидая, когда я пропою что-нибудь о нём, как и обещал. И вот я дошёл до свежих куплетов и новых персонажей. Начал с Андрюхи Белькова:
               
                Мы сидим на грязной Карасухе,
                И бутылка новая «клюёт»,
                Подсекает мастерски Андрюха –
                Поровну добычу разольёт.
    
     Краем глаза я зафиксировал, как захохотал Андрей, кстати, и не просивший сочинять что-либо о себе. Я продолжал:
               
                Кемерово – он же Пешкин Витя,
                Тот, что дальновиден и хитёр,
                По трубе над речкой, посмотрите:
                Взад-вперёд, ну чем не каскадёр?       
    
     На этот раз я заметил, как вытянулось Вовино лицо. Беззлобно заржали остальные, а я допел:
               
                Слышатся гитары перезвоны,
                Наш народ гуляет до утра.
                Не уснут курсанты местной школы,
                Солнце показалось, нам пора…
   

     Потом началось что-то невероятное и мной никак неожидаемое. Со всех балконов раздались аплодисменты,  пьяные крики восторга, почему-то полетели пустые бутылки прямо на асфальтовую дорожку. Очевидно, это олицетворяло подобие фейерверка. Хорошо, ни у кого не было оружия, а то бы и его непременно пустили в ход.
     Мне пришлось перегнуться через перила и раскланиваться перед сокурсниками, которые, как оказалось,  в большинстве своём тоже отмечали окончание учёбы на свежем воздухе. Они хорошо слышали, как мы с Пашей проорали песню  и сами, хорошо подогретые, поспешили выразить свой восторг.
     Не торопился делать этого лишь Володя Коломеец. Он незаметно вышел в комнату и прилёг на кровать. Я подошёл к нему.
     - Володя, ты что, обиделся? Это же шутка.
     - Игорёк, если быть откровенным до конца, от тебя я такого не ожидал.
     - Но ведь ты сам попросил сочинить куплет про себя. Если чем обидел, тогда извини, но я не собирался уж как-то зацепить именно тебя.
     - У меня даже с сердцем стало плохо. Я не нахожу слов, чтобы выразить всё непонимание тобою моего образа…
     - Ты давай не гони таким высоким штилем, - появился с балкона Паша с  сигаретой в зубах. - Скажи спасибо, что про тебя не сочинили, как ты бабу требовал каждый раз, когда шары заливал, и текст жене твоей не отослали.
     - Ох, неужели вы способны на это… послать грязный пасквиль…
     - Способны, - заверил Владимира Паша. - И почему пасквиль, когда это правда? В стиле реализма.
     - Послушай, Володя, - не удержался я, - тебе же всё растолковано. Что ты, в самом деле, никак не успокоишься?
     Мы продолжили пиршество. Вова оставался в постели с трагическим выражением лица. Ему несколько раз подносили водку. Он вяло отнекивался, но всё же проглатывал порцию. А мы продолжали куролесить.
     Лёха Воронов предложил мне спеть через микрофон в лекционном зале. Он сумел каким-то образом открыть аудиторию. Слава Богу, что когда мы уже пошли за гитарой, зал кто-то закрыл. Но мне так «загорелось» спеть в аудитории, что я решился проникнуть туда через лоджию. Для этого я через чью-то комнату, кажется, женскую, вышел на балкон, перелез через перила и двинулся к лекционному залу на высоте пятого этажа, переходя от лоджии к лоджии, находясь с внешней стороны балконов. Ох уж эта тяга к высоте в определённых условиях... Когда-то она так подведёт меня…            
     В аудиторию мне проникнуть не удалось. А вот девчонок из одной комнаты я перепугал. Они уже улеглись спать, когда увидели мой силуэт на лоджии. Кто-то вскрикнул, а самая смелая из девушек вышла на балкон. Это оказалась моя недавняя знакомая – девушка с красной лентой.
     - Упадёшь ведь, дурачок, - сказала она ласково, отчего я и впрямь чуть не рухнул вниз.
     Я вернулся в свою комнату. Кемерово уже спал. Воронов лежал на спине с закрытыми глазами на кровати поверх одеяла и заплетающимся языком напевал обычную в таких случаях песню о замечательном соседе. Остальные парни находились на балконе. Я выпил с ними и произнёс:
     - Мужики, а я ведь ещё не спел вам прощальную песню.
     - Да ты что? Давай изобрази, - сказал Павел, протягивая мне инструмент.
     Я пробежался по струнам и запел:
               
                Курс наук окончен и пока,
                До свиданья, знойный ФПК.
                Уж в чинах больших наверняка
                Возвратимся мы на ФПК.
    
     На курсах в Ташкенте обучали и более старших чинов милиции.
               
                Все уже на пенсию уйдут,
                Те, что ныне заправляют тут.
                Нет Папаши, нету «полкаша»,
                Что считал меня за алкаша.

                Но мелькнёт знакомый человек,
                Этот не уволится вовек:
                Целый день мух в кабинете бьёт
                И свои тетрадки клеит, шьёт. 

                Я ему скажу: «Привет, старик».
                Он меня узнает в тот же миг,
               

                Лишь ему напомню, как пьян
                в доску,
                Спал я и будил меня Киоска.
    
     Дальше я спел о том, чего на самом деле не было и, пожалуй, быть не могло. Ведь даже представить невозможно, чтобы Киоска кому-либо что-то «велел».
               
                Предложил с кровати мне уйти,
                В «лексионный» зал велел идти.
                Мне пришлось про хворь свою
                загнуть,
                Старого майора обмануть.
    
     Завершение было вполне оптимистичным, оставляющим надежду на повторный визит:
               
                Как бы ни стремились мы домой,
                Где ещё в продаже «Зверобой»,
                Но сюда вернёмся всё равно,
                Где ещё дешёвое вино.

                Приезжайте все на ФПК,
                Здесь хватают женщин за бока.
                Крепко обнимают стройный стан,
                Возвращайтесь все в Узбекистан.               
    
      Я и тогда понимал, и осознаю сейчас, что стихи мои в виде песен несовершенны (других у меня практически и нет). Но я и не лез с ними никуда. Исполнял лишь в определённых ситуациях  в узком кругу людей. Больше всего слушателей было у меня в тот прощальный вечер на ФПК. А цитирую я свои творения по одной причине: читая их, я живо вспоминаю царящую тогда атмосферу. Не будь этих песенок, многие события того времени просто стёрлись бы из моей памяти. А так получилось нечто вроде дневниковых записей. Выходит, определённая польза есть даже от такого творчества.
     В тот же вечер, когда мы прощались с факультетом, я обнаружил у себя пропажу большого махрового полотенца. Два месяца провисело оно у меня на спинке кровати и вдруг куда-то исчезло. Я даже подумал: а не отомстил ли мне таким образом обиженный Володя-Кемерово? Взял и вышвырнул его в мусорный бак в туалете, например, или вымахнул с балкона. Если это не так, то искренние мои извинения ему. Но, что ни говори, странный он был человек. А впрочем, это же можно сказать о каждом из нас.

Майор Виноградов.
     Через день после «банкета» Паша улетал домой. Ещё шли заключительные занятия, но народ уже двинул по домам.
     Мы простились с Пашей, пожали друг другу руки. Он уже приготовил свои сумки и его должен был отвезти в аэропорт на автомобиле парень из нашей группы, проживающий в Ташкенте. Я же пошёл на занятия, но на душе у меня стало так тоскливо, что после перемены в лекционный зал я не вернулся. Вышел на улицу в надежде, что Павел ещё не отчалил из школы. Тогда бы я проводил его. Всё-таки мы крепко с ним подружились.
     Автомобиля, на котором должен был уехать Паша, у входа в общежитие не оказалось. У меня даже комок к горлу подкатил. Правда, скупая мужская слеза так и не оросила плодородную ташкентскую землю.
     На следующий день я вместе Алексеем Вороновым и ещё одной девчонкой должны были вылетать ночным рейсом до Свердловска, откуда нам предстояло разъезжаться по своим городам.
     Вечером мы пошли позвонить с телефона дежурного по школе милиции. Требовалось вызвать такси к часу ночи. Самолёт отлетал в третьем часу.
     Я набрал номер диспетчерской службы таксомоторного парка и попросил принять заказ на нужное время. Мне ответили, что свободного транспорта на ночь нет вообще.
     Девушка, наша попутчица, загрустила, ведь полученная информация говорила о том, что нам придётся покидать школу уже сейчас и до глубокой ночи торчать в аэропорту.
     - Рано ты загрустила, землячка. Ведь мы в Ташкенте, - осенила меня одна мысль.
     - Ну и что?! - чуть не хором воскликнули мои спутники.
     - А вот что, - сказал я и вновь набрал номер диспетчера такси.
     - Такси, - услышал я в трубке.
     - Звонит майор Виноградов из высшей школы милиции. Мне нужна машина к часу ночи.
     - Куда подъехать, товарищ майор? - приветливо поинтересовались у меня.
     - Да прямо к школе пусть и подъезжает, к КПП. Да чтобы не опаздывал.
     - Без пятнадцати час автомобиль будет у ворот, - «отрапортовала» трубка.
     - Здорово у тебя получилось, - с восхищением сказала девушка.
     - Ты же знаешь, как здесь уважают всякое маломальское начальство. Полковником уж я не стал представляться. Тогда бы точно не поверили: полковник – и на такси ездит. У них служебные авто с личными водителями.
     В первом часу ночи к нам в комнату зашёл Лёня, которого я причислил к «мурманской тройке». Неожиданно (мы ведь с ним особо не контачили) он предложил обменяться адресами. Мы записали адреса друг друга в свои блокноты. Лёня допоздна просидел с нами, а потом помог нам донести вещи до поджидавшего у КПП такси.
      Я открыл дверцу автомобиля:
     - Кого ждём?
     - Майора Виноградова.
     - Всё верно, - сказал я и залез в автомобиль, не смущаясь тем, что был облачён в мундир с лейтенантскими погонами. Таксист не сказал ни слова. Возможно, в темноте он мои лейтенантские звёзды принял за подполковничьи и решил, что майора только что повысили в звании. Или разжаловали… Буквально в промежуток времени с 20 часов вечера до 1 часу ночи.
     Прибыли в аэропорт без опоздания, прошли регистрацию и через несколько минут нас пригласили на посадку. Вскоре мы шагали к трапу самолёта «ТУ-154», вылетающему по маршруту «Ташкент-Свердловск».
     В Свердловске нашу девушку встречал муж. Она моментально преобразилась, стала какой-то официозной. Начала говорить нам «вы», явно демонстрируя супругу, что мы всего лишь недавние соученики и не более того. А чего нас стесняться? Это в Ташкенте она гуляла с каким-то курсантом. Так его здесь не было. А мы-то причём? На ФПК мы с этой девчонкой вообще не соприкасались. Я почти всё свободное время проводил с Пашей, с ним и пытался кого-нибудь кадрить. А  Лёха, тот вообще примерный семьянин. Уж если и выпивал когда с нами в общаге, то из комнаты носа не казал. Лежал себе на кровати, да всё про замечательного соседа напевал. Не пойму я этих женщин…
     Просматривая недавно фотографии ташкентского периода учёбы, я обнаружил одну, где запечатлён в форме на территории школы милиции. К околышу фуражки прикреплено несколько цветков роз. А на обороте надпись:      
               
                Вот цветы – красота без изъянов,
                Здесь, в Ташкенте, цветут, – 
                Бог велел.
                Приезжал сюда Игорь Романов               
                И на «фурик» цветочки надел.
    
     И указана дата: 31 мая 1987 г.
    

Осенняя тоска.
     Наступила осень. Работы не убавлялось. А тут я ещё  от Паши Василькова письмо получил. Павел писал, что когда он вернулся с ФПК, то упал в ноги родителям и друзьям-товарищам, у которых назанимал кучу денег. Родителям он, вроде, ничего, кроме блока импортных кассет да мешка с фруктами, так и не привёз, а друзьям-меломанам приобрёл  всего несколько грампластинок. Они же ожидали от Паши большего и денежек, соответственно, высылали ему значительно больше, чем он истратил в их интересах.
    Из письма Павла я узнал, что после ФПК, в отпуске, ему пришлось изрядно потрудиться на «шабашках», отрабатывая долги.
     Но, может, Паша, не особо переработал, если шабашил так же, как он мне в своё время рассказывал.
     - Я знаешь, как деньги заколачивал у себя в Томске по молодости? - говорил с улыбкой Павел. - Заключал, скажем,  договор с заводом на покраску забора вокруг его территории. Деньги давали хорошие, в договоре всё указывали. Потом я сразу же нанимал для покраски нескольких ханыг, с которыми договаривался за треть назначенной мне за работу цены. Они довольнёхонькие неожиданно свалившейся возможностью подзаработать на хорошую выпивку красили забор, а я, не притронувшись к кисти, получал 2/3 оплаты.
     - Ты почти как Том Сойер поступал, - заметил я. За того тоже забор другие размалёвывали, да ещё ему за это всяческие вещи отдавали.
     Каким бы образом не заработал денег Павел за время причитающегося ему отпуска, мне неудобно перед ним до сих пор. Ведь неоднократно, получив очередной денежный перевод, он утаскивал меня в пивной зал или ресторан, где щедро угощал. С меня он денег не брал. Да и не водились они у меня в больших количествах. Я получал только своё денежное довольствие из ОВД. Ни у родителей, ни у друзей деньжат ни под какие заказы не брал. Если не считать того, что наша сотрудница Лариса Горецкая, до меня побывавшая на ташкентских курсах, вручила мне перед отъездом 25 рублей и попросила приобрести для неё в Ташкенте две пары каких-то лёгких туфелек. Изготовлены они были из синтетического материала, потому и стоили недорого. Я туфли купил и сразу отослал Ларисе от греха подальше.
     В письме Павел приглашал меня на свою свадьбу в ноябре. Я ответил ему, что, к сожалению, вряд ли смогу присутствовать на празднестве. В то время я готовился к операции по исправлению близорукости в свердловском филиале знаменитой клиники Святослава Фёдорова.
     На операцию мне тогда попасть не удалось, и на Пашину свадьбу я не съездил, не смог, о чём здорово сожалел.
     Писем от Павла я больше не получал. Он, видимо, окунулся в страсть медового месяца, плавно перешедшего в год, в годы…
     Совет ему да любовь, моему ташкентскому другу из Томска. Может быть, мы ещё и увидимся когда-нибудь.
     Пашино письмо напомнило мне счастливое недавнее время, когда мы чувствовали себя такими свободными. А теперь от меня только и делали, что требовали и требовали. Тот же замполит замучил своими просьбами по «отмазке» приятеля.
     В общем, меня вдруг захлестнула такая тоска, что в голове поневоле стали складываться стихи. Я едва успевал их записывать.
    
                С оттенком лёгкой грусти вспоминаю я Ташкент,
                Как летом дни свои там прожигали.
                Стоял на КПП обычно тучный старый мент,
                Блестели юбилейные медали.
                Ты пропусти нас безо всяких проволочек, старшина,
                Не доноси, начальство не нервируй,
                «Младшого» не получишь в свои годы никогда
                И не подставишь под нагайку спину.
    
     Имелось в виду, что старшина всё равно никогда не станет младшим лейтенантом и от начальства ему не влетит, если он нас, предположительно не совсем трезвых, пропустит через КПП.
               
                А мы с дружком закурим, на балконе посидим,
                И может, перекинемся в картишки.
                Но только не на деньги, ведь не местной знати мы,
                И не имеем хлопковых излишков.
    
     Вот за хлопковые излишки тогда и «прижимала» следственная бригада следователей Гдляна и Иванова «местную знать».
               
               
                Я буду объективен, на моих глазах слеза,
                Когда я зал «Янтарный» вспоминаю.
                И не забуду сроду Лильку – официантку из «Цыпля»,
                В которой я тогда души не чаял.
    
     «Души не чаял», это, конечно, громко сказано. Лилечка ведь нас тоже хорошо обсчитывала. Но вообще-то, весёлая бабёнка была, приветливая.
               
                Пытались нас торговцы всё, мерзавцы, обобрать,
                Но «приговор» мы их не оплатили.
                Не просто трудовые наши «бабки» отобрать,
                Ведь потому мы родом из Сибири.
    
     Это тоже громко сказано. Мы ведь только «под занавес» разборки в «Янтарном» устроили. И то – спасибо доброму человеку – подсказал, что нам не додают положенного.
               
                А помнишь, кореш, как-то на уроки не пошли
                И с самого утра на Бахт заплыли?
                На самом краю пляжа нас две девушки нашли –
                Внимание на плавки обратили.
                А если было туго, и вокруг царит жара,
                Но нету при себе, увы, наличных,
                Мы, в общем, не «сшибали», их не брали «на ура»,
                Нас выручал всегда Седой шашлычник.

                А как сидели ночью на прохладной Кара-су,
                И «карасей» оттуда вынимали,
                Хотя в уху не сунешь их, зато под колбасу
                И под шашлык прекрасно принимали.
    
     Да, потаскал нам «карасиков» Андрей Бельков из воды длинными своими руками.
               
                А вспомни, как шагали мы над речкой по трубе,
                И странного товарища мы взяли,
                Пришлось его тащить, считай, почти, что на себе,
                Зато ещё героя воспитали!
    
     Прости меня Володя- Кемерово, если я опять в чём-то не прав.
               
                А «мурманская тройка», не забуду никогда,
                Расставшись с ними, что-то потеряли.
                Эх, Лёня, Стеллка, Колька – то шальная полоса,
                По ней мы с вами вместе прошагали.
    
     Конечно, эта полоска жизни была хоть и шальной, но светлой.
               
               
               
                С оттенком лёгкой грусти вспоминаю я Ташкент.
                Мы встретимся? Наверное, едва ли.
                А помнишь, Паша, это тоже счастья был момент,
                Когда мы под луною распевали…      
    
     И распивали тоже. Тут уж не откажешься: как было, так и написал. Это творение тоже стало моей песенкой. Только вот исполнять её было не перед кем. Не имелось той аудитории…