Ты ли это?!

         Был у меня один старший товарищ, Вахтанг, вместе работали в газете. Несмотря на парализованные с детства ноги и ограниченную возможность передвигаться, Вахтанг всюду поспевал и неизменно находился в курсе всех происходящих событий. Однажды рано утром звонит ко мне: приходи, срочное дело! Прихожу. Жил он один, в пригороде.
        -Через час жду в гости нашу общую знакомую, - называет имя и фамилию. - Хочет вступить в Союз писателей Грузии, и надеется на твою помощь.
        - Шутишь?
        - Нет, она уже несколько лет печатается , недавно устроилась в Госкомпечати, и ей было обещано, что если переведет и издаст две-три книжки, примут в Союз и назначат заведующей секцией переводов СП. Вот и попросила меня узнать, не согласишься ли ты перевести за нее эти книги.
        - И сколько она дает?
        - Треть гонорара.
        -Плюс треть надбавки за тираж?..
        - Без надбавки.
        - Твою мать!.. И имя им подавай, и деньги... - возмутился я. (Книги, переведенные мной в молодые годы за других, могли бы заполнить одну небольшую этажерку). - ---Не горячись. Вот-вот она должна подойти и сам поговоришь. Будет не одна - с братом, он у нее вроде менеджера, и хочет с тобой познакомиться. Только ты не пугайся.
        - Это почему я должен испугаться?
        - В детстве он болел полиомиелитом, потом перенес менингит, два или три раза спасали, но одно, перегоревшее от воспаления полушарие, кажется, удалили. По сравнению с ним я, можно сказать, Аполлон Бельведерский.
         Вскоре раздался звонок.Открываю двери. Заходит женщина - лицо знакомое, но не могу припомнить, откуда. Следом - мужчина, ее брат. Знакомимся — Гюинпленн, говорит (я потом узнал, звали его все-таки Гурамом); идет медленно, пританцовывая на одном месте, и держа наперевес, как алебарды, дюралюминиевый костыль и ореховую трость с набалдашником из слоновой кости. Я терпеливо тащусь рядом - для подстраховки. Он же, говорит, говорит без умолку - беспрестанно мычит, двигая и причудливо группируя мышцы лица:
        - Очень рад, что наконец познакомился с Вами, от батоно Вахтанга наслышан о Вас, - переводит мне его сестра, маленькими частыми глотками отпивая кофе и гася сигарету. По окуркам подсчитываю, что я минут двадцать находился в пути - от наружных дверей до козетки, на которой уже устраиваются мои работодатели -предварительно прислонив свою атрибутику к журнальному столику, и великодушным жестом приглашая меня втиснуться между ними. Тут же завязывается непринужденная беседа о литературе, путях ее развития, о стагнации в современной грузинской прозе, мол, Союз писателей нуждается в незамедлительном притоке свежей крови, о поэзии и, наконец, об искусстве перевода. Моим толмачем выступает Вахтанг, у гостя  же - его сестра. Гюи безостановочно мычит, одновременно дико вращая глазами и мотая головой, как бык, которому вонзают бандерильи в загривок, видимо, еле поспевая за мыслью; временами, по мере иссякания воздуха в легких, плавно переходит на жужжание, а потом, до глубокого вдоха, экономя остатки кислорода, пищит, как комар, иногда прерывая писк задиристым тявканьем, - он смеется, поясняет сестра; затем, коснувшись застоя в литературе, Гюи начинает стремительно икать, и я, уже сам, без переводчика, догадываюсь, что он хихикает; сам же, со своей стороны, вежливо поддерживая беседу, подкашливаю, шмыгаю носом и, мыча, с натугой издаю гортанные звуки, раскатисто чихая в знак одобрения очередного остроумного замечания моего собеседника. Чувствуется, что Гюи устал; неожиданно, посередине фразы                                                                он умолкает, и стремительным движением приблизив свое лицо к моему, уставляется на меня осоловелыми глазами. Я внутренне напрягаюсь - обычно, в такие мгновения, когда кто-то приближает свое лицо к твоему на угрожающе близкое - критическое расстояние, женщину целуют, а мужчин - бьют. Минуту или две он миролюбиво обнюхивает меня, затем, неожиданно широко улыбаясь и подмигивая мне одновременно и левым, и правым глазом, разражается всеобъясняющей тирадой:
         -Вы, наверное, знаете, что моя сестра между делом занимается переводами, это ее хобби, но в основном она пишет, выступает по радио и телевидению, в последнее время к тому же руководит местным отделением «Союзпечати» и, вместе с тем, готовит к изданию на грузинском языке «Теорию либидо» Фрейда, поэтические сборники стихов Уордсворта-Колриджа, Чосера и ранних сонетов Шекспира, а недавно ей подбросили еще и трехтомник Набокова... Она просто физически не сможет осилить такой объем! В общем, мы дома посовещались и решили сделать одно доброе дело: поручить тебе, разумеется, за приличную плату, перевод названного трехтомника. «Лолиту» смотрел по телевизору? Это и есть Набоков. (Предложив «приличную плату», он тут же перешел на «ты»). Как только эти книги выйдут, мы хорошо заплатим, дадим четвертую часть гонорара чистыми, ни тебе подоходного, ни тебе алиментов. Чего еще надо?!
          Голова у него работала. Чувствовалось, что перенесенные им все существующие формы менингита - и серозный, и туберкулезный, и эпидемический цереброспинальный и еще какой-то инфекционный, пощадили его, затронув лишь речевые, мыслительные и опорно-двигательные центры мозга. Даже про алименты знал! Я внимательно слушал его, временами судорожно хватая ртом воздух, энергично двигая вверх-вниз кадыком - я уже не в состоянии был даже заикаться. Если бы не разница в возрасте, нас свободно можно было принять за близнецов. Гнетущее состояние, овладевшее мной, еще более усиливалось от перестука опорных принадлежностей, попеременно соскальзывающих с журнального столика.
       - У тебя не найдется чего-нибудь выпить? - тихо спрашиваю у хозяина дома. --Сейчас! - отвечает он и подзывает Любу, приходящую прислугу, не участвующую в нашем литературном диспуте по уважительной причине, - была занята чисткой раковины и ванны. Вахтанг шепотом объясняет ей, что должна сделать, и через некоторое время она, переодевшись в свежий фартук, появляется с подносом в руках, точно «Шоколадница» Лиотара... С кресла на меня выжидающе смотрит кандидат в члены синдиката писателей - только сейчас я вспомнил, как она несколько лет назад утверждала, что «Гяур» в ее переводе звучит несравненно лучше, чем у Байрона, - беспрерывно курит, буравя меня маленькими, близко посаженными глазами и одновременно показывая ляжки, какие бы они не были, не стоящие того, чтобы я даром горбатился на их владелицу; справа от меня, тихо посмеиваясь, сидит, вернее полулежит в козетке, широко раскинув ноги, Вахтанг, слева -Гюи, опирающийся одной рукой на дощатый пол, склонив голову набок,и снизу, по диагонали, смотрит, уставившись на какой-то предмет, сквозь меня, и в самой середке этого акробатического этюда нахожусь я, обложенный со всех сторон, загнанный и затравленный . Стараясь ни на кого не смотреть, наполняю граненный стакан водкой и опрокидываю в пересохшее от переживаний горло. Затем ставлю пустую чайную посуду на поднос, и только сейчас замечаю рядом с бутылкой пузатый никелированный кофейник; в глубине блестящей зеркальной глади его округлого бока вижу свое отражение - лицо принявшего муку юродивого, окаменевшее в кататоническом ступоре.
        -Неужели это ты? - с болью спрашиваю себя. - Ты, который входил в бушующее море тогда, когда закрывались гавани, ты, которого после мучительного ожидания на берегу, на «литфондовском» пляже в Гаграх со счастливым смехом вытирали цветастыми китайскими полотенцами незнакомые красавицы, с еле сдерживаемой страстью шепча, «сумасшедший, сумасшедший!», ты, которого после драки в ресторане "Амра" целую ночь били сапогами в Сухумской милиции, тщетно пытаясь установить твою личность, и не дождавшись от тебя ни слова, под утро вынуждены были отпустить (так и не узнав об истинной причине твоего безмолствования), ты, который  смог в полусонном состоянии  перевести для Железнодорожного департамента запутанную «Инструкцию по эксплуатации тормозов подвижного состава»,  да так, что с тех пор на Закавказской железной дороге не произошло ни единой аварии по причине отказа тормозного оборудования, а для Центрального Комитета КП Грузии, в таком же состоянии - «Предвыборную платформу независимой компартии Грузии», присланную осенью 1990 г. с грифом «Совершенно секретно» из ЦК КПСС, так, что на выборах компартия Грузии потерпела сокрушительное поражение от «Круглого стола» Гамсахурдия! Неужели это ты, который облив себя бензином, пылающим факелом... Стоп! - это был не ты! А тут растерялся как малое дитя, и если Гюи вдруг вздумается окрутить тебя, и скажет, что ты обязан немедленно жениться на его сестре, т.к. фактически лишил ее девственности - смотрел ей в ляжки, которые до тебя не видел никто из смертных, ну, почти никто, - иначе он внесет жалобу в партком редакции, где ты работаешь, можешь позорно капитулировать, несмотря на то, что имеешь и жену и детей, и в партии не состоишь и не состоял, даже тогда, когда работал в Институте Марксизма-Ленинизма при ЦК КП Грузии, а что касается собственно дефлорации, то на ляжки бросал взгляды безо всяких задних мыслей, вернее, с единственной мыслью - во сколько это тебе обойдется!
         Я еще раз наливаю в стакан, выпиваю двумя большими глотками, твердо встаю на ноги, и пока подуставший Гюи не перешел ещё на азбуку Морзе или на шрифт Брайля,  извиняясь, что вынужден удалиться -опаздываю на важную встречу-, решительно преодолеваю орехово-дюралюминиевые заграждения и стремглав выскакиваю вон.
        Спустя некоторое время я узнаю от Вахтанга, что нашу общую знакомую все-таки приняли в Союз. Без Набокова, без Колриджа и даже без «Либидо».
        А может, именно благодаря либидо. Без Фрейда...