Иван да Мари

Сквозь редкие сосны проглядывало солнце. Над костром булькал чайник.

– Где добыл воды? – спросил художник. – В Эстонии нет общих колодцев.

– На соседнем хуторе. Там красиво, розы. Хозяин, правда, какой-то хмурый. Но воды дал.

Ваня вытащил из велосипедной сумки пластмассовый бидон.

– На вечер хватит, – сказал художник. – Хутор я знаю, там зимой снега не выпросишь, даже странно...

– В детдоме с такими просто: огребают по полной. Отец, – мальчик в очередной раз запнулся на этом слове, –  отец, а почему в Эстонии плохо относятся к русским?

– Разве плохо? Мы путешествуем по стране, с нами отменно вежливы. Радушия, может быть, нет, зато все прилично.

– Все прилично у мажоров.

– Посмотрите, что я в лесу нашла, – жена художника с чашкой черники подошла к палатке. – Дерево упавшее, а под корнями – вот, – она бросила под ноги ржавую советскую каску. – Здесь была война. Сегодня Иванова ночь, не забыли? Будем прыгать через костер! Ваня, осторожнее!

Ваня потянулся к находке и опрокинул бидон с водой. «Вот растяпа!» – хотел было сказать художник, но отношения с приемными детьми не такие простые, как с родными.

– До чего ты неловкий! – покачал он головой. – Ну что ж, езжай теперь опять на хутор.

– Да я мигом!

Ваня ничуть не огорчился, вскочил на велосипед и попылил по тропинке.

– Совсем взрослый парнишка, – сказал художник. – Как ты думаешь, мы все делаем правильно?

– Вечерняя радуга к дождю, – жена раскладывала мольберт. – Выбирать ребенка противоестественно, я понимаю. Но в парнишке что-то есть...



– Т-тере! – запинаясь, начал Иван перед утопающей в розах калиткой. – Здравствуйте! Палун... Пожалуйста, еще воды!

Эстонец с интересом посмотрел на юношу.

– У русских похмелье?

– Что? – не понял Ваня, оглядываясь по сторонам.

Да вот же она! Нездешность иностранки сочеталась в девушке с непровинциальной простотой. Хозяин поглядывал на Ваню. Тот смутился.

– Здесь была война, – сказал юноша самое дипломатичное, что пришло в голову.

Старик промолчал.

– Я вам помогу! – предложила девушка.

Молодые люди отошли к колодцу.

– Да, война здесь была, – сказала она. – Деду было пятнадцать лет. Сначала тут стояли немцы. Мы к ним относились хорошо, а они к нам плохо. Корова, свиньи, куры – всех порезали. Лошадь увели. У деда две сестры старшие. Нехорошо с ними солдаты поступили. Что делать? Война. Потом пришли русские. Мы решили: теперь точно конец. Но никого не тронули. Красноармейцы спрашивали воду, как ты. Дед мыл за ними ведро. Не потому, что пачкали. Они ему были противны. Осенью перед наступлением русских постучал солдат. Совсем молодой мальчик. Из воротника шея торчала, смешно. Но с автоматом. Принес гармонь. «Можно оставить у вас? – спросил он. –  Потом заберу!» С военными не спорят. Утром был большой бой. Русские перешли Эмайыги вон там, где высокий берег. Солдат не вернулся. Гармонь так и стоит на шкафу. На ней никогда не играли, только убирают пыль. Дед говорит: «Немцы поступали плохо. Все они погибли, но их не жалко. А русский мальчик зла нам не делал и тоже не вернулся. Почему так бывает?».

Бидон был полон.

– Меня зовут Иван.

– А меня Мари.

– Откуда ты знаешь русский?

– Я живу в Таллинне. Там он бывает нужен.

– Сегодня Иванова ночь.

– День. Яанипяэв, Янов день. Все будут жечь костры. Ночью станет совсем светло.

– Завтра я опять приду за водой, можно?

– Приходи.

– У вас очень красиво, – сказал деду Иван на прощанье. – Хеад аега! До свидания!

Эстонец промолчал.

Подъезжая к опушке, Иван оглянулся. Старик старательно мыл ведро.



– Прибалты больше европейцы, чем вся Европа, – говорил художник. – Эстонцы очень трудолюбивы, они вообще замечательные ребята, только мышление у них... хуторское, что ли.

– Не дури парню голову, – сказала жена. – Ваня, ответь мне, какой это цветок? Тебе про него знать надо. Это Иван-да-марья. Видишь, желтый и синий вместе. Брат и сестра полюбили друг друга. Хочешь, утром пойдем черпать росу?

– Нет, не будите меня, я посплю...

По случаю праздника на свет появилась фляжка с наливкой.

– Есть, Ваня, притяжение Земли, а есть обратно направленная сила, необоримая сила литовского «Суктинуса», – объяснял размякший художник. – Редкий напиток... Наша с тобой задача где-то посередине обрести состояние невесомости. Но только, как ты понимаешь, без улета...

Когда костер догорел, а взрослые уснули, Ваня осторожно выбрался из палатки. На холме у реки светились огни и раздавались звуки праздника. В отдалении погромыхивал гром. Ваня кинул в рюкзачок плащ-палатку художника и вывел на тропинку велосипед.

Курились эстонские баньки. На реке слышались голоса и плеск. С холма под хохот и визг скатилось пылающее тележное колесо. Он быстро ее нашел.

– Тере! Говорят, это сказочная ночь.

– Здравствуй, Ваня! Да, сегодня привидения свободно разгуливают среди людей. Ты, случайно, не одно из них?

– Дай руку. Видишь, я живой!

– У тебя хорошие родители, Ваня. Ведь они художники? Я их видела здесь в прошлом году.

– Я приемыш. Они не родные. А мои настоящие отец и мать алкаши. Их лишили родительских прав. Так что я плохой, Мари. У меня дурная наследственность. Ладно, пойду. Есть одно дело...



После пивного супа и полуночной суеты хозяину хутора не спалось. Он вышел во двор. Мелкой сеткой в воздухе висел теплый дождь. Праздник у реки вяз в тумане. Эстонец подошел к ограде. Вдруг туман и темнота перед ним материализовались в знакомый с войны тревожный образ: пирамидальный силуэт плащ-палатки, увенчанный блестящей от влаги каской.

– Здравствуй, хозяин! – сказало привидение. – Не бойся, корову не возьму. Я к тебе с поручением. Сказать, что солдат не придет. Поэтому выбрось гармонь. Кинь ее в реку. Пусть Эмайыги ее возьмет, как его взяла. Потому что вытирать пыль, хозяин, этого мало. Отмыть надо гармошку, отмыть. Поэтому, в реку ее, хозяин, в реку...

Силуэт растаял в тумане. Старик, раскрыв рот, с минуту вглядывался в темноту. Проверил засов калитки, спустил собаку с цепи. Дома выпил стопку, посидел у окна.



Утром розы у калитки влажно благоухали, но Иван едва обратил на них внимание. Принимая наполненный водой бидон, он сказал Мари:

– Я тебя найду. Эстония небольшая страна. А моя страна Карабановский детский дом. Запомни. Там скажут, где Ивана найти.

Девушка помахала рукой на прощанье.

– До свидания!

Старый эстонец без выражения посмотрел с крыльца на ранних гостей и молча ушел в дом. Немытое ведро блестело на солнце. Велосипедный караван, побрякивая красками в сложенных мольбертах, покатил по дороге на Таллинн.


Февраль-март 2005 г.