Убежище

               
                ICQ Переписка 21.10.2009

Mist (02:58:59 21/10/2009)
Ты мне пак должен. Не забыл?

HeartCure  (02:59:12 21/10/2009)
Привет, все в порядке. Я помню. Don’t worry.

HeartCure  (02:59:36 21/10/2009)
:)

--------------------------------------------




19.10.2009
- Бонни, я на краю мира. Ты видишь его?
- Мы всегда видим одно и тоже, плюшевый мальчик.
- Бонни, не зови меня так.
- А как тебя называть?
- Сегодня я Оле Лукойе  - я позволю ему немного побыть реальным. Ты веришь в меня, Бонни? Веришь в Лукойе? Ты ведь знаешь, без твоей веры все бессмысленно. Это наша вселенная. Наша работа заполнять ее пустые ячейки. Я взял с собой зонт.
- У тебя должно быть два зонта, Оле. Один пестрый, для хороших детей и один черный. 
- Сегодня мне хватит одного. Скажи, что веришь в меня, Бонни.
- Я верю.
- Что ж, волшебство начинается.   


Они говорят, что это слишком банально, такое видение мира. Прямая, пересекаемая случайными линиями. Бесконечный набор случайностей, имеющих причину. Может ли случайность иметь причину? Конечно, иначе бы ее не существовало. Бритва Оккама. Я отсекаю все не нужное, и остается лишь то, что есть.  Для объяснения этих явлений мне хватает A, B и C. На *** D. Я серьезно. Пошли они. Волшебство уже свершилось и вот - я Оле Лукойе.  Я дую ей в затылок и ухожу. Бонни спит. Интересно, что там в этих снах. Я дарю их, но сам безумно боюсь. Дверь захлопывается, стук реверберирует по лестничной площадке.  Отражается от стен, возвращается, носится по подъезду со скоростью 340м/с. На улице прохладно. Закуриваю и вытягиваю рукава свитера, что бы согреть пальцы. Уже ночь, в плеере French Teen Idol и ни каких планов. Прямая, пересекаемая случайными линиями. Наверное, это и есть свобода. Свобода стать Оле, свобода свернуть на право, перейти на другую сторону, купить пива. Моя свобода требует ответственности и понимания ее сути. Таковы правила, я их принял, теперь следовать знакам. Они почти не уловимы, но если присмотреться, указания расклеены на фонарных столбах. Я давно хочу встретить расклейщика. Иногда, ловлю себя на мысли, что хотел бы им стать. Врубиться в его идею. 
До центра минут двадцать ходьбы. Накидываю капюшон. По бокам глаз, болоньевая ткань уменьшает угол обзора, становится немного не по себе, но зато тепло. Здесь опасно не видеть окружающую действительность. Впрочем, как и везде в этом городе. Останавливаюсь у киоска, просовываю в окошко деньги за пиво. Продавщица смотрит на меня грубыми заспанными глазами. Нервно морщится, отсчитывает сдачу. Я мог бы подарить ей какой-нибудь сон, но забыл зонт у Бонни, да и во взгляде этой женщины слишком много неконтролируемой злобы. Ей не нужны сны. По-моему, ей нужно забвение.
Сегодня я найду тот предел сумасшествия, на котором созидательное и деструктивное начало устраивают свои вакханалии бреда. Я люблю наблюдать за ними – это мой извращенный, ментальный вуайеризм. Порой, хочется уже примирить их, указать на бессмысленность канители, но это будет означать конец игры в “Убежище”, а первое ее правило гласит: “Избегай углов и никогда не заканчивай игру”.  Никогда. Это одна из тех игр, которые въедаются в сознание и становятся неотъемлемой частью тебя. Я не могу нарушить ни одно из ее правил. Если это случится, мир распадется на атомы. Если это случится, я перестану верить в него. Если я перестану верить - ничего не останется. 
Иду в “The Row”. Пожалуй, уже решено. Клуб, бар, да как угодно. Просто место, где я встречу Поли, и забью, наконец-то, трубку. От сюда минут десять. Переключаю плеер на shpongle, не прет. Хрен с ним, пусть будет Aphex - десять минут истерики. Ускоряю шаг, огибаю по другой стороне улицы, милицейский патруль. Мутные ночные фигуры, они тоже живут в сером мире. Что ж сегодня я дарю сны, пусть они их охраняют. Подхожу к фонарному столбу, полминуты всматриваюсь в указания. Интересно, они только для меня? Если нет, то я должен найти того, кто идет по ним. Интересно, он впереди или позади. Интересно, а вдруг это она?

Я заваливаюсь во внутрь. Привычный полумрак чилаута. Подбегаю к Поли, целую ее, говорю, что отойду на минуту.  В туалете забиваю травой трубку, выкуриваю. Скоро замедлится время, можно будет отдохнуть. Я Оле Лукойе, но даже сказочным персонажам нужен отдых.
Сижу рядом с Поли, опустив голову ей на плечо. Она выдыхает дым и смотрит, как он переливается в свете неона. Я заказываю виски с колой и молча, наблюдаю за ней. Дым ведет себя не предсказуемо, но даже у него, мне кажется, есть система. Впрочем, я не хочу ее знать. Мне безразлична система его движений. Иногда, можно брать вещи такими, какие они есть. Я целую ее в шею и снова опускаю голову ей на плечо.
- А где Бонни?  -  Поли поворачивает ко мне лицо.
- Я дал ей сны. Сегодня я Оле Лукойе.
- Все играешь в “Убежище”? - Поли тушит сигарету и закрывает глаза.
- Играю. Ты же знаешь – первое правило.
- Послушай… Оле. Я не играю. Я нарушила все правила. И вот он мир. Стоит на месте. С ним ничего не произошло, понимаешь, он такой же, как был всегда. Игра ни чего не решает. Можно я назову тебя по имени?
- Нет. Сегодня я Оле. Ты ведь больше не смотришь на знаки?
- Нет никаких знаков.
- Мы вместе придумали эту игру, помнишь, Поли. Писали правила… 
- Это было тогда. Я не хочу возвращаться назад, Оле.
- Поехали домой, я хотя бы подарю тебе сон. 
Людей вокруг почти нет. Достаю пакетик спидов. Высыпаю на стол часть содержимого. Делаю дорогу. Вдыхаю. Нос продирает волна щиплющей легкости. Я дышу просто и свободно, мир вокруг полон движения. Я убиваю статику. Искореняю ее. Расщепляю ее на миллиарды хаотично мечущихся молекул. Я улыбаюсь.
- Поехали, - говорит Поли.

***
Я дую ей в затылок. Поли спит как младенец, с улыбкой. Наверное, в первый раз за долгое время. Оглядываюсь вокруг. В квартире все так же, как три месяца назад. Подхожу к столу. Наша фотография. Наверное, это, что-то значит, хотя, может и не нет. Поли уже не читает знаки, соответственно, вещи для нее теряют ценность, как и люди. Знаки. Мы всегда читали их по-разному. Я вижу их расклеенными на столбах, она в отражениях окон. Разные слова, символы. 
Глажу ее волосы, хорошо, что она еще может верить в игру.  Хотя, скоро уйдет и вера. Тогда она не увидит ни Оле, ни какое другое перерождение. А позже исчезну и я. Целую ее в шею, она шепчет что-то во сне. Улыбается.
- Сладких снов Полька. – Я поправляю ей одеяло и выхожу в коридор.

***
Спиды добавляют сил. Я живу, убиваю статику. Земля несется по орбите. 30 км/с – скорость целого мира.  60 – 80 ударов в минуту, нормальное биение пульса. 130 ударов в минуту средний темп minimal techno. Взаимосвязи. Я на волне - с прямой бочкой. С землей.
Ловлю машину и еду в “Host”. Смотрю в окно, фонари по бокам дороги образуют летящий, параллельно нам, шлейф света. Водитель угрюмо молчит. Я не вникаю. Все имеют право на одиночество мыслей. Это его свобода. Смена резины, бензин, Путин, надоевшая жена. “Каждому по вере его” - шепчу я одними губами.
- Курить можно?
- Кури.
Стекло сползло вниз. Ветер обдувает щеки, но в машине достаточно жарко, чтобы не обращать на это внимание. Стряхиваю пепел и от уголька, под потоком воздуха, разлетаются искры.
- Слышал про теорему Ферма? – Я вопросительно гляжу на водителя
- Я, ****ь, чего, на математика похож?
Дальше врубаюсь в окно. Думаю: “Нет, не похож”. ****ь, действительно не похож. Ему по ***. Такие люди могут быть или безумно счастливыми в своем неведении, или глубоко несчастными в своем бессилии. На это влияет куча факторов, но главный - удача. “Пусть судьба найдет тебя”, -  шепчу я одними губами.  Подъезжаем к клубу, отчитываю деньги, даю. Водитель срывается с места.
Я думаю, а мог бы таксовать Оле Лукойе. Наверное, нет. Наверное, каждый должен быть там, где он есть. Подхожу к столбу рядом с клубом, читаю указания. В последнее время, расклейщик увлекся символизмом. Иногда я с трудом его понимаю, хотя суть все равно ясна. Прислушиваюсь к сознанию, деструктив уже ласкает созидательное начало. Улыбаюсь. Уже скоро. Феерическое шоу демиурга. Еще немного.  Захожу за клуб, забиваю трубку травой. Пальцы еще не успели замерзнуть, слушаются великолепно. Раскуриваю. Спрашиваю себя: “Где я?”. Отвечаю: “Я здесь”. Спрашиваю: “Где здесь?”. Отвечаю: “Там, где мне должно быть”. Контрольный вопрос задан. Ответ получен.
…Захожу в “Host”. Басы проникают вовнутрь, резонируют, катятся по телу блуждающими волнами. Я направляюсь к стойке, беру стакан виски. Все звуки разлетаются отдельно. Можно проследить их движение, их составляющее. Подходит Кир. Жмет руку, задает какие-то вопросы. Я улыбаюсь.
- Кир, ты знаешь, сегодня я Оле Лукойе.
- Заебали уже, - Кир пожимает плечами. - Оле, так Оле. 
Мы идем к столу, садимся. Я вижу Руслана, Женьку, еще каких-то незнакомых мне людей. Слушаю движение музыки. Во всем есть смысл. В каждом звуке, выбранном темпе, тональности. Это хорошая музыка. “Это хорошая музыка!” - ору я, сидящему рядом парню. Он непонимающе смотрит на меня. *** с тобой. Извинившись, иду в туалет. Делаю две дороги, прямо на раковине. Вдыхаю.
Я ушел глубоко. Теперь я спокойно кую реальности, не то, что раньше. Тогда, в самом начале, когда мы только вывели правила, неуверенно топчась вокруг собственного сознания, все было по-другому. Тогда была Поли. А потом все изменилось. Она ушла, нарушила условия, остановила игру. Есть такое противоположение: целое больше суммы его частей. Мы, как будто бы, влияли на мир индивидуально, как бы по одиночке, но Поли ушла и что-то переменилось. Мир стал совсем, капельку меньше. Что-то, чуть уловимое пропало и теперь сказочный персонаж Оле Лукойе плачет в туалете, ускоряя свою вселенную.
Окунаю лицо в воду. Теперь все будет нормально. Просто мысли. Я мыслю, а значит существую. Я пульсирую, а значит живу. Выхожу из туалета. Все на танцполе, беру еще выпить и сажусь за стол. Пытаюсь раствориться в музыке, но что-то мешает. Какая-то назойливая мысль: “Расклейщик”. Я должен поговорить с ним. Прохожу мимо охраны на улицу. Подхожу к фонарному столбу и пишу маркером на указании: “Кто ты? Где тебя найти?”. Я знаю, что он ответит. Уже пора. Мысли рвутся на части. Сейчас главное склеить их. Сосредотачиваюсь на одной точке. В ней все. В ней вся моя жизнь. Жизни всех людей, целой вселенной. Маленькая теория большого взрыва. 
- Я тут.
Поворачиваюсь. Предо мной парень лет двадцати. Вьющиеся волосы, кофта с Infected Mushroom.
- Я представлял тебя по-другому, - улыбаюсь. – Так вот ты какой.
- Это не важно, - у него странное лицо, как будто лишенное мимики. – Пойдем.
- Пойдем.
Мы идем по ночной улице, смотрим на проезжающие мимо машины. В голове сотни вопросов, но говорить не хочется. Тишина затягивается. Я достаю трубку, забиваю ее.
- Будешь?
- Нет, мне это уже не нужно.
- Откуда ты? - С интересом рассматриваю его глаза. Они слишком безжизненные для человека, но слишком одушевленные для простого ангела.
- Я не помню. Я здесь, что бы писать указания. Я там, где мне должно быть.  Зачем ты меня позвал?
- Эти указания. Для кого они? Кто-то еще видит их? – Я раскуриваю трубку, задерживаю дыхание.
Расклейщик улыбается, достает из кармана картонный прямоугольник.
- Мне надо идти Оле, меня ждут, прощай.
- Пока. – Я смотрю на картонку. На ней черным маркером выведено: “Каждому по вере его”.

***
Я знаю, что сегодня произойдет, что-то важное. Предчувствие. Надо установить причину, размотать комок явлений и следствий, но как-то ломает, да, и еще безумно хочется пить. Я возвращаюсь в клуб, на самом входе тормозит фэйс-контроль.
- Где твой зонт, Оле? - Я смущен, они застали меня врасплох. Я словно ущербный сказочный персонаж, у меня даже нет зонта. Ни одного.
- Я и так могу дарить сны, - я оправдываюсь, мне действительно стыдно. - Я дую в затылок, и сны приходят. 
Секьюрити подозрительно смотрит на меня.
- Это точно?
Пытаюсь изобразить уверенную улыбку.
- Конечно, сегодня я создал себя таким. 
Он думает несколько секунд.
- Проходи, она ждет тебя, второй стол от стойки.
- Кто ждет? Эй? – Охранник застыл, потеряв ко мне всякий интерес. – Кто меня ждет?
- Слушай, парень, шел бы ты отсюда.
Я пробираюсь через народ к указанному столу. Смотрю на время: четыре ночи. Протискиваюсь вдоль стены. Тело слегка пошатывает, но я готов с этим мириться. Недостатки материального существования, с ними ни чего не поделать. Подхожу, вижу ее. Черт побери, она совершенно другая. Она сидит тут, как персонаж малых голландцев, грубо втиснутый в полотно Гигера. Или наоборот. Мне наплевать. Я сажусь рядом, смотрю на нее. Пытаюсь уловить эту нестыковку ее существования и окружающей реальности. Она улыбается уголками губ.
- Привет, Оле.
Я не удивляюсь. Удивляться бессмысленно, все подчинено своим причинам. Эти причины подчинены одной главной. И вот, ОНА сидит рядом, ждет слов, знает мое сегодняшнее имя. Я машу ей рукой: “Алоха”.
Даже музыка не так глушит голоса, как обычно, значит, встреча предопределена.
- Как тебя зовут?
- Я не помню. Имена для меня сейчас мало что значат, Оле. 
- Но мне надо как-то обращаться к тебе. Сегодня Пятница, давай, ты будешь Бертой.
- ОК, - она наклоняется ко мне вплотную, проводит рукой по волосам. – Привет, Оле, я Берта, только не венчай меня с Германом. Хорошо?
- Обещаю, - мне спокойно ощущать ее рядом, осколок другого мира. - Ты надолго?
- Не думаю.
Мы молчим. Сегодня оно слишком часто. Молчание. Оно обволакивает, заставляет чувствовать человека. Я закрываю глаза, пытаюсь восстановить ее в памяти. По штрихам. Один мазок за другим. В воображении, рисую ее ауру, несколько ярких слоев.
К нам подбегает Кир, садиться рядом: “Привет, Берта”. Я не удивляюсь. Не позволяю себе удивляться: “Ты знаешь ее имя?”.
- Оле, ты же знаешь, имена не имеют значения, - протягивает мне колесо. – На, парень, возьми, подарок партии.
Я смотрю на таблетку. На ней оранжевый смайлик с надписью ALEA JAKTA EST*.
- Ты уверен? – Смотрю на Кира и Берту. Они пристально наблюдают за мной.
- Это уже предрешено, Оле. Давай.
Я глотаю. У нее вкус медикаментов. Больницы. Долгих, изнурительных своим бездействием дней. Мне становится ужасно тоскливо. Прижимаюсь к Берте, обнимаю ее, целую в шею: “Не уходи”. Она гладит мои волосы. Кир встает, удаляется за выпивкой. Мы вдвоем. Я вдыхаю ее запах. Она пахнет шоколадными конфетами и деревом. Какое странное сочетание. Невозможное.
- Ты побудешь еще со мной?
- Недолго, Оле.
Мне становится грустно. Безумно грустно. Чувствую, слышу, как время падает на пол, с самого верху, монотонными песчинками.
- Жаль, Берта.
- Мне тоже, Оле. Я полюбила твое волшебство.
Мы сидим, прижавшись, друг к другу. С телом уже что-то происходит. Накатывают волны. Я думаю о том, что есть в моей жизни. Все можно пересчитать по пальцам, но нет Поли. Мне ужасно тоскливо, на глаза наворачиваются слезы. Есть, что-то красивое, вечное, безапелляционное. Есть Бонни. Она верит. Верит безоговорочно. Всему, что я создаю. Она принимает мое волшебство, для нее волшебство – я. Я готов плакать, вжимаюсь в плечо Берты. Бонни. Она не создает ничего. Не в состоянии созидать. Я люблю ее, но люблю, как прекрасную частичку мира. Я ненавижу себя за это, но это так. Есть вещи, на которые мы не можем повлиять. Они просто есть, внутри. Такая вот, духовная константа.
- Мне нужно идти, - Берта целует меня. Встает, поправляет волосы. Нервно отводит глаза. – Прощай, Оле. Все будет хорошо. 
Я слышу, как бьются об пол эти проклятые песчинки времени. Я не могу остановить ее, это второе правило “Убежища”, я не могу создать ни любовь, ни ненависть. Я не хочу, что бы она уходила. Я не могу уйти с ней. Я отворачиваюсь и закрываю лицо руками. Я в домике. В домике. Прощай Берта.

***
Музыка затихает. Стробоскоп взрывает органы чувств. Пульсация света. Ее можно ощутить, услышать, наверное, даже потрогать пальцами. Попробовать на вкус. Она отдает чем-то металлическим, холодным, резкий бинарный привкус. Я смотрю на танцпол, люди идут хороводом, взявшись за руки, сто с лишним человек. В тишине. АУМ ДЖАЙЯ ДЖАЙЯ ШРИ ШИВАЙЯ СВАХА. Сто человек одновременно.  Хором, потом тишина. И снова. Мне страшно. Все началось. Созидательное начало проводит языком по груди Деструктивности. Возбуждение. Надо бежать, спрятаться. Спрятаться в домик. Как бы я хотел, что бы Поли была рядом. Я подхожу к выходу, охранники загораживают проход: “Все предрешено, парень, возвращайся”. Еще никогда не было так страшно. Сегодня день последнего волшебства. Я понимаю это слишком остро. Деструктивное начало ласкает меня. Созидательное. Нас теперь трое. Они никогда не выходили за пределы своего противостояния. Все вышло из-под контроля, нужно бежать. Иду в туалет, взгляд падает на афишу, приклеенную к стене. Дата сегодняшняя - Dj Zaratustra. Огнепоклонник. Minimal. Минимальные единицы, стихии – огонь, вода, земля, воздух.
“Эти неблагодарные - они грезили, что отреклись от своего тела и от этой земли. Но кому же обязаны они судорогами и блаженством своего отречения? Своему телу и этой земле”.  – Он кричит в микрофон. Народ взрывается криками. Люди сошли сума. Я чувствую взбесившуюся истерику сердца. Может быть это я? Что еще я могу ждать? Подходит Кир. Он успел где-то переодеться, теперь на нем камуфляж и кофта с надписью Mark David Chapman**. Мне страшно. Мне не нравится его улыбка. Я хочу пошутить, сказать, что-то отвлеченное, но ничего не приходит в голову. 
- Когда ты успел переодеться, Кир? - Голос дрожит. - Зачем тебе Марк?
- Я не переодевался, Оле, - он улыбается. - Почему ты так решил?
- Кир, ты ведь знаешь, мое волшебство никогда не изменяло себе. Ты ведь знаешь, Кир?
- Да все ОК, Оле, – он хлопает меня по щеке. – Пойдем, мне надо показать тебе кое-что.
Кир ведет меня за локоть. Мы проходим столы, выходим на танцпол. У меня кружится голова, картинка плывет, мне кажется еще чуть-чуть, я потеряю сознание. Люди взрываются овациями, девять киловатт акустической системы выплевывают из себя Revolution 1. Биттлз. Очень хорошо помню этот текст Леннона, наложенный на жесткий электронный ритм и искаженный звук гитар. Шестьдесят восьмой год, “Белый альбом”.
- Леди и джентльмены, встречайте, Чепмен и Леннон, – Dj Zaratustra в экстазе. – Сегодня особенный день, леди и джентльмены, юноши и девушки, мальчики и девочки. Сегодня вечеринка последнего волшебства.
Все смотрят на нас. На мне футболка с последней фотографией Леннона. Ужас сковывает, парализует. Нет сил контролировать слезы. Я плачу, закрыв лицо руками. Мои созидательная и деструктивная суть вырвались в материальный мир.
- Наша вера в других выдает, где мы охотно хотели бы верить в самих себя. И это я с вами Dj Zaratustra.
- Это слова Ницше, уебок. Ты не Заратустра!
Я рыдаю. От страха, от обиды, от ненависти охватившей меня.- Я ненавижу вас всех! - Я кричу. Разворачиваюсь, с размаху бью Кира в челюсть. Он заваливается, падает на стол. Я могу дарить сны, и что мне сейчас от этого дара? Среди этих людей. Среди их бодрствующего сознания. Что я могу противопоставить окружающему миру? Только себя и немного своего наивного волшебства. Мне становится безнадежно смешно. Маленький, испуганный Оле Лукойе среди сумасшедшей, обезумевшей от собственной безнаказанности толпы.
Я бегу через зал. Резкий запах Манхэттена. Чувство, что историю нельзя изменить, поменять местами персонажей. Она уже плотно отпечаталась на гипсовой поверхности времени. Кто-то пинает меня сзади, я спотыкаюсь, бьюсь головой об пол. Глаза заливает кровь из рассеченной брови. “Чэпман, Чэпман”, – скандирует зал. Я устал. Я не хочу больше бегать. Звучит “Oh Darling”. Я думаю о том, что это замечательная песня. Я думаю о Поли. Представляю ее лицо, тело. Пытаюсь нарисовать в голове картинку ее души. Вспоминаю ее страхи. Страх одиночества. Ужас остаться одной в своей придуманной вселенной. Бонни. Ее мягкое, обволакивающее тепло. Слепую веру в любовь. Вспоминаю прощание с Бертой. Наверное, сейчас она так одинока в этой слепой невозможности, изменить суть вещей. 
Кир приближается. Я смотрю на него снизу вверх. Сумасшедшая, уверенная в своей праведности фигура. Марк Чепмен.
- Ты прочитал “Над пропастью во ржи”? – я смотрю ему в глаза – Ты читал ее?
- Семь раз, - он взводит курок.
- Ты понимаешь, что твоя жизнь закончится вместе с моей?
“Чапман, Чапман”,  – скандирует публика. С потолка падают засохшие корки хлеба, на плазменных панелях, крупным планом, наши с Киром фигуры.
- Я знаю, Оле, все предрешено.
Внутри так много мыслей. Они хаотично толкаются, вытесняя друг друга, но одна въедается в мозг, безжалостно, словно врезанная по дереву. Узор на болванке сознания.
Как страшно умирать. Умирать без своей Йоко Оно. Я закрываю глаза и думаю, что забыл зонт у Бонни. Жаль. Но ведь они, Бонни и Полька спят, и до утра часть моего волшебства останется с ними.
- Прощай, глупое подобие Герострата, – говорю я Киру.
- Прощай.
Музыка гасит звук выстрела. Выстрел убивает музыку. Тишина. Сны кончились.
Теперь, наверное, все станет как прежде… 

   
 
       












 *ALEA JAKTA EST (лат.) - жребий брошен

 **Марк Дэвид Чепмен (англ. Mark David Chapman; 10 мая 1955 года, Форт-Уэрт, Техас)  убийца Джона Леннона, бывшего участника группы «The Beatles».


В иллюстрации использованна авторская картина "Ребенок, дерево и буря...(Snow)"