Людмила - пленници любви. Глава третья

Глава третья. Москва, привет!

Теплые лучи восходящего солнца еле пробивались сквозь плотную ткань занавесок, висевших на окнах автобуса. Людмила проснулась от той же мелодии, игравшей в салоне автобуса, что звучала, когда она покидала Крымск. Одернув занавеску, Людмила увидела за окном широкую трассу, проходившую вдоль соснового леса. Исполинские сосны своими макушками, казалось, упирались прямо в небо.   
Сидевшая рядом с Людмилой худощавая женщина тихо промолвила:
— Ну, вот. Скоро будем в первопрестольной. 
При этих словах Людмила почувствовала ни то страх, ни то волнение. Этот город был для неё совершенно незнаком. Люди, с которыми ей предстояло встретиться, были для неё абсолютно чужими. Единственный, с кем Людмила была знакома, был друг её отца – Вадим Гусев. С этим человеком она встретилась еще в Крымске. Тогда Гусев приехал туда, чтобы попробовать разыскать Ларису – мать Людмилы.  Тогда он еще не знал, что Лариса давно умерла, а её дочь воспитывалась в детском доме. Правда, разыскать Людмилу Гусеву не составило большого труда. В единственном в городе детском доме её хорошо знали. Там-то Гусеву и сообщили, что Людмила работает в местной школе учительницей начальных классов, и проживает рядом с местным рынком. Тихим, летним вечером Гусев пришел к Людмиле домой, да и рассказал ей все об её отце, о бабушке, о двоюродной сестре и вообще о той семье, отпрыском которой Людмиле посчастливилось стать.
Сказать, что Людмила обрадовалась, узнав, что у неё есть родственники, значит – ничего не сказать. Она уже давно мечтала о том, что когда-нибудь у неё будет большая семья, в которой она будет любить каждого и будет заботиться о каждом. Свою бабушку будет обожать, насколько вообще возможно обожать человека. Для дяди он постарается стать лучшим другом; будет помогать ему во всем, а когда он состарится, непременно возьмет его жить к себе. Вот только жаль, что не удалось застать в живых отца. Отец! Этого человека Людмила любила даже, несмотря на то, что никогда его не видела. Она представляла его высоким, широкоплечим, с рыжей, окладистой бородой. Как она мечтала о том, что когда-нибудь отец обязательно найдется! Не может же быть такого, чтобы он просто забыл и о ней, и об её маме. Наверное, его просто послали куда-то далеко-далеко выполнять какое-нибудь ответственное задание. Ведь он, должно быть, военный или дипломат, а у них вся жизнь в разъездах.
Вот, наконец, мечта Людмилы сбылась, но сбылась только наполовину. В один прекрасный день к ней пришел солидный мужчина, сказал, что он близкий друг её отца, и предложил приехать в Москву так, как отец оставил завещание, а оно может быть оглашено только в присутствии Людмилы.
— Постойте! Какое завещание? – удивленно спросила Людмила.
— Обычное завещание. Твой отец составил его еще давно, а сейчас пришло время огласить этот документ.          
— Так, погодите! Если надо прочитать это завещание, то это значит, что папы уже нет в живых? – еле сдерживая слезы, спросила Людмила.
— Ой, Людочка, прости. – Гусев аж ударил себя кулаком по лбу. – Я тут с тобой сижу, чаи распиваю, а самого-то главного не сказал. Умер Иван. Уже три месяца, как умер. Он же сильно болел в последнее время.
При этих словах лицо Людмилы как-то сразу побледнело. Глаза заволокло водяной пеленой, а все, что находилось вокруг неё в это момент, как бы перестало существовать. Главная мечта её жизни – встретиться с отцом – рухнула в одну минуту. Разочарование было настолько горьким, что слезы катились из глаз сами собой. Людмила уже не думала о том, что у неё теперь есть семья; есть бабушка, которая места себе не находила, зная, что где-то далеко живет её родная внучка, а она долгие годы о ней вообще ничего не знала. Есть двоюродная сестра, которая может стать для Людмилы лучшей подругой. Есть, наконец, тот же Вадим Викторович Гусев, на которого Людмила теперь всегда и во всем сможет всецело положиться. 
— Ну, не плачь, дочка. – начал успокаивать Людмилу Гусев. – Тут уж плачь, не плачь, а его все равно не вернешь. Зато твоя бабушка жива. Знаешь, какая у тебя бабушка замечательная? Мы вместе с ней тебя разыскивать стали. Она ведь, как про тебя узнала, совсем покой потеряла. Все думала, как тебя поскорее найти.
— Она, наверное, уже совсем старенькая? – немного успокоившись, спросила Людмила.
— Старенькая-то она старенькая, но для своих лет держится очень хорошо.
— Вадим Викторович, я приеду. Я обязательно приеду. Только на работе все улажу.
— Слушай, а, может быть, ты в Москве останешься? – предложил Гусев. – Смотри, квартира твоего отца пустая стоит, а устроится на работу учительницей ты сможешь легко. 
— Ой, я даже не знаю… Я бы хотела еще свою сестру найти. 
— Сестру!?! У тебя что, есть сестра? – удивленно спросил Гусев.
К такому повороту событий он не был готов. Неужели Иван и Лариса встречались уже после того, как Лариса с матерью уехали из Крымска? Но ведь Иван все время был у него на виду.  Вскоре после того, как Лариса уехала, он женился. Вернее, его женили. Отец семейства, Федор Лукич, человек непреклонный, властный, а поэтому Ивану ничего другого не оставалось делать, как покориться родительской воле и дать окольцевать себя Вале Накозиной – протеже родного папы. Ну, а Валентина, оказавшись женщиной с характером,  стала держать мужа в ежовых рукавицах так, что ни о каких похождениях «на лево» не могло быть и речи. Правда, семейное счастье Ивана продолжилось недолго. Спустя семь лет Валентина пропала. Говорили, что она сбежала с каким-то любовником чуть ли не за границу, но на самом деле ей просто надоело постоянное занудство Ивана, его вздохи по поводу несостоявшейся любви, и она уехала к родителям в Белою Калитву. Три года спустя она вернулась. Иван к тому времени запил горькую, и приезд Валентины воспринял равнодушно. Про Ларису, казалось, он просто забыл. Даже на вопросы Вадима по поводу Ларисы Иван отвечал неохотно, односложно, будто судьба любимой девушки его не волновала. Сказались ни то обида за то, что Лариса уехала, не предупредив его, ни то смирение перед тем фактом, что воссоединиться с возлюбленной он уже никогда не сможет. Так что стать отцом второй дочери Ларисы Иван не мог. 
— Люда, а когда родилась твоя сестра? – спросил Гусев.
— Ой, мне тогда года два было. Я помню, когда нас в детдом отправили, она совсем маленькая была.
— А кто же был её отцом?
— Вот этого я не знаю. Мама как-то принесла её домой, завернутую в одеяло. Я только помню: мама почему-то постоянно плакала. Потом, когда мама умерла, меня в детский дом отправили, а сестренку – в дом малютки, в Краснодар.
— А как звали твою сестру?
— Лена. Это я хорошо запомнила.
— А искать ты её не пыталась?
— Ой, ездила я в Краснодар, но только без толку. Куда не обращусь, нигде никто ничего не знает. Говорят: «Не поступала к нам такая. Вообще о ней ничего не знаем».
— Ну, тогда тебе тем более в Москву приехать надо. 
— Это почему?
— Пойми, пока я здесь, я тебе ничем не смогу помочь. А там, в Москве, у меня есть определенные знакомства, связи. Я их задействую, и, возможно, мы сможем найти твою сестру. Бесследно она пропасть не могла. Тут или какая-нибудь путаница в документах произошла, или её из этого приюта в какой-нибудь другой город или даже в другую область перевели.
Такие аргументы для Людмилы были более чем убедительны. Самое большое желание в её жизни было – найти сестру. Все попытки сделать это своими силами успехом  не увенчались, а Гусев производил впечатление человека, на помощь которого можно было рассчитывать. 
Когда Людмила собралась ехать в Москву, меньше всего она думала об отцовском завещании. Деньги, богатство – это то, что вообще её не интересовало. Сидя в салоне автобуса, смотря за мелькающие за окном безликие коробки жилых домов, Людмила представляла, как она встретится с родными. Особенно ей хотелось встретиться с бабушкой. Судя по рассказам Гусева, Варвара Захаровна места себе не находила, узнав, что у неё внучка, а она о  ней никогда ничего не знала. Наконец-то они будут вместе: внучка и бабушка.
Обо всем об этом думала Людмила, сидя в салоне, и даже не заметила, как автобус подъехал к длинному, трехэтажному зданию, расположенному посреди большой площади. Водитель по громкой связи объявил, что автобус прибыл к месту назначения, и пассажиры стали медленно покидать салон.   
Площадь перед автовокзалом была наводнена народом так, что, казалось, яблоку негде было упасть. Повсюду стояли машины; откуда-то сверху, из-под крыши  вокзала, слышалась музыка. Вдоль тротуара, ведущего от здания вокзала к подземному переходу, расположились бойкие торговцы, наперебой расхвалившие свой товар. Людмила шла мимо этих лотков, с разложенными на них всякими галстуками, ручками, значками, игрушками, и находилась в какой-то прострации. Она впервые в своей жизни попала в такой огромный город, находящийся так далеко от её дома, где все для неё было абсолютно незнакомо. Людмиле все здесь казалось совершенно чужим, неуютным, враждебным. Там, в Крымске, все для неё было близко, все понятно. Тут же она попала в совершенно другой, незнакомый для неё, мир, где вокруг не было никого, кто был бы ей близок.
Проходя по тротуару вдоль расставленных около обочины дороги машин, Людмила вдруг услышала сзади знакомый, сиплый голос:
— Людочка!
Людмила обернулась и увидела бегущего к ней Гусева.
— Люда, я же тебя около автобуса ждал. Ты что, меня не заметила? – спросил взволнованный, запыхавшийся Гусев.
— Ой, а я вас не заметила. Столько народу возле автобуса было.   
— Я сквозь эту толпу еле протиснулся. Не поймешь: где приехавшие, где встречающие. Смотрю – тебя нет. Я обратно, к машине пошел. Хорошо, что тебя увидел,  а то бы пришлось по близлежащим улицам круги нарезать. 
Гусев взял из рук Людмилы увесистый, коричневый чемодан.
— Слушай, а чего ты так много с собой набрала? – спросил он.  – Тут бы все купили.
— Да, я  только одежду с собой взяла. – скороговоркой произнесла Людмила. – Вадим Викторович, а мы сейчас куда, к бабушке поедем?
— Сейчас мы поедем на квартиру твоего отца. Там отдохнешь, поспишь с дороги, а завтра решим, что делать дальше.
Людмила и Гусев прошли к автостоянке, расположенной напротив автовокзала. Здесь, возле шлагбаума, стояла маленькая, но очень элегантная легковая машина, своим видом напоминавшая старенький «Москвич» или «Победу». Золотистый цвет автомобиля, причудливая форма фар, сверкающая надпись на иностранном языке, красовавшаяся на дверце багажника – все говорило о том, что эта машинка – славное детище зарубежного автопрома. Около раскрытой передней дверцы автомобиля стоял юноша совершенно неописуемой красоты. На вид ему было лет двадцать – двадцать пять. Стройная фигура, белокурые волосы,  голубые глаза, тонкие губы, острый, орлиный нос предавали юноше особую привлекательность. Увидев Гусева и Людмилу, юноша быстро открыл заднюю дверцу, подбежал к Гусеву, взял у него большой чемодан, отнес его к машине и аккуратно положил в багажник.
— Вадим Викторович, вас домой отвезти? – спросил юноша.
— Нет, Сережа. Сейчас давай на квартиру Ивана Федоровича заедем, а потом ты меня в офис забрось. 
    Сидя в машине, Людмила не могла насмотреться на столичные достопримечательности. Хотя автомобиль не ехал, а плелся, простаивая  в  пробках, Людмила получала неизгладимое удовольствие от этого путешествия. За десять лет, прошедших со времен празднования восьмисот пятидесятилетия Москвы, столица изменилась до неузнаваемости. То тут, то там, как из-под земли, выросли гигантские здания небывалой высоты; появились всевозможные торговые центры. Магистрали изрезали новые тоннели и эстакады. Кремль, большой театр, Пушкинская площадь – все это Людмила раньше видела только или по телевизору, или на картинках в каких-нибудь книжках. Сейчас эти картинки оживали перед её глазами.
Вдалеке показался шпиль останкинской башни, когда Сережа свернул на маленькую, тихую улицу, расположенную  в стороне от одного из центральных проспектов. Здесь, в тиши шелестевших зелеными листьями тополей, стоял дом, своей архитектурой напоминавшей сказочные домики из какого-нибудь советского мультика. Стены у этого дома были выкрашены в желтый цвет, а крыша покрыта ярко-красной черепицей. Наверху, под самой крышей, виднелось круглое, чердачное оконце. Над дверью единственного подъезда  висел ажурный, кованый козырек.
Когда Людмила вошла в подъезд, её поразила чистота и порядок. Не было ни исписанных нецензурной бранью стен, ни разбитых стекол, ни разбросанных по полу окурков и фантиков. Потолок был украшен лепниной, стены отделаны керамической плиткой, пол устлан дорогим кафелем. На стене около лифта висело два круглых бра. Кабина лифта была отделана хромированным металлом, а в дверцы встроены зеркала. Людмила и Гусев поднялись на восьмой этаж, где направо от лифта и располагалась квартира Ивана Сапранова – отца Людмилы.
Квартира была сравнительно небольшая, но очень уютная. Было видно, что у  хозяина был хороший вкус и чувство прекрасного. Стены коридора были оклеены обоями нежно-салатового цвета, на полу лежал дорогой ковер. Двери в комнаты были сделаны из темного дерева и украшены витражами. По левой стене стояли массивные, книжные шкафы, сплошь заставленные фолиантами в дорогих переплетах. Когда Людмила прошла на кухню, её поразил до блеска начищенный, кафельный пол, белоснежный потолок, украшенный лепниной, и необыкновенной красоты кружевной тюль, висевший на окнах.
Комнаты были не менее изыскано убраны, чем прихожая и кухня. В зале, на потолке красовалась огромная, хрустальная люстра. Раньше такие люстры Людмила видела только по телевизору (в колонном зале или в большом театре).  Вдоль левой стены стоял сервант, а возле правой – пианино. Около окна располагался огромный кожаный диван. Над пианино  в позолоченной рамке висел портрет женщины. Женщина была необыкновенно красива, но взгляд у неё был грустный и холодный.
— Вадим Викторович, а это кто? – спросила Людмила, указывая на портрет.               
— Это жена твоего отца – Валентина Антоновна.
— А где она сейчас? 
— Она умерла десять лет назад.
— Умерла! Она что, болела?
— Да, нет. Не болела. Просто произошел несчастный случай. – с грустью в голосе ответил Гусев.
— А что за несчастный случай? – продолжила расспросы Людмила.
— Знаешь что? – Гусев резко перевел разговор на другую тему. – Давай-ка лучше с тобой перекусим или чайку попьем. А то ты в дороге, небось, ничего и не ела.
Людмила и Вадим Викторович прошли на кухню. Здесь, на столе, уже стояли два прибора, две чашки, электрический чайник и плетеная корзинка с хлебом. Гусев подошел к плите, поднял крышку со стоящей на ней большой кастрюли и аж ахнул от удовольствия.
— Смотри-ка, что нам с тобой моя жена оставила? – Гусев произнес это с нескрываемым  восторгом. – Борщ у неё просто царский получается.
—  Ой, зачем же она беспокоилась? Я же в дорогу много еды набрала. Знаете, сколько у меня её осталось? 
— Ну, что там у тебя осталось? Наверное, все холодное и невкусное. Ты давай, садись, поешь спокойно. Потом ты – отдохнешь, поспишь с дороги, а я – поеду домой. Заодно навещу твою бабушку.
Людмила послушно села за стол. По правде сказать, за время долгого путешествия она действительно не на шутку проголодалась, а поэтому с большим удовольствием принялась осушать тарелку с горячим, наваристым борщом.
— Вадим Викторович, а где я жить буду: здесь или у бабушки? – спросила она у Гусева.
— Это уж тебе решать. – ответил Вадим Викторович. – Хочешь – живи здесь. Хочешь – перебирайся к бабушке. Она, я думаю, будет очень рада, если ты у неё поселишься. Правда, семейка там… та еще.
— Что, бабушку обижают?
— Да, нет. Никто её там не обижает, слава Богу, но атмосфера в доме очень не спокойная. Понимаешь, твой дядя – деловой человек. У него каждый день разные переговоры, встречи, совещания. Короче, там не дом, а проходной двор. С утра до вечера приходят какие-то люди; по вечерам устраиваются банкеты, плавно переходящие в ночные посиделки. Я не знаю, как Варвара Захаровна все это выдерживает.
— Так, может, мне её сюда, к себе забрать? Будем жить с ней вдвоем.
— Ты знаешь, а это хорошая идея. Твоей бабушке давно уже нужен покой. У тебя-то ей будет хорошо. Правда, если ты работать пойдешь, ей одной оставаться придется. Но это ничего… Моя жена поможет, если что. 
Говоря про неспокойную атмосферу в доме бабушки Людмилы, Гусев несколько лукавил. Дело было, конечно, не в том, что многочисленные гости не давали пожилой женщине покоя. Просто старший сын Варвары Захаровны, Герман, рвал и метал, когда ему сказали, что вот-вот должна приехать его нашедшаяся племянница. Много лет назад он думал, что избавился от босяков (так он называл мать Людмилы) навсегда. По его мнению, Иван должен был забыть о Ларисе, вычеркнуть её из своей жизни. Эта мысль внушалась Ивану настойчиво, постоянно. Но настал день, когда Иван узнал, что у него есть дочь. Эту новость Иван узнал не от кого-нибудь, а от своего старшего брата, когда тот проболтался на одной из вечеринок после выпитого  бокала вина.
— Ты-то откуда знаешь, что Лариса была беременна? – спросил Иван у захмелевшего Германа.
— У меня ж в поликлинике нашей свои завязки были. В общем, добрые люди сказали, что Лариска твоя залетела. Потом еще рожать из своей глуши приезжала. Девка вроде бы у неё… - говорил заплетающимся языком Герман.
Узнав такие известия, и Иван, и его мать – Варвара Захаровна потеряли покой и сон. Все мысли Варвары Захаровны теперь были только о внучке. Где она? Что с ней? Как она живет. Иван тоже беспокоился о дочери. Он проклинал себя за то, что поверил, что Лариса его бросила. Ненавидел Германа за его козни. Был обижен даже на родного отца за то, что тот буквально навязал дочку своего приятеля ему в жены. Главное, уже ничего нельзя было исправить. Лариса давно умерла, а её дочка, выросшая в детском доме, уже, по всей видимости, не нуждалась ни в запоздалой отцовской любви, ни в заботах бабушки. Понимая все это, Варвара Захаровна жила только одной надеждой – найти внучку.
— Ты мне её все равно найди. – говорила она Гусеву – Чтобы не случилось, пусть знает: у неё есть я. У неё есть семья, которая всегда её примет.
На удивление, поиски Людмилы не заняли у Гусева много времени. Достаточно было приехать в Крымск и навести справки в местном паспортном столе. Оказалось, что Людмила жила в этом городке, воспитывалась в местном детском доме, закончила педагогический институт. После окончания института стала работать в одной из местных школ учительницей начальных классов. Жила Людмила в старом пятиэтажном доме, стоявшем напротив городского рынка. Когда Гусев первый раз пришел к Людмиле,  его охватывал непреодолимый страх. Что он скажет этой девочке? Как он объяснит, что её родной отец не смог уберечь её мать, не разу не навестил её в детском  доме? Не разу не поздравил её с днем рождения.
На удивление Людмила встретила Гусева очень приветливо. Радости её не было конца, когда она узнала, что нашлись её родственники. Теперь надо было привезти Людмилу в Москву, познакомить с бабушкой, с дядей, двоюродной сестрой…
…Пообедав, Гусев попрощался с Людмилой и поехал к Варваре Захаровне. Надо было еще заехать в кантору, забрать там кое-какие документы, а уже потом ехать к Сапрановым. Гусев уже представлял, что ему там придется выслушать от Германа. Уж он-то не упустит возможность лишний раз выказать свое неудовольствие тем, что Гусев, по его мнению, лезет не в свое дело, потакая Варваре Захаровне, уже наполовину выжившей из ума, в её бредовых идеях. Сейчас, когда дочка Ивана нашлась, Герман был просто невыносим. Резкости, колкостям, желчи, исходящим от Германа, не было конца. Никогда не видевшая его Людмила успела стать для него врагом номер один еще до того, как Гусев разыскал её. Бедный Вадим Викторович, которого Герман всегда недолюбливал, теперь стал главным объектом для нападок и укоров.
Дом Сапрановых находился на одной из столичных окраин, добраться до которой, если ехать из центра, можно было не менее, чем за час. Вернее, это был не дом, а настоящий дворец с прилегающим парком, фонтаном около парадного входа и кованой оградой. Герман любил жить на широкую ногу. Ко всему, что касалось роскоши, престижа, комфорта, у него было трепетное отношение. Вращаясь в кругах людей богатых и знаменитых, Герман стремился во всем подражать им. Если на каком-то светском приеме кто-то из гостей приезжал на новеньком «Бентли», для Германа это был сигнал к тому, что на следующем приеме он должен появиться на точно такой же машине. Погоня за всем дорогим и блестящим постепенно превратилась у Германа в манию. Выстраивая свой особняк, Герман хотел перещеголять самых богатых людей в стране по роскоши, красоте, размаху.
Приезжать в этот дом Гусев не любил. Каждый раз, когда он появлялся на пороге этого особняка, он испытывал внутренний дискомфорт, боязнь схлестнуться еще раз с Германом. Вот и сейчас, поднимаясь по белоснежной, мраморной лестнице на второй этаж, он встретил Германа.  Выражение лица Германа было такое, что, если бы он мог испепелять взглядом, Вадим Викторович моментально превратился бы в горку пепла.   
— Ну, что? – не скрывая раздражения, спросил Герман. – Привез приживалку?   
— Герман, ну, зачем ты так? Она же – твоя племянница. Ты её не разу не видел, а уже судишь о ней, Бог знает что.
— Вадик, а мне не надо её видеть. Я и так все хорошо понял: вы трое – ты, мой покойный братец и выжившая из ума мамаша – просто решили самоутвердиться, а для этого вам понадобилось откопать эту девку.
— Герман, ты сейчас сам-то себя слышишь. Ты же сам проговорился, что у Ивана есть дочь. И как Ванька, по-твоему, должен был на это реагировать?   
— Да, никак! Во всяком случае, не создавать проблем своей семье.
— Под семьей ты себя, что ли, подразумеваешь?
— И себя тоже! – многозначительно произнес Герман – В конце концов, кем бы стал Ванька, если бы ни я. Замерз бы где-нибудь под забором после очередной пьянки. Пока он на грудь принимал, мне ведь приходилось делами заниматься.
Выслушав последнюю тираду, Гусев молча пошел дальше. Дальше слушать этот бред было невозможно. Для себя Герман уже давно все решил. Неизвестно почему, но появление Людмилы в его доме было нежелательно. Оставалась только Варвара Захаровна – единственный человек в доме, который полюбил Людмилу еще до того, как она нашлась. С тех пор, как Варвара Захаровна узнала, что у неё есть внучка, все её мысли были только о том, как бы поскорее найти дочь Ивана.   
Комната Варвары Захаровны была одной из самых небольших в доме. Она находилась на втором этаже, в конце коридора. Варвара Захаровна покидала свою обитель довольно редко; спускалась в столовую, чтобы поесть, да иногда выходила на прогулку в парк. Обстановка комнаты была скромная. Около окна стояла большая, деревянная кровать. Возле двери – большой, плетеный из лозы, стул. Вдоль правой стены стоял огромный сервант, за стеклом которого красовался фарфоровый сервиз. Около кровати возвышался торшер в виде цветка. На стенах висели картины.  Варвара Захаровна сидела на кровати и рассматривала фотографии в старом, семейном альбоме.  Она любила смотреть на эти старые, пожелтевшие фотографии, придаваясь воспоминаниям. Вспомнить действительно было что. Когда-то у неё  была большая, дружная семья. Был любящий муж, были два очаровательных сына.
Все изменилось с тех пор, как муж Варвары Захаровны пошел вверх по служебной лестнице. Чем выше занимал он должность, тем больше отдалялся от жены; ни редки стали отлучки из дома, банкеты, вечеринки до утра. Варвара Захаровна все это терпела. Терпела ради сыновей. Уж очень не хотелось, чтобы мальчики жили в неполной семье. Со временем Варвара Захаровна привыкла к существующему положению вещей. Благо, младший сын Иван был для неё настоящим утешением. Иван… Не было в жизни Варвары Захаровны человека ближе, чем Иван. Всегда тихий, добрый, скромный, он нежно любил свою мать, сполна отдавая ей свое тепло и ласку, чего никак нельзя было сказать о его старшем брате – Германе.
Герман, казалось, был сделан из стали. Обладая практичным умом, расчетливый и честолюбивый, он был начисто лишен каких-либо чувств. Все в его жизни измерялось выгодой и целесообразностью. Свою родную мать он рассматривал только как необходимую часть своей жизни. Сыновних чувств в Германе никогда не было, а поэтому отношения с Варварой Захаровной у него всегда носили холодный, отчужденный характер. В доме Германа, в этом роскошном особняке, Варвара Захаровна чувствовала себя одинокой и никому не нужной. Поэтому, когда она узнала, что у неё есть внучка, радости Варвары Захаровны не было конца. В Людмиле она надеялась обрести родственную душу, которой ей так не хватало.
Когда Гусев вошел в комнату к Варваре Захаровне, та прямо-таки расцвела в улыбке. Ей не терпелось внучку, и она думала, что Гусев привез её сюда, к ней в дом.
— Вадик, ну, как? Ты привез её? – нетерпеливо спросила Варвара Захаровна.
— Привез, привез, Варвара Захаровна.
— Где она?
— Вы знаете, я её отвез на Ванину квартиру.
— На Ванину Квартиру!?! Почему ты не привез её сюда?
— Варвара Захаровна, вы же знаете, как Герман относится ко всему этому. – Гусев вздохнул. – Я вообще не знаю, стоит ли Люду сюда привозить. Может, лучше вам к ней поехать?
— Вадик, о чем ты говоришь? Почему я должна уезжать из собственного дома? В конце концов, это дом моего сына – Ивана, а, следовательно, и Людин дом тоже. Она должна жить здесь.
— Только Герману это не объяснишь. Он же уперся рогом. Вообще ничего слушать не хочет.
— Ой, Вадик, вот что мне с ним делать? Почему он такой?  Откуда у него столько злобы, столько желчи, столько презрения к людям? 
Вадим многозначительно промолчал. Ответы на эти вопросы он, конечно, знал, но отвечать на них ему было неудобно. Семью Сапрановых он знал с пеленок. Знал, насколько разными были методы воспитания братьев. Вернее, если быть более точным, в отношении Германа воспитание отсутствовало как таковое. С детства, как только родился Иван, он был предоставлен самому себе. Отец, Федор Лукич, целыми днями пропадал то на совещаниях, то на банкетах, а мать была всецело поглощена заботами о младшем брате. К этому можно добавить то, что Герман рос в среде, где на первом месте всегда были деньги, успех, карьера, положение в обществе. Эти-то ценности и стали приоритетом в жизни Германа. Привыкший жить на широкую ногу и ни в чем  себе не отказывать, Герман с очень юного возраста понял, что деньги – это ключ ко всем дверям, а те, у кого их много, могут позволить себе все, что угодно. Чем Герман становился старше, тем все сильнее и сильнее развивался в нем культ денег. К двадцати годам он представлял из себя эдакого барина, сорившего направо и налево родительскими деньгами и смотревшего сверху вниз на всех, кто, по его мнению, принадлежал к так называемым босякам, то есть, к людям из низов. 
Все, что происходит с её старшим сыном, Варвара Захаровна хорошо видела. Нельзя было не заметить ни высокомерия Германа, ни его повышенной алчности. Варвара Захаровна пыталась воздействовать на сына, убедить его в том, что деньги, успех, карьера – это не главное в жизни, но на все слова матери Герман отвечал снисходительными усмешками или ерническими фразами. Главные жизненные ценности Германом были давно определены, и отступать от них он не собирался.
В силу того, что Герман и Иван были людьми очень разными, отношения между ними были натянутые. Братья часто не понимали друг друга. То, что для одного было нормальным и обычным, для другого считалось неприемлемым и аморальным. Герман никогда не понимал Ивана. В младшем брате его раздражало почти все: привычки, медлительность, привязанность к матери, друзья, даже книги, которые читал Иван. Но больше всего взбесился Герман, когда узнал, что Иван посмел влюбиться в девушку, которая работала в разливочном цехе на винном заводе. На таких людей, как избранница Ивана, Герман всегда смотрел сверху вниз, и перспектива стать родственником простой упаковщицы не то, чтобы пугала его, а прямо-таки доводила до паники.
Когда Лариса уехала, и Гусеву, и Ларисе Захаровне стоило больших усилий вывести Ивана из жуткой депрессии, в которую тот впал тут же, как узнал, что возлюбленная покинула его. Иван стал пить. Причем, пил он много, тупо, порой теряя вообще какое-либо чувство реальности. Гусев был единственным человеком, которому удавалось на какое-то время возвращать Ивана к нормальной жизни. Во время откровенных разговоров с Вадимом Иван ни раз обвинял Германа в том, что это из-за него Лариса уехала из Крымска. Вадим сначала воспринимал эти слова друга с усмешкой, но Иван был так убедителен, что, в конце концов, сам стал верить в то, что Герман – виновник всех бед Ивана. Сейчас, стоя перед Варварой Захаровной, Вадиму ох как хотелось высказать все, что он думает о  Германе, но сдержанность и внутренний такт не позволяли ему сделать это.
— Варвара Захаровна, какое сейчас имеет значение, почему такой Герман. Какой уж есть. Сейчас самое главное сделать так, чтобы Люда не чувствовала себя здесь ущемленной. А сделать это будет нелегко. Характер Германа вы знаете.
— Слушай, Вадик, что мне твой Герман? В конце концов, это и мой дом тоже, и моя внучка должна жить здесь. – резко отпарировала Варвара Захаровна.
— Я только одного боюсь, что здесь Герман сделает жизнь Люды невыносимой. Он это делать умеет. – вздохнув, сказал Гусев. – Ему же правда глаза колит.
— Что ты имеешь в виду?
— Да, я больше, чем уверен, что тогда Лариса из-за него из города уехала! Ванька сам рассказывал: у них с Ларисой все хорошо было, и вдруг она ни с того, ни с сего уезжает. Ивану даже не позвонила. Никакой записки не оставила. Вот, наверняка, без Германа тут не обошлось. Вы же сами помните, как он бесился, когда Ванька собрался жениться на Ларисе.
— Да, уж. Громы и молнии метал тут. Мне даже не по себе было. Все удивлялась: откуда у него столько злости взялось? – задумчиво произнесла Варвара Захаровна. – Та ты думаешь, что Лариса уехала из-за Германа.
— Во всяком случае, он был в этом заинтересован. Вы же помните, как они с Федором Лукичом хотели, чтобы Иван на Вале женился. Я, правда, так и не понял, какая для Германа была в этом выгода. Но он приложил максимум усилий для того, чтобы эта свадьба состоялась. Старался даже больше Федора Лукича.
— Да, я и сама хотела, чтобы Ваня на Валентине женился. – Варвара Захаровна тяжело вздохнула. – Ты пойми: с Накозиными наша семья была знакома очень давно. Мой муж и отец Вали были большими друзьями. Естественно, нам хотелось, чтобы Ваня связал свою судьбу с девушкой, которую мы хорошо знаем. Ты же помнишь: с Валечкой у меня всегда были хорошие отношения, да и для Вани она была неплохой женой.
Варвара Захаровна действительно очень любила свою сноху. Несмотря на взбалмошный характер, Валентина старалась быть хорошей женой для Ивана. Она любила его, и готова была терпеть все его недостатки, а их у него было немало. Прежде всего, будучи человеком ранимым и восприимчивым, Иван часто впадал в депрессию, следствием которой было безудержное пьянство, которое могло продолжаться в течение нескольких недель. Во время таких загулов Иван ни скандалил, ни дебоширил; он просто сидел где-нибудь на кухне или в одной из комнат своей квартиры, опорожнял одну за другой бутылки с водкой и отпускал нелицеприятные высказывания в адрес своей жены. Валентина терпеливо сносила подобные выходки, зная, что взаимных чувств от Ивана ей уже не добиться, а бросить его она не могла из-за чувства благодарности к его родителям. 
Так и прожил Иван с нелюбимой женой целых пятнадцать лет. Детей им Бог не дал, и, когда Валентина умерла, стало понятно, что Иван не оставит потомства. После смерти жены Иван окончательно пустился во все тяжкие, пить стал во много раз больше, и, казалось, не было силы, способной остановить его. Время от времени к нему заходил Герман для того, чтобы поёрничать и посмеяться над братом. Один раз, когда Иван был еще не совсем пьян, Герман вдруг сел с ним за стол, да и опорожнил стакан-другой холодной водки. Тут язык развязался, и Герман рассказал Ивану, что Лариса родила, и что ребенок, скорее всего от него, от Ивана.   
— Ты-то откуда это знаешь? – недоумевающее спросил Иван.
— Я же тебе говорил: у меня в нашей поликлиники есть свои люди. Вот один такой человек мне сказал, что твоя… приходила на консультацию с очень большим животом.
— Так, может, это не мой ребенок.
— Сомневаюсь. Она должна была вот-вот родить. По срокам выходило, что это ты, братец, наследил.
— И давно ты это все знаешь? – спросил Иван.   
— Да, я всегда это знал. Просто не хотел тебе говорить. А то у тебя ума хватит. Понесся бы разыскивать свою бутылочницу. Вальку бы еще бросил.
Чем больше Герман говорил, тем сильнее у Ивана тряслись поджилки. Он был готов порвать родного брата на куски. Получалось, что Герман своим молчанием сделал и без того несчастного младшего брата еще больше несчастным. Зная, что у Валентины не может быть детей, как можно было молчать о существовании дочери! Этого Иван понять не мог и не хотел. Выходило, что он – последний негодяй, оставивший в беде возлюбленную девушку, которая ждала его ребенка.
— Герман, тебе-то какое дело до моей личной жизни!?! – кричал всполошенный Иван. – Тебе что, Валька нравилась? Ну, так забирал бы её себе. Я тебе чем помешал? Почему ты мне спокойно жить не даешь?
— Я просто, в отличие от тебя, забочусь о благополучии нашей семьи, и не хочу, чтобы в ней путалась всякая шваль. – цинично заявил Герман.
Тут Иван не выдержал, и мощный удар крепкого кулака сбил Германа с ног. Иван принялся избивать брата. Бил сильно, нанося удары ногами то по животу, то по лицу. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не подоспевший Гусев, который смог кое-как оттащить Ивана от лежащего на полу и истекавшего кровью Германа. Чисто случайно Вадим зашел к другу, и увидел, как тот избивает собственного брата.
— Ты что, с ума сошел! – кричал Гусев, оттаскивая Ивана от лежащего на полу и стонущего Германа. – Так ведь и убить можно.
— Да, его в психушку отправить надо. – тяжело дыша, вскарабкиваясь на стоявшую возле стола табуретку, произнес Герман. – Совсем крыша поехала. Уже на людей кидаться начал.      
— Ваня, что случилось? – не обращая внимания на высказывания Германа, спросил Гусев.
— Это ты у него спроси. – ответил Иван, указывая пальцем на брата. – Возомнил о себе невесть что. Представляешь, Лариса-то, оказывается, ребенка от меня ждала. Вадик, у меня есть дочь!
— Погоди-погоди! – сказал опешивший Вадим. – Лариса что, была беременна?
— Ну, да! Представляешь, все эти годы у меня была дочь, а я ничего о ней не знал.   
— А Герман знал?
— Конечно, знал. Сам хвастался, что у него в поликлинике связей полно, и он все про всех знает. 
— Так, Герман, это правда? – обратился Вадим к Герману.
— А что тебя так удивляет? Они ведь, когда встречались, ни чай вместе пили. Лариска наверняка хотела этого недотепу на брюхо взять. Он ведь у нас благородный.
— Да, замолчи же ты! – крикнул Иван на брата, и чуть снова не бросился на него с кулаками.
— Так! Успокоился! – Вадим крикнул на друга. – А ты, Герман, оказывается, подлец. Знал же, что Валя родить не может. Знал, что Лариса наверняка одна ребенка растит, и скрывал от Ваньки такое.   
— А ты хотел, чтобы он бросил семью и побежал к этой, своей протеже? Нет уж, уволь. Лично мне босяки среди родственников не нужны.
Дальнейший разговор был бесполезен. Вадим не мог понять одного: если ребенок Ларисы от Ивана, то почему она все эти годы молчала об этом? Можно же было написать Ивану, дать знать, что у него родилась дочь. Вполне возможно, что и здесь не обошлось без Германа. Уж что-что, а запугивать и ломать людей через колено он умел хорошо. 
Потом, сидя за столом на кухне и распивая привезенную Вадимом бутылку коньяка, Гусев и Иван обсуждали создавшееся положение. Иван, не жалея громких фраз, обрушился с многочисленными обвинениями на Германа, а Гусев просто сидел и слушал, как его друг жалуется на судьбу.
— Слушай, ну, и что ты теперь будешь делать? – наконец Гусев спросил Ивана, когда тот немного успокоился.
— Как что!?! Искать дочь! – ни минуты не сомневаясь, ответил Иван. – Я надеюсь, ты мне в этом поможешь?
— Я-то помогу. Куда я денусь? Только ты учти: у Ларисы после тебя наверняка началась новая жизнь. Вот ты только представь: живет она с дочкой, беды не знает, и тут ты нарисовываешься со своими отцовским чувствами. Что ты ей скажешь? Что дочке скажешь?
— Послушай. Вот что меня меньше всего интересует так, как это какая, там, у Ларисы была жизнь. Для меня сейчас главное – найти дочь.
— Ладно-ладно. – Гусев махнул рукой. – Ты Варваре Захаровне расскажешь, что у неё внучка есть?
— Обязательно расскажу. Вот прямо сегодня позвоню и все расскажу. Пусть узнает, что у неё за сынок.
О том, что у неё есть внучка, Варвара Захаровна узнала в тот же вечер. Иван позвонил матери и  поведал о том, что уже много лет является отцом, хотя собственного ребенка ни разу не видел. С тех пор не было в жизни Варвары Захаровны цели более важной, чем найти внучку. При всякой встрече и с Иваном, и с его другом Вадимом у Варвары Захаровны только и разговоров было о том, что Ларису и её дочку надо обязательно найти и непременно привести жить в дом Сапрановых, где их место находится по праву.
Хотя поиски Людмилы не заняли много времени, Ивану не суждено было дожить до того счастливого момента, когда бы он смог заключить в объятия вновь обретенную дочь. Неумеренное потребление алкоголя, выкуривание по две пачки сигарет в день сделали свое дело, и в один пасмурный, дождливый день сердце Ивана остановилось. Не будем здесь рассказывать, сколько слёз пролила Варвара Захаровна, когда похоронила сына. Если бы Вадиму не удалось найти Людмилу, несчастная женщина, пожалуй, не выдержала бы такого сильного горя. Сейчас, когда дочь Ивана была найдена, Варвара Захаровна чувствовала себя вполне счастливым человеком. Но Вадима Гусева продолжала мучить тревога за эту девочку. Он-то знал, что Герман никогда не смирится с тем, что в его доме появится хоть какое-то напоминание о той безумной любви Ивана. 
— Варвара Захаровна, вы хоть понимаете, что не будет здесь у Люды спокойной жизни? – спросил Гусев, мысленно вернувшись из мира воспоминаний, в котором пребывал минуты три.
— Вадик, а это уже мои проблемы. – решительно ответила Варвара Захаровна. – Я все сделаю для того, чтобы Люда не чувствовала себя здесь хоть в чем-то ущемленной.
— Вы так говорите, будто готовы воевать с собственным сыном.
— Если надо, буду воевать. Должен же Герман понять, что надо и с другими считаться.
— Ой, Варвара Захаровна, дай Бог, чтобы у нас с вами все получилось. Хотя меня не оставляет чувство тревоги.
— Вадик, милый, ну, не паникуй ты раньше времени. Вот завтра приедет Люда. Погостит тут, осмотрится. Понравится – останется здесь. Захочет жить там, на Ваниной квартире – я возражать не буду. Ты сейчас поезжай домой, отдохни, а завтра, когда вы с Людой приедете.
Из дома Сапрановых Гусев вышел с тяжелым чувством. Что-то будет завтра, когда сюда приедет Люда. Варвара Захаровна, конечно, была настроена решительно, и внучку в обиду не даст ни за что. Но все дело в том, что Герман уже давно не воспринимал старушку всерьез. Для него Варвара Захаровна была чем-то вроде предмета интерьера – вещи старой, надоевшей, но без чьего присутствия в доме нельзя было обойтись. Лет десять назад Герман, может быть, еще и побоялся бы перечить матери (был жив Иван, который за обиду матери мог и лицо расквасить), но сейчас времена изменились. Сейчас Герман, не задумываясь, выставил бы родную мать вон из дома, если бы она всерьез попыталась противостоять ему.
Гусев шел по тенистой, липовой алее к воротам усадьбы. Солнце клонилось к закату, а легкий ветерок сбрасывал на землю с вековых лип, стоявших вдоль аллеи, пожелтевшие листья. Откуда-то, издалека на синем небосклоне появилась серая туча. Послышались раскаты грома, и вскоре на землю стали падать мелкие капли дождя. Промокший насквозь, Гусев добежал до своей машины.
Ливень был настолько сильный, что вода заливала стекла автомобиля, образуя плотную, водяную стену, сквозь которую почти ничего не было видно. Ехать в таких условиях было весьма затруднительно. Кое-как выехав на шоссе, Гусев встал окончательно, бесповоротно и надолго. Длинная вереница автомобилей не ехала, а ползла, преодолевая за пять минут всего несколько метров. Путь домой занял у Гусева целых четыре часа. К подъезду своего дома он подъехал поздним вечером, когда солнце уже давно скрылось за горизонтом, и на улице вступил в свои права ночной мрак. Припарковав машину возле подъезда, Вадим поднялся на третий этаж, где около лифта стояла женщина, одетая в желтый, байковый халат, подпоясанный белым пояском. Выражение лица у этой женщины было встревоженное. Не успел Вадим выйти из кабины лифта, как она осыпала вопросами:
— Ну, и где ты был? А позвонить нельзя было? Я, между прочим, все глаза в окно просмотрела. Уже собиралась больницы обзванивать.         
— Аня, Аня! Пойдем домой, а то всех соседей разбудим. – как бы не замечая вопросов жены, сказал Гусев.
Дома Вадима ждал ужин, состоящий из жареной курицы с запеченной картошкой и чая с ванильными сухариками, а также более детальный допрос жены.
— Ну, как встретил-то? – спрашивала Анна. – Ты её в Троице-Лыково, к Варваре Захаровне отвез?
— Да, нет. Отвез на Ванькину квартиру. Пусть там отдохнет, выспится.
— А почему сюда её нельзя было привезти?
— Ань, ну, дай ты человеку побыть в спокойной обстановке.
— Это чем же у нас обстановка неспокойная?
— Ой, а то ты не знаешь. Ведь начались бы разговоры, расспросы. Ты поболтать любишь. Начала бы, небось, про мать рассказывать, душу травить, а ей сейчас не до этого.
— Вадик, ты чего говоришь? Ну, что, я совсем ничего не понимаю? Да, если бы она меня не спросила, я бы и слова не произнесла.
— Все равно! Ей сейчас лучше побыть одной. Выспаться, осмотреться. Ей там, в конце концов,  жить.
— А ты думаешь: Люда у Варвары Захаровны не останется?
— Не знаю. – Гусев вздохнул. – Ты же знаешь, какая там царит атмосфера. Герман рвет и мечет. Того и гляди: на мать руку поднимать начнет.
— Он что, никак успокоиться не может?
— Естественно, не может. – усмехнулся Вадим. – Правда глаза колит. Люда – живое напоминание ему о том, что он сделал с Ларисой.               
— Эх, Вадик, не уберегли мы Лариску! – вздохнула Анна. – Я тоже хороша. Куда уехала? Зачем? Вот останься я тогда на родине – может быть, и Лариса сейчас жива бы была.
— Ань, ну, при чем здесь ты? Кто же знал, что все так обернется?
— Понимаешь, я же ведь видела, как Ларка по Ивану с ума сходит. Она тогда совсем голову потеряла. Мне бы её попридержать. Объяснить, что за семейка у Ивана. Нет! Красивой жизни захотелось! Вместо того, чтобы подругу спасать, понеслась в эту Болгарию. Будь она неладна.
— Ладно, Ань, хватит причитать. Ларису уже все равно не вернешь. Сейчас надо думать о том, как о её дочке позаботиться. – сказал Вадим, закуривая сигарету. – Ты лучше скажи мне: Юлька звонила сегодня.
— Днем звонила. Тебе, кстати, привет передавала.
— Да. Ну, и как она там? Домой не собирается?
— Как  же не собирается? В следующий четверг приедет. 
— Это хорошо, а то у меня к ней есть разговор.
— Какой разговор?
— Да, понимаешь, Люду-то на работу устроить надо. Вот я и подумал: может, у Юльки какие-нибудь вакансии есть.
— О, с этим, я думаю, проблем не будет. Ты же знаешь, какая у них там текучка. Сотрудники всегда нужны.
— Вот и славно. – сказал Гусев. – Ладно. Пошли спать.
Вадим затушил сигарету и отправился в спальню. Анна убрала со стола, занавесила окна, потушила свет и пошла вслед за мужем.
Брак Вадима и Анны вполне можно было назвать счастливым, а их семью – благополучной. За двадцать лет совместной жизни между ними не было ни крупных ссор, ни каких-либо других семейных катаклизмов. Вадим ценил Анну за её преданность и заботу, а Анна испытывала к нему чувство благодарности за то, что в трудную минуту он протянул ей руку помощи.
Будучи уже в том возрасте, когда девушкам уже положено обзаводиться семейным очагом, Анна никак не могла найти достойного претендента на свою руку и сердце. Не то, чтобы женихов не было вообще, а просто запросы у девушки были уж очень завышенные. Подавай ей иностранца, и все тут! Вот и нашелся один такой иностранец. Петр Стонев производил впечатление респектабельного, благовоспитанного болгарина с хорошими манерами. Анна заприметила на вечеринке у Вали Накозиной по случаю её, Вали, дня рождения. Лишенная застенчивости и робости, Аня без труда захомутала жгучего болгарина, и уже через месяц  от него последовало предложение руки и сердца. Сказка, казалось, стала реальностью. Однако, приехав в Болгарию, Анна в этой самой сказке очень быстро разочаровалась. Не то, чтобы молодых быт заел, а просто прекрасный оказался горьким пьяницей. Долго Анна терпеть постоянные попойки и ночные банкеты мужа, конечно, не могла, и вскоре собрала вещи, да и вернулась на родину.
Родина встретила Анну довольно сурово. Старик-отец давно умер, абсолютно ничего не оставив дочери; все бывшие друзья разъехались, кто куда, а в квартире, где некогда проживала Анна, её встретил спившийся мужик, который заявил, что, дескать, вселен на эту жилплощадь на совершенно законных основаниях, и уступать её никому не намерен. В районной газете, где она прежде работала редактором, на неё тоже посмотрели, как на прокаженную. В общем, перспективы перед Анной вырисовывались мрачные. В пору было идти к ближайшему ларьку, покупать там бутылку горькой, да и спиваться под каким-нибудь забором. Анна так и хотела сделать. Проходя по одной из городских улиц, находясь в забытьи, она вдруг услышала за спиной знакомый голос:
— Анька, ты что ли? Какими судьбами?
Она обернулась. Перед ней стоял Вадим. Анна давно его не видела, но за все эти годы он почти не изменился. Все тот же серый костюм, в котором он провожал Анну тогда, в аэропорту, когда она улетала с мужем в Болгарию. Вся та же озорная улыбка и игривые карие глаза.
— Вадик! – радостно вскрикнула Анна. – Рада тебя видеть. Как твои дела?
— Да, у меня все хорошо. Ты-то как?  Погостить приехала?
— Если бы погостить. Я же со своим Петром рассталась.
— Да! А что так?
— Жить с ним невозможно стало. Каждый день то пьянка, то бабы.
Вадим сочувственно посмотрел на Анну.
— Ну, и что ты теперь будешь делать? – спросил он.
— Ой, сама не знаю. Вот хоть бери веревку и вешайся. Отец-то у меня умер, а в его квартиру другого человека подселили.
— А с работой что?
— Да, то же самое. Пришла в редакцию, а там совершенно другие люди сидят. Со мной никто разговаривать даже не стал.
— Погоди. Тебе что, и переночевать негде?
— Выходит, что негде. – смущенно ответила Анна.
— Тогда пошли ко мне. – решительно произнес Вадим. – Пока поживешь у меня. За одно решим вопрос с твоим трудоустройством. Ты секретарем смогла бы работать.
— Почему бы нет.
— Отлично. Значит, завтра идем в мою контору. У нас там как раз одна секретарша уволилась. Вот ты и пойдешь на её место.
Анна чуть не подпрыгнула от радости. О том, что помощь придет именно со стороны Вадима, она даже не думала. Раньше Вадим и Анна часто встречались в гостях или у Вали Накозиной, или у Ивана, но их знакомство носило весьма поверхностный характер. Не то, чтобы они не замечали друг друга, а просто жили разными интересами, разной жизнью. Теперь, когда Анна, спустя много лет, встретила Вадима, внутренний голос подсказывал ей, что больше нет в её жизни человека ближе, чем он.
В общежитии городского издательства Анна прожила недолго – месяца два или три. Вадиму без труда удалось устроить вновь обретенную знакомую на место секретарши в районном суде. Днем Анна сидела за пишущей машинкой, а вечером – в кафе возле кинотеатра, приятно беседуя с Вадимом. Вот во время одной из таких бесед Вадим и предложил Анне создать новую семью, то есть – выйти за него замуж. Всю жизнь провести в одиночестве Анна не хотела, а  поэтому, недолго думая, приняла предложение Вадима связать себя с ним узами брака. Вскоре она перебралась из маленькой комнатки общежития в просторную квартиру Гусева, расположенную в новом семиэтажном доме напротив городского парка.
Анна оказалась хорошей женой для Вадима, а Вадим вполне соответствовал её представлениям о хорошем муже. Больше двадцати лет совместной жизни они прожили, что называется, душа в душу. Лишь одно не давало покоя Анне: она никак не могла узнать, что же произошло с её подругой Ларисой. С тех пор, как Лариса уехала из Крымска, о ней никто ничего не знал, а когда Вадим попытался её разыскать, выяснялось, что она несколько лет, как умерла ни то от рака, ни то от туберкулеза. Узнав о смерти подруги, Анна была безутешна. Она проклинала себя за то, что в трудный для Ларисы момент уехала, погналась за красивой жизнью, мечтая о бескрайнем море и золотых песках. Можно себе представить, как обрадовалась Анна, когда узнала, что у Ларисы осталась дочь. Теперь все мысли были только об этой девочке. Анна поставила перед собой задачу: насколько это возможно, заменить для Людмилы Ларису. 
Когда Вадим  и Анна уже лежали в постели, Гусев неожиданно произнес:
— Ты знаешь: у Ларисы-то, оказывается, еще одна дочка  была. 
— Постой! Какая дочка? От  кого?
—  Ну, этого я  не знаю. Мне Люда сказала еще, когда я к ней первый раз приезжал.
— Что же ты мне сразу ничего не сказал?   
— Да, все как-то не до этого было. Ты же знаешь, какая обстановка вокруг её приезда сложилась.  Герман же рвет и мечет. Варвару Захаровну, наверное, придется к Люде, на Ванькину квартиру, перевозить.
— Ты что, думаешь: Герман не согласится принять Люду? – вздохнув, спросила Анна.
— А чего тут думать? Он же ясно выразился: Люде в его доме лучше не появляться. Сама же знаешь, как он к твоей подруге относился.
— Ох! Что ж этому Герману все неймется-то! – возмутилась Анна. – Ему что, мало того, что он с Ларисой сделал? Теперь еще хочет и дочери её жизнь испортить?
— Ну, Аня, такой уж он человек. Если втемяшит себе что-то в голову, никакими штуками уже это из него не выбьешь.
— Ты знаешь, Вадим, я – человек мирный. Но вот, если Герман посмеет обидеть Люду, он узнает, на что я способна. – решительно сказала Анна. – У меня ведь тоже есть, что ему сказать.
Анна произнесла эти слова так решительно и жестко, что Вадим даже удивился. Свою жену он знал, как человека тихого и кроткого, неспособного на скандал. Кроме того, его удивило то, что у Анны есть вообще что-то, что она сможет сказать Герману.
— Ой-ой! Что ж ты ему скажешь? – иронично спросил Вадим.
— Ладно. Проехали. – резко отрезала Анна.
В то время, как Вадим и Анна живо обсуждали будущее своей подопечной, сама Людмила видела уже десятый сон. Такие необыкновенные сны не снились ей еще не разу. Она видела огромный, белоснежный зал, в котором находилось множество людей, одетых в роскошные, дорогие наряды. Все эти люди, дамы и кавалеры, кружились в медленном вальсе под тихую музыку, доносившуюся откуда-то свысока. Сама Людмила стояла около  мраморной, винтовой лестницы, ведущей на огромный балкон. На верхней ступени этой лестницы стоял прекрасный юноша, одетый в белый, расшитый золотом, камзол. Лицо юноши было столь красиво, а взгляд столь добр и ласков, что не влюбиться в него было невозможно. Его глаза, его улыбка притягивали к себе Людмилу, словно магнит. Легкими шагами Людмила стала подниматься вверх по лестнице. Чем выше она поднималась, тем громче слышна была музыка. Юноша протягивал к Людмиле руки, а его глаза так и сияли счастьем. Наконец, Людмила коснулась ладонью руки юноши.
— Как вас зовут, прекрасная незнакомка? – спросил юноша
— Людмила.
— Людмила! Какое прекрасное имя. – воскликнул юноша. – Люда, а вы бы согласились стать моей королевой?
— Но я ведь даже не знаю, как вас зовут. – робко ответила Людмила.
Тут сон прервался.