Девять граммов без сна

Дай я закрою глаза и снова окажусь там. Сейчас...

Первое, это сладкий дым. Я грею босые пятки у костра на узком байкальском пляже. Дым - мой друг, только он спасает от комаров и остальной кровоядной эскадрильи. И вдруг – о чудо! – доносится сладкий запах. Откуда? Кроме костра ничего сильно пахнущего. Слушаю носом дым – и, правда, вся сладость в нём. Это влажная сосна так горит. Я чувствую себя здесь гедонистом. Прохладный ветер с едва заметной примесью сырых водорослей гладит моё лицо, позади - как спинка ленивого кресла лесистый утёс, песок щекочет мелкие камни, и сладкий дым вокруг. Тёплое сладкое облако. Рецепт нашего чая прост: сахандаля, золотой корень, вода из самого глубокого озера на земле, сладкий дым и отражение неба вместо молока.

Рядом с ним, с моим Байкалом, мне хочется быть красивой, стройной, лёгкой. Он помогает мне. «Девочка, посмотри в меня, у нас с тобой глаза одного цвета». Уйти от тебя не могу, буду стоять на коленях, держа ладони холодной в воде, касаясь твоего тела. Я чувствую себя здесь влюблённой на свидании, первом или тысячном, ведь я уже не пойму, сколько времён мы знакомы, один день или годы и вечность. Сколько раз я взошла в твои воды, вбежала, прокралась, скользнула, упала в объятья, они подхватили меня, сжали крепко, согрели до красноты, до жженья. Я не хочу есть, не хочу спать, думать, загадывать, я хочу быть с тобой. Моё тело жгут твои ласковые ледяные руки – в них нет ни капли льда, зато столько жара.

Здесь не хочется молиться. Странно взывать к Богу, когда он рядом с тобой, он во всём, а ты у него в гостях. Впрочем, не в гостях. А в когда-то давно оставленном доме. Он открыл двери и впустил тебя вновь. Сейчас и всегда. Он отдаёт тебе всё это без остатка. А ты принимаешь, и тут же возвращаешь, но уже вместе с девятью граммами от себя. И то, что просто ты здесь – это самая сильная, самая светлая молитва. Одно я могу повторять: «Спасибо. Спасибо!»

Я хочу увидеть тебя другим. Разным. Какой ты, когда спишь, когда сердишься, радуешься, расцветаешь. Какой ты зимой, осенью, весной. Какие у тебя рассветы и закаты. Как появляются первые жарки и саранки, как песок прячет капли дождя, а Колокольня заметена снегом.

Как мне пить другую воду после тебя? Как подставить свою кожу в другой воде, ведь она так привыкла к тебе? Как смотреть в зеркало после твоей прозрачной глади?
Я расправляю плечи и очень ровно держу здесь спину. Я просто не могу иначе. С меня сточили всё лишнее, отшелушили, промыли словно шлих...

Бурятские пельмени называются «позы». Это уже в Саянах. Объявление на придорожном кафе: «Горячие позы». Наша компания, две девушки с двумя мужчинами-проводниками, и так провоцирует своим составом, а вдобавок иностранная терминология… «Оля, горячая поза это как? Холодная - это бутербродиком», - и ручки тянет. Саша, давно ты не получал в лоб. На это и рассчитываешь.
Лесная дорога сплошь оплетена корнями, между ними круглые влажные камни, не идём, а пробираемся. Конные буряты, путешественники с рюкзаками, девчонки-студентки - все в лесу здороваются и спрашивают, кто куда. Ну, хоть тут людям есть дело друг до друга! Без корысти. Без указки. Полно голубицы, с куста сразу в рот, терпкой, горечно-сладкой.

Наша цель – озеро где-то наверху. «Купаться только голыми!». Ага, после ваших-то поз с бутербродами. Озеро как блюдце круглое среди остроконечных лиственниц и горных зубцов, скрытых в облаке. Когда плывёшь, трава щекочет живот и ноги, а вода кажется чёрной из-за торфяного дна.

Вода в реке белая-белая. Это Белый Иркут. А рядом другая река – чёрная, это Чёрный Иркут. Они сходятся треугольником и текут единым Иркутом. Тут буряты строят датсан. Все самые красивые места они объявляют святыми. Я нашла прозрачный зеленый камень. «Посмотри, он с крестиком», - говорит внимательный Коля. И, правда, на камешке явно виден крест. Испытание таёжной красотой. Чистилище.

Мы встали палаточным лагерем рядом с гравийкой. В ночь пошёл дождь, шумел кустарником и березой. Внезапно по палатке беззвучно забегала золотая рябь, словно лучи по воде. Мы переглянулись. Это ещё что? Оказалось, фары проносящейся машины, ведь мы у дороги. Всю ночь кто-то ходил вокруг палатки. То ли строители, то ли пионеры из соседнего лагеря. Мы не спали до утра и боялись как маленькие.

Салат из капусты с солёной черемшой. Пирожки с черемшой в тункинском кафе. В букве «ш» есть что-то родное, из детства. Из-за слова «бабушка». Потому что только с этой буквой оно имеет свой настоящий смысл. А «ч» потому, что моя бабушка чувашка. Чувашия, Черемшия... Черешния. Люблю черешню. Впрочем... Чёрная как смоль моя бабушка. У Байкала есть бухта Бабушка. Она похожа на Лазурный Берег. Я там никогда не была. Она похожа на Балаклаву. Там родилась моя мама. Мою бабушку зовут Клава. Бухта. Она ни на что не похожа, потому что в ней ледяная бирюзовая вода без капли соли. Но очень вкусная черемша.

Гедонизм начался ещё в Ниловой Пустыни. Там есть радоновые ванны. Вода градусов сорок пять! В ней за восемь минут становишься мягким, как глина. Лепишься заново. Сердце колотится, ноги тяжелеют, щёки пылают, в соседней кафельной комнате с диванами из дермантина девушки в белых халатах и с раскосыми глазами наливают чаи, тибетский и витаминный. И мёд выдают в стеклянных виноградных листьях розеток. Малыши сонные. Хорошо... А выйдешь на улицу, в глаза бьёт солнечный свет, голова мутная, из ключа надо срочно набрать пригоршню брызг, утолить жар. Быстрей бы в кровать. Спать. Радон, рододендрон... Он, кстати, тоже где-то здесь водится… Спать. А ещё эта штука, ребята называют её радио… Нет, родиолой... Сплю.

На завтрак - минеральная вода из источников, на закуску клубника и черника. Так в Аршане наш гедонизм достиг апогея. Шесть кранов, шесть разных вод, погорячее, посолонее, помягче - чего изволите? Набрали в кружечки и пошли, попивая, карабкаться на водопад. Белые скалы. Гремящая вода. Зубы почистили здесь, в синем водопаде. Я же говорю, мы совсем оборзели. Мы растворились от счастья быть во всём этом. На обед – варёные кедровые шишки. Красная чешуя и мягкие белые орешки внутри. И голубика для тех, у кого не свело ещё скулы от ягодного объедения.

Кони пасутся в лесу. Чёрные, рыжие, белые. Просто я редко вижу коней. Или они такие красивые...

Наша пища пахнет костром. Наша одежда пахнет дымом. Мои волосы пахнут пресным морем. Мы не пьянеем от вина. Мы пьяны от здешнего воздуха.

Золотой корень. Вот ответ! У него дурманящий запах, как в парфюмерной лавке, где продают розовую воду. Вика говорит, мы не спим из-за него. Загадочная родиола это он и есть. По-моему, здесь у всего золотой корень. В горах золотой корень (да там же всамделишнее золото), в реке золотой корень, у каждого дерева золотой корень, на дне Байкала золотой корень. Какой-то огромный золотой корень держит всю эту землю и каждого, кто пришёл сюда. Золотые жилы, брошенные штольни.

В Песчанке деревья пахнут мёдом. Ветер насыщен и невесом. Сосны устремились вверх на огромных корнях. Словно их тянет в небо оторваться от земли.

В голубых горах моё сердце и в холодной воде. Она прожгла меня своим холодом до самой глубины. Как так случилась, что меня приворожила эта земля? Просто я увидела здесь Бога, и душа моя, закричав: «Здравствуй! Наконец-то я нашла тебя!..», - пустилась в пляс, полетела, взвилась. Это место, где земля словно поёт, смеётся, кружится, радуется. Ей так хорошо, её так много, она так щедра, мощна, безудержна и прекрасна. Ветер поселился в моих волосах. Растрепал вместе с мыслями, закрутил в прядях моих узелки, ладонью не расправить. Такой же сильной может быть любовь к человеку.

Днём на катере можно лежать нагишом, потому что палуба нагрелась как сковорода. Надо мной плывёт голубое байкальское небо. Я в него смотрюсь. А ночью... Я легла на спину, и меня закутала звёздная бездна. Я протяну руку до ближайшей звезды. Млечный путь. Большая Медведица. Остальное для меня – хаотичная геометрия мерцающих миров. И все они – протяни только руку, все – со мной. И больше я ничего не расскажу про ту ночь. Я промолчу и закрою глаза.