Третья лишняя

- Ну чего они так долго не запускают? – женщина в нетерпении ерзала на кресле, отчего оно издавало какой-то жалобный звук, который указывал, что такой вес да еще и в его возрасте уже неподъемен.
- Действительно.  Сидение здесь отнимает непозволительно много времени, - женщина на соседнем кресле поправила края шляпки и медленно провела по ноге до угрожающе торчащего из-под юбки колена.
- Все у них правила, правила, - ворчала толстуха, - лечили бы получше. А я, знаешь, такая нетерпеливая. Мой вот - тоже. Поставлю тарелку с супом на стол, пока себе насыплю, он уже все и выхлебал.
- Это крайне бестактно, - собеседница от возмущения даже хлопнула снятыми перчатками по руке. – У нас в семье другие правила: мы с мужем сервируем стол, потом садимся напротив друг друга и трапезничаем.
Кресло опять тоскливо скрипнуло под дородной женщиной: она так удивилась услышанному, что попыталась повернуться всем телом:
- Напротив?
- Разумеется. Таким образом сподручней ухаживать, - объясняла соседка, - я протягиваю мужу блюдо с салатом, он мне – специи.
- Вижу как он за тобой смотрит, - лицо толстухи явно выражало сожаление по поводу худобы собеседницы. -  А сидела бы рядышком, не только соль с перцем от него получила бы.
Соседку, видимо, задело нелестное мнение о ее муже, и она, чуть повысив голос, жестко отчеканила:
- Ошибаетесь, уважаемая! Он меня обожает и часто идет на поводу у моих прихотей. А то, что я... - она в воздухе провела костлявой рукой по периметру своего туловища, - сухощава, так это по вкусу моему мужу.
- А мой любит, чтоб тела было с лишком, - толстуха подставила ладони под грудь и, слегка поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, продемонстрировала пышный бюст.
- Полнота вредит здоровью, - назидательно проговорила оппонентка.
- Здоровью вредно, что напротив ешь. Вообще, - она мигом переключилась на доверительный тон, - поблизости с мужиком – милое дело. Иногда обедаем, а мой за ляжку как ущипнет, сразу понятно, что любит.
Соседка возмущенно трясла головой во все стороны, отчего шляпка, подчинясь законам инерции, ритмично заскользила по её голове.
- Это не эстетично! За столом! Помилуйте!
- А я, веришь, каждый день бы с ним кушала, - мечтательно произнесла толстуха, не обращая внимания на прозвучавшие возгласы, и достала из огромной кошелки печенье.
- Будешь?
- Пожалуй, спасибо большое. А что вам мешает? – уже спокойней спросила худощавая, видимо проникшись уважением к чувствам, а заодно и к доброте соседки. Она откусила крохотный уголок печенья, предположила. - Возможно, разные смены?
- Да, нет, - прожевала слова с печеньем толстуха. - В командировках он у меня часто.   
- Я вас отлично понимаю, - сухонькая ладонь легла на массивную бело-розовую кисть толстухи как анатомическое свидетельство строения  костей её руки. – Моему мужу тоже беспрерывно дают служебные задания вне нашего города. Это, конечно, понятно, - её вытянутое лицо выражало несказанное восхищение, - такой специалист!
- Ну, мой, может, не такой дошлый, а все ж шлют. Вот и подхватил он эту заразу, - сетовала толстуха. – Я его наставляла, чтоб одевался потеплее. Но мужики ж, как дети – сами о себе не позаботются. Представляешь? Приехал домой, и слова сказать не может – хрипит, кашляет. А он у меня в хоре поет, и как раз нужно ехать выступать.
- Так у вас муж – артист? – с почтением спросила соседка.
- Да, нет. Что ты, - толстуха засмущалась, - это он для удовольствия. Они эти, все певуны собираются во дворце культуры. Мой прям с работы туда бежит. – Она вздохнула, потом закатила глаза, и с умилением поведала. – Ты бы слышала какая у него голосина!   Закачаешься! Когда в душе поет, на весь дом разносится.
- Сочувствую, - но уловила удивленный взгляд толстухи, - то есть, я хотела сказать – рада за вас. Но неужели в стране недостаточно профессиональных коллективов? Конечно, Большой постоянно за границей, но есть другие театры. Меня удивляет, что на гастроли посылают самодеятельность, - возмущалсь худощавая. – Последние несколько месяцев я почти не вижу своего мужа.
- Тоже поет? – поинтересовалась толстуха, запивая печенье ситро прямо из бутылки.
- Нет. Мой муж танцует. Говорит мне: «Маймихална, поймите, не могу не танцевать!»
- А че это он выкает? – насмешливо спросила толстуха, вытирая губы тыльной стороной ладони.
- Мы почтительно обращаемся к друг другу на «вы». К тому же, ему нравится называть меня по имени-отчеству. Это напоминает мужу о гениальной исполнительнице «Кармен». Но это не единственное наше с ней сходство, - она с гордостью вытянула шею и подставила толстухе свой профиль.
Наверняка, та не была знакома с творчеством великой балерины, но показывать этого не хотела, поэтому быстро закивала головой:
- Да, да, да.
Довольная Майя Михайловна водрузила шею на место.
- Я тоже танцую, - сказала она кокетливо, и для вящей убедительности вытянула носок костлявой ноги и пару раз ею дернула.
Но толстуха, которой балет воистину был чужд, отсюда и балетные па, спросила:
- В ансамбле песни и пляски что ль?
- Ну, что вы, милочка! - в голосе Майи Михайловны заметно слышалась обида. – Я говорю о танго, которое мы исполняем с мужем, - поправилась, - вернее, исполняли. Теперь он, как и ваш: или в командировках, или на гастролях. И вот как раз на последних представлениях разгоряченный выпил стакан воды со льдом. И в результате – ларингит.
Женщины повздыхали, и обе посмотрели на часы. В этот момент из регистратурного окошечка высунулось лицо, заполнившее пространство от рамки до рамки. Противным, высоким голосом лицо сообщало:
- Пересменка закончилась. Можно заходить в палаты.
Майя Михайловна вскочила первой:
- Всего хорошего. Здоровья вам и мужу.
- Спасибо, - отрешенно благодарила толстуха, одновременно глядя на клочок бумаги, - не знаешь в какую сторону 19 палата?
- Знаю. Нам по пути.
По дороге тостуха спросила:
- А твой в какой?
- Наши мужья – соседи по койкам, - весело сказала Майя Михайловна.
Перед дверью женщины поправили прически. Толстуха резко потянула за металлическую ручку, и они вошли.
В палате стояла одна единственная кровать. На постели спиной к двери сидела женщина и кормила больного из ложечки, аккуратно вытирая салфеткой его губы.
Толстуха подскочила к кровати и завопила:
- Гриня!
Рядом раздался возглас Майи Михайловны:
- Григорий Иванович!
Женщина оглянулась и, мило улыбаясь, сказал:
- Видишь, Гриша, а ты беспокоился, что тебя не навестят сослуживцы.



Октябрь 2009 г.
Staten Island, NY