Фил Фирсович наплакавшись, уснул

     Ей не хотелось идти в эту комнату. Елена шла по длинному коридору и прошла мимо двери этой комнаты. Обратно. Звуки неслись, стелились по рваному линолеуму пола коридора. Визг колес и крик пожилого мужчины. Глухой удар, крик пожилого мужчины. Сдавленный хрип, предсмертный стон и словно волны бились о дверь комнаты с внутренней стороны. Понятно, что там творилось что-то неладное. И пора вмешиваться и, наверное, помочь кому-то, или просто помешать. Но дверь была плотно закрыта. Она словно была единой со стеной. Но коридор-то был настоящим, и Елена была живой, и ей хотелось вмешаться в ситуацию, и изменить ее в соответствии с обычной человеческой логикой жизни. Оставить человека в живых, остановить, изменить. Пусть живет. Ну, так, по-божески. Или потому, что ей хотелось кого-то спасти. Она стала стучать в дверь комнаты. Крики, стоны не утихали. Ничего, не добившись, Лена села на корточки рядом с дверью и прислушалась. Шумы сразу стала слышать совсем иные. Пожилой мужчина вздыхал протяжно и со свистом. Потом сморкался, хрустел пальцами, похлопывал в ладони и снова вздыхал. И словно шелестело вместе со вздохом: горе - горькое, беда,…а потом будто, тихий смешок, и шероховатой ладонью по щеке, по губам. Слишком грубое прикосновение. Почти пощечина. Елена встала, снова прошлась по коридору. Вдруг подумалось ей о том, почему она оказалась в этом коридоре и около этой комнаты.
    
     Она согрешила. И все вокруг изменилось, все стало нервным, противным до истерики. Женской истерики, с сильными эмоциями и раскаянием. После того как они встретились и говорили друг другу слова, нежные, ласковые и сильные эмоциями и чувствами. Слова воздействовали более чем ласки. Слова создавали иллюзию прошлого, которого не было, и будущего, которого не должно было быть, потому что мужчина был женат и счастлив в браке. После всего этого вдруг обрушилась пустота. Тело Елены радовалось, еще и еще раз переживая все чувства, эмоции, удовольствие, а душе было тяжело, неспокойно. Она пошла в церковь. Но исповедаться не стала. Священник отец Александр был толст, сыт и ласков во взгляде. Женщина посмотрела на него и ушла из церкви. Ту всю ночь Елена проплакала. Плакала навзрыд, размазывая по щекам слезы. Слезы покаянием немного облегчили душу. И Лена рассказала Богу о своем грехе. Любовь к мужчине затмила разум. Ей с ним было очень хорошо, и он ей очень нравился. Слово «очень» вдруг превратилось в толпу самых порядочных людей, которые смотрели на нее осуждающе и качали головами. Качали и качали, покачивали. Люди оказались большой семьей её любимого мужчины. Его жена, ее братья, их племянники, жены этих племянников и еще много очень порядочных людей. Они были готовы уничтожить Елену, растоптать, разорвать на мелкие кусочки, чтобы уже никто никогда не мог собрать её. Но чувство у Елены было так сильно, что злые люди едва с ним соприкасались, сразу как-то расплывались в ее сознании. Потом все исчезло, слезами смыло горькое саднящее чувство стыда, потом обиды. Она представила одного маленького человечка в черном длинном пальто не по размеру. Из воротника у него торчала только стриженая макушка. Он стоял, раскинув руки, и его длинные пальцы были плотно прижаты друг к другу. Елена его назвала Филом Фирсовичем и обвинила в своем грехе. Так оказалось просто, это он виноват в её грехе. Ей стало легче. Плакать стало приятно, навзрыд, размазывая ладошками слезы по щекам. Плакала больше потому, что любимый мужчина был женат, и его все устраивало в его жизни, разводиться он не собирался. Наплакавшись, она уснула.
    
     Утром Лена решила избавляться от чувства к этому мужчине, чувства, которое ничего не могло уже создать на этом свете, ни счастливую семью, ни ребенка, зачатого в счастливом браке, а было способно только разрушать. Она решила изменить свою обычную жизнь. Оставила уютную квартиру, красивую ванную комнату и сытную кухню, любимый компьютер и поселилась  в самом отдаленном от центра и неблагополучном районе Ярославля - Красном Перекопе. Сняла комнату в доме коридорной системы за тысячу рублей в месяц. Принесла старую печатную машинку, кружки-чашки, чайник и стала жить. Отказывая себе во всем, только стучала на машинке. Местечко было настолько колоритное, что у любого нормального человека такое полубомжоватое существование вызывало бы исключительно отвращение, как и обитатели комнат. Она шла по коридору, из двери комнат высовывались и вылазили облезлые старички, пьяненькие потасканные женщины, неопределенного возраста и пола опустившиеся люди. Они смотрели на Лену и кривлялись. Они радовались, что в их компании прибыло. Это потом она стала их различать и не так резко судила об их, несомненно, ненормальном образе жизни. В каждом стала различать человека, в какой-то очень трудный период жизни сломанного. Ушедшего из обычной порядочной жизни. Но когда Елена впервые прошлась по вонючему, коридору, шла мимо комнат, из двери которых выглядывали и кривлялись, прямо сказать уродцы, её захлестнула волна радостного, даже, какого-то, бешеного, восторга. И радовалась она не тому, что наконец-то нашла самое-то дно жизни и теперь излечится от своего болезненного чувства вины от нарушения библейского завета - что захотела мужа ближней своей и что согрешила и каяться не хотела, потому что еще и влюбилась в этого чужого мужа.  Сколько тому, что эти люди были настолько колоритными, что ее захлестнул охотничий азарт. Такой колорит, такой коллекции, чтобы сразу и в одном месте, столько людей разных судеб, да еще сломанных, просто не найти. Так с ней было, когда она попадала в больницу. Вокруг было столько разных людей и все рядом, только сумей разговорить. И не в блочных коробках квартир за железными дверьми. А совсем рядом на кроватях. И все мучились от безделья и были готовы рассказывать не только о своих болезнях, но и о своих судьбах. Правда, там, своих, в основном очень порядочных и обычных жизнях.
    
     В самые первые дни в этом доме коридорной системы на шестом этаже Елене пришлось угощать всех, кто проживал на этаже. У них был общий туалет, кухня и коридор. Слишком много общего, чтобы люди могли считаться чужими, потому они посчитали, что Елена обязана им поставить ящик водки. Она постаралась купить самой дешевой. И к ней купила почему-то креветки, сыр и две банки красной икры. Её гости были разочарованы закуской и тут же сообразили сами. На столе рядом с бутылками водки оказались банки с килькой в томатном соусе, плавленые сырки, черный комковатый хлеб и соленые мятые огурцы. Огурцы были уже кем-то жеванные, а остальное воняло так, что и водка не шла, а вливалась через тошноту. Компания выпила всю водку, съела всю свою закуску. И разбрелась. Икра, сыр и креветки остались целыми. А Елена стала для постоянных жителей Красного Перекопа своим человеком. Утром ей пришлось еще купить народу пива. После чего её  стали и уважать. И она спокойно могла ходить не только по коридору этого ночлежного дома, но и по всему Красному Перекопу, самого криминального местечка ее любимого города.
    
     Обитала Елена тихо, мирно, никого особенно не трогала. Носила с собой дешевые сигареты, чтобы при случае угостить желающих. Но сама не курила и дыма табачного не выносила. К ней иногда робко приходила местная проститутка. Она представляла собой жалкое существо женского пола. Она даже ходила так, что в любой момент могла принять удобную позу для сексуального мужского вторжения. У нее рот был влажный и полуоткрыт. Ее было жалко, говорить она могла только про то самое, что кормило ее и, вообще, было ее профессией.   
    
     Она постоянно говорила:
    
     - Вот вам хорошо, вы на машинке стучите, вам и деньги платят. - Елена вздыхала и соглашалась. Это было правдой. И это было так же больше чем профессия, это был её образ жизни.
    
     Проститутка была жадной на еду. Ела много и почти все подряд, что оказывалось перед ней на столе, и потом также жадно курила. Ее губы лоснились сытостью. 
    
     Приходила она к Елене в комнату обычно ближе к вечеру.
    
     - Стучишь-постукиваешь? – спрашивала. И вдруг слезы у нее начинали течь по щекам, - Как про него подумаешь, интеллигентный человек. Сто рублей дал, вином напоил, а потом такие штуки стал выделывать. Как верить после этого, кто удовлетворит приличную девушку. Кто денег даст, вином угостит.
    
     Проститутка ревела, размазала тушь, помаду и была похожа на несчастную проститутку. Потом она уходила. Долго, несколько раз возвращалась и возмущенно хлопала руками о терпеливо-высокие бедра. И в комнате Елены долго пахло дешевыми и очень резкими духами. До тошноты воняло, вообще, после общения с проституткой, хотелось срочно принять душ. И попить какой-то особенно чистой воды из родника, какие бывают только в Пошехонье, далеком от Ярославля заповедном местечке. И чтобы тот был обязательно в лесу, и к нему не было хорошей дороги, а была только едва заметная тропочка через бугры да ямы, через узловатые корни деревьев и у самой кромки бурлящего ледяного ручья. И обязательно дойти до него нужно было, рискуя жизнью. Ну, просто так хотелось. Но Елена только пошла в ванную комнату, что была в конце коридора, и чисто вымыла руки. Нет, она не брезговала общением с проституткой, Лена намеренно поселилась здесь, просто она не разделяла ее отношения к мужчинам, к чувствам. Но сказать ей этого не могла, потому просто чисто вымыла руки, из внутреннего противоречия, что ли. Запутавшись, Лена снова нарисовала в своем воображении Фила Фирсовича с поднятыми руками, в длинном пальто и со стриженой макушкой. Он также не согласился с образом жизни проститутки и из чувства внутреннего противоречия, угловато согнул правую руку в локте. Елене стало несколько веселее.
    
     Постепенно и с большим интересом Лена стала изучать всех обитателей комнат своего этажа. Как они там оказались, кто их туда поселил. Никто из них не платил за все потребляемые коммунальные услуги. Но жили все постоянно и весьма громко и видимо. Дном жизни, как ни странно обитатели этих Красноперекопских корпусов себя не считали. Вонючие и испитые, с вороватыми толстыми красными рожами, мужчины чувствовали себя, как раз хозяевами этого криминального местечка Ярославля. Часто к ним наведывались весьма приличные господа, которые приезжали на иномарках, и с охранниками тяжело топали по коридору, на их бычьих шеях мерцали золотые цепи, на толстых пальцах – золотые печатки. И тут, как ни странно они себя вели смирно. Почтительно общались с обитателями этой, почти ночлежки. В грязных комнатах мерцали и вспыхивали взоры, шелестели пачки зелененьких купюр и пачки дорогих сигарет. Гости, испитому мужичишке говорили «вы». И уезжали при полном удовлетворении друг другом. Стук печатной машинки никому не мешал. И только однажды житель комнаты N 2, старый мужчина с толстым вихляющим задом и  чахлой грудью,  не бритый, с желтым лицом и линялыми глазами, предложил Елене купить ноутбук за небольшую цену. Она отказалась, сказала, что старая машинка дорога ей как память. Она действительно не любила чужие компьютеры. Бездушные они какие-то что ли. С разбитой клавиатурой и заезженной мышкой. Это словно 50-летний богатый мужчина, холеный и запрограммированный на всю свою оставшуюся жизнь. Скучающей супругой, крупными счетами в банках и огромных животом. Все у него тошнотворно благополучно, гладко, мягко. Но смысл потерялся во всем, заезжено все, сказано, опробовано, скучно. Нет той самой жизни, что будоражит, вызывает интерес и словно весенний запах пробуждающейся природы вызывает желание жить. Да, дома у Елены есть отличный ноутбук, он её всегда ждет. Для разнообразия. Но чтобы соскучиться по компьютеру, надо постоянно пользоваться печатной машинкой. Именно поэтому она везде, где бы, не поселялась, буквально таскает за собой старую печатную машинку. Считая, что в жизни должны быть старые друзья и постоянные вещи. Её машинку соседи пытались приспособить подо что-то полезное. На ней стали печатать какие-то записки, типа: не отдашь деньги, пойдешь под нож. Или: какая залупа эта Наська. Так ее бедная машинка становилась даже соучастником преступлений. Елена молчала. Зато ей заодно рассказывали истории, связанные с этими записками. Могла бы она сказать и «малявами», но воздержится и не скажет.
    
     В комнате N 8 жил старик с белой бородой. Был он похож на Порфирия Иванова. Ходил всегда в длинных старых джинсовых шортах и тщательно следил за своим здоровьем. Ходил босиком, обливался ледяной водой и говорил пространные речи о здоровье. Вместе с тем он пил водку, причем самую дешевую, похоже, просто самопальную. Жил в впроголодь и любил крестить свой лоб. Говорил, чтобы мысли были легкие. И бесы не смущали. Его лоб, вероятно от важности моментов, что его постоянно освещали крестным знамением, будто постоянно  увеличивался в размерах и блестел. Лоб своим величием просто затмил остальную голову. С сальными волосами голова была похожа на луковку.  К Елене старик пришел в первый же день вселения. Пришел, осмотрелся и изрек:
    
     - Понятно, не закаляешься. Понятно, что и водку не пьешь. И не баба. Ну да живи, зла от тебя не будет. Если что, поможешь мне. – Он осмотрел печатную машинку и снова изрек: - Это полезная вещь и мне пригодиться. Записывать будешь за мной мудрые изречения! – Лена не была против. И даже была готова заскучать от этого новоявленного Порфирия. Но тут оказалась несколько другая история, к её большому удовольствию.
    
     Именно этот старик пришел, чтобы попросить у Елены денег. Их у неё не было. Тогда он долго сидел на табуретке, сморкался в мятый носовой платок и кряхтел. Стал рассказывать, что его хотят убить его дети. Просто потому, что у них зов крови родительской. Что дети обычно пожирают своих отцов. Из-за того, что сами хотят жить. Лена ничего не поняла из его речей. А он сообщил, что она может стать свидетелем кровавого преступления и самого редчайшего. Как начинающие стареть дети сжирают своего родителя. Мать они уже сожрали.  Лена поняла это как обычно. Ведь поедают же поедом свекрови своих невесток. Значит и тут также. Но оказалось все намного жестче, чем даже говорил старик. Кстати, звали его Петром.
    
     - А вот без отчества я, - говорил он. - Ибо не стал жрать своих родителей. А наоборот любил и почитал. Потому и остался без отчества. И имени хватит. У меня и паспорта нет. Все дети отняли. И жизнь скоро отнимут, мою, никчемную.
    
     Старик уходил из комнаты Елены долго. Или 18 квадратных метров вдруг расползлись в длинный коридор или коридор сжимался и пружинил. Но шагал и шагал старик и все не мог уйти за порог. И все говорил, говорил. Наконец, и длинный коридор закончился, ему пришлось шагнуть через порог. Ушел, а запах от него все оставался, будто еще уходил и долго уходил. Пока Лена не взяла баллончик и нагнала в комнату запах цветов с богатой лесной поляны. Лучше искусственный запах цветов, чем молочный запах одинокой старости. И только она освободилась от старика, сразу в комнате стало как-то лучше, светлее. Гнетущее предчувствие беды ушло. Обычное для неё настроение спокойного созерцания происходящего вокруг успокоило. Люди со своими проблемами и настроениями всегда выбивали её из обычного настроения. Что делать, люди любят говорить другим о своих болезнях и проблемах. Надо уметь слушать так, чтобы эти болезни и проблемы оставались на том, кто говорит, а не прилипали к внимательному слушателю, какой всегда являлась она. Научилась Елена словесный поток от говорившего, направлять чуть выше своей головы, и,  обратно, к тому, кто говорил. Он забирал свои эмоции и проблемы обратно. И уходит с ними же, с чем и пришел. И как люди, желающие поговорить с ней, уходили на безопасное расстояние, все восстанавливалось, настроение и мысли. Но эта смена настроения давала ей многое, иллюзию, что она тоже живет в своем добровольном одиночестве, полноценной жизнью, как и все. Хотя ей этого и не было нужно.
    
     Елене всегда хотелось быть в этом мире несколько в стороне, не выше его и не ниже, а просто в стороне, чтобы иметь возможность не отягчать себя особенно самой живой жизнью, а наблюдать ее и получать от этого удовольствие. Это было её образом жизни. Но самой жить так особенно полнокровной жизнью ей  не хотелось. Скучно было и не интересно. Но иногда, да, и она увлекалась, страдала. Но все быстро заканчивалось, и потом Лена с особым удовольствием следила за жизнью когда-то близкого ей человека. За его судьбой. И это приносило Елене большее удовольствие, чем некогда близость с ним. Она как бы невидимо присутствовала в его жизни и снисходительно поощряла, или осуждала его за те или иные поступки. Иногда его поступки были красивыми и оставались в памяти многих людей надолго. Тогда она им гордилась. Ни деньги, ни сытная комфортная жизнь не давали бы ей такого удовольствия, как созерцание живой жизни рядом и вокруг неё. Но она всегда соблюдала безопасное расстояние от людей, что ей были даже особенно интересны. И никогда не позволяла, чтобы они приближались к ней близко и из-за гигиенических соображений и из-за душевных. Не хотелось заполучить ни дурных привычек, ни душевных заболеваний. 6 на 8 метров площади у человека всегда должно быть. И этого достаточно чтобы сохранить себя в своем рассудке и целостности личности. Впрочем, иные люди хорошо себя чувствуют, только окружив себя родственниками, близкими, родными людьми. И стараются ничего не знать об иных людях и иных жизнях. И тоже проживают свои жизни довольно счастливо и спокойно.
    
     Такие рассуждения Елены о себе и иных людях нарушил снова старик Петр. Он зашел без стука и взволнованно сообщил:
    
     - Пришли. Мои дети пришли. Они уже растекаются по коридору и по моей комнате. Зайди потихоньку ко мне через 15 минут.  Есть меня начнут. – И ушел так же стремительно. И снова только запах тревоги, молочной старости и ожидания остался.
    
     Выждав несколько  минут, Лена пошла по коридору к комнате N 8. Коридор оказался длиннее, чем выглядел. Коридор решил с ней пококетничать. Елена шла. Коридор стелился стареньким линолеумом. Стены грязно синей облупившейся краской вдруг стали стараться вытянуться настолько, чтобы затереть между собой потолок и пол. Идти стало тяжеловато, ибо стены сузили донельзя пол. И высокими стали до неба. Комната под номером 8 была в конце коридора. Напротив нее стоял Петр, и он был красив с растрепанной бородой. Он терпеливо ждал. Пока Елена шла, старик стоял и смотрел на неё. Время как-то подыграло коридору и тоже, то растянулось и завязло в искаженном пространстве коридора, то вдруг резко сжалось так, что в ушах послышался хлопок, как от скачка давления. Она все же дошла до комнаты, хотя устала и тяжело дышала, у неё стучало сердце и несколько плыло изображение коридора и старика Петра. Потом, позже, Елена объяснила увиденное ею, именно за счет этого. Возможно именно из-за резкого скачка давления. Она дошла до комнаты и повернулась, Петр несколько отстранился от входа в комнату так, что Лена легко могла в нее войти. Там стояли и сидели на мятом покрывале кровати люди. Молодые мужчины и женщины, дети. Они смотрели все на старика Петра. Старик как-то несколько странно улыбался. Елена перешагнула порог комнаты и вдруг оказалась среди дружной семьи. Возможно, ей всегда этого не хватало в жизни.
    
     Три поколения большой семьи уютно расположились в небольшой комнате. Петр оказался дедом и главой семьи. Его сын и дочь были в возрасте, но крепкие и красивые, в них чувствовалась порода и продолжение Петра. Их дети были еще молоды, но уже имели своих детей. Вся эта семья жила особым микромиром и ничего в этом плохого Лена не увидела. Они заботились друг о друге. Но как-то Лена отвернулась от семьи и пошла через порог комнаты. И стоя в коридоре, повернулась и посмотрела на семью. Это коридор, это его, и довольно слабая шутка, или её плохое настроение. Елена увидела, что хотела. Большая семья с упоением грызла друг друга. Поколение к поколению, сосали кровушку из прогрызенных ран. Петра ели сын и дочь.   
    
     Удивляться было особо нечему, возраст и старость, лучшие годы люди отдают именно детям. Человека сжирают именно дети и родители. Лена перекрестилась и пошла по коридору. Но тот просто так её не захотел отпускать. Несмотря на то, что она прошла расстояние между дверей трех комнат, коридор вдруг спружинил и Елена снова оказалась у двери комнаты старика Петра. Вся семья устала и уже зализывала друг другу раны, длинными раздвоенными на концах языками. Ну что же, в общем, самая обычная семья, кушают друг друга не до конца, а дают иногда и себе отдохнуть и страдальцу не дают совсем помереть. Разгрызают сначала раны друг другу, пьют кровушку, потом дружно зализывают раны, и себе и друг другу.
    
     Елена отметила невольную тишину, кроме нее,  Петра и его родственников на этаже, будто никого не было. Она пошла в свою комнату и легла спать. Утром в коридоре появились сотрудники милиции. Они обходили комнаты, жильцы которых были, как ни странно на месте и расспрашивали про ночь и про Петра. Ничего не добившись ни от кого, они пришли к Елене. Оказалось, кроме нее никого не было в прошлую ночь. А утром Петра нашли в кровати без единой капельки крови. Мертвое тело было обескровленным и без единой ранки. Смерть была настолько загадочной, что обычного человека невозможно было и обвинить в чем-то. Следователь поговорил с Еленой и ушел. Конечно, она не стала говорить ему про детей и внуков Петра, которые, похоже, и выпили всю кровь у главы семейства. Елена пожалела Петра, но, похоже, для него это была сладкая смерть, он отдал свою жизнь, чтобы жили его дети и внуки, правнуки. Наверное, это и называется смыслом жизни. Обвинять в его смерти было не кого.
    
     Через два дня в коридоре появились родственники Петра, которые его похоронили по православному со священником. Они ходили по коридору и плакали. Говорили красивые слова, всех обитателей комнат напоили и накормили. Дверь комнаты закрыли на ключ, там никто не жил.
    
     Вечером Елена сидела за столом в своей комнате и правила текст. Дверь открылась, и проститутка пригласила ее помянуть Петра. В ее комнате на продавленном диване сидели почти все жители шестого этажа, на полукруглом столе стояли бутылки водки и закуска, вполне приличная, ее оставили родственники Петра. Все ели и пили с удовольствием, но Петра почему-то все ругали и вспоминали только плохие черты его характера. То он со сковородки украл жареные макароны, то, обматерил гостя проститутки. Потом стали спрашивать у Елены, что она видела той ночью. Без нечистого, мол, здесь точно не могло обойтись. Но когда она спросила, почему вдруг они так таинственно и дружно исчезли той ночью, все вдруг перешли совершенно на другую тему и стали рассказывать по очереди, что древняя старушка Лидия из комнаты N 11 совсем плоха и как бы она не померла этой ночью. Лидии было уже 104 года, за ней ухаживала приходящая женщина из соседнего корпусу дома. Лидию по этой причине звали барыней. Говорили, что у старушки под матрацем были спрятаны деньги, много денег, может быть даже несколько миллионов. Елена еще послушала про жадную столетнюю старушку некоторое время и ушла в свою комнату. Когда она уходила по коридору, то услышала шепот, угасающий по мере того, как она отходила от комнаты проститутки. Смогла разобрать, что поселилась она для того, чтобы помочь умереть, всем, кому пора уходить. Она, Елена, и ее придуманный ангел… «А ангел-то, наверное, Фил Фирсович»,- подумалось ей.
    
     Вечер прошел быстро, Елена подготовила текст для публикации, почувствовала удовлетворение. Легла и захотела уснуть. Фил Фирсович сам возник в воображении, он сидел, тонкими длинными пальцами обхватив острые колени. Ему тоже было жалко старика Петра, и он был не совсем согласен с его детьми и внуками. Да, Елене тоже хотелось, чтобы Петр дожил до глубокой старости и к нему прощаться пришли бы все родные люди и священник его соборовал. И чтобы Петр жил в нормальной квартире или деревянном вместительном доме, а не в этой ночлежке. Лежал бы на белой простыне, под иконой Иисуса Вседержителя, и пламя свечи освещали бы его благородные седины. Фил Фирсович похрустел переплетенными пальцами, и исчез. Реальность всегда можно изменить в воображении и сделать лучше, справедливее. Придуманная жизнь остается придуманной, но то, что она тоже есть и существует рядом с настоящей, несправедливой и даже жестокой, это дает Елене покой, и чувство исполненного долга. Елена уснула и до утра проспала без сновидений.
Прошли несколько дней, в суете и были обычными. Елена уходила на работу, приходила вечером, усталая, и, поужинав, ложилась спать. Жильцы комнат ее не беспокоили. Проститутка перестала приходить к ней и жаловаться на своих клиентов. Елена постепенно заставила всех соблюдать элементарную чистоту в местах общего пользования. И как-то все смирились и стали за собой убирать и ночью вели себя намного тише, нежели тогда, когда не было Елены в комнате. Она жила, но почему-то рассказ о старушке Лидии не выходил у нее из памяти.   
    
     Однажды она не смогла преодолеть любопытство и зашла в комнату к Лидии. Дверь была открыта, в комнате на стуле возле кровати сидела женщина и кормила с ложечки маленькую сухонькую старушку. Лидия оказалась, совсем крошечной, ее едва ли было видно из-за высоких подушек и белоснежного одеяла. В комнате была чистота, кружевные занавески на окне, на столе красивая скатерть. Иконостас в углу, свечки горели и занавески кружевные. Елена поздоровалась, и к ней отнеслись ласково и внимательно, напоили чаем. Елена ушла, ей понравилась Лидия и ее соцработник. Субботним вечером Елена еще раз решила навестить Лидию. Взяла печенье в вазочке и пошла по коридору. Наверное, она устала за день, потому вечером уже хотелось спать и слипались глаза. Она прошла коридор и постучала в дверь Лидии, никто не ответил, тогда она взялась за ручку и открыла. В комнате никого не было, она зашла, на кровати лежала старушка, сухонькая, маленькая. Елена поздоровалась, старушка закашлялась, стала кашлять сильно и вдруг поперхнулась воздухом, поднялась с подушки, будто боролась с кем и упала на подушки мертвой. Елена заворожено смотрела, ей нужно бы было подбежать, постукать старушку по спине. Помочь, но та была такой маленькой, что и прикасаться к ней было страшно. Да и Елене показалось все совершенно нереальным, и эта умерла при ней.
    
     «За что мне это!»- отчаянно подумала она. Посмотрела на Лидию, у той было умиротворенное лицо, будто наконец-то дождалась она смерти. Долго ждала, надеялась и вот наконец-то ее желание сбылось. Может быть она, Елена и помогла Лидии уйти с этого света. Может быть, она для этого и поселилась в этом ночлежном доме, чтобы несчастным помочь уйти, упокоиться. Кто бы и помог им как ни она, мучаясь своим грехом. Елена решила выйти из комнаты, но, никак не могла найти дверь. Та словно исчезла. Она видела стену, у которой стояла кровать, видела стену, где было окно в занавесках,  видела стену, возле которой стоял стол и два стула. А вот четвертой стены, словно не было. Она еще осмотрела три стены, отчаянно, стараясь не смотреть на мертвую старушку. Потом, наконец, увидела четвертую стену, на ней стоял Фил Фирсович на одно ноге, раскинув руки, его стриженая макушка беззащитно торчала из высоко поднятого воротника. Дверь обрела свои очертания, Фил Фирсович постепенно исчезал в своем трогательном изображении. Елена обрадовалась своему придуманному ангелу, спасителю. И постаралась тихо выйти из комнаты. И быстро пошла по коридору, но тот снова решил поиграть, пококетничать с Еленой.
    
     Коридор потолком, стенами, полом вдруг превратился в несколько комнат с мертвыми старушками. Восковые старушки лежали на белых накрахмаленных простынях и подушках. Елене хотелось в свою комнату, но она не знала, как пройти, в комнаты к старушкам идти не хотелось. Она отчаянно пыталась найти пол коридора, и вдруг почувствовала, что происходит что-то очень важное, и ей, живому человеку не надо бы здесь находиться и быть свидетелем происходящего. Пространство словно забеременело важным событием, напряжение нарастало, в ушах зазвенело, казалось, что сейчас все взорвется. Но пространство смогло использовать время, прошедшее на секунду стало настоящим, и напряжение ушло в прошлое, а в настоящем осталась тишина, которая черной пеленой растворила все комнаты с мертвыми старушками, и в сумерках стал проявляться коридор, с дырявым линолеумом, грязными стенами и обшарпанным потолком. Елена пошла по полу коридора в свою комнату. Легла, но уснуть не смогла, до утра пролежала с закрытыми глазами, стараясь, ни  о чем не думать. Она в воображении, взяла метлу и разметала возникающие страшные мысли о смерти, о жизни, о любви к женатому мужчине. И только под утро она подумала о его жене, без особой жалости, но и без злости, без раздражения. Просто как о человеке, который есть и который живет свою жизнь. Утром Елена встала с головной болью и усталостью. День жила, стараясь решать возникающие проблемы по мере их возникновения.
    
     Лидию хоронили соцработник и обитатели комнат коридорной системы. Коридор был торжественен. Стены стали чище, потолок белее, а линолеум на полу старался прикрыть стыдливо дыры. Вечером жители снова собрались в комнате проститутки, выпивали и закусывали богато, стол поминальный накрывала соцработник, которая искренне плакала по Лидии. Хотелось верить, что искренне, но  говорили, что она взяла все накопления старушки. Но были ли эти мифические миллионы, никто не знал и определенно не мог сказать. После третьей выпитой рюмки водки проститутка вдруг заревела, стала говорить, что хочет уйти вслед за Лидией, что мужчины уже на нее не смотрят и денег у нее нет. Все сидящие за столом как-то помрачнели и напились, в свои комнаты расползались, кто как мог. Елена в эту ночь спала безмятежно, спокойно, до утра без сновидений.
    
     Через несколько дней, надо сказать очень удачных, Елена пришла с работы, денег заработала столько, что можно было несколько дней отдохнуть и оставить печатную машинку в покое. Настроение было прекрасное, а вечером она поняла, что ночью опять придется кому-то помогать умирать. Она мысленно перебрала всех оставшихся жителей, решила, что уходить с этого света  решил Роман Григорьевич, пожилой мужчина, полный и рыхлый в своей полноте. Елена постаралась настроиться и на это событие. Но вечером вдруг к ней пришла проститутка, сказала, что вечером приглашает всех на застолье и ее тоже. Ушла. Была проститутка нетрезвой и мрачной. Елена прошла по коридору, до общей кухни и обратно. Все было обычно, коридор не проявлялся с таинственной стороны. Елена зашла в комнату к проститутке, та накрывала на стол, была одета в короткое, даже детское платье, была сильно накрашена, губы, намалеванные ярко красной помадой. Все это представляло жуткое зрелище. Елена озадаченная ушла.
    
     Потом ей пришлось уехать в центр города и встречаться с какими-то людьми, говорить с ними, ужинать в кафе. Долго пить кофе и рассуждать о чем-то незначительном, таком, что сразу забывается сразу после расставания. Уже поздно вечером Елена возвращалась в Красноперекопские корпуса, шла по криминальному местечку без страха. Ибо давно уже была в этих местах своей, местной. Зашла в дом, поднялась по ступенькам, после пятого этажа ступеньки стали рассыпаться под ногами. Елена попыталась своей силой воли, в воображении восстановить ступеньки лестницы до шестого этажа и дошла, пошла по коридору. К ее счастью пол не исчезал, но вел не к ее комнате, а к комнате проститутки.  Елена вдохнула побольше воздуха, и шагнула, перед ней за столом сидели оставшиеся жители комнат коридорной системы, а перед ними танцевала проститутка. Она была одета в детское платье, оно было очень коротким, и едва прикрывало то, что впрочем, ей по ее профессии как раз прикрывать было и не надо, а как раз наоборот.
    
     Проститутка танцевала медленно, плавно, печально. Елена присела за стол, на проститутку смотреть не могла, она разговорилась с Романом Григорьевичем. Он был бодр и кушал хорошо и водку пил со вкусом. Помирать не собирался. Елена приободрилась. Как-то стало веселее, говорили обо всем, но больше почему-то о бабской судьбе. Почему-то все убеждали Елену, что когда две бабы не могут поделить одного мужика, это нормально.   
    
     Значит мужик стоящий, а бабам надо помириться и мирно договориться и мужика разделить, чтобы всем было хорошо и удобно. И в особенности самому мужику. Елена слушала, наверное, это было высказано очень грубо, но в мудрости такому решению тоже нельзя было отказать.
    
     Потом, когда все начали расходиться, вдруг вспомнили про проститутку и то, что ее через некоторое время нашли мертвой, не особенно как-то всех взволновало. Женщина в детском платье, с ярко накрашенными губами нелепо висела на бельевой веревке в комнате для сушки белья. Елена стояла и смотрела на тело проститутки, ей было очень ее жалко, но это было ее решение, ее выход из создавшейся ситуации. И оставалось только уважать ее решение. Обвинять ее было не в чем, можно было только оплакивать. Елена прошлась по коридору, тот даже и не пытался с ней играть. Наверное, он тоже уважал решение проститутки ухода из жизни, потому и не пытался никого обвинять. Уход из жизни, смерть, не такой уж и плохой выход из создавшейся запутанной ситуации, из загубленной жизни. И хорошо, что у человека этот выход есть. И хорошо, что человек знает о том, что этот выход есть. И всегда имеет его в виду.
    
     Елена долго сидела в своей комнате и смотрела на застывшую в безделье печатную машинку. Она пережила в этом доме коридорной системы три смерти, и даже присутствовала на них. Елена подумала, что Роман Григорьевич тоже не доживет до утра, умрет. И его тело будет лежать на кровати поверх засаленного тонкого байкового одеяла. Она даже мысленно обошла кровать и осмотрела мертвого Романа Григорьевича. Он и в смерти был такой же неприятный, как и в жизни, толстый, обрюзгший. А Фил Фирсович просто всех жалел и даже не пытался протестовать или пытаться объяснить события, хотя было понятно, что все, что происходит глупо, нелепо и противоречит  нормальному. Придуманный Фил Фирсович старался показать всем своим видом, что пытается снять напряжение своей нелепой фигурой и даже старался быть немножко смешным. Он очень помог Елене, Фил Фирсович оказался настоящим другом, в самый трудный момент он был с ней и старался поддержать. Но смертей было слишком много и даже Фил Фирсович признавал, что это через чур, для искупления одного греха. Даже самого сладкого греха.
    
     Просидев до утра, Елена собрала свои вещи и решила уезжать из корпуса Красного Перекопа и вернуться в центр города в свою уютную квартирку. Она заказала такси, с вещами шла по коридору, ее никто не провожал, и прощаться с ней было не кому. Все куда-то исчезли, оставшиеся в живых обитатели комнат коридорной системы. Елена подумала, что они всегда исчезали, когда кто-то умирал. Она уходила по коридору на лестницу и боялась последних сюрпризов от коридора. Но тот словно был доволен происходящими событиями, и Елена спокойно прошла по полу, между двумя стенами и под потолком. Она спустилась по ступенькам на первый этаж и вышла из дома. Села в ожидавшее ее такси, выехала на Большую Октябрьскую улицу. Таксист рассказал, что утром здесь по улице шла женщина, запнулась и упала, ударившись виском о бетонное ограждение. Умерла мгновенно. Елена спросила, как зовут женщину. Таксист сказал, что не помнит, но ему говорили, как ее зовут.
    
     Она была большой и красивой женщиной, не старой, но в возрасте. Еще таксист сказал, что в семье у этой женщины не все ладилось, муж загулял с другой женщиной. И она шла, торопилась, нервничала. Шла и, наверное, желала смерти сопернице. Нельзя желать смерти другому человеку, таксист попытался подвести народную мудрость под этот частный случай и довольный собой, замолчал. Потом снова разговорился и рассказал, что его жена никогда не была против его любовниц, лишь бы он был здоров. Самое главное, чтобы все были живы и здоровы, и мужчины и женщины. Таксист был не против еще поговорить с Еленой, но машина подъехала к ее дому, красивому и ухоженному. Она с удовольствием вошла в подъезд, без страха поднялась по лестнице. На встречу, ей шла соседка, приличная женщина, пожилая, доброжелательная. Она поздоровалась и сказала:
    
     - Елена Михайловна, уже несколько дней к вам приходит женщина, молодая и красивая. Она спрашивает вас, ждет некоторое время и уходит, а на следующий день приходит снова. Мне кажется, эта женщина будет приходить каждый день, пока вас не застанет, она очень настырная. Вы очень ей нужны.
    
     Соседка улыбнувшись, ушла вниз по лестнице. Елена не особенно и думала над тем, кто ее пытается найти, по работе часто приходят к ней и домой. Она зашла в квартиру, и сразу пошла в ванную комнату. Под душем испытывала наслаждение от воды, от геля, от чистоты тела, от хрустящего полотенца. Потом сходила в магазин и купила продуктов, приготовила обед, потом пила кофе со сливками и снова испытывала наслаждение от чистоты, от тишины.   
    
     Ее ноутбук ждал на столе, он был только ее. И она очень соскучилась по нему. Елена нарисовала Фила Фирсовича, но он со своей нелепой фигурой как-то не вписывался в уютную атмосферу ее квартиры. Да он уже и не нужен был Елене, грех, чувство вины ушли, их сменили более сильные впечатления, которые пережила Елена, несколько смертей подряд заставили ее смотреть на жизнь, по-другому. Разумнее что ли, мудрее. Елена вкусно пообедала, и тут раздался звонок в дверь, она подошла и посмотрела в глазок. На лестничной площадке стояла молодая и красивая женщина, она стояла терпеливо и звонила не назойливо, но настойчиво. Елена пошла, сняла пижаму и надела джинсы, свитер. Она подошла к зеркалу и слегка подкрасила ресницы и губы. Потом пошла к двери и открыла ее. Она смотрела на женщину и вдруг по едва уловимым движениям, по манере держаться и разговаривать, она поняла, что перед ней стоит жена его любимого мужчины. Женщина была одета в черную юбку и в черную куртку. Черный цвет - его любимый цвет. Они были похожи, как люди, прожившие долгое время вместе. Елена не нервничала, она спокойно пригласила гостью в свою квартиру. Она понимала, как нелегко было решиться этой женщине прийти к ней и так настойчиво стараться застать ее дома. Нелегко и начать разговор словами, что ее мужу плохо без Елены, он просто болен ею. И лучше договориться, чтобы никто не страдал.
    
     Две женщины пили чай и разговаривали долго, потом Елена проводила гостью, та уходила по ступенькам лестницы вниз, а Елена почему-то вспомнила все смерти, которые ей пришлось пережить, Красный Перекоп и рассказ таксиста, чтобы сейчас спокойно воспринимать ситуацию, нелепую, болезненную, особенно для нее. Но ведь не только для нее, но и для этой женщины тоже. Вспомнила слова обитателей ночлежки: если две бабы не могут поделить одного мужика, это нормальная ситуация. Значит, мужик стоит того. Елена нарисовала в воображении Фила Фирсовича, но ее ангел только обозначился на лестничной площадке, и исчез. Елена вернулась в квартиру. Она была благодарна Филу Фирсовичу, нелепому придуманному ангелу, спасшему ее от нервного срыва. Она представила, как он ушел от нее, от Елены. Он больше ей не нужен, Фил Фирсович вернулся  в свой сумеречный мир, лег в постель, немножко поплакал, и, наплакавшись, уснул легким светлым сном младенца. Ангелы приходят к людям только тогда, когда они им очень нужны. Когда людям пора уходить в мир иной, чтобы помочь душе родиться, а тело подготовить для захоронения. И когда людям туда уходить еще рано, потому что их век на этом, белом свете, еще не закончился, и не надо туда собираться не в свою очередь. Ибо каждому человеку свой черед жить и свой черед умирать. И ангелам это, как ни кому, более всех известно.