Русский язык навыворот

К сожалению, возможности этого сервера не позволяют иллюстрировать текст этого размышления о языке и наших с ним взаимоотношениях. Поэтому, к сожалению, некоторые ее главы вы не прочитаете. Так что примем к сведению, что перед вашими глазами усеченный и незаконченный вариант моих размышлений под названием:


РУССКИЙ ЯЗЫК НАВЫВОРОТ
или
АS+СP+АO


Догадываюсь, что загадочное сочетание латинских букв возбудило Ваше любопытство и заставило заглянуть на эти страницы. Но, прежде чем я открою секрет этой таинственной формулы, хочу предложить Вам провести небольшой эксперимент.

Попробуйте сейчас одновременно закрыть глаза, вытянуть под столом ноги, правой рукой хлопнуть по столу, а левой взять себя, например, за ухо. Сколько времени это у Вас заняло? Правильно, не более секунды. А теперь попытайтесь засечь время, за которое Вам удастся вслух прокомментировать все Ваши действия. И если Вы уложитесь в пять секунд, это будет фантастический результат.

И вот теперь давайте задумаемся над тем, почему между нашим действием и его описанием существует такая столь значительная разница во времени.

Не сомневаюсь, что собственный жизненный опыт, образование, понимание жизни дадут Вам ответы на этот вопрос. Тем не менее, я хочу предложить Вам еще одну и весьма любопытную точку зрения. И вышеупомянутая формула будет моим аргументом, с которым Вы вправе соглашаться или спорить. Но давайте все же сначала пустимся в путь, чтобы в конце его подвести итоги…

Для этого попытаемся вывернуть язык навыворот. Не тот, который является нашим активным помощником при произношении слов и потреблении пищи, а то еще и подразнить кого-нибудь в особых случаях, а тот самый язык, которым мы пользуемся для того, чтобы понимать друг друга, читать и писать.

Ведь мы изучаем в школе лишь его горизонтальный уровень, нас не посвящают в тайны  исторических трансформаций языка – для владения им в целях общения достаточно знать свод определенных правил, отражающих современное его состояние, не больше. Действительно, нас заставляют запомнить, что после Ж и Ш надо всегда писать И а не Ы, и в то же время не особо утруждаются объяснить, откуда появляется Е в слове «девушЕк», если в слове «девушка» этого Е между Ш и К изначально не замечается. И почему в одних случаях появляется это Е (дорожка-дорожЕк), а в других возникает уже О (соседка-соседОк)…

Современные правила грамматики и синтаксиса заставляют нас смотреть на язык снаружи, тогда как, чтобы понять его природу, стоило бы рассмотреть язык изнутри.
Вот этим мы в дальнейшем и займемся…

И вдруг сделаем интереснейшее для себя открытие: все языки мира подчинены одной и той же формуле! Пусть она реализуется в разных языках по-разному, но она едина для всех, потому что все люди мыслят одинаково. Просто особенности развития той или иной нации формируют и особенности развития ее языка.

Русский скажет: “Я вижу три дерева”, а австралийские аборигены не поймут нашего земляка, поскольку в их языке отсутствует такое обобщающее слово, как «дерево». В языке первобытного племени из джунглей Амазонки вы не встретите глагола «программировать» и существительного «иррациональный». Да им ничего не скажет и слово «снег»… А вот у эскимосов есть несколько слов, описывающих снег, и им не надо приделывать к нему различные прилагательные, как, например, «мокрый», «пушистый» или «подтаявший». Каждый народ живет в окружении своих, доступных его сознанию реалий, и изменяет свой язык в сторону информативности. Он может заимствовать лексику с появлением в его жизни новых слов, принесенных извне в результате взаимодействия с другими народами, но все эти заимствования подчиняются законам его языка.

Так, несклоняемый по падежам в английском языке «компьютер» в русском языке приобретает мужской род, даже несмотря на то, что его русское слово-аналог «ЭВМ» имело женский род. И наоборот, русское слово «перестройка», когда-то триумфально вошедшее в английский язык, потеряло там женский род и не изменяется по падежам.

Русские говорят со скоростью 60 знаков в минуту, англичане  - 80, американцы – 120. Русские используют громоздкую и неудобную по мнению англичан падежную систему, а русским кажется невыносимо громоздкой система времен глагола. Для сербов важна родовая дифференциация слов, а эстонцам это абсолютно безразлично. А китайцам вообще непонятно, почему наш язык грешит невообразимо громоздкой системой словообразования, когда проще всего обходиться корневыми значениями слов.

Мир многообразен, многообразны и его языки. Но весь мир пользуется одной и той же формулой выражения мысли, а, следовательно, и построения предложения - AS+CP+AO.

Поэтому, даже если вы привезете в джунгли Амазонки черный Мерседес и поставите его на берегу, и вы, и местные индейцы используете эту формулу, только каждый по-своему.

«На берегу реки стоит черный Мерседес» и «На берегу реки стоит черное нечто».

Вы уже догадались, кто из вас какую фразу сказал?



AS+CP+AO. ЕДИНАЯ ДЛЯ ВСЕХ

Этой формулой в разных модификациях вы пользуетесь ежедневно с утра до вечера. Ту же формулу Вы привлекаете в помощь и сейчас, читая эти строки. Эту формулу в данный момент использую и я. Благодаря этой формуле Вы меня понимаете, да и я пойму Вас, если на мой адрес придет Ваше сообщение. Это формула того, что обычно размещается между двумя точками при письме. Это формула предложения, мысли, столь необходимая нам для того, чтобы поделиться этой мыслью с теми, кто в состоянии ее понять.

Попробую раскрыть суть этой любопытной формулы AS+CP+AO, где:

S – субъект мысли, обычно производящий какое-либо действие;

Р – действие само по себе, процесс (предикат);

О – объект, над которым или с которым производится действие;

А – характеристика S и О (атрибут);

С – характеристика действия (обстоятельство).

Собственно говоря, это формула, какую мы вправе применить к любому предмету (живому или неживому), находящемуся в непосредственной близости или, например, в Антарктиде, к любому процессу, который мы наблюдаем или воображаем.

В самом деле, оглянитесь вокруг себя, и Вы увидите, что Ваш (А) компьютер (S) стоит (Р) на столе (О), Ваша (А) рука (S) мягко или резко (С) нажимает (Р) на правую или левую (А) кнопку (О) мышки (А) и т.д. Самое интересное, что я, даже не зная Вас в лицо, в состоянии описать Ваши действия, пользуясь той же формулой, что и Вы. Мы понимаем друг друга, вставляя в формулу понятные нам символы (слова), обозначающие то или иное проявление материи в ее бесстрастном движении по спирали времени.

Хорошо, когда эти слова-символы нам понятны, но стоит в той же формуле заменить понятные символы другими, и мы сразу же сталкиваемся с большими трудностями. Действительно, кто бы мог подумать, что следующее предложение «Лепи момак jако воли поносну плавушу» (сербско-хорватский язык) аналогично фразе «Красивый парень любит гордую блондинку» (ср. укр. «Гарний хлопець кохає горду білявку»).

Формула здесь одна, а символы – разные. Понятно, что английский, французский, китайский и другие языки представят свои варианты этой фразы, столь же отличные от русской, как мы только что наблюдали. Но, произнося это предложение каждый по-своему, и русский, и француз, и китаец, и серб будут думать одинаково. Не думаю, что все они прибегнут к сильно отличающимся в грамматическом аспекте вариантам комментария того события, что может произойти, если упомянутая нами блондинка решительно изменит свой имидж.

Давайте же посмотрим, что в этом случае скажут:

Русский - Она изменила цвет волос

Серб - Она jе променила боjу косе

Француз - Elle est changee le couleur de cheveaux

Англичанин - She has changed the colour of hair

Украинец -  Вона поміняла колір волосся

Как видите, слова здесь разные, а формула – одна (попробуйте самостоятельно расставить ее компоненты во всех фразах, и тут же убедитесь в этом). Представители разных народов подумали об одном и том же разными словами, но грамматически одинаково. Интересно?
А давайте пустимся еще в один эксперимент. И в нем я предложу Вам родиться заново.

Итак, таинственное чудо рождения состоялось, и Вы, неумело размахивая ручонками и ножками, начинаете знакомиться с окружающим миром. Понятное дело, что органы чувств, дарованные нам природой, позволяют Вам с первых же дней понять трехмерность пространства. Вы видите стены комнаты, в которой стоит Ваша кроватка. Вы видите лампу под потолком, большую кровать неподалеку, стол чуть подальше. Вас окружает огромное количество предметов, какие попадают в поле Вашего зрения, и все это фиксируется в мозгу. Вы еще не знаете, как они называются, но Ваш мозг как бы сканирует все эти предметы и откладывает в свои запасники отсканированные образы этих предметов, включающие всю собранную органами чувств информацию о них. Слов еще нет, Вы их не слышали и не знаете, что это такое, а образы, понятия уже живут в Вашем сознании, и Вы в состоянии оперировать ими все лучше и лучше, так как в запасники мозга с каждым днем приходит все больше и больше информации, и мозг не просто накапливает ее, он устанавливает причинно-следственные связи, анализирует происходящее и оптимизирует информацию по мере ее пополнения.

Вместе с пространственной информацией к Вам приходит и понимание времени. Все начинается с движения: видимые предметы, люди перемещаются в обозреваемом Вами пространстве. Вы еще не связываете действие с временем в сознании, тем не менее, любая видимая, ощущаемая Вами информация складывается в мозгу, чтобы позднее на базе уже осознанного материала подвергнуться тщательному анализу и превратиться в четкое понятие.

Но перейдем от философских комментариев к практике. Итак, Вы (пусть Ваше сознание определило Вас как (S) лежите в кроватке (S1) в комнате (S2) рядом с большой кроватью (S3) неподалеку от стола (S4). Во рту у Вас S5, в руке – S6. Кстати, и рот, и рука – тоже определенные S, но позволим себе для удобства сейчас называть их реальными именами. Удивительно, но этот S5 у Вас во рту не просто находится, а с ним что-то происходит. Вы еще не понимаете, что сосете соску, но уже ясно себе представляете, что происходит какое-то действие, процесс, причем не соска сосет Вас, а Вы – ее, и это легко установить, прекратив сам процесс: сразу становится ясно, кто его инициатор. Сознание моментально определяет процесс как особую категорию понятий (Р) и устанавливает связь «инициатор-процесс» (S+Р).

Позвольте, скажете Вы, а как же соска? Ведь она тоже была S, пусть S5, но все же S?

Вспомните, Вы сами установили, кто инициирует данный процесс. Значит, говорит Ваше сознание, любой предмет, производящий действие, определяется как S, а тот, с которым это действие происходит, должен классифицироваться как-то иначе, пусть это будет О. И впредь любой подобный предмет будет относиться к этой категории.

Ура! Схема заработала! Я сосу соску. S+P+O.

Проверим еще. Я трясу погремушкой. S+P+O.

Я слышу погремушку. S+P+O.

Я выплюнул соску. S+P+O.

Погремушка упала. S+P.

Я плачу. S+P.

Видите, как много информации можно получить даже с двумя-тремя предметами. Но не забывайте, что слов еще нет. Ваш мозг оперирует пока только понятиями. Язык, а точнее, владение им, придет позднее. А вместе с языком придет и национальность. А пока Вы не заговорили, Вы ни украинец, ни испанец, ни еврей. Вы – просто человек, гражданин планеты Земля, который, не владея еще каким-либо языком, обладает магической формулой, какая помогает понять окружающий мир и жить в нем.


СЛОВА ИЛИ МЫСЛИ?

На каком языке думает украинец? На каком языке думает француз? Или англичанин? Проще всего довериться принципу, что мы думаем при помощи слов.

Но тогда получается, что новорожденные вовсе не думают, пока не овладеют в достаточной степени языком. Выходит, что они бессмысленно обозревают мир, и он становится им понятным лишь с усвоением слов, какие вводят в их память родители. То есть для него абсолютно безразличны как погремушка, так и материнская грудь. В таком случае верной может быть такая абсурдная мысль, что и самую обычную муху можно научить думать и говорить, если в результате успешных экспериментов наделить ее достаточным интеллектом.

Но давайте попробуем подойти к этому вопросу с другой стороны.

Сравните два следующих описания:

1. Крепкий алкогольный напиток, не совсем приятный на вкус и запах, употребление которого в небольших дозах вызывает приятое опьянение, а в больших – неприятные ощущения на следующее утро после потребления. Изготавливается из пшеницы. Прозрачный.

2. То же самое. Изготавливается из кокосов и имеет молочный цвет.

Русский, даже не дожидаясь окончания первого описания, тут же воскликнет: «Водка!». А в отношении второго описания задумается надолго, призывая на помощь целую армию мыслей. Ответа, он, конечно же, не найдет.

Но если он услышит «Русские пьют «водку», а индусы пьют «бумбу», мозг его мгновенно создаст ассоциацию, неясную, но устойчивую, какая тут же отправится в ряд ассоциаций, связанных с алкогольными напитками. Этот ряд, между прочим, делится на две группы: определенные ассоциации (то, что опробовано органами чувств) и потенциальные (то, что тем же органам недоступно). «Бумба», естественно, отправится во второй ряд, какой не имеет такой яркой эмоциональной ассоциативной окраски, как «водка», «самогон», «коньяк» и т.п., до тех пор, пока органы чувств нашего участника эксперимента не оценят прелестей сего напитка.

Но весь парадокс в том, что индусы никогда не пили этой самой «бумбы»! Они даже и не знают, что это такое, потому что это слово просто-напросто выдумано мною. А напиток, о котором шла речь, в Индии называется «арак»!

Что же будет? Да ничего особенного! Русский, поворчав на меня за эту мистификацию, произведет (и достаточно безболезненно) замену слов, но ассоциация от этого не изменится. И не будет изменяться, сколько я бы не вводил в заблуждение нашего беднягу.

То же самое будет и в том случае, если я дам ему на пробу сей напиток при той же игре словами, разве что ассоциация позиционируется в ряду определенных.
Возьмем другой пример. На сей раз мистификаций. И возвратимся в ту же Индию.

Говорит ли вам что-либо слово «ситафол»?

Давайте попробуем узнать, что это такое, при помощи последовательного ввода информации.

1. Зеленого цвета с пупырчатой кожицей размером со средний помидор
(Не правда ли, трудно даже предположить, что это такое?) Но пойдем дальше:

2. Синеет после того, как некоторое время полежит в холодильнике.
(Информации больше, но определенного ответа мы все же не дадим.)

3. Разрезав его, вы обнаружите сочную белую мякоть с чрезвычайно твердыми косточками.
(Похоже то ли на плод, то ли на овощ, то ли на ягоду.)

4. Мякоть эта сладкая на вкус и словно бы тает во рту.
(Все же более похоже на плод или ягоду, нежели на овощ.)

5. «Ситафолы» растут на деревьях.
(Вроде бы плод, но вишни тоже растут на деревьях…)

Как видите, нам потребовалось целых пять операций, чтобы попытаться определить, что же это такое. Но даже при подробном описании мы не можем иной раз дать точно определить некоторые предметы, пока не увидим своими глазами, не пощупаем, не попробуем на вкус…
В данном случае мы  отправляем это понятие в ряд неопределенных ассоциаций, и оно останется в этом ряду до тех пор, пока этот «ситафол» не попадет нам в руки.

И все же это плод. Но попробуйте теперь представить англичанина и русского, волей судьбы заброшенных на почти необитаемый остров в тех широтах, где растут преимущественно упомянутые «ситафолы». Каждый из них назовет сей плод по-своему. Русский, например, наречет это «сладкой пупыркой» или «костяником», а англичанин, скажем, «pimplone» или «cream-apple». И будут спорить о его названии, пока не появится местный абориген и не разъяснит, что к чему. Будьте уверены, и русский, и англичанин забудут свои толкования и станут пользоваться местным термином.

Самое интересное, что в языках Индии этот плод называется по-разному. Поэтому, если вы пошлете за ситафолами слугу из отеля, в Хайдарабаде он справится с заданием, а в Нью-Дели будет долго и непонимающе смотреть на вас, пытаясь сообразить, чего же от него все-таки хотят…

В том же Хайдарабаде со мной приключилась забавная история в супермаркете, куда я отправился купить банку томатной пасты. Продавец несколько минут пытался сообразить, что же я от него хочу, пока я пытался в разных вариациях английского произношения объяснить, что мне нужно «tomato puree». Когда весь запас вариантов иссяк, я перешел к такому же, как выше, последовательному вводу информации. И где-то на седьмой минуте такого вот общения продавец радостно хлопнул себя по лбу: «А-а! «Там;та п;ри!».

Или еще один прелюбопытнейший пример. Как вы себя будет чувствовать в абсолютно затемненной незнакомой вам комнате, натыкаясь на разнообразные предметы? Сможете ли назвать, например, механическим карандашом найденную авторучку или определить, что находится на стене в раме под стеклом, полотно художника или обычная репродукция?

Выходит, что наши ассоциации все же прежде всего базируются на понятиях, и лишь потом мы облекаем их в форму слова. То есть, мыслим мы все-таки не словами.

Скорее всего, мы создаем в нашей памяти соответствующие предметам, явлениям, процессам определенные и неопределенные образы. А слова – это всего лишь знаковая система, необходимая для общения. Как азбука Морзе для радистов в море. Было бы смешно предположить, что радисты думают при общении друг с другом группами точек и тире в самых разных комбинациях…

Люди думают отнюдь не словами. Каждая мысль – это образ, подкрепленный сотнями ассоциаций и собственным опытом мироощущения. А слова – это всего лишь знаки, при помощи которых мы можем объяснить себе подобным свои мысли. И если у этих мыслей есть единство, тогда и рождаются слова.


ЧЕМ ЛЮДИ ЛУЧШЕ ОСТАЛЬНЫХ ЖИВОТНЫХ

Но ведь животные тоже живут в трехмерном мире и ощущают его, скажете вы. И будете правы.

Да возьмите ту же собаку, которая при слове «гулять» радостно тащит вам свой поводок. Скажите то же самое собаке в Австралии или в Индии, и она даже не обратит на вас внимания, разве что наклонит голову, прислушиваясь к незнакомому набору звуков. Для нее куда привычнее английское слово «walk». Человек-то найдет в словаре знак-аналог и сообразит, что к чему. А у собак двуязычных словарей нет. Их мысль приучена только к одному знаку, хотя понятие прогулки для всех собак мира одинаково.

Мы, люди, в отличие от животных можем разработать огромное множество систем знаков именно потому, что нам нужно общаться. Причем общаться не просто для того, чтобы объяснять друг другу окружающий мир, а для того, чтобы в сообществе таких же выжить во всех трудностях окружающей жизни. Не стоит думать, что человека сделал из обезьяны труд, человека создала объективная необходимость экономической деятельности. Именно она вложила в неуклюжую руку человекообразной обезьяне палку, именно она научила обезьяну обмену сбитого палкой плода на равноценный и очень нужный в данный момент предмет, именно она заставила людей не только называть предметы, а еще и понимать, что такое – причина и что такое – следствие. Иначе мы бы, как и наши архидалекие предки, до сих пор бродили бы где-то в теплых широтах в поисках банановых рощ, а то и вовсе питались бы какими-то жучками да паучками.

Животным вполне достаточно просто ориентироваться в пространстве, а наличие или  отсутствие съедобных плодов вовсе не определяет необходимость создавать в их сознании помимо пространственных образов еще и своеобразные пространственно-грамматические конструкции, воплощение которых в знаки и дает начало любому языку. Потому что эти конструкции и являются тем самым общим в сознании людей, что подлежит обмену на уровне, очень далеком от врожденных рефлексов. Врожденные рефлексы позволяют сосуществовать среди себе подобных, созданное же сознанием позволяет осуществлять обмен предметами и информацией.  А любой обмен и есть экономика.

Я более всего уверен, что человека сотворил не труд, а необходимость обмена информацией. И именно потому человек сотворил общество экономическое и направленное на развитие, а не такое, как, например, у пчел и муравьев. Человек вышел за пределы инстинкта именно через познание пространства и времени и их взаимосвязанной логики, чтобы понять информацию и уразуметь ее нестатичность.

Информация потому и является информацией, что ее нужно анализировать. Человек начал со сравнения, и это сравнение родило анализ. Человек начал анализировать, и ему покорилась тайна причинно-следственных связей. И вкупе с его умением отражать в сознании окружающий трехмерный мир вместе со временем  эти способности позволили ему  сделать величайшее открытие во Вселенной – создать язык. И с этим открытием не сравнится даже и самое революционное открытие им колеса.

Человек овладел словом. Тем самым, которое теологи ставят во главу всего мироздания. Этим словом и была информация, заложенная в нашем мире. Ее нужно было только открыть, понять и найти средства для обмена ею.

Животные просто фиксируют информацию, человек же ее анализирует и оптимизирует, передавая знания по наследству. Здесь очень важно заметить, что передача эта производится не на генном уровне: любую информацию каждый человек должен впитать в себя с чистого листа и обогатить ее собственными знаниями, опытом, чтобы потом на том языке, какой ему предопределила мать, передать последующим поколениям.

На генном уровне мы получаем только умение сориентировать себя в трехмерном пространстве и привязаться ко времени. По той самой формуле, о которой идет речь.


ПАДЕЖИ – ГРАММАТИКА ИЛИ ЧТО-ТО ДРУГОЕ?

Все больше и больше соприкасаясь с магией этой удивительной формулы, мы будем делать для себя небольшие открытия. Традиционные методы познания языка лишают нас такого удовольствия. Более того, методы эти порой даже упрямо догматичны, представляя грамматические особенности языка чем-то вроде таблицы умножения, которую просто необходимо вызубрить, не особо вникая в ее суть.

Но… Побудем пока еще некоторое время в роли еще не овладевшего премудростями языка младенцами.

Ощутив себя в трехмерном пространстве, мы сразу же приступаем к ориентации в нем. Это очень важно для понимания собственного места в этих трех координатах, о которых мы пока понятия не имеем, но осознаем очень хорошо, ибо взгляд охватывает не только объем одного какого-нибудь предмета, но и другие предметы, расположенные вокруг нас. Логика нашего мышления проста: сначала мы устанавливаем пространственные отношения между двумя ближайшими предметами, после чего немного удаляемся от избранного для анализа, определяя таким образом их точное расположение в доступном нашему взору пространстве. Пусть этим предметом будет вожделенная бутылочка с молоком. В данный момент она покоится на большом предмете, какой в дальнейшем со слов родителей войдет в наше сознание как стол. Не зная еще ни буквенного обозначения этого слова, ни его произношения, но на первый вопрос «где?» мы уже ответ получили, однако зуд исследования заставляет нас продолжать исследования. И мы отмечаем в сознании, что стол с бутылочкой стоит рядом с кроватью, под люстрой, перед окном, но за стулом. Мы делаем маленькое открытие: все предметы, доступные нашему взгляду находятся в определенных местных отношениях.

Этот вопрос «где?» преследует нас в нашей жизни ежедневно и неотрывно. Даже один предмет попадает под этот вопрос, так как любой из нас представляет собой эдакую ходячую точку пересечения координат и в отношении этого пересечения позиционирует все, что попадается на глаза. Иначе бы мы и не могли ориентироваться в этом мире.

И мы выстраиваем в сознании стройную и несложную трехуровневую систему, которая легко регулирует все эти взаимоотношения.

Первый уровень – конкретное расположение первого предмета либо на поверхности, либо внутри второго.

Второй уровень - конкретное расположение первого предмета в непосредственной близости от второго.

Третий уровень – для нас уже не является важным конкретное расположение предметов и степень их близости.

В дальнейшем, приступив к разговорной практике, мы даже и задумываться не будем, какими средствами пользуемся для представления этой системы.

Тем не менее, давайте попробуем на пару минут остановиться, чтобы сделать одно из тех самых открытий. Не секрет, что мы используем для словесной подачи этой системы предлоги:

Первый уровень – в, на
Второй уровень – перед, за, под, над, рядом с
Третий уровень – около, возле, у


Но обратите внимание на падежи, какие инициируются этими предлогами, и система наша приобретает тот вид, о каком вам еще не раз придется вспомнить, путешествуя по страницам этой книги:

1 уровень - на поверхности, либо внутри - Предложный падеж
2 уровень - конкретное расположение предмета рядом с другим - Творительный падеж
3 уровень - неконкретное расположение - Родительный падеж

Мы можем сказать «стол стоит у окна» и «стол стоит перед окном». И вторая фраза ничуть не будет противоречить первой. Но в отдельных случаях эта разница является для нас очень важной. Именно поэтому и существует в нашем сознании такое разделение понятий.

Знаток, например, английского языка, в котором, как известно, падежей нет, тут же попытается возразить, мол, данное предположение еще ничего не говорит или, по крайней мере, присуще только русскому языку.

Соглашусь с этим, но на некоторое время. Поскольку позднее мы увидим, что падежей нет и в русском языке. Или наоборот, падежи в английском все-таки есть… И англичанину не менее важна разница в положении того же стола относительно окна.

Сравните:
                Русский язык                Английский язык
Первый уровень - Предложный падеж -                в, на                -             in, on, at
Второй уровень - Творительный падеж - перед, за, под, над, рядом с - before, behind, under, over
Третий уровень - Родительный падеж -        около, возле, у                -                near

Дело в том, что падеж – это не что иное, как общепринятая грамматическая категория, созданная людьми, чтобы как-то объяснить, классифицировать систему грамматики того или иного языка. Действительно, как объяснить такое богатство окончаний в русских словах? А в английском языке такого богатства окончаний нет. Выходит, этому языку падежи как бы и не нужны… Тем не менее, отсутствие во многих языках падежей как категории грамматической вовсе не означает, что падежей (как пространственного понимания) в этих языках нет.

Но ведь мы, будучи младенцем, вовсе не думаем о каких-то грамматических категориях. Мы просто ориентируемся в пространстве, фиксируем различные пространственные взаимоотношения окружающих нас предметов. Мы, скорее, мыслим пространственными конструкциями, нежели грамматическими. Грамматика начинается позже, когда в наше сознание предлог войдет как выразитель, символ этих пространственных конструкций. Пока что мы созерцаем расположенные вокруг нас предметы, оцениваем степень из близости, определяем их местоположение в доступном нашему зрению трехмерном объеме, осваивая таким образом первые три координаты пространства.

Оставим, однако, это смелое утверждение на растерзание моим коллегам-лингвистам и продолжим наши размышления. И добавим к тому, что уже имеем, еще одну координату (или линию, по какой движутся наши персональные пересечения координат) – время. Мы-то видим, что предметы взаимодействуют. И что у каждого такого взаимодействия есть начало и конец, по крайней мере, в поле нашего зрения.

И вот тут приходит очередь глагола.

Жизнь наша настолько упоительно стремительна, что не дает нам замереть в нирване созерцания трехмерного мира, предлагая нашему сознанию познакомиться и с четвертой координатой, той самой, что и заставляет наше пытливое сознание анализировать все происходящее вокруг с помощью все той же формулы, из-за которой и разгорелся этот сыр-бор.

ЧЕТВЕРТАЯ КООРДИНАТА

И вновь на некоторое время превратимся в младенца, блаженствующего в созерцании его маленького трехмерного мира.

 Вдруг эта стройная система окружающих предметов нарушается появлением еще одного, большого и почему-то приятного, и предмет этот доставляет со стола к нашим губам заветную бутылочку…

Оказывается, предметы могут перемещаться в пространстве!

И тут же мозг младенца начинает активно анализировать происходящее. Помимо перемещения предметов в пространстве происходит что-то и еще… Ведь бутылочка не сразу попадает к нашим губам. Приходится ждать. Продолжительность этого ожидания определяется началом и счастливым финалом этого перемещения. Так устанавливается в сознании понятие периода. Периоды эти оказываются разными по длительности, и, что важно, каждое взаимодействие предметов имеет свой период. Причем один период может следовать за другим, периоды могут быть неравномерны… Мозг привязывает эти периоды буквально к каждому перемещению предметов в пространстве, отмечая при этом, что некоторые предметы при этом могут и не двигаться, а спокойно находиться там, где и были еще до того, как, например, бутылочка начала свое приятное приближение к губам младенца.

Период приводит нас к осознанию времени. Перемещения предметов в пространстве, ожидание, неразрывно связанные с периодами,  приводят нас к осознанию движения, состояния, процесса, действия.

Сначала нам кажется, что временем можно управлять: стоит хорошенько поорать – и тебе достаточно скоро достанется желательная бутылочка или новенький памперс. Но со временем, с опытом к нам приходит новое открытие: у любого действия, как результата, есть своя причина. И что именно они – причина и следствие – управляют всем происходящим вокруг, вопреки нашему желанию властвовать над временем.

При этом мы бессознательно осознаем и принципы относительности. Все мы в младенчестве – маленькие Эйнштейны, хотя в этом возрасте осознание сего нам абсолютно безразлично: мы еще не познали мир настолько, чтобы влюбиться навек в свою собственную неповторимость.

Пока мы только постигаем взаимосвязь трехмерного пространства и времени, сооружая в своем сознании определенную логическую схему понятий, объясняющую все происходящее вокруг нас. Конечно же, мы и не думаем о языке и его правилах, мы и не подозреваем о том, что любой язык базируется на этой логике, как на главной матрице человеческого сознания. Но мы уже готовы к тому, чтобы язык пришел к нам в качестве того самого средства, которое позволит нам отвечать родителям не только улыбками и нечленораздельными звуками.

И еще: обратите внимание, гениями становятся те, кто особо тонко чувствуют пространственно-временную логику, а не просто воспринимают пространство и время, как что-то уже давным-давно свершившееся и непоколебимое.


ЗА ШАГ ДО ЯЗЫКА

Итак, наше сознание, обогатившись рядом понятий, начинает их первичную классификацию.

Первую группу составляют предметы. У этих предметов есть любопытная особенность: они могут совершать, инициировать действие, и в то же время действие может происходить и с ними. Понятное дело, в мозгу каждого младенца возникают какие-то свои, особенные символы классификации, но, в любом случае, любое мыслящее существо человеческого рода отделит друг от друга предметы, производящие действие (мы их в нашей формуле обозначаем, как S, субъект), и те, над которыми действие совершается или каких действие так или иначе касается (в нашей трактовке О, объект).

И, обратите внимание, такие нюансы, как родовая принадлежность предметов, степень их одушевленности, являются моментами второстепенными, не столь важными и определяющими бытие. Сначала мы смотрим на предметы, определяем степень их активности и взаимоотношений, и только потом раскрашиваем их в нашем сознании.

Действительно, созерцая обезьяну, которая жует банан, мы и не думаем сначала о том, живой или нет этот банан, мы даже и определение степени его спелости отложим на потом, а сначала установим взаимодействие обезьяны с бананом. Кто кого тут ест, обезьяна банан или банан обезьяну?  Сознание тут же дает нам ответ. И только потом мы изучаем особенности обезьяны и банана для полной картинки в своем сознании.

Даже если мы видим банан, лежащий на земле, и в этом случае отложим в сторону его характеристику. Мы можем и не съесть гнилой банан, ног всегда отметим в сознании, лежит он или стоит на земле.

Так что без установки взаимодействия предметов S и О мы не сотворим язык. Поэтому нам так необходимы понятия из второй группы.

Вторая группа – действие (мы его обозначили, как Р, предикат), которое в свою очередь подразделяется на состояние, процесс, движение, побуждение, установку действия и воздействие.

А ведь именно действие учит человека абстрагированию. Оно же не материально, и его не пощупаешь, не укусишь, не понюхаешь… А как же иначе определить различия между видами действия, если оно не является материальной частью мироздания? Значит, нужно это осмыслить и создать в сознании соответствующую пространственно-грамматическую модель. А на основе ее уже творить разнообразные, соответствующие осознанию действия, грамматические конструкции.

Именно с понятиями этой второй группы прямо связано и осмысление человеком причинно-следственных связей. Мы прекрасно понимаем, что без S никакого действия быть не может. И пусть, например, в русском языке можно встреть такое предложение, как «Светает.», тем не менее, мы прекрасно понимаем, что где-то в природе, далеко от нас, но  существует причина этого действия. Даже в таких предложениях есть свои незримые S.

Третья группа – характеристики предметов (А – атрибут). Это уже не только понятия ориентации в пространстве, с какими мы доселе сталкивались. Это понятия, порожденные нашими органами чувств. На каждый предмет мы реагируем в силу того, что позволяет нам наш организм. Молоко - вкусно, бутылочка с ним – вожделенна, сухой памперс приятен, мокрый – наоборот. Погремушка невкусная, но забавная. Подключая все свои органы чувств, мы разделяем предметы по признакам, чтобы не только облегчить процесс их опознания, а еще и классифицировать их по атрибутивным подгруппам, что значительно облегчает и ускоряет процесс оперирования понятиями.

Четвертая группа – характеристики действия (С – обстоятельство). Здесь так же материальное переплетается с нематериальным. Время, место и скорость действия как бы уживаются с его качеством. Муха в комнате летает быстро, но назойливо. Мама поет колыбельную, это приятно, и пусть это продолжается подольше. Несомненно, и в этой классификации должны быть разные подгруппы, так удобнее сразу несколькими понятиями охарактеризовать интересующее нас действие.

Конечно же, исключительно на этой классификации наш разум не останавливается, поскольку наблюдения даже бессловесному младенцу показывают, что элементы всех вышеуказанных групп взаимодействуют в тесной связи друг с другом, выстраиваясь в логические цепочки, объясняющие нам происходящее вокруг в силу накопленного нами жизненного опыта.

Таким вот образом, классифицируя и осознавая мир, еще не высушив молоко на губах, мы и формируем в своем сознании нашу магическую формулу.

А что получится, если к разуму младенца наконец-то подключим разум взрослый, столь счастливо обогащенный достижениями цивилизации, и попробуем объяснить становление этих базовых моделей для будущих грамматических воплощений?

Для этого нужно заговорить.
 

ПЕРВОЕ СЛОВО

Каждый из нас произнес свое первое слово в жизни. Не секрет, что в большинстве своем люди произносят впервые слово «мама», но бывают и любопытные исключения.

Так, у моей дочери первым словом было «карр». Из-за вороны, севшей как-то на окно. Вороны тем летом в Суздале были жутко активны и постоянно орали во всю глотку. Эта, видимо, тоже была крикливой, чем поразила воображение ребенка.

Мне известен случай, когда первым словом стало «лампа». Нетрудно догадаться, что сей предмет интриговал малышку, внимание которой привлек неподвижный предмет под потолком, порой дарящий свет окружающему миру. Родители наверняка употребляли это слово при включении лампы. Дальнейший процесс становится для нас понятным.

А моим первым словом в жизни был «камынь». Вы ни за что не догадаетесь, что для меня оно тогда означало… Моих родителей просто потрясло, когда я с этим словом на устах радостно показывал на «луну»!

Как выяснилось позже, большую роль в рождении этого слова сыграла большая лужа, находившаяся у дома, где тогда жила моя семья. Любимым занятием местных мальчишек было бросание камней в эту лужу, а я с удовольствием наблюдал за этим процессом. Скорее всего, как я догадываюсь, как-то вечером мальчишки метали камни, стараясь попасть в отражение луны, дрожавшее на поверхности лужи, и я по-своему понял значение слова «камень», каким вовсю оперировали в своей речи пацаны: я соотнес звуковой ряд этого слова с отражением луны. При этом я, видимо, уже различал предмет и его отражение и установил взаимосвязь между ними, не зря же я через некоторое время указал перстом на луну, радуясь тому, что и я уже умею говорить.

Определенный звукоряд, проникший в наше сознание, когда-нибудь реализуется, правильно или неправильно. Но, в любом случае, первое наше слово связано с ассоциацией, причем возникшей на эмоциональном уровне. Эмоции вряд ли порождают первое слово, но, безусловно, являются катализатором этого процесса, как бы толчком к нашему говорению.

Мама уже ассоциируется нами, как что-то большое, теплое, милое, родное, как то, что всегда рядом. Ей очень хочется радоваться навстречу. А это – уже эмоция. Поэтому не удивительно, что большинство детей вступают в мир говорения именно с этим словом.

Некоторые дети начинают со слова «дай». Согласитесь, и у этого слова есть определенная эмоциональная окраска.

Я не хочу утверждать, что эмоции имеют определяющее значение в сотворении человеком первого своего слова, но то, что они определенно влияют на этот процесс, согласитесь, возразить трудно.

Это уже далее мы будем воспринимать и воспроизводить слова с разной эмоциональной окраской. Язык будет открываться перед нами во всех своих красотах и богатствах, и уже от нас самих будет уже зависеть, насколько хватит нам интеллекта, чтобы овладеть как можно большим словарем и инструментами реализации своих мыслей.

Мы даже в детстве иной раз создаем свои собственные языки. Они нам понятнее и удобнее. Собака для нас – «ава», кошка – «мяучка», а мяч – «скакальчик». Или иначе, как подскажет пусть и маленький, но уже накопленный свой опыт. Но и этот наш детский наивный протест против стандартов, навязываемых свыше, подчиняется законам развития родного языка, и мы, славяне, все равно используем те самые падежные окончания, какими славятся славянские языки. Равно как и греческие дети в своих детских языках пользуются постопределительными частицами, а французские малыши для своих неведомых науке глаголов в инфинитиве всегда будут ставить окончание «-er».

Когда моей дочке было 5 лет, она в играх со своим кузеном использовала такую фразу «Пусть было так»… Удивленный такой формой построения предложения я, как и любой филолог на моем месте,  тут же зарылся в историческую грамматику русского языка и обнаружил, что такая форма использовалась русскими в XV столетии. Это еще раз подтвердило мою догадку о влиянии даже ушедших в былое законов развития языка на детей, начинающих пользоваться этим языком. Поэтому, если я услышу в у детей фразу «Я хочу есть мороженое» в значении «Я буду есть мороженое», то не удивлюсь вовсе, потому что знаю, что русские глаголы несовершенного вида будущего времени в том же XV столетии частенько использовали вместо «буду»слово «хочу» и что в том же сербском языке в глаголах несовершенного вида будущего времени это «хочу» сейчас используется как единственный глагол-связку.

Дети, постигая язык, усваивают логику его развития. В каждом входящем в их сознании слове, в каждом предложении заложена многовековая информация развития каждого народа. Мы этого не замечаем, мы вообще даже представить себе не можем, что любой человеческий язык хранит в себе куда больше информации, чем обычный набор общеупотребляемых слов и предложений. В каждом из этих языков заложена история народа, который им пользуется. Именно язык есть тем самым кладезем мудрости народа, именно язык является выражением его культуры.

Но в младенчестве своем мы даже и не пытаемся подумать об этом, мы пока постигаем загадки произношения первых наших слов. И эти слова не берутся ниоткуда. Сначала мы в силу своих способностей познаем окружающий мир, потом в силу своих способностей пытаемся наложить на сложившиеся образы звукоряд слов, слышимых нами, большей частью, от родителей.


ЖИВАЯ ЛИ ЧМОЧКА?

Родители дают нам первый урок языка. Они делятся с нами пока еще слабо доступным для нас своим богатством: они называют окружающие нас предметы. И эти названия, представляющие собой определенные комбинации звуков, которые накладываются на сложившиеся в нашем сознании образы.

Для нас нечто может быть «чмочкой» или еще чем-либо, но мама раз за разом называет это нечто «соской». И вам ничего не остается поделать, как свыкнуться с этим названием. Иначе как же мы будем обмениваться с ней нашим образным видением мира?

Так что вы вынуждены принимать терминологию родителей, поскольку вашей – фактически нет, а они оперируют своею вовсю. И даже если бы вам удалось создать какой-нибудь набор понятных только вам звукообразований, их не понял бы никто, кроме вас самих. Так что приходится привыкать к тому, что имеет авторитет. Вспомните к тому же пример со «сладкой пупыркой», и вы поймете, что принцип этот действует не только в младенчестве.
Это удивительный период нашего пути по свету, когда с помощью родителей, а потом и прочих людей, входящих в нашу жизнь, перед нами открывается безумно интересный мир слов. В этот период мы активно накладываем на нашу схему познания окружающего пространства целую систему знаков, какими являются слова. Мы анализируем их, определяем принципы их образования и даже смело экспериментируем, придумывая свои собственные, пусть и не существующие в том языке, который вместе с приходом этих слов становится для нас родным, но образующиеся по его логике.

В книге К.Чуковского «От двух до пяти» один ребенок недоумевает, что «ногти» находятся на пальцах как ног, так и рук. По его мнению, они должны именоваться «руктями». Логично? В принципе, логично. Установлена взаимосвязь понятий, использованы необходимые для словообразования корни. Точно так же для сознания ребенка куда логичнее, например, называть собаку «ава» (потому что «ав-ав»), чем  собакой. Действительно, а почему именно «собака», а не «pas», «dog» или «hunde»? Ведь и немецкая, и сербская, и английская собаки делают «ав-ав» одинаково…

Но одному человеку, маленькому или большому, не под силу изменять слова в языке или создавать новые. Для этого необходимо, чтобы с логикой его нового обозначения согласились не один-два человека, а достаточно большое количество носителей этой  нашей формулы миропознания.

Но возвратимся к тем словам, которые одно за другим входят в словарный запас младенца.

Всем нам известно, что имя существительное характеризуется родом, числом, одушевленностью, падежами. Я бы добавил к этому перечислению еще разделение по принципу конкретность/абстрактность.

С числом проще всего. Самыми первыми предметами для счета становятся наши пальцы. Умение группировать предметы по признакам начинается именно с них. А там, где есть группа, появляется и счет.

Кстати, вы никогда не задумывались, почему в русском языке мы говорим «один рубль», «два рубля» и «пять рублей», «один человек», «два человека» и «пять человек»? Мы просто ответим – это исключение. Но у всякого исключения есть своя причина.

Итак:
1 рубль, человек, девушка
2-4 рубля, человека, девушки
5-20 рублей, человек, девушек

Оказывается, у наших предков в языке помимо единственного и множественного числа было еще и двойственное число. Это его окончания атавизмом прошлого сохранились в современном русском языке. В английском и французском языках таких атавизмов нет, однако в латыни, которая стала основой этих языков, также было двойственное число!
Видимо, предкам нашим весьма небезразличным казалось группирование по два предмета, и эта группа в их сознании значительно отличалось от групп с большим количеством компонентов.

Да и с родом ситуация любопытна.

Надеюсь, все вы со мною согласитесь, что для младенца родовые различия не имеют никакого значения. Действительно, было бы смешно искать какие-то половые различия у «стола» и «лампы», например, и не находить их вообще у «окна». И еще смешнее было бы заниматься этим, вообще не зная, что же это такое – половые различия. Допускаю, что младенцу абсолютно безразлично вначале, к какому полу принадлежат отец и мать, ему важнее комфортность обитания с тем или иным из них.

По моему подозрению понимание этих самых различий придет к ребенку вместе с языком, когда уже грамматическое воплощение какого-либо явления поможет лучше понять сам образ, не раньше.

А язык придет к нему даже и не с навыками говорения, а с умением мыслить абстрактно, ибо как вы, друзья, назовете на родном языке предмет, который никогда не видели доселе? И какой род вы этому слову определите?

Аналогичная ситуация у нас и с умением различать одушевленные предметы и неодушевленные.

Ведь, например, как понять разницу между «Я люблю крабов» и «Я люблю крабы»?

Или такой пример: «Детектив увидел труп» и «Детектив увидел мертвеца». Почему «мертвец» – слово одушевленное, а «труп» – нет?

Методом проб и ошибок со временем это нам удается, да и консультации родителей здесь явно не бесполезны. Хотя, довольно нередко маленькие дети склонны одушевлять некоторые неживые предметы.

Кстати, у русских и англичан совершенно разные понятия о роде и одушевленности. Для жителей туманного Альбиона вполне естественно отсутствие родовых различий у слов, разве что для уточнения пола живых существ при необходимости («she-sheep» и «he-sheep» – «баран» и «овца»). Любопытно, что у славян для ряда живых существ разделение по принципу пола тоже отсутствует. Это касается рыб, птиц (не домашних) и ряда животных. Русским почему-то это важно, к примеру, для слонов («слон»-«слониха») и безразлично для обезьян, не говоря уже о кенгуру.

При этом славяне щедро наделяют родами практически все предметы. И родовые значения славянских слов нередко имеют противоположные значения с аналогичными словами в других языках. В русском языке «нож» относится к мужскому роду, а в немецком – к женскому. Эстонцу же это абсолютно безразлично, поскольку в его языке категория рода вообще отсутствует.

Точно так же несущественно для тех же англичан, обладает предмет душой или нет.

О чем это говорит? Да о том, что формула наша, которая помогает познать четыре координаты ощущаемого нами мира, родовые признаки и признаки одушевленности не считает существенными. Она как бы беспристрастно рассматривает предмет в его взаимоотношениях с другими, не более. При этом она предоставляет нашему разуму право на персональное видение каждого предмета и определение его признаков. С другой стороны, наше персональное видение мира все же привязано к этой формуле, реализовать которое, поделиться им с другими людьми мы может только при ее помощи.

Группа людей со сходным видением мира создает свой язык. А инструментом реализации того или иного языка неизменно является эта наша формула. Средства же ее реализации формируются коллективным разумом этой группы людей.

Формула сама подвигает человека на творчество, иначе как бы человек перешел от мышления конкретного к абстрактному?

Какая разница между «столом» и «любовью»? Или между «снегом» и «правдой»?

Конечно же, скажете вы, и стол, и снег – предметы, которые можно и увидеть, и пощупать, а с «правдой»и «любовью» все обстоит иначе. Они нематериальны.

Как же и когда мы начинаем мыслить абстрактно?

Осмелюсь предположить, что в процессе осмысления окружающего пространства мы после фиксации в сознании того или любого предмета начинаем и сравнивать его с другими, активно пользуясь при этом всеми данными нам органами чувств. Первым, видимо, становится сравнение по размерам, по цвету, по твердости/мягкости и т.п. Чуть позже мы начинаем группировать предметы по признакам, внутри этих групп опять же производим сравнения, и это очень помогает нам, когда мы сталкиваемся с воздействием предметов на наши органы чувств. Мы можем определить, что такое «больно», например. Но это «больно» – лишь исключительно наше ощущение. Оно нематериально. Но мы чувствуем «боль».

Из всех предметов вокруг нас более всего привлекает погремушка. Почему? Да потому что она вызывает внутри нас непонятное, но приятное ощущение. Мы еще не знаем, что такое «приятно», но нам «приятно» смотреть на погремушку! Она «красивая»! А вот плюшевый медвежонок, которого все время показывает отец, «неприятен». Ну, «не нравится», и все тут! Что-то в нем, в этом медвежонке отталкивает, он неприятен для взора. Это потом мама скажет «красивая» погремушка, а пока она просто приятна. Но для медвежонка в сознании уже выстроена альтернатива. Поэтому, осознав, что предлог «не-« и есть грамматическим воплощение этой альтернативы, мы построим и новое слово «некрасивый». При этом свои понятия о красоте останутся только в нашем сознании, и впоследствии, все больше и больше сталкиваясь по жизни с людьми, мы будем постепенно подправлять тот абстрактный образ, сложившийся в нашем сознании. А порой и недоумевать, почему некоторые не видят красоты в том, что вам безумно нравится.

Именно отсутствие конкретности в абстрактности делает нас непохожими друг на друга.


AS. ВЕЧНАЯ СВЯЗКА

Как вы заметили, наверное, мы уже затронули область имен прилагательных.

Для окружающего нас пространства абсолютно безразлично, какими признаками обладают составляющие его предметы. Ведь оно себя не анализирует. Зато анализируем его мы. И для того, чтобы каждый конкретный предмет в виде соответствующего образа занял подобающее ему место в одной из ячеек нашего сознания, мы стараемся определить как можно больше признаков, характеризующих именно его.

Возьмем для примера «яблоко». Каким оно может быть?

Да тут может быть длиннейший ряд характеристик: «большое», «красивое», «красное», «сладкое», «ароматное», «висящее на дереве», «раннее», «сочное», «крепкое», «спелое», «из нашего сада», «первое», «желанное», «аппетитное» и, наконец,  «мое».

Обратите внимание, столь длинный ряд характеристик может быть присущим всего одному яблоку. А если взять все характеристики, какие можно применить к яблоку вообще, то даже и не представляю, сколько времени необходимо потратить, чтобы все их перечислить…
И каждый раз характеристика яблока образует новую связку, которая наилучшим образом позволяет нам охарактеризовать видимый или воображаемый нами предмет.

А далее без этой связки (а в нашей формуле она выступает под обозначением AS) уже просто не можем обходиться. Для любого S в нашей памяти хранится множество А, извлекаемых и подключаемых в эту связку в случае необходимости.

Почему мы не можем без нее обойтись? Да сравните два предложения «Спелое яблоко слаще незрелого яблока» и «Яблоко слаще яблока». Надеюсь, комментарии здесь излишни.

В грамматике процесс увязывания этих составляющих в одну связку называется согласованием. И вот в этом процессе для многих языков мира, как русский язык, например,  очень важны категории рода и числа.

Связку эту могут составлять разные части речи, и имена существительные, и прилагательные, и числительные, и местоимения, и причастия.

красное яблоко   - прилагательное + существительное
третье яблоко   - числительное + существительное
мое яблоко          - местоимение + существительное
упавшее яблоко - причастие + существительное
яблоко соседа     - существительное + существительное

Во флективных языках согласование в числе, роде и падеже А и S является обязательным. Для многих же языков, как, например, английский, этот момент не является существенным. Но в любом случае, для любого языка важна сама эта группа AS, ибо она начинает действие.



ДЕЙСТВИЕ И МЫ

Как только наше сознание справится с пониманием времени, оно тут же начинает формировать в нашем мозгу понятия происходящих вокруг действий. Мы достаточно быстро начинаем отличать действие процесса от действия состояния, начинаем классифицировать в сознании действия движения и установочного действия. И это начинается с нами еще в детской кроватке, пока мы учимся отличать соску от материнской груди.

Все эти сопоставления происходят порой одновременно. Например, на столе «стоит» бутылочка с молоком, а я «хочу» есть, я знаю, что такое «есть», и чтобы осуществить это желание, я должен «дождаться», когда «придет» мама, и вожделенная бутылочка «попадет» в мои нетерпеливые руки. И чтобы мама поскорее «пришла», я «должен орать» благим матом и попротивнее. Вот видите, как много глаголов я уже знаю! А словами эти глаголы наполнятся позже. Главное, я уже оперирую понятиями.

Итак, сознание наше выделяет несколько типов действия:

Состояние (S+P)             - S движется по t (линии времени)
Процесс (S+P)                - S движется по t и совершает действие
Движение (S+P)             - S движется по t и в трехмерном пространстве
Побуждение (S+P)         - S движется по t и побуждает к действию
Установка (S+P)            - S определяет необходимость (возможность) движения по t
Воздействие (S+P+O)    - S движется по t и воздействует на другой предмет

Причем эта градация по типам действия нам не столь важна, сколько имеет ли это действие свое окончание или еще продолжается. Вот этот момент становится для нас очень важным. Поскольку результат действия нас интересует в первую очередь.

Можно часами сосать соску на бутылочке с молоком и, несомненно, получать от этого удовольствие, но окончание процесса дает нам целую массу новых сигналов на будущее. Я «пососал» соску, теперь можно и поспать. Я «высосал» все молоко, надо бы добавить его в бутылочку. Я так «насосался», что больше нет сил никаких. Я не «дососал» молоко, зачем отбираете бутылочку? В этом случае законченное действие может иметь массу вариаций, от которых зависят последующие действия вокруг нас.

В другом случае мы можем долго наблюдать за летящей птицей или просто на мгновение кинуть на нее взгляд, чтобы отметить, что она «летит». Зато куда больше информации мы получаем от результата этого движения, если птица куда-то «залетела», где-то «полетала» или просто «прилетела» с юга.

Представляете себе ребенка, впитывающего в себя все эти нюансы и сопоставляющего их со слышимыми словами?  Тем не менее, он вполне справляется с потоком информации, более того, создает в своем сознании этакую парадигму, которая будет ждать своей языковой завершенности, и эта завершенность со временем воплотится в осознание грамматических правил родного языка.  Таким образом мы определяем для себя категории несовершенного и совершенного вида еще в младенческом возрасте.

Выше мы уже говорили о том, как человек осознает взаимосвязь действия и времени. Не осознав этого единства, человек вряд ли бы смог вообще пользоваться языком. Он, как и другие животные,  просто существовал бы среди окружающих его предметов, пользуясь ими, но без какой-либо возможности интеллектуального развития. Потому что, понимая взаимосвязь действия и времени, он познает и взаимосвязь причины и следствия.

Другими словами, без глагола бы не было и человека разумного…

Каждый из нас прошел этот процесс осознания действительности, просто мы не особо обращали на это внимания. Тем не менее, при помощи собственного опыта и грамматики родного языка мы достаточно легко оперируем нужными глаголами в своей языковой среде и порой испытываем трудности при изучении иного языка, где мироздание наше рассматривается сознанием в целом так же и несколько иначе - в частностях.

Вы никогда не задумывались над тем, почему в русском языке всего лишь пять временных форм глагола, а в английском – целых двенадцать?  В русском языке две группы глаголов (помните первое и второе спряжения?), а в английском – целая группа неправильных глаголов. Об арабских неправильных и дважды неправильных глаголах даже и не стоит заикаться, достаточно несхожести русской и английской языковых систем…

Давайте же посмотрим, зачем англичанам нужны эти двенадцать времен, и выясним, почему русским вполне достаточно пяти временных форм.



ВРЕМЯ. КАК ЖЕ МЫ ЕГО ПОНИМАЕМ?

Казалось бы, единое восприятие трехмерного мира должно было бы у разных народов по аналогии перенестись и на восприятие времени.  А, оказывается, это далеко не так. Все дело в том, что трехмерность мира постигается с помощью таких посредников, как органы чувств. Но в том то и дело, что время мы постигаем с помощью совсем других средств, какие у каждого человека сугубо индивидуальны. Время мы постигаем через умение абстрагировать. А это значит, что определенные группы людей могут определять какие-то определенные границы для абстрагирования, и если двое уже приняли их за основу, третьему остается только смириться с мнением большинства. Ведь те же романтики и циники совсем по-разному понимают такую абстракцию, как «любовь». И вам остается при своем персональном ее понимании присоединиться к лагерю тех, чьи аргументы ближе вашему сердцу.

То же самое касается и понимания времени. Большинство народов на земле воспринимают настоящее время, как момент. Как своеобразную точку, которая движется себе по спирали (или по вектору) времени, несет по ней всех нас вместе с собой и разделяет все впереди и позади себя на прошлое и будущее.

А вот англичане настоящее время воспринимают, как период времени, который движется по известному нам вектору или спирали.

И в этом тоже есть здравый смысл. Ведь даже мысль свою мы воспринимаем отнюдь как не момент, она явно имеет начало и в тоже время живет вместе с нами в наблюдаемом моменте времени.

Так что же такое для нас настоящее время: своеобразная точка-миг, стремительно летящая вперед, или группа близких друг к другу мгновений, таким же образом продвигающихся вдаль? Или это даже сфера, образуемая такими точками, сфера, в которой заключено каждое наше «я»?

А ведь, действительно, почему бы нам не воспринимать время именно так?

И пока этот вопрос отправляется в нашем сознании в область риторических, давайте посмотрим, как же реализуются эти различия в русской и английской грамматиках.

И мы тут же сделаем открытие для себя: так вот, оказывается, почему в русском языке грамматических форм времен глагола куда меньше, чем в английском! И именно это объясняет нам, почему в русском языке вообще нет формы совершенного вида глагола в настоящем времени, а в английском их – целых четыре!

Давайте присмотримся к русскому пониманию времени. Действительно, в прошлом мы отмечаем как законченное, так и незаконченное действия. То же самое касается будущего. Но вот в текущий момент (а это для нас точка на оси времени) мы можем наблюдать только продолжающееся действие. Ибо, как только действие закончится, оно сразу же оказывается в прошлом, и к нему применим глагол совершенного вида прошедшего времени.

Поэтому в русском языке мы наблюдаем для несовершенного вида глагола формы прошедшего, настоящего и будущего времени, тогда как совершенный вид реализуется только в прошедшем и будущем времени.

В английском же языке все совершенно иначе. В английском языке значительно больше вариантов действий во времени. Действительно, действие может начаться в прошлом и продолжаться (а то и закончиться) сейчас, в предполагаемый нами период времени. В другом же случае мы можем применить период времени к тому действию, которое выполняем именно сейчас, и тогда уже другие, параллельные наблюдаемому действия, совершающиеся, совершенные или устремленные в будущее, потребуют несколько иных форм.

Вот и получается, что англичане люди могут использовать в своей речи целых четыре формы прошедшего времени глагола, тогда как для русских вполне достаточно двух таких форм. Это еще не значит, что тот или иной язык богаче или лаконичнее в описании действия во времени, но учитывать такие нюансы при изучении языков и необходимо, и интересно.

Таким образом, отправляясь на разговор с англичанином или американцем, помните, что собеседник ваш как бы купается во времени, а не постоянно из него вылезает, как это присуще славянам в большинстве своем. Учитывайте это и при переводе с одного языка на другой, и ошибок у вас не будет. Просто хорошенько разберитесь, кто из нас как думает…

* * *

Далее в книге исследуется уникальная система русских приставок, четко позиционрующих действие в трехмерном пространстве, также особое внимание уделяется не менее уникальной славянской системе глаголов движения.

Жаль, что возможности сайта не позволяют представить наглядно всемирную модель падежей. Их, оказывается всего лишь пять. Причем модель эта едина для любого языка земли, даже для таких, как китайский или японский.

После этого исследование все больше и больше начинает уходить в сторону искусственного интеллекта и использования им рассматриваемого тут языкового алгоритма, а гипотеза трех языковых абстракций человеческого интеллекта приводит, в конце концов, к фантастическим выводам о предназначении человека, как наиболее подходящего вида, для передачи информации интеллекту искусственному.