Встреча

    Бродяга и Хмурый встретились спустя два десятка лет с момента расставания...
       Июльские деньки необычайно приспособлены для отпуска. Какими еще более подходящими метафорами, чем раскаленный - вот-вот треснет от внутреннего напряжения - воздух, наполнивший все бытие от неба до недр земли, распаривший душу до пределов "уже за удовольствием", выжавший из организма весь пот до капельки, а вместе с ним и способность мыслить и рассуждать, сковавший сухостью язык - словно сухого цемента сыпанули в рот, и эта жуткая клейкая серая масса сковала челюсти - можно описать состояние человека, оказавшегося в центре этого ада? Пить. И ничего более. Ни одна фантазия сейчас не сработает лучше той, которая называется "запотевшая бутылка с жидкостью". Какие там основные и не основные инстинкты вместе с их попутчицами, какие к черту истомы и прелести. Пить и только пить. К этому нельзя привыкнуть. Чтобы преодолеть жажду и влечение к этой самой "запотевшей бутылке с желто-коричневой жидкостью", по стеклу которой медленно стекают капельки конденсата. Та жидкость, которая внутри этой вожделенной бутылки, что так изысканно и стильно выпускает маленькие пузырьки газа, поднимающиеся со дна до самой поверхности. Или это жидкость, а не бутылка полна этими холодными пузырьками удовольствия? Спасения и только спасения в виде маленького глотка, нет большого глотка - почти непрерывной череды больших глотков жаждет измученная жарой и жаждой душа. Ну, вот и я не избежал этой банальности с душой, потому что мне тоже жарко и хочется пить, и совсем нет смысла в раздумьях, вообще нет смысла в каких-либо мыслях кроме одной: "Хочу пить!" А попытайся я поговорить со своею душой, спроси у нее, дескать, чем жива, чего тебе не хватает, почему неймется,- может, и стал бы я богаче на целую встречу с самим собой...
       Именно в один из таких июльских дней пересеклись Бродяга и Хмурый в пивной палатке, что раскинулась шатром на брусчатке напротив памятника. Палатка была большая, не мудрено, желающих уталить жажду холодным напитком было много. Интерьер палатки был стилизован под бар: имелась барная стойка, оборудованная всем, что нужно для розлива пива. Пластиковые столы и стулья хорошо гармонировали с атмосферой расслабленности и сюрреалистичной благодати. На стене справа от барной стойки висело зеркало. Может, по задумке дизайнера, а может, так само собой вышло, что зеркало повернули на некоторый угол так, что сидящие за столиками не видели своего отражения...
       - Хмурый, ты или не ты? - окликнул Бродяга мужичка, которому на вскидку можно дать "за сорок". Услышав голос, мужичок рефлекторно оглянулся в сторону, откуда донесся звук. Но была жара и жажда. Мужичок сделал недовольный жест, словно отмахнулся от звуков как от мухи...Спустя какое-то время до него, видимо дошло, он обернулся еще раз и уже внимательно стал вглядываться в человека, издавшего эти несвоевременные звуки...
       - Бродяга? О, Господи, как и почему ты здесь...Неужели у того, кто нас свел на встречу друг другу именно сейчас тоже перегрелись мозги, неужели не нашлось ни одного более подходящего мгновения за двадцать лет,- мужичок снова отмахнулся, повернулся к бармену, разливающему пиво, передом, а к Бродяге задом. Бармен как раз ставил полную кружку на стойку. Мужичок схватил кружку обеими руками, быстро поднес ко рту и стал пить большими глотками, громко, хищно. Именно так как громко терзает добычу хищник,- уже нет надобности таиться и подкрадываться, уже началась открытая схватка, и теперь только сила, скорость и удача решают исход этой схватки. Добыча не сопротивлялась. Через три секунды кружка оказалась поверженной, то есть опорожненной. Раздался воинственный торжествующий выдох "хххаххх", затем мужичок громко оповестил благородной отрыжкой всех о своей победе, - Бродяга, братан! Сколько лет!...
       Бродяга не осудил Хмурого за его пивную паузу в разговоре. Он сейчас понимал того, как никогда. Он тоже хотел пить. Поэтому он дождался свою порцию живительной влаги. Стал жадно пить ее. Выпил половину кружки, оторвался, вдохнул и прикончил остаток пива в кружке. Вытерев рот ладонью, он поставил кружку на стойку и разразился громким:
       - Хмурый, бля, братка, бача, дружище, ты ли это?
       - А-а-а!
       Они бросились друг другу в объятья. Стали тискаться, поднимать друг дружку вверх, смеялись и прыгали, словно мальчишки. В тот момент никто бы не осмелился дать им "за сорок". Счастье встречи с друзьями возвращает человека на время обратно, в то самое мгновение, когда произошла разлука...
       В большом зеркале, которое заняло целую стену в этой палатке-баре отразились два парнишки лет двадцати. Оба были стрижены "под ноль".
       - Хмурый! Сто дней до Приказа! Это тебе не хухры-мухры!
       - Да, Бродяга! Всего-то сто деньков!
       Горячее афганское солнце поблескивало на лысинах бачей...
      Словно кадры диафильма высвечивались в зеркале как на экране фотоснимки. Вот Хмурый и Бродяга сидят на броне БТР-а, облаченные в походную песчаного цвета форму. В руках у них автоматы. Оба бойца сосредоточены. Смотрят вдаль. Словно высматривают что-то неведомое впереди...
      
       **
      
      
       ...Бродяга и Хмурый присели за свободный столик. На столе еще покоились груды, оставшиеся от компании, сидевшей тут до "афганцев". Скорлупки фисташек, рыбья чешуя, ну, и обязательная лужица пролитого пива. Однако официантка сработала оперативно. Ловко орудуя тряпкой и подносом, она устранила все следы, приведя столик в порядок. Пожелав приятного аппетита, девушка удалилась так же быстро, как и появилась...
       - Ну, что будем пить, пиво или воспоминания?
       - Давай начнем с пива, а там как пойдет...
       - Колонна в Кабул, помнишь? Когда подорвались саперы, а потом нас целый час отбивали от насевших духов...
       - Ну, не час, а минут десять...
       - Лично мне хватило...
       - Ха-ха, точно! Нехватки не было...
       - Что слышал о наших?
       - Да, вроде бы ничего новенького, про Сэма ты, конечно, в курсе...
       - Про Сэма? Нет, а что с ним?
       - Ты чего, уже больше года тому назад погиб. Поехал в санаторий под Москвой, путевку дали в Союзе афганском, возвращался домой с отдыха. Последний раз видели на полустанке, в купе остались вещи...
       - И не нашли?
       - Нашли...Не доезжая Армавира. Исковерканный труп...
       - Выбросили?
       - Никто не знает, если и были следы насилия, то последующие травмы все скрыли...Я ездил на опознание. Жуть. Кусок мяса. Меня так в Афгане не трясло...
      **
       То эхо перекатное войны
        Доносится сквозь годы до сознанья
        То в облике геройства, то вины,
        То гордостью, то мерой покаянья.
        И стынешь ты, застигнутый врасплох
        Как выстрелом нещадным из засады...
        Не хлеб растет - сплошной чертополох,
        А нужен хлеб. Чтоб выжить - не в награду.
        И кажется далекая война
        Нечетким фотоснимком черно-белым,
        А маленький фрагмент цветного сна -
        Несбыточным ростком, шажком несмелым
        В мечту нерукотворную твою,
        Что выцвела давно от ожиданья...
        - Бессонница?
        - Нет, прошлое курю...
        Затяжка. Сигарета без названья.
      **
      
       В зеркале продолжало отражаться прошлое. Дорога. Бетонка. Ложбинка местности. С обеих сторон дороги тянутся возвышенности. Февральская зима на перевале. Серые низкие тучи, ветер. Посвисты ветра подпевают звукам боя. Что-то ухает, что-то цокает. Громко отбивают там-тамы КПВТ двух БТР-ов. Башни двух бронемашин развернуты в разные стороны. Духи ведут обстрел с обеих сторон. Им бы вырваться из этой западни. Просто рывком проскочить метров на двести вперед, чтобы выйти из-под перекрестного огня. Но они не уходят. Причина - один из БТР-ов подорвался на мине, заклинило развороченным мостом соседние колеса. Надо поскорее сбросить поврежденные детали, чтобы на оставшихся целыми мостах худо-бедно, но двигаться. Удирать. Достойно удаляться. А пока ни с места. Между БТР-ами расстояние всего ничего - пара десятков метров. По бетонке бежит от командирской машины к подорвавшейся бронемашине чудо-юдо. Грязный лоснящийся бушлат, ватные штаны, той же сорок пятой свежести. Сапоги. Бронежилет. Шапка. Поверх шапки каска. В руке автомат. На плече сумка с крестом. Солдат Советской Армии. Бродяга. Санинструктор. Стаж - первая колонна, первый подрыв. Командир роты отправил оказать помощь получившему минно-взрывную травму стрелку подорвавшейся машины.
       Бродяга быстро запыхался. Все его обмундирование и одежда были хороши для отсиживания в десанте или на броне в момент ведения наблюдения. А вот для даже такого короткого броска - нет. В мыслях пульсировало только одно: добежать и оказать помощь. Страха быть убитым не было. Просто опасность не ощущалась. Она была не материальна. Пуль не видно. Свиста их тоже не слышно из-за грохота пулеметов и автоматных очередей. А бояться, не видя опасности, глупо...Бродяга добежал до БТР-а. Попытался взобраться на броню. Закинул ногу на подножку, дотянулся до поручня на броне. А сил подтянуться не хватило. Сорвался. Стало стыдно за себя. Стыд опять поборол собой все, в том числе и опасность. Вдруг кто-то заметил эту слабость, такого допускать нельзя...Бродяга повторил попытку, на этот раз удалось закинуть ногу на бортик машины и подняться на броню. Его ждали. Впервые молодой санинструктор оказался в ситуации, когда его встретили как миссию. Тогда еще все было в диковинку. Но чувство своей необходимости, а главное, уверенности в том, что он знает, что и как надо делать, тогда окрылило. Из люка водителя показалась голова Хмурого. Дембель. Крутой еще сегодня утром перед выездом, сейчас он был бледен и растерян. На Бродягу смотрели два голубых глаза блондина. В них был шок и растерянность.
       - Что делать? Что делать?- затравленно повторял Хмурый.
       Бродяга впал в раж, словно почуявший запах крови хищник. Ему стало все равно, дембель перед ним или папа римский, а может, простой советский парень. Все они люди, и у всех течет в артериях и венах кровь. Значит, перед ним они сейчас все равны. Он знает, как их спасти. Значит, за дело.
       - Хва причитать!- сам не ожидая такой решимости в голосе, Бродяга дал леща Хмурому,- что с тобой? Тебя ранило?
       - Нет,- вдруг сразу успокоился и перестал причитать водила.
       - А кого ранило? Где он?
       - Там, в десанте...Амирка, стрелок.
       - Понял, я туда, а ты давай скорее выезжай хоть помалу отсюда, - с этими словами Бродяга заглянул в люк десанта,- так, все из отсека, быстро, оставить мне только раненого...
       Амирка, таджик, одного с Бродягой призыва. Мечется в бреду. Лицо залито кровью. На голове шлемофон. На стрелке черная танковая куртка.
       - Как это было?- кричит Бродяга еще одному дембелю, занявшему место за КПВТ вместо Амирки.
       - Рвануло под правым, Амирка сидел вот также, как я сейчас. Видимо, головой ударился о броню. Нас тоже подкинуло, но мы лежали на лавках десанта, больше никто до брони не долетел...
       - Ясно.- Бродяга уже расстегивал пряжки шлемофона. Снял его с головы стрелка. Из раны на голове Амирки текла кровь. Уже руки достали шприц-тюбик промедола, вогнал в бедро раненого прямо через комбинезон. Стал накладывать повязку. Да, тут нужна "шапочка". Кусок бинта сантиметров в тридцать длиной,- Зёт, помоги мне,- окликнул бойца своего призыва,- держи вот так,- перекинув ленту бинта от уха к уху через макушку раненого, прижав заодно ватно-марлевую подушечку к ране, поручил Зёту держать концы этой ленты. Стал быстро бинтовать. Сначала закрепительные два полных витка, потом полувитки поочередно лобной и затылочной областей головы. Каждый виток закреплял вокруг первой ленты, концы которой держал Зёт. Через пару минут получилась аккуратная шапка, - все, Зёт, шаришь, спасибо, выхватил концы ленты из рук помощника и завязал их под подбородком раненого...
       - Теперь гнать в госпиталь. Больше ничем помочь не сможем...Хмурый, доедем?
       - Постараюсь...
       Как же здорово жить на свете, когда ты нужен. Когда ты знаешь, что нужно делать. Тогда ты способен творить чудеса, тогда на твое появление реагируют как на приход миссии. Но как же мало отводится времени на эти чудеса. Иначе чудеса станут обыденностью, кого таким удивишь? Было-было-было...но прошло...Получается, для того, чтобы по окончанию войны воину, солдату не испытывать чувства своей ненужности, брошенности, надо не давать войне закончиться?
      **
       От Газни до самого Кабула.
        В километрах - 176.
        Что ж ты так, родная, изогнулась,
        Что ж ты так неласкова, как месть...
        На тебя ступили не врагами,
        Есть приказ - солдату выполнять,
        Что ж ты у подбитых "Ураганов"
        Смерть приберегала для меня...
        Ладно, не срослось у смерти что-то:
        Вовремя саперы помогли,
        И мою оранжевую квоту
        Вынули на свет из-под земли...
        Ладно, промахнули мимо пули,
        Ладно, не заклинил автомат...
        - Ты какого хрена под Сурпулем
        Оказался, Родины солдат?-
        На немой вопрос твой не отвечу,
        Нас свела нечистая с тобой...
        И тебя фугасами калечат,
        И терзает душу твою бой.
        На меня не злись: по перевалам
        Лиха я успел хватить с лихвой,
        Кажется, что души наши стали
        Братскою обветренной душой.
        Юность на войне, чего же гаже?
        Смерть до первой бабы - смерть судьбе...
        Не заесть такие судьбы кашей,
        Гретою на выхлопной трубе...
        Гибну я уже не подо Ржевом,
        Ты меня ведешь не на Смоленск,
        Заросли совсем не львиным зевом
        Склоны, распростертые окрест.
        Поворот. Со скал палят. Засада.
        Выдюжим, родимая, опять.
        Выводи меня из-под Мухманда,
        Мне уже наскучило стрелять.
        Жмусь щенком, приученным к убийствам,
        На твою щебенку как на грудь.
        Кто же мою душеньку отчистит,
        Кто же мне прикажет: "Все забудь!"
        Как забыть твои чужие горы,
        Повороты, взрывы, кровь и боль...
        Дни и ночи превращались в горе
        Этой необъявленной войной.
        Распалился - он не мог иначе -
        Выплюнул всю злость КПВТ...
        Выполненье боевой задачи
        Сродни быть распятым на кресте...
        И распнут нас позже разговоры,
        Все плевки культями соберем...
        А пока пусть лязгают затворы,
        И цевье пусть пахнет имбирем...
        Схлынул бой. Проехали. Дувалы
        Позади остались догорать...
        Значит, завтра все начнем сначала -
        В путь обратный надо нам с утра...
        До Газни от самого Кабула
        В километрах - 176.
        Что ж ты так, родная, изогнулась,
        Что ж ты так неласкова, как месть...
      **
       Двое сидели за столиком.
       - У Сэма остались жена и дочь?
       - Да. Женька и Катька.
       - Как они?
       - Да как тебе сказать...Сэм же пил. Часто скандалили. Теперь и не понять, хуже им стало или полегчало...
       Помолчали...
       - Да, жизнь злая штука...
       - Давай, третий что ли...
       Молча выпили. Опять помолчали.
       - Ты-то сам как?- спросил Бродяга.
       - Да, как тебе сказать...Ну, пытаюсь крутиться. Пытался бизнесом заняться, да не смог. Я же не буду платить, а так не дадут работать, не стреляться же с ними каждый день. Вот и не стал бизнесменом. Работал охранником. Неплохо выходило до кризиса. В банке хорошо платили, и поспать можно было. Я со смены шел в смену на другом объекте. Сейчас банк закрылся. Пока охраняю магазин...
       - Понятно...
       - А ты?
       - А я с женой развелся, потом женился во второй раз. В общем, ничего особенного. Пока живой...
       - Странно, двадцать лет не виделись, а говорить не о чем...
       - Давай вспомним, что ли афганские дела...Те годы были лучшими в нашей жизни...
       - Чем же лучше-то? Для чего или для кого идеализируем мы то время, что привлекательного в той войне? Все меньше смешного вспоминается, а если и вспоминается, то кто поймет нас, что это смешно? Цепляем понятным и доходчивым - смертью. Срываются. Говорят, мол, та война была цветочками по сравнению с тем, что началось в стране позже. Причем, долго ждать не пришлось, словно выбрали момент, когда лучшие погибли, а выжившие еще не оклемались от радости, что выжили. И давай рвать страну и судьбы.Чего же лучшего там мы набрались? Как были безмолвным быдлом, так и остались. Как использовали нас там в своих интересах, так и продолжают по сей день. Медальки вот новые отштамповали, слыхал? Красивые. Лучшие. Дерьмо там было. И мы его хлебнули. Ничего там лучшего не было. Сами себя обманываем. Рядимся как шуты в самими придуманную сказку. Инфантильные придурки...
       А за столиком наискосок напротив кипела жизнь. Бурлила дискуссия. Это Ираклий Андроников с самозабвенной преданностью и уважением к своему лиргерою рассказывал на память очередную свою новеллу о жизни Лермонтова. Его перебивал хриплый надрыв Высоцкого, поющего так, словно это в последний раз: "Порвали парус". Скромно сидел лишь Кобзон, потому что в парике было жарко. А вот Пастернак напротив постоянно вскакивал из-за столика и набрасывался с вопросами на Вознесенского: "У меня вопрос к Славе! Слава! Скажите, существует ли искусство?" Совсем еще юная Пугачева сидела переодетая в Горбоноса и что-то напевала себе под нос. Макаревич, обнявшись с Рембо, раскачивался в такт песни жизни. Он безоговорочно попадал в такт, что бы ни звучало...Там еще были знакомые и не очень. Всем им было весело. Периодически они подскакивали и дружно, раскачиваясь под: "Айне дозе, айне дозе..." поднимали бокалы и пили свою жизнь. Им было весело и интересно. Только не слышно было их двум мужичкам, которым смело дают "за сорок". Мимо, мимо и мимо. Вся интересная жизнь. Мазала мимо них...
       Кто придумал эту палатку? Почему в ней так неуютно Бродяге и Хмурому? Словно два одинаково заряженных магнита они стремились разбежаться.
       - Слушай, мне уже бежать надо, может, схлестнемся в другой раз? Чтобы без спешки. Тогда и посидим...
       - Пора? Жаль. Ну, давай, на посошок, обязательно надо встречаться...
      Они вышли из палатки, пожали руки и разошлись в противоположные стороны...
       В это время в зеркале прошлого можно было увидеть, как двое молодых ребят стоят, обнявшись, на фоне пыльного БТР-а. Они смотрят вдаль, пытаясь что-то разглядеть там вдали ...А быть может, они смотрят вслед тем двоим, что только что вышли из палатки и разошлись в разные стороны...Еще на двадцать лет?
      **
       Давай останемся, браток,
         И пусть шагают мимо годы,
         Ведь нам с тобой не от природы
         Назначен расставанья срок.
         Еще бы пожили...
         Весной,
         Забрав из штаба документы,
         Раздав салагам сигареты,
         Домой отправимся. Домой!
         Получку выдаст нам Ташкент,
         Пойдем гулять, достанем водки,
         Мы выжили в афганской лодке,
         И кто нам скажет: "Водки нет!"?
         И кто нам скажет: "Жизнь не та!"?
         "Никто не ждал, а вы вернулись,"-
         Про порох спросят и про пули...
         Представь, а мы остались там.
         Представь, что мы остались там...
         Ну, что глядишь, бача, с укором...
         Терпи, вертушка будет скоро...
         Я жив. А ты умрешь от ран...
       Давай останемся, браток!...
      
      
      
       - А кто будет платить?- официантка растерянно стояла между столиком, где только что сидели Бродяга и Хмурый, и зеркалом, в котором по прежнему честно и чисто смотрели вперед два друга, два бачи...