Замок Фризенгофа. 3 Александра Николаевна в Бродзя

Притаилось эхо российской трагедии в Словакии.

И. Ободовская и М. Дементьев в двух своих книгах «Наталья Николаевна Пушкина» и «»Вокруг Пушкина» приблизились к открытию «некоторой великой тайны», которую поэт «унёс с собой в гроб», но, подойдя вплотную, испугались. Никакой тайны не было, её придумал Достоевский, и с тех пор литературоведенье табутизировано в вопросе признать истину, что Богом великого российского поэта А. С. Пушкина был Бог Израильский, и муза поэта была одета, со слов самого поэта «в израильское платье». Чтобы не раздваиваться, Пушкин подбирал таких же душевно близких ему друзей и любимых женщин, в том числе и жену. Решившись создать семью, Александр Сергеевич сватался к Анне Олениной, мать которой Елизавета Марковна Полторацкая, она же тётушка Анны Керн, которой поэт посвятил «Я помню чудное мгновенье». С Олениной у него что-то не получилось, не будем вдаваться в подробности, и он посватался к Наталье Николаевне Гончаровой. 
В письме к П. П. Ланскому от 29 июня 1849 года, своему второму мужу после смерти Пушкина, Наталья Николаевна пишет о своей родословной: «…В своём письме ты говоришь о неком Любхарде и не подозревая, что это мой дядя. Его отец должен быть братом моей бабки – баронессы Поссе, урождённой Любхард. Если встретишь где-либо по дороге фамилию Левис, напиши мне об этом потому, что это отпрыски сестры моей матери. В общем, ты и шагу не можешь сделать в Лифляндии, не встретив моих благородных родичей, которые не хотят нас признавать из-за бесчестья, которое им принесла моя бедная бабушка. Я всё же хотела бы знать, жива ли тётушка Жаннет Левис, я знаю, что у неё была большая семья. Может быть, случай представит тебе возможность с ними познакомиться». 
В фамильном списке Натальи Николаевны, а значит и Александры Николаевны чуть ли не вся еврейская история. Нет смысла, настолько это общеизвестно, объяснять происхождение фамилии Левис; Любхард состоит из двух широко известных еврейских образований: Люб – европейское (Любавичи, Любачов по имени белорусского еврейского местечка, центра цадиков, хасидов), Ард (Ардит, Ардот) – испанское; корни Поссе тянуться к городу Пассау из восточной Баварии, в середине 14 века многие евреи этого города погибли мученической смертью; на иврите - паса – распространяться, пас – невеста, конец. Известны еврейские фамилии Пас, Пасман, Пассер, Паскаль, Пассовер….
Дочь богатого помещика Карла Любхарда и Маргарет фон Фитингофф Ульрика Любхард (1761-1791) вышла замуж в 1778 году в Тарту за барона Мориса фон Поссе. «Существовало предположение, что Ульрика Поссе француженка. Теперь мы знаем, кто были её родители. Не был французом и её муж Морис Поссе, он был шведского происхождения, предки его ещё в 17 веке поселились в Эстонии (тогда Эстляндия)». Авторы книги «Наталья Николаевна Пушкина» довольно прозрачно, но не открыто, подтвердили еврейское происхождение Ульрики и её мужа. От этого брака родилась дочь по имени Жаннет, принявшая в будущем фамилию мужа Левис. Во времена молодой Ульрики в городе Тарту (Дерпт) служил Иван Александрович Загряжский – близкий к князю Потёмкина офицер, женатый на Александре Алексеевой, от которой имел сына Александра и двух дочерей – Софью Ивановну в будущем графиню де Местр и Екатерину Ивановну, ставшею впоследствии фрейлиной императорского двора. Александр Загряжский влюбился в баронессу красавицу Поссе, в неё невозможно было не влюбиться. Отторгнув от мужа и дочери и подкупив попа, обвенчался с нею при живой жене и привёз в имение уже беременную. Не будем останавливаться на, мягко выражаясь, неприятных семейных сценах, но Загряжскому пришлось покинуть имение и перебраться в Москву. Жена Загряжского отнеслась к Ульрике по-человечески, родившийся ребёнок был принят в дом наравне с другими детьми. Ульрика умерла в возрасте тридцати лет, оставив шестилетнюю Наталью Ивановну. Хозяйка имения Александра Загряжская удочерила ребёнка, позаботившись о её наследстве. Когда дети подросли, Александра Степановна Загряжская переехала в Петербург, как пишут Ободовская и Дементьев, под покровительство «всемогущей» Загряжской Натальи Кирилловны, урождённой графини Разумовской, жены Николая Александровича Загряжского, родного брата Ивана Александровича. «Могущество» Натальи Кирилловны исходит со времён царя Павла Первого, отца Александра Первого. О Разумовском я писал во второй части этого повествования. Везло Загряжским на жён еврейского происхождения! Наталья Ивановна унаследовала красоту своей матери Ульрики, по первому мужу Поссе. Вместе с сёстрами Загряжскими она была принята во фрейлины к императрице Елизавете Алексеевне, жене Александра Первого. В неё влюбляется фаворит императрицы кавалергард А. Я. Охотников. Кому-то это было не по душе, на Охотникова совершается покушение. В 1807 году он умирает от смертельной раны, а Наталью Ивановну срочно выдают замуж за Гончарова Николая Афанасьевича. На венчании присутствовала вся царская фамилия. При Петре Первом дед Николая Гончарова назывался Авраам Гончар. Поэтесса Марина Цветаева посвятила ему прекрасные строки: «Первый о ком слышно – Абрам Гончар. Абрам Гончар первый пускает в ход широкий станок для парусов. А России нужны паруса, ибо правит Пётр. Сотрудник Петра. Пётр бывает в доме. Несколько красоток-дочерей. Говорят, что в одну, с одной…. Упоминаю, но не настаиваю. Но также не могу не упомянуть, что в одном позднем женском… лице лицо Петра отразилось, как в зеркале. Первый о ком слышно, - изобретатель, умница, человек, шагающий со временем, которое тогда шагало шагом Петра. Современник будущего – вот Абрам Гончар. Первый русский парус – его парус». Дворянство Гончаровы получили только при Екатерине Второй. Сочетание фамилий Поссе, Любхард, Левис, с прадедом Абрамом Гончар, позже Гончаровым, не оставляют сомнения в еврейских корнях детей Натальи Ивановны, в том числе Александры Николаевны Фризингоф, хозяйки замка в Бродзянах и её сестры Натальи Николаевны. Поддерживали ли Гончаровы связь с родственникам из-за границы? Конечно, поддерживали, иначе Наталья Николаевна не могла бы так уверенно и свободно писать о них своему мужу Ланскому. 
Наталья Ивановна родила семеро детей, четыре дочери, одна из которых умерла после родов и три сына. Биографии трёх дочерей тесно переплетены с биографией Пушкина А. С.. С 1834 года они жили в одной квартире Пушкиных: Екатерина Николаевна Гончарова (1809-1843), в замужестве Дантес-Геккерен, Александра Николаевна (1811-1891), в замужестве баронесса Фризенгоф, Наталья Николаевна (1812-1863) – жена Пушкина. В Бродзянском музее портрет Екатерины Николаевны не представлен.    
«От посещения Бродян у меня осталось такое впечатление, что при жизни Александры Николаевны имя Пушкина было в замке под запретом» - пишет Раевский в своей ранней книге «Если заговорят портреты». В книге «Портреты заговорили» он раскрывает причину запрета. Современники Пушкина рассказывают, что «вскоре после брака поэт сошёлся с Александриною и жил с ней». Напоминание Фризенгофу, мужу Александры Николаевны, об этой связи не приносила удовольствия. Поэтому в доме о Пушкине не говорили, произведений поэта, как и его портретов не держали.
История такова. Однажды у Александры Николаевны пропала золотая цепочка. На ноги был поставлен весь дом, но цепочку нашёл слуга, перестилавший постель Пушкина, и возвратил поэту. Не будем мусолить эту кроватную тему, но чтобы читателю было понятно, как индустриальная пушкиниана искажает образ поэта даже в таком малом, я приведу выдержку из книги П. Е. Шеголева «Дуэль и смерть Пушкина».
«Мы имеем ещё два определённых указания на близкие отношения поэта к Александре Николаевне Гончаровой. Одно исходит от княгини Веры Фёдоровной Вяземской, жены ближайшего друга Пушкина – женщины, пользовавшейся интимной доверенностью Пушкина и хорошо знавшей его семейную жизнь. В 1888 году П. И. Бертенев напечатал в «Русском архиве»  «Из рассказов князя Петра Андреевича и княгини Веры Фёдоровны Вяземских. (Записано в разное время, с позволения обоих)». «Влюблённая в Геккерна, высокая, рослая старшая сестра Екатерина Николаевна Гончарова нарочно устраивала свидания Натальи Николаевны с Геккерном, чтобы только повидать предмет своей тайной страсти. Наряды и выезды поглощали всё время. Хозяйством и детьми должна была заниматься вторая сестра, Александра Николаевна. Пушкин подружился с нею…» Точки, поставленные после этой записи и очевидно означающие в этом месте не то пропуск, не то желание умолчать о чём-то, заинтересовали меня, и я обратился за объяснениями к П. И. Бертеневу, спрашивая его, случайны ли точки, или они со значением. П. И. Бартенев ответил мне следующим сообщением (в письме от 2 апреля 1911 года): «Княгиня Вяземская сказывала мне, что раз, когда она на минуту осталась одна с умирающим Пушкиным, он отдал ей какую-то цепочку и попросил передать её Александре Николаевне. Княгиня исполнила это и была очень изумлена тем, что Александра Николаевна, принимая этот загробный подарок, вся вспыхнула, что и возбудило в княгине подозрение». В другом своём письме (от 14 декабря 1911 года) П. И. Бартенев сообщил мне категорически: «Что он, Пушкин, был в связи с Александрой Николаевной, об этом положительно говорила мне княгиня Вера Фёдоровна». Я обращаю внимание читателей не на связь Александра с Алексендрой, это, может быть, не принято в строгом свете, но естественно, а на цепочку. Раевский подтверждает: «А в ящике с драгоценностями герцогини я увидел потемневшую золотую цепочку от креста, тоже принадлежавшую Александре Николаевне. Доказать, конечно, невозможно, но быть может, это самая волнующая из Бродянских реликвий». Я снова обращаю внимание читателя: к цепочке Раевский «привязал» крест, которого он не видел, не что иное, как цензурные издержки советской России.
Кишкин в «Бродзянских реликвиях» со ссылкой тоже на Бертенева: «Умирающий Пушкин просил княгиню В. Ф. Вяземскую передать после его смерти нательный крест с цепочкой». Итак: просто цепочка, цепочка от креста и, наконец, крест с цепочкой. Где истина? Те же современники Пушкина рассказывают, что «ещё до женитьбы Пушкина на Наталии, Александрия знала наизусть все стихотворения своего будущего зятя и была влюблена в него заочно». Влюблённость сопровождается духовной общностью, а Пушкин церковь не любил, как и кресты, символизирующие христианскую религию.      
В 1854 году у Александры Николаевны родилась дочь, которую назвали Наталией, любовно в семье – Ташей. Дочь баловали, она получила воспитание богатого дома. Кишкин пишет: «С дочерью, крещённой в православной церкви, большой близости у неё не было». Из этого утверждения Кишкина можно понять, что Александра Николаевна или вообще не была христианкой или, как и Пушкин, возвратилась к старым корням дедушек и бабушек, то есть вернулась в иудейство. Конечно, это не значит ходить в синагогу и истово молиться, достаточно отвергнуть легенду о Христе и напрямую поверить единому Богу и его заветам. В это вполне можно поверить, потому что, я повторяюсь, Александра любила Пушкина, разделяла его взгляды, иначе они не сблизились бы, и поэтому на её цепочке никакого креста не могло быть. 
В России официальная правда о Пушкине не зависит от истины, а от правительства. Со дня рождения Пушкина прошло более 200 лет, менялись режимы и правительства, а с ними и цензура. В переходной обычно очень короткий период в печать просачивалась истины о поэте – публиковались неизвестные ранние произведения, воспоминания, письма, биографические данные…. Метаморфоза с цепочкой Александры яркий пример этому. В 1998 году Гуманитарное агентство «Академический проект» издало два тома «Пушкин в воспоминаниях современников». В рассказах о Пушкине, записанных П. И. Бартеневым со слов супругов Вяземских, упоминание о цепочке вообще отсутствует.      
Наталья Николаевна с детьми и мужем Ланским неоднократно посещала дом своей сестры в Бродзянах, о чём в музее имеются достаточно экспонатов, в том числе зарисовки, на которых  изображены дети Натальи Николаевны и она.   
Раевский в воспоминания о посещении замка в 1938 году и Кишкин в 1985 году в советской России не обошли один из острейших экспонатов Бродзянского замка - портрета Дантеса.
Из книги Раевского «Если заговорят портреты»: «В столовой висит большой портрет (литография) В. А. Жуковского с его подписью и там же, на очень видном месте, овальный портрет Дантеса, исполненный в 1844 году художником С. Вагнером. Дантес ещё молод – ему всего 32 года, но благодаря бородке-экспаньолке, выглядит старше. Он в штатском. По-прежнему красивый и самоуверенный человек, кажется, очень довольный самим собою. И подпись его под стать внешности – размашистая со сложным росчерком». И далее: «Мы ужинали при свечах. Всё было как во времена Александры Николаевны. На столе скатерть из русского льна, искрящийся богемский хрусталь, массивное серебро из приданного шведской принцессы со скромными серебряными вещами и монограммой «А. Г.». В полумраке чуть видны портреты – Дантес, Жуковский, «русские гравюры с забытыми людьми. Воспоминания, воспоминания…». Кишкин тоже цитирует в своей книге 1985 года этот отрывок, но уже с приговором во вступлении: «А в книге читаем о портрете убийцы Пушкина следующее…», и задаёт читателю или саму себе вопрос: «Опускала ли Наталья Николаевна глаза, увидев впервые портрет Дантеса? Или его на время убирали перед приездом Ланской?» Путём цепочки предположений, ссылок на воспоминания посетителей замка Кишкин приходит к заключению: «Так или иначе, оснований для безоговорочного утверждения, что портрет убийцы Пушкина висел рядом с портретом Жуковского при Александре Николаевне, нет, как и нет их для далеко идущих из этого выводов». Получается, что Кишкин опровергает фразу Раевского «всё было как во времена Александры Николаевны».   
Придворная интрига в Петербурге конца 1836 начала 1837 года развивалась по классической схеме. С одной стороны - популярный, но не угодный двору поэт и его молодая красавица жена; с другой – обольститель женских сердец, офицер императорской гвардии иностранец барон Дантес-Геккерен Жорж Шарль. Ревность, пасквили, клевета, тайная встреча, объяснение в любви, предательство близких…. Интрига, как и следовало ожидать, закончилась дуэлью. Поэт был смертельно ранен.
Совсем недавно, в девяностых годах двадцатого века стали известны новые подробности российской трагедии 1837 года. Профессору Миланского университета госпоже Серене Витали посчастливилось быть допущенной к семейному архиву семьи Геккерен. В письме Дантес – Геккерену: «Я верю, что существуют мужчины, потерявшие из-за неё голову, она для этого достаточна красива, но что она на это отвечала – нет: потому что она никого не любила больше меня, а в последнее время у неё не было недостатка в возможностях отдать мне всё, и всё же, мой дорогой – ничего, никогда! Она оказалась гораздо сильнее меня; более двадцати раз просила меня пожалеть её, её детей и её будущее, и в эти мгновенья была так прекрасна (какая женщина не была бы?), так, что если бы она хотела быть переубеждённой, то не говорила бы с таким пылом, поскольку я уже сказал тебе, она была так прекрасна, что её можно было принять за ангела с небес; нет такого мужчины на земле, кто не помог бы ей в этот момент, так велико было уважение, которое она внушала; и она осталась чиста и может ходить с высоко поднятой головой». Убийцы таких писем не пишут, а неверные жёны так себя не ведут. Можно ли обвинять Дантеса при тех свободных нравах при дворе, что он влюбился в самую красивую женщину? Можно ли обвинять молодую жену Пушкина, что она влюбилась в одного из самых интересных и красивых мужчин? Извечные вопросы без ответа. Сердцу не прикажешь. Но факт, что Наталья Николаевна «может ходить с высоко поднятой головой», говорит о моральной чистоте жены Пушкина, и он, муж её, верил ей от начала интриги до своего смертного ложа.          
«Русская толпа» не простила Пушкину его «Родословной», не простила «я по кресту не дворянин»…. Смысл интриги сформулировал сам Пушкин за пару месяцев до роковой дуэли: «Напрасно я бегу к сионским высотам, грех алчный гонится за мною по пятам». Кто этот лев нетрудно догадаться, не Дантеса имел в виду Пушкин, а царя Николая Первого. У льва такая методика: он отбивает от стаи жертву и расправляется с ней. К примеру, судьбы огромного количества кантонистов, которых выхватывали из привычной жизни, разлучали с семьями, насильно крестили, многие из них погибали лютой смертью за соблюдение субботы, за отказ есть свинину…. Дантес и его приёмный отец - всего лишь попутчики при царе в стремлении сделать карьеру. Царь их использовал - они помогли ему избавиться от неугодного иудея, может быть, сами того не понимая. Пушкина убила Россия. Наталья Николаевна, её сестра Александра Николаевна прекрасно это понимали. Тому подтверждение надмогильный памятник А. С. Пушкину с откровенно иудейской символикой.
Дантес тоже жертва. Его портрет висел в гостиной Бродзянского замка, напоминая, не давая забыть его обитателям российскую трагедию 1837 года. Сегодня портрет Дантеса, или его копия, продолжает находиться в стенах Бродзянского замка среди экспонатов Пушкинского музея.
Посетителей литературного музея имени Пушкина встречает громадная в два человеческих роста статуя Кирилла и Мефодия.  Портрета Пушкина среди экспонатов музея  я не приметил, а вот Пушкин в граните в старинном парке возле музея стоит с изуродованным лицом и отбитым носом. Казалось бы далеко от России, а ненависть та же. Нос всегда был темой для карикатурного изображения еврея. В Словакии 21 века нос Пушкина кому-то мешал. Больно смотреть на эту продолжающуюся трагедию.