Стрекодельфия. глава 21

Я – обычный.
Я даже не мог бы сказать, как именно я выгляжу.


Вот почему предложение Октября написать мой портрет я отверг с чувством, близким к негодованию – что меня рисовать, я слишком обыкновенный. Во мне нет ничего особенного.
Даяна, присутствующая тут, авторитетно заявила:
- Наш Костя – очень красивый.


Внутри у меня что-то дрогнуло; по всем закоулочкам души разлилось ровное, приятное тепло…
…Я поселился у Октября и жил у него дня три, прежде чем он предложил нарисовать мой портрет.
Предложение поступило именно тогда, когда пришла Даяна.
Она заявилась даже не ко мне, а вроде как в гости к Октябрю…
Ну что ж…


Мы допивали свой утренний кофе.
Начинался очередной отличный день. Полный счастья… по мнению Октября… конечно. У меня же было слегка неровное настроение…
Я думал о том, что скоро должно было произойти. Я гнал от себя эти мысли. Но не мог не думать.


Октябрь допил кофе, отодвинул чашку. Радостно потер руки, предвкушая, что вот-вот займется творчеством…
Хлебом не корми, дай только порисовать… Как Лори – сочинять музыку, Закрытому – строить лестницы… Лопасти – мастерить леталки…
Он был так увлечен, что даже не смахнул с губ остатки печенья.
- А ты что будешь делать? – спросил он у меня.
Ну надо же, он вспомнил о моей скромной персоне… Даже не верится.
Два дня подряд я грунтовал для него холсты.
Для меня было вовсе не тягостно заниматься этим однообразным и, в общем-то, скучным делом.


В нем присутствовала монотонность, которая, наверно, и была мне необходима.
Кофе показался безвкусным.
Впервые за много дней…


Что-то должно было случиться. Произойти.
И случилось. Она пришла.
Но сначала я ответил на вопрос Октября.


- Я? Что делать? А ты разве не дашь мне… мм… очередной холст… для грунтовки?
Он улыбнулся.


- Нечего изображать тут чернорабочего. Я же вижу… что тебе нравится этим заниматься…
- Это правда. Отвлекает от ненужных мыслей.


- Ну… здорово. Рад за тебя. Много думать вредно… вообще-то.
Говорит совсем как человек… Совсем.


- Сегодня я придумал для тебя более интересное занятие. Нарисую, пожалуй, твой портрет. У тебя очень интересный тип лица… ты об этом знаешь?


Вот тут-то я и возмутился:
- Да ты что! Я и фотографироваться-то… ненавижу… с детства…
- Правда?
- Правда-правда. Честное слово!
- Ну… знаешь… Это ведь все равно. Я ведь уже принял решение. А решение мое… ты пойми… оно непоколебимо.


- Это чересчур, Октябрь. Пойду, пожалуюсь на тебя… кому-нибудь. Ну, к примеру, Аморельцу… Или Лекарю.
- Вот уж глупо… Станут они тебя слушать!
Это точно… стали бы они меня слушать. Я представил их себе… на секунду. Каждый наверно, занимается своим делом.
Офли… вот кого я не видел давно.
- Я хотел сходить… навестить Офли. Я его давно не видел, - сказал я.
Это была даже не совсем неправда.
Я подумал: действительно, было бы неплохо навестить сейчас Офли… Наверняка он торчит в своем любимом Зеркальном лабиринте.
- Каждый из нас находится в своей любимой картонной коробке, - сказал Октябрь.
Эти слова показались мне довольно-таки неожиданными, можно сказать, даже странными, потому что вроде как ни к чему не относились… И все равно – он словно прочитал мои мысли. Ну да, что- то, а мысли-то они умели читать…


Потом я понял, к чему он это сказал.
Ладно.
- Ну, так я… пойду? – спросил я.
- Да подожди ты… все стремишься вырваться… из своей коробки. Подожди. Говорю же… Хочу написать твой портрет.
- Ты настаиваешь? Эх… Насколько лучше у нас с тобой были отношения, когда ты просто просил меня грунтовать твои холсты.
- Скоро осень, и мне надо подготовить себя к написанию пейзажей, Костя. Ты даже представить себе не можешь, насколько это серьезное дело – пейзажи. Если я нарисую твой портрет, это меня отлично подготовит.
- Ясно. Ты будешь использовать меня в качестве тренировочного снаряда.
- Мне говорили, что ты обидчивый, но я не думал, что настолько. Брось… Хватит капризничать. Садись. Обещаю, это не отнимет много времени. Ты, наверное, успел заметить, что рисую я очень быстро…


Это была истинная правда. Октябрь и правда рисовал очень быстро. Кисти летали в его руках, словно кегли фокусника-жонглера, со скоростью, примерно равной скорости крыльев колибри, когда эта птица зависает над цветком.
Я понял: спорить бесполезно. И подчинился.
Он усадил меня в удобное кресло, повернутое так, что мне была видна, помимо, конечно же, Октября, стоящего за своим мольбертом, входная дверь в его мастерскую, распахнутая настежь…
Чуть позже в этом дверном проеме и появилась Даяна. С подарком для меня. Подарок лежал в картонной коробке.
Но это произошло чуть позже.


А пока я спросил:
- Осень? Я думал, тут не бывает времен года…
- Осень – не такая, как у вас… Не как у вас, у людей… Совсем другая… Но есть все же определенное сходство.
- Понятно.
- В Стрекодельфии бывает чревычайно красивая осень, Костя. Если тебе повезет, и ты с наступлением осени еще останешься здесь, сам в этом убедишься…
- Буду ждать с нетерпением.
- А сейчас… расслабься… Сядь так, как тебе удобно.
- Ладно.


И он убрал с мольберта картину, которую рисовал вчера. А там… там был с подавляющим мастерством изображен ластик, медитирующий на светящийся дом-тыкву, украшенную множеством фонарей, с прорезанными окошками и дверцами.
Ластик был похож как две капли воды на того, что приходил ко мне для беседы… совсем недавно.


Впрочем, все ластики похожи один на другого.
Это вам не стрекодельфы.
…Тут-то она и появилась.
Я ее увидел – она стояла на пороге, и вид был немного виноватым.
А может, мне хотелось… видеть ее виноватой.
Возникла из воздуха, словно солнечный свет сгустился… сам собой.
И говорит:


- Костя у нас… красивый.
- Да уж, - откликнулся  Октябрь. – Собственно, это одна из причин, почему я и решил написать его портрет. А еще – знаешь, устал от этих композиций с ластиками.
Я подумал: действительно, ты что-то очень уж часто их рисуешь…
Хорошо, я думал не вслух. Дело в том, что Октябрь не терпел критики… Хоть это я понял… Ну… и… понять это было не трудно. Несмотря на свой достаточно милый характер, он имел один… хм… недостаток. Если дело касалось его картин, он признавал только похвалу. Стоило ему нарисовать какую-нибудь картину, он непременно приглашал хоть одного стрекодельфа… А лучше двух.
За те пару дней, что я жил у него, мастерскую посетило куча стрекодельего народа.
… Я то рассчитывал тут отдохнуть, прийти в себя, перевести дух. Не тут-то было.
Он притаскивал их чуть ли не за уши… Забавно было слушать их болтовню.
Словно птичий щебет. Стрекотанье сверчков. Дельфиньи крики… И меня посетило такое… особое настроение… оно бывает нечасто.


Появилось вдруг чувство, что страсть к Даяне начинает гаснуть, словно перетомившаяся роза… Здесь росли повсюду говорящие цветы. Их было полно. Они бормотали без умолку. К сожалению, я не понимал их языка. Надо будет попросить… кого бы… Чтобы кто-нибудь меня научил их языку.
Только кого бы попросить?
Аморельца? Императрицу?
Ведь все они чрезвычайно заняты… Такие уж они… Каждый вроде бы просто наслаждался жизнью, вроде как ничем не занимался, и в то же время у любого из них было, что называется, дело их жизни…
Попробуй отвлеки их…


Что, если попросить Голована? Что ж, как-нибудь попробую…
Слушать невнятное бормотание говорящих цветов – одно удовольствие… К тому же никакие улитки, обитающие в Стрекодельфии, с их фосфорецирующими панцирями, с томным блеском в малоподвижных предельно удивленных очах – никакие водоплавающие стрекодельфные улитки не сравнятся красотой с говорящими цветами.
И еще одна удивительная вещь – эти ощетинившиеся привеликим множеством чрезвычайно острых шипов растения ветвились и кустились только поблизости от дома Октября.
Словно они обладали вполне вполне здравым рассудком и к тому же еще честолюбием – хотели, чтобы их запечатлел лучший художник…
Он и правда был неплох.
Все-таки… надо закончить про говорящие растения.


Я и раньше замечал, что они тесно растут возле дома Октября… Замечал, когда приходил к нему прежде. Замечал, несмотря на то, что в последний раз, будучи у него, приходил расстроенный. Озабоченный мыслями об этом дурацком Глюндельфлюце… Будь он неладен.
Давно заметил: настоящая любовь всегда немного неопрятна… Да, она похожа на цветок, слегка увядший… с левой, скажем, стороны… Этот мир полон увядших цветов, что поделать…
Что Стрекодельфия, что мой мир… Какая разница… так… к чему я? Любовь немного неопрятна. Наверно, потому что настоящая – неизбежно чрезмерна… Она похожа на существо, у которого есть какой-нибудь маленький, но все же заметный изъян… Например, хромая улыбка… Или фальшивый акробат, который совершенно не умеет жонглировать и совершенно не знаком с азами гимнастического искусства.


Говорящие цветы и мысли о них пришлось отложить…
Я вдруг, ни с того, ни с сего, подумал: стрекодельфам хорошо творить… Все способствует их творчеству…
Вспомнил себя: времена, когда пытался снимать фильмы, писал романы, был скульптором. Множество препятствий постоянно мешали мне это делать, и препятствия вырастали словно грибы после дождя… Эх… Короче, наблюдая за тем, как блаженствует, набрасывая контуры моего портрета, Октябрь, я на секунду даже позавидовал ему…
- Сумрачность говорящих цветов, растопыривших свои шипы, должна подчеркнуть твою инородную застылость, - заявил он мне без тени понимания того, что это может меня как-то… ну… обидеть, что ли…
Она стояла на пороге.


- Я принесла тебе подарок.
Ну вот. Сначала я даже не понял, к кому она обращается.
Она держала в руках картонную коробку.
Протянула ее мне. Теперь понятно – подарок предназначался мне…
- Открой и посмотри.
Я открыл коробку…
Там, в уютной, какой-то по детски беззащитной темноте, лежала черепаха. Это была самая обыкновенная, сухопутная земная черепаха, очень похожая на ту черепаху по имени Оксанка, что жила у нас с Зюскинд.  Мы купили, когда дочери исполнилось два года. Вот так…


- Где ты ее взяла? Спасибо, конечно, но…
- Я была там, у вас… в Москве. И стащила ее из зоомагазина…
- Ну… ничего себе.
- Подумала, что тебе будет приятно получить ее в подарок черепаху… Именно обычную, не стрекодельфную, а самую обыкновенную. Похожую на ту, что жила у вас  - у тебя и у твоей жены.
Откуда она знает? Вроде бы, я ей не рассказывал.
Может, она специально хочет меня уколоть?

Этим упоминанием о Зюскинд.
Дескать, ты вроде как… вертишь тут роман со мной, а там тебя ждет жена…
Что можно было прочитать в ее глазах? Таких изменчивых?
Столь непостоянных?
И она спросила:
- Пойдем погуляем? Ты как, не против?


Я покачал головой…
- А ты, Октябрь, не против? Как ты смотришь на то, что я заберу его у тебя… на пару часиков…
- Идите… Только не забудь его вернуть.


И он усмехнулся…
- Да уж… об этом можешь не волноваться… Это обязательно… Мы только погуляем с черепахой…
- Ладно.


И мы вышли из мастерской…
- Пойдем поближе к Травяному лабиринту… Там растет много сиреневой капусты. Черепаха, кажется, принимает ее за вашу… какая там есть у вас… ну, та, которую так любят черепахи…
- Белокочанная…
- Ну да…
- Тебе видней.
Мы направились к лабиринту, обросшему травой до какого-то неприличия, до последней степени запредельности…
- Как твои дела?


Я даже не знал, что и отвечать.
- Ты, видимо, совсем привык здесь? И чувствуешь себя как дома?
Она говорила без вопросительной интонации.
Сегодня ее волосы были разноцветными…
Словно радуга, убежавшая с неба.


- Ничего… ничего… думаю, ты все же немножко скучаешь по дочери?
- Ты всегда воруешь черепах по зоомагазинам? А я-то думал, почему их никогда нет в продаже?
- Она тебе нравится?
- Она не может не нравится. Раз подарила ее ты…
- Забери ее с собой, когда будешь уезжать, хорошо?
По лицу ее пробежала тень печали.
- Собственно, я пришла побыть с тобой… потому что меня потом долго не будет…
- Это как понимать?
- Ну… мы с Аморельцем и с Офли решили совершить новую диверсию…


- Против ластиков?
- А то против… кого же?
- Ну не знаю… откуда я знаю… что, если вы придумали себе нового врага?
- Нового врага?
- Ну да! Ведь это игра!
- И вовсе это не игра! Война у нас настоящая. Ластики отвратительны. И мы… ну… я хотела сказать… лично мы, с Аморельцем и Офли, - мы будем стремиться к тому, чтобы они больше никому и ничему в Стрекодельфии не смогли причинить вред.
Мы вошли наконец в лабиринт Травы.
Мы были здесь совсем одни.


Не считая черепахи…
Приятное ощущение, от которого комок внутри потихоньку таял… Что, если у  нее все же есть ко мне какие-то чувства? Если? Если…
Черепаха, как видно, почуяв запах свежих растений, беспокойно зашевелилась у меня в руках…
Да уж… Отличный подарок.
Теперь мне придется всюду таскать ее с собой. Вдобавок к Спутнику. То есть – вдобавок к Акимычу.


Впрочем, думаю, из ее рук мне было бы приятно получить даже какое-нибудь уродливое чудище, или даже кусок гнилых водорослей…
И уж тем более – черепаху, забавную, как и все существа этого вида.
Здесь была беседка. Подобие беседки. Только в крыше были проделаны большие отверстия, сквозь которые видно было небо с неспешно проплывающими облаками.
Это небо было голубое.
Ослепительный голубой свет.
Небо всегда ослепительно голубое, когда рядом с тобой горячо любимый человек.
Она – не человек, напомнил я сам себе.
И все равно, я хочу остаться рядом с ней навсегда.
Здесь…


Пришлось прикусить язык, чтобы не сказать ей эти слова, слишком, чересчур откровенные…
- Посидим? – спросила она.
Мы сели на лавочку. Точнее, это было нечто похожее на… лавочку…
- Выпусти ее. Пусть она побегает. Здесь много травы.
Я выпустил черепаху.
- Знаешь, Даяна, мне ваша вся эта возня с ластиками кажется чрезмерно раздутой игрой. Разве не так?
- Ну что ты! И вовсе это не игра! Тебе же известно, они стирают тут все, что только не лень!


- Да брось… Это ведь не настоящее стирание. Не то, от которого вы все исчезнете. Это ведь совсем другое, правда? Это другое. Это всегда можно исправить. Просто взять и подкрасить.
- Какой ты умный! – она слегка поджала губы, но стала от этого только еще прекрасней.
Я смотрел на разноцветные прядки ее длинных, распущенных волос, и с трудом удерживался от желания ее обнять.
- Ну ладно, конечно, это разновидность игры. Вся наша жизнь – разновидность игры. Разве нет? – добавила она.
- Угу… Ого… философия…
Она хлопнула меня по руке ладонью, которая на долю секунды превратилась в птичье крылышко…


- Ладно… Я же шучу. Странно, что тут, на крыше беседки, оставлены дыры. Здесь же всегда идет дождь, в Травяном лабиринте.
- Здесь-то? Ну да…
- Зачем тогда в крышке беседки дырки?
- Ммм… Сегодня дождя не будет…


- Точно?
- Правда. Можешь быть спокоен.
- Откуда ты все знаешь?
- Ну ладно, хватит. Иногда мне не нравится, когда ты разговариваешь в таком тоне… Так насмешливо…
- Знаешь, ко мне приходил ластик.
- И?
- Он хотел поговорить со мной…
- Довольно странно, ты не находишь?
- Да нет… А что в этом странного?


- Ластики – наши враги.
- Я и сам так считал… до недавнего времени.
- А теперь что же, не считаешь?
- Теперь… не знаю, что и думать. Мне очень не хочется огорчать тебя, но я давно уже не в силах думать о ластиках плохо.
- И что же ты теперь о них думаешь? Можешь со мной поделиться?
- Ладно, Даяна, я вижу, что ты злишься… Не будем об этом. Меньше всего я хочу сейчас, чтобы ты злилась. Смотри, она грызет дверцу беседки.
Я говорил про черепаху.


- Это ей не повредит. Все равно дерево трухлявое… Так что… о чем тебе сказал ластик? И о чем ты хочешь говорить, если не о ластиках? Надеюсь, не о Глюндельфлюце? А то, смотрю, в последнее время это стало любимой твоей темой. Если о нем… тогда я лучше пойду…
- Ну ладно… - я схватил ее за руку, - подожди ты. Не буду говорить, о чем ты не хочешь. Я все понял. А что… мне надо будет, я все равно узнаю… и без вас… Не хотите, не говорите.
Она фыркнула, а я ее обнял и поцеловал.


И сразу все внутри у меня одновременно взбудоражилось и успокоилось, словно она – это и была та самая точка во Вселенной, где я только и мог быть счастлив.
Эгоистично было думать так, наверное, даже очень…
Она была моя…
Я с трудом оторвался от ее губ, таких волнующих…
- Ты бы лучше думал не о нем и не о ластиках.. А о том, что тебе придется скоро нас всех покинуть…
- Честное слово, ты, нарочно, что ли, хочешь меня огорчить?
- Огорчить не огорчить, но это ведь факт.


- Я до конца не хочу в это поверить. В это исчезновение стрекодельфов, о котором вы все трындите… извини за грубость.
- Дурак…
- Пусть я дурак, но я не верю. Я не верю, что вы исчезнете. Особенно ты. Это какая-то глупость, которую вы придумали… только вот зачем, не пойму пока.
- Ладно, пусть придумали. А как насчет последнего вздоха Морро, который ты должен забрать и сохранить в коробочке? Как же? По легенде, все произойдет именно так.
- К черту такие легенды.
- Идиот. Убери свои лапы от меня.


Я пытался развязать шнурок на ее платье… Никак не получалось…
- Откуда у тебя это платье… с такими завязками… Средневековье какое-то.
- Ты возьмешь последний вздох Морро и вернешься в свой мир… Чтобы спасти свою дочку. Разве не так?
- Об этом сказал мне Лекарь? Ну и что? Разве это правда? А может, все будет не так? К тому же он говорит, что моей дочке и без того лучше.
- Вот как? И этому ты веришь. А истории про последний вздох – нет.


- Ну да. Уж позвольте самому выбирать, чему мне тут верить, чему – нет.
- Ну конечно, конечно, хозяин – барин.
- Даяна, где ты набралась таких пословиц…
- Это не важно. Я вообще… очень образованная. В отличие от дуралеев, которые думать только об одном… как бы побыстрей стащить с меня платье…
- Просто я не могу сейчас думать ни о чем другом…
- Мы займемся… этим… а кто будет смотреть за твоей черепахой?
- Замолчи… Молчи…
Мне казалось, с ее поцелуями в меня перетекает вся радость, вся свежесть, все неистовство мира. Это было волшебство, и в момент, когда это происходило, я не мог думать ни о чем, я не мог вообще думать…


Это было совсем не то, чем с женщинами, с обыкновенными женщинами, теми, которых я любил и не очень, с теми, кого забывал на следущий день, с теми, что заставляли меня вздыхать с облегчением, когда они уходили из моей жизни.
Это было немного похоже, и вместе с тем совсем не то. Это была даже не такая близость, что грезится в снах. Это было безумие, я слушал ее дыхание и стоны, земные и одновременно такие далекие, необычные, я чувствовал ее дрожь и кончики пальцев на моей спине, и рыбьи чешуйки на ее бедрах, и птичьи перья в волосах, - она была со мной, и в то же время она постоянно перевоплощалась, словно наслаждалась нашей любовью и близостью не только здесь и сейчас, но одновременно еще в нескольких измерениях, в соседних или даже очень далеких мирах.


Я жадно ловил ее дыхание и пил ее слюну, я крепко сжимал ее в руках, как можно крепче, так что на коже оставались вмятины, я боялся, что она может исчезнуть, ускользнуть прямо здесь, сейчас…
Я не мог, конечно, думать ни о чем, разве что о том, что я могу хоть минуту прожить без этого, хоть минуту прожить без нее…
Потом мы смотрели на голубое небо и на облака. Их было видно сквозь дырки в крыше беседки.


И тут я услышал, как черепаха поет.
Она все время ползала поблизости, а тут вдруг, совершенно внезапно, запела, довольно невнятно, но вполне себе человеческим голосом. У меня даже дыхание перехватило.
Пение черепахи звучало не смешно и не страшно, а вполне себе торжественно… Это было похоже на арию из оперы… Да-да, на какую-нибудь чудесную арию. Пожалуй… Внезапно нахлынувшее вдохновение…
- Что ты чувствуешь?


Мои пальцы все еще бродили по ее груди, по волосам…
- Это глупо…
- Что глупо?
- Глупо спрашивать. Неужели ты сама не понимаешь?
- Я просто хочу, чтобы ты сказал.
- А ты… ты скажешь мне?
- Что?
- Ну вот… вот видишь. Ты сама не хочешь об этом говорить.
Я подумал: может быть, черепаха запела потому, что почувствовала вибрацию нашего с Даяной счастья… может быть.
- Знаешь, мне кажется, я тебя обожаю… обожаю тебя…


Сказал это, и мне самому не верилось, что я это выговорил. Смог выговорить.
- Какой ты дурак… все-таки.
- Даяна, ты ведь меня обманула. Эта черепаха – не из Москвы. Она – стрекодельфная.
- Вот еще…
- Она ведь поет! У нас черепахи не поют.
- Она же теперь живет здесь… И у нее вполне могут проявиться самые необычные способности. Может, она даже летать теперь научится. Кто знает. Ты ведь тоже иногда обретаешь тут способность перевоплощаться… Разве нет?
- Ясно.
- И вообще, дареному коню в зубы не смотрят. Тебе, что ли, не нравится, как она поет?
- Да нет, что ты, очень… очень. Иди сюда…
- Ты что? Опять?


- Ты… ты…
- Знаешь, оказывается, люди очень сексуальны…
- Молчи. Тише…
- Я буду разговаривать… может, мне нравится разговаривать, когда ты делаешь это…
- Ты говоришь, люди… Я что… первый человек… с которым ты этим занимаешься? Да?
- Какой же ты… все-таки… глупый…
…Так мы с ней валяли дурака еще несколько часов, пока не стемнело. Стало прохладно…


- Надо искать черепаху…
- Ладно…
- Что ладно?
- Тогда выпусти мою руку… и ногу…
- Не могу. Просто не могу тебя отпустить. Это выше моих сил…
- Ну ладно. Я ведь серьезно. И меня к тому же ждет Аморельц. Мы собирались вечером начертить кое-какой стратегический план… Мы договорились встретиться у Офли, а потом слетать в город ластиков и сломать им часы… на башне…
- Сломать часы? Чем вам часы-то не угодили?


- Все, я встаю. Одеваюсь… Надо еще найти ее…
Говорящие цветы испускали кисловатый аромат и потихоньку светились. Их было тут, в травяном лабиринте, немного, но они тут, все-таки, росли. У подножия одного цветка, с особенно толстым стеблем, я и увидел свою черепаху, которая сладко спала, втянув голову и лапы под панцирь. И сейчас даже не верилось, что совсем недавно у нее прорезались певческие способности…
- Пойдем.


- Давай побудем здесь… немножко еще.
- Ты что, хочешь поссорить меня с Октябрем? Он ведь хотел написать твой портрет, что, забыл?
- Да не забыл я… Ты думаешь, он это всерьез?
- Конечно!
- А я вот думаю, он уже увлекся чем-то другим.


- Ладно, в любом случае, пойдем.
- Ну пойдем. Если только ты пообещаешь, что завтра утром мы увидимся снова. Несколько часов я без тебя еще переживу, а вот дольше – нет.
- Ну ладно, хватит говорить глупости.
- И вовсе это не глупости.
- Не глупости? А что же?
- Я тебе совершенно серьезно говорю. Я вообще, наверно, останусь здесь, с тобой.


Останусь тут навсегда…
- Какая чепуха.
- Почему?
- Каждый должен жить в своем мире.
- Ты это нарочно? Дразнишь меня? Ты ведь на самом деле так не думаешь?
- Попытка бегства всегда оборачивается тем, что от этого страдают другие. Те, кто тебя любит… в твоем мире… понимаешь?


Я вдруг понял, о чем… точнее, о ком… она говорит.
Глюндельфлюц.
Он сбежал из этого стрекодельфного мира, которым был для него родным. Своим. Он сбежал (какие бы у него не были веские мотивы, пусть даже и супер творческие, и супер гуманные, черт его дери!), он сбежал, он бросил своих друзей навсегда, когда они его так любили, и он заставил их страдать…
Страдать от потери…
И ее заставил страдать.
И как она может говорить об этом сейчас, сразу после того, как мы с ней были близки… Зачем она говорит мне это?
Мне было больно.


Сейчас… когда я еще ощущаю такую блаженную усталость в каждой клеточке своего тела. Такое теплое, такое яркое опустошение. Яркая белая вспышка.
Сейчас… когда ее обнаженное светящееся тело еще стоит перед моим внутренним взором, такое безупречное, такое манящее… Слиток серебра… Лунная статуя, только ожившая, затрепетавшая… Сейчас, когда мне кажется, что я еще владею им… А возможно ли вообще овладеть ей, Даяной?
- Скажи, ты говоришь сейчас о нем? Он сбежал отсюда, из своего мира… А он не должен был этого делать…


- Подожди… О чем ты? Я говорила о тебе. Ты говоришь, что собираешься остаться здесь. Хотя это не твой мир. У тебя есть свой, в котором тебя ждут… И где будут страдать без тебя. Вот и все, что я хотела сказать…
Я схватил ее за руку, сжал ее.
- Нет, прекрати пожалуйста. И я не такой дурак, я знаю, я чувствую – ты говорила сейчас о нем! О нем! Ты так его любила? Скажи мне? Он что, такой необыкновенный? Он делает это лучше, чем я? Я знаю, людям во всем далеко до стрекодельфов… Наверно, он делал с тобой что-то особенное? Да? Я прав? И ты обожала его за это? И ты обожаешь его до сих пор?
- Отпусти, пожалуйста, мою руку. Больно. Ты говоришь чушь. К тому же его ведь здесь нет. И давно.
- Его нет, но ты постоянно о нем говоришь!
- Неправда. Я даже и не думала о нем говорить!
- И тем не менее, ты говоришь!


По ее лицу пробежала тень.
- Я люблю тебя, я способен думать только о тебе! Да, я только о тебе и думаю. И знаешь, я хочу быть уверенным в том, что между тобой и мной не стоит призрак… этого проклятого Глюндельфлюца.
- Не называй его проклятым! Тебе никто не давал такого права!
- Вот видишь! Он вас бросил, и после этого ты еще его защищаешь!
- Вот уж не думала, что люди – такие ревнивые…
- Заладила: люди такие сексуальные, люди – такие ревнивые… Тебя не устраивают люди? Я не устраиваю тебя?


- Отпусти мою руку. Я не хочу с тобой больше оставаться. И мне надо идти. А тебе, кажется, надо остыть…
Я повалил ее в траву, подмял под себя, стянул платье, которое она только что надела… Но прежде, чем мне удалось снова овладеть ей, она исчезла, и в моих руках осталось только пустое платье…


Они ведь умели делать такие штуки. Перемещаться в пространстве… Многое такое умели. Запросто.
И все равно… все равно я почти принял решение.
Это было решение остаться здесь, в Стрекодельфии, навсегда.