Гвоздика

     Уже две недели донимают остров налетающие с юга, уже ослабевшие над Японией тайфуны. Уже две недели вода, не останавливаясь ни на минуту, льется с неба. Отвратительный мелкий липкий дождь, устав мочить землю, иногда передает эту работу густо висящей в воздухе мельчайшей водяной пыли, по отвратительности не уступающей ему самому, потом, передохнув, приступает к своим обязанностям с новыми силами. Насквозь промокшая земля уже не в состоянии принимать в себя бесконечно падающую на нее влагу, и потому по улицам и тротуарам бегут мутные потоки, заставляя одетых в плащи и резиновые сапоги прохожих, чертыхаясь, выбирать места помельче. Насквозь промокло все: горы и деревья, трава и кусты, асфальт и автомобили, дома и все, что внутри их, люди и мысли.  Разбухшие до неузнаваемости обычно мелкие горные ручьи и речки с грозным ревом несутся к морю, с необыкновенной легкостью швыряя в волнах вывернутые с корнем деревья. Забежавшая в них горбуша не в силах преодолеть стремительный мощный поток и стоит у берега в редких мелких затишках, выставив под дождь черные спины, прижавшись друг к другу, пошевеливая хвостами и терпеливо ожидая конца  этого сумасшествия. Плотные серые тучи, заслонив собой небо, куда-то несутся, цепляясь за крыши домов омерзительными мокрыми ватными обрывками. Вокруг ничего не видно кроме зловещей туманной мглы, мир сузился до нескольких десятков метров и кажется, что снова Господь, разгневанный на разболтавшихся и вконец обнаглевших людишек, наслал на них кару небесную и потопу уже не будет конца. Наступает ночь, дождь неумолчно шумит в листве, струи сбегают по стеклам окон, а по подоконнику противно барабанят капли, убеждая, что завтра повторится все тоже самое…
     …Но вот звенит будильник и становится понятно, что за прошедшие несколько часов в окружающем мире произошли разительные перемены. Комната, еще недавно с отвращением глядевшая в мглистое пространство насквозь промокшим окном, залита ослепительным с непривычки светом уже поднявшегося в распадке между сопками утреннего солнца. На отмытом дочиста, голубейшем небе ни облачка. Покрытые сочным зеленым бархатом лесов уже проснувшиеся горы величаво вздымаются по краям долины, ближе к вершинам на фоне зелени видны белые росчерки спрятавшегося с зимы в глубоких расщелинах и до сих пор не растаявшего  снега. Распадки и ущелья заполнены пением птиц и веселым звоном речек и ручьев, бегущих по  камням и перекатам мимо сваленных на берегу в огромные  кучи переломанных деревьев и делающих невинный вид, будто они здесь совершенно не причем. Сочащаяся из склонов вода ласковыми прозрачными струйками сбегает вниз, пошевеливая заросли исполинских лопухов. Рябчики, весело посвистывая, плещутся в мелких лужицах, будто бы не накупавшись за прошедшие две недели, потом, вспорхнув на нижние ветви, шумно отряхиваются. Вымахавшая в пояс трава выпрямилась и, изумрудно-шелково лоснясь, волнами лениво перекатывается под легким ветерком. Солнце поднимается все выше, становится жарко, горы, прогревшись и разомлев, начинают чуть видно парить. Над согревшейся долиной тоже поднимается парок. Ожившие и повеселевшие прохожие, еще, на всякий случай, держа в руках сложенные зонтики, бодро бегут по тротуарам, отмытые автомобили несутся по отмытому до стерильности асфальту. Просвистел над головой заходящий на посадку первый за две недели самолет, а голова туманится от заполнившего огромную долину пряного неповторимого запаха полян дикой гвоздики, одновременно распустившейся на вершинах сопок.