Про Несуществующего человека

Для меня до сих пор остаётся загадкой, стремился ли я к этой встрече или она произошла случайным образом. Очень часто мне говорили, что я его просто себе выдумал, но я полностью уверен - все наши беседы были реальнее, чем те сигареты, которые я выкуривал во время нашего разговора. А когда за стёклами дождь (того лучше - снег), мы долго лежим и разговариваем. Но не теперь.
Всё знание о его жизни сводилось у меня к двум понятиям - семья и мы. О втором - больше. О первом - лишь немного и домыслы. Три года - и ты знаешь человека на столько, что тебе больно его потерять. Даже если его не было вообще. Но это тоже не правда.
Он всегда приходил через дверной глазок. Проходя мимо двери, я всегда знал - он стоит за нею. Беглый взгляд в маленькое окошечко: ну здравствуй. Щелчок замка - проходи. Бесшумно дверь прячет нас от соседей, и мы проходим в кухню. Курить. И снова рассуждать о позавчерашнем дне, потому что то, что было вчера, он ни как не может запомнить.
Сидим в кухонном коробке, друг против друга. Взгляд устремлен в окно, за стекло в дожде и легкой дымке от пара наших кружек. Дышит на стекло - рисует пальцем:
- я сегодня ехал к тебе в троллейбусе. Ты знаешь, когда запотевает окно в троллейбусе, само собой запотевает, потому что снаружи холодно, а внутри много тепла, то замечаешь узоры, которые люди рисовали от скуки, согрев своим горячим дыханием стекло. И все эти имена, рожицы, бессознательные случайные рисунки волшебным образом проявляются, и ты видишь, как много людей оставило свой след на окне. Так же и с моей душой. Достаточно малейшего холода снаружи и нежного тепла внутри - на моей душе начинают проявляться эти имена и лица из прошлого. Самый удобный дневник. Но достаточно протереть рукавом и все это исчезает, и остаются просто слегка изогнутые полосы и пустота между ними, и легкое замутнение. У многих все именно так внутри - все совсем ровно... равномерно и очень мутно. Такие люди не видят смысла в жизни, но продолжают жить. я вот думаю - ради чего? Если они этот смысл даже не хотят искать. Ни смысла, ни цели. Просто заработать денег и отдохнуть от зарабатывания денег. мне кажется они нам просто мешают. Мешают двигаться дальше - к нашей цели.
я прошу их понять. они уже достигли своего, обрели свой смысл. у них своё счастье, ему нельзя мешать. они так же имеют на него право как и мы. Улыбка-судорога, услышал, но не принял.
- А я все жду этого звонка, после которого всё измениться. Вроде обо мне многие знают - но не каждый, как оказалось, способен меня взять. Говорят - не сейчас, подожди. И я всё жду, практически постоянно держу телефон в руке (ладонь - телефон зажат между большим и средним), и нервы, бывает, на пределе. А вдруг они просто записали номер неправильно.
Говоришь, она приносит деньги домой и мама. Ты уже не занимаешься этим, ты на втором плане. Ты второго сорта. не правда.
- Теряюсь. Вот уже несколько месяцев мне кажется, что я делаю что-то не так. Что-то неправильное. я словно ненавистный всем сорняк, который к тому же еще и растет неправильно.
нет, нет. внутри спокойствия нет - нету этого стержня, который поможет расти вверх и красиво.
- Надо смотреть в корень, в то время когда жизнь пошла кувырком, когда еще можно было все изменить. Но сейчас уже с этим ничего не поделаешь. Сейчас можно только это остановить. Прекратить. Прервать, вообще большинство слов с приставкой пре.
преодолеть. можно преодолеть. делаю голос громче - боюсь ты просто не услышишь. Слышишь. Не принимаешь.
Звонит мой телефон, и я встаю, но шипит сигарета в пепельнице - уходишь? - спрашиваю только губами, как будто боюсь разбудить звонок телефона. Кивнул, прижался к глазку и ушел снова в свою жизнь.
Но всего на одну неделю.
нет, так слишком быстро.
На семь дней. Семь вечеров. Семь долгих единиц с часов и семь цифр из календаря. Они несравнеНы (вне сравнения, из "вне", чего-то тёмного) с той скоростью ОДНОЙ недели.
Стоишь у подъезда, а на улице дождь - из неба и листьев. но этот дождь был просто замечательным - не серым.
погуляем? - не спрашиваю, прошу.
Рассказываешь - в детстве, одевая кукол в платья, рвал нервы родителям, на струнах их играл, пытаясь настроить свой тон. А потом, когда они звучали очень громко, отрывал головы.
Не родителям. Куклам.
Мы ходили по бульвару, долго говорили о яростной и яркой этой осени.
- Даже дерзкой!
Дождь капал в небо и снова оттуда проливался мелкими искрами.
- Чертов город, чертова страна! Все, что меня окружает, желает испытать меня на прочность, а люди всего лишь орудие пыток. Нельзя расслабиться - достаточно потерять на секунду контроль над собой и теряешь контроль во всем, и внутренний и внешний. Как будто всю жизнь идешь через коридор из людей, которые так и ждут случая ударить тебя. И стоит на мгновение забыться, как за одним ударом последуют тысячи других. И вот ты лежишь, а множество ног хотят сделать тебя частью асфальта. Встать потом очень сложно - удары не будут прекращаться, пока ты не поймаешь этот момент - когда все промахиваются.
Мельчайший дождь проникает даже сквозь одежду. Естественно (но скорее не естественно; быть мокрым для человека НЕестественно) ты промок и уехал.
И мы не увиделись "вскоре". Это слово, с особенным южным колоритом (как добре) не торопилось в нашу историю. Но пришло, когда в нем была наибольшая потребность - когда выпал снег и хотелось именно того, украйного, южного тепла.
Вскоре всё вокруг стало замерзать и хотелось перестать верить в свое существование, а вещи вокруг исчезали, становились прозрачными днём или прятались в тёмных углах после обеда. Но всё обрело внезапную яркость цвета и чёткость, когда ты снова оказался по ту сторону дверного глазка. Но новая история была уже не о тебе. О ком то далёком, мне ещё неизвестном, но вызывающем утробную жалость. Да да, именно такую, глубинную жалость, жалость которую можно испытать только к незнакомому человеку, попавшему в большую беду.
- Вот именно тогда, когда это "я боюсь, что будет дальше" было произнесено в слух, мне стало понятно - будет очень тяжело. Тяжело убедить его в собственных силах. Но это стало совершенно невозможным после героина. Тот радеющий за чистоту крови отказался от своих идеалов и убеждений. Окружающим внезапно стало отвратительно это общение. Это напрасный труд, говорили они. я прекрасно понимаю их, я знаю что они чувствуют - словно герметичность и целостность его тела была нарушена тонкой иглой. Лопнул тот пузырь внешнего и внутреннего уважения. Всего лишь маленький укол, маленькой тонкой иглой. И такие большие последствия. А я ничего не смог сделать, ни словом, ни жестом.
нет твоей вины в том, что он таким стал.
- Нет. Вина лежит на тех, кто его окружал. И на тех, кто от него отвернулся позже. Человек внутренне слабое существо и может в любой момент сломаться, если рядом никого нет.
а у тебя есть кто-то рядом? тот на кого ты сможешь положиться в трудную минуту?
- Нет - ты не боишься? - я тогда просто все начну заново.
И я молчу. Мое молчание - контрольный шаг к твоей убежденности. Думаю… после этого мы стали дальше друг от друга. Раньше нас разделяла узкая поверхность стола. Теперь же, ты как будто в конце длинного коридора и только вытянув руку, становилась понятной вся обманчивость столь искаженной перспективы: он был дальше в своих мыслях и взглядах, но ближе в физическом своем воплощении. Такая близость отвергала все надежды на взаимопонимание. Такая близость заставляла отвернуться и исчезнуть.
Всю долгую зиму мое окружение составляли полупрозрачные стены и размытые вещи-постояльцы сонной квартиры.
А после он захлебнулся этой жизнью. Пытаясь быть на поверхности, держаться на плаву, упускаешь самое главное: способность сопротивляться окружающему миру, плыть против течения. И течение его унесло. Странно, но он не нашел другого выхода, как начать “все сначала“. С самого начала. Но для этого нужно покончить со всем прошлым, настоящим, ради будущего, обновленного будущего. Он перестал плыть.
Быть может к счастью, но ближе к последнему зимнему вечеру мы встретились в метро. ''Быть может к счастью'' - именно в метро. В том самом месте, где даже самая продолжительная беседа может погибнуть от шума в течение двух-трех минут. И первое откровение заставляет отвернуться и вслушиваться в шум поезда.
- Так хочется быть стеклом в окнах,  с раздвинутыми шторами. Просто не вериться, что не только у меня дома так плохо, в чем меня все пытаются убедить.
конечно ты не одинок в своих неудачах. Уже не уговариваю, просто шепчу в ухо.
Читается в позе - закрытый для всех. В том, как стоишь: ссутулившись, голова на бок и бесноватый взгляд. Безумный, но безумие от знания чего-то большего - веры в свою правду. На полотне метро, этих людей, выглядишь как ненужный элемент. Лишний элемент мозаики. Все чуют. Все сторонятся.
Я глаза опускаю и знаю, что видеть больше не хочу.
- понимаю. знаешь, я завтра проснусь в новом теле, теле нового чистого человека и у меня будет шанс построить свою жизнь иначе. и если мы встретимся, если я буду нуждаться в тебе, ты сразу меня узнаешь.
Первых мыслей секунды выстукивают - убьёт, себя и всё. всё что прожил...
Кричу, пытаюсь быть громче подъезжающего вагона. Но теперь ты не слышишь и не принимаешь. Резкий поворот плеча, шаг на пути. Хватаю твою руку - но поздно. В одной секунде проносятся вагон, твой взгляд, края пальто, и все это улетает влево. А в моей руке остается твой телефон. Больше не слышу звуков, не вижу цвета. только знаю - надо на Верх.
Смотрю - исчезаю, ссыпаюсь пеплом, и ветер уносит меня по частям, по крупицам. И чувствую этот ветер, такой лёгкий, согретый первым тёплым солнцем, а листва лёгким штрихом обрисовала деревья.
А ведь это Я оказался всего лишь его выдумкой.
На земле лежал телефон, и первый звонок новой жизни, его новой жизни, прозвонил очень поздно.

его обнаружили на железнодорожных путях на марксистской.