Настоящая француженка

Сессия была длинная и утомительная. Предпоследние два экзамена Ленка сдавала на автопилоте. Почти всё время она лежала в кровати, читая конспекты, засыпала, потом просыпалась, бежала в туалет и сидела там по полчаса, потом возвращалась и всё начиналось сначала. Накануне последнего экзамена я не выдержала:
- Ну всё, хватит! Собирайся, пойдём в медпункт.
- Нет, - отказалась она - завтра после экзамена. Вот сдам, тогда и пойду.
- Ленка, ты просто попросишь какую-нибудь таблетку от боли. Тебе же легче будет.
Она подумала, потом с сомнением спросила:
- А если меня в больницу положат и у меня до осени "хвост" останется?
- Не положат! Столько терпела, уж уговорим как-нибудь, чтоб оставили сдать последний экзамен.
И мы пошли в университетский медпункт, до которого надо было спускаться по круто уходящей вниз мощёной улице.
Медпункт - приземистое старинное здание, укрытое кронами таких же старых деревьев с дуплистыми стволами, встретил нас тишиной и прохладой. Пожилая женщина-врач подняла голову от стола с бумагами и спросила:
-Что случилось?
И, внимательно посмотрев на Ленку:
- На что жалуемся?
- Да мы только за таблеткой зашли. От живота.
- Так-так. Вы останьтесь в коридоре - кивнула она мне - а вы проходите и ложитесь на кушетку.
Врач долго расспрашивала Ленку, мяла ей живот, сгибала ноги, постукивала то в одном, то в другом месте, потом заявила:
- Ну что, милая, в больницу ехать надо.
- Нет! - всполошилась Ленка. - У меня завтра последний экзамен. Вы дайте мне что-нибудь, чтоб снять боли, а в больницу я завтра поеду.
- Понятно... - Врач задумалась. - Ну хорошо. Сейчас пока пройдите вот в эту комнату и ложитесь на кровать, отдыхайте. А я выпишу лекарство и сделаю вам укол.
Ленка удивилась - зачем в кровать ложиться? - но прошла. Врач тут же захлопнула дверь в соседнюю комнату, на которой красовалась табличка "Изолятор", закрыла её на ключ и из-за двери объяснила в круглое, похожее на иллюминатор, дверное окошко:
- Вот что, милая, с этим не шутят. Диагноз ставить рано, но похоже, что у вас что-то инфекционное. Я вызову скорую, в больнице сделают анализы и поставят диагноз. Может, ничего серьёзного, но надо исключить инфекцию, тем более, что сейчас начало лета.
Через полчаса приехал зелёный РАФик с красным крестом, зарёванную Ленку под руки завели внутрь и увезли. Я чувствовала себя предательницей. Она столько терпела, чтоб сдать сессию, а я на финише всё испортила! Бедная Ленка!
Машина остановилась, открылась дверь и Ленку пригласили выйти. Она сразу поняла, где находится. Это была старинная инфекционная больница, которую знали в городе все. Она занимала целый квартал и была обнесена высокой каменной стеной с трёх сторон, а с фасада - чугунной решёткой. Территорию рассекали несколько аллей акаций, тут и там росли кусты шиповника, сирени и жимолости, а среди них стояли длинные одноэтажные домики из двухцветного кирпича. Прямо с улицы Ленку завели в санитарное помещение, где она приняла душ и переоделась, а вышла уже в другую дверь и попала в руки врачей. В течение трёх часов она рассказывала о том, где и как болит, сдавала всевозможные анализы, терпела бесконечные осмотры. Наконец, её отвели в палату, разделённую на боксы, поставили систему и она, измученная суетой, уснула.
Через день ей поставили диагноз - протозойный колит, ничего инфекционного - и перевели в другую палату на трёх человек, не разделённую перегородками. Там уже была занята одна кровать. На ней, подперев голову рукой, лежала женщина лет пятидесяти с круглым добродушным лицом.
- От хорошо! - обрадовалась она. - А то жеж лежу с ночи одна - слова сказать некому. От тут, рядышком лягай, поговорим трохи. Ты откуда ж будешь? Зовут как? Давно привезли? - тараторила она не останавливаясь и как будто не интересуясь ответами.
- А я! Боже ж ты мой! Да как меня схватило, да как закрутило, ну, думаю - конец мой пришёл! Ой, мамочка моя! Еле-еле до машины дошла. Ну ничего, сейчас полегчало. Ну а ты? Что болит?
"Весело будет - подумала Ленка - с такой не соскучишься. Не то, что книгу не почитаешь, но и поспать не даст!"
- А меня Валей зовут. Да не зови меня тётей, в больнице мы, не на работе! Ой, бедная! И родители далёко и эту... сесю свою не сдала. А что ж делать? Лечиться так и так надо.
К вечеру Валентина уже знала о Ленке всё и неустанно сокрушалась по поводу Ленкиной болезни. Особенно её пугало слово "протозойный".
- Ты ж глянь, - говорила она, качая головой, - как не повезло. Это ж надо: колит, да ещё протозойный! Не какой-нибудь, а протозойный!
Перед самым отбоем дверь палаты распахнулась и вошла медсестра, ведя за собой худенькую женщину в выцветшем больничном халате с одной тесёмкой. Вторая, видно, давно и безвозвратно потерялась. Женщина придерживала распахивающийся халат одной рукой, а другой поддерживала живот. Лицо было одутловатое, землистого оттенка, с заплывшими глазами и распухшим хлюпающим носом. Медсестра молча подвела женщину к третьей свободной кровати и показала на неё рукой. Затем прошла к двери, за которой располагался санузел с ванной, душем, унитазом и рядом горшков, продемонстрировала его и указала на горшок, который отныне был персональным для женщины.
- Немая, - прошептала Валентина. - Интересно, она слышит или полностью глухонемая?
Медсестра вышла, Валентина уже было открыла рот, чтоб проверить своё предположение, но женщина сняла халат и легла на спину, сложив руки на животе и закрыв глаза. Свет потушили и Ленка тоже закрыла глаза. Валентина ещё что-то шептала, спрашивала, но Ленка не отвечала.
- Спишь, что ли?
Ленка продолжала молчать, притворяясь спящей.
- Спишь? Лена?
Молчание.
Валя побормотала себе под нос немного и успокоилась. Ленка задремала. Сквозь дрёму услышала, как новая соседка встала с кровати и устремилась в санузел. Оттуда послышались раскатистые звуки и постанывания. Ленка открыла глаза. Валентина спала, а в соседней комнате новенькая продолжала издавать гулкие звуки, как будто у неё в животе бушевали ураганные ветры. Потом она мылась под душем, потом снова сидела на горшке, потом Ленка уснула.
Утром новенькая отказалась от чая с галетами и лежала, измученная ночным сидением на горшке и болезнью.
- Что с ней? - шептала Валя. - Може, заразное?
- Да нет, если б инфекционное, то её бы в боксе поместили.
После процедур, в ожидании обеда, все задремали. На обед принесли какую-то жиденькую протёртую еду. Ленка и Валя сели на своих кроватях, повернувшись к тумбочкам, на которых стояли тарелки и принялись есть. Новенькая лежала, не открывая глаз. Когда обед почти остыл, она приподнялась на постели и стала устраиваться поудобнее.
- Правильно! - подбодрила её Валентина. Кушать надо - силы будут. А то утром не ела ничего. Тебя как зовут?
Новенькая посмотрела на соседок и пожала плечами.
- Слышит значит. А зовут-то тебя как? - повысила голос Валентина, наверно, думая, что у новенькой слух всё-таки слабый.
Новенькая заговорила и Валентина чуть не поперхнулась. Она говорила на французском! Ленка это сразу усекла.
- Она француженка! - Ленка была удивлена не меньше Валентины.
- Живая? - глаза у Валентины аж засветились. - Настоящая? Та откуда ж она взялась?
Француженка подложила под голову подушку повыше, полуприлегла на неё, осторожно взяла тарелку и положила её себе на грудь под подбородок. В таком положении она съела несколько ложек супа-пюре и отложила тарелку. Также полулёжа она выпила половину стакана чая и только после этого поднялась и села в кровати. Валентина забыла, что перед ней недоеденный суп. Она не отрываясь смотрела, как француженка ест.
- Нет, ты видала? Это у них во Франции их так кушают?
Когда с обедом было покончено и посуда убрана, потрясённая Валентина снова приступила к знакомству. Но она уже была готова к тому, что придётся объясняться не совсем привычным способом.
- Так тебя как зовут? Меня - она тыкала себя рукой в грудь - Валя. Её - пальцем на Ленку - Лена, а ты? - палец смотрел прямо в лицо француженке.
Она поняла!
- Мюргет.
Кто может объяснить, как люди, разговаривающие на разных языках, могут понимать друг друга? И ведь понимают. Честное слово, эти три такие разные женщины умудрялись беседовать друг с другом! И даже понимать. Они размахивали руками, показывали что-то на пальцах, произносили какие-то слова... Валентина выяснила, что у Мюргет проявилась жуткая аллергия на тополиный пух, из-за которой она и попала в больницу, что она приехала по обмену преподавать французский язык в университете на один семестр, что ест она полулёжа (как же не выяснить так мучивший её вопрос!) чтоб не переедать и не портить фигуру лишним весом, что она не замужем, но живёт с другом (Валентина неодобрительно поджала губы и опустила глаза), что детей у неё нет...
- Как нет? - ужаснулась Валентина. - А сколько же тебе лет?
Беседа застопорилась. Мюргет покачала головой и выдала:
- Не скажу.
- Почему? - удивилась Валентина.
- Не скажу, - повторила Мюргет.
- Почему? - снова удивилась Валя. - Вот мне, например, сорок восемь, Лене - двадцать два. А тебе?
- Не скажу. - Упрямо повторила Мюргет.
- Ну Мюргет, ну скажи! - уговаривала она Мюргет. - Мы никому не скажем, правда, Лена? - Никому!
- Валя, она же француженка! Она не скажет!
- Скажет! Вот ещё секрет! Вот познакомимся ближе - и скажет!
Проходил день за днём, темы разговоров менялись, Валя меняла тактику и невинно спрашивала:
- Ведь ты ещё до войны родилась?
Или:
- Тебе сколько было, когда война кончилась?
Или:
- Мюргет, мы никому не скажем, ей-Богу. Ты только нам скажи. Ну хочешь, на ушко только мне?
Но Мюргет была начеку и на провокационные вопросы отмалчивалась.
Настал день, когда выписали Валентину. Уже уходя, она сделала последнюю попытку.
- Ну видишь, ухожу я. Ну кому я могу сказать? Ну никому же! Ты только мне скажи - и я уйду, даже Лене не скажу.
- Не скажу.
Валентина вздохнула, укоризненно посмотрела на Мюргет, попрощалась - и ушла.
Потом выписали француженку. Уходила она совсем не такой, как пришла. Лицо приобрело нормальный здоровый цвет, короткая стрижка делала её похожей на мальчика, больничный халат уже не болтался на ней бесформенной тряпкой, а был стильно подвязан единственной сохранившейся тесёмкой, глубокие карие глаза открылись и нос приобрёл форму - крупноватый, узкий, с лёгкой горбинкой, но совсем не портивший её лица. И вправду, невозможно было определить, сколько ей лет, могло быть и тридцать, могло и пятьдесят. Интересная женщина!
На второй день после выписки она навестила Ленку. Принесла трёхлитровую банку томатного сока, пожелала скорого выздоровления и удачи и пошла вдоль аллеи к воротам. Лена смотрела на удаляющуюся лёгкую фигурку в обтягивающих джинсиках и свободной, развевающейся на ходу блузе с широкими рукавами и думала:
"Какие мы все одинаковые - француженки, русские, татарки... Понимаем друг друга, сочувствуем, готовы помочь, утешить. Судьбы тоже похожи: кому-то не повезёт в семейной жизни, кто-то счастлив, кто-то только надеется найти своё счастье... Oдинаково болеем, выздоравливаем, работаем ...
А всё-таки интересно, сколько же ей лет?"