Провинция. Митинг. Август

                ...летию
                потешного путча.
                ПОСВЯТИТЬ, ЧТО ЛИ?


Нерассказ губернского масштаба с федеральным смыслом

Областной центр. Всё равно какой, мало ли их. Факт, что не Москва, не Питер. Белого дома нет, политики – сплошь начальство, остальные – просто население. Может, единственный раз во вселенской истории, никто три дня не отлипал от телевизоров под чередующиеся траурные пассажи оркестров, дубово-официальные заявления, зачитываемые по бумажке дикторами с оловянными физиономиями (плагиатить начинает автор?).
Пресс-конференции с трясущимися руками, апокалиптические репортажи с наваленным  посреди улиц хламом и танками. До «Лебединого озера» здесь не досидели, утро вечера, сами знаете…
И вот – всё. Радио- и телепрограммы сорваны, транслируют напрямую митинговщину, в Москве сносят оказавшиеся крайними статуи, и некие господа из бывших товарищей демонстративно швыряются партбилетами перед телекамерой на неизвестных стране ступеньках.
Грубо прерывая столичный «онлайн», местное радио коровьим голосом (простите, Ильф и Петров, царствие вам небесное!) предлагает собраться на митинг у фонтана.
Фонтан. Назначенный час. Средненьких размеров толпа с плешинами и воронками. Компания накачанных пивом молодых людей с претензией на собственную значимость. Таскают триколоры (некоторые прибиты к «серпасто-молоткастому» древку криво-косо, один – вообще "вверх ногами"), полуграмотные лозунги о коммунистах, как возбудителях какой-то инфекции, и портрет седовласого деятеля с красной рожей. (Расстреляйте - лицом не назвать! Физиономией - и то мягковато). У несведущих может возникнуть впечатление, будто фото делали «с бодуна». Надпись гласит, что  оный человек – герой. Неизвестно чего, правда. Юнцы зубоскалят между собой, перемежая шутки ненормативной лексикой. Показатель свободы.
Толстенькое молодое существо, пол которого трудно определить. Степень трезвости или опьянения – тоже. На лице так и читается «Щас как дам больно!» Однако угрозу сию в исполнение приводить, скорее всего, не собирается ввиду того, что кишка тонка.
Гражданка, одержимая жаждой политической борьбы. Ходит от группки к группке с самодельным плакатом «Эколого-демократическая партия России». Заглядывает каждому в глаза в тщетной надежде залучить в оную  партию хотя бы одного единомышленника.
Прочие – на один лад. Пришли "потусить", не более того. Нынче так на службу в храмы таскаются.
Всё указанное охраняет взвод милиции. Сержанты позёвывают, офицеры скучно глядят каждый в свою точку. Надоело. Домой охота.   
Разговоры в толпе:
- Здравия желаю, Павел Сергеевич!
- Анатолий Антонович, привет! Сюда, что ли?
- Да ну их! С работы иду, сейчас только освободился.
- Ты же в обкоме был?
- Так, вроде, и есть. Опечатали, не знаю, куда теперь.
- И какие планы?
- Сам понятия не имею. Может, ненадолго вся эта муть. Поорут, помашут, чем могут, а куда они… ладно! Расстраиваться не хочу. Счастливо!
Уходит, покачивая головой. Послушаем других.
- …Я и говорю брату своему: «Думаешь ли хоть о чём-нибудь?» Пока дают участки, брать надо, где он чего возьмёт? А ему – всё до лампочки. «В столовую, - говорит, - схожу». Ни хрена ума…
- …Они мне отвечают, все, мол, сантехники уволились, нет никого, приватизируй жилье, легче будет.
- Во-во! Приватизируешь, а потом тебе и скажут: «Ну, и дурак! Возись-ка сам теперь!»
- Выборы, выборы, а посмотришь, кто туда лезет, – один сидел, другой – оттуда же, и остальные не легче. Скоро все эти советы хоть колючкой обноси да охрану ставь!
- Посмотрим, посмотрим. Вдруг что умное, да скажут…
К активным молодым людям приближается сердитый и подвыпивший мужичок пенсионерского вида.
- Ну, пацаны, пошли капитализм устанавливать? Валяй, валяй. Жисть вас не е…ла как следует.
Те чувствуют себя задетыми. Таких, как они, задеть – не проблема.
- А тебе, дед, талоны с очередями не надоели?
- Ему кусок плесени дай, он ещё и спасибо скажет! Винтик-шпунтик...
- Бардак семьдесят лет!
- Довели страну! Строители хреновы!
Дед тоже вскипает.
- Сопли! Шпана! Вам бы пожить, как нам, хоть…
Его дружно перекрывают поставленные голоса, точно излагающие заученные фразы из популярных изданий либерального толка. Так шершни жужжат в дупле, когда туда сунут палку. Кто-то свистит в два пальца. С обеих сторон постепенно проскакивает мат. В гущу спорящих, расталкивая всех, бросаются телевизионщики с камерой и микрофоном. Как, наверное, Матросов шёл на амбразуру. Лениво подтягиваются стражи порядка. При виде их молодые люди отходят с напускным достоинством.   
Старик машет рукой.
- Лерюцинеры колбасные, мать вашу…       
В другой компании некто интеллигентского вида с самодельным двуглавым орлом на пиджаке что-то объясняет окружающим, сыпля через слово «Путч, ГКЧП, демократия, Ельцин, Жириновский, Форос, Горбачев, общечеловеческие ценности, тоталитаризм, КПСС и т.п.»  С ним пытаются спорить, не меняя указанного набора слов. Всё выглядит, как беседа глухих. У собеседников глаза тихо помешанных.
Дед подходит к ним.
- Хоть вот ты, умный, мне объясни, - обращается он к гражданину, декорированному орлом, - ладно, разворотили вы всё на хрен. Что строить собираетесь?
- Да что вам объяснять? – важно роняет тот после значительной паузы,  - всё равно ведь слушать не будете.
- Ну, вот он, я, слушаю!
- Да не слушаешь!
- Слушаю! Понял, глухой, блин?
Ещё минуты две выясняют, кто кого слушает или нет.
- Ну, если хотите, папаша, объясню, - соглашается наконец носитель орла, - правовое государство. Слыхали про такое?
- И где оно, право твоё? Где, а? Какое такое право? А про обязанности ты…
Снова возникает перебранка, орлиный господин пытается не утратить свою презентабельность, получается плоховато. Телевизионщики уже тут. Кадры – что надо.
- Вы поймите, уважаемый, - встревает недоучившийся когда-то студент, а ныне слесарь-интеллигент в очках (каюсь, каюсь, грешен есьмь, снова плагиат!), - сколько народу в лагерях сгноили. Хватит уже! Понятно? В магазин сходи! Тоже понятно?
- Чего вам понятно? – хмель из пожилого правдоруба постепенно выходит, и кураж уступает место раздражению, - порядок чуть-чуть навести – и нормально!
- Ну, и наводи себе! – обрывают его из компании. Здесь наивным не объясняют.
Дед качает головой и покидает площадь, тихо, но внятно выражаясь по матери.
Телевизионщики между тем нашли новый сюжет. Две тётеньки возраста  неопределённого. Стоят рядом. Одна вздыхает:
- Помешались все, ей-богу, на этой гласности…
Вторая, как выясняется, вдребезги пьяная, не нуждается в дальнейших пояснениях:
- А вы-то, блин, коммуняки…
Далее – набор слов в стиле, называемом ныне «хард» или «жесть».
- Ты обалдела, что ли? Я – за Ельц…
- Да пошла ты! Я сорок лет вагонетки катала, а ты – что тяжелее ложки подняла?
Визгливо костерят друг друга, на потеху собравшимся. Телевизионщики водят камерой.
В толпе продают невесть откуда взявшиеся самопальные газеты со сплетнями про областное начальство. Места в них маловато, статейки выглядят убого. Но – революционно. Гражданка с плакатом всё не найдёт себе места.
Между тем, митинг начинается.
Никому доселе не известные господа объявляют эру демократии в стране, на все лады поносят свергнутый режим.
После первого выступления объявляется о торжественном подъёме флага новой России над зданием бывшего (произносится с особым ударением) обкома КПСС.
Из треснутых динамиков несётся с шипением «Патриотическая песнь» Глинки. По пустому флагштоку ползёт трёхцветное знамя, наскоро сшитое белыми нитками. На полпути застревает. В толпе орут и свистят. Флаг так и остаётся поднятым не до конца. Чтобы сгладить ситуацию, молодые активисты начинают скандировать, некоторые собравшиеся подхватывают. Получается несогласованно. Одни кричат «Победа!», другие – «Россия!», третьи – «Ельцин!» Вместе очень напоминает коллективное «Апчхи!»  «Чихнув» таким манером два-три раза, толпа нестройно замолкает, ожидая дальнейшего. Юные функционеры, переругиваясь, выясняют, что за чем «шуметь». Нависает пауза. Слово дают попу областного значения. Заикаясь и картавя, он монотонно верещит о большевиках, которые закрывали храмы. Последнее слово выходит у косноязычного преподобия похожим на «краны».
- Кто тебе какой кран перекрыл? Проверь дома – вода течёт пока! – замечает пьяный голос из толпы. Активисты бросаются на сказавшего, в дело вмешивается милиция, телевизионщики не успели снять, досадуют на утерянный шикарный план. Владыка продолжает речь, поздравляя всех с новым праздником на нашей улице. Снова пауза. Поп растерянно переходит с Екклесиаста на Евангелие, с оных – опять на происки большевиков, потом зачем-то на Иисуса Навина и Моисея с Авраамом, совсем ни к селу, ни к городу.
- А это – что за сионисты? – громко спрашивает дядька, похоже, бывший партийный активист.
Батюшка и так заплутал в дебрях своих философем, он растерянно  молчит с полминуты, неуверенным голосом снова поздравляет собравшихся, неловко крестит их и исчезает.
Приглашают выступить желающих. Мужик, судя по внешнему виду, злой на всех и вся, бешено вопит, обличая «потрократов» (он именно так сказал), которые «девятнадцатого утром тута у здания обнималися», когда он сюда «с утра не выспамшись, пришёл».
- Так спал бы себе! Баба не дала, что ли? – интересуются из толпы.
Это вызывает смех даже у функционерской поросли.
Самозваный профсоюзный лидер просвещает с трибуны, сколько долларов получает рабочий в Америке и делает вывод, что «это коммунисты так устроили». Кучка бабушек вялыми голосами гнусит «Долой», не поясняя, кого. Следующие ораторы – не легче. Никого уже не слушают.
Существо неизвестного пола оказывается перед трибуной и голосом, примерно соответствующим своей сексуальной принадлежности, вопит: «Да чего там, на х…, болтать? Ур-р-ааа!» В следующий момент оно выбито из толпы пинком в зад от бдительных активистов. Летит под ноги милиционерам, те ускоряют его дальше до угла, за который и закатывается. Оттуда ещё минут двадцать слышится визгливая брань в перерывах между речами.
Почтенная публика потихоньку расходится. По брошенному плакату насчет эколого-демократической партии прошлись уже с полтора десятка пар обуви.
- Думаю, теперь и Прибалтика отделяться не станет, сегодня передавали…
- Не тем местом думаешь! Сибирь – и ту к бесу потеряем, не говоря уже о …
- А я капусту нынче по-новому солю…
- И где покупать-то всё, эх, жизня! Хоть на балконе свинарник заводи…
- Эти замки ненадежные, заказывать надо, знаю одну контору…
- Я и говорю, что ж ты, племяш, о будущем-то не задумываисси…
- Всё болтовня!
- Да ну, а выборы-то как же?
- Вот и пишет мне Петенька из армии, только через два месяца обмундирование дали, а  так – ходили, кто в чем попало, одеть и то не могут…
- Что будет, что будет! Кто нас с тобой спросит?
- Я в жеке и говорю, что, мол, с отоплением, а они…
- Так и есть оно вечно на Руси – всё через ж…, зиму прозимуешь абы как – и то спасибо скажи…
- Совсем обалдела баба, как ей охота с чужими мужиками, со своим – и то противно. А она…
- Короче – всех нас в отпуска без содержания. Пойду к соседу в фирму охранником, куда-то надо пристроиться, и дети…
- А ну их всех к такой-то маме!
 На площади врубили радио, и уходящих долго ещё преследуют звуки какого-то московского митинга, отскакивающие от стен домов невнятным шумом.
Раньше любая семья после таких управляемых народных гуляний смотрела дома программу «Время». В этот вечер каждый волен был выбирать себе то же старое «Время», новые «Вести» или шестисотсекундные ужастики Невзорова в качестве идеологической базы свершившегося.
Свобода объявлена, остальное было проблемой граждан.