Беляш. Чёрствый рассказ

Илья К. Червяков
БЕЛЯШ
Черствый рассказ
Румяная жареная радость родилась в муках. Не в том дело, что ее изрядно изваляли в белом по-рошке первого сорта перед тем, как кинуть на шкворчащее железо. Просто, как это всегда бывает в дешевых питейных заведениях, дрожжи оказались старыми и тесто не хотело подниматься. Злой непохмеленный дядька, проворачивающий в электромясорубке фарш натряс в мясную кашу ост-рых мелких косточек, одна из которых, та, что покрупнее, угодила в брюшко будущей закуске, вольготно расположившись там жалом кверху. Когда румяные братишки доспели и стали, нако-нец, похожими на готовую еду, их переложили на большое блюдо и понесли на раздачу, где уже нетерпеливо толклись ранние страждущие. Тот самый бедолага-беляш с сюрпризом, лежащий не-удачно на краю, сорвался и упал на жирный скользкий многослойно липкий пол, пару раз для вер-ности подпрыгнув и изваляв свои бока получше. Грязнульку подняли, вернули на место, сняв на-липшую бумажку, но сальный, он снова убежал, уныло остывая в сторонке и теряя аппетитный аромат. Беглецу далось пережить смерть всех своих жареных братцев, пока его самого не обнару-жили и не подсунули пьяненькому студенту, которые традиционно ненасытны. Тот жадно впился зубами в уже деревенеющую бывшую мякоть, с хрустом пытаясь добраться до мяса, что одноглазо подсматривало за ним из округлых складок теста. Острый конец косточки с готовностью проткнул десну молодого человека, нагло раздвинув при этом заоравшие болью зубы. У-а-а-а! Большинство слов, которые смогли вырваться из раненого рта почему-то оканчивались не то на ять, не то на еть. Остальные, впрочем, тоже с переводчиком. Разозленная рука швырнула невинную еду далеко на пол, где ее пинали слепо разные обутки, пока нервный доберман, что зашел о хозяином, как все-гда, по кружечке не положил на беляш глаз. Он пас его, следил за ним, провожал в каждый полет и, уже на выходе, ловко схватил и вынес в пасти на свежий воздух, куда дорога светит далеко не всем закускам. Но не глотать же целиком? Собака приостановилась, чтобы прожевать крупную добычу. Но это же точно фу. Доберман получил по морде и, часто моргая и пятясь, выронил бе-ляш. Да ну его. Да и невкусный он какой-то. Не бей, папаня. Я нечаянно. Я больше не буду.
Помятый, недоеденный, холодный и жесткий, несчастный своей отвратительностью, никому не нужный пирожок нашла ворона. Она приземлилась от него в паре метров, покрутила головой и бочком-бочком прискакала, схватила и взмыла в небо, оттолкнувшись от земли черным крылом. Сев на ветку, птица переложила беляш из клюва в лапу, посмотрела налево, посмотрела направо, долбанула его носом. Сытая, воровка. Не лезет уже. Ворона спикировала вниз и, постоянно озира-ясь, начала делать привычный схорон, выкапывая и закапывая многочисленные ямки в неглубо-ком, только что выпавшем снежке, запутывая всех, а заодно и себя. Сделав свое дело, она удовле-творенно каркнула и улетела прочь.
Под снегом беляш стал медленно подмерзать, превращаясь в некое экзотическое мороженое. Не вкусом, разумеется, а видом.
Потный пушистый мужчина - галстук наружу и ясно сразу по наряду, что в достатке попил для профилактики немножечко пивка, но не донес, приспичило-подперло. Зашел за уголок, окропил кипяточком снежок. Оттаяла птичья заначка. Вылезла из под белого одеяла, согрелась. Самое вре-мя зачирикать, если бы еще уметь. Рыжая бродячая дворняга - на носу сосульки, вынюхала, оты-скала беляшик, взяла его аккуратно зубами и бежать. Где нашла не ешь. Закон. Выбрала местечко на теплом канализационном люке, улеглась, зажала находку передними лапами, облизнулась... Только вот дворник. Угораздило его в это время улицу убирать. Наступил он на хвостик, напугал собачку, прогнал неудачницу. Оставила она еду и бросилась наутек от греха. Дворники, они такие. Чуть что, сразу метлой или валенком.
И попал беляш вместе с другим мусором, съедобным и не очень, в контейнер на помойке. Завали-ло его всяким-разным напрочь. Ну, зато тепло. Сверху-снизу рвань, справа-слева рвань, вот такая, вот, благод...дань. Длань. Грубая толстопальцая рука нащупала многострадальный пирожок и, вместе с прочими кусками снеди он перекочевал в смрадненький мешок за плечами клокатого - бородатого мужичка в мазаевской треухе, который деловито копался в отбросах, выискивая еду и кабы что еще.
* * *
Машку сейчас бы вспомнили многие водилы-дальнобойщики, гоняющие на своих тяжеленных железных монстрах по разным городам. Она была видной девицей, выдающейся везде и без всяко-го силикона. Кто знал, брал ее с собой без разговоров. У Машки ни комплексов, ни гонора. Девка – хоть куда. Еще несовершеннолетней, она надолго уходила из дома от вечных ссор и скандалов, что устраивал ей отчим, здоровенный бугай, мясник по профессии. Мамка плакала, жалела. Но ку-да ей, безработной, да бесправной супротив-то лезть? Тоже получала регулярно. Ей бы самой сбе-жать, да некуда, разойтись, да не за кого потом. В общем, жизнь липкая, как дерьмо. Мать на нервной почве стала болеть. Машка постоянно подсовывала ей денежку, когда оказывалась по во-ле судьбы в родном городе. Побудет немножко, поболтает, пока не придет со своего базара отчим, надутый и разнобокий, как сытая корова, возвращающаяся с пастбища.
-Аа-а-а! Опять притащилась, шалава. Заразу привезла? Мало в доме своей дохлятины? А ну марш в больницу, анализы сдавать. Как ты её впускаешь? Не противно тебе? Какая дочь? Выродок в юбке.
И бежать ей снова куда глаза глядят. А глядят они всегда на дорогу. Машина - временный дом, во-дитель - временный муж. Тепло, сыто, весело. А в каждом городе остановка. Ну, хотя бы у поста или придорожного базара, где очень дорого, но вкусно можно сытно пообедать горяченьким. А если еще парень не жмот, то и шмоткой какой прибарахлит - одарит. Посмотрела Машка страну, дай Бог каждому. И наука опять же. Подберут иной раз финны или свенны на своем "Сканиа" или комфортабельном "Вольво" поездить. Перреводчиик нетту. Приходится язык потихоньку осваи-вать. Нахваталась и у чехов, и у поляков, и у немцев. А турки, да югославы, те и сами по-русски ничего спикают.
Она всегда удивлялась, как это водилы затемно останавливают свои баржи вдоль обочины, выжи-рают по бутылке водки и спать. А утром, как будто и не было ничего, огурчиками снова крутят баранки. И так, почти каждый день. Ритуал. Машка тоже употребляла за компанию, но всегда по чуть-чуть. Не любила этого, спасибо папочке-алкашу, что вечно напивался и мамку бил. Маша еще в садик ходила, когда они с матерью ушли от него, о чем никогда и не жалели. Вот, только шило на мыло вышло. Что первый, что второй. Из одной оперы артисты.
Ночевки обычно делали в местах людных, чтобы не страшно. Шальных ребят с большой дороги везде хватает. Груз да деньги. Есть, чем поживиться. Но двое молодых рязанских парней по ошиб-ке встали на широкой площадке для отдыха первыми, наивно полагая, что к ним присоединится кто-нибудь еще. Только вот трасса была из старых объездных. Бывалые по ней  уже давно не ез-дили. Все норовили по прямой, да новой проскочить. Так быстрее выходило. А здесь и днем по две машины в час. Чего же ночью ждать? Примерно Машкиного возраста, нетерпеливые и само-уверенные добрые молодцы шибко поторопились с водярой. И уже видят, что не там ночуют, а ничего не поделаешь. Как ехать-то? На первом же посту загребут. Плюнули, допили и на боковую. Авось обойдется. На то оно и авось, чтобы не обошлось.
Фарами ослепили, дверки - настежь. Выволокли наружу. Парням больно отбили охоту сопротив-ляться, положив на асфальт и жестоко пройдясь по ним арматурой и ногами. А Машке обрадова-лись.
-Плечевая? Ах, ты, добрая девчонка. Ну иди сюда. Не обидим.
Всех троих затолкали в джип. Пиво, которое до этого мелодично позвякивало бутылками на коч-ках в прицепе, споро перегрузили в два  грузовика. Когда они уехали, несчастным ребятам даль-нобойщикам
вкололи в вены какую-то гадость и, обмякших, водрузили назад в кабину. Кинули шприцы туда же, завели дизель и включили передачу.
Трейлер провез бесчувственные тела полсотни метров и уперся мордой в мощное дерево, лишив-шись лобового стекла и заглохнув.
-Поехали! Быстро!   
Бандиты запрыгнули в салон и заморский вездеход помчался, петляя по лесным просекам и при-чудливым проселочным зигзагам.
-Они умерли? - еле слышно выдохнула Машка.
-Нет. Поломает завтра немного и память отшибет напрочь. Тоже хочешь?
Девушка затравленно зажмурилась, подумав, что лучше уж не помнить, но там, чем быть в разуме здесь, с этими. Они ехали часа два. В небольшой вымершей деревеньке, нежилой уже, наверное, лет десять, сохранился чудом длинный свинарник с продавленной в двух местах крышей. Грузо-вики загнали в него. Джип остановился возле домишки неподалеку.
-Выкатывайся. Приехали.
Машку грубо протащили за локти до крыльца.
-Теперь работать будешь здесь. Устраивайся.
Споткнувшись о порог, она неловко ввалилась внутрь, попав в густо заставленные пустыми бу-тылками сени.
 -Шевелись!
Девушку толкнули резко в спину и, влетев туда вместе с дверью, она оказалась в смрадной мрач-ной комнатенке - стол, да лавки. Небритый дядька с бегающими глазками красномордо ухмыль-нулся.
-Жена, что ли?
-Дочура.  Спробуем трофей? Бандиты, набившиеся в хату, дружно заржали. Они наставили на стол бухла и закуски, и расселись вокруг.
 -Ой, мамочка...
Машка вгляделась в рожи похитителей и затряслась от охватившего ее ужаса. Неужели все, ко-нец?
-Присаживайся, не бойся.
Ей указали место с краю, |подвинули к ней стакан и тарелку с крупно нарезанной колбасой. 
  -Жри.
Дрожащими от страха руками Маша поднесла водку ко рту. Может по¬может расслабиться? Ей на-лили еще. Выпив, она потянулась за закуской.
 -Куда? За работу. Под стол лезь, тварь.
Внезапный удар свалил ее с лавки. Из носа и разбитой губы потекла кровь. 
-Заработай обед. Тебе не впервой. Под стол. Быстро!
Урки снова заржали над одним только им понятным юмором. Машка лежала на полу. Из глаз хлынули слёзы. Её схватили за волосы и затащили под стол.
-Начинай с любого. Чтобы душевно, ясно? Вперед.   
Маша вытерла рукавом кровь с лица. Ей лезло в голову всякое: и что ничего может страшного, обойдется как-нибудь, и что это дурной сон или просто злая шутка...
-Чего тормозишь?
Чей-то ботинок сильно ткнул ее в живот. Нет. Все равно убьют. Убьют, и никто даже искать не будет. А даже, если и будет, то как? Где? Нет. Пусть лучше сейчас с сразу.
Машка размахнулась и ударила хозяина ботинка кулаком между ног. Тот охнул и зажал ушиблен-ное место руками. Тогда Маша вцепилась в его большой палец что есть силы зубами.
-А-а-а, сука! А-а-а! Убью, падлу.
Ее никак не могли оторвать. Кричали. Пинали всей толпой и никак. Кто-то изловчился и врезал по уху. Машку вытащили волоком за ноги и обрушили на нее всю свою злобу. Особенно из всех зве-рюг старался укушенный. Он так старательно метил ей в лицо, что уже очень скоро его же кореша прикрикнули:
 -Все! Ты ее убил. Все! Хватит! Бандиты расступились.
-Всю малину сломала, дура. Чего с ней делать теперь будем?  0ни накинули Маше на голову ста-ренький ватник, чтобы не испачкать дорогую обивку и оттащили ее в джип. Увезли далеко. Верст за десять. Бросили в посадках у дороги, вколов по своему обычаю ей что-то в вену и бросив шприц рядом.
 -Так и дохнут, наркоманы гребаные, - сплюнул небритый подонок, ощерившись.
* * *
Маша очнулась от холода. Одежда разорвана, вся в крови. Голова свинцовая. Попробовала встать. Упала. Кружится все перед глазами. Она натянула рваный ватник на себя и свернулась калачиком. Ее спасло только то, что ночью небо заволокло облаками и не было мороза, хотя на дворе уже стояла поздняя осень.
Сколько пролежала она так? Никто не знает. А как очутилась здесь? Более или менее связные мысли упорно не хотели рождаться и Маша, тяжело поднявшись, побрела куда-то по едва замет-ной тропинке, пошатываясь и хватаясь за стволы молоденьких берёзок. Часто она опускалась на землю, чтобы передохнуть. Тело не слушалось. Страшно болели спина, ребра, да и живот, да и... Даже легче сказать, что болело всё, сверху донизу. Только отчего? Обрывки мыслей были похожи на мух. Они роились, летали, пытались остановиться, задержаться и снова уносились, гонимые не-ведомым ветром.
Маша снова вставала и шла. Вперед, только вперед.  К сумеркам она доковыляла до какой-то де-ревни. Редкие  бабки с ведрами шарахались от нее и нервно крестились. Мужики сторонились и провожали взглядом, продолжая лузгать семечки. Сопливые сельские детишки забегали по не-сколько раз спереди из любопытства и от нечего делать показывая пальцами.
-Помогите мне,- прошептала ОДНИМИ губами девушка, обращаясь к полной женщине в платочке. Та отвела глаза и захлопнула перед ее носом калитку. Маша заплакала и опустилась на лавку без сил.
-А ну иди отсюдова,- высунула баба нос из щелки,- иди, говорю, слышь? Расселась тут, побируш-ка. Я собаку сейчас спущу.
-Спускай свово Полкана. Пущай порвёть. Сповадилися всякие, цыганить,- зауськал шамый дедок по-соседски.
Машка, опираясь о забор, снова со стоном встала и пошла прочь от беды.
В поле ее настиг студеный ветрило. Зацарапали зло по щекам белые осы. Зима пробовала силы, подмораживая лужи и застилая землю простынями. Хорошо, попался на пути соломенный стожок. Маша забралась в него и сразу же заснула, отогревшись.
Утром она почувствовала себя гораздо лучше, если бы не ужасный голод. Два, а может и три дня ничего не есть. Девушка вылезла наружу, отряхиваясь от сухих стеблей. Попробовала даже расче-сать пятерней волосы, но больно. В них спеклась комками кровь. Ветер стих.
Яркое солнце щекотало лучиками нос и искрило на снегу. Где-то далеко-далеко на горизонте с холма стали видны белесые столбы дыма.
-Город, - подумала Маша и повернула туда, обходя теперь встречающиеся ей деревеньки сторо-ной. После полудня снова похолодало. Она шла и шла, больше наугад, всматриваясь в мутную от косо летящей крупы даль. Уже началось смеркаться, когда миновав молодой соснячок, девушка попала в какую-то долину холмов, некоторые из которых почему то дымились. Наступив на что-то мягкое, Маша глянула вниз и отскочила в сторону. На нее смотрела печальными глазами рогатая коровья голова. А рядом еще одна, и еще, и еще, и кишки. Ба! Да это же свалка. Городская свалка. Машка стала осторожно обходить кучи, стараясь больше никуда не вляпаться. Ее внимание при-влекли пестрые картонные коробки. Судя по надписям, вроде как турецкое печенье. Она раскрыла одну. На дне, укрытом шелестящей бумагой, остались крошки и даже небольшие кусочки загра-ничной сладости. Маша сгребла их в угол и зачерпнула горстью, чтобы отправить в рот. Ей не бы-ло стыдно. Ей просто ужасно хотелось есть. Хоть бы чего-нибудь.
-Эй! Это мой участок.
От неожиданности Машка выронила еду. Вплотную к ней незаметно подкрался грязненький дядь-ка в женской полосатой вязаной шапочке. Он воровато оглянулся и вытащил из кармана кривой обломок кухонного ножа. Маша попятилась и, споткнувшись обо что-то, села на землю. Дядь¬ка засопел и придвинулся еще ближе. Он протянул свою почти черную руку к ее ватнику и сгреб за грудки, дыша мерзкой вонью беззубого рта.
-Оставь ее. Она со мной.
К ним подошел еще один, в зимней ушанке-уши в стороны и с мешком за плечом. Грязный дядька спрятал нож и замахал руками.
-Если с тобой, то чего она тут ищет? Это моя территория.
-Твоя, твоя. Она ничего у тебя не взяла. На. Держи.
Спаситель достал из своего мешка какую-то тряпку и кинул ее грязному.
-Ладно. Только если увижу ее еще здесь, убью.
 Дядька схватил тряпку и также незаметно исчез в потемках, как и появился.
-Вставай с полу-то. Застудишься. Тебе еще деток рожать.
 Машка поднялась и обреченно уставилась себе под ноги.
-Ступай со мной, если жить не надоело. По тебе видно сразу, что не наша ты. Домашняя. Меня Скотинычем зовут, а тебя?
-  Маша.
-Эх, Маша, раскудрявило-то тебя как.
Они долго пробирались по лабиринтам свалки, пока не очутились у какого-то подобия маленькой землянки. Внутри было даже уютно. И печурка небольшая,  которую Скотиныч сразу стал разжи-гать, и утварь всякая, и диванчик со столиком...
-На вот. Пожуй пока. А я сейчас чайку соображу.
Хозяин извлек из торбы беляшик и протянул девушке. Маша схватила его обеими руками и в три укуса расправилась с ним, набив полный рот и благодарно глядя на доброго Скотиныча.
-А почему ты Скотиныч?- спросила она, проглотив последний кусочек.
-Все мы тут, Скотинычи. Живем, как скоты, жрем, как скоты, ну и отношение к нам у всех соот-ветственное, как к скотам. А если честно, то Скотиныч - Константиныч. За отчество прозвали. Ты не стесняйся. Покушаешь и спать ложись. Утром в город пойдем. Нечего тебе на помойке делать. В милицию тебе надо, Маша. Документы править. Ну, а если не выйдет чего, то у меня пока живи. Мне хозяйка не помешает. Оно веселее будет...
Скотиныч все бормотал, хлопоча с ужином и не замечая того, что Маша откинулась на диване и заснула, впервые за эти дни по-настоящему успокоившись и почувствовав себя в безопасности.
А в ее животе, громко урча, угомонился гордый своей несомненно великой по пирожковым мер-кам миссией беляш.
Ведь он умер, но подарил человеку радость, а может быть и жизнь?!