трое. 2

— ...тот же журнал Rolling Stone. Это из пословицы — a rolling stone gathers no moss. Ань, представляешь, я смотрел — в словаре переводят как "кому на месте не сидится, тот добра не наживет". Чушь, — Евсеев возбужденно помахал, давая отпор невидимым составителям словаря, - это отражение менталитета. Смысл в другом: вечный странник не покроется мхом. Идеал англичанина – с попутным ветром уйти в открытый океан. А у нас — замшелый булыжник. Вот, так что. Ну …

Евсеев умолк, сбившись в путанице слов. Его спутница, Аня, судя по лицу, немного отстранилась от разговора. Ее нижняя губа нервически подрагивала.

— Саш, думаешь, позвонят? – спросила она, будто суммировав весь параллельный ход ее мыслей.
— Честно, — он сделал паузу — думаю, нет. Из того трамвая людей немало ... живых. В свидетелях недостатка нет. Для проформы нас записали.

Евсеев зазвал Аню в гости к себе в общежитие: от "Университета" они ехали на "двадцать шестом" трамвае, как вдруг через на повороте на Кржижановского очень близко раздался громкий хлопок, все зашаталось. Хрустнули пробитые осколками стекла, водитель еле выполз. После паузы шока из трамвая спереди, где и рвануло, полетели вопли. Через минуту заорали сирены.

Оставив контакты, оттуда они шли пешком. Аня ковыляла на своих шпильках. На них она была ростом с Сашу и даже капельку выше. Слабый ветер играл с ее мягкими пшеничными волосами. Минимум косметики оттенял натуральные красоты. Вокруг шеи якобы небрежно был намотан широкий светло-кофейный шарф с бахромою. Темное пальто с вертикальными полосками сужалось в области ее осиной талии, перехваченной широченным ремнем.

— Ты чего? – дернула она его.
— А, — встрепенулся Евсеев, — нет, ничего. Задумался.
— У тебя странный взгляд был. Молчаливо-опустошенный. Как у Андреева — помнишь? — "молчаливые жуткие комнаты, опустошенные смертью и страхом"?

Он стушевался, а она рассмеялась ни к чему не обязывающим хохотком.

Аня, по-своему понимая, о чем он "задумался", дала ему взять себя за руку. Они шли по безымянной проезжей части между тыльной стороной домов и гаражами — кратчайший путь от Профсоюзной. Машин не было, идти можно прямо по дороге, испещренной кратерами выбоин.

Один сарай с зелеными воротами стоял в одиночестве не слева, а справа, словно предав собратьев и перебежав на сторону сталинских пятиэтажек. На его дверцах размашисто намалевано : "Ты русский. Гордись этим". Под этим серпы с молотами, коловраты, звезды Давида, православные кресты и даже знак доллара.

- Тупые фашики, - кивнул лениво Евсеев.
- Ты сгущаешь, Саш, - парировала назидательно его дама, - ничего предосудительного в том, чтоб человек гордился своим народом.
- Да, но ставить в заслугу стоит то, чего достиг сам. Представь стометровку: у кого есть моральное право гордиться - у того, кто пришел первым, или у того, кто перед стартом хвастается больше других?
- Ну… - замялась Аня, про себя отметив приятный холодок Сашиного разума.

Собравшись с мыслями для продолжения диспута, она было открыла рот, как из-за угла справа материализовался смешной человек, полный, в черно-белой синтепоновой куртке нараспашку и с конским хвостиком.

— Ребят — запыханно обратился он к ним, — тут если через гаражи, можно срезать до Академической? Мне в "Крепери" надо.

Евсеев, остановившись, на пальцах объяснил, как пройти до улицы Кедрова, а оттуда во французскую блинную. Незнакомец поблагодарил и поспешил семящим бегом дальше. В своей дутой куртке со спины он походил на пингвина. Саша и Аня, не выдержав, прыснули от смеха.

Так они и подошли к крыльцу краснокирпичного общежития. Перед входом они остановились, и Аня стала искать в сумке паспорт.

—Мне, кстати, письмо то пришло, — сказал вдруг Евсеев голосом человека, которому не терпится рассказать.

—Из Госде…

— Тссс, - зашипел Саша и, покосившись на стайку куривших первокурсников, сказал вполголоса, — здесь же люди. Пойдем.


Рецензии