Лёвка Непалец

               
- Лёвушка, не увлекайся, - так говаривала Фаня Шмуклерплинтик Лёве Фролову, когда тот  без особо  злого умысла раздел на Бордвоке  внезапного  кошелькастого фраера, мало, что раздел – труп бедолаги уже который день не могли опознать,  - копы, конечно, прихвачены, но с такими темпами, Левушка,  ты скоро выйдешь на федеральный уровень, а вот тут-то руки у нас коротки…
Сиди, хороший мой, играй на своей скрипке…  Какой никакой – бизнес, али я что не так сделала?
      Лёва пожимал плечами, мол, ладно,  чего уж там, брал с полки стакан, что бы попить воды.
   - Лёва! – орала Фаня, - на столе открытая бутылка селцера, не смей прикасаться к крану! В прошлый раз неделю не могли отремонтировать: пришлось весь стояк менять!
    Лёва тупит глаза долу, по его небритой щеке расплывается неопрятная дегенеративная улыбка заскорузлого развратника, хотя  ни какой он не развратник, Лёва Фролов. Впрочем, фамилия его никому на Брайтоне не известна. Известен он и знаменит, как Лёвка Непалец – так окрестила его местная братва за отсутствие большого пальца на левой клешне.
    Лёва берёт бутылку со стола, но она невероятным образом выскальзывает из его виртуозных музыкальных пальцев, он  несуразно  пытается  её поймать, широко разводит руки и – сбивает горшок с геранью. Чёрнозём и черепки летят во все стороны. Бутылка падает на настольный портрет, тот падает на ручку, погружённую в старинную чернильницу , опрокидывает прибор на пол. Чернила заливают паркет, ковёр, брызгают на стену…
    Фаня лишь разводит руками, потому что сердиться на Лёву – всё равно , что сердиться на  солнце, или ветер…
    
     Ну, уродился такой…

     Приснилась давеча Лёве неопрятная старуха с волосатой бородавкой на кончике горбатого носа и единственным зубом в расщелине узкой пасти.
   - Лёвка! Ты ж убивец! – шамкала та, - таким, как ты, место на каторге, а ты, курва, на курорте прохлаждаешься!
  -  Дык… я ж… того… - пытался оправдаться Лёва, но нужные слова не приходили на ум.
  - А ещё музыкант! – корила его неуёмная бабка, - виолончелист!!! Тебя ж в Ростроповичи прочили, а ты…. Эх!
    -  Дык… Я… Мне ж… Мне ж палец  на войне отхуячили!!!
    -  Ай, бедолага, - кривлялась бабка, - пальчик чуток укоротили! А как Джимми Пейдж вообще без пальца играет?!
    
    Лёвка по привычке, даже во сне, тупит взор долу, стыдно, мол ему, отворачивается, роется в несуществующих карманах, ищет невидимый стакан для воды и в результате падает с кровати…

    Опомнившись, он пошёл на кухню, а поскольку не курил и не пил, ибо воротило тут же  и от одного и от другого, да и не читал ничего кроме нотных знаков, так и просидел у окна молча и бесцельно глядя в кирпичную кладку стены напротив.
    Вековечный вопрос детей до 5-ти лет вдруг в полной мере овладел им, лысеющим дядькой лет 50-ти: кто он? Откуда взялся? Куда идёт?
    Жизнь Лёву не баловала. Он родился со скрипкой в руках, и  иначе как с инструментом себя и не помнил. Дрессировка и бесконечные подзатыльники от любвеобильной мамаши, которая усмотрела в сыне гения и настойчиво вела его к вершинам  музыкального Олимпа.
    Когда он, бледный, худой и злой, без большого пальца на левой руке, вернулся из армии, оказалась, что любвеобильная мамаша предала его: вышла замуж. Вдвоём с отчимом они буквально взашей вытолкали Лёву в иммиграцию по каким-то липовым документам: по израильской визе в США!
    Ошалевшего от нищего полугода в Италии, его, наконец, накормили незнакомые люди в Бруклине! Дело было на Брайтон Бич, в ресторане «Оксана». Люди терпеливо ждали, пока Лёва насытится, а потом вручили ему виолончель – чудесную старинную машинку от самого Страдивари. Лёва взялся за настройку инструмента. Тут и произошло первое чудо.  Фужеры на столах, сияющие, блестящие и кристально чистые вдруг начали гудеть сами собой в унисон с инструментом, громче, громче – и, наконец, полопались на верхней ноте!!! Следом забасили на инфразвуке толстые  пивные кружки из бара, которые тоже вскоре рассыпались в песок! Но дело дошло до огромных витрин! Было ощущение, что началось землетрясение, и витрины, как в замедленной съёмке, просто осели во внутрь себя самих, и само уже здание пошло в пляс… Тут Лёвины новые знакомые схватили его за руки и сказали: «Довольно!»  Потом помолчали и добавили:
    - Божий дар – не яичница!
     Со следующего дня Лёва начал зарабатывать.
    Часам к 12-ти, когда праздношатающаяся толпа велферщиков смешивалась с трудовой толпой, выскочившей на ланч, он выходил с виолончелью к своей очередной жертве – витрине какого-нибудь магазинчика и начинал настраивать инструмент…
    Сначала подобный рэкет вызвал смех в рядах бывалой одесской публики, и Лёву решили просто побить. Но неожиданно на его сторону встала сама Фаня Шмуклерплинтик, тайная торговка наркотиками и негласная глава всей Брайтоновской уголовной тусовки.
    - Вы ведёте себя, как последние фраера, уважаемые сэры и сэрухи! Любой суд признает его пострадавшим, ибо будет пресечено его  священное право на свободу слова!
    - Но… ить… Он жа шумить, а не говорить… - начал было бывалый мужик с вытянутым черепом, за что носил погонялово Яйцеголовый. Он держал цветочный магазин, и был одной из ширм в мутном бизнесе Фани.
   - Цыть, тля! Ша, я сказала! – повысила голос Фаня, - Марш пиво пить!!!
   - А… Пыво…. – заулыбался Яйцеголовый и мигом растворился.
   - Право на свободу слова, всем вам, олухи, гарантирует первая поправка к нашей славной Конституции, и в этом наша сила! Не можем мы посему препятствовать и чужой свободе слова… А что б этот мудак делов не натворил, будем ему ежемесячно отступные платить… Шоб не играл, упырь…
    Толпа возмущённо загудела.
   - А сдавать – мне! – поставила точку Фаня, сдвинула брови, и тишина воцарилась окрест.

      С тех пор много воды утекло. Лёвку приняли, полюбили, на сколько это было возможно, и дали кликуху – Непалец, за отсутствие большого пальца на левой руке.
     И вот стоял теперь Лёвка Непалец перед Фаней и тупил свой взгляд долу. И было за что: пятый труп за две недели числился за ним, и все это знали, за исключением Бруклинской полиции, разумеется. Переодетые копы наводнили Брайтон,  копы в униформе  воинственно патрулировали район, повыколупливали «детей подземелья» из-под Бордвока – алкашню со всего мира и допрашивали их с пристрастием, суля хороший опохмел тому, кто расколется.

     Было дело так. Вышел Лёва утречком прогуляться. Тишина стоит окрест. Чайки резвятся, физкультурники ранние уже шмыгают туда-сюда. Расчехлил Лёва инструмент, и стал наигрывать этюды, знакомые ещё с музыкальной школы.  Сыграл сонату до-мажор Бреваля, прокатился по Бетховену, Людвигу-вану, помянул Вивальди от №1 по №6 и уж было взялся за Баха, как подкатил к нему лощёный джентльмен в чёрном токсидо, шляпе и чёрных светонепроницаемых очках. 
   - Залабайка мне, Лев Абрамович «Металлику», - говорит, а сам как-то криво улыбается, а в руках мнёт лопатник знатного вида.
   - Дык… Я … я ж того…. –  начал Лёва, но пальцы вдруг сами забегали по струнам, извлекая совершенно невероятный бесовской мотив!
    А фраер стоял, качал головой, а потом – брык! – упал и пена кровавая изо рта пошла!  Подхватил Лёва инструмент – и бегом домой. Примчался, отдышался, сунул руку в карман – а там тот самый знатный лопатник, хоть и не прикасался он к нему, хоть ты тресни!!! Раскрыл лопатник, а там – деньжищ немеряно!

   Как истинный убивец, потащился Лёва поутру на давешнее место преступления. Внутреннее чутьё шептало: сиди, не рыпайся, но иной голос – соблазнитьель – был и громче, и убедительнее: а чё? Пойдём и глянем? Что ж теперь, до конца дней прятаться?
   Пришёл.
   Всё, как вчера.
   Чайки, море, физкультурники…
   Расчехлил Лёва инструмент, только этюды повторил, глядь: тот же, вчерашний мужик-фраер к нему идёт!!!
   Обомлел Лёва. Мысленно с лопатником попрощался, а заодно и с самой жизнью.
   Мужик, как ни в чём не бывало, подходит, вертит в руках точно такой же, как давешний лопатник – хоть бы ухмыльнулся, или подмигнул -  и заказывает на сей раз Джимми Пейджа беспалого поимпровизироваь!
    Нужно ли говорить, что всё случилось, как и вчера?
     Задрыгался фраер в токсидо, потом коньки отбросил, ласты склеил, пену пустил, а Лёва вновь дома дома очутился.  И лопатник принём. Ещё один.  Тоже полон денег и картчек пластиковых!  А на карточках -  Лёвино имя и надпись «немедленно активизировать»!
    Когда монитор в банке показал сумму, голова у Лёвы даже не закружилась, она улетела. Та же картина была и на остальных карточках!
    -  Страна неограниченных возможностей, - пробормотал Лёва.
   Кешак снимать не стал, Зашёл в гастроном «Столичный», заказал 6 фунтов воблы, которую страсть как любил. Протянул кассирше бесценную карточку. Та безразлично швыркнула ей по машинке, та, слегка задумавшись, через пяток секунд выдала ресит – чек по-русски.
     Всё было реально!!!
     Когда уже пятый лопатник лежал под Лёвиниым матрасом, а Брайтон весь кишел копами, он, наконец,  решил посоветоваться с Фаней Шмуклерплинтик.
   - Эх, Лёвка! Чует сердце – лежит на тебе какая-то иссия, но не могу пока сказать какая…  Вижу я ауру вокруг головы твоей бестолковой, но не дано читать мне эти сигналы… Однако, как баба опытная и бывалая, могу одно сказать: с такими деньгами надо менять образ жизни… И немедленно!
     Послушался Лёва, открыл ресторанчик на углу  1 ; Брайтон-стрит, на углу, что поближе к Океану.
     Просиживал он там днями в обнимку со своей виолончелью, иногда играл на заказ, иногда показывал знаменитый фокус с разбиванием полного пивного бокала, но денег никогда не брал.
   - За всё заплачено, господа, - говорил он, раскланиваясь после очередной вечеринки.
     Все аплодировали, уверяли в почтении, жали Лёвину 4-хпалую ладонь и обращались исключительно по отчеству: Лев Абрамович, хотя какой он «Абрамович», когда всю жизнь был Николаевич!!!
     Потом Лёва поднимался в собственную квартиру, которая находилась несколькими этажами выше, в этом же здании. Опрятная горничная встречала его, провожала в спальню и помогала надеть байковую мягкую пижаму.
    Лёва засыпал.
    Страшная старуха больше не снилась ему, но иной, странный сон всё больше и больше беспокоил его…


   … Белый песок. Белёсое небо. Белое солнце над выбеленными досками Бордвока.
       Он играет на виолончели, а мимо прогуливаются странные существа – жуки размером с крупную кошку.
       Жуки ходят парами и небольшими группами, какзалось бы бесцельно.
      Порой, отдельные группы бредут к Океану и от туда уже не возвращаются. Некоторые подходят к Лёве и тогда он играет Баха, срываясь время от времени на «Металлику».

    - Господи, - шепчет Лёва, - неужели это – ад? – ведь даровали богатство, здоровье, бессмертие… А может быть я умер? – и запредельный холод чувствует он глубоко под сердцем, и просыпается в холодном поту, успев заметить, как застывает потолок над ним, бывший за мгновение до этого вращающейся воронкой на ТОТ свет!!!

    Он понимает, что жив и лежит в своей кровати, и страна  неограниченных возможностей стоит на страже, и страсть как не хочется ему возвращаться в сон, который – по словам Фани Шмуклерплинтик – вещий….


                ( 3 ноября 2009, Бруклин )