БЗ. Глава 4. Юля. Параграфы 1-12

4.1. Тусовка


С Эйне я теперь встречалась редко, и эти редкие встречи были странными. И я, и она, казалось, говорили друг другу совсем не то, что хо­тели сказать – во всяком случае, я. Первой грубить начинала она, я тоже не оставалась в долгу, и на том мы расставались, но после этого мне ещё дол­го бывало не по себе. Так мы с ней и существовали – по разные стороны какой-то прозрачной стены.

Я по-прежнему жила у Аделаиды, и это была весьма уединённая жизнь, пока меня не разыскала Дезидерата: она, как видно, меня не поза­была. Первая наша встреча была вполне дружеской, мы поохотились вме­сте, а потом она затащила меня в клуб. Это был закрытый клуб исключи­тельно для хищников; он ничем не отличался от обыкновенного ночного клуба, кроме одного: единственным напитком, который там подавался, была кровь. Там можно было потанцевать, угоститься кровью, расслабить­ся, покурить травки и с кем-нибудь познакомиться. Показывали там и стрип­тиз-шоу, а раз в месяц устраивалась кровавая оргия с уча­стием людей.

Ничего более безумного, дикого и кровопролитного я в своей жизни не видела. Несчастных жертв заманивали в клуб в качестве гостей, и пона­чалу они, не подозревая, что их ждёт, танцевали и веселились вместе с хищниками, а потом на них набрасывались и высасывали досуха. Дези числилась завсегдатаем клуба, и любимым её развлечением были именно эти оргии. Она с нетерпением их ждала и ни одной не пропускала, а мне этот аттракцион пришёлся не по нутру с первого раза. Потрястись под тяжёлую техно-музыку, выкурить косячок, поболтать, завести новые знакомства – это ещё куда ни шло, но терзать бедных беззащитных жертв вместе с тол­пой озверелых хищников меня невозможно было заставить.

– Неужели тебе это нравится? – спросила я Дезидерату.

– Жесть! – ответила она. – Только тогда и чувствуешь себя хищни­ком.

– А по-моему, все становятся похожими на стаю взбесившихся гиен, – сказала я. – Просто животных.

Она усмехнулась.

– Выплесни из себя животную страсть во время такой веселухи, и это поможет тебе не быть животным всё остальное время. Выпусти пар, от которого тебя распирает!

– Мне это не нужно, – пожала я плечами. – Меня не распирает никакой пар и никакая животная страсть. Больше не приглашай меня на эти оргии, я в них участвовать не хочу. Мне это не нравится.

– Может, тебе и в клубе не нравится? – хмыкнула она, прищурив­шись и поглядев на меня с каким-то подозрением.

– Нет, в клубе приятно проводить время, – сказала я. – Раз-другой в неделю потанцевать, послушать новый музон, потусоваться – это неплохо. Но эти оргии... Это слишком.


4.2. Крыши Питера


Я увидела Эйне глубокой ночью на Невском проспекте. Одетая в чёрную кожаную пару, в ботфортах на высоких каблуках, она шла за ручку с какой-то девушкой в белой курточке и голубых джинсах.

С замиранием сердца я следовала за ними. Они гуляли по городу, и разведённые мосты не были для них преградой: она взмывала тёмным ан­гелом в небо с молодой незнакомкой на руках.

Они летали по крышам, и девушка прыгала с них вниз, а Эйне её ло­вила.


4.3. Твоих оград узор чугунный


Я брела мимо чугунной ограды. Холодная грязная Нева, уже осво­бодившаяся ото льда, поблёскивала: фонари. Эйне летала где-то с Юлей, где-то над Финским заливом, и Юлина щека прижималась к её щеке, её руки обнимали её, и блеском Юлиных волос она любовалась в лунном све­те.

Чугунная ограда медленно плыла мимо.

Неоновая надпись ночного клуба звёздчато подмигивала. С улыбкой пройдя мимо охранника, я подмигнула ему, а он смотрел мне вслед остек­леневшими глазами.

Бухающий ритм долбил по черепу. Цветомузыка надрывала глаза. У стойки бара на табурете сидел молодой человек в пёстрой рубашке, с причёской «под Элвиса», с бакенбардами. Он жевал жвачку, курил и как будто скучал. К нему подсела девчонка со стеклянным взглядом. Они обменялись парой незначащих фраз, но незначащими их слова казались только для посторонних. Девчонка опустила руку вниз, а спустя секунду и «Элвис» сделал то же самое. Со стороны – ничего особенного. Через пол­минуты девчонка соскользнула с табурета и скрылась в танцующей толпе.

Подожди, Элвис, тобой я ещё займусь, а сначала – девочка.

Она открыла дверцу кабинки в туалете, а там её уже ждала я, сидя на краю сливного бачка и поставив ногу в чёрном сапоге на ободок унита­за. Она испуганно отшатнулась.

– Ой, извините… Я не знала, что тут занято.

Обтянутая чёрной перчаткой ладонь:

– Отдай мне то, что ты купила у этого парня. – Спокойно, мягко, но властно, глядя в её накрашенные кукольные глаза. – Детка, твои мама и папа не для того горбатятся на работе, чтобы ты спускала их деньги на эту гадость.

Она положила мне на ладонь спичечный коробок.

– Молодец, девочка. – Я высыпала содержимое коробка в унитаз и спустил воду. – А теперь домой, детка. Домой, и больше в этот клуб не ходи. – Достала из заднего кармана облегающих чёрных брюк деньги и положила в её всё ещё выставленную вперёд руку. – Вот, возьми, на такси. Уже поздно. Иди.

Она повиновалась, а я проследила, чтобы она действительно села в такси и уехала. Она сделала, как ей было сказано, и я вернулась в клуб.

«Элвис» сидел на своём месте, покуривая и потягивая пиво. Я подсела на тот же табурет, куда садилась девчонка, но он на меня и не взглянул. Он ждал условной фразы, но я сказала не то, что он ожидал услышать.

– Молодой человек, не угостите девушку?

Кроваво-красная помада и горящие глаза сразу ввели его в со­стояние транса.

– Что девушка желает?

– Литр твоей крови.

Он захохотал и, оценив мои сексуально обтянутые чёрными брюка­ми ноги, предложил:

– А может, сразу дунем?

Я улыбнулась.

– Это можно.

Моя рука влекла его на задворки клуба, и он покорно плёлся, не сводя взгляда с моих туго обтянутых брюками бёдер. А в следующую секунду он увидел меня уже с крыльями, и мы взлетели на крышу.

– Больше, гад, ты не будешь травить детей.

Моя пасть впилась в его шею, и он угостил меня тем, что я у него попросила – литром своей крови. Конечно, на его место придёт другой, но одним подонком стало меньше. Глянув вниз, в тёмный двор, на стоячие и поваленные мусорные баки, я увидела, что туда уже подтянулась свора шака­лов, выжидательно задрав головы, мерцая холодными жёлтыми глазами и роняя из зловонных пастей голодную слюну.

– Нате, жрите!

Я швырнула тело вниз, и оно утонуло в черноте их спин.

Снова чугунная ограда плыла мимо меня. Я села и прислонилась к ней спиной. Я устала. Ну, что ж, на сегодня хватит. А завтра я пойду к тебе, Юля. Есть один разговор.


4.4. Визит


Эйне попрощалась с ней в пустом сквере, и Юля пошла к себе до­мой, а она – в своё логово, отдыхать. Они натешились, летая по крышам, а ещё они посетили Париж. Я проскользнула следом за Юлей в подъезд, просочилась в её квартиру. Она устало сбросила ботинки, сняла и повеси­ла куртку – так же устало, как я, когда приходила домой после встреч с Эйне. Когда она включила свет в комнате, я уже ждала её, сидя в кресле. Она испуганно вскрикнула и попятилась к двери.

– Не пугайся, Юленька. Меня зовут Аврора. Я старая знакомая Эйне, с которой ты только что рассталась… Понравился тебе Париж? Хотя зачем я спрашиваю – конечно, понравился. Я тоже там бывала не раз.

Мне не хотелось на неё давить, она была такая милая. Всего лишь глупая девочка, ни в чём не виноватая.

– Как вы… Как вы сюда попали? – пробормотала она.

– Это сейчас не главный вопрос. – Я достала сигареты. – У тебя можно ку­рить?

Юля ничего не сказала, не сводя с меня недоумевающего и испуган­ного взгляда. Она поняла, что я такая же, как Эйне.

– А где твои родители, Юленька? А, уехали по делам, конечно. Они у тебя предприниматели, все в делах, часто оставляют тебя одну… Значит, ты сейчас предоставлена сама себе и пользуешься полной свободой. Хоро­шо же ты проводишь время.

– Что вам нужно? – тихо спросила она.

– Мне не нужно от тебя ничего особенного, Юля. Просто посмот­реть на тебя, поговорить с тобой… Вот и всё. И бояться меня не надо. Рас­слабься.

Хотя я нисколько не давила на неё, у неё всё-таки дрожали колени. Эйне она знала и не опасалась, а я была чужой. Чего от меня ждать? Непонятно.

– Юленька, ты присядь и не волнуйся, – мягко мурлыкнула я. – Мы только немножко погово­рим, и я уйду.

Она села на диван – подальше от меня. Я включила настенный све­тильник, а верхний свет выключила.

– Я не люблю яркий электрический свет, – сказала я. – Если ты не возражаешь, оставим приглушённое освещение.

Она смотрела на меня, как кролик на удава. Мне было и смешно, и жалко её, хотелось её успокоить, и я сделала к ней движение, но она пода­лась назад и вжалась в спинку дивана.

– Юль, я же тебе сказала – не надо бояться. Хорошо, если тебе так будет спокойнее, я останусь сидеть там, где сижу. Тебе нравится общаться с Эйне?

– С ней... необычно, – сказала она.

– И тебя это завораживает, – кивнула я. – Понимаю. Она уже угоща­ла тебя кровью?

– Я… Я не могу есть нормальную еду, – ответила она. – Всё кажется таким мерзким… Я уже становлюсь такой, как она.

– Нет, Юля, ты нормальный человек, – сказала я. – А эти извраще­ния аппетита – из-за поцелуя. Она ещё не сделала тебя подобной себе, только дала тебе почувствовать, каково это – жаждать крови. Это – времен­ный эффект, вызываемый попадением её слюны в твой организм. Это пройдёт. Или, может быть, ты хочешь стать такой?

Она пожала плечами.

– Ну… Это было бы прикольно.

– Нет, Юля! Нет, это совсем не прикольно.

Я повысила голос, и она вздрогнула. Я смягчила интонации:

– Впрочем, это тебе решать. Расскажи, как ты в первый раз отведала крови? Тебе это понравилось?

Юля ответила:

– Кровь вкусная… Мы пошли с Эйне на улицу, она велела мне ждать, а сама ушла куда-то. А потом… Минут через десять она вернулась с пла­стиковой бутылкой, полной тёплой крови. И мы её выпили напополам.

– Значит, ты никогда не видела, как она убивает? – спросила я.

– Нет… Я об этом не задумывалась, – пробормотала девушка.

– Детка, неужели ты не думала о том, что вот эта кровь, которой она тебя угощает – из только что убитого ею человека?

– Я… Нет... Я об этом не думала. Никогда не видела, чтобы она кого-ни­будь убивала.

– Понятно. Она не делает этого у тебя на глазах, потому что это ма­лоприятное зрелище. Что ж, голубушка… Видно, мне придётся показать тебе наглядно, как это делается. Чтобы у тебя не оставалось никаких ил­люзий. Пойдём.

Я встала и протянула ей руку. Девушка смотрела на меня непонимающе.

– Куда?

– На охоту, – ответила я.


4.5. Прикольно


И я показала ей настоящую охоту. В воспитательных целях я даже сделала её преувеличенно кровавой и жесткой, но мне опять попался подо­нок.

Он грабил круглосуточный ларёк, угрожая продавщице пистолетом. Я подошла сзади и похлопала его по плечу. Обернувшись, он сразу попал в плен моих глаз и опустил оружие. Я отвела его подальше от ларька и расправилась с ним, а Юля смотрела на это. Я не столько выпила его кро­ви, сколько выпустила из него, чтобы припугнуть Юлю как следует. А потом, сделав дело и бро­сив тело на асфальт, в лужу крови, подошла к ней.

– Ну, видела? А теперь смотри, что будет.

Она и так еле держалась на ногах от дурноты, а когда увидела, как шакалы рвут тело на части, жадно пожирают его и слизывают пролившую­ся кровь, у неё закатились глаза и подкосились колени. Я успела подхва­тить её.

Она очнулась у меня на руках: я несла её домой.

– Куда… Куда вы меня…

– Домой, успокойся.

– Я сама… Я сама могу идти. Отпустите…

Я поставила её на ноги, но она опять зашаталась. Пришлось нести её до самого дома, причём для экономии времени я использовала крылья.

Опустив девушку на диван, я поднесла ей стакан воды. Она сделала гло­ток, поморщилась, но потом выпила до конца. Я дала ей завалявшуюся у меня в кармане плитку гематоге­на, который иногда ела в качестве лакомства.

– Съешь. Поможет.

Юля ела, дрожа и всхлипывая, и я, не удержавшись, погладила её по голове, как маленькую. Она вздрогнула и вжала голову в плечи.

– Да, правильно, бойся, – сказала я. – Бойся хищников и не стремись стать такой же.

Она хотела знать:

– Эти существа... С жёлтыми глазами?..

– Падальщики, – объяснила я. – Мы их называем шакалами. Чёрт знает, когда и как эта нечисть появилась. По нашим легендам, она выползла и распространилась по земле с появлением самих хищников – так давно, что уже никто не помнит, а в вампирских летописях этому уделено мало внимания. Природа их неясна. Появляясь и исчезая, подобно бесплотным при­зракам, они, тем не менее, пожирают плоть. Вне всякого сомнения, шакалы – одно из порождений Тьмы, коих великое множество, и всё многообразие которых даже нам не дано познать. Они даны нам в вечные спутники нашей охоты, и выгода от них для нас неоспорима. Твари убирают за нами следы нашей деятельности: если бы не они, повсюду бы стали обнаруживать трупы со следами укусов... – Я усмехнулась, видя в глазах девушки отражение мистического ужаса. – И наше существование, принимаемое людьми за сказки и легенды, стало бы реальностью.

– Это ужасно, – пробормотала Юля.

– Ну вот, а ты говоришь – «прикольно». Конечно, этот человек был подонком, но и подонки тоже люди, хотя и скверные… А человекоубий­ство – грех, ты сама знаешь. Кажется, есть одна заповедь касательно этого, не помню точно, как звучит…

– Не убий.

– Вот-вот. А если ты станешь такой, как она… И как я, ты будешь вынуждена нарушать её каждую ночь. Вдумайся: каждую ночь ты будешь убивать, потому что не сможешь иначе. Потому что ты будешь голодна, а голод сможет утолять только кровь. И ты хочешь выбрать такое суще­ствование?

Она подняла взгляд.

– А вы? Как вы стали такой?


4.6. Вид сверху


Рассвет уже позолотил шпиль Адмиралтейства, когда я закончила свой рассказ. Юля поёживалась, обхватив руками колени, и обводила вз­глядом крыши.

– Ты замёрзла? Может, спустимся?

Она качнула головой.

– Мне нравится здесь, наверху… Отсюда всё смотрится по-другому. Нет насилия, нет глупости и предательства. Нет равнодушия и продажно­сти. Люди остаются там, внизу, а мы – над ними. Мы выше их.

Я тихонько заправила ей за ухо прядку её каштановых волос.

– Когда же ты успела набраться такой мизантропии?

Она зябко вздрогнула и повела плечом. Я почувствовала в сердце её тени: мужчина надругался над ней. Она кричала, ей было больно и противно, но он зажи­мал ей рот и делал своё дело. И этот мужчина был её собственный отчим. Приблизив губы к её уху, я спросила:

– Мама об этом знает?

Юля вздрогнула и посмотрела на меня несчастными, испуганными глазами.

– Она мне не поверила, – ответила она. – Она сказала, что я просто хочу оговорить его. А он сделал это ещё раз. А потом ещё. А потом я забе­ременела. Он поместил меня в больницу, где мне сделали аборт. Он был неудачным... Теперь у меня не может быть детей. Как бы мне хотелось, чтобы его самого стерилизовали!

– Думаю, это можно устроить, – сказала я.

Девушка вздрогнула.

– Что?

– Да ничего, так. Мысли вслух. Пошли домой, здесь холодно. Ты вся дрожишь.

Её веки, дрогнув, опустились.

– Иногда мне хочется заснуть… замёрзнуть, чтобы не проснуться.


4.7. Утро в Ганновере


Гостиница в Ганновере, шестнадцатый этаж, балкон. Жёлтый рассвет. Город просыпается. Я сижу на перилах, как на насесте, еле дер­жась подошвами моих сапог на высоких каблуках на узкой перекладине. В номере спят муж и жена, их широкая роскошная кровать с резным изголо­вьем видна мне через балконную дверь. Их отделяет от меня непробивае­мый пластик, прозрачный, как стекло, и прочный, как металл. Но для меня нет неоткрываемых дверей.

Я неслышно ступаю по мягкому ковру, останавливаюсь перед кро­ватью и смотрю на спящих: отчима, изнасиловавшего падчерицу, и мать, отвернувшуюся от дочери – по сути, предавшую её. Закрыв­шую глаза на её беду.

Я беру со стола нож для вскрытия конвертов и откидываю одеяло с постели.


4.8. Кофе в пять утра


Кухонные часы тикали: пять утра. Юля, зябко ссутулившись, пила кофе и курила. Она постоянно поёживалась, как будто ей было всегда хо­лодно.

– Они ещё не вернулись? – спросила я.

Она поставила чашку.

– Не знаю, когда они вернутся. Маму держат в тюрьме… Отчим в больнице.

Я спросила как ни в чём не бывало:

– А что случилось?

Юля поморщилась.

– Ужас какой-то... Мама... она его искалечила. Отрезала ему... ну... то самое. Ножом для бумаг.

– Да, ужас, – согласилась я. – Очень жестоко. Но в этом есть кака­я-то справедливость.

Она посмотрела на меня.

– Ты имеешь к этому какое-то отношение?

Я спокойно закурила.

– С чего ты взяла? Просто, наверно, у твоей мамы проснулась со­весть.

Юля потянулась к сигаретам, закурила новую. Я спросила:

– Эйне к тебе приходила?

– Не появлялась уже неделю… Я снова могу есть по-человечески. Я ела гематоген и переломалась.

Я погладила её по голове.

– Молодец.

– Спасибо, что подсказала мне насчёт него, – сказала она. – Я съела, наверно, плиток тридцать.

Над городом желтел рассвет. Я вздохнула.

– Если бы мне в своё время кто-то это подсказал, то, возможно, в моей жизни всё повернулось бы по-другому.


4.9. Раз, два, три, четыре, пять


– Раз, два, три, четыре, пять! – считал звонкий голосок.

Денис вёл Карину домой из детского сада, и они считали ступеньки. Я сидела на подоконнике на лестничной площадке, и Денис глянул на меня. Он не знал, кто я такая.

– Подожди-ка, солнышко, – сказал он Карине, заглядывая в почто­вый ящик. – Там, кажется, что-то есть для нас...

Он достал конверт с надписью «Для Карины». Я сделала вид, что смотрю в окно.

Конверт лежал в кармане Дениса. Он снова взял Карину за ручку.

– Ну-ка, а этих ступенек сколько?

И детский голосок снова зазвенел:

– Раз, два, три, четыре, пять!..


4.10. Кусочек лета


Эйне снова появилась. Она приходила к Юле по ночам, и Юля про­должала с ней встречаться. А днём к ней приходила я.

Я брала её, закутанную в одеяло, на руки, и мы летели куда-нибудь. Юля просила, чтобы это были какие-нибудь тёплые края, и я выполняла её желание. Я выбирала пустынные острова в океане, с пальмами и песчаны­ми пляжами, и мы лежали на тёплом песке, у лазурной кромки воды. Юля спала в тени моих крыльев, а выспавшись, загорала и купалась.

– Мои знакомые удивляются, откуда у меня такой тропический за­гар в это время года, – говорила она мне.

Был май, но весна не спешила баловать Питер теплом и хорошей погодой. Небо хмурилось, дули пронзительные ветра, Финский залив был холоден и мрачен. Часто перепадали дожди.

– Что-то лето никак не настаёт, – вздыхала Юля. И, улыбаясь, до­бавляла: – Но у меня есть собственное лето. Это ты. Ты – моё лето и моё солнце.

Шелестел лазурный прибой, и она выходила из океана, бредя строй­ными ногами в кипенно-белой пене. На её загорелых плечах блестели капельки воды и, высыхая, искрились кристалликами соли. Мы брели по девствен­ным тропическим зарослям внутрь островка, где из скалы бил пресный родник, наполняя небольшой естественный бассейн, выдолбленный водой в каменистой породе. Юля подставляла голову и плечи под светлые струи, вскрикивала от холода и смеялась, плескалась в бассейне, брызгая на меня водой.

Потом, пока она обсыхала на солнце, я рвала для неё диковинные тропические цветы, она плела из них венки и танцевала что-то гавайское под шум прибоя, и ветерок играл складками её красного цветастого парео, завязанного низко на бёдрах. Ближе к вечеру мы летели домой.

– Так не хочется возвращаться в Питер, – с сожалением вздыхала Юля. – Так и жила бы здесь вечно.

Каждый день мы урывали кусочек лета в пальмовом раю.


4.11. Новый проект


Эйне стояла на краю обрыва, глядя в морскую даль. При моём при­ближении она немного отступила от края, не сводя с меня напряжённого взгляда. Признаться, когда я её увидела, у меня немного ёкнуло сердце, но я не показала виду.

Волны лизали скалы, слышался крик чаек, а мы смотрели друг на друга, сидя на камнях. Я тонула в чёрной бездне её глаз, временами отли­вавшей то лазурной синевой, то изумрудной зеленью. Мне казалось, что в моём сердце всё воскресает – твоя щека к моей щеке, твои волосы в лун­ном свете, твой голос в песне ветра.

Эйне помолчала, слушая прибой.

– Оставь её, – проговорила она. – Она моя.

– Если ты хочешь сделать её такой, как мы, я не позволю тебе, – сказала я.

– Может быть, она сама решит? – усмехнулась она.

– О да, мне ты тоже предоставила право решать самой, – прищурилась я. – И в итоге всё решили за меня.

– У неё тоже есть задатки, – сказала Эйне. – Она не такая, как они.

«Они» – люди. Жертвы.

– Ею ты пытаешься заменить меня? – спросила я. – Тебе нужен но­вый проект?

– Пусть она достанется победителю.

На камни со звоном упал, зеркально блестя, узкий изогнутый кусок железа. У него была рукоятка и круглая гарда, и заточен он был только с одной стороны. Точно такой же кусок железа – оружие страны восходяще­го солнца – блестел в руке у Эйне, угрожающе направленный на меня.

– Не валяй дурака, – сказала я. – Мы не в средних веках.

Но первый же удар доказал мне, что всё это вполне серьёзно. Я едва успела схватить лежавшую на камнях катану, мысленно надеть на себя жёлтый спортивный костюм и представить, что я Ума Турман – иного вы­хода у меня не было. В багровом свете зари мы дрались за Юлю огненны­ми клинками, и мне, разучившей с Оскаром всего несколько приёмов, при­ходилось непросто. Эйне тоже не была великим мастером, но для меня она оказалась серьёзным противником, потому что вкладывала в каждый удар всю свою силу и ярость. Это было уже не понарошку. Её глаза багрово го­рели, железо ударялось о железо, резало плоть и проливало кровь – её и мою, обогащая узор лишайников на камнях новыми красками. Бой был недолгим; катана вылетела из моей руки, а мои рёбра ударились о камни. Победительница, поставив сапог мне на грудь, щекотала моё горло остри­ем меча.

– Не дёргайся, а то можешь потерять голову.

Она победила, но наша с нею кровь смешалась на камнях. На том месте, где её грудь пронзил железный прут от перил крыльца, по-прежне­му чернела ленточка. Вонзив свою катану в землю, она рассекла крыльями восход.


4.12. Высоко-высоко в горах


Моё знакомство с Эльзой началось с поединка. Я искала, где бы устроить себе дом, и бродила, летала в горах. Я искала уступ или пещеру, удобную для того, чтобы расположиться лёжа, как вдруг на меня с клёко­том напала орлица. Я от неожиданности чуть не упала, но успела увер­нуться от её когтей, однако птица, сделав круг, снова летела на меня.

И тогда я сама раскинула крылья. Мы были очень высоко, там, куда не ступала нога человека, куда не забредали даже боевики. Эти места мне подходили: здесь можно было устроиться уединён­но. Я сначала не поняла, почему орлица напала на меня, и просто отчаянно защищалась. У неё были чудовищные когти и крепкий клюв, и она изранила меня в кровь. Мы дрались в воздухе, сшибаясь, и я не уступала ей из упрямства. Всё лицо и руки у меня были в ссадинах, летели перья – её, коричневые, и мои, белые, но никто не сдавался. Наконец я изловчилась и поймала её за ноги, придавила собой к скале, а она пыталась ударить меня своим крючковатым клювом, но не могла достать.

– Тихо, тихо, – сказала я. – Какого хрена ты на меня налетела? Что я тебе сделала?

Она билась подо мной, но я была сильнее. Я чувствовала, как коло­тится её сердце, и вдруг поняла, что она – мать, защищающая своих детей от чужака, которым была я. Видимо, неподалёку располагалось её гнездо, и орлица ре­шила, что я представляю угрозу для её птенцов. Я могла её понять: если бы что-то угрожало Карине, я бы ещё и не так дралась.

– Слушай, мамаша, – сказала я. – Я понимаю, что ты защищаешь своих деток, но я вовсе не собираюсь причинять им вред. Я птицами не питаюсь.

И в доказательство дружелюбия я отпустила её. Орлица встрепенулась, захлопала крыльями, возмущённо клекоча, но я сидела неподвижно. Она, всё ещё подозрительно косясь на меня, постепенно успокаивалась, время от времени оправляя перья, встрёпанные в драке.

Я подыскала себе небольшую пещерку, вход в которую представлял собой узкую щель, в которую едва можно было протиснуться. В самой пе­щерке было достаточно места, чтобы улечься. У входа имелся маленький плоский уступ, почти ровная каменная площадка, которая вполне могла сойти за взлётно-посадочную полосу. Облюбовав это место, я натаскала туда листьев и мха, устроив там себе что-то вроде гнезда. Пробравшись в какое-то горное селение, я утащила из одного дома подушку.

Почему меня потянуло в горы, подальше от цивилизации?

Мне нужно было место для успокоения. Уединённое, тихое, с пре­красным горным воздухом, это местечко было как раз то, что я искала. Я решила, что здесь будет моё логово.


Продолжение: http://www.proza.ru/2009/11/05/390