Сержанты на складе

В голове было, как в песне «вечерний звон», лицо болит, кулаки сбиты. Где я есть? Темно, по всей видимости, недалеко от меня кто-то сдох и воняет.
 - Вил! - я попытался встать, - Вил.
  Чья-то сильная рука вернула меня в исходное положение лежа, сил сопротивляться не было, я снова забылся.
- Рома, ты живой?
     - Нет.   
- Кончай дурить, руки-ноги целы, физиономия только синяя вся, но ты и раньше не орел был! Сидеть можешь?
- Могу, где мы?
- Моим последним воспоминанием можно считать кулачину перед носом и темноту потом.
Я, как в себя пришел, так сразу к тебе.
- Так это не ты меня трогал?
- Это ты о чем? Мы с тобой, конечно, не первый год друг друга знаем, но все-таки…
- Тебя что, совсем отбили? Я когда в себя приходил, хотел подняться, но меня кто–то удержал, и хватка у него была как у кузнечных клещей, а кроме нас здесь больше никого.
- Та знаешь, если учесть сколько раз тебе настучали по голове…
- Может, хватит шутки шутить, а как мы тут оказались тогда? Ладно, который час? - Часы встали
- Давай сваливать отсюда, до дому.
Большой сарай или склад, заваленный канатами, тряпками, соломой вперемешку с опилками, именно это место стало укрытием для героев рыночного сражения. Дверь была заперта изнутри на амбарный замок.
- Вот тебе еще задачка! Мы такие ворота и вдвоем не вынесем.
- Сила есть, ума не надо? Если не можем вынести дверь, давай вынесем то, что можем вынести!
- Ты сам понял что сказал?
Походив недолго вдоль стены, чуть не наступив в какую-то дохлятину, Вил нашел то, что он мог вынести. От мощного удара подкованного ботинка сразу две доски с треском переломились, образовав щель, в которую вполне мог пролезть взрослый, в меру упитанный человек.
- А не так уж долго мы с тобой провалялись, между прочим, часа три, не больше, солнце в зените.
- Может, мы сутки в отключке были?
- Я бы есть хотел, сейчас часа два, да и от рынка мы недалеко.
- Ну а это ты как определил?
- Ты когда пирожки-то покупал, я по сторонам смотрел, чтоб у нас никто ничего не умыкнул, значит.
- И что?
- А то, видишь башню с детьми крылатыми? Да справа, а  если с того места смотреть, где я ее на рынке заметил, она будет слева и сзади.
- А лихо мы там.
- Не мы, а нас! Не впервой нам с тобой на пару в рукопашной сходиться, но чтоб вот так!!!
- Да никогда такого не было, давай не будем никому рассказывать?
- Запозорят! Нам бы до рынка добраться, а там я дорогу к гостинице хорошо запомнил.
- Может, нам подскажет кто? Вон малой.
Малой за свои услуги потребовал значок, который тут же перекочевал с гимнастерки Вила в грязную детскую ладонь. Теперь они знали короткую дорогу. Мальчик даже вызвался их сопроводить. Какой хороший мальчик! Пройдя несколько улиц, проводник стал странно себя вести, в конце концов, показал непонятный жест и исчез в ближайшей арке. Даже Роман, шедший с ним рука об руку, не смог никак среагировать. Не успели еще утихнуть звуки быстро удаляющихся шагов, гулко разносившиеся из арки, как откуда-то сзади раздался свист, заставивший мурашки топоча пронестись по спине. Вскоре к топоту мурашек прибавился топот десятка реальных ног. Волна ребят, ровесников нашего провожатого и постарше, пронеслась сквозь замерших сержантов и покатилась вниз по улице.
- Рома, я тебе на всякий случай скажу, чтоб ты знал. Нервы у меня не железные, еще один резкий звук и я буду буянить, ты меня тогда держи.
- Вил, где твои часы?
- Все, начинаю! А ну, стой!  Догоню, головы поотрываю!
Хоть время было упущено, и похитители успели
скрыться из поля зрения, слышно их было прекрасно, и Вилу без труда удалось их настичь. Роман подоспел с незначительным опозданием, поддерживая штаны рукой. Вил ворвался в кучу ребят, как волк в отару.
- А ну, стоять!
Куда там, от такого крика все подозреваемые кинулись в россыпную, но Вил все-таки остался с добычей. Его рука крепко сжимала ухо, принадлежавшее голове чумазого шпаненка лет тринадцати.
- Вил, остынь, оно ему еще пригодится.
- Где мои часы?
- Ты зачем так орешь, ты думаешь, будешь орать, он поймет лучше?
- Я еще раз тебя спрашиваю, где мои часы?
- А-а-а, отпусти, гусь ватный, мышь деревянная, больно!
От неожиданности рука сержанта разжалась сама собой. Горе-воришка попытался было этим воспользоваться, но бдительный Беляков успел пресечь эту попытку, перехватив его поперек пояса.
- А ну-ка!
- Пошел к черту, рожа, справились, да?
- Во чешет, ты часы сперва владельцу верни, а потом мы вместе пойдем.
- Куда?
- В тюрьму пойдем, куда же еще, а может не в тюрьму.
- Сиротинушку в тюрьму, пожалейте, люди добрыя!
- Не голоси, сирота, часы верни.
- И мне пуговицу. Вил, слышишь, пуговицу от ширинки оторвали. Вот мелюзга способная.
- Нету у меня ничего, дяденьки, хоть вы тут меня режьте, нету! Мамой клянусь!
- Не, ну тут-то не будем, правда, Вил?
- Отойдем, конечно…
Так, с сиротой под мышкой, ребята дошли до ближайшей бочки с водой, благо идти им было не далеко, потому что сирота не закрывал рот на протяжении всего пути, и замолк только после того, как его окунули в воду.
- Вы что, звери? Над ребенком издеваетесь! Слышал я про таких!
- Умолкни, хоть умылся.
На сержантов смотрел голубоглазый, белобрысый мальчуган, весь усыпанный веснушками.
- Эй, чучело, ты как тут оказался, на китайца ты не похож.
- Ой, дяденьки, сиротка я, без отца, без матери мыкаюсь, в плохую компанию попал, отпустите ради бога, я так больше не буду.
- Тебе сколько лет?
- Двенадцать.
- Дорогу к русскому посольству знаешь?
- Знаю.
- Пойдем
- А потом отпустите?
Вся последующая дорога до гостиницы прошла без эксцессов, в дружеской беседе. Мальчика звали Шурой, он действительно оказался сиротой. Его родители были из числа Российских граждан строивших КВЖД. В тридцать шестом году они загадочно исчезли, и с того момента Шура начал вести взрослую самостоятельную жизнь.
- Дяди, а я вас утром на рынке видел. Лихо вас напинали.
- Может, тебя еще раз окунуть?
- Не завидую я вам!
- Ром, а говорит так, как будто это не мы его, а он нас под конвоем ведет.
- Зря вы, дяденьки, смеетесь, плохо говорят про этих, в балахонах, говорят, будто они колдуны черные, и людей едят.
- Если часы не отдашь, мы тебя к ним отведем.
- Все, дяденьки, вон посольство, сами дойдете, а я тогда, значит, пойду?
- Не спеши, щегол, пошли, мы тебя покормим хоть.
-  Не-не, не спасибо вам за приглашение, конечно, но я не хочу чета.
- Одни уши и глаза остались. Считай, что дядя Вил часы тебе подарил, землячек, правда, Вил?
- Правда, правда, только не вздумай их продать, наградные.
Подцепив мальца под руки, сержанты пронесли его через дорогу до дверей гостиницы. Он пытался сопротивляться.
- Куда вы меня тащите, не пойду, отпустите, лю…. А большой у тебя, дядя Вил, кулак, только убери его подальше от моего носа, я понял.
На этом Шурка умолк. Заказав у консьержа обед в номер, все трое поднялись на второй этаж. Странные звуки, доносившиеся из номера, где проживали Анищенко и Цымерман привлекли внимание ребят. Бледный Анищенко, нешевелясь лежал на кровати, рядом с ним на полу сидел Эдуард  Львович и незнакомец в штатском, при чем вид у них был весьма странный.
- Эдуард Львович, что случилось?
- Ромочка, Виля, вот и вы, заходите, заходите.
- Все в порядке, Львович, а это кто?
- Говорю же вам в порядке, а это Иванов Николай Иванович, строгий, но справедливый.
- Здравствуйте, товарищи, распоряжением командующего восточным фронтом я назначен командиром сводного боевого отряда в городе Харбин, то есть вами.
- Беляков Роман Александрович.
- Холошин Вил Юрьевич, а это Шурка.
- Шурка?
- Разрешите отлучиться, товарищ капитан?
- Разрешаю.
Вил выскочил на уличу, но было уже поздно. Шурка чувствовал себя на улицах Харбина как дома, да улица и была его домом. Вил стоял и смотрел на спешащих по своим делам прохожих, сердце неприятно заскребло!
- Эх, Шурка, Шурка.
Дверь гостиницы звякнула колокольчиком, выпуская наружу консьержа.
- Таварищя, вама перидать пакета.
Забрав пакет у консьержа Вил, не спеша, его развернул, сердце заскребло еще сильней. В пакете лежали часы и пуговица со звездой.
*  *  *
«Денек - гаже не придумаешь. Пальцы как сучки, из рук все валится, чуть не побили… Плохой день, да еще этот спор с Толстым: кто больше за неделю принесет. Если так дальше пойдет...»
  Мысли в голове Шурки копошились, словно пчелы в ульи, натыкаясь друг на друга. Один момент все-таки согревал его душу: в споре с Толстым он пока лидировал. На его счету был золотой Тиссот, утянутый сегодняшним утром у зеваки.
«Может по девкам рвануть? Не, одному не охота. Вместе с Толстым, а что!»
   Купив девчонкам леденцов в ближайшей лавке, Шурка направился в логово, где они жили вместе с Толстым и еще пятнадцатью ребятами. В памяти всплывали картинки их предыдущих похождений. Так, витая в воспоминаниях и представляя себя сегодня, Шурка подошел к входу в логово, еще чуть-чуть, и можно было бы на этом закончить рассказ о Шурке, но на этот раз судьба отвела.
 «Что-то не так, дверь настежь, непорядок.»
Логовом был обычный, ничем не примечательный с виду, заброшенный сарай. Но так могло показаться только на первый взгляд. Подходы к нему охранялись. В случае если одуревшая от голодухи окраинная шпана захочет потрепать общие запасы, на примыкающих к логову улицах были выставлены  посты, которые могли дать отпор противнику или предупредить о нагрянувшей полиции. Шурка понял, что было не так: он не встретил ни одного поста. Значит, случилось что-то действительно серьезное. Из недр сарая доносились звуки, от которых мечтательность мальчика улетучилась в момент. Стараясь не шуметь, он вскарабкался на дерево, в кронах которого терялся чердак. Повис на руках, спрыгнул на выступ крыши пружинисто, по-кошачьи, через пару секунд Шура был уже на чердаке. Неприятные звуки утихли, но ощущение чужого присутствия стало еще сильнее, к нему прибавился накатывавший волнами страх.
 «Не-не-не, пойду-к я назад».
 Первый осторожный шаг, второй… Третий шаг к спасительному окну не дали сделать обломившиеся под ногами доски. Шурка кубарем покатился вниз, приземлившись в кучу ветоши. Он замер не в силах пошевелиться. Волна страха, царящая в логове, придавила мальчика: ни руки, ни ноги не слушались хозяина, даже глаза, которые Шурка с удовольствием бы зажмурил, отказывались подчиняться владельцу. Их дом превратился в поле боя. Перевернутые кровати, разбитое зеркало - это то, что Шурка увидел в первую секунду. Приглядевшись лучше он заметил неподвижно лежащие в темных лужах тела ребят. В третью секунду раздался стон, от которого оковы  удерживающие Шурку ослабли и он смог закрыть глаза, но лишь для того, чтобы открыть их вновь и запомнить эту ужасную картину навсегда. В дальнем от входа углу на столе лежал Толстый, он уже не стонал. Два силуэта, оставив в покое бездыханное тело, стремительно приближались к новой жертве. И тут Шурку будто подбросило, весь накопившийся страх теперь выходил через ноги: так быстро Шурка еще не бегал. Его преследователи не отставали. Звуки погони с каждой минутой становились все ближе и громче.
- Помогите, пожар, люди!
Но ждать помощи было неоткуда. «Вряд ли копошащиеся под мостом нищие смогут мне помочь. А-а-а». Сил бежать уже не было. На последнем издыхании Шурка промчался под мостом, слезы брызнули из глаз, вдруг стало очень обидно. Свернув за угол и пробежав еще метров сто Шурка остановился, ему было уже все равно. Повернувшись лицом к приближающейся угрозе он стал ждать. Прошла минута, две, пять, но на него никто не нападал. Аккуратно выглянув из-за угла мальчик обнаружил совершенно пустую улицу. Привычных для этих мест нищих и тех не было видно. Он во второй раз осиротел! Ноги шли сами. Глаза почти ничего не видели, пелена временами  расступалась, и по щекам катились слезы. Окружающий Шурку мир стал темнеть, из темноты стали проявляться образы ребят, Толстого, темнота стала абсолютной, последним образом стали два силуэта, они подходили все ближе и ближе, стали проявляться очертания лиц. Одно наполовину закрытое балахоном, а второе напоминало лицо утреннего зеваки. Все ближе и ближе… И тут Шурка пришел в себя. Очнулся он на кровати, укутанный в одеяла. Рядом, облокотившись на тумбочку, дремал Вил. Шурке вдруг стало так тепло и спокойно, глаза сами собой закрылись, и он уснул здоровым крепким сном.
*  *  *
 - Николай Иванович, вы мне симпатичны, и именно поэтому я хотел бы вас предостеречь. Я человек другого поколения и могу показаться вам динозавром, которому давно пора исчезнуть, как виду, но мне и еще тысячам таких же динозавров, уцелевших после репрессий, хорошо известны такие понятия, как честь, достоинство, преданность родине. Но речь не об этом. Я хотел бы вас в некотором роде предупредить. Преданность нынешней власти, которой вы верой и правдой служите - это преданное служение пожару, который в свое время разожгли бездомные голодранцы, чтобы обогреться, и вы сгорите, как пенек в этом пламени. Как только оно начнет угасать, вас используют, чтобы хоть на чуть-чуть оттянуть финал этого глупого катаклизма.
- Вы предатель, Цимерман, и антисоветская личность!
- Как бы вам покультурней…. Мне глубоко все равно, при каком строе работать, я целиком и полностью предан науке, а она, как мне казалось находиться, нет, находилась, вне политических баталий. Подайте сахарницу, будьте любезны. Николай Иванович, вы наверняка изучили мою биографию и знаете, что до недавнего времени я находился на территории с очень строгими порядками, и если бы не счастливое для меня стечение обстоятельств, я так бы и остался ЗК Цимерманом 13172 по 58/1а. Не надо на меня так смотреть. Я хочу, чтобы вы поняли, дорогой Николай Иванович, люди, на данный момент, находящиеся у власти, не отличаются храбростью, и поэтому скоры на расправу и им наплевать, кто ты: рабочий, доктор физико-математических наук или капитан советской армии. Понятие личность для них не существует, они все меряют классами, а это весьма прискорбно. Да, голубчик мой, весьма!

24 Декабря 1922 г
Ленин о "личных качествах" членов руководства партии: «Я думаю, что основным в вопросе устойчивости являются такие члены ЦК, как Троцкий и Сталин. Отношения между ними, по-моему, составляют большую половину опасности раскола. Тов. Сталин, сделавшись Генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда с осторожностью пользоваться этой властью. Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который отличается от тов. Сталина ТОЛЬКО ОДНИМ ПЕРЕВЕСОМ, именно более терпим, более вежлив, меньше капризности... Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью, но я думаю, что с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношениях Сталина и Троцкого, это не мелочь.
С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против бюрократизации, политбюро и  ЦК партии, отличается не только выдающимися способностями, но и чрезмерной самоуверенностью, чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела....»