***

Конечной точкой моего этапа стал город Ворошиловград. На станцию мы прибыли далеко засветло, всех заключенных поезда, в том числе меня и Кузю, выстроили на перроне и под присмотром конвоя погнали в лагерь. До лагеря было километров шесть, но после тесного, вонючего вагона, эти три километра, в полутьме, под дождем по раскисшей дороге казались мне настоящим праздником.
- Не робей, Мотя, доехали и слава богу, руки-ноги целы, авось замастырим че. Ты главное по первости помалкивай больше.
  Во время поездки Кузя рассказывал мне о лагерях и кое-чему учил, проявляя при этом незаурядные педагогические способности.
- Мотя, че ты мне за вопросы такие тупые задаешь, раз тебе сказано делать так-то и так-то, ты и делай, а эксперименты ты будешь ставить в своей лаборатории, усек, нет! Ну че ты на меня вылупился! Я те еще раз повторю: разговоры разговаривать ты будешь потом, когда освоишься, а по первости сиди и сопи, присматривайся, понял?
- Понял. Но что в этом такого, если я…
- Ммооттяя, я тебе сейчас популярно объясню…..может ты по незнанию с пернатыми местными разговоры заведешь, а тогда все, считай, что в стаю приняли, сразу, теперь усек? А может ты че ляпнешь не подумав, и ваабше: Моть, говори медленно, а думай быстро.
  От размышлений меня отвлек лай собак. Колонна вышла из леса, и моему взору предстал Ворошиллаг, во всей своей серой и унылой красе. Столбы, вкопанные в три ряда с густо натянутой на них колючей проволокой, образовывали непреодолимую преграду, семь вышек по периметру зоны, оборудованные пулеметными точками и прожекторами, дополняли общий, не очень радужный пейзаж.
- Вот мы и дома!
Говоря так, Кузя не красовался, он действительно большую часть своей жизни провел в лагерях и тюрьмах, так что неволя для Кота стала естественной средой обитания. Перед воротами лагеря нас снова построили и провели перекличку с присвоением порядкового номера. Так конвой ВАГОНЗАКа передавал нас конвоирам Варашиллага. В колонне я шел предпоследним.
- На охрану изменников родины на территории Варашиллага заступили. Ворота закрылись. Больных и обессилевших отправили в ОП , остальных развели по баракам. Барак был рассчитан на два вагона. В памяти сами собой всплывали премудрости, которым меня учил Кот. Я был на чеку. То, что могло произойти в замкнутом помещении между восьмьюдесятью людьми не самого кроткого нрава, я вполне мог себе представить. В поезде не раз заводили разговоры о Варашиллаге, из которых я узнал, что он славится своими нечеловеческими нормоднями. Варашиллаг представлял из себя одну большую шахту по добыче угля, а уголь для страны имел стратегически важное значение. Реально оценивая свою физическую форму и то, чем мне предстояло заниматься все годы заключения, я впал в уныние. Я, от природы независтливый человек, глядя на Кота, впервые в своей жизни испытывал это чувство.  Практически всю свою сознательную жизнь я «качал мозг», если можно так выразиться, и если перенести степень накаченности моего мозга в мышечную массу, то Кузя по сравнению со мной будет казаться тощим подростком. Но, к сожалению, развитость моего основного орудия труда в этом заведении была не очень востребована. Барак поделили на четыре бригады по двадцать человек для работы в шуровой шахте. Первая ночь на новом месте прошла на удивление спокойно, сказывалась усталость после долгого переезда. Утром мы вышли на работы. В забой спускались пешком по узкому коридору с очень крутым уклоном. Десять часов под землей и назад в барак, так продолжалось около трех недель, изо дня в день. Но однажды, после рабочей смены, когда мы поднимались из забоя, Кузя догнал меня и тихо мимоходом шепнул:
- Есть разговор! У отвалов!
И протискиваясь между зеками, быстрыми шагами пошел наверх. Такое поведение Кузи показалось мне странным и насторожило меня. Без суеты я поднялся на поверхность. Закурив, сбавил темп ходьбы и под предлогом, что мне нужно по надобности, свернул к отвалу. Пройдя мимо замерших вагонеток, я спустился в низину. С одной стороны надо мной возвышались кучи добытой породы, с другой узкоколейная дорога. Пройдя метров сто, я услышал за спиной быстро приближающиеся шаги, но тут звук шагов прервался на смену ему пришел звук упавшего тела, я замер в недоумении. Через мгновение меня окликнул знакомый голос.
- Мотя, помоги мне, без вопросов, я тебе потом сам все расскажу.
Кот сидел на корточках, облокотившись спиной о вагонетку, рядом с ним лежал труп, с заточкой в сердце. Приглядевшись, я узнал в нем заключенного из нашего барака.
- Мотя, давай впрягайся, сейчас оттащим его на отвал и присыпем, как будто он с вагонетки не успел соскочить, когда из забоя поднимался.
Мне показалось, что минуты длятся целую вечность. Когда работа была сделана, я ощущал себя, уже дряхлым, немощным стариком.
- Мотя, секи на раз, повторять не буду. В лагере творятся нехорошие дела, Мотя, очень нехорошие. Я вчера имел неприятный разговор, смысл которого сводился к тому, что я, Кузя-Кот, должен отказаться от блатного мира и объявить об этом перед рабочим классом в бараке, громко и с выражением. Сроку на раздумья мне дали до следующего вечера, а этот жмур как предупреждение для меня, понимаешь, Мотя?
- Понимаю!
- Да ни хера ты не понимаешь! Это только начало. Лагерная администрация свои порядки хочет установить в блатном кругу. Это вызов, Мотя. Я слышал о методах, которыми эти порядки устанавливаются, видел повешенных на полотенцах…. несогласных прогибаться. Никто не будет стоять за моим правым плечом, когда я завтра пойду под землю, там будет только темнота и черти! Валить мне надо, иначе без крови не обойдется, без моей крови. А за тобой должок числится, выручай.
  Кузя рассказал что, когда и где мне нужно делать. Ничего сложного в этом не было, но последствия могли быть самыми непредсказуемыми, а хотя нет, вполне даже. Мне могли добавить срок, а Кузя мог остаться инвалидом на всю жизнь. Но по его словам, лучше инвалидом на кантовке , чем трупом в Варашиллаге. Новый день не обещал ничего хорошего, сегодня должен был осуществиться наш план. Если все пройдет хорошо, то Кузю ожидал полугодичный отпуск, не на курорте, конечно, а в ОП, но все лучше, чем под землей с киркой в зубах. Выходя из барака, я встретился взглядом с Котом, по его лицу можно было сказать только одно: он не выспался и ничего больше, выражаясь карточным языком, абсолютный фейс покер. Сегодня я был замыкающим колонны, Кузя же наоборот шел в первых рядах. У каждого из нас в руках была керосинка на манер станционных фонарей, только круглая. Большая часть моей бригады, возглавляемая Кузей, уже успела скрыться в шахте, через несколько мгновений мои ноги тоже ощутили неровный пол ведущего в забой тоннеля. Слева и справа по полу вдоль стен были проложены ливневые каналы для стока воды. Дожди, частые в этих районах, вполне могли превратить единственный выход наверх в непреодолимое препятствие для находящихся в забое людей. Скользкая слизь на дне канала прекрасно себя чувствовала в сыром прохладном климате шахты. Кот ускорил темп спуска, это было для меня сигналом к действию. Дав Кузе увеличить дистанцию как можно дальше, я перекрестился.
- Будь, что будет, прости господи!
Шагнув вправо, со всей отпущенной мне силой я метнул свою лампу вниз по каналу. Сила моего броска в совокупности с уклоном спуска раскатила и так тяжелую лампу до чудовищной скорости, превратив ее в таран. Снизу раздался крик боли, цель была достигнута, все выглядело естественно. Кто-то поскользнулся, не удержал лампу, всякое бывает. Кричал Кузя, к тому моменту, как я спустился вниз, около Кота уже столпился народ. Зрелище было душераздирающее, но даже в последние моменты Кот не потерял хладнокровия и сделал все, о чем мы договаривались.
- Мотя, я понимаю, чем тебе это грозит, я все продумал, или почти все. В тоннеле темно, кидай как можно дальше, чтоб непонятно было, откуда она прилетела, с конца колонны или с середины, понял? Когда все начнется, я свою лампу в сторонку поставлю, возьмешь ее себе, и вот уже совсем непонятно, кто ее кинул, как и откуда. Сделаешь, как я сказал, считай, что мы с тобой квиты. Да не робей ты! А если там заваруха, какая начнется, бей первый, там темно, никто не разберет.
  Не дойдя до столпившихся людей нескольких метров, я заметил валявшуюся у стены потухшую лампу Кузи. Все было сработанно четко, без ошибок. Кота с переломанными ногами увезли, мы были квиты. Вернувшись в барак, я упал на нары и проспал без сновидений до утра. И все-таки где-то мы просчитались. Утро для меня началось раньше обычного. Ни свет, ни заря за мной явились трое конвоиров, без церемоний стащив меня с нар, поволокли в комендатуру на беседу.
- Эдуард Львович, вы же разумный образованный человек, мы рассчитываем на вашу помощь, вы наверняка видели, кто был виновником вчерашнего происшествия в шахте, ну же, Эдуард Львович, давайте дружить, это и в ваших интересах.
- Я ничего не видел!
- Я все понимаю, все понимаю. Давай так, вот бумага, ручка, я отвернусь, а ты пиши. Кличка, имя, номер.
- Я не…
- Не зли меня, еврейчик! Ты думаешь, спас корешка своего? Может быть, но ты знаешь, что бывает за умышленное вредительство? РАССТРЕЛ!
- Я  ничего  не  видел.
- В бур его!
С этого момента жизни ЗК Цимермана 13172 по 58/1а, в моей жизни началась еще одна глава. Началась она с подкованных сапог, тех самых, приведших меня в этот кабинет конвоиров. Потом неделя карцера с периодическими вызовами в комендатуру, как правило, после таких вызовов обратной дороги я не помнил. Через неделю я вернулся в общий барак, не добившись от меня признаний, комендант решил сделать передышку, а может, нашел жертву посговорчивей, кто знает. Вскоре я опять оказался в карцере, но это была совсем другая история. Теперь во мне тяжело было разглядеть Эдуарда Львовича. Я избитый, но не сломленный, озлобленный на советскую власть превратился в отпетого нарушителя режима с красной полосой в личном деле, ЗК Мотю.

Оперативная сводка  за  2 Марта 1943г. от Советского Информбюро:
Юго-западнее Ворошиловграда наш разведывательный отряд ночью проник в расположение противника и взорвал три крупных склада боеприпасов. Во время этой операции уничтожено семьдесят гитлеровцев. На другом участке бойцы Н-ской части отразили атаку противника и истребили до роты немецкой пехоты.