Секс, вера и любовь

В русской литературе главные герои всех мастей – от нигилистов, революционеров и прочих пассионариев до отверженных и лишних людей – беспрестанно испытывают одно эфирное и неуловимое разуму чувство, скрываемое иногда намеренно, а иногда воспеваемое вслух и перед всеми. Это слово своенравно и прихотливо, отчасти пошло и стыдливо – по причине чего, вероятно, его и стараются не произносить вслух, при этом всячески рассуждая про него. Впрочем, слово не конкретно, а абстрактно, призывает к неописуемым высотам, рисует воображаемые горизонты – потому его нельзя отобразить в известном смысле. Сие славное и духоподъемное чувство нельзя выразить вслух, как и имя Бога – настолько они равнозначны и зачастую синонимичны, - им можно только восторгаться, переживать, в трудные минуты вспоминать, как нечто светлое в сумеречном прошлом и, разумеется, о нем писать. Про это хотел бы поведать читателю и я, как когда-то аналогичным образом поступил Маяковский, правда его «про это» было совсем про другое.

Впервые встретил я ее на студенческой вечеринке. Правила ее были просты: одевший костюм студент обладал возможностью пить и есть больше, чем другие, танцевать фееричнее и веселиться во всю силу. Но, как известно, правила нужны исключительно для того, чтобы их не столько соблюдать, сколько корректировать в зависимости от атмосферы. Если весело – то правил становится неизбежно меньше, когда же нудно и уныло – это правила как-то сами собой, по кирпичику выстраиваются в монолитную стену закона, причем, что удивительно, каждый раз достраивается что-то новое. На нашей вечеринке безусловно было весело, и, невзирая на то, что я пришел без костюма, количество выпитого остальными вряд ли превышало мою дозу. Впрочем, речь-то не об этом. Именно тогда впервые я потерял как духовную, так и физическую девственность. Ее звали Татьяной, милой онегиновской Татьяной – хотя, думаю, дама она была отнюдь не 19 века. Но манеры, изящные движения не могли не привлечь моего внимания. В ней было все хорошо: длинные растрепанные волосы, из которых, как говорило мое внутреннее «я», можно было бы связать сказочную косу, по которой не только рыцарь, но и такой пройдоха, как я, смог подняться в одинокую башню, ее глаза искрились голубизной чистого неба, из-за которого выглядывал сам Господь, а ее чудесные руки были так легки, что не оставляли за мной права воздержаться от прикосновения с ними.

Я взял ее за руки и, посмотрев в глаза, слегка оробел. Ходили слухи, что милая Татьяна безгранично набожна: молится днем и вечером, регулярно посещает церковь, а также знает целые куски из Библии. «А что если то, чувство, которое проснулось у меня где-то в груди, подтолкнет меня на ложный путь?» - погладила мою голову одна туманная мысль. Дело в том, что я был неисправимым скептиком в картезианском смысле – сомневался даже в том, что передвигается. Сомнение было моим ключом к разгадке мира, почвой, на которой я стоял, и тут такое – вера, фанатичная и нерациональная… Сможет ли она ужиться со мной? Сможет ли мягко сосуществовать, не подтачивая острые конфликты? Но ее взгляд, такой пронзительный и проникновенный, не оставил мне никаких шансов. Словно в забытьи, я танцевал с ней весь вечер, рассказывал несмешные анекдоты и заставлял смеяться, когда говорил о серьезном. Татьяна была тем запретным плодом, который нельзя не попробовать, чтобы убедиться в его запрете. Однако вечер закончился, мягко говоря непредсказуемо. После слов «пойдем выйдем в туалет» ситуация изменилась кардинальным образом. Утомительные, бурные, страстные 5 часов в женском туалете, проведенных  в абсолютном беспамятстве и безрассудстве, навели меня на мысль, что Бог Татьяны быть может вовсе не христианский.

- Тань, это было… действительно хорошо.
- А ты сомневаешься даже в том, что в жизни бывает хорошо? – иронично спросила она меня.
- Я вообще во всем сомневаюсь Тань. Но после секса с тобой я готов поверить, что Бог есть.
- Какой же ты смешной, ей богу! – заулыбалась Таня.
- Слушай, - после продолжительной паузы, во время которой в фильмах курят в постели, заговорил я, - а почему ты веришь во что-то вечное, незыблемое? Разве есть основания?
- Ну раз ты спрашиваешь, значит основания уже существуют.
- Это как? – уточнил я.
- Ну ты ведь задаешься вечными вопросами…
- Да, черт возьми, задаюсь. И, знаешь, у меня сердце кровью обливается. Страшно, Тань, страшно от безысходности.
- А мне совсем не страшно, - как-то даже игриво ответила она, - страх появляется от безверия. Ты боишься, что когда-нибудь умрешь, а я вот – нет.
- Ты все-таки.. не знаю даже какое слово подобрать… безумная, в хорошем смысле, разумеется.
- А разве умный хоть когда-нибудь вечно жил? – засмеялась она, привстав с обогретого плотской любовью пола.

Не знаю, был ли мой первый сексуальный опыт позитивным в житейском или положительный в христианском смысле, но то, что я впервые ощутил «это», стало событием в моей жизни. Пусть «это» и совсем не то, во что верит Татьяна, но оно близко, рядом, как говорят в одной детской игре – «тепло». «Это» ведь имеет различные ипостаси, и из одной можно выделиться другая. Мне даже кажется – искренно кажется – что тогда я впервые ощутил то, что называется «религиозным экстазом». Нет, не то чтобы я поверил в бытие неопределенной потусторонней силы, просто осознал некую причастность к религии. Все-таки, согласитесь, это уже похоже на ритуал – секс с христианкой, этакое крещение. Конечно, если бы у меня было плохое настроение, то я и не придал бы этому особого внимания, но поскольку настроение было на подъеме – а в хорошем настроении всякие правила разрушаются, даже картезианские, - то мое «я мыслю, следовательно, существую» переросло в «я люблю, следовательно, я верю».

КОНЦОВКА 2

- Тань, а что это было? – с некоторым изумлением спросил я.
- Секс… – устало вздохнула она.
- Послушай, а ты как к этому, к Богу относишься? Он тебя не покарает?
- Как же ты любишь говорить глупости, ей богу, - засмеялась Татьяна, - вот скажи мне, почему когда у нас неприятности, болезни и страдания, мы призываем Бога?
- Вероятно, потому, что он может нам помочь.
- А почему же тогда люди так хотят, чтобы все могущество Бога сводилось к акту творения мира и все? Мол, создал игрушку и отошел в угол…
- Думаю, хотят по причине того, чтобы он.. он.. не вмешивался в нашу жизнь.
- Видишь, человек сам не знает что хочет и приписывает Богу какие-то странные свойства. На самом же деле Бог устроил все гармонично: все вещи лежат на законных местах, организмы живут и умирают, сменяя друг друга – гениально! А секс – неотъемлемая часть нашей жизни.
- И секс в туалете? – удивился я.
- Да где угодно и как угодно! Анальный, оральный, зоофилический, никтофилический..
- Постой, остановись. Что за извращения? – перебил я ее, - даже мне, самому отявленному цинику, стыдно об этом говорить!
- Потому ты и не свободен! Какая главная ценность религии? Свобода. Прежде всего свобода от суеверий. Ведь суеверия откуда пошли? От язычества. А, пожалуй, самая важная роль религии – в уничтожении этих суеверных табу и запретов. Кесарю Кесарево, а Богу Богово.
- А извращения - это свобода?
- Это потому, что ты наклеил такой ярлык. А что если их назвать иначе? Тогда они иначе и поплывут.

Не знаю был ли мой первый сексуальный опыт позитивным. Или, скажем, полезным с христианской точки зрения, но с тех пор я уверовал в Бога. И в божественный рай, который, по словам Татьяны, выглядит как бесконечный оргазм. Была ли моя первая любовь – любовью, не знаю. Но то, что она была сексом и первым шагом к вере – однозначно. Трудно сказать, стал ли я по-настоящему религиозным человеком, но точно скажу одно – после случившегося я понял, что религия никак не противостоит нашему чувственному миру, она не накладывает обязательств, не запрещает делать то, что приятно тебе. Религия скорее является чем-то красивым и ярким, что обволакивает и обрамляет тебя. Тебе приятно оттого, что за тобой кто-то стоит. И пусть его нельзя помыслить, зато можно уверовать, потому что в доброе и человечное хочется верить. С Татьяной мы расстались через месяц – все-таки мои опасения оправдались – однако свою картезианскую позицию я существенно подкорректировал, как и корректируют правила в хорошем настроении. «Я мыслю, следовательно, существую» переросло в «Я верую, следовательно, получаю удовольствие».